Донюшка. Глава 6. Долг платежом красен

«Значит, из города мне выбраться не дадут… не стоит и пытаться», — в голове у Антона Андреевича наконец все встало на свои места (или он окончательно сошел с ума, но это уже не имело значения!); кругом творилась чертовщина (и было бесполезно отрицать очевидное!), которая началась в тот самый момент, когда он купил злосчастную куклу… Вернее, она «сама его выбрала» и прицепилась к нему, как репейник. К сожалению, к таких делах Редькин был полный профан. Все его познания в сверхъестественном сводились к прочитанному в юности Гоголю, ну и ещё, кажется, было какое-то стихотворение про Ворона, которое ему не понравилось, и фамилию автора он не запомнил.

      «Вот что! Надо найти старую ведьму! Прижучить бабку и потребовать объяснения!» — боевое настроение постепенно возвращалось, после того как ему удалось лихо удрать от странных то ли призраков, то ли зомби. Единственная проблема была в том, что майор не очень себе представлял, как конкретно будет «прижучивать» бабку, но это был хоть какой-то план, за который стоило цепляться в этой ситуевине. Как ни крути, а старуха — единственная, кто мог пролить свет на эту тёмную историю…

                ***

      До станции метро «Преображенская площадь» Редькин добрался без особых происшествий. Правда в метро люди старались держаться от него подальше: помятый, всклокоченный, с небритой рожей (все это отражалось в оконном стекле вагона поезда) — в другой раз Антон Андреевич и сам бы себя испугался, но сейчас это его вполне устраивало, а внешний вид не особо волновал. Майор взял след, как терьер — ему казалось, что вот-вот, и все разрешится: бабка найдётся, а уж он точно от неё не отстанет, пока не заставит забрать эту чёртову Донюшку.

      Выйдя на улицу с этой железной уверенностью, Антон Андреевич резвой трусцой направился к блошиному рынку кратчайшим путём. Увы, но здесь его ждало разочарование. Улица, за исключением редких прохожих, была девственно пуста. На воротах рынка красовалось большое объявление «Санитарный день», а следовательно, не было ни торговцев, ни покупателей, ни таксистов. Даже мусор, который все равно появлялся на тротуарах и газонах, несмотря на старания дворников в торговые дни, сегодня отсутствовал.

      Уверенность, что он так запросто найдет ведьму, таяла так же быстро, как утренний туман. Ни развала, ни бабки на прежнем месте не оказалось, а где ещё её искать, он не представлял. Майор несколько раз безрезультатно обошел вокруг ограды, оставшейся от старого монастыря, окружавшей теперь муниципальный рынок. Наконец он остановился, расстроенно почесал затылок, соображая, что же делать дальше?

      Перспективы у него были так себе: либо нужно возвращаться домой, где его ждут… ждёт что-то нехорошее (это к бабке не ходи! Особенно после угроз зомби из поезда), либо напрашиваться ночевать к кому-то (а благовидный предлог для этого никак не находился). Ничего так и не сообразив, Антон Андреевич, бормоча себе под нос ругательства в адрес окаянной старухи с её не менее окаянной куклой и не обращая внимания на шарахающихся от него прохожих, уныло побрел обратно к метро, а сизое облачко, которое на почтительном расстоянии кружило возле него уже довольно давно, двинулось следом.

      Вернувшись ко входу на станцию и не дойдя положенные пятнадцать метров, майор остановился около урны в тени деревьев и достал почти пустую пачку сигарет. Закурив, он понял, что страшно голоден и сейчас не отказался бы даже от шаурмы (особенно с баночкой холодного пивка), но палатки, где раньше можно было купить все, что заблагорассудится  — от шоколадки до бутылки, — теперь, по распоряжению градоначальника, были ликвидированы.

      В который раз противный спазм скрутил многострадальный желудок, и майор глубоко затянулся, пытаясь обмануть чувство голода.

      «Лучше подумай, что делать дальше! — увещевал себя майор, отгоняя мысли о еде. — Итак, что мы имеем на сегодняшний день: в квартире поджидает какая-то потусторонняя тварь, из города уехать не получилось — за мной следят странные товарищи, крестик проеб… прости Господи, потерян… — Редькин испуганно сунул руки в карман, проверяя, на месте ли иконка… — И это ещё не все беды: телефон забыт дома, а наверняка с работы звонили… Эх, уволят по статье за прогулы… Но и это тоже не так страшно, страшнее, что никому не могу рассказать о случившемся. Кто поверит? Никто! Скажут, что алкаш, с катушек съехал».

                ***

      Прикинув, сколько у него осталось наличных, майор все же решил перекусить в какой-нибудь забегаловке, пестрые вывески которых маячили на другой стороне улицы. Несмотря на голод, кусок в горло не шел, и Редькин с большим трудом впихнул в себя холодный омлет и салат под громким названием «Столичный».

      «Что же дальше? Как найти проклятую ведьму?»

      По непонятным причинам Антону Андреевичу совершенно не хотелось ни с кем разговаривать, а тем более встречаться взглядом: заказ он сделал не поднимая глаз, просто ткнув пальцем в истрёпанный листок, заменявший здесь меню, а деньги просто оставил на столике, даже не попросив счет.

      Куда держать путь дальше, он толком не знал, поэтому бесцельно побрел вдоль широкой улицы, ведущей в сторону дома. Вперёд, хорошо зная дорогу, он особо не глядел, предпочитая изучать асфальт под ногами, и поэтому, когда вдруг наткнулся на неожиданно выросший перед ним заборчик, майор удивленно замер. И тут его осенило — храм! Это было светло-лимонное здание наконец достроенного храма, как гласила табличка — «Преображения Господня». Майор замялся на секунду, но все-таки решив, что это знак, тяжелым шагом пошел к массивным дверям главного входа, поражаясь количеству туй, понатыканных вдоль дорожки на крошечных пятачках земли, черневших среди серой плитки.

      Некоторое время он неловко топтался у входа, сжимая в ладони заветную картонку-иконку, затем неумело перекрестился и наконец-то вошел. В храме царил полумрак, пахло горячим воском и ладаном. Что дальше делать, Антон Андреевич совершенно не представлял, поэтому остановился возле церковной лавки в надежде найти хоть какую-то подсказку в выставленных на витринах образках суровых святых.

      — Сынок? Ты крещеный? — наверное, заметив растерянность Редькина, любезно обратилась к нему старенькая прислужница в длинном чёрном платье. Её морщинистое лицо будто бы выцвело и казалось ещё белее на фоне темно-синего головного платка. А вот глаза у бабушки были добрые, не по возрасту живые и глядели на него из-под лохматых седых бровей насмешливо с этаким хитрым прищуром.

      — Да. Бабуля крестила в детстве, — растерянно отозвался майор. — Только я всё забыл и молиться совсем не умею…

      Старушка вздохнула, но в уголках её глаз заплясали искорки озорства, и даже морщины на лице как будто бы немного разгладились:

      — Поставь свечку перед иконой, милок, и попроси помочь. Только искренне проси и не во зло другому, — качая головой, вздохнула старушка. — Наташка-то наша опять убёгла. Ну, ничего: ты свечку возьми, а денюшку на прилавок ей положи. А коль надумаешь остаться, то служба у нас начнется ровно в двенадцать, а вот, чтобы исповедаться, к батюшке подойти надо заранее.

      — А кому поставить-то? — обнадежено спросил майор, подцепляя пальцами свечку. — Я ж в этом деле ничегошеньки не понимаю.

      — А вот ему и поставь, Николаю Угоднику нашему, — добродушно улыбнулась старушка, вытирая руки о тёмный передник. — Вон там его образ стоит, чуть левее от алтаря.

      Стоя возле иконы, Редькин поднял голову и тут же поспешил отвернуться. Поздно: хмурый лик святого, казалось, прожигал взглядом насквозь. Он зажмурился и замотал головой, а потом попробовал зажечь свечку. С первой попытки не получилось, со второй тоже — огонек никак не хотел перекидываться на фитиль. Покрутив свечку в руках, поковыряв верхушку ногтем, майор снова поднес её к огоньку. Опять мимо: то ли свечка попалась бракованная, то ли опять происходила какая-то чертовщина.

      — Ой, худо всё это, — из-за колонны показалась знакомая бабушка. — Не хочет Угодник Святой свечку твою принимать. Может, грех какой на тебе есть серьезный? Ты подумай…

      Тут до майора стало медленно доходить, и все звенья цепочки событий собрались наконец воедино: вот он случайно купил куклу, вот он поссорился с Еленой Аркадьевной и пожелал, чтоб ее черти взяли, а та возьми и помри при подозрительных обстоятельствах; вот он очень хотел отделаться от Анжелы и помечтал об этом вслух, пока искал сигареты в темной прихожей… А треклятая кукла, оказывается, всё слышала!

      Как ни старался Редькин совладать с собой, но напряженное ожидание и надежда на его лице сменились отчаянием. Ему казалось, что с каждой минутой отмирает маленький кусочек души, ведь он сам, считай, стал злом, накликав смерть, в общем-то, неплохой бабы Лены и уж точно ни в чём не повинной Анжелы. Пусть случайно…

      — Эх, бабуль, да ты всё равно не поверишь… — только и успел сказать Редькин, как его сплющило с невиданной силой, словно он попал под струю воздуха из турбины самолета; на миг показалось, что все завертелось вокруг него с бешеной скоростью, но спокойный голос старушки вернул к реальности.

      — А ты попробуй. Вдруг и поверю.

      Следующие полчаса Антон Андреевич рассказывал ей о проклятой покупке, о дьявольской кукле — словом, обо всем, что с ним приключилось. Не забыл упомянуть свои сны, а также жутких мёртвых стариков из вагона. Закончив рассказ, он снова поднял глаза на старушку, ожидая увидеть на её лице недоверие, замешательство или страх, но бабуля, напротив, смотрела на него заботливо и участливо. Ни тени сомнения — только тепло и приязнь.

      — Ну, милок, впутался ты в очень тёмное дело, однако ж не по своей воле. Ты же куклу ни о чём не просил, а судя по твоему рассказу, она сама тебя выбрала. Причину не знаю, что нарочно вреда ты никому не желал.

      — Вы мне верите? — ему хотелось засыпать старушку вопросами, но вместо этого он просто закрыл глаза и сделал глубокий вдох, испытывая ни с чем не сравнимое облегчение от того, что его выслушали, поверили и посочувствовали.

      — Верю, сынок, и помогу. Ведьма эта многим известная, пакостит много, но управу и на неё найти можно. Вещички колдовские она изготавливает, на базар выходит по четвергам. А кто купит их не торгуясь, тому и служить они будут. Только сначала они, эти дьявольские побрякушки, служат, а потом обладатель их ведьме, — вытерев рот тыльной стороной ладони и немного подумав, старушка продолжила: — Значит, слушай меня. Донюшка только двоих порешила да и то не по твоей просьбе. Это хорошо, есть у тебя ещё шанс её обратно вернуть и договор треклятый расторгнуть.

      — Так в реке ж кукла… — растерянно напомнил майор.

      — Нет её там! Где теперь — неизвестно, эти бесы способны на многое. Верни непременно куклу, а иначе будешь как они, неприкаянные! — старушка поджала губы и кивнула в сторону входа.

      — Ох, мать… — Редькину показалось, что нечто холодное пронзило грудь и коснулось сердца: сизое облачко в правом углу храма разделилось на два, постепенно обретая четкие очертания тех самых стариков, которые были в его купе... которые мёртвые... которые говорили страшные вещи… Их губы беззвучно шевелились, да он и сам уже боялся хоть что-то произнести вслух.

      — Да не бойся ты их, они не опасные, а несчастные, — лицо старушки было по-прежнему добрым и полным участия, без малейшей тени сомнения и осуждения. — Сами согрешили, куклой попользовались во зло, а вот теперь души их ведьма держит. Я помолюсь за них, ты не волнуйся. Им, поди, полегчает. Не раз уже было… Знаю я ведьму эту. Есть у нас в Москве один SPA-салон... прости, Господи. Недалеко тут — на Китай-городе. Называется «Под знаком трикветра». Вот туда и ступай, может, повезет — застанешь её там, — деловито продолжила напутствие бабушка: — Только ты не слушай её, что не говорила бы, не соглашайся ни с чем — стой на своем! Не знаю, мол, ни о чём — сделок с тобой не заключал, забирай игрушку свою и убирайся к диаволу по-хорошему! Все запомнил? А не то придется мне за упокой и твоей души свечку ставить.

      Майор слушал не перебивая и только кивал головой. Уже не имеет значения, насколько плохим было то, что с ним приключилось, и насколько ужасными вообще могли быть последствия, если есть хотя бы малейший шанс всё это закончить.

      — Ну вот и ладненько! Как все сделаешь, то покаяться приходи да на исповедь. Я батюшку упрошу, чтобы вне очереди тебя выслушал… — тихонько сказала старушка, на прощание осенив его крестным знамением. - С Божьей помощью да все получится.

                ***

      Из церкви Редькин вышел если не ободренный, то уже более спокойный и одухотворенный, что ли… Соседок жаль, вина майора была велика, и если бы он знал… К сожалению, добрая старушка так и не сказала ему, можно ли от ведьмы избавиться насовсем, чтобы больше та никому не вредила… Промолчала бабушка, только губы поджала и глаза отвела, да как-то испуганно съежилась, пробормотав что-то про родную кровь, которая, как известно, не водица. В кармане у майора лежала небольшая бутылочка со святой водой (бабушка велела окропить квартиру, а в особенности все углы, пороги и окна), на шее висел новенький простенький крестик на холщовом шнурке, картонный образок по-прежнему лежал в заднем кармане брюк — в общем, Антон Андреевич был во всеоружии, готовый отвоевывать у тёмных сил не только свою квартиру, но и душу.

      Поездка в метро прошла без приключений, если не считать оголтелых болельщиков «Спартака», большой компанией направлявшихся на матч, которые громко ржали, вспоминая кричалки и украдкой отхлебывали что-то из бутылок, завернутых в бумажные пакеты из «Макдоналдса».

      Через двадцать минут он уже бодрым шагом вышел на улицу, оглядываясь по сторонам в надежде найти этот самый салон, но далеко идти ему не пришлось — сразу за поворотом майор увидел чёрную вывеску, на которой красными буквами было написано «Под знаком трикветра» и нарисован странный значок — не иначе как этот самый трикветр и есть.

      Рядом с салоном у края тротуара стоял аккуратно запаркованный «Мерседес», выделявшейся среди других необычным алым цветом. Как только Редькин поравнялся с машиной, передняя дверца перед ним призывно распахнулась, и каким-то шестым чувством он почуял, что вот оно — начинается! Тем не менее майор аккуратно обогнул внезапно возникшее препятствие и неспешным шагом направился ко входу в SPA, следя краем глаза, что будет дальше.

      К удивлению Редькина, машина тронулась и, медленно пятясь против движения, стала его догонять. Антон Андреевич остановился и замер… перед ним внезапно возникло сизое облачко, отрезавшее дальнейший путь. Водитель, нагнав майора, резко нажал педаль тормоза, и машина, дёрнувшись, замерла как вкопанная рядом с Антоном Андреевичем.  Редькин с опаской заглянул в приоткрытую дверь тонированного салона: в «Мерседесе» сидела женщина, половину лица которой скрывали огромные тёмные очки в тонкой золотой оправе.

      — Ну, садись, что ли, коль нашел меня! — хриплым, не терпящим возражений голосом властно гаркнула она Редькину. — Хоть срок ещё не настал, но ты, вижу, настырный. Поэтому давай-ка обсудим дела наши грешные.

      Антон Андреевич оторопел от подобного хамства и хотел было возразить, но материализовавшиеся за его спиной старички-зомби бесцеремонно подтолкнули Редькина к машине, и у того не осталось выбора, кроме как неуклюже плюхнуться на переднее пассажирское сиденье.

      — Здравствуйте, — буркнул майор, потирая ушибленный о крышу при жёсткой посадке лоб. — Вы кто? С кем имею честь, так сказать?

      Женщина медленно сняла очки, и Антон Андреевич обалдел — перед ним сидела та самая ведьма! Только сейчас назвать её ведьмой язык не поворачивался: серые сальные патлы были вымыты и тщательно уложены в идеальную причёску, лёгкий макияж смягчил морщины, и старуха выглядела теперь лет на пятнадцать моложе — воистину бесовщина, или это SPA-процедуры творят чудеса? Образ ухоженной бизнес-леди дополняло графитовое, явно очень дорогое платье и крупные украшения с чёрными ограненными камнями.

      Ведьма широко улыбнулась, демонстрируя белозубую улыбку (над которой, без сомнения, потрудились очень хорошие стоматологи), ещё больше шокировав Антона Андреевича, ожидавшего увидеть рот, полный гнилушек. Единственное, что осталось прежним, так это выцветшие злые глазки с бельмом и бородавки (как говорится, Бог шельму метит). Хорошенько разглядев хозяйку машины, Редькин не сразу поверил в то, что увидел: невероятно, но черты этого стервозного, неприятного лица были почти точной копией лица доброй старушки из церкви. Близнецы! Только это была злая версия...

      — Это что ж ты, соколик, в бега-то пуститься решил? А кто должок отдавать будет? — заскрежетала ведьма, пропустив приветствие мимо ушей и буравя майора сердитым взглядом. — Борзый больно, но от моих помощников не так-то просто уйти!

      — Какой ещё должок? — Антон Андреевич почувствовал, как кольнуло в груди, но, сделав паузу, перевел дух и ответил как можно спокойней, заодно перенимая наглый тон старухи. — Вы, тетенька, должно быть, что-то перепутали! Это что, розыгрыш?

      Ведьма фыркнула и лениво потянулась к лежащей рядом пачке сигарет. Щёлкнув по дну, ловко выбила одну — тонкую, чёрную, с золотой каемкой (Редькин никогда таких и не видел). Не без изящества зажав сигарету между скрюченных старческих пальцев, украшенных ярким маникюром, поднесла ко рту и выжидающе уставилась на майора. Тот не сразу понял, чего от него хотят, и только когда старуха презрительно скривилась, догадался и полез за зажигалкой. Прикурив, карга затянулась и выпустила струйку сизого дыма с ароматом некой травы, которая смешалась с запахом дорогого парфюма, кожи салонной обивки и ещё какой-то химией, которой пахнут все новые машины… После второй затяжки она наконец заговорила:

      — Отнюдь, дорогуша! Я вполне серьезно: сделка наша состоялась, ты теперь не отвертишься! Куклу взял, службу она тебе сослужила… Три поручения особых выполнила — ворогов твоих загубила… — злобно прищурившись, начала ведьма.

      — Два! — быстро перебил её Редькин. — И не давал я ей поручений… Она сама, по собственной инициативе…

      Старуха снова усмехнулась, щуря один глаз, тот, что был с бельмом:

      — Ай, делов-то! Где два — там и три будет, Донюшка у меня службу знает. Там ещё записочка была, ну, в кармашке у куколки — окропи её кровью, и будет тебе служить верно, что ни скажешь — всё сделает, а иногда и вовсе мысли угадывает. Оплата же по факту. Взаимозачет, поэтому поздно отбрыкиваться!

      — Не читал я ничего и не кропил никого! Говорю же — сама она! И что это ещё за «взаимозачет»? — рассердился Редькин, отчаянно храбрясь и тоже переходя на «ты». — Я помню, ты говорила, что «уплочено ужо».

      — Взаимозачет — это «душа за загубленные души». Надо было сразу уточнять, а не брать не глядя! — почти завизжала ведьма, брызгая на майора слюной. — «Уплочено ужо потом будет», я имела в виду! Сделка состоялась — ты купил не торгуясь, в четверг… Кровью окропил, соседок велел пришить… Чего упираешься?!

      — Я. Не. Знал! — упёрся побелевший как полотно Редькин, собрав все свои силы. — Не хотел никого убивать и не желал смерти им! Сам бесёнок твой кукольный всё сделал!

      — Это нюансы! — отрезала ведьма. — Скоро придёт время и отдашь душу без разговоров! — прошипела она, протягивая ладонь с почти истлевшей сигаретой к груди майора.

      Редькин отпрянул, схватившись рукой за крест и, выдернув его из-под футболки, выставил перед ведьмой:

      — А вот это ты видела, тварь?! Не получишь ничего! — рявкнул майор; он прошёл свою точку невозврата и прекрасно понимал, что больше ни бояться, ни терять уже нечего.

      — Знакомая вещица, — прорычала ведьма, с ненавистью сверля взглядом распятие. — Никак сестру мою встретил? Вот уж не ведаю, что за силы тебя с ней свели, но если бы знала, то «пламенный привет» через тебя бы передала — не виделись мы с ней лет этак двести.
         
      Редькин решил, что ослышался — уж очень всё походило на плохо срежиссированную пьесу в театре абсурда.

      — Чего? Да это бред! — только и смог произнести он перед тем, как боковым зрением увидел, что из-за угла, яростно крутя педальками, появилась… Донюшка! По спине мгновенно пробежал неприятный холодок, но ему показалось, что личико куклы было испуганным. Ведьма тоже заметила Донюшку и, не скрывая торжества, повернулась к майору.

      — Ну как тебе? От нас с Донюшкой еще никто так просто не уходил!

      «Это финиш — я в ловушке, — обреченно запричитал про себя Антон Андреевич, беспомощно озираясь по сторонам: слева хищно ухмыляется ведьма; в зеркале заднего вида скалятся мёртвые старики; на капоте, наехав передним колесом на лобовое стекло, стоит чёртова кукла. — Всё, теперь точно конец! Пропал почем зря!».

      — Пришла-таки, дочушка! — обрадовалась ведьма, потирая морщинистые руки. — А то ведь и новый покупатель сыскался. Давай-ка с майором заканчивать!

      — Ещё одно желание! У меня есть ещё одно желание! — теряя остатки здравого смысла, Редькин рванул дверь машины и закричал: — Если мне суждено умереть, то пусть и проклятая ведьма тоже умрет!

      — Донюшка, детка моя, не слушай его, иди к мамочке, — ведьма тоже суетливо опустила стекло со своей стороны. — Всё правильно сделала: майор теперь тоже наш. Полагаю, на этот раз мы всё закончим досрочно.
            
      Кукла молчала, лишь вертела головой в разные стороны: то на ведьму посмотрит, то на Антона Андреевича, а вот когда её взгляд встречался с пустыми глазницами стариков, заметно ерзавших на заднем сиденье, то глазки куклы и вовсе темнели от злости. Для майора все происходило как во сне: эмоции, реакции были какими-то притупленными и сумбурными — страх чередовался с отчаянием и яростью. Но вот он дотронулся до висевшего на груди распятия, и паника сменилась холодной решимостью:

      — Донюшка, признаю, что был неправ! Прости меня, дурака, за эту чёртову Яузу! Идиот, совсем тебя не ценил! Я ж тебе нравлюсь! Ты же сама меня выбрала! Подумай, вот продадут тебя таким же уродам, как эти поганые старики, заставят делать то, что не хочется, — в голосе Редькина слышалось неподдельное сочувствие, и кукла, сначала только прислушавшаяся, уже неотрывно смотрела на него, абсолютно игнорируя ведьму и угрожающие жесты мертвяков. — А мы с тобой поладим! Ты тоже мне сразу понравилась! Будем на дачу вместе ездить: там классно — сад, лес, речка! Я тебе цыплят заведу, платье новое закажу, с друзьями познакомлю своими. Шашлык, костер, каждый день свежее мясо! Донюшка, от ведьмы тебе только житья нет... Я же тебя неволить не буду! Спаси нас!

      Донюшка не двигалась, и Редькин наконец сдался: его накрыла апатия — ничего больше не хотелось — ни говорить, ни убегать. Он сделал, что мог — пусть дальше будет, как будет!

      — А ну иди сюда, дрянь! — окончательно потеряв терпение, каркнула ведьма. — Кого слушать вздумала! Я твоя хозяйка, только попробуй мне…
             
      Но ничего добавить ведьма уже не успела: приподнявшись в воздухе, кукла пробила лобовое стекло и ринулась на неё, целясь передним колесом велосипеда прямо в напудренный нос и ломая его. Ведьма кричала как оглашенная, кровавые ошмётки летели в разные стороны — Донюшка намертво вцепилась ручонками ей в волосы, жадно вгрызалась в левый глаз, а перепуганный майор, воспользовавшись ситуацией, выскочил из машины и пустился бежать. Сзади до Редькина долетали отчаянные вопли ведьмы, шум потасовки, но вдруг он услышал, как завелся двигатель, и оглянулся… Внезапно майор споткнулся и упал, врезаясь коленями в мокрый асфальт, неловко перекатился на бедро, хватаясь за плечо, в котором пульсировала острая боль. Последнее, что он увидел, были яркие светодиоды фонарей заднего хода и несущийся прямо на него блестящий мерс…