Донюшка. Глава 4. С первыми петухами

     В полумраке посреди коридора на своём кукольном велосипеде гордо восседала Донюшка, с неприкрытым торжеством уставившись прямо на него.

      Ее аккуратное фарфоровое личико скривилось в злорадной усмешке, глазки яростно сверкали, как будто в коридоре перед ним была не девочка-куколка с ласковым именем, а злобное маленькое существо. Тут майор впервые по-настоящему испугался — парализующий волю ужас буквально припечатал его к полу.

      «Как? Что за бред?» — лихорадочно завертелось в его голове. — «Тетя Зина сказала, что Димка, оказывается, с матерью вторую неделю в Турции отдыхает… Ни при чем парень… Тогда кто? Полтергейст?». Майор почувствовал, как предательская капелька проступившей на лбу влаги медленно стекает со лба на щеку. Во рту пересохло, но он по-прежнему стоял как истукан, замерев и боясь пошевелиться.

      Кукла тоже не двигалась с места и не моргая изучала его стеклянными глазами. Некстати вспомнились маленькие аккуратные ручки с детскими пальчиками, перепачканными бурыми пятнами… Крови?..

      «Крови? — эта мысль вычленилась среди других сама собой, и ржавым саморезом воткнувшись в мозг, принялась терзать майора. — Кукла-убийца? Как в том фильме? Этого. Не. Может. Быть! Простое совпадение: бабка вязала, решила в ухе спицей поковырять (что с неё, дуры, взять?!), рука дернулась, и вот результат, а Анжела, шалава, оступилась на лестнице… Где это видано, чтобы на таких каблучищах пьяной расхаживать?!»

      Время тянулось медленно, но ничего не происходило. Электронные часы из комнаты сообщили, что уже семь утра. Босые ноги майора затекли, и он осторожно переступил с пятки на носок, разгоняя кровь и немного меняя позу. Кукла же, напротив, была неподвижна, как чертова статуэтка…

      «Это галлюцинации! Или я сам переставил и забыл… Я, наверное, схожу с ума!» — осенило майора, и от этой догадки стало вдруг паршиво на душе. Антон Андреевич уже видал подобное: года три назад в части, где служил Редькин, один прапорщик, вернувшийся из горячей точки — замкнутый, странный парень, — по весне ушёл в запой. Пил долго и безнадежно, пока ему не снесло крышу, и он не начал палить по соседям… Как оказалось, у него в погребе был припрятан целый арсенал, поэтому дом в частном секторе, до той поры ничем не приметный, пришлось штурмовать национальной гвардии.

      Майор вздохнул и с тоской посмотрел на куклу — чувство страха ослабело, но на место ему пришла безысходность. Странно, но мыслил он ясно и, кроме этого, ничего необычного за собой не замечал.

      «Надо позвонить!». Год назад на медкомиссии его предупреждали, что нужно немедленно бросать так лихо закладывать за воротник и даже дали номер телефона психоневрологического диспансера. Редькин тогда посмеялся (пара бутылочек пива в день за ужином — ничего страшного, крепкие напитки он ведь пьет редко!), а визитку, кажется, сунул в старый справочник «Желтые страницы», валявшийся в прихожей с незапамятных времен.

      Не упуская куклу из вида, он попятился назад к тумбочке с зеркалом и принялся судорожно шарить в поисках книги. Проклятый справочник как будто нарочно не находился, и майор наконец решился (галлюцинация ведь сама по себе не должна причинить вред!) и повернулся спиной к кукле. Он принялся суетливо рыться в накопившейся макулатуре, роняя старые газеты и журналы, чувствуя странные невесомые движения позади, но заставлял себя не оглядываться. Даже когда ему послышалось, как скрипит маленький велосипедик, майор сдержался и не посмотрел…

      В конце концов искомое нашлось, и Редькин водрузил толстенный талмуд на столешницу тумбочки и раскрыл его. Визитка оказалась на месте, между первых страниц, куда, как он помнил, сунул ее по возвращению домой. Антон Андреевич схватил трубку городского телефона, радуясь, что она заряжена. Теперь главное, чтобы номер телефона не изменился!

      Пока майор дрожащими руками набирал цифры, его бросало то в жар, то в холод: все время казалось, что кукла за спиной перемещается, потихоньку подбираясь все ближе. Наконец-то соединение установилось — долгожданные гудки раздались в трубке. За спиной послышался тихий, но злорадный детский смех, Антон Андреевич от неожиданности крепко сжал побелевшими пальцами телефон, но всё-таки собрал волю в кулак и не повернулся. После нескольких гудков майору ответили, и кукла тут же заткнулась.

      — ПНД, слушаю, — устало произнесла женщина.

      Антон Андреевич вдруг растерялся и замолчал, не зная, с чего бы начать.

      — Мне плохо… — нерешительно пробормотал он. — Мне кажется, что кукла в моей квартире живая…

      После его слов тон на том конце провода сразу же стал серьезным и профессиональным:

       — Вы употребляли алкоголь или наркотики? — начался деловитый опрос потенциального клиента.

      Вопросы сыпались на майора один за другим: «Тремор конечностей?», «Бессонница?», «Звуковые и слуховые галлюцинации оформлены или в виде звуков и бликов?».

      Антон Андреевич машинально отвечал, не успевая подумать, а женщина с каждым разом становилась все более обеспокоенной:

      — Вам срочно надо лечь в стационар! Дальше будет хуже: вы навредите или себе, или кому-нибудь ещё! Берите такси и немедленно приезжайте, или, давайте, я пришлю за вами скорую… — но Редькин уже перестал ее слушать: Донюшка за спиной затихла, но зато из темных углов коридора к нему медленно подбирались собравшиеся в плотную субстанцию тени. Все оказалось просто и понятно: он сходил с ума… от алкогольного делирия. Теперь его госпитализируют, поставят на учет, и прощай охотничий билет, права на машину и работа… Это конец.

      Нет, только не так. Он выкарабкается! Майор решительно нажал на телефоне отбой, не обращая внимания, что в трубке уже перешли на крик, пытаясь узнать его адрес, и что вообще происходит. Он бросил телефон на тумбочку и, схватив валявшийся поблизости большой пакет из супермаркета, быстро повернулся, краем глаза уловив, что тени тут же метнулись обратно по углам. А вот Донюшка… Кукла и правда немного переместилась ближе к нему, но теперь, списав все на игры разума, майор уже не так сильно боялся. Да что он в самом-то деле зассал, понимаешь, как малолетка!

      Он подошел к кукле, схватил ее и решительно запихнул в пакет, завязав его ручки на два узла. Черт с ним, с деньгами — первым делом он должен избавиться от этой дряни, что сводит его с ума! Он схватил документы, бумажник, ключи от машины, снова обулся и, захлопнув за собой дверь, в который раз за сутки вышел из квартиры.

               
                ***
      
     Домой он вернулся около девяти: ездил недалеко, но город уже встал в утренних пробках, и майору пришлось потолкаться среди других автолюбителей, спешивших на работу. Он успел зайти в магазин — прикупить хлеба и колбасы на завтрак, но заставить себя поесть так и не смог. Жадно напившись прямо из-под крана, вымочив при этом футболку, он шатающейся походкой дошел до дивана, не раздеваясь, упал на него и тут же провалился в глубокий сон.

                ***
      
      Из кухни послышался подозрительный шум, майор открыл глаза: ни кошки, ни собаки у него отродясь не бывало; последнюю мышь в их многоэтажке видели лет эдак десять назад. Крысы, что объели труп Аркадьевны? Неужели… Вдруг комнату озарила яркая вспышка, как будто кто-то бросил фаер прямо на середину. Майор инстинктивно, как в детстве, накрылся с головой одеялом. Опять темнота и тишина…

      Он попытался подняться, но тело будто парализовало, каждый сустав сжимали невидимые металлические тиски. Что происходит? Редькин не знал ответа, а в голове вертелась только одна мысль — этого просто не может быть! Только не с ним, только не здесь… Внезапно кровать покачнулась, как будто кто-то толкал ее снизу. Душераздирающий ужас пожирал остатки его здравомыслия, Редькин чувствовал себя марионеткой, у которой обрезали все веревочки. Один толчок — майор отчаянно застонал, безрезультатно пробуя поднять то руку, то ногу. Новый толчок, и какое-то густо-оранжевое свечение длинными извилистыми щупальцами поползло в его сторону. Редькин в беспомощном оцепенении наблюдал, как комната кружится в этом дьявольском водовороте. А потом вдруг все стихло, и сразу вспомнилось одно дурацкое изречение, которое он услышал еще в армии. «Конец наступит в пятницу, а что предначертано судьбой — того не избежать», — так, кажется, любил повторять новобранцам один командир, которого все считали психом, но многочисленные родственные связи не позволяли просто так уволить в запас этого «оракула местного разлива».

      Снова звук, но уже не из кухни, а ближе. Такой громкий, будто кто-то передернул затвор. Больше всего сейчас хотелось бежать без оглядки, но тело ему по-прежнему не подчинялось. Пот катил градом, а мозг все пытался переварить то, что с ним происходит.

      Тук-тук, тук-тук… Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь… Вдруг краем глаза майор заметил движение: кто-то снизу дергал за простынь, потом какая-то возня на полу, а затем на кровать совершенно по-человечески забралась Донюшка и, немного повертевшись у края, встала на ножки. Вся её поза выражала уверенность и превосходство, отчего душа Редькина окончательно ушла в пятки. Лицо Донюшки светилось откуда-то изнутри, а нижняя губа скривилась от отвращения. Вообще она казалась сейчас какой-то липкой, прозрачной, до ужаса маленькой и отвратительной…

      Тем временем кукла тоже рассматривала майора, а потом залезла к нему на грудь, села, кокетливо расправив платье, и улыбнулась — за нарисованными губами майор отчетливо увидел острые мелкие зубки. Он возненавидел куклу, возненавидел всем сердцем, однако отчего-то совершенно необъяснимым образом вдруг вспыхнула надежда, что все это неправда, сейчас он проснется, и все будет как прежде…

      Однако тело немело все больше и больше. «Если хочешь выжить, надо немедленно уходить…» Наверное, в его глазах сейчас застыла мольба, на что Донюшка лишь хищно оскалилась. Её рот раскрывался все шире и шире, пока фарфоровая голова и вовсе не откинулась назад, предоставив на его обозрение огромную пасть, полную зубов, до ужаса похожих на акульи. Он снова услышал звук — жуткий скрип, всполохи красно-желтых огней вновь озарили комнату, и вот уже рядом с кроватью материализовалась та самая вонючая, грязная бабка с блошиного рынка, которая и всучила ему эту адскую куклу. Не ровен час, еще чуть-чуть, и он умрет как герой…

      Редькин завопил от ужаса и… проснулся. Кровь пульсировала в висках, словно он только что завершил марш-бросок в полной выкладке. Пот лил с него градом — одежду на нем, постельное белье на диване теперь хоть выжимай. Он сел, содрал мокрую футболку и бросил на пол. Сон, страшный сон… Паника, вызванная кошмаром, медленно отступала. В комнате было спокойно: с улицы долетали приглушённые звуки вечернего большого города — шум от моторов машин, гудки, шуршание шин, удары мяча от борта и крики с футбольной площадки во дворе. Ничего необычного, все как всегда. Он поднялся с дивана, похлопал себя по карманам, достал сигареты, подошёл к балконной двери и вышел на свежий воздух, который, по определению, должен бодрить. На улице, несмотря на поздний вечер (часы показывали 23:15), было душно и жарко, как перед грозой, и ни малейшего ветерка. На затянутом грязно-серо-лиловом небе не было видно ни звезд, ни луны.

      Пока Антон Андреевич курил, его одолевали тяжелые думы. Совершенно очевидно, что он сходит с ума — его мозг, отравленный алкоголем, выкидывал фортели. Однако мыслит-то он пока ясно, а значит, всё ещё может отделить то, что подбрасывает ему больное воображение, от реальности. Ему нужно лишь немного продержаться, пока организм не очистится, и все не придет в норму.

      «Так, товарищ майор, давайте-ка наводить порядок в голове! Первое — кукла была, но она просто игрушка, а все остальное глюки».

      Теперь, когда ненавистная Донюшка покоилась на дне реки, о ней можно забыть. Он представил крепко завязанный белый пакет, к которому примотал скотчем небольшой диск от неизвестно куда пропавшей гантели. Исчезнувший с большим плюхом в мутной воде Яузы, перепугавший большое утиное семейство, тот сразу же пошел ко дну. Следом полетел кукольный велосипед, и до Антона Андреевича из-под толщи воды донесся жутковатый детский смех. Тогда отставной майор чуть было не перекрестился…

      «Второе: сон, видение — это нереальность. Но как отличить реальность от сна? Говорят, нужно посмотреть в зеркало — во сне нельзя увидеть свое отражение; или на часы — на циферблате там никогда не видны цифры, а стрелки стоят на месте или попросту расплываются… Еще можно считать пальцы на руках — если спишь, количество всегда получается разное».


      Все эти способы прагматику Редькину казались сомнительными, да и было непонятно, будут ли они работать также при галлюцинациях.

       Докурив, майор прошел на кухню, но, как выяснилось, аппетит у него отбило напрочь, и от мыслей о еде страшно мутило. Антон Андреевич заварил себе крепкого черного чая, щедро добавил туда сахар, но, сделав глоток, понял, что его сейчас просто-напросто вывернет наизнанку. Он выплеснул чай в раковину, понаблюдал, как темно-коричневая жидкость, похожая на ржавчину, стекает в сливное отверстие, ополоснул кружку, набрал холодной воды и напился. Разумеется, тут же захотелось принять чего-то покрепче, но майор решительно себе отказал: достав недопитую бутылку, он вылил остатки коньяка в раковину следом за чаем. Вспомнив, что у матери были успокоительные (после её смерти он ничего так и не успел выкинуть), Редькин покопался в кухонных шкафчиках и, найдя упаковку таблеток пустырника, выдавил сразу же всё из блистера и проглотил, запивая водой из-под крана.

      Оставалось только дождаться утра — у него теплилась надежда, что утром станет легче. Редькин вернулся в комнату, сменил белье на диване на свежее и наконец-то улёгся.

       В постели Антон Андреевич долго ворочался, но заснуть не мог — было душно и неудобно. От подушки жарко. От одеяла он избавился, но даже тонкая простыня липла к телу, и казалось, что скоро он испечется заживо. Окно и балкон майор плотно закрыл — все равно прохладу ночь не приносила, а с улицы летела пыль, неизвестно откуда взявшиеся посреди мегаполиса комары, и доносился лязг спешивших в депо трамваев. Вместо этого он включил большой напольный вентилятор, который, стрекоча как небольшой вертолет, гонял по комнате воздух и немного успокаивал.

      «Осенью, как цены упадут, поставлю кондер!» — в очередной раз поклялся себе майор и принялся считать овец, чтобы наконец уснуть. Как назло, когда это ему почти удалось, противный писк комара вырвал его из чертогов Морфея. Антон Андреевич замер, пытаясь определить на звук траекторию полета мерзкой твари, чтобы молниеносно покарать за прерванный сон.

      Тут ему показалось, что вместе с комариным писком он слышит еще какой-то звук. Странное скрежетание… Не похожее на трамвай. И совсем рядом. Неужели опять начинался кошмар?!

      Он зажмурился, но как только веки сомкнулись, в тот же миг скрежет усилился. Теперь звук был более громким, отчетливым и зловещим. Как будто кто-то проводил когтями по стеклу с той стороны окна. Окна, находившегося на… шестом этаже. Дыхание перехватило, но измученный организм Редькина отказывался снова бояться…

      Он сглотнул и затаился, прислушиваясь: скрежет не пропадал, а только усиливался. Ему казалось, что время застыло, как вязкий кисель в солдатской столовой, и секунды медленно, словно густые капли, поочередно срываются с ложки и исчезают в вечности. Открыв глаза, он посмотрел на часы. Электронный циферблат показывал 03:20, а это значило, с тех пор, как он лег, прошло два часа, и наступила глухая ночь. А еще это значило, что он не спал…

       Антон Андреевич перевел взгляд на окно. Через щель между гардинами в комнату начал просачиваться буро-оранжевый светящийся дым, как будто кто-то зажег фонарь за грязным стеклом. Совсем как в его жутком сне, только сейчас, если верить часам, все было по-настоящему. «Надо закричать! Пусть соседи вызовут милицию и мне помогут…». Он вдохнул, приготовившись заорать, но звук застрял где-то в пересохшей глотке, и вместо крика получился хрип. Все рациональное существо Антона Андреевича протестовало против происходящего: «Этого не может быть! Опять эти проклятые глюки! Да будь же в конце концов мужиком! Встань и раздвинь шторы! Посмотри, что это такое…» — повторял он себе, но пошевелиться не мог.

      Ни паники, ни страха уже не осталось, только странная обреченность, апатия и понимание, что нечто страшное, злое и голодное там, за окном, хочет добраться до него. А он ничего не мог поделать — ему оставалось только молиться.

      «Иже еси на небесех! Да святится имя Твое…», — прошептал он, вспомнив слова молитвы, которую давно, еще в детстве, читала старенькая бабушка Тася под зажженной лампадой около потемневшей от времени иконы с осыпавшейся позолотой.

      И как только он проговорил первые слова, клубившаяся уже под подоконником и медленно расползающаяся по комнате субстанция застыла на месте.

      Воодушевленный Антон Андреевич уже не тихо, а в полный голос продолжил:

      — Да приидет Царствие твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и… — вот совершенно некстати остальные слова он забыл, поэтому, глядя на сжавшееся у стены под окном нечто, все начал сначала: — Отче наш. Иже еси на небесех…

      Внезапно закричал петух. Петух ненастоящий — всего лишь рингтон, установленный на звонок будильника на часах Антона Андреевича, но его голос подействовал на оранжевый дым — тот моментально сжался, ярко вспыхнул и рассыпался серой пылью под окном. Оцепенение спало. Часы показывали 05:01.

      Антон Андреевич вскочил с кровати, подбежал к окну и отдернул шторы. Там было пусто. Занималась заря. По улице только что прошли поливальные машины, оставляя за собой небольшие лужицы. К воде слетались голуби, неизвестно где прятавшиеся весь день, спеша напиться, пока солнце не испарило драгоценную влагу.

      Антон Андреевич распахнул окно и выругался. Пол, подоконник, рама — все было покрыто мелкой буро-оранжевой пылью вперемешку со всяким мусором, как будто кто-то рассыпал содержимое из мешка для пылесо