Донюшка. Глава 7. Эпилог

       Смеркалось. Солнце только-только провалилось на западе за горизонт, а над чёрным лесом уже повисла ярко-оранжевая цыганская луна. Со стороны реки к домам по заброшенному, заросшему сорной травой и молоденькими деревцами колхозному полю медленно полз густой белый туман, постепенно заполоняя всё вокруг.

      Августовские прохладные сумерки окутали уютную беседку, в которой собралась небольшая компания на вечерние посиделки. В эти выходные, по случаю праздника «яблочного спаса», Антон Андреевич принимал гостей на своей даче. На столе уже стояла  пузатая пятилитровая бутылка из зелёного стекла с выдержанным в погребе всю зиму ледяным сидром, который Редькин собственноручно изготовил из урожая яблок с собственного сада, и кое-какая нехитрая закуска. Пока приятель майора — Андрюха Ярцев — колдовал у коптильни, в которой на ольховой щепе готовились утки, добытые во время утренней охоты, сам майор развлекал дам (новую Ярцевскую пассию Олесю и её подругу Галину, прихваченную за компанию «для майора»), травя байки.

      Внезапно где-то недалеко заухала сова, обрывая Редькина на полуслове… Неяркая лампа, подвешенная в центре к потолочной балке, освещавшая только середину и оставлявшая загадочные тени на лицах гостей и хозяина, мигнула, на секунду погрузив все во тьму. Андрюхин веймаранер по кличке Мефистофель, дремавший на полу подле стола, поднял морду и настороженно прислушался, вглядываясь в темноту.

      — Ой, мамочки! — испуганно прошептала миловидная блондинка Олеся (природа наградила девушку немного резковатыми чертами лица, но зато одета она была броско и ярко), поправляя выбившиеся пряди из-под массивных солнечных очков с логотипом модного бренда, которые она с наступлением сумерек водрузила на макушку наподобие кокошника. — И что, ведьма умерла? Кукла её того… убила?

      Антон Андреевич не спешил с ответом: он сперва отхлебнул сидра из запотевшего пивного бокала, а затем, загадочно улыбаясь, взял длинную театральную паузу. Его затянувшееся молчание и окружающие декорации, вполне достойные какого-нибудь
мистического триллера средней паршивости, произвели на женщин сильное впечатление: Олеся побледнела и поспешила закурить, чтобы скрыть волнение, а вторая — Галина, симпатичная брюнетка с волнистыми волосами до плеч и карими, до безобразия красивыми глазами — испуганно сжалась, кутаясь в клетчатый плед, выданный майором для «тепла».

      Редькин же, насладившись произведенным эффектом, продолжил:

      — Ведьма? А шут его знает, чем дело кончилось! Мне тогда крепко досталось — машиной меня переехали. Сначала я в больничке провалялся, — майор говорил громким шепотом, и это придавало рассказу особый драматизм. — В коме, — уточнил он и после очередной небольшой паузы продолжил: — Через полгода только очухался. Ногу мне раздробило — врачи по кусочкам собирали. До сих пор болит! Теперь к переменам погоды хромаю.

      — И что? Это и вправду настоящая ведьма оказалась? А кукла-то куда подевалась? — испуганные Олеся и Галина наперебой засыпали вопросами Антона Андреевича.

      — Да уж, настоящая! Уж точно не эти ваши гадалки из битвы экстрасенсов… Как вспомню глаза её злющие и «отдавай душу в уплату долга!» — так до сих пор сердце в пятки уходит, — усмехнулся майор. — А кукла? Что кукла? Вернулась ко мне Донюшка! Как выписали меня из больницы… Прихожу домой, а она там, на привычном месте меня поджидает…

      — А сейчас она где? — одновременно настороженно и недоверчиво спросила Олеся, многозначительно поглядывая на подругу (она, конечно, не верила во всю эту мистику, ну уж больно складно, правдоподобно Редькин рассказывал). — Я так поняла, она у тебя ревнивая? — девушка подмигнула Галине, и та, слегка зардевшись, закатила глаза «мол, что за глупости?».

      Антон Андреевич сделал два больших глотка, с прищуром оглядел соседок по столу и осторожно объявил:

      — Так здесь она, на даче. В доме, в тёмной комнате заперта.

      — Ой! — на два голоса испуганно воскликнули подруги. — А если она выберется?

      Майор тихо засмеялся, пододвинул к себе поближе пепельницу, достал сигарету и закурил.

      — Нет, не выберется! Бабулька, ну та, что из церкви, клетку её заговорила — она теперь смирная, смеется только иногда громко… Но я её тогда святой водичкой окроплю, «Отче наш» прочитаю и всё…

      — Харэ в уши заливать, Андреич! — оборвал его появившийся в беседке с двумя тарелками дичи Андрюха, слушавший всю эту историю вполуха. — Не верьте ему, женщины! Наш майор Редькин два года назад крепко бухал. Как в том анекдоте: «Какие планы на выходные? Не знаю, наверное, в запой уйду сначала, а там посмотрим!». Так вот допился он тогда до белой горячки, от чертей по всей Москве бегал, под машину попал, чуть не помер. Теперь вот не пьет — бросил… Только сидром изредка и балуется.

      Антон Андреевич, задетый за живое, сердито посмотрел на товарища. Вроде бы взрослый человек, а до сих пор косит под студента: лохматая голова, драные джинсы, а вот сейчас перед дамами и вовсе у него какой-то эйфорический максимум.

      — А что, если я докажу? — негромко проговорил он, с чувством потушив окурок о край пепельницы.

      — Как докажешь-то? Ведьму, что ли, вызовешь? — Андрюха беззлобно рассмеялся, водружая тарелки на середину стола. — Да, забей, Антоха! Ну бухал, с кем не бывает? — и махнув рукой, обратился уже ко всем: — Вот! Налетайте, пока горячее!

      Но Антон Андреевич — в глубине души обижавшийся на приятелей за то, что те ему не верили, — разгоряченный сидром, не желавший выглядеть в глазах женщин алкашом и вруном, резко поднялся, едва не уронив пластиковый стул на спавшего Фести (который от резкого движения подскочил и зарычал) и бросив загадочное «сейчас!», немного прихрамывая, пошёл к дому.

                ***

     Вернулся Редькин минут через двадцать. В беседке уже все успокоились: утка была опробована (она получилась жёсткая, сыроватая и пропахшая прогорклым дымом), и женщины, сославшись на поздний час и фигуры, от трапезы отказались. Они облепили Андрюху, который показывал им фотки в телефоне и негромко что-то комментировал, вызывая вежливый смех.

      Антон Андреевич, не говоря ни слова, подошел к столу и, расчистив место, водрузил на него большую кроличью клетку, завернутую в тёмную ткань. Вокруг мигом повисла тишина — все присутствующие замолчали, во все глаза глядя на Редькина.

      — Вот! — торжественно заявил майор и, как фокусник, ловким движением сдернул ткань, отбросив её на стул.

      Молчание затянулось: гости Антон Андреевича внимательно разглядывали обитательницу клетки — пресловутую Донюшку, не решаясь что-либо сказать.

      Первой заговорила Галина:

      — Какая красивая! — некстати брякнула она, то ли действительно так думая, то ли желая задобрить куклу, памятуя о её скверном характере.

      — Да уж, Андреич! — ошарашенно протянул Андрюха, недоверчиво изучая эту экспозицию и тщательно подыскивая слова. — Эм, это клиника… Не считаешь так?

      Тут кукла  совершенно неожиданно повернула голову в его сторону, зло сверкнула глазами и по-детски тихо, зловеще засмеялась. Ярцев от изумления выпучил глаза,  поперхнулся и закашлялся, хватаясь рукой за ворот футболки от нехватки воздуха, гостьи пронзительно завизжали, а Мефистофель забился в угол и, ощеривавшись, громко рычал на клетку.

      Редькин обеспокоенно выхватил маленькую бутылочку украшенную крестом и приговаривая: «Свят, свят, свят…» принялся брызгать на куклу водой, пока та не затихла.

      Минут через десять все более-менее успокоилось: собаку увели в дом, а испуганные гости отсели подальше от странной клетки.  После некоторой паузы Андрюха, косясь на Донюшку, осторожно спросил майора:

      — А ты не думал избавиться от неё? — и тут же дернулся назад, чуть не упав со стула, когда кукла снова сердито зыркнула на него.

      Майор невесело рассмеялся:

      — Теперь уже нет… — он ласково погладил прутья клетки, как бы успокаивая куклу. — Раньше, да… Думал впарить её кому-нибудь через Авито, но, во-первых, это сложно… Надо ритуал соблюсти — в четверг продать и без торга… А во-вторых, я-то уже привыкший, знаю, как с ней правильно обращаться, а кто-то другой… В общем, нет… Сам я с ней буду маяться… Видно, мой это крест!

      Вскоре майор унес клетку, но дальнейшая беседа в компании почему-то не клеилась. Женщины стали проситься обратно в город, ни в коем случае не желая оставаться ночевать в одном доме с чёртовым артефактом. Андрюхе, теперь недоверчиво косившемуся на Редькина, пришлось садиться за руль (благо он, кроме сидра, ничего не пил, да и того только пригубил) и развозить их по домам (кстати сказать, они жили неподалеку в городе-спутнике, рядом со столицей). Возвращаться на дачу Ярцев не стал, отзвонившись и предупредив, что прямиком поедет домой.

      Антон Андреевич, выслушав сбивчивые оправдания приятеля, покивал головой, соглашаясь с доводами, и преспокойно отправился спать. Ему-то теперь уж точно ничего не грозило. Клетку он поставил на табурет рядом с кроватью (все-таки вдвоем не так скучно: он любил иногда поговорить с Донюшкой перед сном). Правда ему не нравилось, когда куколка по ночам пялилась на него спящего, поэтому он, игриво щелкнув по прутьям пальцами, чрезвычайно довольный тем, что все гости наконец-то разъехались, поймал взгляд Донюшки, пожелал ей «спокойной ночи» и накрыл клетку широким цветастым платком. Ну, а после, немного поворочавшись с боку на бок, прислушиваясь к тихому шебуршанию под плотной тканью, умиротворенный Редькин забылся глубоким, крепким сном.