Психопат

Анна шла по длинному коридору в сторону своего офиса. Ее стройная фигура, по-кошачьи плавно изгибаясь, гипнотически притягивала к себе посторонние взгляды. Стук каблуков, как хронометр, отсчитывал секунды до того момента, когда эта красота исчезнет из виду за дубовым полотном двери, оставляя позади себя еле уловимый шлейф сладковатого парфюма. Она давно работала в этом медицинском центре и считалась очень талантливым психиатром. Ей всегда удавалось использовать нестандартные подходы к собеседнику, раскрывать его слабые стороны, интуитивно находить уязвимые места. Ее по праву считали незаурядным специалистом в области психоанализа, можно сказать, инструментом последнего действия. Анна умела выудить информацию, найти суть проблемы, которая являлась истинной причиной тех или иных проявлений психики. Именно проявлений, она не любила слово «расстройства».
 Хлопнувшая позади дверь, отделила ее внутреннюю сосредоточенность от обычной суеты переполненного офиса. День начинался как обычно, перекатываясь от одних рутинных действий к другим: положить на стол сумочку и ключи, снять верхнюю одежду и бегло окинуть взглядом свежую почту на рабочем столе. Каждое утро проходило по одному и тому же сценарию, превращаясь в своего рода ритуал перед началом рабочего дня. Так сознание потихоньку просыпалось, вкатываясь в ритм мегаполиса, приспосабливаясь к обстоятельствам нового дня.
– Доброе утро! – услышала она за спиной голос своего секретаря.
 Молодая девушка поздоровалась и быстро прошла к своему рабочему столу, впустив за собой шум перевозбужденного коридора. Она опустилась в кресло и стала перебирать какие-то бумаги.
– Доброе утро, Лиза! – ответила на приветствие Анна, присаживаясь напротив. Скинув с себя туфли, она с большим удовольствием стала массировать уставшие стопы ног. Сегодня, вопреки обычному, она пришла на работу пешком. Ей самой показалось это утреннее желание странным, но она не стала ему сопротивляться и отправилась с Фрунзенской набережной через парк им. Горького на Ленинский проспект в туфлях на высоком каблуке. Теперь эта утренняя дурь отзывалась спазмами в икроножных мышцах. – Ну, как у тебя дела?
 Доверительные отношения, которые сложились в их немногочисленном коллективе, давали ей право на такую фамильярность. Первое утро новой рабочей недели после восхитительных выходных располагало к привычному в женском понимании обмену сплетнями.
– Вы видели? – произнесла Лиза, сделав вид, что не замечает вопроса. – Вас уже ждут.
 Закончив фразу, она кивнула в сторону кабинета, в котором обычно происходил прием пациентов.
– Ранним утром приперся и сидит. Ни направления, ни страховки... – продолжила она с плохо скрываемым раздражением. – Сунул мне под нос свою медицинскую карту и молча прошел прямо в кабинет. Ни тебе здрасте, ни тебе до свидания. Как у себя дома.
 Анна внимательно посмотрела на дверь, скрывающую посетителя от постороннего взгляда. Она будто попыталась проникнуть сквозь отделяющую их перегородку, чтобы почувствовать скрытую за ней неопределенность.
– А я что? Я ничего... Я человек маленький. Мне сказано проявлять сдержанность и тактичность, я и проявляю... – не унималась Лиза, постепенно поднимая интонацию на градус своего возмущения.
 Анна продолжала смотреть на закрытую дверь, почти не слушая раздраженную речь Лизы. Она прекрасно понимала, что в той сейчас говорит уязвленное самолюбие. У Лизы, как у многих молодых девушек, были завышенные требования к жизни в плане комфорта и благосостояния, которые противоречили их реальному положению. Отсюда все эти всхлипы и истерики, эмоциональные всплески затравленной обстоятельствами души. Анна поняла это сразу. Профессиональная оценка любой невольно брошенной фразы происходила у нее на уровне подсознания. Не задаваясь мыслью о психоанализе, она все равно анализировала, даже если в этом не было необходимости. В этой ее внутренней настройке не было тумблера переключения от специалиста к обычной дурочке. Связи между нейронами в мозгу были настолько спаяны, что нарушить их одним усилием воли не представлялось возможным. Иногда это очень мешало, особенно в повседневной жизни. Она считывала своих собеседников моментально, вычленяя из общего потока информации истинную силу, толкающую их на поступки. Может быть, поэтому ее личная жизнь не складывалась. Ей трудно было притворяться оболваненной и покоренной, даже если обстоятельства этого требуют. Трудно было делать вид, что не замечаешь психологических приемов, которые используют мужчины, соблазняя, ведь специалисту они кажутся, порой, топорными и неумелыми. Анна прекрасно все про себя понимала. Она была великолепно сложена, с неярко выраженной асимметрией лица, которая лишь подчеркивала ее завораживающую красоту. Она была объектом вожделения для противоположного пола и уже привыкла, до скрежета в зубах, к этим неуместным наскокам в ее кабинет самоуверенных донжуанов с прокуренной улыбочкой и выступающим за габариты пивным животиком. Она прекрасно с этим справлялась, потому что ее внутренняя сила действовала на мужчин, как дуст на тараканов.
 Однако этот случай был другим. В этот раз ей показалось, что ее ждет встреча с чем-то необыкновенным. Это томительное чувство посасывало у нее в груди, медленно перетекая к нервному центру. Там за дверью ее ожидает очередной пациент, но что-то ей подсказывало, что это не так.
– Ты все правильно сделала! – успокаивая Лизу, а заодно и себя, произнесла Анна. Она замерла лишь на секунду, давая возможность обостренным чувствам сканировать разделяющее их пространство, прощупать возможное развитие ситуации. Потом ловко надела туфли и, взяв в руки потрепанную медкарту, направилась к двери.
 Преодолев эту преграду, Анна сделала несколько шагов вперед и беззвучно опустилась в кресло напротив пациента. Она не спешила начинать разговор, словно осматриваясь и привыкая к давно знакомой обстановке кабинета. Мужчина 35 лет неподвижно сидел на диване. Его взгляд сопровождал любое ее движение, скользя по телу и спотыкаясь об каждую складку на одежде. Его дыхание было ровным и спокойным, что выдавало в нем внутреннюю силу и уверенность. Таким людям обычно не требовалась внешняя оценка, так как они сами зачастую оказывались сторонними наблюдателями за жизнью. «Тогда зачем он здесь?» – подумала она.
– С чего начнем? – неожиданно спросил он.
– Давайте с самого начала, – ответила Анна.
– С самого начала?.. – повторил он ее слова, как будто задумавшись над собственной точкой отсчета. – Начало любого отрезка времени является лишь окончанием прошлого, в котором, как в зеркале, отражаются события будущего.
Она в ответ лишь иронично улыбнулась. Философия не была ее сильной стороной, тем более что вступать в полемику с пациентом было не этично. Это его видение мира, в котором она должна была помочь ему разобраться.
– Ну хорошо, – тихо произнес он и о чем-то задумался. Его взгляд уперся в пол, пытаясь найти поддержку своим переживаниям. – Когда события накладываются друг на друга, трудно вычленить отправную точку повествования. Сложно обозначить начало у замкнутого круга, потому что начало – это лишь... – он запнулся.
– …продолжение прошлого, – закончила его фразу Анна.
– Да, я уже об этом говорил, – смущенно улыбаясь, сказал он. – Странно, мы совсем не обращаем внимания на такие простые подсказки, а ведь они составляют основу геометрии бытия.
 Разговор не клеился и напоминал гостя перед запертой дверью. Анна сразу почувствовала натянутую пустоту разделяющего их пространства. Как нарыв, который требует прокола, чтобы извергнуть из себя гнетущую жижу, так и сознание собеседника, закупоренное внутренними страхами, сейчас нуждалось в бесцеремонном внешнем воздействии. Она еще раз внимательно на него посмотрела, давая визуальную оценку положению его тела, рук, блуждающего взгляда. В ее мозгу нейронные импульсы замкнули некую логическую цепочку, и следующая фраза родилась сама собой:
– Вы кого-то боитесь? – резко произнесла она, пряча за локонами светлых волос изучающий собеседника взгляд.
 Это заставило его вздрогнуть от неожиданности. Он сделал глубокий вдох и посмотрел на Анну. Секундная пауза дала возможность его мыслям выстроиться определенным порядком, сохраняя последовательность и логический ряд событий, которые он хотел изложить. Он не стал опровергать ее предположение, ему оно показалось слишком точным. Возможно, внутренний страх все-таки пробивался наружу сквозь непроницаемую маску лица.
– Все дело в моих видениях, – медленно, словно с опаской, начал он. – Сначала они были, как обрывки снов, разрозненные и не связанные между собой. Они наполняли мое бессознательное состояние яркими, сочными картинами из реальной жизни. Я понимал, что сплю, но при этом отчетливо воспринимал запахи, фактуру, объем предметов, с которыми в этих снах соприкасался.
 Он неожиданно замолчал, погрузившись в атмосферу своих воспоминаний. Его глаза были открыты, но взгляд утопал в глубине собственной души.
– Вскоре эти видения стали выстраиваться в уже понятные, связанные между собой цепочки. Я мог наблюдать со стороны за развитием событий, за их героями, слышать голоса, чувствовать эмоции. Я стал хранилищем их тайн, интриг, прочих человеческих коллизий. Я теперь знаю о них больше, чем они сами друг о друге. В какой-то момент видения перестали приходить только во сне. Я до сих пор не могу контролировать их поток, но иногда мне достаточно сосредоточиться, чтобы окунуться в мир, скрытый от иного обывателя. Однако самым захватывающим являются не столько сами события, сколько персонажи, которые в них задействованы.
 Анна расправила плечи и удобно, насколько позволяла конфигурация кресла, откинулась на спинку. Ее дыхание то и дело приподнимало широкий воротник блузы, равномерно разгоняя по комнате аромат духов. Она внимательно его слушала, пытаясь уловить в этой незнакомой мелодии речи только ей понятные ноты. Блики света очерчивали овал его лица, играя длинными тенями, в которых прятались характерные детали его внешности. Она почти не видела цвета его глаз, лишь очертания разреза, изредка улавливая холодный металлический блеск в глубоко посаженных глазницах.
– И кто же эти люди?
 Ответа не последовало. Он сделал вид, что пропустил эту часть вопроса, думая о чем-то своем. Четко выдерживая паузы и обрывая логические цепочки, он держал ее своим рассказом в напряжении, постепенно овладевая сознанием. Она это почувствовала, но противиться пока не хотела.
– Наверное, это очень интересно – подглядывать за чужой жизнью? – произнесла она.
– Каждый из нас делает это ежедневно в социальных сетях. Ведь именно такая возможность делает их популярными, – ответил он, пряча улыбку в уголках своих глаз. Высказанный им ироничный упрек говорил о понимании в построении психологической структуры мышления человека.
 Он сделал паузу и вдохнул свежую порцию воздуха, словно тем самым перелистывал страницу в воспаленном сознании.
– Я не сразу обратил внимание на нестыковку в маленьких деталях, но когда понял, что многие из этих событий еще не произошли, то все встало на свои места.
– Значит, вы в состоянии видеть события из будущего? – немного взволновано спросила Анна.
 Несмотря на свою подготовку и долгую практику психолога, она не смогла скрыть удивления в голосе. И он это уловил, медленно подняв на нее глаза. Наверное, впервые за эти минуты разговора она почувствовала на себе поток его обжигающей энергии, вонзающийся мелкими иголочками глубоко под кожу.
– Вы меня абсолютно не слышите. Я же вам говорю: начало каждого отрезка – лишь продолжение предыдущего, – сухо и резко произнес он. – Мне не нужно заглядывать в будущее, мне достаточно знать, что происходит сейчас, чтобы точно определить вектор развития событий. Они лишь помогли мне понять, по каким законам все это выстраивается, как это все работает, как крутятся эти невидимые шестеренки и какие у нас существуют рычаги воздействия на эту подвижную систему.
 Его голос не сотрясал воздух излишними вибрациями звука, но был наполнен необыкновенной силой, пронзающей пространство.
– Смотрите! – он вытянул руку и повернул ее ладонью вверх. – Вы что-нибудь видите?
– Ничего, кроме открытой ладони, – ответила она.
 Другой рукой он достал из кармана маленький пластиковый контейнер и, откупорив его крышку, высыпал на ладонь металлическую пыль. Образовав сначала горочку, она без видимого воздействия стала расползаться по плоскости ладони, вырисовывая при этом причудливый геометрический узор.
– А теперь?
– Не стану утверждать, но очень похоже на дуги силового поля, – ответила она.
– Правильно! Силовое поле. Но ведь оно было тут и раньше, и вы не видели его лишь потому, что оно не отражает свет. Металлическая пыль лишь визуально его проявила. Точно так же, как окрас шерсти зверей и пигментация растений выдает отображение тех полей, в которых они сформировались. Никогда не обращали внимания на поразительное сходство структуры кровеносных сосудов и разветвление русла рек? В природе много факторов, схожих по видимым нам проявлениям. Все, что мы можем наблюдать, это лишь часть скрытой от глаза единой структуры: гармоничной, красивой и пластичной, спрятанной от постороннего взора, энергии. Она поражает воображение своей мощью и присутствием интеллекта. И то, что мы ее не видим, не исключает того, что она есть. Это всего лишь проблемы зрения. Наши глаза не способны видеть объекты, не отражающие свет. Неприятие этого факта – проблема узкого сознания, которое воспринимает только барашков на гребне волны, не видя самого океана.
 Он замолчал. Странные порывы его безудержной речи снова прервались напряженным молчанием. Его настроение менялось стремительно, подобно синусоиде, то взлетая вверх, то низвергаясь вниз. Мысли вырывались наружу из-под скованного волей подсознания. Было понятно, что многое, из того, что он знал, он не говорил.
– Если бы человек видел, все, что происходит вокруг него, он бы сошел с ума, – закончил он.
– А мы, по-твоему, видим не все? – спросила она, сознательно перейдя на «ты», чтобы завоевать его расположение.
– Не более пяти процентов из того, что нас окружает.
 Она отложила в сторону блокнот, на котором постоянно во время разговора делала какие-то пометки, и наклонилась вперед, чтобы поближе рассмотреть его лицо. Услышанное вызвало в ней волну неподдельного интереса.
– И что же скрыто за границами этих пяти процентов?
 Он хитро улыбнулся и увел взгляд от прямого соприкосновения. Он всем видом пытался показать, что дальнейший разговор на эту тему является бесполезным для неподготовленного собеседника.
– И все-таки? – не успокаивалась она.
– Другая реальность. Другой мир, сформированный благодаря способности вещества находиться в нескольких местах одновременно.
– Но ведь это невозможно! – скептически улыбнулась она.
– Да, действительно, «Это невозможно!» – говорили люди, когда им пытались объяснить, что планета круглая. Я до сих пор, например, не могу понять, как океаны удерживаются в своих границах на этой выгнутой поверхности сферы. Как люди ходят по земле, находясь вверх ногами по отношению к ее оси. Это невозможно понять, но мы принимаем это, как свершившийся факт, который не получается игнорировать, так же, как не получается игнорировать такое явление, как скачок электрона, который исчезая на орбите одного элемента, тут же появляется на орбите другого, вне зависимости от расстояния в миллионы световых лет. Мы видим всего лишь пять процентов того, что нас окружает, а беремся утверждать, что возможно, а что нет. Нам бы стоило поубавить спеси в вынесении вердикта об устройстве того, чего мы никогда не видели. Пора смириться с той ролью, которая человеку отведена. Мы можем лишь подмечать некие странности, происходящие с нашим сознанием. Анализировать в какие дебри оно окунается в своих сновидениях, рождая при этом вещие сны. Никогда не задумывались, почему нам так необходимо каждую ночь закрывать глаза и уходить из этой реальности? Каким образом в этих снах мы получаем информацию, наличие которой раньше и не предполагали? – он сделал паузу, чтобы сконцентрировать внимание собеседника на завершающей фразе. В уголках его губ застыла снисходительная улыбка. – Для космоса мы так же виртуальны, как и герои в компьютерных играх. Помните, что сказал Будда: «Вы не можете любить и страдать, вам не может быть больно, потому что вас нет». Нас нет! Для космоса мы всего лишь голограмма.
 Он говорил негромко, не выделяя смысл интонацией или эмоциональной окраской. Монотонно, словно робот, но слова, подобно стрелам, слетали с его уст, рассекая свистом пространство.
– Будущее – это живая и слишком подвижная структура. У него нет ограничений временного исполнения. Все может произойти немедленно, либо растянуться на годы, – он замолчал, снова опустив взгляд, – либо вообще исчезнуть в пространстве.
Он снова выпрямился и внимательно посмотрел на нее.
– Вы даже себе представить не можете, насколько гармонична и красива структура самой вселенной. Как тонко настроена наша с ней взаимосвязь. Мы настоящие повелители стихий, но своим невежеством и примитивностью только портим картину мира неумелыми мазками.
 Анна слушала его внимательно, подмечая происходящие с ним изменения. Его уверенность сменилась растерянностью, зрачки снова расширились, а пальцы рук пробивала судорога.
– Кто – они?
 Он с удивлением взглянул на нее.
– Ты сказал: «Они показали мне, как все это работает». Ну так кто – они?
Он выглядел совсем растерянным. Как-будто школьник, наговоривший лишнего. Судя по быстрому движению зрачков, он судорожно пытался найти внутреннюю опору, чтобы начать ей доверять.
– Если бы я только знал. Они управляют моим сознанием, и я ничего не могу этому противопоставить. У меня нет сил сопротивляться их воле.
– Вы сознательно называете это внешнее воздействие «они», во множественном числе?
– Да! Потому что они, по моим ощущениям, разные, с разными целями и разными инструментами влияния на меня.
– Это и есть причина страха?
– Когда они приходят, то это уже не я.
 Анна почувствовала его волнение перед неосознанным. Она попыталась успокоить нарастающую в его душе напряженность.
– Видения приходят и уходят. Они имеют некую логическую завершенность. Но ведь это всего лишь сны, которые по своей сути не могут содержать никаких прикладных последствий. Сны, они, как туман, появляются внезапно и исчезают в никуда. Если же вас тревожат кошмары, то я могла бы выписать курс препаратов, корректирующих работу вегетативной нервной системы. Это должно вас успокоить...
 Анна прервалась. Пациент смотрел на нее, не моргая, каким-то замутненным взглядом. Он либо не понимал, о чем она говорит, либо вовсе здесь не присутствовал. Его зрачки расширились, залив почти всю радужную оболочку черным пятном. Дыхание визуально не наблюдалось, лишь крылья носа мелкими вибрациями изредка проталкивали вовнутрь воздух. Пальцы рук, переплетенные в едином хвате, побелели от напряжения.
 Такое странное поведение насторожило Анну. Она наклонила корпус вперед, чтобы встать и коснуться его руки, как вдруг снова почувствовала на себе колючий взгляд.
– Как он это делает? – неожиданно для нее спросил он. Положив руки на колени, он подвинулся ближе к ней. – Как фотону удается находиться в разных местах одновременно? Вы понимаете меня? В нескольких местах одновременно.
 Со стороны это выглядело так, будто только что он сообщил ей некую секретную информацию, способную перевернуть все восприятие реальности.
 Анна откинулась в кресло. Ей требовалось время, чтобы прийти в себя.
– О чем это ты?
 Он снова сделал вид, что не услышал вопрос. Его энергетика ледяной дрожью прокатилось у нее по коже.
– Я тоже поначалу так размышлял: сны – и сны, ничего особенного. Если бы не это! – закончив фразу, он сунул руку в карман брюк и достал оттуда аккуратно сложенную обертку от конфеты. – Я ел ее во сне. А вы говорите никакого прикладного значения.
 Анна бережно взяла этот блестящий фантик с его раскрытой ладони, пошуршала им для достоверности ощущений и медленно поднесла к носу. Сладковато-карамельный запах тонкой струйкой заполнил собой рецепторы обоняния.
– Были еще недокуренная сигара, крышка от виски Blaсk Velvet, прочие безделушки. Я прихватывал их с собой, чтобы еще раз доказать себе... – не закончив фразу, он замолчал.
– Доказать что? – ошарашенная таким поворотом разговора, спросила Анна.
– Что это не просто сны. Кто-то извне пытается через меня вести свою игру.
 Звук пришедшего на телефон Анны эсэмэс разбил на тысячу невидимых осколков повисшее в воздухе оцепенение. Обычно она, проводя сеансы терапии, телефон отключала. Но в этот раз все с самого начала пошло не так, и забытый ею гаджет со своим оповещением был как нельзя кстати. Она, естественно, не собиралась просматривать сообщение, это было бы совсем не к месту, но по инерции взяла телефон со стола и взглянула на экран. Ей нужно было взять паузу и, не показывая своего замешательства, осмыслить услышанное. Слишком странным ей показался пациент. Эти его неожиданные провалы во взгляде и восприятии. Он как будто отключался от реальности, которая его окружала. Этот неподдельный страх… Анна даже физически чувствовала на себе холодную волну во время его обострения. Совсем не придавая значения словам пациента о невидимых силах, владевших его сознанием, она пыталась найти в другом причину таких изменений. Ей стало интересно понять, что же могло служить толчком для расстройства психики, спусковым крючком для подобных видений. Все еще выдерживая паузу, Анна открыла его медкарту и, не отдавая себе отчета, механически положила туда обертку от конфеты. Перебирая листы, она бегло просматривала различные заключения специалистов, эхограмму сердца, выписку о результатах МРТ мозга. Стандартный набор анализов и обследований, выписки из медучреждений. Она по крупицам складывала из них для себя общую картину о состоянии здоровья этого пациента, перенесенных травмах, возможных патологиях. Она подметила, что в юном возрасте у него были незначительные травмы головы, а в 22 года он пережил клиническую смерть. Судя по результатам МРТ, это стало причиной новообразования в височной части левого полушария и привело к гормональным изменениям всего организма. Анна пыталась выудить из этих разрозненных сведений истинную причину таких необычных видений у своего собеседника. Однако это требовало сосредоточения, а ее мысли то и дело возвращались к пришедшему эсэмэс. Оно было от дочери. Редкость в их непростых взаимоотношениях. Просто так она бы не стала ничего ей писать. «Конфета… – подумала она. – А что это доказывает? Она вполне могла быть куплена в каком-нибудь супермаркете. Нет, это вовсе не аргумент».
– Прочтите, это важно для вас, – произнес он, указывая на телефон.
 Анна отвлеклась от своих размышлений и посмотрела ему в глаза. Так смотрят, когда хотят окончательно в чем-то себя убедить, сделать такую контрольную проверку намерений. Только после этого она взяла телефон и, разблокировав экран, прочла текст: «Мама, я влюбилась».
 Волнение тут же обожгло все в груди и по обыкновению яркими пятнами проступило на лице. Несмотря на свой возраст, Анна до сих пор не могла контролировать подобные всплески и всякий раз краснела, как ребенок. «Наконец-то!» – выдохнула она. В ее душе давно теплилась надежда, что однажды это произойдет и с ее дочерью. Ведь Катя была не такой «вызывающе красивой», как мать. Обычная, простенькая, как сотни других. По крайней мере, внешне. Анна по этому поводу сильно переживала и, как любая мать, принимала любые неудачи своего ребенка на свой счет. Ведь материнское сердце не воспринимает красоту ребенка через призму симметричности линий лица и стройности фигуры. Для нее ребенок красив уже по факту своего рождения, без поправок на привлекательность и без сносок на «золотой характер». Конечно же, как психолог, Анна подмечала, что по мере взросления вопрос сексуальной непривлекательности у дочери стал все острее противоречить ее внутреннему состоянию. Постоянные эксперименты Кати с внешностью ставили Анну в тупик. Отсюда участившиеся скандалы и возрастающее напряжение в общении. Катя не понимала того, что отсутствие мужского внимания определялось ее сдержанностью и скромностью в поведении, что сразу отпугивало потенциальных ухажеров. Она не умела посылать им сигналы о своей заинтересованности, не могла притворяться доступной дурочкой, всегда готовой на легкий флирт. Отношения между мужчиной и женщиной для нее имели некий глубокий смысл, вычитанный из многочисленных книг и размалеванный кинематографом. Дело было вовсе не в отсутствии милой мордашки. Просто в отношениях с ней надо было быть честным и прямолинейным, при этом в ответ довольствоваться лишь лаской и теплом. У большинства же сверстников половое влечение сводилось к слюнявым поцелуям и похотливым объятиям.
 Анна выключила телефон, мысленно стараясь успокоить нарастающее внутри волнение. Чувство радости первому шагу ребенка, первому произнесенному слову, дополнилось первой влюбленностью. Ее фантазия сразу стала вырисовывать контуры того, кто теперь наравне с ней владел сердцем дочери. В ее фантазиях эти контуры были великолепны. Наконец-то исчезнут поводы для скандалов между ними. Теперь-то они снова смогут общаться, как две подружки.
 В юном возрасте человек подспудно ищет свое место в обществе, выставляя условные оценки своей привлекательности, уму и приспособленности к жизни, востребованности у противоположного пола. В юном возрасте мы впервые понимаем, чего стоим и как впоследствии сможем этим воспользоваться. В этом возрасте мы впервые пробуем снимать запреты на ограничение собственной свободы. Почти всегда это происходит через конфликты с близкими, которые в любом случае поймут и простят. Их мы не боимся ударить побольнее. Ведь самоутверждаться всегда удобнее через пренебрежение теми, кто тебя любит. Их расположение всегда можно вернуть назад.
– Молодость – тревожная пора. Становление личности, поиски своей системы координат, самоопределение в обществе… Бесконечные поиски смысла, – задумчиво произнес пациент.
 Анну поразило, с какой точностью его фраза прозвучала в унисон ее собственным переживаниям. Произошло это случайно или он способен тонко улавливать эмоциональное состояние собеседника, стало для нее дополнительной загадкой. С самого начала все пошло не так, не по ее сценарию. Личность человека, сидевшего напротив нее, стала вызывать дополнительной интерес.
– Однажды, в классе восьмом, я поинтересовался у учителя физики, – как ни в чем не бывало, продолжил он, – почему все планеты имеют форму шара?
– Учитель, не задумываясь, ответила мне: «Потому что это самая рациональная форма: так, при сохранении наибольшей массы, тело занимает наименьший объем».
– Тогда я снова спросил ее: а кто в космосе отвечает за соблюдение рациональности?
Она посмотрела на меня изучающе, но, так и не ответив, начала урок.
– К чему этот пример? – спросила Анна.
– А как вы думаете, неужели есть кто-то, кто соблюдает рациональность в построении космических объектов? Или же в космосе все само по себе стремится к рациональности? Служит ли это подтверждением наличия у него интеллекта? – с загадочной улыбкой спросил он. – Следует ли из этого, что все, что не рационально, подлежит уничтожению? В этом случае человеку есть чего опасаться, не правда ли?
– По-твоему человек иррационален?
 Давая понять, что ответа не последует, он плавно перевел взгляд в пол. Анна впервые заметила силу в его взгляде, искусно сдерживаемую в границах собственного сознания. Искорки этой энергии, отрываясь от внутреннего пламени, насыщали собой пространство между ними. Анна отчетливо чувствовала, как висящее в воздухе напряжение пробирало колючими мурашками ее кожу на оголенных участках тела.
Она снова откинулась на спинку стула, немного поерзав, как бы скидывая с себя услышанное, словно наваждение. Подперев рукой подбородок, она внимательно рассматривала своего собеседника, выискивая во внешности ключ к его витиеватым размышлениям.
– Очень странная у тебя медкарта: ни фамилии, ни имени. Может быть, скажешь, как тебя зовут?
– Называйте меня как угодно, для меня имя ничего не значит. Это лишь отпечаток моего присутствия в вечности.
– Но мне же надо к тебе хоть как-то обращаться.
 Он промолчал и продолжил рассматривать пол, каждый раз пытаясь уйти от прямого соприкосновения взглядов. Свет его души, отражаясь в хрусталике, лишь изредка, скользнув по ее ресницам, тут же прятался где-то в глубине.
– Итак, видения, которые приходили к тебе, стали более-менее связанными. Что же случилось потом? – спросила она, решив неожиданно вернуться к начатой теме. Анна сделала это намеренно, пытаясь сломать только ему понятную систему разговора, с помощью которой он так ловко манипулировал ее сознанием.
– Потом я увидел себя, – тихо произнес он. – Я стоял над собственным телом, которое распласталось лицом вниз на дорогом паркете. Из раны на затылке тонкими струйками сочилась алая кровь. Я отчетливо понимал, что в меня только что стреляли, потому что мышцы все еще сковывала судорога. Я видел комнату, в которой находились люди из тех моих видений, с гримасой испуга на лице и растерянными голосами. В воздухе звенела пустота, чувствовался запах ярости вперемешку с дорогим парфюмом. Обрывки ранее высказанных фраз медленно крошились в окружающем меня пространстве, словно скрывая следы произошедшего здесь убийства. В тот момент я впервые реально ощутил дыхание смерти.
– Ты испугался?
– Я был не готов умереть! – вспылил он, едва сдерживая раздражение от нетактичного вопроса. – Я просто был не готов умереть! Все произошло очень стремительно и неожиданно.
– Это всего лишь сон, – произнесла Анна, пытаясь понизить градус напряжения между ними.
Обычный прием провокации, используемый в психологии, на этот раз оказал слишком резкое воздействие, и она попыталась нивелировать последствия.
– Это предупреждение! – нервно улыбаясь, произнес он. – Когда я узнал, что меня ждет, то постарался все изменить. Пытался всячески избегать тех событий, которые привели бы меня к гибели. Я оборвал все связи, уехал на другой край земли, чтобы физически исключить возможность реализации этого плана. В какой-то момент мне показалось, что это удалось.
– А на самом деле нет?
Он иронично улыбнулся, пытаясь тем самым скрыть внутреннее волнение.
– Я же говорю, вы не понимаете, как это все устроено. Бесполезно прятаться и бессмысленно что-то менять. Как только пытаешься убежать от судьбы, непременно встаешь на тот путь, где она тебя поджидает.
Он опустил голову и замолчал.
– Видите это? – вдруг произнес он, указывая на темное пятно в районе виска.
– Да.
– Точно такой же отпечаток у меня в коре головного мозга, который беспощадно разлагается у меня внутри! – он обреченно вздохнул, проведя открытой ладонью по гладко выбритой коже черепа. – Когда я узнал об этом, то больше суток пролежал, не двигаясь, тупо глядя в потолок. Никак не мог поверить, что все это происходит со мной. Просто лежал и плакал, потому что душу мою охватила пустота и бессилие, настолько я был раздавлен этой новостью! – он откинулся в кресле, скрестив руки на груди. – Я ведь так старался этого избежать, так надеялся, что смогу перехитрить смерть. Но все мои метания оказались глупой попыткой спрятаться от самого себя. Как оказалось, мне не уйти от предначертанного. Не осталось больше смысла обманывать судьбу, изменять вектор событий. В некоторых случаях это бесполезно. Лучше избавиться от страха и принять все, как должное, – он замолчал, устремив взгляд куда-то вдаль.
– Не нужно ничего принимать, как должное, надо постараться победить болезнь, – эмоционально воскликнула Анна. Она попыталась вытащить его из психологической ямы, в которую он опять норовил соскользнуть.
– Нет! – сухо ответил он. – Выбора у меня не осталось, скорая встреча со смертью стала неотвратима. Поэтому я решил вернуться к ее первоначальному варианту.
– То есть? – удивилась она. – Мне не совсем понятно.
– В этом варианте есть смысл. Поэтому я должен действовать. Зная все о людях, которые постоянно курсируют в моем сознании, об их планах и намерениях, у меня есть шанс помешать им осуществить задуманное.
Он замолчал. Взгляд снова начал выискивал на поверхности пола только ему понятные изъяны. Лоб периодически морщился то ли от пронзающей боли, то ли от неприятных воспоминаний.
– Но ведь они всего лишь лицедеи в твоих сновидениях? Не слишком ли пафосно ставить знак равенства между реальностью и иллюзиями твоего сознания?
– Это будет неожиданный и молниеносный удар по их планам – не замечая вопроса, продолжил он.
– Ты меня не слышишь, что ли? – переспросила она, наклонив вперед корпус так, чтобы приблизиться к его лицу.
 Своими действиями она попыталась разрушить внешнюю оболочку, которая пеленой накрыла сознание собеседника. Вызов в интонации, а также физическое приближение должны были вывести его из ступора. Она напряженно всматривалась в его лицо, пытаясь подметить реакцию мимики, изменение размера зрачков… любые соматические проявления, которые могли бы стать для нее инструментом для дальнейших манипуляций.
 В этот момент их взгляды впервые соприкоснулись. Она увидела в его глазах чистый искрящийся водоворот энергии. Он полыхал всеми красками по ту сторону хрусталика, притягивая внимание и не давая оторвать взгляд. Это было фантастическое зрелище, пугающее своей необъяснимой природой, силой и необузданностью спрятанной в нем стихии. Она почувствовала, что еще мгновение и ее сознание утратит плотность и будет сметено им, словно пушинка, и поэтому отвела взгляд. Ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Никогда еще эти слова не имели для нее такого прямого значения. Она откинулась на спинку стула и, глубоко вздохнув, скрестила руки на груди. Машинально, не задумываясь, можно сказать, интуитивно, придала рукам положение, ограждающее ее от внешнего воздействия. Он тоже, словно повинуясь ее приказу, отвел взгляд в сторону. Молчание, повисшее между ними, повело бег времени в обратном направлении. Прерванный разговор стремился вернуться к точке привычных представлений о жизни. Анна раскрыла в медкарте нужные ей странички и сделала попытку продолжить сеанс.
– Кстати, что касается новообразования в височной доле мозга... – произнесла она, как вдруг неожиданно из страниц выпала свернутая конфетная обертка. Она глухо ударилась торцом об пол и упала рядом с ее сомкнутыми стопами. Он тут же перевел на нее взгляд и задумался.
– Запонки! У него были такие запонки на манжетах. Я еще подумал, ведь он может себе позволить, но они не выглядели, как украшения. Простая функциональная деталь одежды и все.
– Это ты про кого сейчас? – озадаченная таким разворотом беседы, спросила она.
– Про президента! Я беседовал с ним недавно в его резиденции в Ново-Огарево.
 Он произнес это тихо и обыденно, как будто такие встречи были для него повседневной задачей.
 Анна продолжала пристально вглядываться в своего собеседника, боясь что-либо упустить и не понять.
 Пациент откинулся в кресле, обхватив подлокотники ладонями и широко расставив стопы ног. Смазанные очертания его внешности придавали такой посадке схожесть с тем, как сидит в кресле сам президент. В какой-то момент это чувство превратилось для нее в наваждение.
– Он зашел в комнату поздно, часов так в десять вечера, после завершения важной встречи. Скинул пиджак, повесил его на плечики и убрал в гардероб. Тогда-то я впервые обратил внимание на его запонки. Их холодный металлический блеск диссонировал с ослепительно белой рубашкой. Мне показалось, что они стягивали манжеты, словно наручники на его запястьях.
– Да уж… наручники! – не сдерживая эмоций, вставила свой комментарий Анна.
– Так, по крайней мере, мне показалось. Он не сразу меня заметил, но когда наши взгляды пересеклись, то был крайне удивлен. Не отрывая от меня взгляда, президент расстегнул браслет часов и положил их на край стола, автоматически посмотрев на лежавшие там же красные папки с докладами от спецслужб. В тот момент он больше был обеспокоен тем, что я мог ознакомиться с их содержанием, нежели причиной моего присутствия в самом центре охраняемой территории. Он не паниковал, лишь был слегка взволнован. В принципе, как и любой другой в подобной ситуации. Затем он опустился в кресло напротив, внимательно посмотрел мне в глаза и со сдержанной улыбкой спросил:
– Ну и что же мы теперь будем делать?
– Необходимо поговорить! – спокойно ответил я.
– Не лучший способ вы для этого избрали, – произнес он, пытаясь визуально оценить исходящие для него риски. – Вы хоть понимаете, чем все может для вас закончиться?
– Там у вас конфеты в вазочке стоят… Я без вас не решился попробовать. Позволите?
– Угощайтесь, – удивившись такому развитию ситуации, с натянутой улыбкой ответил президент.
Я встал и направился в другой угол комнаты, при этом находился спиной к нему и был в постоянном поле зрения. Поход за конфетами занял секунд сорок. Этого времени было вполне достаточно, чтобы хоть что-то предпринять, дабы обезопасить себя от непрошеного гостя. Я нечто подобного ожидал. Но, к моему удивлению, президент продолжал сидеть в своем кресле и наблюдать, лишь периодически вращая стопами ног. Он, безусловно, был взволнован моим присутствием, что проявлялось в таких вот непроизвольных мышечных движениях, а главное, пока не понимал цель визита. Однако сам визит, особенно в такой форме, его заинтересовал.
Я поставил вазу на край стола так, чтобы она оказалась примерно посередине между нами. При этом демонстративно небрежно отодвинул вглубь те самые красные папки, в которых находились сведения, составляющие государственную тайну, и опустился в кресло напротив.
– Я не читал. Не было необходимости.
– Это теперь не имеет никакого значения, – он спрятал свою улыбку, но холодная интонация сквозила в каждом слове. Он точно знал, что воспользоваться этими сведениями мне теперь вряд ли удастся.
– Да? Ну и ладно! Просто посчитал нужным проинформировать.
 Я продолжал говорить непринужденно, стараясь не придавать эмоциональность словам. – Конфеты точно не будете?
– Нет, спасибо.
– А я, знаете ли, сладкоежка. Не могу удержаться, когда вижу что-то сладкое. Руки прямо сами тянутся.
– Да вы угощайтесь, угощайтесь, – президент одобрительно махнул рукой, внимательно наблюдая, как я разворачиваю очередную конфету и аккуратно скручиваю обертку в тонкую трубочку. Его глаза следили за моими руками, но мысли были сосредоточены на другом. Свет мутных хрусталиков напряженно сканировал пространство. Бесцветное лицо выдавало дикую усталость от прошедшего дня. Его внимание не было занято мной, сейчас он просчитывал варианты. В этом клубе улыбающихся лиц ни на секунду нельзя потерять концентрацию, утратить внимание, сосредоточенность на словах, жестах окружающих членов. Любое слово, движение глаз могут выдать их скрытые намерения. Здесь не бывает прямых вопросов и практически исключены прямые ответы. Поэтому он наблюдал, как питон наблюдает за кроликом, с каждой секундой уменьшая его шансы на жизнь. Пока что ему было интересно, с чем было связано появление незнакомого человека в его кабинете. Какие силы обеспечили мне сюда доступ? Какие цели я преследую и что намерен предпринять?
– И все равно вкус у конфет не такой, как в детстве. Тогда все было натуральней, что ли. Шоколад был шоколадом, фруктовая помада изготовлялась из фруктов. Сейчас же – эмульгаторы, консерванты, усилители вкуса. Детей угощаешь – как отраву даешь. А чаем конфету запить – не дай бог! Сразу устойчивое послевкусие, как будто на уроке химии реактивы съел. Экономят, мерзавцы! – с чувством злорадства сказал я. – Заметьте, экономят на здоровье наших детей. Не на энергоносителях, не на производственных издержках, не на любовницах своих, в конце концов. На здоровье нашем экономят, подлецы. Продукты в магазине выбираешь не по надобности, а по наименьшей степени опасности. Дожили! – добавил я, взяв очередную конфету. – О, «Рошен»! Надо же, это многое объясняет.
Я резко замолчал и, не отводя от него взгляда, начал энергично стряхивать с колен на пол крошки от съеденного только что печенья. Президент брезгливо поморщился.
– Послевкусие от конфет! – как ни в чем не бывало, продолжил я. – Как они это делают? Умом ведь понимаю, что уже достаточно наелся, но это сладостное ощущение блаженства не отпускает, заставляет брать следующую. Что они туда добавляют? Как им удается лишить человека воли и внутренних тормозов, заставить поверить, что все происходит по его собственному желанию?
Бросив короткий взгляд на вазу с конфетами, я тут же отодвинул ее от себя. Он молча продолжал наблюдать за мной. Он понимал, что реприза с вазой конфет была явно не главной в этом спектакле. Он ждал основных мизансцен.
– Что им от нас нужно?
– Вы сейчас про кого? Про кондитеров? – с ухмылкой ответил президент.
– Да, про этих мировых поставщиков сладенького. Что им от нас нужно вообще? Что им никак неймется в своих удобных кабинетах? Посмотрите, во что они превратили весь остальной мир. Не видят же ничего, кроме сухих цифр о прибыли. Ни стран, ни народов, ни людей! Для них это просто рынок, расширение собственных прилавков как торговой площади в супермаркете. Что это там, Болгария? Подвинем. Здесь у нас запланирован новый павильон. Сломанные судьбы людей, говорите? Ну и что? В любом бизнесе есть побочный эффект. Кто-то не уступает землю под строительство? Томагавками его, заразу, чтобы остальным неповадно было. Заодно расчистим место под котлован. Ничего личного, просто расширение рынка, сфер влияния, решение геополитических задач. Торговля встала? Так, подвинем стенку вашего домовладения, организуем государственный переворот, чтобы обеспечить свой бизнес новыми голодными ртами. Только чтобы рабам было не так обидно, назовем это «революцией достоинств». А на смерть людей плевать. Там люди гибнут, а они обсуждают какие-то пошлины на ввозимые товары. Им лишь бы место освободить под очередной ларек, и чтобы никто не оттяпал при этом пару полок в их супермаркете. Это же революция, у нее должны быть свои жертвы, герои, так сказать, завтрашнего дня. И все это в красивой и приятной на ощупь упаковке под предлогом продвижения демократии и свобод личности. Такой вот привлекательный маркетинговый ход. Эти ваши политические лозунги – всего лишь баннеры для продвижения собственного бизнеса. Какие вы, к черту, лидеры стран? Так, торговые представители транснациональных корпораций.
 Тут я, конечно, не сдержался и рассмеялся. Это был нервный смех, уж очень меня передергивает, когда я говорю об их извращенном представлении об устройстве мира. Потом пристально впился взглядом в его серые безразличные глаза и спросил:
– Так вот я спрашиваю, что вам, в конце концов, надо-то от нас? Вам и вашим, так называемым, западным партнерам.
– С чего вы взяли, что я буду с вами это обсуждать?
 Президент смотрел на меня без особых эмоций. Ничего нового для себя он не услышал. Внутреннее ощущение собственного превосходства лишало его всяческой заинтересованности в навязанной мной дискуссии.
– А потому что у вас нет выбора! Вам придется продолжить диалог, иначе вы не сможете узнать, кто я, как здесь оказался и какие цели преследую? Этот вопрос написан у вас на лице, вычерчен мимическими морщинами, скован в сжатых кулаках и нервно бегающем взгляде.
– Почему же? Я могу просто вызвать охрану и через некоторое время получу ответы на искомые вопросы.
– Если бы вы считали это целесообразным, вы бы это уже сделали. Однако...
 Президент опустил взгляд, мысленно просчитывая различные варианты. Он, как обычно, предпочел быть осторожным в принятии решения. По крайней мере, мне так показалось. Я не услышал от него приглашения к разговору, но сел напротив и начал говорить.
– Каково оно – впервые попасть в это общество лакированных лиц, дорогих аксессуаров? Людей, наделенных особыми регалиями, титулами? Людей, контролирующих все капиталы мира? В общество игроков, делающих мировую политику, где вопросы решаются одним кивком головы? Каково оно – ощущать себя равным среди тех, кто считает себя выше остальных и наделяет себя правом решать за этих остальных все остальное? – я сделал паузу, чтобы оценить его реакцию. – Хотя понимание, что президент РФ им не ровня, пришло к вам не сразу, только после отказа директора МВФ Камдессю в обычной аудиенции, на которой вы хотели обсудить возврат долга «Парижскому клубу». Да и кто вы для них? Очередной президент, пусть даже самой большой европейской страны. Они расставляют таких президентов во многих странах чуть ли не ежедневно после вечернего чаепития в своем поместье в Лондоне. Послушных, обласканных ими, а строптивых демонстративно казнят. Нет! Титулы их не смущают. Они настоящие хозяева жизни, в их руках самое эффективное оружие экономической экспансии – мировая финансовая система. Это плод их творения, их детище, над которым они трудились много десятилетий. Теперь же, когда она, как раковая опухоль, пустила метастазы во всех странах мира, каждый из них реально ощутил, какой силой они обладают. Благодаря этой феерической возможности они без единого выстрела оккупируют любые страны, лишают их фактической независимости, навязывают политические решения.
Ядовитая улыбка на моем лице выдавала внутреннее раздражение.
– Нет, то, что вы президент, это их не смутит. Вот деньги – да! Наличие огромного личного капитала – вот что позволит разговаривать с ними на равных, ощущать трепет и подобострастие стоящих ниже по финансовой лестнице. Вам ведь так этого хотелось. Только наличие собственного капитала, по размерам сравнимого с их, давало вам возможность тешить свои внутренние амбиции ощущением значимости в этой игре. И вы эту задачу решили без видимых усилий. Еще бы! В вашем распоряжении такая богатая страна!
Президент молчал. Он даже не пытался вступать в дискуссию, всем видом показывая свое безразличие к вышесказанному. Однако его взгляд стал более цепким, чем в начале, скрупулезнее в оценке сидящего напротив человека. Он анализировал мою речь, структуру построения предложений, прочие мелочи, на которые обычно не обращают внимания, но которые очень информативны. Давно забытые им профессиональные навыки стали всплывать на поверхность из глубин подсознания. Уж слишком необычную форму стала приобретать беседа. Озвученные в ней факты не были доступны широкому кругу лиц. Это были его личные переживания в самом начале прихода к власти, очень чувствительные и потому нигде не афишируемые. Откуда я это мог это знать – пока оставалось для него загадкой.
– Это пьянящее чувство мнимой значимости человека первого круга, эти лакейские взгляды со стороны… Власть и могущество не только в пределах своей страны, но и всего мира. Эти лестные отзывы, признание заслуг. Все это сводит с ума. Какой живительный бальзам на уязвленное самолюбие! Но чувство собственной неотразимости способно уничтожить восприятие реальности даже в самом критически настроенном сознании, – я продолжал говорить издевательским тоном, пытаясь разогнать в нём ответные эмоции. – Столько лет вы пытались казаться для них своим, расценивая похлопывание по плечу как проявление дружбы и единства интересов. Вашего единства с их интересами, заметьте, если вы не поняли, господин Президент!
В этот момент я поднялся с кресла и направился вглубь кабинета. Сунув руки в карманы брюк и уткнувшись взглядом в пол, я продолжал говорить, расхаживая при этом взад и вперед вдоль длинного рабочего стола.
– Разве вы не видели, что вся эта идиллия держится только на беспрекословном подчинении их воли? Стоит только заикнуться о своих интересах, и вы вмиг окажетесь для всего мира зловещим тираном, сумасшедшим параноиком, Мордором, возглавляющим толпы орков. Ну разве можно было рассчитывать, что голодный лев будет рассматривать антилопу не как ужин, а как партнера для вечерних бесед? – я глубоко вздохнул, загоняя пламя ярости в дальние уголки души. – Да все вы понимали, господин Президент! Только раз за разом пытались остаться своим для этого узкого круга хищников, идя на очередные уступки, двигаясь назад даже по самым чувствительным темам. А все потому, что не смогли избавиться от послевкусия иллюзорного величия, так ласкающего вашу мнительную натуру. Вот как я сейчас от послевкусия этих конфет.
Он смотрел на меня уже без опасения, разбирая в уме странности в моем поведении. Он давно привык к критике, и подобные выступления его не трогали. Ощущение внутреннего превосходства и четкое понимание собственной правоты помогало сохранять уверенность в самых сложных дискуссиях. Суждения многих его критиков основывались на сиюминутных выводах. Они, в отличие от него, были лишены всего объема информации и не имели возможности видеть развитие ситуации в ретроспективе. Отсюда преждевременные эмоциональные заявления о бездействии либо, наоборот, неправомерном действии. Но сейчас ситуация была для него крайне неприятной, затрагивались чувствительные аспекты его первых лет власти. Он и сам многое из прошлого переосмыслил, стал циничнее и рациональнее. Тем не менее слова незваного гостя вызывали у него зуд.
– Не думаю, что вы появились здесь для того, чтобы произнести эту пламенную речь, – после долгого молчания произнес президент.
– Конечно же, нет – улыбнулся я.
– Тогда зачем?
– Сегодня они вас убьют.
 Тишина повисла в пространстве между нами. Он посмотрел мне в глаза, колючим взглядом сканируя мое внутреннее состояние. Он словно выискивал точки нестабильности в моей психике, на которые он смог бы оказать давление, чтобы вывести меня из равновесия и проявить истинные намерения. Люди, наделенные такой властью, обладают невероятной по силе энергетикой. И она давит, обжигает своим пламенем слабых и вертлявых, сковывает их волю, всецело подчиняя себе. В моем случае он чувствовал, что упирается в невидимую стену.
– Это ведь не так просто сделать, – произнес он, пытаясь скрыть свою растерянность. Мой неожиданный визит вновь предстал для него в неприглядном свете. То, что я незаметно проник в его кабинет, после этих слов стало выглядеть по-иному. Хотя внутренне он понимал, что я не являюсь орудием возмездия, потому что вместо того чтобы мстить, я полчаса лопал конфеты.
– Но ведь возможно! – коротко ответил я. – Представьте себе, что один из военных спутников ваших западных «партнеров» неожиданно теряет скорость и сваливается с орбиты в плотные слои атмосферы. По идее, там он должен сгореть, и часть его, безусловно, разрушится, но только не ядерная силовая установка, облаченная в специальную капсулу, которая способна после схода с орбиты устремиться к Земле на гиперзвуке. Сколько времени ей нужно, чтобы достигнуть Земли? Восемьдесят секунд, если не ошибаюсь?
– Вы не ошибаетесь, – ответил он. Он помнил расчеты российских ученых при разработке подобных атакующих систем.
– Со сто процентной гарантией поражения цели, – продолжил я. – Остается лишь узнать точное местоположение этой цели, и все. Неожиданный «ба-бах» кардинально изменит расклад сил в мире в их пользу. Как вы думаете, что их останавливает?
– Бред какой-то... – выдохнул он.
 Он крепко обхватил подлокотники кресла, переводя в одну точку внутреннее напряжение. Голова оказалась поданной вперед, плечи сильно расправлены. Он стал похож на зверя, который готовится к решительному прыжку. Об этом проекте под кодовым названием «Зевс» ему докладывали. Все было тогда на стадии разработки и тесно связано с планом глобального удара по любой точке Земли. Ни боевой части, ни гиперзвукового носителя тогда не существовало. «Значит, они решили использовать для этого спутник с ядерной силовой установкой, которая, по сути, от бомбы ничем не отличается. Такой вот молниеносный выстрел в голову, способный парализовать управление и избежать ответного удара», – подумал он.
– Значит, они решили меня убрать с шахматной доски, – практически прошипел он. – А вы, стало быть, хотите мне помочь?
– Немного не так, – тихо ответил я. – Я не вам помогаю, я хочу помешать им. Тут есть разница, но для достижения результата она неважна.
– Я хочу повторить вам, что это бред! Это в принципе невозможно в современном мире – просто так убить главу другого государства! Они никогда себе такого не позволят! – монотонно, как мантру, произнес он. Безусловно, он был растерян, поэтому я не придал значения его словам. Перед лицом опасности всегда хочется убедить себя в ее отсутствии.
– Перечислить фамилии павших от их «дружеских объятий»? – спросил я, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Меня всегда умиляло, насколько люди бывают настойчивыми в собственных заблуждениях. – Растерзанный в пустыне Каддафи. В суматохе под покровом ночи повешенный Саддам. Убитый в тюрьме Милошевич. Это те, кто не отступил, не пошел с ними на сделку. Их обезображенные тела были выставлены напоказ, видео казни растиражировано в СМИ. Ведь это же был сигнал всем тем, кто пытался оказать сопротивление. Этим самым они говорили: «С вами будет то же самое!».
Я обернулся и оценивающим взглядом посмотрел на него.
– Вы все еще сомневаетесь в моих словах?
 Президент не ответил, молча уставившись куда-то вглубь кабинета. Природная осторожность и опыт не позволяли ему необдуманно реагировать на изменившуюся ситуацию. Он мысленно выискивал противоречия в моих действия и словах.
 Устав ждать, я вытащил из внутреннего кармана пиджака свернутый вчетверо листок бумаги и протянул ему, после чего молча опустился в кресло напротив и замер в ожидании. Он развернул листок и стал бегло изучать текст. Надо признаться, читал он быстро, сказывалась многолетняя практика. Чем больше он погружался в написанное, тем сильнее проявлялось чувство искреннего удивления. В какой-то момент он даже заерзал от неожиданности.
– Что это? – окончив чтение, спросил он.
– Вы же сами все прекрасно видите. Название операции и место ее проведения, номера задействованных подразделений связи и разведки. Ниже номер приказа за подписью главного миротворца планеты, коды для доступа в систему наведения, код снятия блокировки системой Permissive Action Link (PAL). Там много чего еще, понятного для спецов, но для вас главное – вот этот пункт – время и дата. Не хотите взглянуть на часы?
 Президент бросил взгляд на швейцарский хронометр, лежавший на столе, потом снова посмотрел на переданный мною листок.
– Через три минуты? – удивленно пробормотал он.
– Правильно. Ждем звонка.
– Какого еще звонка?
– Который подтвердит ваше местоположение.
Он резко встал и направился к выходу. Чисто машинально, не понимая логики своих действий, он запер дверь, несколько раз подергав для проверки ручку. В уме он просчитывал разные варианты развития событий. Его явно нервировала моя информированность, а главное, не совсем была понятна цель моего визита. Это могла оказаться внутрикремлевская игра с возможной дискредитацией близких к нему людей, чтобы тем самым ослабить и его собственные позиции. Но этот текст на листке смазывал все выводы, нарушал логику в построении умозаключений. Информация очень специфическая, сухие технические термины, параметры и частоты связи участвующих в наведении, координаты цели и прочее. Они понятны только узкому кругу спецов. Да еще и на официальном бланке за подписью главнокомандующего. Раздобыть такой документ – просто мечта для любой разведки мира.
– Но осуществить подобное не представляется возможным... – осторожно произнес он.
– …без тесного соучастия ваших доблестных друзей, – перебил я его. – Ведь надо же кому-то набрать ваш номер в кабинете. Это должен быть человек, на звонок которого вы обязательно ответите.
Президент опустил голову и задумался. Его взгляд буравил ковровое покрытие, словно лазер металлическую пластину.
– Ведь вы сотрудник спецслужб, говорят, что бывший, и прекрасно понимаете, как проводятся такие операции. Они не имеют права на провал. Электронных штучек вы с собой не носите, как же вас тогда засечь? Остается только кабельная связь, ведь аппарат в момент звонка может находиться лишь в определенном месте. Это даст им возможность для атаки.
– А что, если это блеф? Что, если вы, прикрываясь этим фиктивным листочком, ведете свою игру, целью которой является противопоставить меня моему ближайшему окружению? – выпалил президент, пытаясь своей агрессией лишить меня прежней уверенности в себе.
 Ну что было еще ждать от бывшего гэбиста? Для него давление – лучший аргумент в диалоге.
– До сих пор остается загадкой, как вы проникли в мой кабинет? Кто снабдил вас этими документами, и откуда вам может быть известна информация такого уровня секретности?
 Я промолчал. Он еще долго что-то говорил, вывалив в кучу всевозможные заблуждения из своего мыслительного лабиринта. В ситуации цейтнота, под угрозой нависшего уничтожения его мозг генерировал колоссальное количество версий и теорий, особо не стесняясь в выражениях и не задумываясь об их логичности. Когда чувствуешь дыхание смерти, пытаешься всеми силами зацепиться за край привычного для тебя мира, карабкаешься изо всех сил, всеми фибрами своей оголенной души впитываешь пронизывающий эфир жизни, лишь бы не сорваться, не упасть в наползающую бездонную пустоту. Смерть обладает необъяснимой силой раскрашивать все в натуральные цвета, срывая красивые обертки и оголяя бессмысленность пройденного тобой пути. Только перед угрозой смерти человек понимает истинную ценность жизни.
Вскоре телефонный звонок прервал его бурную речь.
– Вы можете ответить и во всем убедиться, – с иронией в голосе произнес я. – В любом случае – это ваш выбор.
 Он снова сел в кресло напротив и посмотрел мне прямо в глаза. Ему была важна моя реакция на происходящее. Он, как дикий зверь, пытался почувствовать исходящую от меня опасность, оценивал любое мое движение, ритм дыхания, положение рук. Интуиция стала для него единственным инструментом реагирования, потому что на другое просто не осталось времени. Ловя паузы между трелями телефонного аппарата, он выкладывал в уме услышанные от меня факты, находя им контраргументы из собственных рассуждений. Весы всегда себя так ведут: прежде, чем их стрелка покажет какое-либо значение на шкале, она будет долго колебаться под весом разнообразных доводов, выложенных на их площадку в качестве грузил. Пропустить входящий звонок для него не было чем-то недопустимым. Сейчас он боялся показать, что мне удалось втянуть его в свою мистическую историю с покушением. Это было бы неприемлемо, но и рисковать он тоже не хотел. Когда телефонный звонок окончательно стих, его внутренний маятник наконец-то пришел в некое равновесие. Президент откинулся на спинку кресла и, сложив руки на груди, выдохнул:
– Ну хорошо! А что дальше?
– Этот спутник был замаскирован под сотню других, ведущих видеоразведку из ближнего космоса, и поэтому имеет низкоорбитальное позиционирование. Именно на такие аппараты ставят ядерные силовые установки для компенсации усилий по сопротивлению земной гравитации. После несложных вычислений можно предположить, что коридор для пикирования в определенную точку по баллистической траектории, которая должна присутствовать для конспирации в начале полета, составит не более пяти минут.
 Я бросил взгляд на вазу с конфетами, взял одну, суетливо развернул и тут же проглотил. Аккуратно сложенная обертка отправилась в мой наружный карман. Вся эта моя суета с конфетой вызвала у него снисходительную улыбку. Он понял, что тем самым я лишь разрядил ситуацию.
– Следовательно, – продолжил я, – не позднее чем через три минуты звонок должен повториться. Остальное время пойдет на принятие решения и вывод спутника с орбиты.
 Президент смотрел, не моргая, буравя меня своими блеклыми зрачками. Слишком правдоподобно все выглядело, чтобы продолжать это игнорировать. Он понимал, что повторение звонка в определенный мною промежуток окончательно подтвердит версию о покушении. Хотя в глубине души не исключал возможность простой инсценировки, цель которой была ему пока не ясна.
Время шло. Тишина в кабинете стала невыносимой. Это было поистине адское напряжение. Я снова протянул руку к вазе с конфетами и бесцеремонно вытащил самую большую.
– Зачем вы это сделали? – спросила Анна.
– Потянулся за конфетой? Ну, сладкоежка я, вижу сладкое и не могу удержаться. Я же уже говорил.
– Нет, – с улыбкой возразила она. – Зачем вы мне это рассказали?
– Да, кстати, у вас нет случайно плитки шоколада? – словно не замечая вопроса, произнес он.
– Есть, конечно. Может быть, кофе? – спросила Анна.
– Спасибо, шоколада достаточно. Мне непременно надо сладкого поесть, а то голова болит.
– Какая взаимосвязь?
– Не знаю, но шоколад помогает.
 Анна поднялась с кресла и подошла к столу в дальнем углу кабинета. Выдвинув ящик, она достала оттуда плитку шоколада, одну из многих, подаренных назойливыми поклонниками. Сама она его не любила, поэтому ящик стола регулярно заполнялся.
– Угощайтесь, – сказала она, протянув ее пациенту. Сама же легко опустилась в кресло и, закинув ногу на ногу, с еще большим интересом стала наблюдать за своим неожиданным гостем. Глядя на него она размышляла над его необычной манерой вести разговор: не отвечать на прямые вопросы, стремительно менять тему и возвращаться к сказанному через какое-то время. Она понимала, что цель рваного ритма беседы – ввести ее в ступор, заставить пропускать детали, чтобы держать в постоянном внутреннем напряжении. Если он пришел разобраться в своих переживаниях, то должен был оставаться ведомым, а не доминировать над собеседником. Значит, цель визита совершенно другая… И еще этот взгляд, от магнетического притяжения которого было сложно удержаться. Невообразимое сумасшествие по ту сторону хрусталика. Такого она раньше никогда не видела. Такой взгляд может принадлежать либо гению, либо человеку с крайней степенью психического расстройства. Он явно был не в себе, в каком-то своем замкнутом мире только ему понятных иллюзий. Анна поддерживала его рассказ о встрече с президентом из любопытства, не вникая в суть, а лишь наблюдая за внешними изменениями в сидящем напротив мужчине, изредка задавая вопросы, способные раскрыть тайную суть повествования. Она, конечно же, не верила во всю эту историю, рожденную в воспаленном мозге пациента, но ей было интересно, чем в итоге все закончится, к какому итогу подведет в своем рассказе собеседник.
– Почему женщины любят смотреть на то, как едят их мужчины? – спросил он, отламывая от плитки солидный кусок.
– Вы не мой мужчина.
– Но вы смотрите...
 «Ну вот, опять – двадцать пять», – подумала она и вслух произнесла:
– Давайте вернемся к вашему рассказу.
– Вы слишком торопитесь, – жуя шоколад, ответил он.
 Анна улыбнулась. Она впервые за время разговора была удивлена, с какой непосредственностью он смаковал каждый кусочек. Одно из его истинных обличий, не прячась и не стесняясь, предстало перед ней. «Словно ребенок», – подумала она.
– Возможно, но мне не терпится понять, почему он вам поверил?
– Он поверил не мне, – услышала она в ответ. – Это было бы слишком просто. За пару дней до моего визита в консульство РФ действующим сотрудником ЦРУ были переданы некие документы, которые проливали свет на принятое решение по его физическому устранению. Эта информация до президента была доведена, я лишь назвал конкретную дату и время.
 Анна откинулась на спинку кресла и внимательно посмотрела на своего собеседника. Чувство нереальности происходящего после всего услышанного только усилилось.
– Ну так что? Был второй звонок?
– Да. Ровно через три минуты.
– И?
– Позвольте, я прожую, – суетливо ответил он, заворачивая остаток шоколада в фольгу. – Второй звонок был продолжительнее и, не в пример первому, настойчивее. Еще бы, это был их последний шанс.
– Как он отреагировал, испугался?
– Нет! Я почувствовал в нем ярость. Вариант с инсценировкой отпал сам по себе и стал быстро затухать в его сознании. Оставалась только версия с покушением. Президент оставался недвижим, лишь глубокое дыхание нарушало настойчивую трель телефонного звонка. Этот звук был очень долгим. Мне показалось, что время тянулось бесконечно. Когда все стихло, он медленно поднялся с кресла и с какой-то обреченностью направился в глубину своего кабинета. С каждым шагом он раскладывал в уме полученную информацию, ранее сделанные наблюдения и высказывания представителей правящей элиты за последнее время. Он интуитивно правильно определил вектор исходящей для него опасности. Он все понимал, но еще не придумал, что этому можно противопоставить. В очередной раз проходя мимо меня, он вдруг остановился, внимательно посмотрел и произнес:
– Ну хорошо, допустим, сегодня у них не сложилось. Но ведь всегда можно повторить?
– Да, с периодичностью в шесть часов, – ответил я. – Но для этого им необходимо вас засечь, я уже об этом говорил. Им нельзя дать возможность определить, хотя бы примерно, где вы находитесь в каждый момент времени.
– Я президент страны, я не буду вечно прятаться. Это равносильно сложению полномочий. Мне легче приказать отключить любые каналы коммуникации.
– Ну, во-первых, вы тем самым раскроете карты, что снизит шансы на ответные действия. Во- вторых, на фокус с телефоном они больше не пойдут. Я почти уверен, чтобы выманить вас будет предпринята атака на одного из известных лидеров оппозиции в публичном месте. Вы обязаны будете выступить с заявлением. Это и станет последним приглашением на танец. Надо затаиться, это даст время министерству обороны для вывода спутника из строя принудительно в безопасном для всех районе.
 Я посмотрел в его глаза, пытаясь понять, что творится в его душе. Каково оно – ощущать на себе след прицела? Какие они, эти ощущения – быть на пике собственного величия и оказаться перед безысходностью?
 Президент опустился в кресло напротив меня в некоем замешательстве. Чувство абсурдности происходящего не покидало его, но изложенные доводы стали определенным фактором, заставляющим реагировать.
– Мы не можем просто так сбивать чужие космические аппараты, это равносильно объявлению войны, тем более их там столько летает.
– Таких спутников было два. Запущены они были спарено, а значит, вышли примерно на одну орбиту. В 2011 году китайцы провели запуск межконтинентальной ракеты, преднамеренно сбив в ближнем космосе свой вышедший из строя спутник. Предположительно, в Пекине знали о «Зевсе», а, может быть, все получилось случайно, но обломки китайского аппарата, разлетаясь, существенно повредили один из выведенных американцами спутников. Он продолжает летать и даже что-то там себе фотографирует, но управление маневрированием было окончательно потеряно. Теперь это лишь дорогая, но очень удаленная камера для селфи, не более того. Американцы, конечно, тогда изрядно пошумели, если вы помните, но раскрывать всю информацию, естественно, не стали, сведя свою трескотню к непрофессиональным и опасным действиям Китая в космическом пространстве. Это, якобы, могло навредить пилотированию МКС. Хотя все специалисты прекрасно понимали, что МКС и эти осколки летают на разных высотах. Второй спутник где-то поблизости, и, зная, в какое время и куда он должен был спикировать, несложно рассчитать, откуда. Для спецов – задачка на раз-два. Да и сбивать его незачем. У вас завтра запланирован запуск из  Плесецка, все может произойти… нештатная ситуация, например. Чего не бывает? Ну вывели не туда, ну столкнулись две железки в безвоздушном пространстве… Спутник, который выводят на орбиту из Плесецка, французский. Мы за него вообще не отвечаем.
– Вот именно – французский! Находится в специальном контейнере, который герметичен и опечатан.
– Я вас умоляю, это же Россия. Здесь невозможное выполняется быстрее и легче, чем обычное. Потому что здесь народ такой: ему скучно, он рожден для творчества. Ему подавай вызов для интеллекта, а иначе – и даром не нужно.
 Он с пониманием улыбнулся, потом снова наморщил лоб и пристальным, въедливым взглядом посмотрел мне в глаза.
– Мне нужны доказательства. Фамилии, зоны ответственности, связи и контакты. Все, что может хоть как-то подтвердить их причастность к моему устранению! – произнес он. – Без этого все ваши рассуждения превращаются в блеф.
– И что вы ему ответили? – настороженно спросила Анна.
– Ничего. Он ведь сам сотрудник спецслужб. Я думаю, он понимал, что такого рода операции бывают многовариантные. Это может быть прямая атака, может быть авиакатастрофа, нападение религиозного фанатика… много сценариев. И под каждый уже подготовлен исполнитель, который проверен многократно. Для него в этот момент важно было понять, на кого сделана ставка? Кто должен прийти ему на смену. К тому же у меня не было ни распечаток разговоров, ни переписки и прочей информации. Да он и сам прекрасно понимал, что будь у меня такие доказательства, я стал бы главным подозреваемым во всей этой вакханалии. Что бы я ни сказал, чьи бы фамилии ни назвал тогда, все это расценивалось бы, как подковерная борьба с конкретными людьми из власти. Нет, ничего такого не было мною произнесено. Но я предложил ему вариант лучше!
– И что это был за вариант?
 Он хитро улыбнулся, но на поставленный вопрос не ответил. Его взгляд остановился в глубине собственной души. Сосредоточенный, устремленный в бездну еще не произошедших событий. «Такой взгляд может принадлежать только по-настоящему одержимому человеку!» – опять поймала себя на этой мысли Анна.
– Все – у меня в голове! Весь их план, вся их рекогносцировка. Участники, исполнители, вдохновители этого переворота. Я знаю о них все. Ну что же, теперь посмотрим, чья возьмет! – вслух проговорил он свои мысли.
– И как он отреагировал на ваш план?
 – Никак. Он был сосредоточен на принятии решения, дерзкая ухмылка светилась в уголках его глаз. Даже не ухмылка, скорее, некое презрение к сложившимся обстоятельствам, наполненное саркастической улыбкой. Его кисти сжимались в кулаки и снова разжимались, следуя за неким внутренним ритмом. События этой ночи заставляли его призадуматься.
 Анна опустила взгляд и тяжело выдохнула. По ходу всего рассказа она не раз ловила себя на мысли, что все, что происходит сейчас в этой комнате, нереально, чья-то глупая выдумка либо дурной сон. Стоит только одернуть себя и проснуться, сделать усилие и прервать этот разговор, и все станет на свои места. Но именно этого усилия она сделать не могла, целиком погружаясь в особую атмосферу витиеватого толкования с резкой сменой темпа. Тембр его голоса убаюкивал, обволакивал, спутывал логическую цепочку размышлений. Он легко овладевал ее сознанием, манипулировал ощущениями, играл на эмоциональных струнах. Но самое поразительное заключалось в том, что ей вовсе не хотелось этому противиться. Наоборот, она чувствовала, как ее сердце замирает и безропотно следует за его словами. Это были новые ощущения, ранее ею никогда не испытываемые. И это завораживало.
– Вот, значит, кто является героем ваших видений.
– Ой, поверьте мне на слово, не он один, – тихо ответил пациент.
– Чем же закончилась та встреча?
– Я еще некоторое время находился с ним. Мы беседовали об этике, справедливом устройстве в социуме, экономике… – о разном. Но это неважно… его сознание все время было занято другим – осознанием произошедшего.
– Ну а потом?
– Ну а потом я ушел.
– Разве такое возможно? – удивленно спросила Анна. – И тебя так просто отпустили?
– А кто меня смог бы удержать в иллюзии моего ненормального восприятия мира? Для этого надо вторгнуться в границы моего сознания?
– Я в это не верю! – вспылила Анна.
 Он замолчал, будто прислушиваясь к резонансу воздуха. Его зрачки снова расширились и потеряли присущий им блеск. Словно жизнь покинула его тело и душа перестала отсвечивать искорками в хрусталиках глаз. Это продолжалось несколько мгновений. Потом протяжный глубокий вдох прервал эту мизансцену. Он наклонился вперед и впервые за всю беседу посмотрел ей прямо в глаза, больше не скрывая своей магнетической силы, спрятанной в глубине. Анна почувствовала ее пульсирующую дрожь, которая, растекаясь, заставляла сердце бешено колотиться. Она рассыпалась по коже мелким покалыванием и крупными каплями холодного пота стекала по изгибу позвоночника. Анна стала отчетливо слышать, как течет ее кровь, с грохотом ударяясь о стенки сосудов, как легкие шумно вбирают в себя воздух. Она почувствовала, как вспыхивают нейроны, отправляя электрические импульсы в разные части нервной сетки. Тело приобрело легкость, а мозг – иную остроту восприятия. Это были ощущения, которых она ранее не знала. Сознание было обращено внутрь и под внешним воздействием сосредоточилось на созерцании самой себя. Это было другое состояние бытия, неизведанное, ошеломляющее своей цельностью и красотой. Время словно приобрело тягучую структуру и замедлилось так, что его можно было даже потрогать. Вся вселенная теперь помещалась в глубине его глаз, оторваться от которых было не под силу. Взгляд был пронизывающий и колючий. В этот момент Анне показалось, что на нее смотрит кто-то другой, иная личность промелькнула в глазах пациента. Но был ли это результат параноидной шизофрении, присутствия в его сознании другой личности, или внешнего воздействия – в этом ей предстояло разобраться. Что-то было неспокойное во всем этом. Она на себе ощутила разницу в потенциале энергии исходящей от этого взгляда. Он приводил в напряжение всю ее внутреннюю структуру. Он давил и делал нахождение рядом с ним некомфортным. Анна привстала, пытаясь выйти из-под его прямого влияния. Он словно почувствовал это и отвел взгляд в сторону, тем самым освободив ее от своих магических объятий.
– В следующий раз, размышляя о возможном и невозможном, вспомните эти ощущения, они помогут вам воздержаться от неприятия реальности, которая всего лишь не помещается в вашем узком сознании, – почти шепотом произнес он. Его голос стал другим, более жестким, с неприятным хриплым тембром.
 Анна села обратно и заерзала в своем кресле, постепенно стараясь прийти в себя. Она приладила вьющийся локон за ухо и одернула края блузки. Все эти действия выдавали в ней крайнюю степень растерянности, что не скрылось от его пристального взгляда. Саркастическая улыбка расплылась по его лицу. «Вот, о чем он говорил, – подумала Анна. – Вот оно – проявление иных сил в его сознании». Теперь у нее не осталось сомнений, что это внешнее воздействие. При параноидной шизофрении физических изменений в голосе и мимике до сих пор никогда не наблюдалось. А тут – настолько выраженная картина! «Насколько опасна и агрессивна его вторая личность, выползающая, как змей, из лабиринтов подсознания?» – мелькнуло у нее в голове.
– Зачем вы здесь? – спросила Анна.
 Он спрятал свой взгляд в себя, а когда поднял глаза, то Анна снова увидела в нём перемену. Он считал с ее лица прилив волнения, улыбнулся и тихо сказал:
– Мне нужна помощь.
– Но чем я могу вам помочь?
– Я хочу точно понимать, сколько мне осталось! Эти видения выдергивают меня из реальности, и это не проходит бесследно. Они поняли, что я научился использовать эту аномалию в собственных целях, и теперь разрушают меня изнутри, чтобы я не успел доделать начатое. Каждое возвращение оттуда сопровождается нестерпимой болью. Я научился ее скрывать, но с каждым разом она становится все настойчивее и продолжительнее.
 Он замолчал, прокручивая в голове невидимую вереницу мыслей. Чувствовалось, что каждое слово давалось ему нелегко, словно раскаленным металлом отпечатываясь в сознании.
– Понаблюдайте за мной, у вас же тут масса всякой аппаратуры, найдите ей применение. Вы же врач, в конце концов!
– Я психиатр.
– Тем более! – он сделал паузу, чтобы глотнуть больше воздуха. – Вы занимались раньше наукой, исследовали нарушения связи мозжечка с корой головного мозга, других патологий в работе полушарий. Я чувствую происходящие со мной изменения, но не пойму, на сколько раз меня еще хватит. Можно ли как-то замедлить процесс деградации мозга? Медикаментозно либо иным способом… я не знаю, как! Но что-то необходимо предпринять, чтобы дать мне шанс закончить начатое. Если это удастся сделать, то перед вами откроется понимание иной, не связанной с этим миром, сущности человека.
 Анна была потрясена таким откровением. Она долго не могла придумать, как реагировать на такое специфичное предложение. Исследованиями она уже давно не занималась, за что себя часто корила. Ежедневные рутинные обязанности незаметно погасили в ней интерес к познанию. Но теперь перед ней сидел человек, чья личность вызывала смятение необычным проявлением своей сути. Загадка, одним словом, со многими неизвестными внутри. Для ученого – самое то, но согласиться – значит, подвергнуть себя опасности, вступить в игру, в которой не понятны ни цели, ни правила.
– Разве вам самой не интересно разобраться? – раздразнивая ее воображение, произнес он.
– Что у вас там, по ту сторону хрусталика, такое? – указывая пальцем ему в лицо, спросила Анна. – Я видела во взгляде радужное свечение.
– А-а, это… – он быстро спрятал взгляд и отстранено продолжил: – Это не должно вас беспокоить, оно не направлено против кого-либо.
 Пациент привстал на мгновение, тем самым снимая напряжение со спины, и опять опустился в кресло.
– На многие вопросы я ответить не смогу, постарайтесь дойти до всего самостоятельно. Ну что, начнем? – спросил он.
– Что, прямо сейчас? – вздрогнула от неожиданности Анна. Она бросила взгляд на часы и поняла, что беседа незаметно для нее затянулась. – Нет! Сегодня уже точно не получится, – категорично ответила она. – Да и к тому же, у меня через два часа встреча, мне надо к ней подготовиться.
– Приглашены на юбилей подруги? – заинтригованным голосом спросил он. – Ну что же, я пойду с вами.
– Откуда вам известно про юбилей?
 В ответ он лишь скромно улыбнулся и кивнул в сторону стола, на котором лежал конверт с приглашением.
– Вас все равно туда не пустят, это закрытое мероприятие. Да и как я им объясню, вас же не приглашали?!
– Не беспокойтесь, я умею быть незаметным, если надо. И вообще, я теперь постоянно буду рядом с вами, раз уж больше некому.
 Анна была потрясена его прямолинейностью и напором. Особенно резанула фраза «больше некому». Она изрядно устала от постоянных упреков по поводу своего одиночества. Это была одна из уязвимых ее точек. Красивая и независимая, она всегда являлась объектом вожделения со стороны мужского пола. Тем не менее, спустя столько лет после смерти мужа, оставалась одна. Может быть именно потому, что ничего, кроме вожделения, не видела во взгляде представителей противоположного пола, но как любая женщина хотела любви и заботы. Заботы – в первую очередь. Упрек об одиночестве для нее был особенно неприятен. Но сейчас перед ней сидел человек, чья личность и харизма выглядели настолько впечатляющими, что мелкая холодная дрожь в виде мурашек пробирала ее тело при каждом соприкосновении с его взглядом. Давно забытые ею ощущения, волнение и растерянность балансировали на грани желания свободного падения вниз, в его крепкие объятия. Она сделала вид, что пропустила колкое замечание. Женщины умеют прощать мужчинам их неуместные выпады.
– Ну что же! Мне, честно говоря, самой стало интересно посмотреть, чем все это закончится.
– Вот и славно! Значит, остается время на первичное обследование.
– Подождите! – воскликнула Анна. – Мы же так никуда не успеем!
– Доверьтесь мне, у меня прекрасный автомобиль, – уверенным тоном ответил пациент.
 Анна смущенно улыбнулась, но промолчала. Ей понравилась эта уверенность и напор. Сдержанный и не нагловатый, но имеющий при всей своей деликатности неудержимую пробивную силу. Женщинам всегда нравится дикая сила мужской стихии, если она при этом абсолютно управляемая и послушно ласкает кожу. Такая сила порождает в них ответный всплеск ярких эмоций, сочных, как сама любовь. Завораживает и держит в оцепенении нежную структуру души, обжигает своим пламенем ее струны. От таких проявлений мужской натуры женщины сходят с ума, и с покорной обреченностью следуют за ними хоть на край света. Осознавая причину этих давно забытых ею ощущений, Анна мельком поглядывала на пациента, но уже под другим углом оценивая его появление в кабинете. Руки заученными движениями делали приготовления для обследования: заполняли расходные маркеры в анализатор, настраивали аппаратуру для снятия энцефалограммы и кардиограммы, но мысли были постоянно заняты им. Невероятным способом общение с этим человеком вернуло ей полноценное восприятие жизни, те самые давно забытые чувства: когда вода по-настоящему мокрая, а солнце – ласкающее и теплое. Краски жизни, на время поблекшие после смерти близкого ей человека, снова вспыхнули в подсознании, раскрашивая все своим радужным цветом, таким же ярким, как поток света за хрусталиком его глаз.
– Все готово, – произнесла она. – Мы можем начинать! Только у меня одно условие: полное доверие и абсолютная открытость в подаче информации.
 Пациент с некоторой нерешительностью поднялся и направился к кушетке.
– На счет того, что касается самочувствия и внутренних ощущений, согласен, – бодро ответил он, потом внимательно посмотрел на Анну и с хитрецой в улыбке добавил: – Вы нервничаете!
– С чего вы взяли?
– Вы постоянно перескакиваете с «вы» на «ты». Это признак неуверенности в подходе к пациенту.
– Не понимаю, зачем вам посторонняя оценка при таких-то талантах в психоанализе? – Анна одобрительно покачала головой. – Ну что, на «ты»?
 Пациент в ответ улыбнулся.
– Сними рубашку и ложись на спину.
 Он послушно стянул с себя рубашку, подставляя под ее пристальный взгляд свой оголенный торс. Анна сразу обратила внимание на шрам, который протянулся через всю правую лопатку. Он явно не подвергался медицинской обработке и зарос самостоятельно, поэтому выглядел с косметической точки зрения безобразно. Были еще и другие, меньшие по размеру. Вообще повреждения на теле были многообразны и, судя по их состоянию, получены в разное время. Самые свежие еще разрезали красными прожилками смуглую кожу тела. Когда он лег на спину, у Анны непроизвольно вырвалось:
– Господи! Что это?
– В последний раз, когда я Его об этом спрашивал, он лишь саркастически улыбнулся, – с натянутой улыбкой ответил пациент, привольно играя ее словами.
 Его грудь была испещрена разными по длине и глубине порезами, похожими на следы от лап зверя.
– Сражаешься с дикими зверями в свободное от посещения психиатра время? – спросила Анна, пытаясь шуткой нивелировать последствия своей несдержанной реакции.
– С дьяволом! – ответил он.
 Анна больше не стала заострять внимание на его физических повреждениях и начала установку датчиков на теле и голове.
– Если ты хочешь исследовать изменения, которые происходят в результате твоих видений, значит, ты можешь вызывать это состояние искусственно?
 Он снова улыбнулся в ответ и закрыл глаза. Под кожей его лица пробежали короткие судороги.
– Так все-таки твоя встреча с президентом – это правда или видения? – не унималась Анна.
– Разве можно точно понять, где видения, а где реальность?
– Любишь ты напустить туман, нарезать лабиринты и ребусы! – Анна разочаровано вздохнула: – Ну все, я включаю!
 В ответ она услышала беспокойное сопение, которое вызывал теплый воздух, ударяющийся о крылья носа погрузившегося в дрему пациента. «Очень стремительно!» – подумала про себя Анна. – «Если это не имитация, то слишком уж быстро ему удалось тормознуть процессы в коре головного мозга». Она посмотрела на монитор. Синусоиды вычерчивались на бумаге с ритмом и амплитудой, соответствующими состоянию покоя. «Спит», – констатировала Анна. Подвинувшись поближе, она наклонилась к нему, чтобы отчетливее услышать дыхание, ритм и глубину, плавность в работе грудной клетки. Иногда незначительные дефекты в соматике могут указать на проблемы в работе мозга, на сбои прохождения импульсов и ответной мышечной реакции на них. Однако в данном случае никаких нарушений она не отметила. Анна потянулась за лентой энцефалографа, чтобы посмотреть диаграмму, как вдруг резкий глухой стон пациента заставил ее вздрогнуть и одернуть руку. Громоздкая подставка с канцелярскими принадлежностями из диабаза предательски опрокинулась и всем весом рухнула на его плечо. Удар был такой силы, что под кожей сразу забагровело и растеклось неприятным синяком. Карандаши и прочая мелочь рассыпались по полу, и Анна суматошно кинулась их собирать. Ее пальцы ловко выхватывали предметы и укладывали их по местам, как вдруг она поймала себя на мысли, что пациент никак не отреагировал на случившееся. Не вздрогнула ни одна мышца на его расслабленной руке, не вырвался ни один звук, сопровождающий боль, испытываемую от удара. Она быстро выпрямилась и взглянула сначала на него, потом на диаграмму ленты. «Сон! Глубокий непрерывный сон!» – промелькнула у нее в голове. – «Но как такое может быть? Неужто ничего не почувствовал? При таком-то ударе?» Она поставила на место упавшую подставку и, вытащив из нее поточенный карандаш, ткнула острием грифа в руку пациента. Отсутствие ответной реакции ее удивило. «Господи, он ничего не чувствует!» – пронеслось у нее в голове. Показания приборов лишь утвердили ее в собственной правоте. Пациент спал, никак не реагируя на внешнее воздействие. Тогда она решила пойти дальше и достала из чехла нож для резки бумаги. Сначала неуверенно коснулась им кожи на предплечье, но не получив никаких сигналов на болевое раздражение, резким движением нанесла ему неглубокий порез. Кровь моментально заполнила образовавшуюся полость и, перевалив через край, тонкой струйкой потекла по руке. Пациент не шелохнулся. Анна была шокирована происходящим! Через секунду, придя в себя, она кинулась к столу за салфетками, чтобы остановить кровотечение. Споткнувшись по дороге о стеклянную тумбу, она в очередной раз мысленно упрекнула себя за эту бессмысленную дизайнерскую «находку», которая обошлась ей в кругленькую сумму и вечно мешалась под ногами. Паника сейчас властвовала над ее сознанием, пальцы нервно выдергивали из коробки очередную порцию бумажных прямоугольников, а ноги то и дело предательски подкашивались. Вернувшись на место, она плотно прижала к месту пореза скомканные в руке салфетки, который по мере промокания расползались липкой вязью, упрямо прилипая к пальцам. Сменяя одну партию другой, Анна все время мысленно причитала: «Останавливайся! Пора уже, пора!».
 Через несколько секунд, после очередной смены самодельной повязки, она услышала глубокий протяжный выдох, закончившийся гортанным хрипом. Рот приоткрылся и липкая слюна потекла с уголков губ. Аппарат послушно щелкнул и протяжно запищал. Синусоиды сердечной деятельности, до этого вычерчивающие на бумаге кардиографа плавные линии, вытянулись в параллельные прямые. Пациент не дышал. Все его тело при этом сжалось в едином спазме, а затем, как по команде, расслабилось и вытянулось. Симптомы, знакомые даже не посвященным людям, вызвали у нее приступ неконтролируемой паники. Все указывало на его смерть. Однако на энцефалографе она увидела яркую вспышку мозговой активности, необычной по степени и амплитуде. На мониторе свечение охватывало собой оба полушария, при этом в некоторых отделах, отвечающих за визуализацию, оно было выражено наиболее ярко. Все отделы коры головного мозга оказались в возбужденном состоянии, что в ее практике никогда ранее не случалось. Она некоторое время терялась с принятием решения: звать ли ей кого-нибудь на помощь, либо продолжать наблюдать. Единственно возможным в сложившейся ситуации было окликнуть Лизу, которая, скорее всего, возилась с документами в приемной. Однако страх сковал ее волю, и принятие решения все время оттягивалось. Она заискивающе смотрела то на монитор, то на кардиограф, продолжая, как молитву, повторять одно и тоже: «Ну, пожалуйста, очнись! Этого же не может быть всерьез! Так не бывает!» Анна склонилась над пациентом и начала судорожно делать массаж грудной клетки. Раз за разом она делала усилия, чтобы передать через мышцы груди импульс для запуска сердца. Давно утерянные навыки реанимации теперь оказались кстати. Немного суетливо, но очень настойчиво, она пыталась выдернуть его сознание из лап темноты. Силы были на исходе, а результата не было. Руки его побелели от оттока крови и теперь висели холодными ледышками. «Ну, пожалуйста, очнись!» – в очередной раз произнесла она и нанесла от бессилия резкий удар ребром ладони ему в район седьмого ребра. В этот момент пациент захрипел и резко вздохнул. Воздух с шумом ударился о стенки легких, своим напором максимально их раздвигая. Диафрагма поднялась, и Анна услышала первый долгожданный стук сердца. Это был робкий глухой удар, в результате которого кровь снова ринулась в круговерть по сосудам. Последующие толчки его кровяного насоса были фанфарами, звучащими вослед ее молитвам. Стрелки на кардиографе снова стали вычерчивать свои кривые, такие незатейливые и долгожданные. Боль, сжимающая у нее в груди, растеклась приятным теплом по всему телу. Это была эйфория от победы. Победы над неизвестностью.
 Прошло всего каких-то десяток секунд, и его мышцы вновь наполнились тонусом, подтянув сухожилия на суставах в привычное для живого человека положение. Свечение в коре мозга притухло, и лишь немногочисленные искорки догорали в отдельных местах. Еще спустя несколько секунд он открыл глаза. Анна снова увидела в них эту стремительную разноцветную круговерть, чарующую и манящую своей красотой. Пульс пациента нормализовался, и на его лице начал проступать здоровый румянец. Такие быстротечные изменения в его организме были необъяснимы с точки зрения обычной медицины, но они происходили у нее на глазах, и этот факт отрицать было бессмысленно.
– Как все прошло? – попытался спросить он, но голос, продираясь сквозь напряженные голосовые связки, звучал совершенно неестественно.
– Впечатляюще! – потрясенная произошедшим, ответила Анна.
 Он сделал попытку приподняться, но снова опустил голову на кушетку. Кровь еще не успела создать нужного давления в сосудах, а потому слабость и головокружение не позволяли ему принять вертикальное положение.
– Лежи, лежи... – прошептала Анна. – Мы еще не закончили.
 Она снова бросила взгляд на показания аппаратуры, отметила в голове некоторые нюансы и, не медля больше ни секунды, стала поэтапно отключать их от питания. Ее тонкие пальцы с удивительной ловкостью и быстротой снимали с тела датчики, освобождая его от электрических пут. Через минуту вся эта свора электронных наблюдателей валялась в общей куче на рабочем столе. Первое наблюдение за путешествием по иную сторону света было завершено.
– Сколько прошло времени? – спросил пациент. Его голос звучал уже увереннее, но без присущей до этого силы. Словно она еще не пришла, не наполнила его внутреннюю сущность, заплутав в лабиринтах невидимого мира.
– Не более пяти минут, – ответила Анна. Она положила свою ладонь ему на грудь и, успокаивающе постукивая, произнесла: – Полежи еще так немного, тебе необходимо восстановиться.
 Анна оставила его в этом положении и направилась к рабочему столу. Сев поудобнее, она начала быстро записывать подмеченные в ходе сеанса необычные проявления в поведении пациента, пиковые показания приборов, выбивающиеся из ряда нормального для обычных людей. Она писала быстро, словно боясь забыть и упустить важные детали спонтанного эксперимента. В ее размышлениях пока не было стройности, мысли стихийно наслаивались одна на одну, но общее понимание произошедшего уже наступило. Такая запредельная активность мозга при полном отсутствии сердцебиения обязательно приводит к дефициту кислорода. Резкое торможение и такой же быстрый разгон в работе коры головного мозга не может быть связан чисто с физиологией. Это невозможно! Что же тогда управляет его сознанием? Что или кто? Она посмотрела на пациента и поймала себя на мысли, что еще пару минут назад он был мертв. Его сознание уже находилось вне существующей реальности. А теперь он лежит на кушетке и пытается прийти в себя. Какая тонкая грань между жизнью и смертью! Неосязаемая и неуловимая, хрупкая, как тонкий лед, который с легкостью позволяет рухнуть тебе в бездну и с таким трудом дает вернуться обратно.
– Как же ты меня сильно напугал.
 Он виновато опустил взгляд и сел на краю медицинской кушетки. Только сейчас пациент заметил порез на руке и недоуменно посмотрел на Анну. Та лишь пожала плечами, разведя руки в стороны, после чего продолжила свой письменный марафон. Анна отметила в своей записи, что кровь при порезе долго не сворачивалась, хотя и была достаточно вязкой. Такая резкая частичная сублимация, скорее всего, и привела к падению давления в сосудах. Отсюда слабость и головокружение. Однако механизм этой аномалии пока был не понятен. «Надо отправить биоматериал на химанализ. Что-то же заставило кровь так быстро потерять свою текучесть?» – подумала она. Ее рука стремительно скользила по поверхности листка, заставляя застывать в чернилах импульсы своей мысли. Она была поглощена анализом процесса, к которому волей судьбы ей было позволено прикоснуться. Личность сидящего на кушетке пациента была настолько притягательна, что она то и дело поглядывала в его сторону, оценивая и восхищаясь. Что-то было в его взгляде такое, что заставляло всякий раз к нему возвращаться. Внеземное, магнетическое притяжение. И ничего с этим поделать было невозможно. В этот момент в комнате, наполненной багровыми лучами закатного солнца, два малознакомых человека неожиданно сблизились в одном общем для обоих безумии.
– Ответь мне, только честно, твоя ночная встреча с президентом была на самом деле или это результат твоих галлюцинаций?
– Видений ты хотела сказать?
– Пусть будет видений! – соглашаясь, кивнула Анна.
– Нам надо идти, а то ведь мы действительно не успеем! – произнес он и тут же поднялся. Резкий прилив крови заставил его закрыть глаза и на секунду замереть. Оцепенение мурашками пробежало по коже и осыпалось вниз.
– Да, действительно! – поддержала его Анна. – Тем более что я уже закончила писать.
 Надежда получить от него ответ растаяла под этим сосредоточенным взглядом по-настоящему безумного человека. Тем не менее Анну мучил еще один вопрос. Начиная все больше воспринимать личность своего пациента как безусловную педантичность, организованность в подчинении всего и вся одной единственной цели, она отчетливо понимала, что его настойчивость относительно поездки на юбилей к ее подруге неслучайна. И ответ на этот вопрос она хотела бы получить еще «на этом берегу».
– Ты же едешь туда неслучайно? – спросила она.
– Я хочу заглянуть им в глаза! – стремительно ответил он, словно ждал этого вопроса. – Их доводы меня не убеждают. За красивыми словами можно спрятать самые гнусные помыслы. Они пытаются манипулировать моим сознанием, навязывают мне свое видение справедливости. Но все мое нутро противиться этому. Мне важно знать, на чьей они стороне. Что это за сила старается протиснуться в мой мозг? Кто они: светлые или темные? Мне важно выявить их истинные намерения.
– Заглянуть в глаза? Кому? – недоуменно спросила Анна.
 Он улыбнулся своей загадочной улыбкой и посмотрел сквозь нее, словно упираясь взглядом в горизонт.
– Сколько раз я еще смогу перешагнуть этот барьер? – тихо спросил он.
– Я тебе завтра об этом расскажу!
 Анна, избегая прямого соприкосновения взглядов, закрыла его медкнижку и положила ее вместе со своими записями в ящик стола. Удерживая в себе бурлящий вулкан эмоций, она с натянутым спокойствием открыла дверь, приглашая пациента на выход. Когда его силуэт проскользнул мимо нее, она с облегчением выдохнула и последовала за ним. Проходя вдоль стола Лизы, он легким движением коснулся ее руки, после чего та замерла, растеряно посмотрев ему вслед. Былая агрессия и высокомерие сменились искренним восхищением, и это было точно подмечено аналитическим умом Анны, разобрано на составляющие и упаковано в нужный отсек. Иллюзия его сумасшествия производила на окружающих поистине волшебное действие, исцеляя их души и возрождая там любовь. Одним прикосновением, невзначай брошенным взглядом он менял отношение к себе. Ступая за ним вслед, Анна ловила себя на мысли, что общение с этим человеком влияет на ее структуру изнутри, сглаживая острые углы неуступчивого характера, придавая легкость мышлению. Никто не знает, как это происходит, но когда встречаешь такого человека, начинаешь испытывать неведомую доселе внутреннюю свободу, уверенность и безопасность. Чувства сами начинают кружить круговерть, не боясь соскользнуть в бездну страсти, не ища предлога для отказа в общении. И все вокруг шепчет тебе на ушко: «Это твоя судьба, это твой человек!».
– Мы с тобой одной крови! – прервал ее размышления он. Улыбаясь своей красивой улыбкой, он развернулся к ней вполоборота, после чего нажал на кнопку лифта и впустил ее первой в открывшуюся дверь.
– Маугли! Ты такой же, как и мы, только без хвоста! – поддержала его реплику Анна. С ним шутилось легко и свободно. Сознание, не скованное нормами этикета, оказалось способным на безбашенный полет воображения. Да и какой этикет, когда перед тобой «сумасшедший»! Анна улыбнулась своим дерзким мыслям и продолжала молчать, пока лифт бережно, но быстро спускал их с высоты блаженства на грешную землю.
Улица встретила ласковым осенним солнцем, шумом пролетающих мимо машин, говором многочисленной толпы. Москва никогда не утихает в вечном суетливом поиске себя. Ее темп разгоняют желания вновь прибывших на утренних электричках «покорителей столицы». Она, как вампир, подпитывается страстью падших и высокомерием взлетевших до небес. Этот разрыв между славой и забвением здесь особенно велик. Его резонансная сила с легкостью жонглера может подбросить вверх либо с хладнокровием палача сломать и втоптать в грязь. Слабым здесь некомфортно. В слабых она поселяет неуверенность и отчаяние, вирус, неистребимый потом всю жизнь. Москва, словно едкий химикат, проявляет миру твою истинную суть, выпячивая на показ все твои слабости, чтобы окружающие могли по ним больнее ударить. Это мир, где нет своих и чужих, здесь каждый сам за себя. Москва – это мегаполис, где в многоликости толпы сильнее всего чувствуется одиночество души.
Анна оглянулась по сторонам и, вопросительно посмотрев на пациента, спросила:
– Ну и где же твой «хороший» автомобиль?
 Он улыбнулся, но вместо ответа достал телефон и принялся вызывать такси. Анна разочарованно вздохнула.
– Ты хочешь сказать, что у тебя нет автомобиля? – спросила она.
– Будет, минут через пять! – невозмутимо ответил он.
 Анна с досады махнула рукой, не в силах сдержать свои эмоции. Перспектива ехать на юбилей к подруге на такси ее не устраивала. И дело даже не в комфорте, сам формат встречи и контингент приглашенных людей не предполагал такого сценария. Здесь нужен был уровень, показатель статуса – дорогой автомобиль, а не желтая коробчонка с черными шашечками. Однако она не стала демонстративно выпячивать наружу свое недовольство, а лишь обреченно выдохнула:
– Может, тогда сначала поедем ко мне, я хоть приму душ и переоденусь, а оттуда поедем уже на моей?
 Он посмотрел на нее снисходительно, улыбнулся и одобрительно кивнул. В этом взгляде было что-то необычное, и Анне стало как-то неловко за свои слова. Нет, это был не упрек в высокомерии, не осуждение за привычку к комфорту. Предопределенность – вот что это было! Он словно знал все наперед, не предугадывал и не пытался подстроиться под текущий момент. Он как будто точно знал очередность наступающих событий и поэтому ничему не удивлялся, просто оставаясь вне всего этого, где-то в стороне.
 Желтое такси незаметно вырулило из-за угла и почти бесшумно подкатило к ним. Открыв заднюю дверь авто, он пригласил Анну сесть в машину. Когда она опустилась на сидение, захлопнул ее за ней, а сам, обойдя машину, сел с другой стороны. Шофер медленно тронулся вперед.
– Куда едем?
– Фрунзенская набережная, 14, – назвала адрес Анна. – Заезд со стороны ресторана «Белый аист», пожалуйста!
 Шофер в ответ лишь кивнул головой. Авто ускорилось, и широкие улицы Москвы замелькали за окном. В теплые московские вечера они бывают особенно многолюдны. Туристы, десятками потоков растекаясь по переулкам и площадям, уютно устроившись на выносных верандах близлежащих кафе, создают пестрый и самобытный антураж зажигающему огни городу. Анна была сосредоточена на себе, на своих вновь проявленных ощущениях. С первой минуты общения с этим незнакомым ей человеком она почувствовала, что стала меняться в глубине души, внутри себя. Все, что ранее составляло основы ее мировосприятия, сдвинулось, потеряло привычные ориентиры, прежнюю значимость. За несколько часов общения она сама попала в некую психологическую зависимость от присутствия этого человека. В ее голове сложилось понимание того, что от его нахождения рядом зависит вся ее жизнь. Она гнала эти мысли от себя, боялась, что начинает привыкать к его присутствию, но поиск аргументов неминуемо становился ничтожным под его уверенным взглядом. С ним ей было легко и просто и вовсе не хотелось думать и анализировать. Просто раствориться и утонуть в радужном водовороте его глаз. Не отводя взгляда от стекла, Анна тихо спросила:
– Что происходит, когда ты так отключаешься?
 Он пристально посмотрел на нее. Этот вопрос был ожидаемым и понятным, и к такому повороту событий он был готов. Но сейчас он решал для себя задачу: довериться ей или нет. Пытался понять, насколько она готова отбросить в сторону привычные представления об окружающем мире. Насколько ее сознание готово принять иные, иррациональные, структуры построения мироздания. Он упорно смотрел ей прямо в глаза, а потом, резко повернувшись вполоборота, начал вдумчиво и очень эмоционально говорить:
– Ты ведь мне все равно не поверишь, никто мне не верит! Одни снисходительно улыбаются, другие считают меня сумасшедшим. Когда я так проваливаюсь, то оказываюсь в других местах. Там я могу перемещаться, прикасаться к предметам, переставлять их. Я вижу и чувствую все, что меня окружает. Меня видят, останавливаются, разговаривают со мной. У меня даже есть там друзья, но такое происходит редко. Чаще всего я предпочитаю оставаться невидимым, чтобы стать хранилищем чужих секретов. Когда меня заносит совсем непонятно куда и не понятно зачем, я вижу скрытое от всех и запоминаю! – он сделал паузу, чтобы сбросить эмоциональное напряжение. – Самое удивительное в том, что здесь может пройти несколько минут, а там – целое столетие. Когда говоришь кому-то, что только что вернулся из Парижа, где прожил полгода на бульваре Saint-Michel, то все смеются и кричат: «Мы еще вчера тебя здесь видели!» – он разочарованно выдохнул. – Я рассказываю им о вещах, о которых невозможно узнать, не побывав на месте. Например, какого цвета плитка в туалетной комнате в ближайшем кафе, какая мебель стоит у консьержки. Мне даже пришлось однажды поцарапать столешницу в одном из ресторанов, чтобы запротоколировать там свое присутствие.
– Зачем?
– Затем, чтобы мне поверили!
– В это трудно поверить, – задумчиво произнесла Анна. – Человеку в принципе сложно принять наличие таких возможностей. Перемещение в иные страны без лимита времени и умение заглядывать в будущее — это более чем странно!
– Вот и мне никто не верит! Не верят в мои путешествия во сне, всем нужны подтверждения, фото- и видеодоказательства, хотя бы магнитик на холодильник.
– Ну это легко понять. Я как врач тоже не сразу доверилась бы неким картинам из будущего. Непременно стала бы искать иное объяснение галлюциногенным видениям.
– Галлюциногенным видениям? – удивленно переспросил он. – Но я ведь всегда предоставляю доказательства!
– Кому нужны доказательства, которые невозможно проверить? – воскликнула Анна и пожала плечами.
 Он снова сел в привычную позу и своими бездонными глазами уставился в горизонт улицы. Внезапно возникшая между ними пауза повисла колючим напряжением. Не отвлекаясь от своего созерцания и не отрывая взгляд от потока машин, он стал говорить:
– Твое пальто мне стало одеялом,
 Оно еще тепло твое хранит,
 В тот день, когда тебя не стало,
 Я тоже потеряла смысл жить...
 Анна вздрогнула от неожиданности. Эмоции огнем растеклись по груди, обжигая оголенные края души. Это были строки из ее стихотворения, написанного после гибели мужа на пике горя, вдоволь политого слезами и спрятанного в самый укромный уголок подземелья. Его никто не видел, даже дочь. Она сама лишь изредка мысленно возвращалась к этим строкам, в те моменты, когда обстоятельства загоняли в тупик и ставили на грань выживания, чтобы вновь обрести опору и продолжать жить. После гибели мужа такие моменты были частыми гостями в ее раздавленном сознании. Но откуда про это знал он?
– Маленькие тетрадный листок, свернутый вчетверо, на верхней полке гардеробного шкафа, – он повернулся к ней, чтобы считать реакцию на свои слова. – Никто и никогда не прикасался к нему кроме тебя. Я даже больше скажу: ты никогда ранее и никогда после не писала стихи. Ручку для своего творения ты взяла, когда отложила в сторону горсть таблеток «Азефан». В тот момент ты всего лишь хотела написать что-то вроде прощальной записки, но неожиданно для себя стала писать стихи. Строки высыпались на тебя из пустоты, рифма выстраивалась самостоятельно с какой-то необъяснимой легкостью и простотой. Твоя боль осыпалась четверостишиями на чистый лист бумаги, освобождая душу и давая тебе понять, что надо жить, хотя бы ради того, кто своим беспокойным сердечком бился у тебя внутри.
Анна была шокирована его словами. Спокойным и непринужденным тоном он говорил о самых болезненных для нее минутах. Тогда она была в отчаянии, и боль, сверлящая изнутри, чуть было не подтолкнула ее к суициду. Что ее тогда остановило, она не могла понять до сих пор. Потом, мысленно возвращаясь к этим несуразным строчкам стиха, в котором застыла боль от потери любимого, она находила опору для преодоления трудностей. «Но откуда об этом мог знать он?» – подумала Анна.
Он посмотрел на нее и взял ее ладонь в свои теплые руки. Анна почувствовала, как мягкая волна прокатилась по всему телу, вбирая в себя остатки обжигающей боли. Ей вдруг стало очень хорошо и спокойно. В очередной раз она поймала себя на мысли, что присутствие этого человека порождает именно эти чувства. Уверенность и спокойствие. Нанеся точный удар по ее самости в неприятии иного, он тут же уравновесил эту боль своим прикосновением.
– Откуда ты про это знаешь? – скорее по инерции, чем осмысленно, спросила Анна. – Ты что, был в моем доме?
– Это было необязательно, – ответил он. Его снисходительная улыбка, говорила больше, чем слова. – Я повторюсь: ты ведь никогда раньше не писала стихи. В тот момент эти строки пришли из ниоткуда, словно были нашептаны самим богом, чтобы дать тебе шанс на спасение.
 Анна опустила глаза. Ей стало стыдно за проявленную в те дни слабость. Она никогда ни с кем об этом не делилась, плотно запечатав в себе эти мрачные воспоминания. И тут они снова всплыли, да еще таким необычным способом. С высоты прожитых лет та безысходность казалась ей сущей мелочью. Но это теперь, а тогда она слишком болезненно восприняла гибель мужа и чуть было не шагнула за ним. Она медленно вытащила руку из объятий и отвернулась к окну. Так, собравшись в комок и пряча свои переживания от прозорливого взгляда собеседника, Анна молча ехала до самого дома. Мысли наслаивались друг на друга, путались и спотыкались о казусы логического построения. Впервые за много лет она не понимала происходящего, но больше всего ее смущало то, что в чьем-то сознании вся ее жизнь давно зафиксирована и разложена по полочкам, словно карточки в архиве.
 Машина юркнула под открывающийся шлагбаум и притормозила возле первого подъезда. Вопросительный взгляд таксиста в зеркале заднего вида говорил сам за себя. Анна вышла и, хлопнув дверью, направилась к парадной. Ее собеседник, расплатившись, поспешил следом. Домофон приветливо пикнул и впустил их внутрь, открыв красоту внутреннего убранства. Подъезды старой Москвы – это особая песня. Почти всегда приветливая консьержка, выставленные на подоконниках цветы, простенькие картины на стенах... Жильцы сами создают для себя такую атмосферу, чтобы, скрывшись за металлической дверью от вечно шумящего города, оказаться в привычной среде обособленного пространства. Войдя вслед за своей спутницей, он рефлекторно окинул взглядом помещение. Анна оформляла квартиру сама. Везде преобладал мягкий голубой цвет, своими различными оттенками сочетаясь с белоснежной мебелью. С первого взгляда такой выбор колора должен был казаться холодным, если бы не яркие сочные картины на стенах. Они сразу же бросались в глаза, сосредотачивая на себе внимание, в то время как остальное лишь их оттеняло, делая поистине невесомыми. Если это была женщина, то обязательно с яркой помадой на губах, если городской пейзаж, то под взрывом разноцветного фейерверка.
Анна привычными движениями скинула с себя туфли, бросила ключи и сумочку на комод и прошла по коридору на кухню. Просторная комната с мебелью в стиле хай-тек своей лаконичностью и простотой отражала суть хозяйки. Ничего лишнего: никаких висюлек, ненужных украшений, покемонов и прочей ерунды, которая в изобилии присутствует во многих домах. Не было ни жаб, приносящих богатство, ни статуи буддийского монаха на счастье. Никаких фен-шуйских штучек, только необходимые в обиходе предметы, тщательно вымытые и начищенные до блеска. Все указывало на практичность и рациональность человека, рассчитывающего только на себя. Анна открыла буфет и, достав уже начатую бутылку виски, налила себе полный стакан. Не разводя водой, лишь бросив пару кусочков льда, она осушила его одним залпом. Жидкость обжигающим огнем скатилась вниз, раздражая рецепторы, тем самым сбив обычный ритм дыхания. Замерев на секунду, она тут же справилась с неожиданными последствиями своего поступка. Тонкий ломтик лимона отправился в рот вслед за виски. Ее эмоциональное состояние было настолько взвинчено произошедшим в такси, что другого способа для «выхода пара» она придумать не смогла. Развернувшись лицом к вошедшему за ней пациенту, она жестом предложила ему присесть. Алкоголь продолжал раздражать слизистую желудка, постепенно проникая в кровь, от чего и без того нереальная картинка стала расплывчатой и мутной.
– Кофе будете? – спросила она.
– Мы опять на «вы»?
 Анна, смутившись, опустила глаза. В очередной раз он поймал ее настроение, почувствовал попытку дистанцироваться от наползающих воспоминаний, от него самого. Ощутить себя немного вне пространства, в котором он так вольно доминирует. Психологический ляп с переходом в обращении на «вы» выдал ее.
– Сделать тебе кофе? – исправляя свою ошибку, переспросила она.
– Значит, виски ты мне не предлагаешь?
– Ты же не пьешь?
– Разве я об этом говорил? – играя изумление, спросил пациент.
– Я в этом уверена! – ответила Анна. Ее голос был на редкость колюч. – Иначе бы в твоем положении... – попыталась продолжить она, но осеклась. В порыве эмоций она чуть было не выпалила собеседнику свои впечатления от подмеченных у него в ходе обследования изменениях.
– Черный, без сахара, – не спуская с нее глаз, произнес он.
 Анна забросила в кофе-машину необходимые ингредиенты, а затем повернулась к собеседнику лицом. Скрестив руки на груди, она пристально уставилась на сидящего напротив мужчину. Внутри нее бушевала невиданная буря эмоций, а он, не обращая на нее внимания, с интересом разглядывал интерьер кухни. Лишь изредка его глаза скользили по ее силуэту, стараясь избегать прямого соприкосновения взглядов. Машина продолжала урчать и булькать, как будто сама намеревалась переварить содержимое загрузочного контейнера. Секунды, превращающие сухой порошок в крепкий ароматный напиток, казались долгими и были наполнены звенящим напряжением.
– С тех пор здесь мало что изменилось, – задумчиво произнес он.
– А ты был здесь раньше?
– Я стоял рядом, когда ты писала эти стихи, – тихо ответил он, остановив взгляд на стоящей вазе печенья. – Вернее сказать, это я тебе их нашептал.
 Анна от неожиданности скатилась вниз на стул. Она опять не понимала, как на это реагировать.
– Ты настоящий псих! – выпалила она.
 Ей не нравилось это общее состояние аморфности, в которое он ее вогнал постоянными необъяснимыми действиями, рассказами о параллельных мирах, путешествиях во сне. Она давно бы отбросила это все к чертям, если бы не факты из ее жизни абсолютно интимного, личного характера, то и дело всплывающие в их разговоре. О них никто не знал, и не было ни единой возможности, чтобы они когда-нибудь стали кому-то известны. Но сидящий напротив незнакомый ей человек не только вытаскивал на свет самое сокровенное, но еще и утверждал, что является непосредственным участником этих событий. Ее размышления прервал сигнал кофе-машины. Она встала и, взяв из шкафа маленькие фарфоровые чашки, осторожно наполнила их ароматным напитком. Пенка заполнила верхний объем чашки, тем самым придав действу завершенность.
– Можно печенья, – смущаясь, как школьник, спросил он.
– Угощайся!
– Я страшный сладкоежка, – оправдываясь за свою несдержанность, произнес он, в то время как его рука уже тянулась за рассыпчатым хрустящим угощением. – Хотя да, я уже об этом говорил.
– Ну ты перекуси пока, а я в душ, минут на десять.
 Анна встала и направилась к выходу из кухни. Уже пройдя мимо него, она обернулась и тихо спросила:
– Имя-то у тебя хоть есть?
 Он промолчал и с хитрым прищуром сделал очередной глоток.
 Не дождавшись ответа, Анна развернулась и направилась по коридору в спальню. Чувства бурлили внутри, внося сумятицу в привычную картину бытия. Состояние невесомости, некой прострации, обуславливалось неожиданным развитием событий сегодняшнего дня. Она вдруг вспомнила свои утренние ощущения, перед тем как войти в кабинет. Уже тогда ее посетила мысль о встрече с неизвестностью, лишенной привычных границ и не подчиненной обычной логике и правилам. Этот утренний пациент перевернул весь уклад жизни и настойчиво возвращал ее к уже забытым рубежам.
 Она открыла дверцу шкафа и, поднявшись на цыпочках, дотянулась до верхней полки, где в углу лежал заботливо сложенный ею тот самый тетрадный листок. Много лет назад именно этот клочок бумаги избавил ее от нахлынувшего безумия. Именно он в трудные минуты подарил ей надежду и силы идти вперед. С высоты прожитых лет тот момент слабости теперь казался абсолютно ничтожным для того, чтобы свести счеты с жизнью, хотя тогда это казалось единственным выходом. «Неужели правда, что именно этот человек с помешательством в глазах, который сейчас сам отчаянно сопротивляется смерти, спас меня тогда от суицида? – подумала она. – Если это так, то сегодня мне удалось вернуть ему должок». Пальцы ловко выудили клочок бумаги из-под стопки белья и, не раскрывая, отправили за ворот блузы. Следующим движением она достала полотенце и направилась в душ. Только когда за ее спиной закрылась дверь и щелкнул замок, она поняла абсурдность происходящего. Одна в квартире с незнакомым человеком с возможной психической патологией она спокойно принимает душ. В любом другом случае этого никогда бы не произошло, но сейчас в присутствии этого сумасшедшего она чувствовала себя уверенно и спокойно. «Поразительно! – подумала она. – Вокруг него сплошные парадоксы!»
 Анна повесила полотенце на крючок, положила телефон на консольный столик и стала раздеваться. Мысли о произошедшем сегодня эксперименте и незнакомце, сидящем на кухне, все время крутились у нее в голове. Нечто странное и пока необъяснимое ворвалось в ее жизнь и требовало внимательного рассмотрения. С одной стороны, если все, что он говорил, – правда, то в ее распоряжении появилась уникальная возможность для научных изысканий. С другой – ее не покидало ощущение, что это полная нелепица, выходящая за грань разумного. Путешествия во время этих приступов, разница в течение времени в двух реальностях, умение скрывать от постороннего взгляда свое присутствие. Все это должно смело отметаться сознанием нормального человека, если бы не детали, не совпадения, которыми изобилуют его рассказы. Она сама только что в этом убедилась. Да и определение нормальности для нее как психиатра – далеко уже не научный факт. Сумасшествие – оно, как незваный гость, время от времени посещает каждого из нас. Но с этим парнем действительно было что-то не так.
 Перед тем как снять блузу, она достала из-под ворота тот самый листок бумаги и бережно его раскрыла. За долгие годы ее глаза снова увидели этот неровный почерк, сбегавшие вниз от горизонтали строки, которые возвращали ее в те дни.
 «В твой глупый шарф, накинутый на плечи,
 Закутаюсь, стараюсь не реветь,
 Теперь я знаю, что для нашей встречи,
 Как минимум, мне надо умереть.
 Твое пальто мне стало одеялом,
 Оно еще тепло твое хранит,
 В тот день, когда тебя не стало,
 Я тоже потеряла смысл жить!»
 Воспоминания пламенем раскатились по груди, поддавив подступающий комок к горлу. Слезы невольно навернулись на глаза и, падая вниз, размазывали по листу пересохшие чернила. Тогда она была на волосок от смерти, в шаге от глупости, исправить которую потом было бы невозможно. Она думала, что давно истребила в себе эмоции, высушила их временем как эти чернила, ан нет! Вот они расплываются синими пятнами на листе, капают изнутри соленой жидкостью. Выталкивают из души на поверхность глаз укутанные в кокон переживания, возвращая душе чувствительность к эмоциональной оценке. Сколько не заставляй себя забыть пережитое, сколько не убеждай, что все стерто из памяти, невозможно избавиться от этих эмоциональных всплесков навсегда. Боль и радость, страдание и любовь. Эмоции – это то, что раскрашивает расчерченную карандашом жизнь яркими красками. Не всегда приятными, но необходимыми. Компьютеры думают быстрее нас, роботы делают все точнее и не устают. Люди научились создавать искусственный интеллект, способный на самообразование и выполняющий сложнейшие технологические операции, вплоть до хирургического вмешательства. Мы наполнили вселенную искусственными мозгами. Но никто еще не смог научить робота воспринимать красоту! Завороженно рассматривать живопись, проникновенно рассказывать стихи, наслаждаться пейзажем. Только человек способен придавать обыденности элегантные формы, только человеку доступно эмоциональное восприятие реальности и понимание красоты. Эмоциональная оценка – наша исключительная способность и, возможно, единственная задача на Земле.
Анна скомкала пропитанный слезами тетрадный лист бумаги и выбросила его в мусор. Словно камень с души, как последнее напоминание о прошлом, которое стоило бы давно забыть. Мысли о незнакомце, ожидающем ее на кухне, снова вернулись. Они стучались в подкорку сознания неожиданными образами из повествований, иногда шокирующим поведением и наряду с этим абсолютной беззащитностью и искренностью. Он казался прямолинейным и открытым, но при этом сохранял таинственную завесу над собой. И теперь ей очень захотелось узнать, что за этим на самом деле скрывается.
Анна взяла телефон и набрала номер офиса. Когда на той стороне гудки сменились дежурным приветствием секретаря, она, взяв себя в руки, произнесла:
– Лиза, в ящике моего стола в кабинете я оставила пакет с биологическим материалом пациента. Будь добра, отнеси это все Максу из лаборатории, что этажом ниже. Скажи, что я попросила. Пусть обкатает его в своей программе «Танатос», – она на секунду задумалась, а потом добавила: – И еще… Лиза, это надо сделать срочно! Хорошо?
– Все будет нормально, не волнуйтесь! – зазвенел голос на той стороне волны. – Прямо сейчас и отнесу. Все равно мне уже уходить. Не волнуйтесь, – еще раз добавила Лиза. – Я сделаю все как нужно!
После этого Анна скинула с себя оставшуюся одежду и ступила под струи теплого душа. Потоки воды ласково обняли ее за плечи и приятной волной начали скатываться вниз. Влага наполнила кожу свежестью, смывая своим потоком события прожитого дня. Вода – единственное вещество на Земле, которое ведет себя иррационально. Она расширяется и при замерзании, и при нагревании. Вода – единственная материя, которая может находиться в трех состояниях: жидкости, пара и кристаллической решетки. Только вода, соприкасаясь с предметом, сохраняет в памяти все его качества. Подобно цифровому сканеру, она снимает с материального мира кальку, изменяя под него собственную структуру. Она поглощает из мира окружающие его вибрации, силовые поля, обновляя и очищая, даря возможность для нового восприятия. Все переживания, негативные ощущения, растерянность и обиду, чувство мести и недовольство судьбой можно смыть в канализацию одним поворотом крана как не имеющую принципиального значения ерунду.
Анна с удовольствием подставляла под струю душа лицо, то и дело смахивая с него избыток влаги. Локоны мокрых волос, извиваясь, пытались повторить структуру омывающих их потоков. Тело ее расслабилось под теплым напором воды. Мысли стали свежее и спокойнее. Они все время возвращались к тому, кто, безразлично уставившись в окно, пил кофе у нее на кухне, ожидая когда она вернется. Его рассказ не давал ей покоя. Слишком много подробностей и попаданий, но очень нестройно и фрагментированно, словно обрывки из снов. Не похоже на расстройство психики, но и от обычной нормы далеко. Анна выключила душ. Вытираясь, мысленно проговаривала себе алгоритм дальнейших действий поиска новых подходов, которые позволили бы вскрыть его оборону и проявить некие отклонения. «Стоит начать с привычного теста, – подумала она. – Простого сравнения парных понятий, не имеющих между собой никакой смысловой связи. Посмотрим, насколько ты быстро мыслишь нестандартными категориями». Она улыбнулась сама себе и, обвязав волосы полотенцем и накинув банный халат, прошла на кухню. Он сидел в той же позе, в которой она его и оставила. Никакой реакции на ее появление: сам в себе, взгляд, уходящий в глубину собственного сознания, будто шторки на окнах. Пелена, не пропускающая наружу ни одной мысли, ни капли эмоций. Отсутствие при физическом присутствии, в очередной раз.
Анна села напротив него, и их взгляды пересеклись. Это было волнительно. Она испытывала это чувство всякий раз, когда его глаза касались ее души. Именно так: касались! Так она чувствовала. Тем не менее, взяв себя в руки, она попыталась справиться с волнением и приготовилась к воплощению придуманного ею плана, как вдруг прозвучал его неожиданный вопрос, который спутал все:
– Ты знаешь, что общего между карандашом и ботинком?
– Нет! – ответила Анна.
Ее растерянность скрыть было невозможно, потому что в этом вопросе прозвучала одна из тех пар понятий, не связанных по смыслу, которыми выявляют отклонения в логических ассоциациях. Причем, на такие вопросы люди с нормальной психикой ответить не могут. Это был один из вопросов, которые она собиралась ему задать, но по какому-то странному совпадению он ее опередил.
– Они оба оставляют след! – произнес он, пряча хитрую улыбку в уголках своих глаз.
Выпалив это, продолжил цедить горький кофе с прежним безразличием, в то самое время как она впала в прострацию от услышанного, пытаясь понять, кто этот человек, как это у него получается и что со всем этим теперь делать. Он всякий раз опережал ее на шаг, предугадывая действия, считывая информацию из только ему доступных источников. Он знал, о чем она думает, тонко чувствовал ее внутреннее состояние и всегда оставлял в дураках. Это уже не было предположением, это воспринималось ею как факт. Оставалось теперь понять, зачем?
– Твой кофе уже остыл, – вдруг произнес он.
– Это не имеет значения, я выпью и холодный.
 Он внимательно посмотрел на нее, будто решая, сказать или нет. После некоторой паузы он все-таки заговорил:
– Эти подсказки повсюду, в любой мелочи, в незначительных деталях. Нам остается только разглядеть их, услышать эти ноты из симфонии вселенной. Люди порой не задумываются о простых вещах, например, о том, почему кофе непременно остывает. Нет, механизм потери жидкостью тепла понятен: малоподвижные частицы заимствуют энергию у более быстрых, что в итоге и приводит к охлаждению. Но вот каков смысл этого процесса? К примеру, если бы человек обладал возможностью выбрасывать из чашки те самые малоподвижные частицы, то он сохранил бы температуру напитка неизменной. Да, объем бы уменьшился, но кофе бы оставался все время горячим, пока полностью бы не исчез.
– Какой, по-твоему, в этом смысл?
– Кофе остывает не просто так. Если рассматривать этот процесс как состояние системы, то потеря прежних параметров в сторону деградации – это путь к саморазрушению. Ведь никакая система не способна к развитию самостоятельно, без оценки стороннего наблюдателя, без того, кто будет выявлять и выбрасывать ненужное из ее структуры, избавлять от шелухи. Именно от такой оценки зависит вектор движения системы. Либо она разрушится, либо перейдет в новое качество.
– Для того, чтобы кофе был всегда горячим?
– Для того, чтобы все становилось лучше. Космос, вселенная, мир вокруг нас. Ничто из этого не способно понять свое истинное состояние без внешней оценки, без понимания гармонии и красоты. А это качество присуще только человеку...
– Да! Я помню, помню... – прервала его Анна. – Никто еще не научил искусственный интеллект восхищаться живописью....
Она говорила тихо и растянуто. Это было отражением внутреннего сосредоточения, попыток разобраться в мотивах сидящего напротив собеседника.
– Все, что нас окружает, это энергия, обладающая неограниченной силой и интеллектом. Мы имеем с ней абсолютную и непрерывную взаимосвязь. То, как мы живем, – это отражение нашего внутреннего состояния, наших желаний и приоритетов. Она лишь послушно под них подстраивается. Наша связь с ней настолько всепроникающая, а ее структура – настолько объективна в отражении того, «чем мы дышим», что со временем состояние души проявляет свой материальный отпечаток у каждого на лице.
 Анна откинулась назад и внимательно посмотрела ему прямо в глаза. Сказанное им заинтриговало. Эти аналогии были расплывчаты и непонятны, но, несмотря на это, точно проникали в подсознание. Мягкий тембр голоса убаюкивал, расслаблял и настраивал на восприятие информации. Это не было гипнотическим воздействием. Просто сама структура построения предложений и выверенный порядок слов особенным образом резонировали в пространстве. Анна встала и, повернувшись к окну, открыла створку на проветривание. Поток воздуха ударил ей в лицо. Свежий и холодный, он был как нельзя кстати. Ей необходимо было стряхнуть с себя эту пелену витиеватых размышлений, снова начать мыслить самостоятельно.
– Пока этому нет подтверждения, все является лишь твоим личным мнением! – не поворачиваясь к собеседнику лицом, произнесла Анна.
 Незнакомец молчал, видимо, искал новые ключи к запертым дверям ее разума.
– Вот ты же слышишь, как ветер шелестит листвой там, за окном?
 Анна обернулась, чтобы посмотреть на своего собеседника, но промолчала в ответ. Он же продолжил:
– А я слышу, как потрескивает энергия, обвивающая нас. Этот нескончаемый гул, завывающий подобно ветру в пустой бутылке, и характерное потрескивание. Словно события соскальзывают в прошлое, рассыпаясь на тысячу мелких фрагментов, чтобы навсегда раствориться в вечности. Эта энергия никуда не исчезает. Она как собственная атмосфера человека, притянутая к сердцу невидимыми нитями, жадно впитывает в себя твои мысли. Эта энергия бурлит, стараясь усилить любой твой посыл, любое движение духа, постепенно приобретая цвет, который ты взращиваешь внутри себя. Она это ты, только в другом измерении. В середине жизни, она застывает своеобразной маской на расчерченном морщинами лице, тем самым проявляя в видимом мире истинное состояние твоего нутра. И будет эта маска отображать уродство либо красоту, зависит от того, кем ты являешься на самом деле там, у себя внутри.
Анна опустилась на стул напротив него вконец выведенная из состояния душевного равновесия. Она чувствовала, как его внутренняя сила проникает в подсознание, создавая вихри сомнений в устоявшемся восприятии реальности. Все, что до сегодняшнего дня ей казалось незыблемым и понятным, теперь было скомкано в одну бесформенную массу, снесено напором выявленных им противоречий. Впервые за многие годы практики она оказалась не в состоянии понять причинно-следственную связь между сознанием и поступками, определить изначальную побуждающую к действию силу. Все, чему она училась до этого, в данном случае не работало. Он постепенно сделал ее объектом психоанализа. Он незаметно поменялся с ней местами в этой незатейливой игре.
– Ты ведь не видела своего мужа в гробу? – в очередной раз он ошарашил ее своим неожиданным вопросом.
– Нет. Гроб был закрытым, – ее голос вздрогнул от воспоминаний. – Мне сказали, что он сильно обгорел!
 На лице собеседника проскользнула хитрая улыбка, едва заметная, мимолетно сверкнувшая в хрусталиках его бездонных глаз.
– Почему ты об этом спросил? – произнесла Анна. Ее волнение трудно было скрыть, ведь он коснулся очень болезненной для нее темы. Но в ответ собеседник лишь выдохнул, устремив свой взгляд за горизонт.
– Пора надевать вечернее платье, а то мы действительно рискуем окончательно опоздать! – тихо произнес он.
 Анна поднялась со своего стула и молча направилась в гардеробную. Она, конечно же, поймала себя на мысли, что стала беспрекословно выполнять его распоряжения, но, находясь в поле этого мужчины, ей абсолютно не хотелось сопротивляться, идти наперекор его воле. Все его слова и действия были подкреплены такой безапелляционной уверенностью в собственное правоте, что хотелось просто подчиняться и ни о чем не думать. Любая женщина, попадая под такое воздействие, полностью растворяется в нем. Приятное и соблазнительное чувство мужского превосходства над собой. Мечта любой женщины – оказаться рядом с такой силой, быть ее неотъемлемой частью, по одну сторону баррикад.
 Анна была очень организованной личностью, поэтому заготовленное с вечера платье и аксессуары необыкновенно быстро для женщины облачили ее обнаженное тело в элегантный наряд. Капли любимого парфюма нежным ароматом растеклись по ключице, цепляясь своими молекулами за неровности кожи. Помада свежим слоем легла на пухлые губы. Взглянув на себя в зеркало, Анна улыбнулась. Там, в отражении серебряного напыления, она показалась себе неотразимой. Именно сегодня в глубине ее глаз затаилось некое таинство, доселе не раскрытая завораживающая красота.
 Всю дорогу до места, где проходило мероприятие, Анна молча смотрела в окно. Нет, она не разглядывала пролетающие мимо пейзажи. Ей было безразлично внешнее окружение. Впервые за много лет её взгляд был устремлен внутрь себя, на собственные переживания. Она никого не анализировала, она разбиралась в себе. События этого дня стали для нее откровением. Они разрушили годами сформированную реальность, понятия нормы и сумасшествия. Поражала легкость, с которой это произошло. Методика оказалась простой и эффективной. Сумма мелких противоречий в собственных устоявшихся представлениях сдвинула с места такие пласты в ее мировоззрении, что она потеряла связь между причинами и следствием поступков. И главное: Анна отчетливо понимала, что подобное стало возможным лишь из-за того, что установленные однажды правила игры ни разу после этого не пересматривались, не подвергались критической оценке в свете меняющейся реальности. Все вокруг давно уже изменилось, а она как будто продолжала смотреть свой черно-белый телевизор. Сегодняшний визит необычного пациента перевернул мир в ее голове с ног на голову.
 Новорижское шоссе уходило асфальтированной лентой вдаль, словно река, разрезая многочисленные коттеджные поселки автомобильной волной. В районе Аннино – въезд на эстакаду и прямо через Павловку до комплекса правительственных строений. Три километра от оживленной трассы – и вот уже тебя окружает тишь и благодать. Рукотворно созданные пруды, поля для гольфа, конный манеж. И самое примечательное – это дворцы. Нет! Тут нет никакого преувеличения – именно дворцы. Разные по своей стилистике и дизайнерскому самовыражению, они, как величественные крепости, возвышаются вокруг водоемов на опушке молодого соснового бора. Вся помпезность этого жилого комплекса подчеркивала величие избранных народом и назначенных судьбой. По-другому – никак! Каждой деталью своей архитектуры, обустройства парка, коротко постриженного газона и таких же коротко постриженных представителей охраны. Даже самим названием поселка – «Графские пруды». И все это великолепие беззаботной жизни было скрыто от обывателей высоким четырехметровым забором, по верху которого камеры видеонаблюдения своим орлиным взглядом стояли на страже чужого благополучия. На въезде, обычное для таких случаев дело, размещался КПП. Крепыши в униформе с напускной строгостью и колкостью во взгляде осматривали подъезжающий транспорт. Они довольно долго и с пристрастием всматривались в лица и документы гостей, при этом важно переговариваясь, и только после пропускали. Этот завуалированный ритуал поднимал их значимость в собственных глазах, маскировал их суть – людей, схожих со сторожевыми псами.
 Очередь из дорогих представительских авто двигалась более-менее спешно, пока дело не дошло до желтого такси, в котором сидели Анна и ее спутник. Присутствие такого автомобиля на этой территории уже само по себе вызывало подозрение у охраны и недоумение у остальных. Но однополосная система пропуска уже не могла просто так выпихнуть его из потока, и охране пришлось-таки приступить к досмотру. Анна подала в открытое окно двери паспорт, и охранник стал сверять ее данные со списком. Найдя совпадение, он сунул его обратно в авто.
– Ваши документы, пожалуйста! – обратился он к сидящему с Анной пассажиру.
– Меня нет в списке гостей, но я по приглашению Анастасии Павловны! Свяжитесь с ней, и она подтвердит!
– Ты знаешь Настю? – тихо спросила Анна своего спутника. Она была сильно удивлена этому факту, но предпочла пока просто досмотреть этот спектакль.
 Он же, не обращая на нее внимания, сосредоточенно смотрел в глаза охранника. Что-то происходило между ними в этот момент на уровне подсознания. Понять, что – было невозможно, но вопреки инструкциям охранник взял рацию и передал информацию начальнику охраны. Через какое-то время специфический треск в радиоустройстве обозначил полученный ответ.
– Как вас зовут? – произнес охранник.
– Алекс.
 Охранник продублировал услышанное в рацию и замер в ожидании ответа.
– Ваша фамилия, пожалуйста! – с настороженностью спросил он.
– Алекс – это и есть фамилия! – медленно, по слогам вытягивая звуки, произнес пассажир.
 Охранник что-то буркнул в рацию и после паузы, удивленно посмотрев в салон авто, сделал пару шагов назад. Шлагбаум оторвался от стойки и пошел вверх, приглашая такси проехать. Анна не скрывала своего удивления. Она была полностью уверена, что его попытка попасть с ней на это мероприятие закончится неудачей в силу того, что уровень гостей подразумевал строгий контроль. Но по непонятной ей причине он едет к «Белому замку» без документов и приглашения на этом обшарпанном такси.
– А! – воскликнула она в негодовании. – У нас-таки и имя есть! А как же тогда «называй меня, как хочешь, имя – лишь отпечаток моего присутствия в вечности»? – иронично процитировала она.
 Он сохранял спокойствие, никак не реагируя на ее колкости, но Анну было уже не остановить.
– Может, мне повторить вопрос? Откуда ты знаешь Настю? Я столько лет с ней знакома, но ни разу не слышала о тебе.
 Она продолжала что-то говорить, жестикулировать, задавать вопросы, на которые никто не собирался отвечать. Эмоции превалировали над ее сознанием. Они били через край. Это стало итогом того напряжения, которое давило на нее с самого утра. Ей необходимо было выплеснуть, скинуть с себя это оцепенение, чтобы начать мыслить и вернуться к прежнему, привычному для нее, укладу вещей. И ситуация на КПП послужила таким спусковым крючком, который выпустил наружу всех ее женских бесов. Алекс на это не реагировал, он был спокоен и сосредоточен. И только таксист, впервые оказавшись на такой территории, с интересом пялился по сторонам. Машина катилась медленно и вальяжно, будто «майбах» по красной дорожке. Он никуда не торопился, ему хотелось продлить до бесконечности этот феерический эпизод своей жизни, обозначить свою причастность к событиям и людям, которые еще сегодня утром казались ему недосягаемой высотой. Порой окружающий нас антураж придает ложную значимость и нам самим.
 Когда машина остановилась возле здания, именуемого хозяевами как «Белый замок», для Анны и Алекса стало понятно, что они действительно припозднились. Через низкий забор, выложенный из каспийского песчаника, можно было наблюдать, как на многочисленных лужайках во дворе были установлены подсвеченные иллюминацией шатры, а удобные скамейки прятались в тени ореха. Несмотря на начало осени, газон сохранил прежнюю мягкость и изумрудный цвет. Плотная и коротко стриженая трава так и манила ступить на нее босой ногой. Гости, уже изрядно подвыпившие, слонялись без дела и, изображая элиту современного общества, с видом знатоков или экспертов обсуждали новые веяния моды, архитектуры и живописи. Мнение, услышанное где-то краем уха, но в сердце красотой не отозвавшееся, теперь выдавалось за свое и выглядело примерно так же, как и одежда с чужого плеча. Мужчины обсуждали свои дела, женщины – чужих мужчин. Все было, как обычно – рутинная светская тусовка.
 В глубине рядом с домом стояла Она. Вся в белом, такая же лучезарная и улыбчивая, как и прежде, в глазах блестели искорки смеха, заражая собой остальных. При каждом ее движении свет, отражаясь от бесчисленных бриллиантов, разбросанных по платью, разноцветной волной рассеивался вокруг. Казалось, что это радуга ее души дарит свое свечение окружающим.
 Расплатившись с таксистом, Алекс и Анна прошли внутрь. Сканирующие взгляды охраны все время сопровождали их, однако, слившись с остальными, им удалось незаметно пробраться к виновнице торжества. Анна подошла первой и, протянув заранее приготовленный подарок, поцеловала в щечку.
– Привет, подруга! С днем рождения тебя! Как всегда, великолепна.
– Спасибо! – ответила Настя. – Тебе тоже, я смотрю, не на что жаловаться!
 Дежурный набор приветствий на этом был закончен, и пакет с подарком отправился в руки специально обученного для этого человека. Яркость нарядов и вечно мерцающий свет скрыли от взгляда Анастасии второго гостя. Алекс появился неожиданно, словно вынырнул из темноты. Как и в юности, он легко использовал слепые зоны человеческого глаза, умело скрывался за тенями, бликами и всегда появлялся из ниоткуда. Когда он предстал перед ней, Настя вздрогнула от неожиданности и даже сделала шаг назад. Она явно не была готова к такому повороту событий и теперь пыталась отвести взгляд в сторону, но он предательски снова возвращался, впиваясь в его бездонные зрачки. Всегда уверенная в себе, сейчас она растерялась и была шокирована его внезапным появлением. Все это не ускользнуло от любопытных взглядов окружающих. Еще несколько секунд длилось молчаливое созерцание, прежде чем он осмелился сказать:
– Привет!
– Господи! Это ты? Не могу поверить! – пытаясь взять себя в руки, сказала Настя. – Не могу поверить, что ты передо мной. Живой, красивый, с тем же безумным взглядом.
 Настя, постепенно справляясь с волнением, стала рассматривать Алекса, цепляясь за любую мелочь, въедливо и с любопытством изучая изменения в облике, стиле одежды, манере себя вести.
– Ничего не изменилось! Просто стал немного мужественнее и взрослее, – вслух произнесла Настя. – Я ведь не сразу поверила, когда услышала от начальника охраны твое имя, подумала – бред какой-то, совпадение или розыгрыш. А нет! Это действительно ты! – она опустила взгляд и задумчиво произнесла: – Надо же, не забыл про мой день рождения!
– Я всегда помнил о тебе и искал, но ты сменила фамилию! Никогда не мог понять, зачем вы это делаете? Зачем встраиваться в чужую семью, ведь зачастую это не навсегда!
– Ты прям как мой папа! – усмехнулась Настя. – Разве не понятно, что это делает нас частью того, кому мы принадлежим?
– Принадлежим? – с брезгливостью переспросил он, но потом, словно отбросив свои ощущения за ненадобностью, тихо произнес: – Нам с тобой надо поговорить!
– Говори, – нервно выпалила Настя. Она чувствовала, что бушующие внутри нее эмоции уже вырываются наружу, расплываясь на лице широкой улыбкой. Она всеми силами пыталась этому противодействовать, скрыть растекающееся по телу приятной негой счастье от встречи. Никто не должен был этого видеть, никто не должен был понять по этим внешним проявлениям, что он для нее значит.
– Наедине.
– Наедине со всеми – это единственная возможность! – как можно жестче ответила Настя.
– Нет! – прервал ее Алекс. –
Я хочу неспешно, без толпы
Спокойно заглянуть в твои глаза,
Увидеть, как пульсирует внутри
Не мною покоренная звезда,
И тихо тебе глупости шептать,
И молча слушать скромные признания,
И тайные желания прочитать
От этого случайного свидания...
Настя опустила взгляд и улыбнулась. Приятная волна снова прокатилась по телу, заставляя резонировать все струны ее души. Тембр его голоса был знаком и приятен. Он возвращал ее в то время, когда она была по-настоящему счастлива.
– Запрещенный прием! – тихо произнесла она. – Ты же знаешь, как откликаются у меня внутри твои слова! Всегда поражала твоя способность говорить стихами. В этом есть своя магия! – она сделала паузу и потом кокетливо добавила: – Ты и думаешь стихами?
– Иногда.
– Поразительно!
– Я за тобой, Настя! – произнес Алекс.
– Ах, да? Что значит – за мной, Алекс? Я давно замужем. У меня дети. В общем, большая и счастливая семья! – ответила Настя. Натянутая улыбка и дрожащий голос выдавали в ней внутреннюю борьбу. Его настойчивый взгляд опять оживил в ней спрятанные в глубине чувства.
– Это все неважно!..
– Перестань! Ты же не всерьез, правда? – тихо, но настойчиво перебила его Настя. Она постоянно осматривалась по сторонам, в надежде, что их диалог не будет услышан другими гостями. – Прошло столько лет, и все это время я находилась в поле другого мужчины! Ты же не думаешь, что я готова все это перечеркнуть?
– Ты всегда принадлежала только мне! И мы оба об этом знаем. Так что не надо рассказывать про семейное счастье, любовь и взаимопонимание. Я все вижу в глубине твоих глаз и слышу сталь в голосе, за которой ты прячешь от окружающих свою боль. Мы – две части одного целого, у нас одна душа на двоих. Ты сейчас пытаешься обмануть половинку собственной души. Я ведь чувствую тебя...
– …лучше всех на свете... – тихо продолжила его фразу Настя. – Я помню, именно так ты мне когда-то говорил.
 Она всегда знала, что их прежние отношения были особенными. Ни на что не похожими. Они дополняли друг друга и физически, и эмоционально. Он был не по годам уверенным в себе, и она была готова полностью в нем раствориться. Он был рационален и настойчив, умел заглядывать за горизонт, она же проживала каждую секунду бытия, как вечность, подчиняясь своим импульсам и следуя страстям. Но только рядом с ним она замирала в предвкушении чуда, и только с ней он был необыкновенно романтичным и нежным.
 Когда их взгляды соприкоснулись, они оба застыли в мимолетном созерцании, словно сканируя друг друга и считывая информацию о прожитых раздельно годах.
 Анна наблюдала за ними со стороны и была потрясена этим зрелищем. Из-за музыки в саду она практически не слышала, о чем они говорили, но их внутреннее проникновение было заметно. Эти двое словно светились изнутри, притягивая к себе посторонние взгляды.
– Я так рада снова тебя видеть! – прошептала Настя.
– У нас, я вижу, новые гости, – произнес мужчина в строгом костюме, с короткой стрижкой и сухим телосложением. Последние слова ее фразы наверняка были им услышаны, и поэтому он сосредоточено посмотрел на Настю. Он вышел из-за ее спины, положил руку ей на плечи и поцеловал в щеку. Это было действо, определяющее право собственника, указывающее на преимущество перед остальными. Алексу не составило труда понять, кто перед ним. Мужчина был явно не доволен присутствием незнакомца рядом с его женой, а также всеобщим вниманием к этому действу. Его колючий взгляд пробирал до костей, вонзался своими пиками в кожу, оставляя на ее поверхности неприятное ощущение. Ревность разгоняла внутри него испепеляющее пламя. Яркие эмоции всегда отражаются снаружи, создавая вокруг человека поле. Иногда не надо слов, все чувствуется кожей.
– Знакомься! – сказала Настя. – Это мой старый друг Алекс! Мы учились с ним в Британии. С тех пор так ни разу и не виделись.
– Алекс? – удивленно вслед за женой произнес он, а потом с недоумением посмотрел в ее глаза. Мысленно перебирая в памяти события, он переспросил: – Тот самый?
– А это мой муж Виктор! – продолжила Настя, делая вид, что не заметила вопроса.
– Виктор Геннадьевич Андросов, – протягивая руку, произнес мужчина.
 С плохо скрываемым раздражением он, повернувшись к жене, спросил:
– Разве ты указывала своих друзей в списке гостей?
 Этот вопрос выглядел бестактно, но он и не мог быть другим, ведь это была завуалированная форма выплеснутого на собеседника внутреннего недовольства. Уязвленное чувство собственности искало пути выхода наружу. Уж слишком интимная атмосфера ощущалась в общении между его женой и этим ее знакомым. Настя, упреждая дальнейшее напряжение, быстро ответила:
– Его появление здесь для меня тоже сюрприз, ведь он приехал с Анной, – и, обращаясь уже к Алексу за поддержкой, переспросила: – Ты же с Анной?
– Сегодня, – не разоблачая дипломатических реверансов Насти, коротко ответил он.
 Виктор искоса бросил взгляд на жену. Он почувствовал, как волнение мелкой дрожью прокатилось у нее по коже, поэтому счел необходимым раскрутить эту ситуацию до конца и посмотреть на ее дальнейшую реакцию, чтобы кое-что для себя прояснить.
– Милочка, рады вас видеть! – с натянутой улыбкой приветствовал он стоящую неподалеку Анну. Уровень их отношений видимо позволял ему некую фамильярность в общении с ней. По крайней мере, так показалось со стороны. – Не отпускайте далеко от себя своего спутника!
 Он бросил на Алекса оценивающий взгляд и молча развернулся к нему спиной.
– Пойдем! Нам есть, что обсудить, – обращаясь уже к Насте, произнес Виктор.
 Он взял ее под локоть, сильно сжав предплечье, и практически насильно заставил следовать за ним вглубь сада, чтобы Анна и Алекс не смогли услышать их откровенный разговор. Настя прекрасно понимала, откуда такой эмоциональный всплеск у ее мужа, обычно всегда сдержанного и расчетливого, и поэтому покорно подчинилась его желанию.
– Скажи мне честно, зачем здесь это приведение из прошлого? – последнее, что донеслось до Алекса из уст высокого худощавого мужчины, уводящего за собой Настю. Алекс молча провожал их взглядом, не в силах возразить или помешать, он был лишним в этой семейной сцене. Он смотрел им вслед, но внутри него росло чувство уязвленности. Осознание собственного бессилия скомкало его волю, как лист бумаги. Он знал, что стоит ему только захотеть – и все перевернется с ног на голову, и Настя будет с ним. Но он также понимал, что не имеет на это права. В основе любого действия должен лежать осознанный выбор, и Настя этот выбор уже сделала, много лет назад.
 Виктор настойчиво ей о чем-то говорил, постоянно жестикулируя, а она лишь послушно кивала и ловила маленькие паузы, чтобы кинуть мельком взгляд на Алекса, дабы поймать его настроение, улыбкой поддержать. Она видела, как ему сейчас больно, потому что тоже чувствовала его лучше всех на свете, но была вынуждена играть роль послушной жены, мысленно оставаясь с ним. Настя поймала себя на мысли, что по-прежнему любит его. Столько сил на протяжении пятнадцати лет она потратила на то, чтобы избавиться от болезненной зависимости от этого человека, но стоило ему появиться, как все прежние барьеры растворились под его взглядом. Ее тянуло к нему, и сопротивляться она этому не могла.
 Алекс перестал смотреть в их сторону, развернулся и подошел к Анне. Взяв ее под руку, он по-хозяйски направился к освещенному огнями шатру. Они молча шли по каменной тропинке и думали каждый о своем. Алекс пытался устаканить вспыхнувшие эмоции, то и дело до судорог в мышцах сжимая ладонь в кулак. Его шаги приобрели некую тяжесть. Эмоциональная составляющая человека всегда имеет внешние проявления. Достаточно их вычленить и распознать. Иногда кажется, что человек парит, когда в его душе растекается разноцветное счастье. И, наоборот, по шагам можно понять реальный вес переживаемого внутри. Все это не укрылось от опытного взгляда Анны. Как и беседа с Настей. Так могут смотреть друг на друга только очень близкие по духу люди. Было заметно, что их сердца наполнены другим чувством, они тянутся друг к другу, создавая вокруг себя таинственное волшебство. Анну переполняло очень приятное чувство, плохо объяснимое, но такое теплое. Иногда человек способен искренне радоваться чужому счастью. Иногда человеку это не доставляет дискомфорта, потому что зависть не обжигает огнем его душу.
 Молча, стараясь никого не потревожить, они приблизились к белому шатру, в котором многочисленные гости утоляли свою холеную плоть и оживленно обсуждали различные аспекты социального устройства общества. Шатер представлял собой выложенную природным камнем площадку, огороженную деревянным мелованным брусом. По его периметру были установлены удобные деревянные скамейки с мягкими подушками ручной работы. Брашированная древесина скамьи выглядела еще брутальнее и старше на контрасте с нежной тканью обивки. Посередине площадки стояла конструкция в виде чаши с живым огнем и нависшим над ним куполом. Он заканчивался дымоходом, устремленным вверх, к которому на растяжках крепилась расходящаяся по краям матерчатая крыша. Блики огня живописно растекались по складкам, подсвечивая и играя на ней кинематографическими тенями. В этом круге оживленно беседующих Анна знала всех. С кем-то была просто знакома, с кем-то отношения были от приятельских до никаких. Поэтому, войдя, она не более чем учтиво кивнула присутствующим и, затягивая за собой Алекса, уселась на свободную скамью. Из-за небольших размеров, а может быть из-за переизбытка подушек, места для нее и Алекса на ней оказалось маловато. Впервые с начала их знакомства он оказался так близко к ней. Они соприкасались бедрами, а его рука, дабы высвободить пространство для плеч, отправилась ей за спину. Анна всем телом почувствовала теплое течение энергии вдоль позвоночника. Никогда ранее она не ощущала такой степени защищенности, как рядом с этим человеком. Она снова поймала себя на этой мысли. Его притяжение было сильным, но ненавязчивым. Она едва сдерживалась от желания положить голову ему на плечо. Странное чувство, неконтролируемое, исходящее извне, но приятное и пьянящее, обольщающее уверенностью ее обладателя. Присутствующие в шатре без особого внимания отнеслись к появлению новых гостей «дискуссионного клуба». Они больше были заняты утверждением собственного мнения в умах других. Их речи были наполнены специфическими терминами, округлыми формулировками. Атмосфера двойственности и неопределенности, а также расплывчатые фразы создавали иллюзию осведомленности и понимания сути проблемы. Философские термины позволяли им скрывать, как за шторами, собственную некомпетентность и плоскодумие. Когда Алекс и Анна примостились на своей скамье, свое видение на справедливое социальное развитие общества начал излагать полноватый мужчина низкого роста со смешными худенькими ножками, на которых сияли блеском туфли от Louis Vuitton из крокодильей кожи. Со спины его фигура напоминала сдвоенный чупа-чупс, а жестикулирующие руки то и дело обнажали на запястье хронометр Hublot Black. Именно этот оратор был очень озабочен равноправным распределением благ в обществе, он был красноречив и убедителен, но все равно в его словах чувствовалась какая-то фальшь. Все напоминало плохо сыгранную сцену из наспех придуманного спектакля. Его звали Сергей Арнольдович Литвин. Он был учредителем известной фармацевтической фабрики в Санкт-Петербурге.
– О каком равном распределении благ в обществе может идти речь, если человек по своей сути ленив и ненасытен? К примеру, у меня на производстве народ хочет получать зарплату на уровне европейских стандартов, при этом производительность – в разы меньше! – убеждал в своей правоте собравшихся мужчина, похожий на чупа-чупс. Он продолжал размахивать руками, как в рекламе вентиляторного завода, и говорить, говорить, говорить.
 Алекс не слушал весь этот бред. Он был слишком погружен в собственные размышления, в анализ своих чувств при встрече с Настей. Как ему показалось, между ними ничего не изменилось: она, по-прежнему еле дыша, замирает в его присутствии. Только вот металлические нотки в голосе – как отпечаток пережитого, защитная реакция для сокрытия внутреннего состояния и личных переживаний под маской «у меня все отлично». По понятным только ему причинам он возлагал ответственность за ее прошлые потрясения и перенесенную боль на себя. Он знал, что должен был быть рядом, сохранять хрупкую структуру ее души от вероломства и хамства окружающих «бабуинов». Но его рядом не оказалось. Он, как обычно, мысленно разбирался во внутренних настройках своей психической системы, раскладывая по полочкам действия и реакцию, прочие мелочи, которые информируют лучше любых слов. Ему было важно докопаться до сути, до отправной точки, влияющей на дальнейший вектор развития процесса. Такое уж у него было врожденное свойство мышления – добираться до сути в любом проявлении или действии, он всегда точно определял истинную движимую силу того или иного поступка, а потом, воздействуя на нее, без видимых усилий менял всю систему. Алекс продолжал копаться в собственных ощущениях, но этот балагур с неприятным тембром голоса вклинивался в его размышления, раздражая и не давая сосредоточиться. Это злило его еще больше, и в какой-то момент он поднял глаза и посмотрел на него. Прекрасно зная свою силу, он понимал, что мог бы в любой момент заставить его замолчать, но предпочел справиться с временным всплеском раздражения. Он никогда не позволял себе насильственного вмешательства на психическом уровне, понимая, что любое действие влечет за собой последствия. А последствия потребуют нового действия. А это дорога в никуда, тупик, выбраться из которого потом не удастся.
– Вот как прикажете уравновесить разницу в производительности труда и получаемым за это вознаграждением? Не из собственного же кармана? – победно завершил вопросом свой спич счастливый обладатель крокодильих «лап».
– Что касается разницы между производительностью труда в Европе и у нас, то должен заметить, что факт этот не является заслугой обслуживающего персонала, в конце концов, они же в Европе не бегают вокруг станка быстрее наших! – парировал его аргументацию высокий мужчина с редкими волосами, зачесанными назад. Его звали Вениамин Сергеевич Ган. Он являлся советником экономического блока в правительстве РФ, и поэтому предполагалось, что его мнение в этом вопросе априори верно. – Высокая производственная эффективность обеспечена иным, более технологичным, оборудованием, которого у нас нет, и просто так нам его никто не предоставит. Своего же мы давно не производим! Все значимые объекты машиностроения, на которых проектировалось и изготавливалось новое оборудование, были распроданы либо развалены при Борисе Николаевиче. Лучших специалистов отрасли потеряли безвозвратно. Кто уехал, кто просто, не найдя себя в перестроечном хаосе, тупо спился. И пока мы со всем этим беспорядком разбирались, западные транснациональные корпорации, получив доступ к рынкам Восточной Европы и России, так разбогатели, настолько ушли вперед и продвинулись технологически, что тягаться с ними уже не получается. Технологии – это их козырь в условиях поглощения новых рынков. Технологии – это бескровное оружие порабощения и экономической экспансии. Беспроигрышный вариант обогащения.
– Правильно вы это подметили, Вениамин Сергеевич! – вступила в дискуссию пожилая дама. Седые волосы, собранные на затылке в пучок, гордо приподнятый подбородок и аккуратно сложенные на коленях руки выдавали в ней сильную и властную личность. Ее взгляд, пронзительно колкий, то и дело выхватывал из круга сидящих чью-либо фигуру, оценивая и приглядываясь к ней. Было заметно, что ей была важна реакция окружающих на произнесенные слова. – В России давно кроме советов ничего не производят путного. Да и вся наша беседа не имеет никакого прикладного значения, так… очередной показательный треп. Потому что каждый из вас смотрит на проблему исключительно через призму собственного понимания справедливости. А жизнь далеко не такая, какая она вам видится из окон ваших кабинетов. Жизнь, она сложнее, и люди в этой жизни тоже разные, со своими слабостями и проблемами. Им и дела нет до ваших этих размышлений. Им нужна работа и достойный заработок. Иначе колыхнется Россия так, что мало не покажется.
 Она говорила с неохотой, растягивая слова, то ли от усталости, то ли от скуки, всем видом демонстрируя свое безразличие к высказанному мнению. Она слишком хорошо знала сидящих тут людей, все их наклонности и пристрастия, желания и пороки. Мария Аркадьевна Карпинская, в прошлом – художественный руководитель Большого театра, лауреат Госпремии и обладатель многих правительственных наград. Необыкновенной красоты женщина, с жестким и волевым характером. В молодости ее имя гремело по всему Союзу, ее любили, ею восхищались. Ходило множество слухов и сплетен о связях Карпинской с кем-то из руководства страны, именно этим некоторые завистники объясняли ее успех и влияние. Поговаривали даже о некоем покровителе из управления спецслужб. Но ни разу ее имя не было связано со скандалами и доносительством, наоборот, благодаря своей известности она частенько наводила шорох в кабинетах на Старой площади, заступаясь за попавших в опалу знакомых ей людей. Спустя много лет она продолжала пользоваться непререкаемым авторитетом среди светского бомонда, потому что сохранила свое влияние на кадровые решения в верхних правящих кругах. Она сидела вполоборота к скамье, на которой примостились Анна с Алексом. Ее взгляд медленно с безразличием скользил по присутствующим, пока не наткнулся на этих двоих. Анна была занята своими ощущениями от тактильного соприкосновения с Алексом. Ее тело грелось от бурлящих внутри нее потоков энергии. Давно забытые ощущения близости мужчины теперь разгоняли в ней приятные волны, легким багрянцем проступившие на щеках. Алекс же был сосредоточен на себе, словно зациклился на своих воспоминаниях и выпал из общего контекста. Мария Аркадьевна заметила его отсутствующий взгляд, и ее это заинтересовало. Оценив ситуацию, она без особых сантиментов обратилась к нему:
– Мне кажется, вас что-то беспокоит?
 Алекс поднял на нее глаза, но потом снова мысленно ушел в себя, оставив на поверхности хрусталика замутненное пятно сознательного отсутствия. Он размышлял, в какой роли ему принять приглашение к разговору, но потом неожиданно для многих задумчиво произнес:
– Множество Мандельброта!
 Увидев непонимание в глазах окружающих, он добавил:
– Это построение точек на плоскости, образующих некий фрактал, элементы которого выстраиваются по самоподобию, повторяя самих себя до бесконечности. Мандельброт доказал, что изменения в малой его части ведут к изменению во всей структуре. Фрактал Мандельброта – это математическая модель нашего воздействия на структуру вселенной. Мир, который нас окружает, – это результат нашей оценки. Иными словами, тезис «не мы такие, жизнь такая» не работает. Это мы делаем жизнь такой, как она есть сейчас.
 То, с какой легкостью и иронией Алекс загнал присутствующих в ступор, восхитило Анну. Большая их часть явно не понимала, что происходит, но были и те, кто достаточно трезво оценил сказанное незнакомцем. При этом никто не знал, кто перед ними. Никто, кроме Анны.
– Милочка, вы нам так и не представили своего спутника, что, по крайней мере, выглядит неучтиво, – уводя разговор от непонятной ей темы, произнесла Карпинская.
– Не хотела прерывать вашу беседу, – с нотками неуверенности ответила Анна. Было заметно, что она волнуется. – Если честно, то мы с ним едва знакомы...
– Я ее пациент, – неожиданно вклинился в разговор Алекс. Он почувствовал ее волнение и общее напряжение в кругу присутствующих. Словно здесь каждый боялся выделиться собственным, отличным от других, мнением, но и покинуть добровольно этот спектакль не решался. Так бывает, когда ты обязан кому-то своим положением, зависишь от посторонней оценки, ты вынужден всякий раз поддакивать, подстраиваясь под мнение благодетеля, терпеть его общество и глупые шутки. Делать все, чтобы казаться своим в этом тесном кругу, поближе к власти и материальным благам. Это сковывает, это ограничивает собственные возможности роста, это в принципе неприятно – ощущать себя частью толпы, с которой внутренне не согласен. Но здесь никому и в голову не придет, что можно от этого отказаться ради собственной свободы.
– Пациент? – удивленно переспросила Мария Аркадьевна. – Насколько я знаю, вы психиатр!
 Это было произнесено с натянутой улыбкой с приданием словам юмористичной интонации, но не меняло своей сути. Уж очень ее задела независимость гостя.
– Значит ли это, что ваш пациент...
– Просто человек с необычной настройкой восприятия реальности, – прервала ее Анна. – Его душа отражает мир по-другому, чувствует все иначе. Раньше это отнесли бы к расстройству психики, но теперь наука не может однозначно игнорировать иные проявления в сознании человека. И, конечно же, он социально не опасен. Просто его видение мира необычно. Иногда мне кажется, что оно граничит с сумасшествием, а иногда – с гениальностью!
– Ну и чем его видение мира отличается от общепризнанного? – Мария Аркадьевна явно оживилась. Наконец-то появилась сколь-нибудь значимая цель или фигура для разговора. – Что он может нам такого поведать, чтобы мы поняли целесообразность его присутствия тут? Ну, кроме этого самого множества... Как там его?
– Мандельброта! – подсказал ей сидящий поодаль от всех кучерявый мужчина с проседью на висках. Это был профессор математики Черняховский. Он был самым скрытным и молчаливым из присутствующих в этом круге, но слова Алекса его чем-то раззадорили, проявили в нем интерес к происходящему. Он обычно оставался в стороне от комментариев, длинных речей. Его присутствие здесь объяснялось иными причинами, и поэтому его подсказка придала значимости произнесенному Алексом ранее.
– Ну так в чем иное видение у вашего знакомого? – повторно спросила Карпинская, переводя взгляд с профессора Черняховского на Анну.
– Касаемо этого вопроса, я не знаю, но вот... – опешив от неожиданного поворота событий, ответила она.
– В жизни все выстроено по-другому, на ином уровне взаимодействия, – словно очнувшись от «спячки», произнес Алекс. – Нельзя судить о проблеме, видя лишь ее проявления. Нужно знать причину. – Алекс сделал паузу и посмотрел на окружающих, словно оценивая диспозицию перед основным действом.
– Однажды я видел, как маленький мальчик, лет шести, настойчиво просил маму спеть ему песню про собаку. Та его отговаривала: «Ты же опять будешь плакать». Но ребенок мило улыбался и просил все-таки спеть песню. И вот мать, поддавшись на его уговоры, начала петь. Тихо так, монотонно пела: «Пропала собака по кличке Щенок во дворе»… ну и дальше там по тексту, не помню. А ребенок с каждой секундой становился все мрачнее и мрачнее, пока крупные слезы не потекли из его глаз. Он начал плакать, не умолкая, а мать, смеясь над глупостью ситуации, успокаивала его: «Ну вот, я же говорила, что ты опять будешь плакать». Она гладила его волосы и обнимала, чтобы тот успокоился. Ей было смешно: ведь он сам просит спеть, а потом плачет. И тут я понял! Ребенок ведь не может осознано этого хотеть, это противоестественно для его природы. Ну, там, стремление к радостным впечатлениям, развлечениям и прочему понять можно. Но чтобы сознательно создавать ситуацию для отрицательных эмоций? Нет, это бред. Уж это точно не может быть его осознанным желанием.
– Что же тогда им руководит? – заинтересованно спросил Вениамин Сергеевич.
– Тот, кому нужны именно такие эмоции, именно такой диапазон волн. Им движут силы, скрытые от глаз, но постоянно присутствующие рядом, подпитывающиеся и кормящиеся его страданиями. Колебательный контур его переживаний является для них вожделенным, и именно поэтому, воздействуя на подсознание, они заставляют его раз за разом испытывать душевную боль.
– Потрясающе! – воскликнул от удивления профессор Черняховский. Он как будто услышал нечто знакомое только ему одному, разгадку более сложного уравнения состояния бытия. – Очень интересно! С этого места поподробнее.
 Алекс словно ждал предложенной затравки для разговора, от чего даже расплылся в улыбке. Эта импровизированная беседа привлекла к себе внимание других гостей. Некоторые стояли поодаль, иные подошли почти вплотную. Их внимание было сконцентрировано на диалоге.
– Наши желания – это всегда внешнее влияние, воздействие на сознание, дабы подвигнуть нас на генерацию особого рода эмоций. Это важное взаимодействие человека и той энергии, которая его окружает. Она получает через нас колебательные эманации, потому что только мы имеем возможность прикоснуться к этому материальному миру, оценить его состояние.
– И зачем это ей? – с насмешкой спросил Черняховский.
– Для саморазвития. Это в лучшем случае. Если же вашими желаниями движут темные, то все, к чему вы прикоснетесь, будет разрушаться.
 «Безумие!» – шепотом пронеслось где-то в рядах.
– А есть ли этому практическое подтверждение? – не унимался профессор Черняховский. – Как проявляется такое прямое взаимодействие человека с тем, что его окружает?
– Я вам покажу. Достаточно сосредоточиться на объекте вашего влияния и сделать точечный посыл.
 На последнем слоге Алекс сделал ударение, одновременно с этим пламя костра вспыхнуло, яркими языками разрезая пространство. Присутствующие нервно переглянулись. Это была мгновенная демонстрация правоты его слов. Алекс был готов к такой реакции, именно её он и активировал. Уже глядя в лица своих собеседников, абсолютно полностью уйдя в себя, он продолжил говорить:
– Все подчинено одним и тем же законам, будь то развитие личности, общества или цивилизации. Лично я рассматриваю это как некую систему, которая будет стремиться к саморазрушению, если лишится возможности развития. Распределение благ внутри системы есть фактор равновесия и устойчивости. Справедливость не зависит от социального строя или экономической модели, это есть заблуждение. На самом деле возможность равномерно распределять блага внутри общества зависит исключительно от намерений, от нашего желания делиться. Само по себе это желание возникает только при смене приоритетов, при изменении сознания людей. Если мы перестанем воспринимать финансовый грабеж как успех, а привычку постоянного потребления как смысл жизни, то у нас появится возможность перейти на новый уровень общественного строя. Другое дело, что те силы, которые навязали нам эту животную идеологию, будут сопротивляться, ибо на этом построена их система комфорта, манипуляций сознанием и управления толпой. Эти силы скрыты от нашего взора. Мы их физически не видим, но они есть. Рядом с нами, внутри нас. Мы сами – лишь их визуальное отражение. Это трудно принять, но это факт.
– И вы эти силы видите? – не унимался Черняховский.
– Да.
 Никто не понимал, как воспринимать происходящее. Если бы ни участие в этом диалоге профессора, чье реноме не подвергалось сомнению, все бы приняли слова Алекса за бред душевнобольного.
– И они, по-вашему, могут определять для каждого из семи миллиардов манеру поведения, некую систему координат морали и этики? По-моему, это выглядит уж слишком фантастично, – профессор Черняховский решил продолжить спонтанно вспыхнувшее исследование человеческой натуры.
– На самом деле все просто, механизмы воздействия примитивны. Я покажу на примере. Достаточно выбрать девушку, не обремененную умом и талантом, сделать ее медийной узнаваемой персоной, сконцентрировать на ней внимание телевидения, печатных изданий, шоу-бизнеса, одарить земными благами, и за ней потянутся толпы почитателей и последователей. Ее манеры общения и стиль жизни станет для них символом успеха и процветания. Причем, чем тупее и беспринципнее будет кумир, тем больше появится молодых и ищущих примерить такую жизнь на себя. «Если уж она смогла, то я – подавно». Эта мысль будет свербеть в их мозгах, не давая шанса выйти из-под влияния на более трудный, но верный путь роста. При этом грязи и пошлости должно быть в избытке, извращение сознания – конечная цель тех, кто затеял этот спектакль. Люди со смещенными ориентирами, без принципов и морали – податливый материал для манипуляций. Они будут слепо следовать всему, что, по их мнению, может привести к беззаботной жизни, безграничному потреблению. Следовать за «кумиром», не подозревая, что их ждет. По такому же принципу на мясокомбинате загоняют баранов на убой – запускают в стадо козла. Так уж у них сложилось, что козел всегда пользуется авторитетом у баранов. Ну, так вот… он ходит среди них, а потом все весело за ним поднимаются в цех по забою. Козел идет первым и на входе сворачивает в сторону. Баранов, идущих за ним, попросту режут. Козла так и называют – «провокатор». Иногда достаточно подсунуть людям такого же «козла», и они будут вести себя, как бараны.
 Алекс опустил голову и о чем-то задумался. Он словно подыскивал слова, чтобы корректно отобразить свое видение.
– Действительно, большая часть мира скрыта от нашего взгляда. Мы ее не видим, но она есть. Она присутствует вокруг, бурлит и ищет взаимодействия. Она интегрирована в наш мир и имеет свои проявления. Все, что нас окружает и отражает свет, является лишь проявлением ее свойств в нашем мире, оценка которых происходит в нашем сознании. Это мы определяем, что приемлемо, а что нет, что на наш взгляд морально, а что лежит за рамками человеческого одобрения. К сожалению, в человеке пока преобладают животные потребности, отсюда и результат. Наше духовное несовершенство дает возможность темным навязывать скотскую идеологию большинству представителей человечества.
 Алекс продолжал говорить. Непонятно почему, но все его слушали. Он умел сосредоточить на себе внимание, заворожить образами и своеобразными оборотами речи. Что-то волшебное происходило во время его монолога: люди, как по команде, втягивались в орбиту его рассуждений, послушно следуя за ходом его мысли. Анна наблюдала за этим со стороны и удивлялась, с какой ловкостью он применяет психологические приемы манипуляции, с какой виртуозностью пробивает устоявшиеся в сознании догмы. Он говорил о международных финансовых институтах как об инструментах порабощения. Он связывал их работу с теми силами, которые направлены на разрушения целостности сознания человека. Алекс говорил о необходимости разрушить существующий миропорядок с его ценностями и выстроить совершенно новый. И начать, по его мнению, необходимо с мировой финансовой системы как инструмента их власти. Когда он говорил, число слушателей в шатре увеличилось втрое. Его речь и необычное видение проблемы привлекли многих блуждающих по саду, где голос Алекса резонировал сильнее всего. В их числе оказались и Виктор с Настей. Они, как и многие, пришли в шатер под впечатлением от его слов. При этом Виктор задумчиво молчал, а Настя бросала на Алекса короткие взгляды и тут же маскировала свою заинтересованность натянутой улыбкой и внешним коконом равнодушия.
– Это не противостояние идеологий Запада и Востока, это война двух цивилизаций, двух диаметрально разных подходов к жизни, к предназначению человека. От этого зависит, будет ли человечество развиваться дальше либо продолжит путь к самоуничтожению! – воскликнул Алекс. – Я недавно смотрел старый советский фильм, не помню, правда, как он назывался, но дело не в названии. Так вот, действие происходило в квартире, в которой находились пять человек разного возраста и жизненных приоритетов. Две серии я не мог оторваться от экрана, а потом еще, как полуночник, бродил по дому до рассвета, не в силах справиться с нахлынувшими размышлениями. Казалось бы, чем можно было так заинтересовать зрителя, ведь действия в фильме лишены какой-либо динамики, способной увлечь необычным поворотом событий? Но там было столько психологических шагов, держащих в постоянном напряжении, заставляющих душу трепетать, как флаг на ветру, возбуждать приливы ярости и возмущаться проявлениям несправедливости, влюбляться вместе с героями и переживать с ними приступы ревности! Это все рождает искренние чувства, определяющие, кем ты в итоге являешься. Даже страшно подумать, как могли бы снять это на Западе! Вы видели их экранизации произведений наших классиков. Они им не удаются. В них много экшна, а отобразить всю глубину психологизма – выше их понимания. Для Запада нет понятия внутреннего содержания, там всегда важна только внешняя оболочка. Везде и во всем, в искусстве и жизни. Это их приоритеты: статусные машина и часы, дорогие запонки, значимые лейблы на одежде. Они оценивают внешние факторы, не замечая блеска в глазах. Они заточены на видеокартинке. Это основа их жизни, и это они стараются навязать другим. Упрямо и настойчиво, а иногда прямо по-хамски утверждая свои ценности, как эталон. Их мало волнует, что это может идти в противоречие с нашими многовековыми традициями и укладом. Либо ты с ними, либо тебя уничтожат. Вот и весь расклад. Оглянитесь по сторонам, посмотрите, что происходит! В мире идет целенаправленное уничтожение славянского мира как основы другого подхода к жизни. Им претит наша чувственность и духовность, наше сосредоточение на внутренней глубине человеческой натуры. Они пытаются отвлечь наше внимание от созерцания таинств души на внешнюю атрибутику успеха. Мы – другие, мы не такие, как они! Мы можем быть увлечены духовным ростом, психологическими противоречиями, внутренней борьбой. Для нас счастье может таиться в глубине любимых глаз. Они же нам предлагают эксперименты с гомосексуализмом. А все потому, что для них нет никакой разницы, главное – это действо, экшн, а на содержание им плевать.
– Да вы же ко всему еще и гомофоб? – с ехидной ухмылкой выразил свое недовольство услышанным молодой парень. – Какое кому дело, кто с кем спит?
– Я думаю, что многим на это плевать, – спокойно отреагировал на этот выпад Алекс. – Но я уверен, что в большинстве случаев это работа темных. Они постоянно подбрасывают нам нечто пакостное, чтобы смутить дух, направить развитие по ложному пути. Их задача – заставить нас принять как должное любое извращение: будь то гомосексуализм, педофилия, сношение с животными. Они подергивают занавес запретного, смещают границы восприятия морали.
– Да перестаньте вы постоянно апеллировать к понятию «темные силы». Что это за бред такой? Где они, по-вашему, скрываются? – опять вспылил молодой метросексуал.
– Я вижу их в ваших зрачках! – резко прервал его Алекс. – Эти всполохи пламени за хрусталиком глаз, в глубине которых полнейшая темнота.
 Алекс посмотрел ему прямо в глаза. Это было секундное взаимодействие, но оно заставило того встрепенуться. Резкое проникающее давление, невидимое, но осязаемое.
– Так Дьявол насмехается над нами. Постоянно предлагая все новые эксперименты за гранью морали, шаг за шагом продавливая и отодвигая нравственные устои, он испытывает на прочность наш дух, соблазняя неизведанным, выдавая порочность за проявление природы. Он усыпляет увещеваниями наших внутренних стражей, шепчет им на ушко ненавязчивое «А почему бы и нет? Каждый имеет право». И вот тебе уже стыдно за собственное возмущение и неприятие, потом – за то, что ты не такой, как они. Их парады – это лживая демонстрация яркой и необремененной жизни, плохо скрываемая фальшь. Она постепенно заставляет возмущение в душе утихнуть, смириться и привыкнуть к тому, что это нормально. Пусть не для тебя – для них, но нормально. И не стоит устраивать истерики по поводу проявления неприкрытого порока. Нужно оставаться толерантным к разврату, который мягкой волной пробирается под кожу, разливаясь внутри приветливым огнем сладострастия, развивая в тебе слабодушие. Страсть – мощная всепроникающая стихия, которая ведет к разрушению и диссонансу в груди, к полному затмению в сознании. Мне все равно, кто с кем спит, но через вас, как инструменты пропаганды, Дьявол расширяет свое влияние на души, не способные самостоятельно определить глубину его порока. Принимая порочное, как приемлемое, мы создаем вокруг себя мир столь же порочный и мерзопакостный, как и сам Дьявол.
– По-вашему, стоит от этого откреститься, и все в раз изменится? – задумчиво переспросила его Карпинская. Она пристально смотрела Алексу в глаза, прокручивая в уме истории из прошлого. Она словно искала подтверждение услышанному в уже прожитых ею годах.
– Именно – откреститься! – утвердительно кивнул Алекс.
 Виктор Геннадьевич слушал его внимательно и въедливо, стараясь раскрыть слабые звенья в рассуждениях. Ревность ли его подтачивала или он хотел сфокусировать внимание присутствующих на себе, было уже неважно. Главное заключалось в том, что он счел необходимым поспорить. Выступив из-за спин стоявших, он с кривой улыбкой на лице стал поучать Алекса:
– Судя по тому, что я услышал, вы правильно понимаете, кто и какими способами формирует нынешние взаимоотношения в мире. Но боюсь, что осуществить сказанное вами будет невозможно. И дело даже не в отсутствии полного объема нужной для этого информации. Проблема в том, что вы даже не представляете, с кем имеете дело! – он хитро улыбнулся и потом продолжил: – Это целая система, которая ловко использует противоречия между людьми и народами, воздвигая между ними и собой невидимую стену. И сломать эту стену, пожалуй, сейчас не под силу никому. С помощью своих финансовых институтов они держат всех крупных политических игроков за самые интимные места. Знаете, через что куклу на руку надевают? Вот примерно такая же картина. Только рот откроешь – тут же простым нажатием изменят твой голосовой тембр. Поэтому особо никто и не способен противостоять их миропорядку. Только Россия, так сказать, лавирует, потому что прекрасно понимает, что никакой независимости у нее нет. Они могут за пару дней здесь такой финансовый фейерверк устроить, что взбешенный народ растопчет все на своем пути.
 Он выдохнул, а потом перевел взгляд куда-то в дальнюю часть сада, где на одиноком флагштоке болтался российский стяг.
 Честно говоря, все были изумлены такой искренностью в оценке ситуации. Но, видимо, атмосфера, созданная Алексом, проникающая в уставшее от бесконечного напряжения сознание, позволила на секунду такую слабость, как искренность. Слова вырывались из уст Виктора, как дети на свободу после долгого заточения в классе.
– Я знаю, что эту систему не сломать! Задача – научить людей ее игнорировать, ведь ничто не обладает такой разрушительной силой, как безразличие! – ответил Алекс.
– Какой в этом смысл?
– Смысл – в смене приоритетов. Не карабкаться ради их разноцветной мишуры на стену, как мартышки, не идти по головам близких и друзей. Избавиться от маниакального желания быть ближе к материальным благам. Не хапать все подряд с выпученными от безумства глазами и под громкие аплодисменты бесов, а отвернуться от них, поплевать через плечо и начать строить новую реальность, с другими ценностями, далекими от животных инстинктов. Ведь направление пути зависит от цели на горизонте. Любое внешнее изменение сначала происходит в нас самих.
– И кто, по-вашему, будет определять эти приоритеты перед обществом? Где та грань, за которой свобода не превратится во вседозволенность? Кто в принципе может определить понятия добра и зла, правильного и неправильного? Как государственные институты должны регламентировать повседневные действия граждан? Законодательно запрещать, что ли? Любая попытка такого вмешательства в обыденную жизнь людей неизбежно приведет к возникновению идеологических концепций. А что если кто-то не вписывается в эти рамки, что если кто-то не согласен с вынесенными идеологическими определениями? За борт? Опять репрессии, насилие? – он улыбнулся, потом решительно продолжил: – Нет! Мы это уже проходили, и никому в этот ад возвращаться не хочется. Или у вас есть ответ, как по-другому регламентировать жизнь общества?
– У меня ответа нет, – задумчиво ответил Алекс. – Я, например, до сих пор не могу понять, почему не принимаю пищу, сидя в туалете, не высмаркиваюсь в скатерть, не разговариваю по телефону в театре. Что сдерживает меня от иных проявлений глупости, хамства и бескультурья? Какие законы, принятые Госдумой, заставляют меня проявлять уважение к старшим, соблюдать этические правила, не врать, не вымогать взяток, не участвовать в шабашах Сатаны? Что, в конце концов, определяет меня, как человека, удерживая от проявления животных инстинктов? – Алекс на минуту замолчал и медленно обвел взглядом толпу. Ему надо было убедиться, что все внимание сосредоточено на нем. – Может, внутренняя культура: воспитание, этика и мораль? Может, это единственный ключ к развитию социума, спасения от деградации? Единственная возможность нивелировать любые проявления человеческих пороков? Именно поэтому я не рисую пошлые карикатуры, выдавая свою извращенность за свободу творчества. Я не пытаюсь оскорблять чувств других, не стряхиваю на их оголенные души свою внутреннюю гадость, как пепел от сигарет в вазу с мороженым. Опять же не высмаркиваюсь в скатерть, не принимаю пищу в туалете, мою руки перед едой в попытке остаться человеком и не превратиться в животное. Внутренняя культура – это единственное, что может стать гибким инструментом сдерживания и самоорганизации в нашем пока еще «животном» обществе. Она заставит нас думать, включать порционно клеточки серого вещества, самим безошибочно отделять мух от котлет, информацию от фейков, растление от прогрессивного воспитания. Идеология призвана формировать в обществе ориентиры правильного и аморального, и если сейчас общество деградирует, значит, необходимо сменить приоритеты.
– Философия! По факту же люди ничем не отличаются от животных – те же желания, та же ненасытная сущность. Мы лишь слегка социализированы, объединены некими общественными правилами поведения… и все. С трудом верится, что человечество добровольно может уйти от своих проявлений животного естества, – подытожив высказанное этим вечером, произнесла Карпинская.
– Добровольно, конечно, не уйдет! Только вот выбора у него не осталось.
– Почему? – удивленно спросил Виктор.
– Потому что водород уже поменял плотность! – и, увидев недоуменный взгляд присутствующих, Алекс добавил: – Уменьшился в размерах на четверть. Вся материя стала более тонкой. За ней потянулась и органика. Все, что раньше казалось незыблемым, вдруг стало меняться.
 Все смотрели на него молча, явно не понимая логики объяснений. В глубине их подсознания в тот момент происходила нестыковка отдельных, ранее услышанных, сведений. Обрывки информации сейчас всплывали и выстраивались нестройным рядом, выхватывая значимое из темных закоулков памяти.
– У человечества нет выбора! – продолжил Алекс. – Либо оно перейдет на новый уровень, либо будет переформатировано.
– Я не до конца вас понимаю, – сказал Виктор.
– А что тут непонятного? Все становится тоньше: материя, органика. Меньше плотность, больше частота колебательного контура. Вы не забыли, что мы не стоим на месте, а перемещаемся в пространстве с запредельной для понимания скоростью. Не знаю, куда нашу галактику занесло, но именно в этой части космоса планета стала пульсировать быстрее. Все меняется вокруг нас, а значит, скоро изменимся и мы. Мир, который нас окружает, он скрыт от постороннего внимания. Это неоднородный, бурлящий поток энергии, обладающий сакральным для нас интеллектом, структура слишком гармоничная и совершенная. Она не позволит нам тут постоянно в танчики играть. Все, игровой клуб закрывается, и кто по недопониманию захочет в нем задержаться, будет замурован тут навсегда в качестве наскальных рисунков.
 Алекс посмотрел на присутствующих и улыбнулся.
– Нет, это невозможно! Я бы знал, – задумчиво произнес Виктор. – Мне бы обязательно доложили.
– Вам докладывали! – вставил Алекс замечание. – Про новые физические принципы, часть из которых активно проявляется при экспериментах в Церне. Только в силу своей ущербности им опять нашли не то применение.
 Сказав это, Алекс взглядом снова пригласил к беседе скрытого за спинами других неказистого человека, не совсем опрятного, в мешковатом костюме и отрешенностью в глазах. Он, как никто другой, внимательно прислушивался к тому, что происходило, и был погружен в собственный анализ услышанного.
– Скажите, пожалуйста, Павел Алексеевич, какую плотность имел атом водорода в последних ваших экспериментах?
 Черняховский растерянно снял очки и стал их нервно теребить, протирая линзы от только ему видимой пыли. Во-первых, складывалось впечатление, что они с Алексом знакомы, хотя это было не так. Во-вторых, показатели плотности водорода были побочным эффектом при модуляции экспериментов по совершенно иной и абсолютно секретной теме. Но откуда об этом мог знать непосвященный в это человек? Пульсация атома водорода наблюдалась и ранее, но она была воспринята как фактор внешнего воздействия. Когда его плотность определенно и безвозвратно уменьшилась, это стало откровением для Черняховского, о чем он и доложил. Еще не понимая всей сути произошедшего, он интуитивно почувствовал, что этот процесс имеет неординарные, а может и глобальные, последствия для всего живого на планете, так как водород является главной составляющей биологической жизни. И тут вдруг на обычной вечеринке поднимаются вопросы, далекие от понимания, более того, лежащие в плоскости государственных секретных разработок. И кем? Случайно забредшим психопатом! Это заставило его заволноваться. Он рыскал глазами по толпе в поисках поддержки и в знак оправдания несуразности ситуации. Только встретившись глазами с мужчиной, стоявшим поодаль, он внутренне собрался и произнес:
– Разве мы знакомы?
– Да вы не волнуйтесь, пожалуйста! – улыбнулся Алекс, понимая растерянность профессора. – Вы просто скажите: я прав или нет? Изменилась ли плотность материи во время ваших экспериментов?
 Профессор Черняховский резким движением вернул очки на переносицу и, извиняясь, начал протискиваться через толпу наружу, оставив вопрос Алекса, как ему казалось, без ответа. Но именно своей суетливостью и молчанием он сказал больше, чем требовалось. Видимо, черта, за которую постарался заглянуть Алекс, была настолько смертельно опасной, что искры ее пламени повисли невидимым покрывалом в воздухе. Атмосфера всеобщей заинтересованности сменилась напряжением. Гости замерли в ожидании развязки. В этот момент к Виктору Геннадьевичу подошел человек в строгом костюме и что-то прошептал на ухо. Тот на мгновение встрепенулся, нахмурил брови и, после незначительной паузы, произнес:
– Вынужден прервать нашу интересную беседу, так как должен вас покинуть.
 После этих слов он внимательно окинул взором свою жену, на мгновение задержав взгляд, развернулся и в сопровождении того самого человека направился к выходу.
– Ну что же, если хозяевам некогда, то и нам засиживаться не к лицу, – указующим тоном произнесла Мария Аркадьевна.
 Гости переглянулись и, словно по негласному указу, тоже стали расходиться. Карпинская привстала со своего места и глубоко вздохнула. Ее мысли сталкивались от объема услышанной информации, отказываясь выстраиваться в стройный ряд. Ее жизненный опыт подсказывал, что такого рода событие не происходит само по себе и является частью чей-то игры. Но сейчас ее интересовало другое. Она повернулась лицом к Анне, оглянула ее с ног до головы и сочувственно произнесла:
– Берегите своего сердобольного, кто бы он ни был на самом деле. Берегите от всего, что он может натворить.
 Она отвернулась и зашаркала в окружении своей свиты к стоящему недалеко авто.
 Весь собравшийся бомонд довольно суетливо начал покидать уютный парк «Белого замка», оставляя после себя в воздухе рев отъезжающих авто. Лишь двое, Алекс и Анна, оставались неподвижными на своей скамье. Сознание Алекса было занято внутренним созерцанием и не замечало растерянного, но настойчивого взгляда Анны. Та с недоумением всматривалась в глаза своего пациента и искала в бликах теней на его лице ответ на один единственный вопрос: откуда он все это знает? Мысли еще долго всполохами будоражили бы ее сознание, если бы не настойчивая вибрация мобильного телефона. Достав его из сумочки, она увидела имя назойливого абонента. Это был Макс, значит, звонок был важен. Еще днем Анна отправила ему через Лизу биоматериалы и распечатку энцефалограммы Алекса с просьбой обкатать их на современном оборудовании под управлением программы «Танатос». Эта программа была создана для выявления отклонений в психике человека, иными словами, аномальных способностей. Она способна сделать выводы на основе незначительных данных, благодаря написанному для нее уникальному алгоритму. Автором этой программы был Максим Дугин, ее однокашник и друг. После экспериментального запуска ее результатами ожидаемо заинтересовались спецслужбы, уж слишком ошеломляющими они были. Однако о сотрудничестве с ними Макса Анна ничего не знала. Она поднялась со скамьи и, стараясь сохранять спокойствие в голосе, произнесла:
– Да, Макс, – она сделала несколько шагов в сторону от скамейки, на которой оставался сидеть Алекс, чтобы скрыть от него содержание разговора.
– Аня, доброй ночи тебе! – задыхаясь от возбуждения, ответил ей Макс. – Ань, ты же знаешь, я бы не стал звонить, если бы не экстраординарные события.
– Да, я знаю, Макс. Говори, что случилось?
– Биоматериалы, которые ты прислала на анализ, весьма удивительные, на мой взгляд.
– Ты что-то обнаружил? – прикрывая рот ладонью, прошептала в трубку Анна. – Ну говори же ты уже, ей богу, у меня мало времени.
– В общем этот парень абсолютно уникален по своим способностям, но у него большие проблемы со здоровьем.
– Откуда ты знаешь, что это парень? – удивилась его заключению Анна. – Ах да, Лиза! – и тут же нашла ответ на свой вопрос. Она и раньше замечала, что между ним и ее помощницей образовалась некая амурная ситуация, но особого внимания этому не придавала. Симпатии к коллегам по работе – весьма обыденная вещь. Люди постоянно находятся в одном месте, видятся, общаются. Волею случая эта площадка становится единственной для знакомства с противоположным полом.
– Ну да, Лиза рассказала, – понимая, что прокололся, усмехнулся Макс. – Но главное – не в этом. В плазме его крови обнаружена инородная субстанция: синтетическое химико-биологическое соединение, которое, очевидно, связано с работой нервной системы. По крайней мере, на всплески энцефалограммы оно реагировало специфически, а именно – возбуждалось, усиливая импульс.
– Такого не может быть! – удивленно воскликнула Анна.
– Сам это понимаю, но факты – неоспоримая вещь. Причем, из-за этого клетки крови в плазме то исчезают, то появляются вновь. Но их количество раз за разом уменьшается. Эта штуковина постепенно убивает его изнутри. Как я видел на твоих графиках, она усиливает энергетический импульс, но потом идет компенсация за счет разрушения органики.
– Ты не переутомился там? – не доверяя услышанному, спросила Анна.
– Сам в шоке!
– И что со всем этим делать? Нельзя ее как-то изолировать, сублимировать и извлечь?
– Аня, ты не понимаешь! Это искусственная субстанция, выращенная и внедренная извне! Она задумывалась, как мне кажется, для дистанционного управления. Кто-то оказывает на него влияние. В нем отражается абсолютное влияние постороннего интеллекта! Когда ты погружала его в сон, он по всем биологическим показателям был мертв. Понимаешь, мертв! Но мозг его продолжал работать. Его сознание не принадлежит только ему одному. Понимаю, что бред, но это факт! – он прервался, скорее всего, обдумывая что-то. Потом его голос снова зазвучал: – И это еще не все! Буквально пару часов назад количество кровяных клеток увеличилось в несколько раз. А самое главное – структура их поменялась. Они стали объединяться в кластеры, словно узоры на стекле. Ну это я так, образно… Когда некую группу клеток помещаешь в силовое поле, они начинают совершать перемещения в направлении этих полей. Визуально это напоминает узоры.
– А ты их помещал в силовое поле?
– В том то и дело, что нет! Как тебе объяснить?.. Есть такое понятие в физике – «связанные частицы». Это когда электронные спины частиц переплетаются и становятся одним целым. При разъединении этих частиц они сохраняют свойства друг друга и связь между собой, независимо от расстояния. Так и в этом случае, клетки образца сохраняют связь с клетками в плазме своего хозяина и ведут себя так же, как и они. Остается вопрос: что или кто воздействовал на него так, что клетки его крови в образце стали рисовать такие узоры?
Анна быстро взглянула на часы и мысленно открутила время назад. Все это время Алекс находился рядом с ней и лишь короткое время общался с Настей. «Неужели это может быть Настя? – подумала Анна. – Эти их взгляды, это непонятное и плохо скрываемое притяжение. Если все, что говорит Макс, подтвердится, то причиной для такого поведения клеток в образце может быть только Настя».
– Это может быть излучение человеческого поля?
– Но только очень сильное, – утвердительно буркнул в трубку Макс. – Либо он принимает его без сопротивления.
– И это ему помогает?
 Долгое замешательство на той стороне диалога вывело Анну из себя:
– Ты что, меня не слышишь?
– Да слышу я, слышу… – недовольно пробурчал Макс. – Откуда я могу знать? То, что происходит с его кровью, я вижу в первый раз в жизни, я даже теоретически с этим нигде не сталкивался. Ты же понимаешь, что такое кровь? То, что происходит с клетками крови, происходит и со всем остальным в организме. Он словно использует свою органику для подзарядки. И вот тут я бы задал вопрос: зачем ему искусственно генерировать такие всплески энергии? Он же должен понимать, что долго так продолжаться не может. Странно все это. Я не знаю, кто он, но тебе лучше держаться от него подальше. Этот парень точно не в себе и крайне опасен!
– Я поняла тебя, Макс! Сделаю все возможное. Пока, – тихо произнесла Анна и нажала на кнопку завершения вызова. Ее мысли кипели, словно каша на костре. Внутренне она находилась в диссонансе между предупреждением об опасности Алекса и той защищенностью, которую она чувствовала, находясь рядом с ним. «Этого не может быть, я бы поняла, если бы это было так, Макс. Я же все-таки психолог, твою мать!» – мысленно продолжала спорить с ним Анна. Эмоции ее переполняли. Мысли, как стаи гиен, рыскали в поисках ответа, принюхиваясь, прислушиваясь к внутреннему шепоту души, словно зверь, который ищет выхода из ловушки. Что-то в его рассуждениях не сходилось, не монтировалось в цельную картину. Что-то явно подгонялось под нужный результат. Только вот с какой целью? Это еще предстояло понять.
 Нажав на кнопку завершения вызова, Анна осталась наедине с собой. Прервав соединение, она уже не слышала глухой рык, издаваемый Максом, скрежет ногтей по полировке стола и хриплое «помогите», утопающее в пенной слизи изо рта. Она не могла услышать последних судорог от асфиксии, в результате которых тело Макса напряглось до изнеможения, а потом, обмякнув, рухнуло на пол. Теплая моча, пропитывая одежду, растекалась вокруг его тела. Всего этого Анна не видела. Она по-прежнему находилась на вечеринке в честь дня рождения подруги, в полной, как ей казалось, безопасности.
– А где Алекс? – услышала она голос Насти.
 Обернувшись, Анна окинула взглядом шатер. Скамья, на которой она оставила сидеть Алекса, была пуста.
– Только что был здесь!
 Настя с досады взмахнула руками и на выдохе выпалила:
– Да что это за манера у него постоянно куда-то исчезать?
– В каком смысле постоянно?
 Настя всем видом показала, что это уже не имеет никакого значения. Оглянувшись вокруг, она громко окликнула одного из охранников:
– Степан, нельзя там посмотреть… здесь парень сидел только что, куда он делся?
 В ответ Степан молча кивнул головой и исчез в глубине сада.
 Настя подошла и впервые за весь вечер нежно обняла подругу.
– Здравствуй еще раз! Ну и сюрприз ты мне сегодня приготовила с Алексом! Прямо вернула лет на пятнадцать назад.
 Анна изумленно посмотрела на Настю.
– Да уж! Сама не пойму, как так получилось. Твой, я смотрю, тоже «сильно обрадовался». Я его таким нервным никогда не видела.
– Да вы тут не при чем! – произнесла Настя. – Он последние два дня совсем на себя не похож, весь на нервах.
– Что-то случилось? На работе?
– Президента все потеряли, – нервно усмехнулась Настя. – Никаких публичных выступлений. Отменены ранее запланированные встречи и переговоры. Пропал! И никто не знает, куда. То из телевизора его никак не вытащишь, с утра до вечера только его и показывают, а тут прям тишина в эфире, ни интервью, ни тебе торжественных мероприятий.
– Действительно, странно! – на минуту призадумалась Анна. – А почему все так неожиданно разъехались? – спросила Анна.
– Бориса Кольцова на мосту застрелили, прямо напротив Кремля. Подробностей не знаю, да и ты пока никому. Сама понимаешь, чем это грозит.
 Анну словно парализовало. Из глубин головного мозга у нее всплыли слова Алекса, сказанные, как он утверждал, при встрече с президентом: «В следующий раз они убьют одного из лидеров оппозиции, чтобы заставить вас публично объявиться».
– Ладно, подруга, пойдем лучше в дом. Алекс если исчезает, то его никто назад не вернет. Только когда он сам этого захочет.
 Эти слова еще больше смутили Анну.
 Настя бросила напоследок нервный взгляд по сторонам в надежде наткнуться на его знакомую фигуру, но потом повернулась к Анне вполоборота, тем самым приглашая ее пройти первой.
 Ступая по дорожке, выстланной природным камнем, девушки направились к дому. Каждая из них была занята собственными мыслями, и стук каблуков, как хронометр, отмерял их новый виток. Анна прокручивала в голове слова Макса, его возбужденную интонацию, задумчивые паузы в предложениях. Все в этом диалоге ей показалось неестественным, необычным анализом присланных ему материалов. В его словах чувствовалась напряженность под внешним давлением. Теперь еще эти события, о которых предупреждал Алекс. То, что он рассказал сегодня утром, заинтересовало Анну, но она не отнеслась к этому так серьезно, насколько это стоило бы сделать. «Неужели все, что он говорил, может оказаться правдой? И ведь ход событий к такому выводу подталкивает. Но ей богу, это на грани сумасшествия!» – подумала она.
 Настя же перелистывала свои ощущения от встречи с Алексом. Его взгляд, знакомый тембр голоса, выверенная логика повествования. «Да! Он ничуть не изменился. Просто стал более сконцентрирован на результате, более сублимирован в своей идее. Как он поставил на место этих выскочек из правительства!» – восхищенно подумала она. Фонари, установленные вдоль дорожки, создавали иллюзию невесомости, оторванности от мирского, серого и обыденного. Они мягким светом стелились по расщелинам камня, играя его рельефом и их воображением. Обстановка располагала к размышлениям и воспоминаниям.
 Дом приветствовал их звуком мраморного пола, запахом подаренных цветов, треском догорающих в камине дров. Они, не договариваясь, плюхнулись в удобные кресла напротив его пламени и еще некоторое время молча наслаждались светлыми всполохами, разрезающими темноту. Мрамор возле камина прогревался от костра, поэтому Настя скинула с себя туфли и с огромным удовольствием вытянула вперед ноги. Она ощущала эту живую энергию огня, которая теплом обдавала стопы, ласкала и убаюкивала свою хозяйку.
Анна смотрела на пламя и выхватывала в нем знакомые ей яркие вспышки, которые впервые увидела в хрусталике глаз Алекса. «Энергия, присутствующая во всем, только ждет момента, чтобы обнаружить себя внутри нас!» – вспомнила она его слова. Ее сознание все время возвращалось к нему, ища подобие его облика в любом проявлении окружающего мира. Как психолог она легко дала бы этому медицинское определение, но как женщина понимала, что влюбилась. Ей физически его не хватало. Словно пустота заняла его место рядом с ней, и ее необходимо было чем-то заполнить. Не поворачивая голову к Насте, Анна спросила:
– Ну что, колись, подруга! Откуда ты его знаешь?
– Я же говорила, учились вместе в Британии, – тихо ответила Настя. Она не смотрела на Анну, потому что была погружена в собственные размышления.
– У вас были какие-то отношения?
– Да нет! Ничего такого не было.
– Но вы так смотрели друг на друга... – не сдерживая своих эмоций, воскликнула Анна.
 Настя вздохнула и перевела взгляд на подругу. Анна сразу поняла, что исповеди не будет, впрочем, как и разговора по душам. А ей так хотелось поговорить о нем, узнать как можно больше. Потому что в душе что-то требовало продолжения этого яркого спектакля, пусть и в отсутствие главного героя. Ей хотелось знать о нем все.
– Ну ладно, потом как-нибудь расскажешь, когда будет подходящее настроение, – продолжила Анна.
– Хорошо! – с некой долей обреченности ответила Настя. – С тобой-то он как оказался?
– Будешь смеяться, но это мой пациент!
 Настя сосредоточенно посмотрела на подругу. Ее взгляд наполнился волнением и тревогой.
– Я слышала это от Алекса в шатре во время вашей беседы, но я приняла все за его очередной трюк. Он всегда выдает себя не за того, кем является на самом деле. Это его постоянное стремление завуалировать свою личность, принизить собственные возможности. Так он расслабляет оппонента, чтобы тот не понял, кто перед ним.
– Нет! Это правда. Представляешь, сам пришел ко мне на прием. Сначала мы долго общались на разные очень странные темы. Он говорил о мире, который скрыт от нашего восприятия, о нашей взаимосвязи с некоей энергией. Потом пытался убедить меня, что человек может находиться в нескольких местах одновременно, что-то там говорил о смещении времени. Я плохо все это запомнила. Я, в принципе, не особо слушаю бред своих пациентов. У меня другая задача, – Анна улыбнулась своим словам, но потом очень серьезно добавила: – Пока не произошло нечто необъяснимое.
 Она опять мысленно вернулась к событиям сегодняшнего дня, вспомнила острую и колючую силу его взгляда. Как он легко погрузил ее в состояние некоего транса, сосредоточив внимание мозга на внутренних ощущениях.
 Настя очень внимательно слушала Анну и от волнения незаметно для себя сжала ее запястье. Пульсация пальцев четко передала бешеный ритм сердца. Анна это почувствовала и попыталась как-то смягчить такую реакцию.
– У него выявились некоторые проблемы со здоровьем, но что это – пока не понятно! – сбивчиво произнесла она. – Я только пытаюсь разобраться и буду за ним наблюдать. Собственно поэтому он приехал со мной сюда, я его лечащий врач.
 Настя разжала руку и перевела взгляд в дальний темный угол комнаты. Сказанное ее взволновало.
– Ему что-то угрожает? – спросила Настя. Глаза ее были опущены, взгляд сосредоточен в одной точке, а голос дрожал от волнения.
– У него опухоль в мозге! Злокачественная или нет, этого без гистологии не понять. По крайней мере, свежие анализы никто не делал. Так или иначе, она давит своим весом на височную часть коры мозга, вызывая некоторые отклонения! – стараясь успокоить подругу, спокойным тоном ответила Анна.
– Чем я могу ему помочь?
 Анна сразу же вспомнила свой разговор с Максом, но озвучивать его доводы пока не стала, потому что информация еще не была проверена. «И все-таки, если Настя так влияет на состояние его крови, то может быть стоило попробовать это задействовать?» – подумала Анна.
– Наверное, только ты одна способна ему помочь!
– Я готова ради него на все! – тихо произнесла Настя. – Он ведь прекрасно знал, куда едет, и выбрал единственно возможный путь сюда попасть. Остается только понять, что у него в голове, что он на этот раз придумал.
 Анна в ответ только пожала плечами, явно не понимая логику рассуждений подруги. Но этого от нее и не требовалось, это были размышления вслух. Настя поднялась с кресла и направилась к накрытому по поводу дня рождения столу. Взяв бутылку рома Baсardi carta negro и два бокала, она спешно вернулась к камину.
– Настроение «укради, но выпей»! – произнесла она. – Поддержишь?
 Анна с улыбкой кивнула, понимая, что в этой ситуации от выпивки не отвертеться. Она взяла из рук Насти уже наполненный бокал, вдохнула в себя аромат терпкого напитка и радостно произнесла:
– За тебя подруга! Пусть все будет хорошо!
 Девушки синхронно опрокинули содержимое бокалов. После чего Настя подскочила с места и со словами «срочно надо апельсинку» кинулась обратно к столу. Через какое-то время, а лучше сказать – по истечении трех бокалов, перед ними на полу стоял поднос с различной закуской, полбутылки рома и пара пропитанных тушью салфеток. Алкоголь мягким туманом обволакивал женское сознание, раскрепощая и выпуская наружу внутреннюю боль. Он смачивал их иссохшие души, выдавливая накопившееся разочарование от жизни каплями слез. Девушки любят делиться друг с другом тем, чего не могут сказать своим половинкам. «Они не поймут, они грубы и примитивны». «Они не воспринимают полутона, им всегда нужно четкое руководство к действию». «Они не чувствуют женских кружевных сплетений». Все эти тезисы обычно всплывают в любом женском застолье и являются причиной их чистых слез. Такова природа, давшая женщинам красоту вместо физической силы и ставящая ее во главу их восприятия жизни. Анна и Настя к этому времени были уже изрядно раскрепощены влиянием алкоголя и теплом камина. А вышеупомянутые темы выкрасили белоснежные салфетки в маркий цвет расползающейся туши. Для Насти этот вечер стал настоящим потрясением, испытанием души на прочность перед натиском прошлых переживаний, эмоций и чувств, как оказалось, ко все еще любимому человеку. Столько сил, столько внутренней борьбы было потрачено, чтобы его забыть, вычеркнуть из воспоминаний, найти баланс в душе между реальностью и желанным. Столько лет она мысленно с ним прощалась и, как ей казалось, почти отпустила. Несмотря на то, что он снился ей каждую ночь, мерещился в толпе прохожих, она планомерно убивала в себе эту маниакальную зависимость, непонятную и непреодолимую силу притяжения. Однако стоило ему снова объявиться, как все давно забытое и спрятанное в самые дальние уголки души с новой силой вырвалось наружу. Как ни старалась она себя обмануть, убедить, что способна от него абстрагироваться, все на поверку оказалось самообманом. Ей не удалось забыть того, кто, как раскаленная окалина, проник глубоко в сердце и замер в нем без шансов на хирургическое удаление. И вроде бы все у нее хорошо: жизнь, которой многие явно позавидуют, любящий и внимательный муж, красивые дети, достаток и комфорт. Но все это – не то! Все лишается смысла, потому что манит-то ее к другому, только в его присутствии ее сердце бьется, как перепелка в клетке, и что-то теплое и приятное растекается внизу живота. Только его прикосновения приятны и желанны, только его дыхание согревает изнутри. И это понимание переворачивало сознание, разрушало выстроенное такой ценой счастье. «Неужели все, что я сделала за эти годы, было зря?» – мучилась в размышлениях Настя. Теперь ей хотелось выключиться из жизни, взять временный тайм-аут, забыться и осмыслить произошедшее. Реальность ее не радовала, и алкоголь открывал перед ней такую возможность. Его терпкое обжигающее пламя, не встречая внутреннего сопротивления, рьяно впитывалось и разносилось кровью по организму. Подсознание отпускало на волю потаенные мысли и они, воспользовавшись моментом, выстраивались в предложения, чтобы сорваться с языка. Нужен был только внешний толчок, психологическая привязка к чувствам, рвущимся наружу. И Анна это толчок совершенно случайно сделала.
– Не могу забыть его глаза, – тихо произнесла она. – И то, как он на тебя смотрел. Никогда прежде я не видела такого взгляда. Проникающего в каждую складку сознания. Это ощущается на уровне клеточного восприятия. Его желание защитить, закрыть собой от внешнего влияния, решить за тебя весь ворох твоих проблем. Удивительное ощущение. Необычное для простых людей. Он какой-то необыкновенный, я это сразу поняла.
 Настя повернула голову к подруге и внимательно на нее посмотрела. В ее глазах читалась ревность. Так реагируют, когда к твоему законному проявляется сторонний интерес. Восхищение иных людей объектом твоего обожания вызывает негодование, царапается в душе колючками неприемлемого. Хочется вскрикнуть и заявить свое право собственности на него, чтобы уже никто впредь не срывал вишенки с предназначенного только для тебя торта. Но Настя промолчала. Она отвела от Анны взгляд и уставилась на пламя догорающих в камине дров. Теперь оставалось только дождаться, когда ее эмоциональный фон достигнет предела и слова водопадом обрушатся в пространство. Все сказанное своим колебательным контуром вклинится доминантой в структуру вселенной и будет менять порядок течения событий. Инструмент, данный человеку с рождения, так легкомысленно и не по назначению используемый.
– Очень хочется покурить! – усталым голосом произнесла Настя.
 Анна молча расстегнула сумочку и достала пачку сигарет. Она редко курила, можно сказать, по привычке занимала себя этим процессом во время раздумий и отдыха. Вытащив из пачки две сигареты, она протянула одну из них Насте. Зубы привычно прокусили капсулу, и аромат ментола наполнил полость рта. Пламя зажигалки опалило края бумаги, и клубы сизого дыма наполнили пространство между ними и камином. Ароматизатор скрывал негативные последствия от курения, прятал дурной запах изо рта. Таким нехитрым способом производитель заманивает в это занятие следующие жертвы. Больше прибыли, меньше терзаний совести – единственный верный постулат для тех, кто делает деньги, подрывая здоровье других. После очередной затяжки Настя откашлялась и стряхнула пепел на край полупустого подноса.
– Последний раз курила пятнадцать лет назад! – посетовала Настя.
 Дым клубился, закручиваясь в потоках теплого воздуха, исходящего от камина, и тонкой струйкой вползал в его открытую полость. Пламя играло его структурой, вырисовывая на ней серо-сизые узоры.
– Луч света падал на его лицо, – неожиданно произнесла Настя. – Там были такие большие окна, и солнечные лучи нередко заглядывали к нам в аудиторию.
Она сделала еще одну затяжку и затушила сигарету.
– С первого взгляда, как только я его увидела, я как будто его узнала. Словно мы были с ним знакомы раньше, может быть, даже в прошлой жизни. Это вылилось в непреодолимое притяжение. И эти лучи на его лице, они высвечивали для меня его душу. Мы тогда были такими молодыми и чистыми, не прибитыми, как пыль, к этой поганой земле.
– Это было в Англии?
– Да, в Оксфорде! – ответила Настя. Ее мысли закружились в потоке воспоминаний, унося сознание в те далекие годы. Она помнила все до мельчайших подробностей, в красках и цвете, в лицах и декорациях.
 Оксфорд, 1998 год. Физико-математический факультет. Аудитория наполнена рассеянным вниманием студентов, без особого интереса вникающих в основы квантовой физики. Слова профессора Бейла в очередной раз выстреливали формулами в пустоту и рассыпались на мелкие составляющие звука, оседая пылью в статичном поле безразличия. Брусок мела скрипел по демонстрационной доске, оставляя частичку себя в замысловатых нелинейных уравнениях. Все катилось своим чередом, без всплесков и напряжения, не изменяя событийность собственным влиянием, словно подчиняясь неспешному потоку времени.
– Таким образом, опыт, проведенный Юнгом в 1803 году с пучками фотонов, доказал, что фотон, одновременно являясь частичкой, может вести себя, как волна. Причем проявляет он себя как частичка только при наличии факта фиксации его местоположения, – сказал Бейл. – Это явление называется интерференцией света. Оно указывает на то, что, находясь в каком-то определенном месте как частица, фотон одновременно с этим может присутствовать в любой части вселенной в виде волны...
 – ...пока его местоположение во вселенной не зафиксировано взглядом стороннего наблюдателя, – неожиданно прервала его лекцию фраза из аудитории. – Может, это подсказка?
Бейл развернулся в зал и стал внимательно всматриваться в лица студентов. Некая волна неожиданного оживления прокатилась у них в глазах. Сказанная с места фраза, словно камень, брошенный в воду, нарушила натянутую гладь вялотекущего процесса свежим диссонансом.
– Прежде чем мы разберемся, в чем вы видите подсказку, может, вам стоит встать и представиться? – произнес профессор, продолжая зрительно выискивать своего «научного» оппонента.
– Так я стою, – ответил ему улыбающийся парень, продолжая при этом сидеть за партой. – Можно сказать, вероятность того, что я стою, согласно квантовой физике, равна вероятности того, что я сижу. Ведь квантовая физика отличается от классической наличием противоречий, я бы сказал – юмора.
– Очень точно сказано, – с улыбкой подхватил это замечание профессор Бейл. Ему самому понравился неожиданный поворот течения лекции. Развязавшаяся дискуссия между ним и студентом немного освежила ее ход и обещала вылиться в нечто новое и интересное. – Так в чем, по-вашему, подсказка?
Парень встал со своего места и быстрым шагом сбежал вниз к демонстрационной доске. Подойдя к преподавателю, он молча вытянул перед собой руку, в которую Бейл послушно опустил исчерканный брусок мела. Через секунду на доске стали появляться формулы, графики и схема проведенного Юнгом опыта.
– Начнем с того, что фотон в начале опыта проходил в две щели одновременно. Парадоксально, но это доказывало то, что материальный объект может находиться в разных местах в одно и то же время. Это все равно, если бы я мог одновременно сидеть на вашей лекции и в соседнем баре за пинтой пива. Правда, здорово? По крайней мере, я бы был не против.
Аудитория оживилась звонким смехом.
– После этого Юнг, желая понять, как это происходит, установил датчики фиксации местоположения фотона, дабы понять, в какую же щель проходит фотон, либо убедиться, что он все-таки ныряет в обе. Результат оказался еще более парадоксальным: фотон стал проходить исключительно через одну из щелей. Работают датчики – все нормально, все по законам классической физики. Выключаешь датчики – на экране, находящемся за щелями, наблюдается интерференция света, то есть фотон опять начинает нырять через две щели одновременно. Еще более поразительным показался тот факт, что если при включенных датчиках визуально не зафиксировать результаты опыта и стереть с них данные, то интерференция повторяется. Фотон словно заигрывает с испытателем, предлагая тому себя поймать.
 Легкое оживление свежей волной прокатилось по аудитории. В глазах студентов искрами заблестела живая страсть научного познания. Пересказанная простым языком суть эксперимента уже по-другому была воспринята усталым мозгом, отозвавшись в нем всплесками любознательности.
– Из этого можно сделать вывод, что для фотона важен сам факт наблюдения за ним со стороны. Его скорость, как частички света, постоянна во всех уголках вселенной, то есть он присутствует повсюду одномоментно. Все, что мы видим при помощи зрения, – всего лишь эффект давления фотона на зрительный нерв. Мы видим лишь то, от чего отразилась частичка света, попавшая к нам в глаз. Потом мозг все это анализирует и сопоставляет, выдавая визуальный ряд. Таким образом, мир, который мы видим, – всего лишь проекция нашего сознания, выбор между разными вариантами возможностей. Мир, который мы знаем и в котором живем, это всего лишь отражение в нашем мозге. На самом деле он выглядит по-другому или мог быть иным, – закончил он свое выступление.
– Как вас зовут, молодой человек?
– Мое имя вам ничего не скажет, оно лишь отпечаток моего присутствия в вечности, – ответил он.
– Ну хорошо! – не стал настаивать на своем профессор. – То есть вы утверждаете, что объект существует, пока мы его видим? По этому поводу замечательно высказывался Альберт Эйнштейн: «Неужели вы думаете, что Луна существует только тогда, когда вы на нее смотрите?»
– Вспомните опыт Юнга. Если без фиксации результата стереть память на датчиках, то окажется, что фотон опять проскакивал в две щели одновременно, – парировал аргументацию профессора Алекс. – Память, вот что является определяющим фактором сохранения той конструкции мира, которую мы зафиксировали в своем сознании! Вот перед вами дверь, и если бы вы не знали точно, что за ней находится, Вы бы с равной долей вероятности, открыв ее, могли оказаться как в Париже, так и Пекине. Таковы казусы квантовой физики. Ее парадоксы указывают на то, что материальный объект может находиться в разных частях вселенной одновременно. Он также способен мгновенно исчезать в ее центре и возникать на отдаленных границах.
– Но это невозможно с позиции здравого смысла, – постепенно закипая от обилия противоречий, произнес профессор Бейл. – Ну хорошо… Допустим, вы нашли новое объяснение такому явлению, как интерференции света. Факт спорный, но допустимый. В чем же, по-вашему, заключается подсказка, о которой вы говорили?
 Студент опустил голову и сосредоточился на внутреннем процессе мышления, выискивая слова, избавленные от сухой научной терминологии. Он пытался подобрать живые образы для описания сути явлений вселенского масштаба.
– Девяносто пять процентов окружающего нас мира составляют темная материя и энергия, о свойствах которых мы ничего не знаем. Мы не можем понять механизмы взаимодействия этих субстанций, не можем представить, насколько они разумны. Согласно квантовой физике, во вселенной нет обособленных объектов, все в космосе взаимосвязано: планеты, галактики, человек… Это лишь отдельные элементы единой квантовой системы, подвижной и разумной. Человеческий глаз способен увидеть лишь узкий спектр светового излучения, а наше сознание воспринимает реальность слишком узко, уменьшая возможности проявленного мира. Все что нас окружает – это лишь проекция нашего коллективного сознания. Мы живем в мире, который способны воспринять. Дикость и жестокость, которые творятся в нем, – лишь проявление нашей внутренней сути. Фотон не обнаруживает себя как частица, пока наше сознание не зафиксирует его присутствие в определенном месте. Ничто не проявляется в материальном мире, пока наше сознание это не отобразит. В наших руках находится уникальный инструмент, с помощью которого мы становимся участниками сотворения материального мира, фиксируя его своим сознанием. Все, что мы видим вокруг себя: звезды, планеты, материальные объекты – проявлено в реальности благодаря сознанию стороннего наблюдателя, то есть нас. И мы можем на все это влиять. Ведь множество вариантов так и остается в параллельных мирах, существующих рядом с нашим видимым миром. Достаточно изменить себя, чтобы поменять все вокруг. Достаточно расширить собственное сознание, чтобы наполнить окружающую реальность новыми возможностями. Достаточно скорректировать собственные приоритеты, чтобы наполнить новыми красками зарождающийся день. Это нам хочет подсказать элементарная частица фотон, когда играет с нашим воображением.
 Он сделал паузу и выдохнул, снимая нависшее напряжение. Его слова струнами звенели в воздухе аудитории, которая после размеренного состояния расслабленности приобрела некую настороженность дикого зверя. Произнесенные им фразы обволакивали сознание сидящих студентов своей простотой и лаконичностью и вместе с тем таинственностью мысли.
– Мы ведь не так далеко ушли от своих звериных корней. Технологический прогресс – это иллюзия продвижения вперед. Лишите человечество электричества и двигателя внутреннего сгорания, и оно снова окажется на пороге Средневековья. Наше внутреннее развитие никак не изменилось с тех времен. Скупость в визуализации действительности и узость мышления постоянно рождают в нашем сознании образы врагов. Насилие и враждебность наполняют наши души, от этого – перманентные войны и конфликты. Мы можем все это прекратить, надо просто взглянуть на мир по-другому.
– Это очень красивая теория, – задумчиво произнес профессор Бейл. – Но слишком идеалистичная, чтобы быть правдой. Хотя парадоксы квантовой физики именно к таким выводам и подталкивают, но... Я согласен, многое из того, что вы сейчас обозначили, действительно существует. Элементы в квантовой системе ведут себя очень странно, иногда кажется, что разумно, с каким-то присущим им чувством юмора. Все на свете не локально, элементарные частицы тесно связаны между собой на некоем уровне за пределами времени и пространства. Но утверждать, что весь мир – лишь отражение нашего сознания, по крайней мере, слишком смело. Пока, я надеюсь.
– После этого они оба замолчали, и в аудитории воцарилась тишина, – закончила свой рассказ Настя. – А я смотрела все это время только на него, ничего не слышала, ничего не понимала из того, что он говорил. Мое внимание было сосредоточено на его глазах. И я почувствовала, как что-то переключается у меня в сознании, невидимые тумблеры в моей душе перевели ее в возбужденное состояние – и она замерла в предвкушении волшебства. Я никогда не чувствовала себя такой счастливой, как в те минуты.
 Анна сразу вспомнила свои ощущения, которые испытала, сидя с Алексом на одной скамейке в шатре. Они полностью совпадали со словами Насти.
– Да, взгляд у него действительно гипнотический… – озвучила вслух свои мысли Анна.
– Он не такой, как все! И мне так всегда хотелось понять, что творится в его голове! В университете Алекс был странный, но всегда – в центре внимания. Были такие, кто подтрунивал над ним, считая его сумасшедшим. Многие его не понимали. Он говорил, что некие силы пытаются испоганить человеческую сущность, окунуть ее в пучину страсти и разврата. Он считал, что сексуальные извращения являются самым действенным их оружием, отмычкой человеческих душ. Стирание границ интимного стыда превращает нас в зверей с животными потребностями. И он видит эти силы в глазах людей. Сейчас, оглядываясь назад, понимаешь, что он был прав. Люди уже ничего не стесняются, выставляя напоказ свою сексуальную примитивность, как кошки в соседском палисаднике.
– У меня на приеме он говорил про возможность моментального перемещения в пространстве, оставаясь при этом невидимым для постороннего взгляда, о присутствии вокруг нас энергии, обладающей интеллектом и проявляющейся в нас эмоциональными всплесками. Даже демонстрировал мне на ладони некое силовое поле… О своих видениях и многом другом, – задумчиво произнесла Анна. – Честно говоря, я не придала этому значения, мало ли что мне приходится слышать в стенах моего кабинета? Ты думаешь, стоит отнестись к его словам всерьез?
 Настя поднялась с кресла и налила полные бокалы рома. Протянув один Анне, она посмотрела ей в глаза с некоей ухмылкой и тут же, без слов, наполовину опорожнила свой.
– Не знаю! – сухо ответила Настя. Было видно, что она не хотела это обсуждать либо что-то скрывала. – Он говорил мне об этом, но я никогда не просила у него доказательств, мне было без разницы, может он это или нет. Я хотела лишь одного – чтобы он всегда находился рядом со мной. Меня к нему тянуло, и ничего с этим поделать было невозможно. Нам всегда приписывали некий роман, хотя по факту мы ни разу не прикасались друг к другу. Но все были абсолютно уверены, что мы умело скрываем наши интимные отношения. Не знаю почему, но ему от меня этого не было нужно. «Мы душами соприкасаемся!» – так он отвечал на шутки друзей. Я хотела быть рядом с ним всегда, неразлучно. А он просто держал меня в поле зрения. Нет, он был рядом, но не так, как мне того хотелось. Он был сам по себе и не со мной. Я по наивности ждала от него обычных поступков, ухаживаний, какого-то внимания. А их не было, и мне показалось, что я придумала себе его любовь.
 После этих слов Анна заметила в уголках глаз у подруги едва различимые капельки слез. Скрытые от посторонних переживания сейчас сгустками соленой жидкости пытались вырваться наружу, выставляя их напоказ окружающему миру.
– Одно ты должна знать про него, Аня! Он никогда не задает вопросы, потому что не верит в искренность признаний. Он уверен, что знает ответы наперед.
 Анна мысленно вернулась к диалогам с Алексом, пытаясь найти опровержение словам Насти. Но чем больше она погружалась в атмосферу их беседы, тем отчетливее проявлялась правота ее слов. Даже если он и задавал вопросы, то лишь для того, чтобы самостоятельно привести собеседника к искомому результату.
– Он считывает информацию по-другому, он замечает все: твое дыхание, изменение тембра голоса, мимики, направления взгляда. В самом вопросе он выставляет психологические противоречия таким образом, чтобы спровоцировать твое подсознание на эмоциональный всплеск. Иногда мне казалось, что он слышит, о чем я думаю, еще до того, как я оформлю в слова свой ответ. Его действия, на первый взгляд, лишены последовательности и логики. Он просто оставляет по одному кирпичику в разных местах внутри твоего пространства. И так – изо дня в день на протяжении многих лет, и ты к этому привыкаешь. Ты не видишь в этом опасности, потому что лишена возможности понять весь замысел. Его действия растянуты во времени, и поэтому сознание не может их связать в единую систему, пока однажды вокруг тебя не вырастут стены лабиринта, из которого только ему одному под силу тебя вывести.
– Зачем ему это?
– Чтобы привести тебя к цели, которую он для тебя определил! В его спектакле каждому отведена своя роль.
– И какова моя роль?
– Я этого не знаю. Но из всех психиатров Москвы он выбрал именно тебя.
 В любой другой ситуации Анна скептически улыбнулась бы, но все, что касалось Алекса, изначально не вписывалось в понятные ей схемы поведения.
– Это могла быть случайность…
 Настя хотела промолчать, но в пылу эмоционального возбуждения не сдержалась:
– В его действиях не бывает случайностей! – воскликнула она. – Я только потом поняла, почему он сторонился меня. Он боялся эмоционально привязать к себе, как будто знал, что произойдет.
 Анна удивленно посмотрела на подругу, пытаясь понять суть сказанного. Однако взгляд Насти был спрятан в пучинах воспоминаний. Ее голос дрожал, но она продолжила рассказ.
– Однажды из университета Кардиффа пришло приглашение к участию в какой-то там научной конференции. Деканат рекомендовал делегировать Алекса. Расчет был прост: готовиться ему не надо, он и так мог говорить часами на любые научные темы. И к тому же, ехать в Уэльс в то время, когда должен был проходить выпускной в нашем университете, никто не хотел. А Алекс согласился. Сразу, без каких-либо условий. И все остались довольны. Еще бы! Такой подарок – и без лишних трат! – Настя опустила взгляд и задумчиво произнесла: – Он как будто что-то знал, словно предвидел случившиеся события. Так долго на меня смотрел перед отъездом, с какой-то обреченностью. А я гладила его волосы и всматривалась в лицо, пытаясь понять, что с ним происходит, что не так?
 Настя опустилась на пол рядом с креслом, вытянула вперед стройные ноги, подставляя стопы ближе к огню. Полупустой бокал стоял рядом, играя бликами пламени. Анна слушала подругу внимательно, стараясь не задавать лишних вопросов, дабы не сбить порыв, который случайным образом вынес наружу воспоминания после долгих лет молчания. Что послужило поводом для такого откровения, ей было уже неважно. То ли алкоголь, то ли неожиданная встреча с тем, кого Настя пыталась столько лет забыть. Неважно. Ей сейчас необходимо было выговориться, выпустить из души эту боль, чтобы стало хоть немного легче. И Анна сейчас была той отдушиной, тем человеком, который все выслушает и похоронит в глубинах памяти. В этом Настя не сомневалась.
– В тот вечер я была сама не своя! – продолжила Настя. – Все скопом навалилось. Я обиделась на него, ведь он мог остаться и не ехать. И этот его странный взгляд при расставании… Я ничего не понимала. Мне захотелось спрятаться от всех, уткнуться в подушку и реветь от бессилия. Я закрылась у себя в комнате, чтобы ничего не слышать и никого не видеть. Полная тишина. Лишь изредка прорывались хлопки фейерверка и басы играющей на балу выпускников музыки. Вокруг царило настоящее безумие, веселье и смех. А я оставалась одна, в темной комнате, без внимания и ласки того, кого любила больше всего на свете. До этого я глупо мечтала и надеялась, что хоть на выпускном он станет ко мне ближе, чем обычно.
 Настя замолчала. Воспоминания вновь погружали ее в те события. Эмоционально пережитое врезается в память особенно сильно и ярко.
– Его отъезд оставил тебя без защиты! – неожиданно произнесла Анна. Она как психолог сразу увидела связь в цепочке этих событий. Эмоциональная привязанность Насти к Алексу, судя по всему, была слишком сильна. Несмотря на то, что они были ровесниками, он был для нее некой внутренней опорой за счет своей харизмы и, что называется, гендерного различия между ними.
– Господи! Я была молоденькая и неопытная дурочка, что я тогда понимала в любви? Мне хотелось тепла, ласки, нежности. Дарить самой и получать от него. А у него даже в этом были свои зарубки. Собственное представление.
Она плеснула со злости остатки рома в костер, и тот вспыхнул на миг яркими языками.
– Не помню, когда появилась Эллен, моя соседка по комнате. Она все крутилась вокруг меня то жестикулируя руками, то пытаясь меня ими обнять. Постоянно говорила, что сегодня такой вечер, который бывает один раз в жизни, и мое затворничество – преступление перед собой. «Ну давай, теперь три дня не выходи из комнаты, страдая от разлуки! В конце-то концов, он о тебе не подумал, когда давал согласие ехать в этот чертов Кардифф. Ведь мог же отказаться и не бросать тебя тут одну!» – выпалила она мне. Да! Она слишком хорошо меня изучила. Я готова была ждать его там, сколько потребуется, но только не после этих слов. Тут мой эгоизм взял вверх! «К черту все!» – помню, выкрикнула я. – «Я не останусь здесь одна. Не сегодня!»
– Эллен помогла мне быстро собраться, и мы отправились в самую гущу веселья.
 Анна заметила, как маленькие ладони Насти сжались в кулачки с такой силой, что костяшки на руке побелели. Воспоминания заставили ее спрятаться от всех, свернуться в маленький клубок, как ежик, иголками наружу, и никого к себе не подпускать.
– И там произошло что-то ужасное? – спросила ее Анна.
 Настя посмотрела на нее взглядом, наполненным отрешенностью и болью. Она не собиралась об этом рассказывать, но подруга считала самое главное в ее судорожных импульсах. То, что столько лет было спрятано от всех, сейчас настойчиво пробивалось наружу. Так устроена психика человека: гнетущие ее боль и обида рано или поздно вырываются на волю, избавляя душу от своего смрада. Иногда нужно кому-то выговориться, чтобы каждый раз не возвращаться в мыслях к убивающей тебя боли.
– Это был выпускной, после которого все разъезжались по своим домам, странам, направлениям жизни. Последний день вместе, после которого ты уже никого не увидишь, а если захочешь, то и тебя никто не найдет. Идеальная возможность замахнуться на желаемое, проявить свою истинную суть, не опасаясь последствий. Предают обычно трусы, и они всегда выбирают момент, когда точно уверены в собственной безнаказанности.
– Я, кажется, понимаю, о чем речь, – пытаясь остановить подругу, произнесла Анна. Она знала, что такие откровения могут стоить той нервного срыва. Но Настя продолжила свой рассказ.
– Я много не пила, но почему-то смутно помню обстоятельства, при которых мы оказались в одном из корпусов университета. Там была вечеринка не для всех, только избранные и только по заранее согласованной договоренности. Там все было по-другому – музыка, выпивка, кто-то даже притащил с собой дурь. Они украсили один из актовых залов и веселились. «Отныне и навсегда – все без ограничения!» – таким был лозунг вечеринки. Это были не рядовые выпускники: отпрыски влиятельных семей и попечителей университета, дети чиновников высокого ранга из разных стран мира. Во время учебы в университете они всегда держались обособленно с надменным превосходством над другими. Я никогда раньше с ними не общалась и чувствовала себя некомфортно среди них. Я захотела уйти, однако Эллен была настойчива, она попросила не бросать ее одну.
Настя закрыла лицо руками, уперев основание ладоней в мокрые от слез глаза. Это была попытка сдержать их непослушное движение, физически преградить им путь.
– Господи, если бы я только знала, если бы я понимала, что происходит. Эллен хотела поговорить со Стивом Адамсом, местным идолом всех слюнявых дурочек. И я ей нужна была для психологической поддержки. Не знаю, что она в нем нашла… По нему многие в университете сходили с ума, меня же от него тошнило. Было время, он пытался со мной заигрывать, строил вокруг свои круговерти. Но меня он не интересовал. Особенно противны были его попытки дотронуться до меня. Я вообще не люблю, когда ко мне прикасаются без моего разрешения. Какое-то время я даже избегала тех мест, где могла с ним пересечься. Но он все равно находил возможность достать меня. Так было, пока не появился Алекс. Я не хотела ему говорить об этом, побоялась, что это может закончиться плохо, но он сразу понял, в чем дело. Ему не надо было ничего объяснять. Он видит людей насквозь, считывает с них информацию, которую они тщательно прячут от других.
 Настя выпрямилась, смахнула копну волос с плеч назад и где-то в глубине души тихо улыбнулась своим воспоминаниям. Ее профиль с правильными линиями выглядел великолепно и светился от внутреннего счастья. Удивительно, как по-разному отображаются на лице человеческие эмоции, в какие разные цвета раскрашивают его душу, высвечивая наружу свой оригинальный колор!
– Алекс был немного ниже Стива и не так атлетически сложен, но стоило им случайно пересечься, как Стив поникал. Это было удивительно: не было ни стычки, ни какой-либо словесной перепалки. Ничего! Стив как будто увидел силу, скрытую в Алексе, и уступил, – улыбка Насти стала еще шире и заметнее. Она явно наслаждалась воспоминаниями о нем. – Я была тогда такой счастливой.
– Что произошло там, на вечеринке? – попыталась ее вернуть к воспоминаниям Анна. Настя сразу помрачнела, стиснутые зубы проступили на лице острыми скулами. Она снова потянулась к сигарете. Хруст капсулы, щелчок зажигалки, пламя, опалившее край папирусной бумаги. Все эти действия давали ей время перебороть внутреннее отвращение от пережитого. До сих пор события того вечера заставляли ее тело судорожно сжиматься, а голос дрожать. Нельзя сказать, что Анна не понимала, о чем пойдет речь, но женское любопытство и изыскательский ум хотели услышать финальную часть истории. И она искусно подтолкнула подругу к продолжению рассказа.
– Я уже говорила, Эллен хотела поговорить со Стивом. Мы поднялись на второй этаж в одну из аудиторий. Это была небольшая лабораторная в конце коридора, а по мне – так мрачный тупик. Там редко появлялись преподаватели, поэтому студенты часто использовали эту комнату для «секретных» разговоров. Это была некая штаб-квартира нашего факультета. Когда мы вошли, дверь закрылась. Обернувшись, я увидела Стива, который зачем-то запирал ее на ключ… и только потом тех троих.
 Настя замолчала. Нервно кусая губы, она заплакала. Время не затянуло ее раны. Незначительное прикосновение к ним отзывалось такой вот болью.
– Не продолжай! И так все понятно, – прервала ее Анна. Ей вдруг стало стыдно за свое желание углубиться в эту историю, тем самым подвергнув подругу сильному эмоциональному испытанию. Есть вещи, которые ни забыть, ни простить невозможно. Их лучше не вытягивать из-под пыльного одеяла памяти.
– Ты не представляешь, как это противно! – морщась от отвращения, процедила Настя. – И главное – за что?
– За то, что посмела быть счастливой! Чужое счастье многим мозолит глаза? Ты ведь сама сказала, что он крутился вокруг тебя при том, что твоя соседка по комнате сходила по нему с ума. Она красовалась перед ним, угождала, следовала любому его желанию. Она была готова на все, чтобы заслужить его внимание. Но его интересовала ты! Ревность и зависть – подлые подруги чужого счастья. Она видела в тебе причину, по которой он не обращает на нее внимание. Он же не смирился с твоим отказом. Так и появилась объединяющая их цель – унизить, растоптать тебя! Тут их интересы сошлись, и он использовал ее, чтобы заманить тебя в ловушку. Все насильники, по сути своей, ничтожные людишки. Они никогда не действуют, пока видят опасность для себя. Страх мешает им проявить свое обличье. Предательство – вот их оружие! Что и произошло. А у Эллен была женская ревность из разряда «чем ты лучше других?». И Стиву угодить, и тебя втоптать в грязь. Неудачники вечно стремятся всех опустить до своего уровня, потому что воспарить нет ни сил, ни таланта.
Анна была вне себя от ярости. Разложить эту ситуацию по полочкам для нее не составляло труда. Но было в ее рассуждениях еще что-то, что не встраивалось в общую картину. Алекс! Мог ли он знать, что произойдет? И если знал, то почему уехал?
– И как тебе удалось оттуда выбраться? – спросила Анна.
– Я не помню! Пыталась сопротивляться, но безуспешно. Все было как в тумане. Я просто хотела, чтобы это быстрее закончилось. В итоге отключилась. – Настя вытерла слезы и затушила сигарету. – Очнулась уже утром в соседнем помещении на деревянной скамье.
– И ты никому об этом не рассказала? Не заявила на этих подонков в полицию? Не отомстила?
– В этом уже не было необходимости! – Настя плакала. Слезы текли по щекам, смывая вместе с тональным кремом маску успешной и сильной женщины. – На следующий день я собрала вещи и улетела в Москву!
– То есть как это – не было необходимости? – эмоционально воскликнула Анна, но тут же осеклась.
 Анна знала, что большинство жертв, подвергшихся насилию, пытаются этот факт скрыть. Страх сковывает их волю. Страх перед насильником, перед реакцией социума, перед разрушенным будущим. Хочется поскорее спрятать этот позор в далекие закоулки сознания, забыть и не вспоминать никогда, как страшный сон, произошедший не с тобой.
– Алекс узнал о том, что случилось? – спросила Анна.
– Нет! В тот вечер он был в Кардиффе, выступал на конференции. Он не оставил камня на камне от их околонаучных изысканий. Он всех покорил своим выступлением!
 Анна заметила, как поменялась интонация и мимика Насти, когда она вспомнила про него. Она увидела искры света в ее глазах и счастливую улыбку. Где-то в глубине души Анна позавидовала подруге, этому теплому чувству, которое наполняло ее изнутри и служило оберегом от несчастий. Каждая женщина мечтает, чтобы ее однажды накрыло вот такой же волной безусловного притяжения к родной душе.
– В тот день в Кардиффе он в первый раз упал! После выступления, в коридоре конференс-холла!
– Что значит – упал?
– Умер. У него случилась клиническая смерть.
 В голове Анны тут же всплыли строки из медкнижки Алекса, которую она читала сегодня в кабинете. «Последствия этого падения вызвали у него необратимые изменения. Значит, это произошло в Уэльсе! – сделала заключение Анна. – И скорее всего там ему и оказали первую помощь. А значит, есть возможность через определенных людей ознакомиться с документами, которые прольют свет на всю эту историю».
– Когда я об этом узнала, меня сразу пронзила одна мысль – он умер, потому что в эти минуты «убивали» меня... – с дрожью в голосе произнесла Настя.
– Откуда ты узнала о том, что с ним случилось?
– Они позвонили мне, медперсонал из больницы, куда он попал.
– Почему именно тебе?
– По последнему номеру в телефоне. Это был единственный номер в его телефоне. В тот момент я была уже по пути в аэропорт, чтобы улететь в Москву.
– И ты поехала к нему в Кардифф, в больницу?
 Настя опустила голову и замерла. Лишь потрескивание дров нарушало образовавшуюся тишину. Потом она подняла глаза на Анну и тихо произнесла:
– Нет!
В этом коротком слове было столько отчаяния, что Анна немного опешила.
– Я не смогла заставить себя вернуться к нему после того, что случилось.
 Слезы текли по ее лицу, а губы дрожали.
– Я вычеркнула себя из его жизни. Навсегда.
 Анна отвела взгляд в сторону. Все дальнейшие вопросы были бессмысленны. Никогда ранее она не видела свою подругу такой искренней и беззащитной. Всегда жесткая и волевая, с постоянной улыбкой на лице, она всем казалась успешной и бесконечно счастливой, в любой компании становясь центром притяжения мужских взглядов. И при этом была со всеми нарочито холодна. Анна со своей любознательностью зашла слишком далеко. Теперь нужно было как-то изменить ход разговора.
– Любишь его до сих пор?
 Настя лишь саркастически улыбнулась.
– Этого ведь не скроешь! В твоих воспоминаниях о нем столько тепла и света, который струится из твоей души. Такое не сыграть! Это то самое чувство, которое делает тебя совершенно другой, не такой, какой я тебя знала.
– Да, люблю. Всегда любила. Только его одного. Только с ним я была по-настоящему счастливой. Ты можешь меня осуждать, но мне почему-то абсолютно не стыдно.
– За счастье не может быть стыдно, – резюмировала Анна, а потом, задумавшись, добавила: – А он тебя любит?
– Очень! Я даже не представляла, что так сильно!
– До сих пор?
 Настя, поджав губы, молча кивнула в ответ. Ее лицо светилось счастьем от возможности говорить о нем, не скрывая чувств, не подбирая слов, не пряча загадочную улыбку.
 Такой ответ расстроил Анну. Она все еще питала надежду примерить на себя «чужую рубашку». Слишком уж зацепила ее магнетическая сила и уверенность в себе Алекса, слишком хорошо ей было рядом с ним. Такое чувство приходит редко, и расставаться с ним по доброй воле не захочет никто. Но это было чужое счастье.
– А как же Виктор?
– А что – Виктор? – Настя  взяла паузу, чтобы продышаться от нахлынувших чувств. – Когда я вернулась в Москву, то сразу устроилась на работу. Мне хотелось быстрее окунуться в трудовую рутину, чтобы не оставалось свободного времени на воспоминания, которые постоянно возвращали меня в Оксфорд. Уже не хватало слез плакать об Алексе, грезить его объятиями, надеяться, что он найдет меня в череде своих грандиозных дел. Он всегда мыслил глобально. Видимо, поэтому и не заметил моей маленькой любви. Виктор же стал тем, кто сумел меня отогреть. Он наполнил мою жизнь новым смыслом, иным пониманием любви. Все, что он делал, он делал для меня. Чтобы мне было хорошо и комфортно. И я стала к этому привыкать. Виктор в тот момент оказался островком стабильной безопасности, за который зацепилась моя душа. Мне ведь тоже хотелось жить нормально. Понимаешь, нормально? В достатке, в комфорте рожать детей и иметь возможность обеспечить им самореализацию в будущем. А для этого, подруга, нужны деньги, связи, положение в обществе.
Настя выдохнула и с какой-то фатальной обреченностью продолжила:
– Я же говорила, что вычеркнула Алекса из своей жизни! Я думала, что после этого я ему не нужна! После этого мне было уже без разницы, с кем.
 Анна промолчала. Она, как женщина, прекрасно понимала ее. За многие годы их дружбы, она была свидетелем колоссальных усилий, через которые Настя смогла выстроить свою жизнь. Преодолеть столько негатива и неприязни к себе со стороны завистников, наладить отношения со всеми и даже своих недоброжелателей сделать своими союзниками – под силу было только ей. Благодаря своему таланту и выдержке, трудолюбию и последовательности, она сумела превратить свою жизнь в яркий праздник для всех, кто входил в орбиту ее семьи. С красивой улыбкой на лице, искрящимися глазами, она не давала повода усомниться в своем счастье. И при этом все время носила внутри души бесконечную боль, ничем невосполнимую потерю, результат одной дурацкой ошибки.
 В молодости жизнь кажется бесконечной, а возможности – неисчерпаемыми. В молодости не задумываешься о последствиях, уверен, что всегда будет время все исправить. Не понимаешь, что поступки, которые разворачивают жизнь от успеха к катастрофе, – до элементарности просты и не заметны. У них нет масштабности, они не выпячивают себя наружу яркими красками, но в итоге в корне меняют всю жизнь. И ничего уже не переиграешь!
 Анна прекрасно понимала, что сейчас творится на душе у Насти. Жизнь иногда с сарказмом отвечает нам на наши чаяния. Там, где вершатся людские судьбы, умеют искусно посмеяться над нашими планами с присущим только им чувством юмора. «Сегодня она встретила Алекса, и в ее душе все перевернулось. Тщательно скрываемые чувства снова зазвенели переливами в душе. Но в противовес этому – вся ее жизнь, все ее достижения, добытые с такими усилиями. Они будут казаться ей бессмысленными. Сегодня она счастлива от возможности видеть свою первую любовь, но завтра именно она станет причиной ее внутреннего напряжения, – подумала Анна. – Эти «юмористы» всегда ставят нас перед выбором: яркие чувства или давно налаженная жизнь, к которой уже привык и знаешь, чего ждать за поворотом. Они почему-то никогда не предлагают безапелляционных вариантов. Всегда есть вилка – желаемое или возможное? Синица в руках или журавль в небе? Человек, которого любишь, или человек, от которого у тебя дети? Они – за свободный выбор! За возможность нам самим перевернуть свою судьбу, четко и бесповоротно указав на действительно важное для себя. После этого они в своих мастерских начнут выстраивать очередность событий, встраивать в них подходящих людей с определенными для них задачами. Проблема в том, что только они знают сценарий этого спектакля, и потому все пойдет не так, как ты это себе представлял. А по истечении срока перед тобой, как перед зеркалом, предстанет результат твоего выбора, и ты поймешь, стал ли после этого счастливым или нет. Такая вот психологическая игра, и для каждого в ней свой урок».
 Она присела рядом с Настей и нежно ее обняла. Объятия – это как чувство, переданное через прикосновение. Попытка согреть своим внутренним теплом, обеспечить внешнюю защиту. Объятия – это попытка показать человеку, что он не один, ибо одиночество делает бессмысленной саму жизнь.
 Две девушки с размазанной от слез косметикой молча смотрели на пламя в камине. Каждая думала о своем, таком непонятном для логического мужского сознания, таком эфемерном с точки зрения материальной значимости, но самом важном в жизни чувстве – любви. Иногда женщины могут себе позволить такую слабость, как откровение, иногда просто нужно выговорить кому-нибудь свою боль. Иначе нежная женская душа может не выдержать и зачахнуть, как цветок под напором холодов.
 Негромкий стук в дверь прервал их уединение. В проеме показался сотрудник охраны. С присущей ему прямотой он выпалил:
– Анастасия Павловна, вы просили посмотреть по камерам одного из гостей. Там помехи сплошные при воспроизведении записи. Мониторы показывают, никаких проблем, а запись просмотреть не получается. Мы уже вызвали специалиста из конторы. Он через полчасика появится и все исправит.
– Хорошо, – ответила ему Настя.
 В этот момент пламя в камине без видимых причин ярко вспыхнуло, облизывая края топки своими огненными языками. Настя замерла от неожиданности. Потом напряглась, как будто прислушиваясь к любому шороху и всматриваясь в полутени на паркете. Ее явно что-то насторожило, но она постаралась этого не показать. Обернувшись к Анне, она взволновано произнесла:
– Послушай, я тебя задержала, наверное? Степан, попросите водителя отвезти Анну до самого подъезда, – потом, наклонившись к подруге, обняла ее и поцеловала в щеку. – Извини, Аня, потом всю объясню!
 Анна не сразу поняла такую резкую смену ее настроения, но по инерции кивнула головой и тут же поднялась с паркета, поправила платье и взяла в руку брошенную на кресло сумочку. Настя выпрямилась вслед за ней. От былого расстройства и печали не осталось и следа. Глаза снова засверкали искрами и стали такими загадочными, как будто скрывали в себе сотню маленьких секретов. Анну всегда удивляла способность Насти мысленно дистанцироваться от происходящих событий. Она словно стряхивала с себя, как пыль, весь негатив, который не вписывался в её виденье бытия. Она умела раскрашивать черно-белые картины жизни в свои яркие краски. С точки зрения психиатрии уход от оценки реальности не есть норма поведения. Но в том-то и фокус, что в случае Насти реальность сама подстраивалась под тот сценарий, который крутился у нее в голове. По мановению волшебной палочки все вокруг становилось таким, каким она себе рисовала. Это был ее залог успеха, ее талант подстроить мир под себя. Она умела радоваться обычным вещам, улыбаться лучам солнца, подолгу рассматривать снежинки и бесконечно долго любоваться океаном. В ее голове всегда звучала музыка, а в сердце было тепло от счастья. Такой ее знали все. Но у этого счастья была и оборотная сторона.
 Анна шла по дорожке к ждущему ее автомобилю. Разноцветные огни раскрашивали сад и дом уже по-другому. Вся мишура теперь смотрелась нелепо и неуместно в сравнении с тем, что творилось у нее в глубине души. «И все-таки Настя молодец! – подумала Анна. – Пережив такое, она смогла сохранить в душе любовь, выплескивая ее наружу сочными цветами».
 Хлопок двери автомобиля обособил ее пространство и сконцентрировал сознание на анализе произошедшего. Это был трудный и очень насыщенный событиями день. Услышанное давало пищу для размышлений, переосмысления базовых понятий собственного отношения к жизни. Сегодня основы ее мировоззрения были безжалостно уничтожены. Ей показали другой мир, с иной палитрой красок. Именно показали, и это она абсолютно точно понимала. Удивительно, как появление Алекса перевернуло для всех привычный уклад жизни. Сейчас все вокруг нее внезапно ожило, придавая смысл любому полутону событий, любой наотмашь сказанной фразе. Теперь, как оказалось, все имеет сакральный смысл и является путеводными маячками, подсказками в дороге жизни. Она поняла, что бог для каждого на планете приготовил свою роль с понятной только ему целью. Каждый выполняет определенную ему при рождении миссию с конкретно поставленной конечной задачей. Не у всех она окажется главной, но от этого не становится менее значимой для Него.


 Оставшись в зале одна, Настя замерла. Она с загадочным блеском в глазах рассматривала языки пламени в камине и думала о чем-то своем. Игра света вычерчивала в полумраке ее изящный силуэт. Частое верхнее дыхание указывало на волнение. Она не двигалась, словно боялась кого-то спугнуть. Слишком большое пространство зала и слишком мало света из освещенного сада пробивалось вовнутрь через окна. Настя знала, что все самое светлое зачастую скрывается во мраке.
– Давно ты здесь? – неожиданно произнесла она, чутко вслушиваясь в тишину. Потом медленно опустилась на край дивана и, осмотревшись по сторонам, продолжила: – Алекс, выходи уже! Так огонь реагирует только на твое присутствие!
 Со стороны камина раздались неуверенные шаги. Свет падал неравномерно, так что Алекс не сразу появился перед ее взором. Он был внешне спокоен. Пройдя разделяющее их расстояние, он сел на диван рядом с ней. Они смотрели в одном направлении, а их души прощупывали друг друга, пытаясь найти давно забытые точки соприкосновения.
– Эти трюки с помехами видеонаблюдения тоже твоих рук дело?
– Нет, это никому не под силу! – тихо ответил Алекс.
Было видно, что он перед ответом размышляет, подбирает слова, чтобы ненароком не разрушить шаткое равновесие между ними. Впервые за многие годы они остались одни, с глазу на глаз, каждый со своей болью, со своей пережитой историей расставания. В уголках глаз Насти непослушно скапливались слезы. Кисти рук Алекса то и дело сжимались в кулаки. Они смотрели на огонь и молчали, потому что бывают такие моменты, когда душам необходимо пообщаться в тишине.
 В полумраке зала камин стал центром притяжения внимания. Пламя, меняя яркость и направление, скользило тенями по шелковым обоям и резной мебели, проникало светлыми полосами в углы комнаты, вычерчивая иллюзию иного мира, сказочного и загадочного. Огонь всегда выразительно точен. Его стихия очень похожа на человеческую суть. Когда он молод, все в нем стреляет и клокочет всплесками энергии, он воплощение бессмысленной суеты под облаками сизого дыма. Но с течением времени его сила утихает, и вместо разрушения он начинает дарить тепло. Он возвращается к тому, ради чего его, в принципе, и разожгли.
– Дай мне руку!
– Зачем? – удивленно спросила Настя, но потом, улыбнувшись своей наивности, подсела ближе и оперлась спиной на его грудь. Ладони нежно соприкоснулись, а пальцы сплелись в замок. Она услышала, как бьется его сердце, почувствовала, как вздымается под напором воздуха грудь. И главное, она вдохнула его запах. Сладкий, теплый, желанный. Это было то, чего она так хотела, к чему постоянно возвращалась в своих мечтах. Она почувствовала тяжесть его руки у себя на плече, пульсацию пальцев и мягкую проникающую силу. Ей было спокойно рядом с ним, как будто ее душа вернулась к чему-то родному и давно знакомому, как будто она вернулась домой.
– Я ждала тебя! – тихо произнесла Настя. – Нет! Я не верила в эту встречу, но мои мысли постоянно возвращались к тебе. Где бы я ни была, чем бы ни занималась, все эти годы я думала только о тебе: где ты? С кем ты? Все ли у тебя хорошо? Иногда на меня наваливалось ощущение того, что я очень тебе нужна. Именно в этот данный момент очень сильно тебе нужна!
 Настя вздрогнула и сжалась в один плотный комочек в его объятиях. Алекс почувствовал, как по его ладони стекает ее слеза.
– Я не верила, что смогу тебя увидеть, вот так обнять, прижаться. В душе я попрощалась с тобой. Попрощалась, но не отпустила! Ты не поверишь, сколько сил я потратила, чтобы вытравить все чувства из души, выскоблить ее добела, лишь бы избавится от этой любви как от наваждения.
– Что-нибудь получилось? – тихо спросил Алекс.
– Нет!
– Мы с тобой, как части одного целого, просто обязаны быть вместе. Это предопределенность, и от этого не уйти!
– Предопределенность чего?
– Дальнейшего развития событий. В основном принцип свободного выбора незыблем, но есть события, которые обязаны произойти. Мы созданы друг для друга, и векторы судьбы соединили нас в одном месте в одно и то же время. Все было подготовлено для нашего взаимодействия. Это условие было ключевым в наших судьбах. Но кто-то испугался такого союза, зная, к каким последствиям он приведет, предвидя, как раскроются две личности, наделенные исключительными способностями, какой это будет фейерверк мысли и творчества! Они сделали все, чтобы нас растащить. Они сломали рисунок нашей судьбы, но им оказалось не под силу разъединить наши души. Ты всегда была рядом со мной, внутри меня.
– У тебя тоже было ощущение моего присутствия?
 Алекс в ответ лишь усмехнулся. Он поцеловал ее в макушку, втягивая в себя запах ее волос. Настя съежилась от удовольствия, пряча счастливое лицо в его груди.
– Почему ты раньше не был таким настойчивым и нежным со мной? Ты все время как будто боялся прикоснуться ко мне.
– Именно! Боялся спугнуть тебя и навсегда потерять!
 Она отклонилась назад, чтобы посмотреть ему в лицо. Его черты остались прежними, лишь слегка приобрели угловатость. Кожа была уже не такой эластичной, как раньше. В районе нижней губы и подбородка виднелись глубокие шрамы, которые грубо зарубцевались, но не испортили общей красоты. Настя потянулась к нему поближе и поцеловала их.
– Какой ты дурак! – выдохнула она с сожалением. – Как ты мог меня потерять, если сам говоришь, что мы обязаны были быть вместе? Или в этом случае твоя предопределенность не сработала бы?
 Алекс промолчал. Настя медленно выскользнула из его объятий, еще ближе подсела и запустила опорную руку ему за спину. Из-за такой близости их теплое дыхание перемешалось и легло на рецепторы устойчивым ароматом любви. Их взгляды прощупывали момент, когда губы смогли бы соприкоснуться. Чувства пьяными потоками устремились к подкорке головного мозга, вымывая оттуда эндорфины. Так любовь завладевает сознанием, заключая в свои объятия плоть. Его руки обхватили ее талию, Настя всем телом прижалась к нему. Это был не поцелуй – их губы слегка соприкасались. Слова шепотом слетали с ее уст: «Что мы делаем, Алекс, что же мы делаем?» Руки проскользнули под низ его рубашки и нежной дрожью пальцев пробежали по теплой коже. Казалось, еще секунда – и их уже ничто не остановит. Но тут, словно очнувшись, Настя резко откинула корпус назад, а потом отсела от Алекса на, как ей казалось, безопасное расстояние. Скрестив руки на груди, она мысленно попыталась абстрагироваться от случившегося и прийти в себя. Никогда прежде она даже в мыслях себе подобное не позволяла, а тут ее как будто подменили. «Настя, приди в себя, что ты творишь!» – выговаривала себе она. Алекс остался сидеть напротив. Он иронично улыбался и выпустил Настю из своих объятий без видимого сопротивления. Он не поддавливал, не пытался навязать свою волю, он просто смотрел на нее своими бездонными глазами, и ее сердце разрывалось от желания утонуть в них, забыть обо всем и раствориться.
– Что-то случилось?
– Да, Алекс, случилось, и уже очень давно! Я замужем и у меня двое детей. От него.
– Двое детей? Сколько им?
– 14 и 12 лет. Мальчик и девочка. Она у меня младшая. Сейчас они с моей мамой в московской квартире.
– Мы оба знаем, что ты его не любишь! – резко сменил тему Алекс.
 Настя опустила взгляд и прикрыла нижнюю часть лица ладонью. Между большим и указательным пальцем она сжала крылья носа, чтобы сдержать свой эмоциональный всплеск. Слезы непослушными каплями падали ей на кисть.
– С момента твоего появления я плачу уже во второй раз! – с надрывом в голосе произнесла она. – Я вообще редко плачу. И почти всегда это связано с тобой: когда я думала о тебе, и воспоминания так наваливались, что я уже не могла с ними бороться.
 Он подал ей свой платок, а сам подвинулся ближе и обнял. Уткнувшись в его сильные плечи, Настя снова почувствовала это непреодолимое притяжение. Ей было очень хорошо, но что-то внутри опять заставило ее оттолкнуться. Алекс изумленно посмотрел на Настю, и ее сердце сжалось.
– Пойми, я не могу! Я не должна себя так вести!
 В ответ Алекс лишь улыбнулся. Он понимал, что происходит, видел внутреннюю борьбу Насти со своим желанием прикоснуться к тому, кого любила всю жизнь. Это желание противоречило пониманию достойного поведения замужней женщины. Извечная борьба любви и принятых правил. Чувств и морали. Этот спор продолжается вечно, и каждый выбирает свое. В итоге важным будет лишь одно – стал ли ты счастливее в результате своего выбора? Алекс посмотрел на нее и тихо произнес:
– Ты вздрагиваешь от прикосновения,
 Шарахаешься, словно от огня,
 Так каждый раз как будто наваждение,
 Когда я ровно в шаге от тебя.
 Затем ты снова собираешь силы,
 Чтобы прикрыться долгом от любви!
 Напрасно все, единственный любимый –
 На расстоянии протянутой руки!
 В душе ведь ты не хочешь расставаться,
 Но, пропитавшись запахом моим,
 Ты делаешь попытку оторваться
 На расстояние притяжения души!
 Эмоции выдавили боль из груди, и она предательской влагой устремилась вниз по побелевшим щекам Насти. Слишком точное попадание в самые интимные ее переживания. Изящно и красиво, и опять стихами. «Что же творится у него там, в коре головного мозга, что позволяет ему спонтанно, без подготовки, выстроить такие глубокие мысли в простые рифмованные предложения?» – подумала она и почти простонала:
– Ты делаешь мне больно…
– Иди ко мне, – нежно произнес Алекс и распахнул объятия.
 Его руки обвили талию, и ее лицо снова уткнулось ему грудь. Настя почувствовала, как тепло рассыпалось по спине маленькими искорками удовольствия. Суждение людей о морали может быть ошибочным, а счастье бывает иногда таким осязаемым.
– Как ты тут без меня?
– А разве я была без тебя? Снишься почти каждую ночь! Уже столько лет почти каждую ночь я с тобой гуляю по старым переулкам разных городов, наполненных национальным колоритом, раскрашенных в расплывающиеся сказочные цвета. Ты рядом… то держишь за руку, то обнимаешь, но всегда молчишь. Это как параллельная реальность, где только ты и я! У меня такое ощущение, что этих пятнадцати лет разлуки не было. Словно это был мираж, сон, а реальность здесь, сейчас с тобой. Мне кажется, что мы не расставались никогда. И все это время я по ночам говорила с тобой, задавала какие-то вопросы, звала по имени. Мне нравится твое имя. Несколько раз я просыпалась с ним на устах. Меня спасало какое-то чудо, что муж этого не услышал.
– Я буду говорить с тобой с утра до вечера, только останься со мной!
– Алекс! Ты ведь понимаешь, что это невозможно!
– Почему? Если тебе так хорошо рядом, если ты светишься изнутри. Я ведь вижу, как ты замираешь, когда я прикасаюсь к тебе.
– Я пытаюсь держать себя в руках!
– Но не руки при себе! – Алекс усмехнулся. – Они так беззастенчиво орудуют у меня под рубашкой!
 Настя тут же выпрямилась и отсела от него. Ее мимика была иронична к самой себе.
– Я понимаю, что не должна, но ничего не могу с этим поделать. Когда ты рядом, мое тело живет отдельно от меня. Удивительно, но руки и губы руководствуются своей правдой, правдой сердца, мозг же пытается получить контроль над всем этим, думая, что он главный. Мозг выполняет установки морали, а душа тянется к тебе.
– Зачем сопротивляться неизбежному?
– Что ты считаешь неизбежным?
– Настя, мы будем вместе! И этого не избежать. Невозможно изменить то, что лежит вне поля твоего влияния. С каждой секундой нашего общения взаимное проникновение душ станет сильнее. Оно будет затягивать нас в свой эмоциональный водоворот. Нам нужно расстаться прямо сейчас либо тебе придется распрощаться с прошлой жизнью, привычным укладом, удобным и понятным, предсказуемым на каждом этапе.
– Нет! Я не готова тебя снова потерять!
 Настя вскочила на ноги и принялась нервно отмерять пространство шагами вдоль той территории, которая освещалась пламенем камина. Она нервничала: предложенный Алексом выбор вариантов ее явно не устраивал. Женщины очень эмоциональны, им чужда сухая мужская логика. Они привыкли к компромиссам. К воздействию мягкой силы. Они уверены в своей исключительной способности видеть мир в других красках. Они знают, как заставить мужчину выполнять их волю без видимого доминирования. Настя снова подсела к Алексу и, положив ему руки на колени, сделала попытку убедить его в обратном:
– Алекс, но ты же всегда был неординарной личностью! Неужели тебе обязательно нужно право обладания? Разве мы не можем общаться просто так, в рамках уже сложившихся обстоятельств? Ты же прекрасно все понимаешь: у меня семья, у меня дети! Как же они будут без меня?
 Алекс опустил глаза и задумался.
– Ты думаешь, что сможешь балансировать между семьей и мной? Это же смешно, Настя!
– Почему? Что в этом криминального? Мы ведь просто общаемся, в этом нет ничего предосудительного.
– Не в нашем случае, Настя! У нас все происходит на другом уровне. Я, конечно, попробую тебе объяснить, но не уверен, что ты примешь мои доводы, как истину.
– Алекс, ты появился после стольких лет разлуки, ты даже ни разу не дал о себе знать! Моя душа открыта для твоих аргументов, а тело для объятий. Только не заставляй меня делать выбор. Не сегодня… не прямо сейчас! Хорошо?
 Алекс промолчал. Наклонившись вперед, он снова погрузился в себя. Мысли вспыхивали в его зрачках, вторя всполохам пламени в камине. Одного вида энергия, одинаковое проявление в пространстве.
– Никто не тушит огонь, подбрасывая в него дрова! Нельзя быть верным абсолютным противоположностям. Нельзя жить с одним, а любить другого. Это вносит диссонанс в восприятие происходящего. Мы не сможем просто общаться. Тебя в любом случае будет затягивать в эти отношения, ты будешь меняться изнутри вопреки собственному желанию, ибо любовь это то, чем повелевать невозможно. Ты же видишь, что тебя тянет ко мне?
– Да, тянет! Ничего с этим поделать не могу, – Настя игриво взглянула на него и продолжила: – Может, ты мне объяснишь почему? Вот смотрю на тебя и кажется, что я знала тебя намного раньше – еще до знакомства в Оксфорде.
– Так и было! – утвердительно кивнул Алекс. – Ты что, действительно ничего не помнишь? Нет, честно, совсем ничего? – Он откинулся назад и внимательно посмотрел на Настю. – Ну да, наверное, не у всех это происходит!
Было заметно, что он не решался говорить, не знал, какой будет реакция на его слова. Но все же после короткой паузы произнес:
– Мы были с тобой вместе тогда, в той жизни! Ты была моей!
– Мы были счастливы и умерли в один день? – попыталась сыронизировать Настя.
– Нет! Меня убили, когда я возвращался к тебе. Ударом ножа в спину, – он потянулся рукой за спину, пытаясь точнее указать место. – Вот сюда, под левую лопатку.
 Настя оторопела от услышанного. Она ведь подыгрывала ему, она думала, что это какая-то аллегория, абстрактный и шутливый оборот речи. Но Алекс был слишком серьезен, его взгляд словно выискивал в ее сознании проблески воспоминаний. Он действительно надеялся, что она сможет вспомнить его в той, своей прошлой, жизни.
– Я был там недавно. Прошелся по той же улице, заглянул в твое окно. Видел эту нишу, из которой он тогда вышел. – Алекс неожиданно закашлял. – Это непередаваемое чувство – оказаться в том месте, где тебя убили. Нереалистичные ощущения.
– Я ничего не помню! – тихо произнесла Настя. Она попыталась всеми силами смягчить нависшее напряжение, мягко вернуть разговор в русло понятных ей категорий. Она знала, что иногда Алекс склонен говорить о странных вещах с абсолютной уверенностью в их существовании. В размышлениях он мог провалиться в свои мистические лабиринты, из которых его душа выкарабкивалась с большими потерями. В такие моменты его взгляд наполнялся безумием. Но любовь к нему всегда оказывалась выше любых проявлений его естества, и поэтому Настя просто ждала, когда схлынет эта волна. – А разве могут сохраняться такие воспоминания? Даже если предположить, что такая жизнь была.
– Могут. Я, например, в детстве часто падал в обморок. Обычное дело – моя душа долго не могла привыкнуть к этому телу. Все время норовила выскользнуть наружу. Так вот, всякий раз, когда это происходило, я ничего не чувствовал, хотя в тот момент меня всячески пытались вернуть к жизни. Я видел одно и то же событие, в котором я иду по темным улицам Парижа в длинном плаще и широкой шляпе. Я ничего не видел вокруг, мой взгляд был сосредоточен на твоем окне. В нем было светло, а на подоконнике стоял цветок в горшке. Я очень спешил и не заметил, как он вышел из темноты позади меня. Я чувствовал этот удар, но боли никогда не было! Потому что в этот момент я приходил в сознание. Вторую жизнь подряд, Настя, я рядом с тобой, и вторую жизнь подряд кому-то суждено нанести свой смертельный удар. Ты можешь не помнить меня, но твоя душа точно знает, зачем она здесь.
– Все может быть, Алекс. Я счастлива от того, что снова вижу тебя! – Настя попыталась успокоить его. – Я люблю и никому тебя не отдам! Ни в этой, ни в прошлой жизни, ни на небесах! Не исчезай снова, дай мне возможность видеть тебя, слышать тембр твоего голоса, заглядывать в эти пронзительные глаза! Не оставляй меня, и я смогу пройти по краю пропасти!
– Чем дольше будет длиться наше общение, тем меньше от тебя будет зависеть конечный результат. Балансировать между любовью и долгом – это самообман! Ты, конечно, можешь остаться в своем привычном мире, в нем тебе комфортно и все понятно. Но знай: радиатор тоже дарит тепло, но магию пламени он заменить не может.
 Настя застыла. Локоны ее волос просвечивались в пламени золотыми нитями. Мимика говорила о том, что она готова поспорить с этим прогнозом. Ведь она не такая, как все, она уже совершала невозможное. Она привыкла к тому, что все под контролем, все подчиняется ее воле и крутится в нужную ей сторону. Но вступать в полемику не стала. Не хотела спугнуть свое долгожданное счастье. Ее тянуло к нему, и она понимала, что это не страсть. Страсть почти всегда обжигает, испепеляет изнутри, лишая рассудка и душевного равновесия. А с ним – все наоборот, всегда тепло и уютно. И главное, ее душа действительно откуда-то знала, что он и есть ее половинка.
– Когда ты сейчас коснулся моих губ, я почувствовала вкус, по которому тосковала всю жизнь. Жизнь, которую могла бы прожить с тобой! И теперь этот вкус не забыть и не изъять из памяти. Это как совпадение ключа с замком! Я не отказывалась от тебя в течение стольких лет, не откажусь и сейчас. Любовь к тебе записана у меня в ДНК. Это все равно, что понять, как надо жить и зачем. Ты вкус моей жизни! Ты моя вкусная жизнь! Но есть и другая сторона моей любви – это семья. И если мужчина является скелетом семьи, то женщина – это душа! Как мои дети будут без души? Так или иначе, мне придется балансировать между тобой и ими, потому что ни кем из вас я пожертвовать не смогу.
 Она подошла к нему и присела рядом. Легкий наклон корпуса – и их тела снова соприкоснулись. Настя разглядывала его профиль и пыталась мысленно отрешиться от всего, что их разделяет. Сейчас в этой комнате они были одни, вне всяких условностей, как будто в собственной вселенной. Она уже забыла, когда в последний раз видела этот взгляд, сосредоточенный, словно падающий в бездонную глубину души. Она рассматривала его досконально, восстанавливая в памяти пробелы от раздельно проведенных лет. Примеривала на себя испытания, через которые ему пришлось пройти. И эти шрамы. Они были повсюду. Она нащупала их, когда ее руки смело скользили у него под рубашкой. Сейчас она смотрела на него и покорно ждала, когда его сознание вернется из глубин собственного океана.
– Эх, Алекс! Кто ты для меня: награда или наказание? – слетело с ее уст. В этот момент их взгляды снова пересеклись.
– Я твое счастье! Разве ты этого не чувствуешь?
 Настя улыбнулась и одобрительно кивнула головой. Ее наполняло чувство тишины и спокойствия. Это происходит, когда души плывут в потоках энергии, паря над бездной, на дне которой кипят страсти и вспыхивают эмоции. Когда душа замирает в чьих-то объятиях, значит, бог дает понять, что это и есть любовь!
– В школе нас учат не тому. Тригонометрия, валентность, законы тяготения... Это все неважно. Если бы нас научили быть внимательными к людям, которые нас окружают, к знакам, в которых кроются ключи к личному счастью! Если бы нам объясняли, что главное – это найти душу, ради которой ты сюда спустился. Мы ведь не понимаем, что в жизни встречаются люди, которых отпускать нельзя. Ни при каких обстоятельствах! С ними душа радуется, проявляясь на лице беспричинной улыбкой. Глаза светятся волшебством. Это видно, это сразу заметно. Счастливые люди выглядят по-другому. А мы все спешим куда-то, совершаем ошибки. Выбираем не тех.
– Я буду варить тебе кофе по утрам, – неожиданно произнес Алекс.
– Ты никогда раньше не варил мне кофе, – игриво подметила Настя. Потом, задумавшись, добавила: – Ты умеешь варить кофе?
– Да! – уверено ответил Алекс. – Я очень вкусно готовлю.
– Зараза! Придушить бы тебя! – иронично воскликнула Настя. – Что же ты раньше молчал о своих талантах? Мне всегда хотелось твоего утреннего кофе!
– Мы с тобой никогда не просыпались вместе.
– Да, это факт, – с сожалением согласилась с ним Настя. – Мы никогда не просыпались вместе. Мы никогда не ходили в кино, не встречали вместе рассвет! Мы не были с тобой в Мексике, не любовались Парижем, не бродили ночью по Риму.
– Да, мы там не были, зато я приходил к тебе каждую ночь.
– Ну так это же во сне! – засмеялась Настя. – А наяву пролетела целая жизнь. Жизнь, в которой мы не были.
 Они оба замолчали, и полумрак комнаты снова обособил от других их параллельную реальность. Настя прижималась к нему всем телом. В ее глазах отражалось счастье, на которое она теперь имела право. Она его выстрадала и дождалась.
– У всего должен быть смысл, – тихо произнесла она. – Часто мне снится музыка. Во сне я осознаю, насколько она удивительно прекрасна и что ее нужно запомнить или записать… и – бах! – утром не помню... помню послевкусие... Как свет, как нежность, как дыхание…
– Нерастраченная нежность волнами касается струн твоей тонкой души, рождая в ней необыкновенную мелодию. И ты слышишь ее во сне. Ты вся пропитана нежностью.
– Мне не на кого было ее тратить! – заметила Настя. – Нет, я не обделена мужским вниманием. У меня его даже с избытком. Меня любят, исполняют любой мой каприз, не дают моим ногам касаться этой грешной земли. У меня все хорошо, Алекс, обо мне заботятся! – она сделала паузу, размышляя над дальнейшими словами. – Но знаешь, что я сейчас подумала… Меня может любить весь мир в складчину и по отдельности, но пришла я сюда только за твоей любовью! Только она имеет для меня ценность!
 Она подтянулась к нему поближе и поцеловала. Ее теплое дыхание скатывалось вдоль его губ. Глаза были полуоткрыты. Она отдалась потоку, который тянул к нему. Она дала себе установку больше не выскальзывать из его объятий, не оглядываться на то, как это будет выглядеть со стороны в глазах неусыпно-морального общества, а довериться лишь своим ощущениям. Угрызения совести, борьба с собой – это все потом. Сейчас это не имеет никакого значения. «Им никогда не понять, что только с ним моей душе хочется летать!» – пронеслось у нее в голове.
 Таким парам порой не нужны слова, они чувствуют друг друга, замечают любое изменение вектора мысли и настроения. Их сознание дорисовывает отсутствующие мазки, сердце – скрытые эмоции. Они знают алгоритм действий и глубину реакций партнера. Со стороны их диалог выглядит всегда односложным, лишенным логической последовательности и разбитым на короткие фразы. Потому что большая его часть происходит молча, на другом уровне взаимодействия. Глядя на такие пары со стороны, понимаешь, что любой собеседник будет лишним в их гармоничной структуре.
 Нескольких секунд забвения хватило, чтобы нежность усыпала обоих своими сочными поцелуями, сжала в объятиях, отправив сознание в свободное падение. Их души без страха прыгнули в бездну, потому что были уверены, что перед самой землей Любовь подарит им крылья.
 


Московские улицы никогда не бывают пустынны. Автомобили, как гончие, рыскают по бетонным тропам днём и ночью, ослепляя бегущих навстречу своими неоновыми глазами. Москва никогда не спит, ни на минуту не впадает в летаргическое состояние, свойственное маленьким городам. Мегаполис сохраняет темп и напряжение. Когда едешь по городу в автомобиле, видишь улицы, которые проносятся мимо, словно декорации в непрекращающемся спектакле. Люди на них выглядят всего лишь массовкой в бенефисе тех, кто сумел оседлать золотого тельца.
Анна сидела на заднем сидении и отрешенно созерцала эту круговерть. Впервые её собственные ощущения восходили над внешним антуражем. Этот день, как искусный хирург, препарировал давно устоявшиеся оценки, заставляя по новому взглянуть на привычные вещи. Жизнь словно приоткрыла перед ней своё закулисье, обнажив чужие тайные, выбросив спрятанные эмоции как игральные кости на сукно стола. Настя и Алекс – поразительное родство душ. Как же они любят друг друга, как светятся изнутри, когда находятся рядом. И улыбка... Тёплая загадочная улыбка застывает на лице нежностью. Впервые в жизни она видела, как людям хорошо просто от того, что они рядом, в одном месте, в одном потоке времени. Почему же всё так для них сложилось? Какие причины растащили их по разным полюсам? Неужели нельзя было избежать того, что произошло с ними в Оксфорде? Нелепые ошибки, по сути детские, и такая расплата. Почему они приняли эту ситуацию как данность, а не постарались изменить всё под себя. Может быть просто не поняли, насколько важны друг для друга, не почувствовали это неземное единение душ. Или не смогли забыть того, что произошло, отмахнуться как от незначительного происшествия. Глупые принципы неприемлемого, сколько судеб они сломали, скольких сделали несчастными. Человеку свойственно обременять себя «грузами», мешающими душе развернуться. Но там, наверху, ироничны по отношению к нашим принципам, возведённым в абсолют. Они с улыбкой выкраивают сценарий, чтобы разрушить их, показать возможность недопустимого. Они умеют заставить принять то, что ещё вчера казалось неприемлемым! Там, наверху, уверены, что человек рождается для счастья, а не для того, чтобы мучить себя аскетизмом.
Ночью машины не рыскают в потоке, они стремительно летят к конечной точке назначения. Пространство города словно сжимается под напором, пропуская их по своим артериям к желаемой цели. Длинные хорды лишены светофоров, и поэтому не закупоривают движение. Возвышаясь над пересечением дорог, они создают иллюзию, что машины парят над городом. Ночная Москва прекрасна. Световые инсталляции, огромные светодиодные экраны, аллеи и бульвары, усыпанные гирляндами. Здания подсвечены, и кажется, что старый город пытается оторваться от земли и выскользнуть из объятий бетонных новостроек. Унестись в открытое пространство, обособиться от всего этого пришлого и несуразного. Ночная Москва притягивает внимание, завораживает и влюбляет в себя с первого взгляда. И от этой любви, как от заклинания, никогда уже не избавиться.
Анна, ведомая своими мыслями, не сразу поняла, куда мчит её ночная автострада. Знакомые улицы родного дома остались в стороне, а машина, перешёптываясь с асфальтом шинами, всё ещё неслась вперёд. На минуту придя в себя, она, словно извиняясь, поинтересовалась у шофёра:
– Вам известен мой домашний адрес?
– Абсолютно точно! – ответил тот.
– А куда же мы тогда, собственно, едем?
– Мне приказано доставить вас на Ленинский проспект, в Ваш офис.
– Доставить?  – удивилась Анна. – Кем приказано? Насколько я знаю, Настя просила подвезти меня до дома, Фрунзенская набережная, 14, – на всякий случай проговорила свой адрес Анна.
– Там что-то произошло в клинике, где вы работаете, и мне приказано вас доставить. Формальность, не более того.
Анна насторожилась таким поворотом событий, но не стала настаивать на своём. Этот необычный день уже успел смениться другим, но продолжал преподносить сюрпризы. Она, конечно же, знала этот район. Сюда она каждый день приезжала на работу, ставила машину на соседней парковке и поднималась к себе в офис. Декорации этой сцены были ей знакомы, но этой ночью всё казалось мрачным и зловещим. Длинные тени от барельефов зданий нависали над входом в клинику. Яркое освещение вдоль дороги ослепляло, суживая пространство до узкой пешеходной дорожки. Восприятие окружающего мира напрямую связано с внутренним состоянием. Если вы напуганы, то в любой мелочи способны разглядеть монстра. Она в сопровождении водителя молча прошла внутрь здания и поднялась на свой этаж. Сутолока в коридоре и присутствие незнакомых лиц, часть из которых была в форме полицейских, только усилили переживания.
Вот сюда, пожалуйста! – произнёс один из них, указывая рукой на дверь в её кабинет. Протиснувшись между дверью и криминалистом, снимающим чьи-то отпечатки с ручки двери, Анна оказалась в приёмной своего кабинета. И без того тесная комната теперь пыталась вместить в себя ещё и непрошеных гостей. За их спинами она разглядела сжавшуюся в комок Лизу. Красные заплаканные глаза, испуганный взгляд и непривычно бледный цвет лица. «Как она здесь оказалась? – подумала Анна. – Её сюда привезли, или она ещё не уходила?». Мозг Анны скрупулёзно анализировал происходящее, подмечал характерные особенности и противоречия, отфильтровывал и складировал в дальние углы памяти. Потом, через какое-то время, это всё будет изыматься и систематизироваться, складываться в реальную картину, не заретушированную посторонними факторами и эмоциями. А сейчас только наблюдение, интуитивная реакция на происходящее.
– Анна Юрьевна Блан? – спросил её мужчина в штатском. – Присядьте, пожалуйста! – продолжил он в ответ на утвердительный кивок Анны. – Я следователь по особо важным делам ГУ СК РФ Сучков Сергей Сергеевич! У следствия есть к вам несколько вопросов, на которые мне бы хотелось получить максимально полные и правдивые ответы.
– Следствия по поводу чего? – нервно спросила Анна. – Какая необходимость была встречаться со мной в два часа ночи, если через несколько часов я сама была бы уже на работе? Или Вы думаете, что искренность моих ответов напрямую зависит от времени суток?
Тон, с которым говорила Анна, указывал на внутреннее пренебрежение к тем людям, из-за которых она оказалась посреди ночи в своём рабочем кабинете. Она не понимала, что здесь происходит, и хотела побыстрее это закончить.
Мы расследуем убийство, – ответил Сучков. – И как показывает практика, раскрытие подобных преступлений в большинстве случаев происходит по горячим следам. Так что давайте просто отвечать на вопросы, избегая при этом оценочных суждений.
     Следователь чутко уловил и тон, и саркастическую издёвку во фразе Анны и постарался это пресечь. По роду своей службы он не раз сталкивался с подобными проявлениями пренебрежения на ранних этапах следствия. Именно поэтому в ходе допроса ему всегда было важно сломать человека как личность, лишить его защищённости и уверенности в своих правах. Ограничить его мир рамками одной комнаты, без возможности получить стороннюю помощь. В результате психологического давления в этих искусственно созданных условиях большинство людей плыло, путалось в подробностях описаний событий. Следователь заранее продумывал последовательность вопросов, после чего оппонент сам загонял себя в приготовленный капкан. И тогда он становился вершителем его судьбы, сбивая былую спесь с допрашиваемого статьями уголовного кодекса. Его игра с Анной только началась, но он не сомневался в её результате.
–  Расследуете убийство? – удивлённо проговорила за ним фразу Анна.
– Да! – коротко ответил Сучков. – Предположительно три часа назад в своём кабинете был найден мёртвым сотрудник медицинского центра Максим Дугов. Вы его знали?
– Господи, Макс! – вздрогнула от неожиданности Анна. – Как же так? Я ведь совсем недавно с ним разговаривала.
– Его звонок вам был последним. Ни с кем больше он не разговаривал, по крайней мере по телефону. Время этого звонка примерно совпадает с временем его смерти. Зачем он вам звонил?
– Господи, Макс!– не унималась Анна. От её первоначальной напыщенной дерзости не осталось и следа. Теперь её не волновало позднее время допроса, присутствие посторонних. Теперь её сознание пыталось судорожно понять суть происходящего. Из угла то и дело доносились всхлипывания Лизы. «Ей уж точно тяжелее всех!» – пронеслось в голове у Анны.
– Я не могу говорить об этом публично! Это связано с медицинской этикой.
– Какая, к чёрту, этика! – взорвался следователь. Он был просто взбешён таким ответом. Однако он сделал паузу, обвёл взглядом всех присутствующих, а потом прошипел: – Выйдите все отсюда!
Когда дверь захлопнулась, а топот шагов всех покинувших комнату стих, Сучков наклонился к Анне, сжал в кулак копну её волос и потянул назад. Её лицо оказалось задранным наверх, а следователь, нависая над ней, продолжил орать, стараясь тем самым вывести её из внутреннего равновесия, лишить чувства защищённости. Анна попыталась разжать его руку, но физически противостоять ему не смогла.
– Послушай сюда! Только я буду определять то, о чём ты можешь говорить, а о чём будешь молчать всю жизнь. Только от меня зависит, в каком статусе ты дальше будешь проходить по делу. Пока ты свидетель. Я понятно говорю?
– Вполне! – как можно спокойнее ответила Анна. Она еле сдержала свою ярость от резкой смены настроения следователя, крика и физического насилия. Но она прекрасно понимала, что за попыткой психологического давления стоит нечто большее. И чем спокойнее она отвечает, тем раньше это прекратится. Лишь одно вызвало в ней неприкрытое отвращение: это брызги слюны из его рта,  которые во время его ора попадали ей прямо на лицо.  Она собралась с силами и спросила: –  Так что произошло с Максом?
     Сучков посмотрел ей прямо в глаза, пытаясь понять, почему его эмоциональная задумка не дала должного результата. Анна оказалась спокойной и уверенной в себе. «Клиент не поплыл! – резюмировал он. – Но это пока». Он разжал кулак, выпустил её волосы из рук и отошёл в глубь кабинета, обдумывать новый план давления.
Если я говорила с ним последней, то это не означает автоматически, что причина его смерти связана с этим разговором! Разве не так?
– Убийства! – резко произнёс Сучков – Не просто смерти, а убийства! Я говорил вам об этом раньше.
Анна отвела взгляд в сторону.
– Итак, о чём вы говорили?
– Он позвонил мне, чтобы сообщить о результатах обследования биоматериалов одного из пациентов. Если честно, я не понимаю, как это может вам помочь.
– Вот этого пациента? – произнеся это, следователь положил на стол фотографию Алекса, сделанную  камерами наружного наблюдения при входе в медицинский центр. Качество фотографии оставляло желать лучшего, однако по одежде Анна сразу поняла, кто это. И ещё взгляд,  его не узнать было невозможно. Алекс смотрел прямо в камеру, как-будто знал, что его снимают.
– Да!
– Теперь обратите внимание на дату и время, которое отображается в нижнем левом углу.
    – Анна застыла. Впервые с начала допроса она почувствовала волнение, увидев цифры в углу фотографии.
Они совпадают со временем вашего разговора с убитым! Теперь вы всё понимаете? – закончил Сучков. Он был удовлетворён своей работой. Ему удалось посеять сомнения в стройной структуре показаний допрашиваемого. Теперь оставалось только ждать, перед тем как выложить последний козырь.
Анна достала свой телефон чтобы сверить время своего последнего звонка с тем, что было зафиксировано камерой. К её изумлению, время совпало.
– Но этого не может быть! – воскликнула она. – И я, и Алекс в это время находились в тридцати километрах от Москвы. Он просто физически не мог здесь находиться, да и зачем ему это?
– Говорите, вы были вместе? Кто вас видел, кто может подтвердить, что вы оттуда никуда не отлучались?
– Абсолютно все гости!  – словно оправдываясь, выпалила Анна. – Все кто был приглашён и, конечно же, хозяева вечера. Например, Виктор Геннадьевич Андросов, заместитель главы администрации Правительства РФ. Он может подтвердить. У них с Алексом была занимательная беседа. Там было много людей.
Анне показалось, что должность мужа её лучшей подруги в данном случае должна была произвести впечатление. Но это оказалось ложным представлением. Следователь смотрел на неё с плохо скрываемым ликованием. Он не ждал такого лёгкого поединка, он думал, противостояние будет более длительным. А тут Анна своей растерянностью сама сделала шаг в раскрытый для неё капкан.
– Он был туда приглашён?
– Нет!  – немного смутилась Анна. – Он приехал со мной!
– Вы привели в дом заместителя главы администрации пациента с психическими отклонениями? Вы понимаете, что вы наделали?
– Никто не может утверждать, что он социально опасен! Для врача он обычный человек, с неординарным восприятием реальности! И к тому же я всегда была рядом с ним!
Анна оторопела от неожиданности. Разве он мог знать, что Алекс в конце вечера исчез?
– Лишь однажды, когда разговаривала с Анастасией Павловной Андросовой внутри дома.
– Сколько времени заняла ваша беседа?
– Около часа! – выдохнула Анна. Она понимала противоречивость ситуации, но не могла поверить в версию следователя.
– Около часа! – усмехнулся Сучков. – А говорите, у него не было физической возможности оказаться на пороге клиники в зафиксированное камерой время!
– Ну конечно! Каким образом он мог одномоментно присутствовать и там, и на пороге клиники? Да и зачем ему это нужно?  –  вспылила Анна. – Они ведь даже не были знакомы с Максом!
– Может причина как раз в том, что именно обнаружил Максим Дугов в ходе проведения исследования?
Анна промолчала. До неё слишком поздно дошло, что чем больше она говорит, тем больше запутывается в паутине, расставленной следователем. Каждая её реплика, любая фраза в своё оправдание в итоге помогает выдвинуть против неё обвинение. Такие уж они, юридические коллизии российской правоохранительной системы. Любой безобидный для обывателя поступок может трактоваться как преступный умысел, либо пособничество преступлению.
– Мне надо позвонить домой, ребёнку, – нервно произнесла Анна. Это была сиюминутная растерянность, и мысли непослушно слетели с языка. – Я с утра не знаю, где находится моя дочь.
Она только взяла в руки телефон, чтобы найти среди контактов знакомый номер, как в тот же момент следователь выхватил его и с силой швырнул в стену. Разлетевшись в разные стороны, детали телефона посыпались на пол. Анна пришла в бешенство от такого хамства и в этот раз решила себя не сдерживать. «К чёрту правила общения с эмоционально неустойчивыми личностями. Его поведение переходит все границы, и я не собираюсь это терпеть», – пронеслось у неё в голове. Она подскочила с места и попыталась, оттолкнув его, протиснуться между ним и креслом. Ей очень хотелось вырваться из этого замкнутого пространства, в котором какой-то моральный урод своими дурацкими вопросами пытался навязать ей чувство вины. С точки зрения психологии: такое действие рассматривается как стремление к власти над личностью.
– Что в конце-то концов тут происходит? – прокричала она ему в лицо. – Подозреваете Алекса в убийстве, ищите и выясняйте у него, где он был и что делал! Я то тут при чём?
Его ладонь легла на её плечо и силой усадила Анну на место.
– Я попросил бы вас не вставать с места без моего разрешения. Не в ваших интересах усугублять для себя ситуацию.
Он выглядел спокойным и, несмотря на возмущение Анны, уверенным в своей правоте. Сейчас он владел ситуацией, и судьба Анны зависела от её трактовки.
– Хотите я вам объясню: «при чём тут вы»?  – издевательски улыбнулся Сучков. – Вы психиатр! Заметьте, не психолог, не собеседник для потерявших нить отношений друг с другом. Психиатр! Врач, в руках которого находятся сознание и души больных людей. Так случилось, что именно ваш пациент совершает убийство человека, причём в тот же день, как побывал у вас на приёме. Как узнать, что вы могли ему внушить? Какие установки он получил, уединившись с вами на вашей квартире? И в этом случае в силу вступает статья 40 УК РФ – физическое или психическое принуждение человека к совершению действий против охраняемых законом интересов, наказывается лишением свободы до трёх лет.
Анна застыла от негодования. Она смотрела в это наглое улыбающееся лицо и не могла понять, каким образом он всё перевернул, передёрнул суть событий под необходимый ему результат. Тот факт, что Алекс побывал с ней у неё дома в новых обстоятельствах, конечно же, виделся по-иному, чем раньше.
– А хотите ещё? – продолжил Сучков. – Человек, которого вы без приглашения, пользуясь своими близкими отношениями с Анастасией Павловной Андросовой, провели на особо охраняемую территорию, в тот же вечер совершает убийство. Вы хоть представляете, что он мог там натворить? Своими действиями вы поставили под угрозу жизнь членов администрации и правительства РФ. А это, как минимум, пособничество в террористической деятельности, статья 205 часть 1 УК РФ предусматривает наказание от 10 до 15 лет. Так что свою дочь вы увидите теперь не скоро.
– Что за бред вы несёте! – выпалила в сердцах Анна. – Вы же сами понимаете, что я не могла знать о его планах!
– В этом следствие разберётся! – безэмоционально ответил он. Сев за стол напротив Анны, он достал из своей папки бланк и начал его заполнять. – Анна Юрьевна Бланн? – спросил он. – У вас документы, удостоверяющие личность, при себе имеются?
– Зачем вам?
– Будем оформлять вас в изолятор временного содержания, до выяснения обстоятельств дела, связанных с вашей причастностью к убийству гражданина Максима Дугова, – издевательски проговаривая каждое слово, ответил ей Сучков. – Вадим! – крикнул следователь в сторону коридора, призывая покинувших кабинет вернуться. Всё! Его работа выполнена. Расставленный им капкан захлопнул своими клещами очередную жертву.
Анна была близка к панике. В её голове никак не укладывалась эта сюрреалистическая ситуация. Как в мгновение ока, за пятнадцать минут допроса она, врач, кандидат наук, переходящая улицу исключительно на зелёный свет, оказалась пособником террориста? И чем дальше заполнялся бланк о её сопровождении в ИВС, тем меньше иллюзий у неё оставалось  по поводу исхода всего дела.
Дверь в кабинет открылась, и в неё вошли двое оперативников. Они встали за спиной у Анны, что ещё больше усилило её ощущение беззащитности.
– Послушайте, неужели вы сами в это верите? – сбиваясь от волнения, произнесла Анна. – Господи, что тут происходит? Вы в своём уме? Какого чёрта вы заполняете эту бумагу!
     Анна, теряя над собой контроль, вскочила и вместе с последними словами попыталась вырвать из рук Сучкова бланк, на котором он аккуратно выводил её «дальнейшую судьбу». Однако стоявшие сзади «молодцы» бесцеремонно усадили её обратно в кресло. Зачем она это сделала, она и сама, пожалуй, не объяснила бы, но мозг в состоянии аффекта предлагает к исполнению порой изумительные по своей глупости варианты поведения. Именно в такие моменты человек совершает фатальные для себя действия, которые в нормальном состоянии ему бы и в голову не пришли. Следователь, бросив писать,  презрительно уставился на неё. Он упивался своей властью. Такие моменты были для него особенно приятны. Четверть часа, всего четверть часа ему понадобилось, чтобы превратить уверенного в себе человека в заискивающего перед ним. Он прожигал её своими глазами и наслаждался её бессилием. Только теперь Анне удалось разглядеть его глаза: маленькие,  свинячие пуговки, наполненные абсолютным безразличием к напротив сидящим. Такая застывшая маска самодовольного говнюка. «Маска всегда отражает то, чем человек является»,– вспомнила она слова Алекса.
– Оденьте на неё наручники, – скомандовал он своим подчинённым. – Тише будет – меньше проблем!
Анна уже ничего не чувствовала. Она не могла поверить, что это происходит с ней на самом деле. И это не сон, не кошмарное видение, и оно не исчезнет, как только откроешь глаза. Нет! Всё реально, здесь, в её кабинете, в три часа ночи по прихоти говнюка, наделённого властью, она лишается права свободы в своих действиях. Разочарование и опустошённость, холод металла на запястьях. Больше никаких чувств, никакой реакции на несправедливость. Необъяснимая рабская покорность перед жерновами карательной системы государства. И только мысли о дочке, блуждающие в её воспалённом сознании, вырвали её из этого контекста.
– Мне надо позвонить... – прошептала она. – Мне надо позвонить дочери.
Эту застывшую тишину нарушали только скрип шариковой ручки да тиканье его часов. Всё замерло в неопределённости, словно не веря в происходящее. Ощущение западни и безысходности, нелепость содеянных действий, приведших к фатальным последствиям. Следователь аккуратно выводил буквы протокола допроса и как будто наслаждался этим процессом. Он никуда не спешил. Наоборот, смаковал каждую секунду своей безграничной власти над судьбой человека. Анна была напугана, она не понимала, что предпринять, лишь безвольно смотрела перед собой. Слёзы наворачивались и стекали вниз по щеке, оставляя на тональном креме специфические следы. Ещё несколько минут, и её жизнь полностью изменится. Тёмная бездна неизвестности поглотит её неподготовленное сознание. «Что же теперь будет с Катей? – подумала она. – Как же она будет теперь одна со всем этим?» Эмоции были на пределе возможного. Мысли путались в попытке понять хоть какую-то логику происходящего.
Когда Сучков закончил свою «летопись», он развернул листок и протянул его Анне.
– Прочтите и напишите вот здесь внизу: «с моих слов написано верно, мною прочитано и проверено». Число и роспись.
– Я не готова сейчас что-либо подписывать!
– Послушайте, вам так или иначе придётся это сделать, – произнёс следователь. – К тому же это простая формальность, и у вас всегда будет возможность откорректировать свои показания после консультации с адвокатом!
Эта, рассчитанная на несведущих в УПК людей, уловка срабатывает всегда. «Блюстители права и закона» уверяют, что только показания в суде будут браться за основу. Но это не так. Суд обычно принимает к рассмотрению самые первые показания, пока у задержанного ещё нет возможности обдумать их с позиции юриспруденции, без прочей информации по делу. Все другие он просто не берёт в расчёт с формулировкой «попытка уйти от наказания». Сучков смотрел на Анну с самодовольной улыбкой и старался быть издевательски учтивым. Бессилие и растерянность в глазах задержанной вызывали в нём чувство собственной значимости. Он то и дело поправлял Анну, как именно сделать запись и где расписаться. Эта растянутая во времени пытка продолжалась бы бесконечно, если бы не мелодия звонка его телефона. Сначала он игнорировал этот назойливый звук, но его продолжительность и настойчивость намекали ему на важность входящего звонка. В конце концов он сунул подписанный Анной протокол допроса в папку и нажал на кнопку «ответить». Первые же слова в динамике телефона вызвали разительные перемены в его внешности.  Лицо вытянулось от удивления, свободная кисть сжалась в кулак, а потом прижалась к внешней стороне бедра. Сам того не желая, он вытянулся по линейке и напряжённо вслушивался в слова, скользящие волной вдоль его уха. Одновременно с этим в кабинет вошёл мужчина в строгом костюме, спортивного телосложения. Из-под его расстёгнутого пиджака проглядывала кобура с пистолетом. На лице не было ни единой эмоции, спокойный и хладнокровный взгляд человека, готового к решительным действиям.
– Это дело ведётся следственным комитетом... - не договорил Сучков, в силу того, что голос на той стороне стал более настойчив в проявлении своих требований. Анна и присутствующие в кабинете были поглощены этим неожиданным зрелищем. Слов было не разобрать, но интонации говорили о многом. Никто не мог ничего понять, и все с нетерпением ждали развязки.
– Мне необходимо официальное письменное уведомление от... – попытался оправдаться Сучков, но гудки прервали его на полуслове. На той стороне провода закончили разговор, не оставляя права на иную трактовку своей воли. Он потерянным взглядом оглядел присутствующих в кабинете и, кивнув в сторону вошедшего, подавленным голосом произнёс:
– Снимите с неё наручники, они её забирают!
Оперативники следственного комитета растерянно и с показной неохотой выполнили приказ, после чего вошедший мужчина сделал пару шагов вперёд и,  аккуратно взяв Анну под локоть, направился с ней к выходу. Анна ничего не понимала, но по внешним проявлениям в отношении неё, сделала вывод, что кто-то шатнул ситуацию в её пользу. Только кто это был и чего от этого ждать, она не знала.
– Мы ещё с вами не закончили! – злобно прошипел ей вслед Сучков. Анна не обернулась. Её парализованная воля хотела дистанцироваться от того абсурда, который происходил в её кабинете. Она оказалась у самой границы, где обычная и размеренная жизнь свободного человека сменяется на тюремную реальность. Ей хотелось проснуться и оказаться опять в привычной для неё обстановке, в которой она сама бог и судья над чужими пороками судьбы.
Спускаясь по лестнице вместе с мужчиной, который крепко, но бережно держал её под локоть, она всё ещё боялась посмотреть ему в глаза, задать вопрос: что в конце концов происходит? Она покорно подчинилась чужой воле, силе обстоятельств, неведомым ей правилам игры. Она сама была сильно этому удивлена, но пока её ситуативная реакция была такой, и это позволяло другим использовать её в своих интересах. Выйдя на улицу, Анна увидела тёмный автомобиль с тонированными стёклами, в котором заранее приоткрытая дверь приглашала пройти вовнутрь. После того как замки на дверях защёлкнулись, её провожатый сел на переднее сидение. Машина тронулась, и блики ночного города заскользили по стёклам, как по экрану кинотеатра. Несмотря на то, что ей было неизвестно, куда и зачем её везут, Анна впервые спокойно выдохнула. «Неужели этот абсурд закончился», – пронеслось у неё в голове. Понятная любому врачу психологическая привязка внутреннего напряжения к месту происшествия уменьшалась с каждым метром, на который они отъезжали от её офиса. Здесь, в машине, она не чувствовала внешнего давления, и это давало ей надежду на благополучный исход. «Одно соприкосновение с Алексом, и столько неожиданных поворотов судьбы, – подумала она.  – Когда хочешь быть частью неизведанного, нужно понять, готова ли ты лишиться всего».  В проёме между двумя передними сидениями Анна увидела протянутую ей трубку телефона. Она удивлённо посмотрела через отражение в зеркале в глаза сидящего впереди мужчины и потом настороженно поднесла телефон к уху. Голос, который она услышала в трубке, был распознан её мозгом мгновенно. Этот тембр невозможно было спутать с другим. Тем неожиданнее было его услышать именно сегодня, и именно в такой ситуации.


В это же время в «Белом замке» за тридцать километров от Москвы две разлучённые души ткали свою материю счастья. Здесь время остановилось. Взаимодействие между ними искрилось волшебством. Как иссохшая земля принимает в себя живительную влагу, так и Настя без сопротивления позволяла тёплым губам Алекса осыпать её кожу поцелуями. Капля за каплей она поглощала недополученную любовь, ласку прикосновений, тепло его дыхания. Её сознание унеслось в потоке долгожданного счастья, покорно подчиняясь его необузданным желаниям. Впервые в жизни ей самой захотелось делиться нежностью с каждой клеточкой любимого человека. Впервые в жизни её сердце билось в унисон с его.
– Ошеломительные мурашки бегут до кончиков волос, кода находишь свою любовь. Потому что где любовь, там радость, где внутренняя улыбка, там невозможно выгореть и сдаться, где ощущение счастья, там нет места сомнениям! – выдохнула после поцелуя Настя.
Она ждала от Алекса такой же эмоциональной реакции, но он выпустил её из своих объятий и задумчиво потупил нос. На его лице читалось разочарование. Он промолчал, и женская интуиция Насти моментально уловила природу этой печали; это было мужское чувство собственности, первенства в отношениях, оно не давало Алексу наслаждаться феерией любви. И ей вдруг захотелось помочь ему справиться с этими эмоциями, потому что она, как женщина, не хотела придавать этому определяющего значения.
– Ну что ты загрустил? – произнесла она, нежно проведя ладонью по его щеке. Она обняла его за талию и прижалась к груди всем телом. – Я же очень тосковала по тебе, всё это время, каждую минуту.
– Знаю! Но это чувство было всего лишь фоном в твоих отношениях с другим!
– Вот как?! – усмехнулась Настя. – Вот значит что тебя коробит?
– Всё должно было сложиться по-другому!
– Но сейчас всё так, как случилось, и изменить ничего нельзя.
Она отсела от него и пристально посмотрела в глаза. Он был с ней слишком искренен, чтобы скрывать свои переживания. Потому что когда любишь – обнажён, так откровенно обнажён, что мысли застывают на лице и считываются даже неопытным взглядом. Он находился здесь и слышал историю, которую она рассказала Анне. Теперь его душа разрывается от противоречий. Он пришёл за ней, но принять всем сердцем и выкинуть из памяти «лишние» моменты из их прошлой жизни стоило ему усилий.
– О чём ты сейчас думаешь?
– Я думаю, есть ли у всего этого теперь смысл?!
Лицо Насти полыхнуло краской, эмоции взорвались внутри и ей стоило больших усилий, чтобы сдержаться и не высказаться. Она понимала что это могло оттолкнуть Алекса, а она не готова была его снова потерять.
– Тогда, в Оксфорде, я тоже подумала, что после того, что случилось, я уже  буду тебе не нужна! Что-то доказывать и оправдываться не было смысла – это самое бестолковое в отношениях!  И поэтому я уехала, так и не поговорив с тобой! – Настя выдохнула с сожалением. – Столько из-за этого недосказанных слов между нами! Столько ненужных поворотов судьбы! И вот теперь ты снова даёшь понять, что в моей любви «нет смысла», что она снова не нужна. Это пуля в сердце, самое точное попадание, на разрыв... Горячо, больно, сердце вдребезги, душа на кусочки. Только вот как мне теперь без тебя?
– Ты прекрасно жила всё это время. У тебя всё сложилось и без меня!
Настя саркастически улыбнулась.
– Да, сложилось! Да, без тебя! Не могло не сложиться, потому что у меня всегда всё получается. Только вот ты никогда не узнаешь, чего мне это стоило, сколько слёз и минут отчаянья мне пришлось пережить. Сколько раз я была на грани того, чтобы... – Настя прикусила губу, чтобы сдержаться и опять не расплакаться. – Я всегда думала о тебе и молилась, просила дать мне возможность тебя снова увидеть. И вот Бог услышал меня!
Красивые слоники! – уходя от неприятной темы,  произнёс Алекс, указывая на статуэтки, которые были расставлены вдоль камина.
Настя растерянно перевела взгляд на камин, стиснула зубы от минутной слабости и, максимально выдерживая интервал между словами, чтобы успокоиться, произнесла:
– Да! Мы были в Индии в прошлом году. Тогда правительственная делегация была в расширенном составе, и у меня появилась возможность поехать с Виктором. Я помню, мы сбежали вдвоём с ужина и отправились бродить по улицам Дели. Там на одном из местных рынков я увидела их и влюбилась. Он предлагал мне выбрать в качестве сувенира нечто другое, более стоящее, но я была непреклонна. Я выбрала их!
– У них потрясающая энергетика, – сказал Алекс.
– Наверное я её и почувствовала! Продавец говорил, что пять слоников – это не все статуэтки, были ещё два поменьше, но кто-то днём ранее купил их все, при этом забрал только двух маленьких. «За оставшимися придут!» – так он сказал продавцу. – Настя улыбнулась своим воспоминаниям, а потом загадочным тоном добавила: – Он посчитал, что это мы за ними пришли, и отдал их нам, так и не взяв денег. Удивительно, да? В Индии вообще верят во всякую мистику.  – Настя посмотрела в глаза Алексу и произнесла: – Теперь всякий раз, когда я смотрю на них, моё сердце улыбается. Не знаю, почему!
 Алекс промолчал. Его мозг попытался выбросить из услышанного собственную эмоциональную составляющую. Ревность – разрушающее чувство, и с ним ему не по пути. Он взглянул на Настю, словно ища в её глазах опровержение своим ощущениям, и Настя это почувствовала. Понимание того, что сболтнула что-то лишнее, пришло потом. Не всегда можно просчитать, как твои слова отражаются в другом сердце.
– Ревнуешь? – робко, пытаясь исправить ситуацию, спросила Настя. – Тебе было бы проще, если бы я все эти годы...
– Это не ревность, Настя! – спокойным тоном прервал её Алекс. – Просто сердце не хочет принимать тот факт, что ты можешь быть счастлива ещё с кем-то, любить ещё кого-то как меня. Это неприятное чувство, и я стараюсь в себе его раздавить.
– Ах, Алекс! –  выдохнула Настя.  – Когда любишь, любишь всё в человеке: его величие и его падение, его ошибки и удачи, его прошлое и будущее. Остаться рядом, зная всю боль и темноту другого, может только мудрый и любящий. Остальным нужна лишь красивая картинка, без затрат, без проблем.
Она в очередной раз убедилась, что мужчины в глазах женщин слишком примитивны и буквальны. Они не видят всех красок женского восприятия мира. Всех оттенков, которые накладываются на ситуацию. Женщины всегда многограннее и точнее.
– А знаешь почему не существует двух одинаковых снежинок? - продолжила она. –  «Творение» – это не «повторение», Создатель может только создавать. Невозможно заново повторить вдохновение. Вот почему нет ни двух одинаковых снежинок, ни двух одинаковых людей, ни двух одинаковых историй любви. Вселенная – и всё в ней – Всё уникально. Моя любовь не повторится больше никогда и ни с кем, только в Твоём исполнении. И для Тебя.
Алекс поднялся с дивана и стал нервно ходить вдоль камина, ссутулившись и сомкнув руки за спиной. Он впервые показался ей беззащитным и уязвимым. Он пытался справиться с собственными «демонами», так как понимал, что не может себе позволить такого проявления слабости. Насте впервые за время их знакомства захотелось обнять его и защитить. Его душа сейчас генерировала какое-то особое излучение. Словно наполняла пространство вокруг себя покалывающей энергией, давая всем понять, мол «злюсь». Но вдруг он остановился, сел перед ней на пол, обнял колени и поцеловал. Его слова мягкой волной потекли вдоль оголённых участков ног, почти неслышно, почти шёпотом:
– А знаешь, найди меня в следующей жизни!
Но только пораньше, чтобы я не успел
Наделать с судьбою чего-нибудь лишнего
Того, чего в принципе не хотел.
Я буду другим в своём новом рождении,
Но ты постарайся меня разыскать
И действуй смелее, на опережение,
Чтоб больше уже никому не отдать.
 Вне всяких правил и ложных приличий
Ты молча прижмись к моим сильным плечам.
Я взгляд твой узнаю средь сотен обличий,
И тоже тебя никому не отдам.
– Ах ты зараза! – воскликнула от неожиданности Настя.  – Талантливый, но такой временами глупый!
Настя обвила его голову руками и прижала крепче к своим коленям. Эти секунды тишины были наполнены таким радостным криком души, что казалось, все тотчас же сбегутся на этот долгожданный праздник. Алекс на мгновенье замер в её коленях, но потом резко выпрямился и произнёс:
– Слишком много историй про измену, и ничтожно мало про любовь. Ты нужна мне и я тебя люблю, но когда я говорю про «смысл», то я имею в виду другое.  – В этот момент он выглядел болезненно сосредоточенным на своих словах. Только они казались ему на данный момент единственно важными. Такие странные проявления в его поведении были и раньше, но сейчас они стали настолько контрастны по отношению к остальному, что сразу же бросались в глаза.  Он как будто погружался в свой мир только ему понятных событий. – Если нет возможности быть вместе, значит и не стоит продолжать. Мы же не хотим приравнять наши чувства к обыденно повторяющемуся варианту порнографии? Этот грёбаный мир и так заточен под порок. Нам же жизнь обещала любовь. Очевидно любовь вне закона, она под прицелом, она неудобна миру, как совесть, как правда, как Бог. Иначе зачем нас тогда разлучили, растащили по разным полюсам? Они использовали всех этих людей, распределив между ними роли, только с одной целью: не дать нам быть вместе! Ведь такая любовь могла бы стать для других ориентиром иных отношений и разрушила бы их планы по растлению людей.
– Ты думаешь, в это вмешались какие-то «силы»? По-моему мы сами допустили ошибку! Не поняли, кто мы друг для друга! – она опустила голову и тихо добавила. – Я ведь чувствовала, как мне хорошо и спокойно с тобой, но не понимала, что это возможно только с тобой. Во всём виноваты мы сами. Тебе нельзя было оставлять меня там одну. Нельзя было уезжать!
Алекс снова сел перед её коленями и, словно оправдываясь, произнёс:
– Они сказали мне, что если я не поеду, то ты умрёшь!
– Кто Они, Алекс? – Настя схватила ладонями его лицо и, заглянув ему прямо в глаза, повторила: – Кто Они? Ты снова подчинился этим голосам в своей голове? – Она была на грани отчаяния от услышанного. –  Я ведь столько раз тебя просила не подчиняться их воле, не слушать, что они говорят. Ах, Алекс, что же ты наделал?!
Она встала с дивана и направилась в глубь комнаты. Там на столе стояла  бутылка холодной минералки и дюжина салфеток. Вернувшись с ними к Алексу, она опустилась на пол рядом и, уткнувшись в его грудь, заплакала. Произнесённое Алексом стало для неё откровением. Столько лет она никак не могла простить ему ту поездку в Кардифф. Не могла простить, что он оставил её одну.
– Что же ты наделал, Алекс, что же ты наделал! – в отчаянии выдохнула Настя. –  Почему ты не объяснил мне, что это не твоё решение? Почему ты никогда им не сопротивлялся?
– Лишь однажды я ослушался и не выполнил то, что Они приказали!
– И что произошло?
Алекс опустил голову и промолчал. Настя поняла, что не стоит продавливать ситуацию, чтобы получить ответ. Она чувствовала напряжение, которое искрилось вокруг него. Он был подавлен этим разговором.
– Они сказали тебе, что я умру? – она глотнула из бутылки немного холодной воды, промокнула мокрые глаза салфеткой, выдохнула и добавила: – А разве я не умерла той ночью?!
Настя встала и подошла к камину. Её энергетика была так раскалена, что было не понятно, от кого сейчас исходит больше жара – от неё или от камина. Она плакала от досады, от бессилия принять, что причиной их трагедии стала досадная ошибка, недопонимание, недосказанность. Только теперь она поняла, почему он так на неё смотрел тогда перед отъездом, словно прощался. Он не хотел уезжать, он был вынужден подчиниться.
Какими разными амплитудами настроения сменялся их разговор. От проникновенной нежности до обескураживающей резкости в словах. Они умели уколоть, они чувствовали, куда можно больнее ударить друг друга. Неординарность личности проявляется абсолютно во всём – и в любви, и в злости.
Алекс поднялся, подошёл к Насте, обнял её лицо своими ладонями и нежно спросил:
– Почему ты не осталась со мной?
Настя ответила ему, не отводя взгляда:
 – Я ушла, потому что увидела, что ты тоже был в той комнате, где всё и произошло!..


Расположившись на заднем сидении, Анна, вытянувшись во весь рост и закрыв глаза, отключилась. Этот сумасшедший день выстрелил после неимоверного напряжения оглушающей тишиной. Её сознание провалилось, следуя за стремлением организма взять передышку. После разговора по телефону она знала, куда едет, и понимала, что в ближайшее время будет находиться в безопасности. Зарождение нового дня происходило без неё. Восход Солнца раскрашивал за окном осенние пейзажи  Подмосковья. Сухие листья, подхваченные турбулентным потоком проезжающих машин, закручивались им в волшебном вальсе. Стаи птиц, выполняя в воздухе фигуры высшего пилотажа, распадались мелким бисером, едва коснувшись земли. Сквозь сон до неё доносился звук включённого в авто радио. Песни сменяли друг друга, не оставляя в душе никакого шлейфа, просто заполняли тишину. И только в паузах между музыкальными блоками вклинивалась информационная подборка главных событий. Биржевые курсы, прогноз погоды, очередной неудачный запуск спутника, не вышедшего на расчётную орбиту и столкнувшегося с американским. Всё проходило фоном в её окутанном сном сознании. Анна проснулась только когда машина притормозила у высокого забора с огромными металлическими воротами. Вышедший навстречу охранник подошёл к машине и медленно наклонился, чтобы внимательно разглядеть сидящего на заднем сидении пассажира. Ничего не говоря, он отошёл  и привычным для себя движением распахнул по очереди обе створки. Узкая аллея с вечнозелёными кипарисами по обе стороны дороги стала теперь основным направляющим элементом их дальнейшего продвижения вперёд.
В глубине сада на тенистой деревянной веранде было заметно некое оживление. Сладковатый дым разведённого костра наполнял воздух ностальгическими воспоминаниями о беззаботном детстве. Яркие лучи солнца преломлялись в его клубах, и от этого он казался подсвеченным изнутри. На мангале, разбрасываясь в разные стороны кусочками расплавленного жира, жарилось мясо. Рядом уверенными профессиональными движениями нарезал овощи работник кухни. Он искусно смахивал с доски нарезанное и тут же выставлял новое, в промежутках успевая переворачивать шампуры. В глубине беседки, укрывшись от прямых лучей солнца, сидел худощавый мужчина преклонного возраста. Он читал газету и курил сигару, то и дело стряхивая на землю пепел. В его движениях чувствовалась былая офицерская стать. Наглухо застёгнутая льняная рубашка и широкого кроя брюки составляли его убранство. Казалось, что никто из них не обращает внимания на подъехавший автомобиль. Тёплая погода последних дней бабьего лета своей ленью обволакивала и расслабляла, призывая насладиться этой неустойчивой красотой.
Как часто, понимая хрупкую иллюзию природных явлений, безвозвратно уходящих в прошлое, мы стараемся замереть и не дышать, впитывая каждую секунду, подаренную временем. В этот момент мы осознаём её эксклюзивность, понимаем, что окружающая красота безвозвратно исчезнет, растворяясь в эфире времени, и больше в таком виде никогда не повторится. Почему же с людьми не так? Почему мы не понимаем, что больше никогда не сможем увидеть такого же взгляда и улыбки. Не почувствуем таких же объятий и теплоты поцелуя. Недосказанное, недополученное потом вечно будет бродить рядом тенью как напоминание о том, что уже ничего не вернуть. Скрытая в складках подсознания Любовь, неразделённая с близким, отложенное на потом Прости так и останется пустым сотрясанием воздуха, по причине того, что человека уже не вернуть. Ошибочно полагать, что человеческая жизнь является более продолжительной, чем красота радуги, легко исчезающая во времени.
 Анна вышла из автомобиля и направилась к веранде. Под её ногами весело похрустывала галька, массируя затёкшие во время поездки стопы. Солнечные лучи беззастенчиво ударили по лицу, разогревая мимику. Общая расслабленность обстановки передалась и её походке. От этого она стала более пластичной, словно подчиняясь неслышимой музыке, меняла ритм ходьбы. Удивлённый и приветливый взгляд сидевшего на скамье мужчины прервал эту неожиданную танцевальную феерию. Анна подошла и учтиво кивнула головой.
– Здравствуйте, Георгий Алексеевич.
– И тебе здоровья, Анечка, – ответил мужчина. – Надеюсь, твоя танцующая походка является признаком того, что тебе удалось в дороге выспаться?
– Да, я отключилась на время. У меня был очень сложный день!
Мужчина поднялся и, аккуратно свернув газету, бросил её на скамью. Он внимательно посмотрел на Анну, а затем раскрыл руки для объятий. Анна сделала шаг навстречу и прильнула к его груди. Его сильные руки легли ей на плечи, и она почувствовала на себе их тяжесть. В уголках  его глаз пряталась плохо скрываемая ностальгия и грусть. Они давно не виделись. Почти сразу после гибели мужа его отец Георгий Алексеевич Смолин исчез из поля зрения. Нельзя сказать, что они раньше часто встречались, но после того, как не стало Олега, он дистанцировался окончательно. И тут неожиданно, в самый трудный для неё момент он оказался рядом.  Каким-то непостижимым образом вырвал её из когтей этого Сучкова и пригласил в свой загородный дом. Олег ничего не рассказывал про своего отца, никаких подробностей из детства, ничего, что могло бы пролить свет на личность Георгия Алексеевича. Единственное, что она знала, что её муж и его отец были сотрудниками спецслужб.
– Как давно я тебя не видел, – грустно произнёс Георгий Алексеевич, выдыхая очередную партию дыма в пол. – Ты всё такая же: умный и живой взгляд, такая же улыбка, – он сделал очередную паузу, чтобы затянуться, а может быть справиться с волнением. – Не волнуйся по поводу дочери, я послал за ней, и она скоро приедет сюда. Здесь будет безопаснее. – Он опять затянулся, и клубы сизого дыма отправились в свободный полёт. – Олег вырос тут. Я помню, как он рыскал в этом саду, перелазил через забор и сбегал вниз к реке. Он всегда верховодил среди сверстников, был главным инициатором всех  приключений, из раза в раз увеличивая градус экстрима. Мне и тогда было не понятно, как он умел всё просчитать, подчинить себе волю незнакомых людей. Это потом я понял, что он очень любил жизнь и любил с ней экспериментировать. Он умел проецировать будущие события в пространстве. Он умел заставить людей принимать решения, опираясь лишь на свои эмоции и амбиции, он умело пользовался их пороками. Казалось, ему было подвластно многое... – с каким-то внутренним содроганием произнёс Смолин.
– Я по нему очень тоскую! – произнесла Анна, и её глаза наполнились влагой.   – До сих пор не отпускает!
– Ладно, пойдём лучше в дом, а то запах шашлыка меня начинает раздражать, – произнёс Георгий Алексеевич, всем своим видом приглашая Анну пройти вместе с ним. – Тебя ждали, вот и распорядился мясо пожарить. Тебе с дороги надо подкрепиться. А мне врачи всё больше каши рекомендуют, здоровье, видишь ли...
– Да я тоже, в принципе, от каши бы не отказалась... – начала было оправдываться Анна, но Смолин её прервал:
– Пока молода и имеешь крепкие зубы – надо есть мясо. Бессмысленно гордиться здоровыми зубами, не имея возможности их по назначению применить. Жизнь в качестве проверки иногда подбрасывает сложные испытания, когда нужно проявить храбрость и уметь укусить. Иногда приходится выгрызать у неё свои интересы. И здесь хороший прикус и злой оскал как никогда кстати. Если всего этого нет, то зубы превращаются в бесполезный рудимент, украшающий самодовольную улыбку, – он сделал паузу, чтобы снова затянуться клубами дыма тлеющего табачного листа.
– А сигары здоровью не мешают? – иронично спросила Анна.
– Курение давно перестало являться для меня чем-то обременяющим. Это как часть моей сущности, как фактор, заполняющий паузы в мыслительном процессе. Оно дарит мне возможность лучше видеть суть вещей, скрытых под пеленой сизого дыма. Такой вот обряд, своего рода традиция. А традициям изменять нельзя. Утрачивая связь с прошлым, сразу лишаешь себя понимания того, кем являешься сегодня. Есть такое растение в степях Казахстана – верблюжья колючка. Она всё время перекатывается с места на место, подчиняясь порывам ветра. А всё потому, что не имеет корневой системы. Человеку нельзя без знаний прошлого, без соблюдения обрядов и обычаев, без своих корней. Иначе он может превратиться во флюгер, который будет крутиться в разные стороны, повинуясь прихотям судьбы, – он опять сделал паузу, остановившись и опустив взгляд в пол. – Не стоит мне, седовласому старику, беспокоиться о смерти, когда по роду службы мне приходится...
Его голос задрожал от волнения. В мимике лица застыла боль. Чувствовалось, что переживания растекаются кислотой, где-то там, в душе, каждый раз оставляя на ней свежие рубцы. В каждом его шаге чувствовалась внутренняя борьба со своими эмоциями. В каждом новом вдохе – стремление побороть слабость духа.
– Ты знаешь, по долгу службы мне приходится рисковать жизнями других людей, жертвуя ими как фигурами на шахматной доске. Иногда спрашиваю себя: «Зачем? По какому такому праву?». Может бросить всё и, сославшись на христианские благодетели, отойти в сторону? Пусть, согласно Библии, Добро само находит пути противодействия Злу. Может не надо было ввязываться в противостояние с Западом? – Он глубоко вдохнул, чтобы скинуть напряжение, переждать колющее давление в груди. Потом молча, стремительным шагом направился к дверям. Анна проследовала за ним, стараясь ничем не потревожить его состояние внутренней борьбы.
Вопрос: «Насколько это необходимо?», терзает любого человека, идущего по тонкому канату над пропастью. Сомнения, как метастазы, проникают по всему организму, сковывая былую ловкость, подрывая уверенность в своих силах. Сомнения – паразитический червь, изъедающий изнутри твою волю и веру в правоту сделанного выбора. Ничто не является таким разрушительным, как сомнения. Они всегда приносят с собой страх и уныние.
    Пройдя вслед за Георгием Алексеевичем в дом, Анна очутилась в просторном кабинете. Вдоль одной из стен стоял шкаф, на полки которого были аккуратно выставлены книги. Большое количество классической литературы, исторических справочников, экономических и философских книг. Прямо у окна стоял массивный стол, который, очевидно, служил для Георгия Алексеевича основным рабочим местом. Лампа и канцелярский набор, стоящие на столе, скорее всего были выполнены ещё в дореволюционное время. Изящное медное обрамление лампы заканчивалось массивной подставкой из диабаза. Напротив стола в углу находился камин, облицованный старым жжёным кирпичом. Кресло, поставленное напротив камина, подсказывало о долгих вечерах, проведённых в раздумье хозяином кабинета. Анна сразу почувствовала атмосферу этого дома. Лишённый  какой-либо роскоши, он, тем не менее, был необыкновенно уютный и душевный.
– Я никогда не была здесь раньше, – оглядываясь по сторонам произнесла Анна. – И Олег никогда не рассказывал про такой замечательный дом.
– Присаживайся, где будет удобно, – произнёс Георгий Алексеевич, указывая гостье на имеющиеся в кабинете стулья. – Будем думать и решать, как нам из твоей ситуации выбираться.
Анна присела в кресло напротив стола. Ещё раз оглядевшись, она кивнула в сторону шкафа с книгами.
– Вы всё это прочли?
– И не один раз, – ответил Георгий Алексеевич.
– Мне редко приходилось видеть такое собрание книг в одном месте.
– К сожалению, теперь чтение перестало быть необходимым атрибутом культурного человека. Всё сводится к поверхностному изучению предмета, к просмотру видеоряда. Сейчас в обществе если кто-то начинает говорить о литературе, на него смотрят, минимум, как на идиота. Люди забыли, что чтение является основным способом развития мышления. Не инстинктов, а именно мышления, в образовательном смысле.
– Олег говорил, что до службы в органах вы были блестящим математиком.
– Вся наша жизнь сплошная математика. С помощью цифр можно описать любую вещь, любое явление.
– Ну с математикой всё понятно, но зачем вам столько книг по философии и истории?
– В моё время, Аня, в образовании не было разделения на предметы. Всё сводилось к одному понятию: естествознание. Это сейчас в школах отдельно преподают химию, биологию, математику и прочее. Поэтому у вас отсутствует понимание общих принципов взаимодействия в природе. Есть набор знаний, но нет объединяющей системы. В нашем образовании на уроках биологии мы изучали свойства колебательного контура и взаимодействие энергетических полей. Уроки истории начинались сложными уравнениями, позволяющими с помощью математического модулирования прогнозировать развитие событий. Философия преподавалась как основа в развитии человека и социума. Сейчас же преподавание стало разобщённым. В школах идёт деление на специальные направления, с углублённым изучением отдельных дисциплин. Как будто химики и биологи смогут обойтись без фундаментальных знаний философии, физики и математики. Убеждён, что «технари» не станут полноценными без творений Достоевского, Есенина и Пастернака. Американцы уже прошли по этому пути и поняли ущербность такого подхода. Но нам навязали именно такую систему. А всё почему? Потому что мы давно утратили собственную независимость. Сначала финансовую, а потом и гуманитарную. Запад  диктует всему миру структуру государственных образований, создавая их по собственному образцу, для простоты управления из-за рубежа. Префектуры, муниципалитеты, парламент и президент. В этих названиях из русского языка только запятые. Ну согласись, разве это обусловлено чем-то иным, кроме американской экспансии? Без внутреннего сопротивления англо-саксы бесцеремонно и поэтапно нагнут всех оставшихся без «опеки». Вот поэтому мы и ввязались в эту драку. Поэтому мы и ломаем свои копья об ветряки этой мельницы, перемалывающей культуру целых народов в пыль. И даже если нам суждено проиграть, мы будем знать, что сражались изо всех сил.
Георгий Алексеевич во время своего монолога расхаживал по комнате, а потом опустился в кресло рядом с окном. Его взгляд был устремлён в глубь сада, а может быть в прошлое. Когда за спиной долгая, наполненная событиями жизнь, сознание исподволь возвращается назад, внимательно рассматривая их как киноленту, разбирая нюансы прошлых отношений. Непонятое ранее становится очевидным с высоты прожитых лет. С этого гребня накопленного опыта смехотворной кажется былая житейская суета.
– Почему Алекс выбрал именно тебя, Аня? – задумчиво спросил он.
Анна в ответ лишь пожала плечами. В этот момент вошёл парень и поставил на стол перед Анной поднос с закусками и чашкой кофе. Затем он подошёл к Георгию Алексеевичу и передал ему бумажную папку с документами. В ответ Смолин одобрительно кивнул и опять уставился в окно. Парень удалился, унося за собой устойчивый запах воспламенённого пороха. Анна помнила его со времён, когда ее муж приходил со стрельбища. Он пах точно так же.
– Тебе надо подкрепиться, эта ночь была не из лёгких! – сказал Смолин. – К сожалению, эта история не завершена!
Анна, отхлебнув немного из чашки ароматного напитка, удивлённо посмотрела в сторону Георгия Алексеевича.
Тот встал, подошёл к столу и положил перед ней белую папку. Склонившись, Смолин посмотрел на Анну своим пронзительным взглядом. Он словно раздумывал, с чего начать разговор, считывал внутреннюю готовность к восприятию информации.
– Катю уже забрали, с ней всё хорошо, и через пару часов она будет уже здесь! Ей ничего не стали рассказывать, зачем ей через это проходить.
– Спасибо большое, Георгий Алексеевич! – дрожащим голосом произнесла Анна. После перенесённого стресса она ещё плохо владела своими эмоциями.
– Сейчас важно понять, что произошло и как тебе помочь!
– Я не знаю. Этот следователь всё перевернул с ног на голову и представил так, как ему было выгодно. Я же ничего такого не сделала, чтобы были основания упрятать меня в тюрьму.
– Всё зависит от его трактовки! Он запросто может сделать тебя как жертвой, так и пособником преступления. Твои документы уже отправлены в Следственный комитет, и долго скрывать тебя я не смогу. Упрячут в Сизо и будут мариновать года три до суда, пока ты не сломаешься и не подпишешь всё, что им нужно. Это карательная система, Аня, против неё даже мы бессильны.
– Ну я же ни в чём не виновата!
– Виновата, Аня, виновата! В том, что пошла на поводу у этого психа, дала ему возможность проникнуть в твои мысли, в твою квартиру! Привезла его с собой без приглашения в комплекс правительственных строений. Это охраняемая территория, о чём ты думала?!
– Вы прямо слово в слово повторяете слова следователя!  – настороженно воскликнула Анна. – Откуда я могла знать о его планах? К тому же кто доказал, что именно он убил Макса? Ведь всё обвинение построено на этом, что именно он убийца!
– Он убил, он! – утвердительно кивнул Смолин. – Ты просто не совсем себе представляешь, с кем столкнулась.
Анна вопросительно посмотрела на него и скептически усмехнулась. «Что в нём такого, что могло скрыться от моей профессиональной оценки?» - подумала она.
Георгий Алексеевич снова взял паузу в разговоре, очевидно, над чем-то задумавшись. На его изрезанном морщинами лице солнечный свет играл по-особенному. Живой, искромётный взгляд, несмотря на преклонный возраст, был переполнен колючей энергией. Это говорило о постоянном ходе мыслительного процесса. Он сел напротив Анны по ту сторону стола, откинулся в кресле и произнёс:
– Ты помнишь в деталях ту историю, которую рассказала тебе Настя Андросова вчера вечером перед камином?
Анна даже привстала от удивления:
– Каким образом вам это известно?
– Сейчас у меня нет времени читать тебе лекцию по вопросам безопасности в эру электронного мира. Все уже взрослые, все самостоятельно сделали выбор. А вы думали, что все эти устройства сделаны только для вашего удобства? – рассмеялся Смолин.
– Нас что подслушивали?
– Аня, забудь! Сейчас не об этом! – он отмахнулся от её вопросов как от назойливой мухи. – Ты помнишь, что тебе рассказывала Настя?
– Раз вы так осведомлены, мы не будем тратить время на подробности. Я помню, что она мне рассказала.
– Так вот, она утаила один факт. Алекс был в той самой комнате, в ту самую ночь.
Анна не поверила своим ушам. От возмущения её лёгкие наполнились воздухом, мышцы груди сковало спазмом, и она замерла, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. Это длилось несколько секунд, и через мгновение, справившись с волнением, она на выдохе выпалила:
– Это не правда, он был в Кардиффе. Я видела запись в его медкнижке о том, что он пережил клиническую смерть там, в Кардиффе, сразу после конференции.
– Какая тема конференции была указана в медкарте, больница какого территориального округа оказывала ему первую помощь? – иронично спросил Смолин.
Анна поняла, что немного подтянула факты к желаемому результату, и Георгий Алексеевич на это ей указал. В карте лишь упоминалось о том, что факт клинической смерти имел место быть! Но это могло произойти где угодно, в любой стране. Она оперировала сведениями, сообщёнными Настей, а не подтверждёнными данными. Никто не гарантировал, что она не солгала.
– Он был там, Аня! – настойчиво повторил Смолин. –  Он вернулся туда, чтобы их убить!
– Господи, это какой-то бред. Что вы такое говорите? Этого просто не может быть!
– Вот фотографии, которые сделали криминалисты из Скотланд Ярда. Каждая  пронумерована, описана и привязана к месту. Здесь же указаны время и дата совершения преступления. Здесь же фотография Алекса с камер наружного наблюдения учебного корпуса университета! Ничего не напоминает? – Георгий Алексеевич доставал из папки фотографии и раскладывал их на столе перед Анной. –  Он был там, Аня, и убийство Макса не первое на его счету!
Анна поднялась со своего места и склонилась над выложенными документами. В ней инстинктивно проснулось профессиональное хладнокровие и способность к анализу. Она перекладывала их, подолгу рассматривала, подмечала маленькие нюансы.
Фотографии с места преступления шокировали её своей откровенностью. Обезображенные, застывшие в неестественных позах трупы валялись в разных частях комнаты. Паника, которую погибшие испытали перед смертью, холодной маской ужаса застыла на лицах, спрятав образ убийцы под стеклянной мутью расширенных зрачков. Кисти их рук, окоченевшие в предсмертных судорогах, были неестественно изогнуты. Они как будто пытались ухватиться за невидимое спасение. Складывалось ощущение, что смерть настигла их внезапно, в момент всеобщего ликования и безумства. Вокруг царил беспорядок, присущий такого рода вечеринкам. Но ни в перевёрнутых пепельницах, ни в разбросанных повсюду бутылках спиртного, ни в чём из этого хаоса нельзя было увидеть характерных следов борьбы. Ещё одна деталь Анне показалась необъяснимой: смерть всех четверых наступила в результате разреза гортани лезвием ножа. Необычный и очень специфический способ убийства. Никаких прямых проникающих ударов, позволяющих быстро нанести непоправимый ущерб. Чтобы так перерезать противнику горло, нужно сначала его обездвижить, зафиксировать, а потом удерживать в этом положении несколько минут, чтобы дождаться, когда последние всхлипы пенящейся крови успокоят его неровное дыхание. Расправиться со всеми одновременно, не вызвав ответного сопротивления, было невозможно. Кровь, выгнанная последними толчками сердца из перерезанного горла, густыми, спёкшимися комками обрамляла изуродованные смертью лица. Они утопали в этой кашице, ещё недавно составляющей основу их жизни.
– Он резал их как баранов от уха до уха, не давая прийти в себя, без малейшего шанса на спасение, – сказал Смолин, нервно прикуривая очередную сигару. – За всю долгую работу я, конечно же, насмотрелся на трупы, но чтобы такое...
– А что вас так  смущает в этом деле? – спросила его Анна, пряча свои размышления за дежурными вопросами. – Вы же сами сказали, что он псих! Очередной безумец, маньяк. Достаточно характерное поведение для них: взрывная реакция, необоснованная агрессия. – После этих слов Анна саркастически усмехнулась: – Ведь у него не было причин убивать этих славных ребят?!
Георгий Алексеевич оценил её сарказм! Он также отметил про себя, сколько времени Анна уделила осмотру деталей. Он понял, что она постепенно приходит в себя после стресса.
– По-моему ты кое-что не заметила, – заметил ей Смолин. –  Вот видишь тёмные пятна на кистях рук, такие же пятна эксперты обнаружили на веках погибших. Знаешь, откуда они? Перед тем, как перерезать горло, он стопой наступал им на кисти закинутых за спину рук, а пальцами сжимал верхнее веко глаз, не давая тому закрыться. Он словно смотрел в лицо смерти, наблюдая за последними всполохами жизни своих жертв. Он наслаждался их муками и бессилием, – закончил фразу Георгий Алексеевич. – Ты хоть понимаешь, что это за смерть? Мозг ещё получает питание и отчётливо всё осознаёт, отдавая сигнал всему телу на сопротивление, но поделать уже ничего нельзя. Тёплая кровь хлещет из перерезанной гортани, с хрипом унося последнюю надежду на выживание. Корчась в судорогах и понимая неизбежный исход, ты при этом продолжаешь смотреть в глаза своему убийце.
– Но разве можно это сделать одновременно со всеми? – справедливо подметила Анна. – Я не вижу никаких следов сопротивления!
– Ты права, Аня! – задумчиво произнёс Смолин. – В этом-то вся проблема! Именно поэтому он очень опасен!
– Опасен для кого? То, что он расправился с этими, как сказать потактичнее, говнюками, так любая женщина будет на стороне того, кто отомстил за насилие!
– Месть очень коварное чувство, –  остудил её запал Смолин. – Оно управляется демонами, которые вонзают в душу свои мелкие коготки и приглашают её на безумный танец. Вальсируя, они будут разгонять по телу жаркое пламя ненависти, вытесняя из глубин подсознания остатки разума. Когда человек задумывается о мести, Дьявол сразу берёт всё под свой контроль, подавляя всполохи рассудка и награждая пленника своей  искажённой улыбкой. Человек, охваченный чувством мести, не всегда понимает соразмерность своих действий.
 Он встал, подошёл к окну и в очередной раз втянул в себя терпкий дым сигары. Он долго и молча разглядывал пейзаж за окном, подчёркивая в его меняющейся картине детали для собственных размышлений. Чтобы понять бесконечность, достаточно просто быть внимательным к мелочам. Ключи к загадкам Вселенной порой лежат на поверхности, в самых заметных местах.
– Кардифф находится в 990 миль от Оксфорда, это день пути. Чтобы преодолеть его, Алексу понадобилось мгновение. Человеческое веко не успело бы моргнуть за это время, а он уже убил четверых! Вынес Настю из комнаты и оставил её на деревянной скамье этажом ниже.
– Вот почему она не заявила в полицию о том, что случилось, «в этом не было уже необходимости», – вслух произнесла Анна слова Насти. – Теперь всё сходится. Они были мертвы, а Алекс видел, что там до этого произошло. Какой смысл ей был что-то объяснять ему и доказывать! – Анна прикусила губу, чтобы не расплакаться. Она словно окунулась в тот вечер и прочувствовала, что творилось у Насти на душе в тот момент. «Я вычеркнула себя из его жизни! После того что случилось, я была ему уже не нужна», – вспомнила она её слова.
Очередная пауза в разговоре, как предлог избавиться от сомнений, как повод перевести дыхание, правильно расставить ударение. Они оба находились в неком раздумье, в осмыслении сказанного и не произнесённого вслух.
– Постойте! – неожиданно встрепенулась Анна. – Что это значит, для преодоления 990 миль ему понадобилась одно мгновение? Это что, такое образное выражение?
Георгий Алексеевич вернулся к своему месту. Внимательно посмотрев на Анну, он опустился в кресло. Его долгое молчание было результатом нерешительности в оглашении информации, способной перевернуть всю её жизнь.
– Ну что ж, пожалуй, без этого не обойдёмся! – обречённо сказал он и затушил сигару. Достав из папки ещё одну кипу документов, он стал их раскладывать на столе в хронологическом порядке.
– Алекс! – по деловому начал Смолин – ALLEX – заглавные буквы проекта в английской версии. All – всё  Exсellent – лучшее. Их было трое, ещё дети, мы называли это семьёй – Family. Именно поэтому он иногда говорит, что Алекс – это и есть фамилия. Как бы передёргивает смысл. Исследования людей с необычными способностями всегда велись под наблюдением спецслужб. Многие страны пробовали выявлять и использовать такие способности в людях. Некоторые биологические параметры были культивированы искусственно, через изменение генома. Но выдающихся результатов никто не достиг. Так, небольшие вспышки, не более. Эти трое были особенными. Они обладали феноменальными способностями, объяснение которым не нашли до сих пор. Но в процессе взросления у двоих детей эти показатели снизились, потом стали нестабильны и в конце концов просто исчезли. Только не у Алекса. Он, не в пример другим, усиливал свою энергетику. Он мог её трансформировать, видоизменять. Если говорить понятным для обывателя языком, он мог манипулировать сознанием на расстоянии в сотни километров.
– Что значит манипулировать? – спросила Анна.
– Ну, к примеру, навязать визуальный образ, заставить чувствовать запахи, видеть объём и форму предметов, которых рядом с вами не было. Одним словом, мир, который вы видели вокруг себя, зависел лишь от его воображения.
– Как это возможно?
– Всё просто, мозг – это всего лишь генератор энергии, некий приёмник и передатчик в одном лице. Он не способен самостоятельно мыслить, придумывать, совершать открытия. Он лишь посылает запрос и получает искомый результат. Весь мир, который нас окружает, – это всего лишь трансформированная энергия, иллюзия нашего коллективного сознания.
– Матрица?
– Да нет, конечно. Тема очень сложная и глубокая, и не всегда может поместиться в сознании обывателя, но те, кто видит истинное устройство мира, заворожены его красотой.
– Это всё какая-то теория? Предположение или научная концепция?
– Всё давно описано в уравнениях Дерека и Максвелла. Этим математикам удалось дальше всех проникнуть в понимании устройства мира. Я занимался плотно этой темой, когда учился в университете.  Ещё студентом меня привлекли к работе в спецслужбах. Я был далёк от всего, что там происходило, я лишь занимался наукой. Продвинутые умы понимали, что за этим будущее, но вот исполнителей пришлось ждать долго.
– Ну хорошо, а причём тут спецслужбы, какой у них интерес в глобальном устройстве мира?
Георгий Алексеевич хитро усмехнулся. В его глазах искрами рассыпалась мысль, укрытая таинственной завесой.
– А ты представь себе, что информация, хранилищем которой является человек, тоже представлена в виде энергии. Разве возможно спрятать энергию? Разве возможно ограничить доступ к собственным мыслям? У вас не будет ни безопасности, ни секретности, если у противника есть человек, способный на расстоянии украсть ваши мысли.
– И таким человеком стал Алекс? –  спросила Анна.
– Да! Ему не надо было даже приближаться к объекту, он мог сканировать энергетическое поле, находясь в километрах от него. Чуть позже он настолько развил свои способности, что стал переноситься в искомое место, не физически, конечно. Его разум присутствовал там, где он хотел, он мог там передвигать вещи, общаться с людьми, в общем создавал иллюзию абсолютного присутствия. Он заставлял людей поверить в то, что он рядом.
– Господи! Вы сейчас какие-то фантастические вещи говорите! Этому есть вообще научное объяснение?
– Хорошо, я попробую объяснить. Вот представь себе, если мяч кинуть в стену, то он от неё обязательно отскочит. А если то же самое проделать с элементарной частицей, например, пальнуть её в стену. Она не отскочит, а окажется на той стороне, причём в любом её месте. Так и с сознанием, оно может проникать куда угодно, и делать всё, что хочет!
Анна слушала Георгия Алексеевича внимательно, при этом подвергая скептическому анализу каждое его слово. Новые сведения об Алексе многое объясняли в его поведении. Теперь по-другому воспринималась их вчерашняя беседа, эти ссылки на устройство мира, окружающую нас энергию, наделённую интеллектом, голоса, которые диктуют ему, что делать. То, чему раньше не придавалось значения, теперь обретало реальные очертания. Смолин продолжал рассказывать об Алексе, расчерчивал на листке бумаги разные формулы и уравнения, пытаясь объяснить принципы взаимодействия Алекса с окружающим миром, а Анна всё больше думала о нём. Где он сейчас, всё ли у него хорошо? То, что ей сейчас сообщали о нем, было похоже на технические характеристики электронного прибора, совершенного инструмента для шпионажа. Ни слова о душе, которая дарила неподдельное чувство безопасности. Ничего про сумасшедшую радугу по ту сторону хрусталика. Ничего как о человеке. Только формулы, амплитуды колебательных контуров, прочая техническая лабуда. Они не видели его сути, он был для них обезличенным предметом, игрушкой в умелых руках.
– После того как Алекс получал искомую информацию, он передавал её вам?
– Там есть своя методика, но она слишком сложная и скучная, чтобы сейчас об этом говорить. Дело же совсем не в этом. Алекс своим появлением перевернул все фундаментальные представления о материальном мире.
– Он был единственным в своём роде? – спросила Анна.
– Абсолютный уникум!
– И вы попытались его скопировать? – как ни в чём не бывало спросила Анна. Она понимала, что вторгается на запретную территорию, но понимала, что имеет такое право. Сам факт, что перед ней открывают завесу секретных сведений, означает, что от неё требуется нечто такое, чего никто другой сделать не сможет. Формат их беседы стремительно изменился, теперь было не понятно, кто ведёт беседу.  – Ой, только не говорите мне, что это не так! Столько лет вы потратили на изучение этой проблемы, и вот наконец-то чудо свершилось. Алекс – живое воплощение вашей мечты! Именно «живое» – в этом-то и была проблема? Человек, со своими желаниями, со своей душой. Сложный характер, непредсказуемая реакция на безобидные, по-вашему, действия. Вы же не могли поставить на такую карту итог всей своей жизни.
Георгий Алексеевич оценивающе посмотрел на Анну. Он был удивлён, как логически правильно была выстроена цепочка её размышлений.
– Олег говорил, что ты талантлива, но чтобы настолько?! – восхищённо подняв брови вверх, ответил ей Смолин. – Хватаешь самую суть!
– Моя прозорливость тут ни при чём. Многое из того, что я сказала, рассказал мне Алекс вчера, сидя в моём кабинете. Ещё кое-что сообщил Макс, перед тем как его убили.
– Что именно он сказал?
– Что в плазме Алекса содержится искусственно созданная субстанция, которая усиливает импульсы при мозговой активности. Вы вкололи ему какую-то хрень, чтобы держать всё под контролем, сканировать параметры работы его мозга, чтобы повторить их потом в механическом воплощении. Создать прибор, способный в точности воспроизводить то, чем Алекса одарила природа. Зачем вам выслушивать его упрёки и мириться с его сложным характером? Как только вам удалось бы создать прибор, участь Алекса была бы предрешена. И он об этом наверняка знал. Только одного вы не учли, эта субстанция разъедает его органику. – Анна сделала паузу и посмотрела в глаза своему свёкру. Она точно почувствовала его реакцию на её слова. – Или учли?...
– Хватит! – взорвался Георгий Алексеевич, возмущённый таким поведением Анны. Ему не очень-то хотелось открывать перед ней все карты. – Хватит, Анна. Ты себе даже не представляешь, о чём ты говоришь! Это вопросы государственной безопасности, и они лежат вне сферы твоей компетенции и понимания. – Он сделал паузу, чтобы выдохнуть и снять эмоциональный всплеск. – В мире происходят тектонические подвижки в политическом, экономическом, цивилизационном плане. Государства сошли с ума в погоне за технологическим прорывом с новыми возможностями управления социумом. С помощью современных электронных систем собран колоссальный массив данных о каждом из населяющих нашу планету, независимо от национальной, религиозной и территориальной принадлежности. Вопрос в том, что с этими данными делать? Нужны алгоритмы систематизации и варианты их применения.
– Искусственный интеллект! – подхватила его мысль Анна. – Создание подобных технологий обеспечит одной из стран полное господство в мире! –  Анна поймала на себе изумлённый взгляд Георгия Алексеевича и, понимая его направленность, тут же добавила: – Так наш президент сказал недавно в интервью журналистам ВВС.
Она специально пошла на эту провокацию, чтобы по реакции Смолина узнать, что он не договаривает. Она понимала, что нужна ему для какой-то миссии, иначе бы он её никогда и ни во что не посвятил. Однако её профессиональное чутьё психотерапевта подсказывало, что многое скрывается между слов.
– Наш президент иногда слишком несдержан в своих интервью! –  процедил Георгий Алексеевич. Анна заметила в его словах оттенки некой неприязни и пренебрежения к личности главы государства. Словно к ученику, который ненароком раскрывает тайные планы своего учителя. Но Анна пока не стала зацикливаться на этом и продолжила свою игру:
– А что стало с другими двумя, которые не оправдали ваших надежд? Их способности исчезли сразу после инъекции, или она их просто сожрала?
Смолин посмотрел на неё исподлобья, давая понять, что это её не касается. Анна затронула довольно чувствительные моменты его работы, и он немедленно и жестко на это отреагировал.
– Хочешь поиграть со мной в гуманизм?! – сухо произнёс Георгий Алексеевич. В его голосе не было угрозы, только уверенность в своей правоте. Он как будто обладал эксклюзивной информацией, способной перевернуть всё с ног на голову. Он опять сел напротив Анны и выложил следующую порцию документов.
Анна с недоверием протянула к ним руку и, взяв их, поднесла к лицу. Это были фото. По качеству они выглядели лучше, потому что сделаны были совсем недавно и оптикой с хорошими характеристиками. Были видны малейшие детали. Даже направление взгляда запечатлённых людей. Анна замерла. Она не ожидала такое увидеть. Она узнала кто это, но не смогла в это поверить.
– Узнаёшь?! – с сарказмом произнёс Смолин. Он наблюдал за её реакцией, и чем дольше продолжался у неё ступор, тем больше это доставляло ему наслаждение. – Что скажешь теперь?
– Пока не знаю... – задумчиво ответила Анна, продолжая крутить фотографии, снятые в динамике с разных углов, но отображающие одно и то же действо – её дочь Катя и Алекс, – они знакомы, они идут вместе по Краснопресненской набережной и о чём-то разговаривают. Затем расстаются, и когда он исчезает за углом, она пишет ей это СМС: «Мама, я влюбилась». Анна вспомнила этот момент, когда её сердце забилось от счастья. Она также вспомнила, как Алекс, сидя напротив неё, произнёс вслед пришедшему СМС: «Прочтите, это для вас важно». Всё сходилось, все объективные данные указывали на то, что Алекс в одно и то же время находился и с её дочерью, и в её кабинете.
– Но как это возможно? – спросила Анна. Она была поражена тем что увидела.
– Всё очень просто! Вот, например, ось вращения фотона, которая бывает одновременно и вертикальной, и горизонтальной, пока её не измерили. Для того, кто проводит измерение, фотон будет зафиксирован в одном из двух состояний, но для приборов, которые вне эксперимента, суперпозиция фотона сохраняется. Две реальности для двух систем, – спокойно ответил ей Смолин. – Квантовый мир, Аня, он умеет им управлять! Это как одеть шлем с дополненной реальностью, и тебе будет казаться, что всё это происходит на самом деле. Мозг слишком буквален, и органы восприятия мира его иногда обманывают. С Алексом то же самое, только он ещё умеет создавать ощущение объёма и плотности вещества.
Услышав слово «фотон», Анна вспомнила, как на сеансе Алекс замер, как будто провалился в созерцании чего-то неизведанного, а потом произнёс: «Как он это делает? Как фотону удаётся находиться в двух местах одновременно?». Теперь стало понятно, что он уже тогда пытался ей что-то подсказать.
– И где же он был в этот момент на самом деле?
– У тебя в кабинете, но ей казалось, что рядом с ней! – заметил Георгий Алексеевич. – Я распорядился привезти Катю сюда, пока всё не разъяснится. Здесь она будет в безопасности.
– Что в этом доме такого, что смогло бы его отпугнуть?
– Сюда он никогда не сунется! А ты должна сосредоточиться на том, чтобы помочь себе и своей дочери! - произнёс Смолин, проигнорировав вопрос Анны. Он не считал нужным посвящать её во все тонкости этого дела. Лишь ограниченная порция информации, необходимая для выполнения возложенной на неё задачи. Он оставил её вопрос без ответа, а она не стала настаивать. Некое напряжение повисло в этом разговоре, не все моменты были открыты, не все аргументы безапелляционно ложились в общую канву. Оно складывалось из разных факторов, в основе которых было недоверие сторон друг к другу.
– Что ему надо от моей дочери? – сквозь зубы произнесла Анна.
 – Он псих, Аня! Псих, наделённый исключительными способностями, и что у него на уме, никто не знает. Тогда мы были вынуждены ввести ему эту вакцину, чтобы удержать в узде его рефлексы.
– Но он вас перехитрил! – тихо произнесла Анна.
Георгий Алексеевич удивлённо посмотрел на неё и иронично улыбнулся. Анна увидела эту реакцию, она продолжила:
– Он говорил мне об этом на сеансе. Сказал, что понял, как можно использовать это против тех, кто её сделал!
– Что ещё он тебе говорил?
Анна была поглощена размышлениями и не сразу заметила несоответствие в этом вопросе.
– Да много о чём! Сейчас я вряд ли смогу дословно всё вспомнить!  –  Анна вдруг встрепенулась и посмотрела на Смолина. – А разве там вы не «слушали» меня? Ну там электронный мир, безопасность! – с сарказмом спросила она.
– Это заблуждение, что мы слушаем всё и вся! – сухо ответил Смолин. –  Ну так всё-таки, вспомни ключевые моменты из вашей беседы. Это поможет быстрее завершить дело.
– Вы только для этого меня сюда привезли, чтобы узнать, о чём мы там говорили? Только для этого я вам нужна? А когда скажу, что со мной будет? Опять сдадите этому «бульдогу» из следственного комитета?
    Анна правильно уловила момент для того, чтобы сыграть на его заинтересованности. Другого шанса зацепиться за свободу у неё уже не будет. Её мозг и женская интуиция очень быстро выкроили из лоскутов событий истинные намерения сторон. Она не верила обладателю глаз напротив. Слишком хитрыми они ей казались.
– О чём ты думаешь, Аня? Твоей дочери грозит опасность! Какого чёрта ты пытаешься со мной торговаться? Я и так делаю для тебя, что могу. Просто скажи, что он тебе сообщил, тогда я смогу защитить вас!  Мне важно понять, почему он выбрал именно тебя!
Анна недоверчиво покосилась на Георгия Алексеевича. Что-то смущало её в таком желании защитить тех, от кого он после смерти её мужа с такой лёгкостью самоустранился.
– Что будет со мной, Георгий Алексеевич, и что будет с Катей? Можете ли вы гарантировать, что нас оставят в покое? Я ведь ничего не прошу взамен, я лишь хочу жить так, как жила.
Её посыл был предельно ясен и после короткой паузы был неохотно, но принят Смолиным. Он посмотрел на неё и одобрительно кивнул головой. Это было меньшее, что она могла попросить у него за отведённую для неё роль.
– Хорошо, тебя выведут из под колпака следственного комитета. В конце концов им нужен Алекс, им важно найти убийцу, зачем им ты?  – Он наклонился к ней и почти шепотом добавил: – Только надо помочь его поймать!
Перед Анной встал выбор. Личная свобода и безопасность её семьи, либо Алекс. Человек, которого она узнала только вчера, но который сумел одним своим появлением перевернуть её размеренную жизнь. Безусловно наделённый природой талантом, но при этом не зацикленный на своём собственном эго. С ним было хорошо и спокойно, но именно он подставил её под удар. Его непредсказуемость завораживала, но и несла в себе скрытую угрозу.
– И что я должна сделать?
– Об этом позже! – деловито ответил Смолин. – Давай пока вернёмся к вашему разговору. Что он счёл нужным тебе сообщить?
– Там было много всего непонятного, я не считала необходимым это запоминать, но ключевой момент был в том, что его посещают видения, в которых он бывает в разных местах. Он сказал, что ему осталось немного, и хотел узнать точно, сколько раз он сможет шагнуть за черту своих видений. Он просил исследовать его и помочь!
– Полная чушь! – воскликнул Георгий Алексеевич. Его пальцы нервно затарабанили по столу. Он услышал меньше информации, чем хотел, а Анна не сочла нужным о чём-то другом сообщать.
– Он действительно пришёл, чтобы я его исследовала! – для пущей убедительности добавила она.
Смолин задумался. Он так посмотрел на Анну, что той стало неуютно в его присутствии.
– Это всё, что он тебе сказал?
– Всё, что я смогла запомнить!
Георгий Алексеевич сел в кресло и снова закурил потухшую сигару. Языки пламени поднесённой зажигалки играли тенями на его старческом лице. Это придавало взгляду мистификации, сюрреалистичности происходящей сцены. Глубокий вдох позволил запалить вяло тлеющие искры на конце сигары, и дым вновь наполнил комнату терпким ароматом кубинского табака. Георгий Алексеевич посмотрел на Анну, словно пытаясь понять, насколько она сосредоточена на разговоре, и продолжил.
– Может и к лучшему, что ты ничего не знаешь! – он сделал паузу, чтобы затянуться и  обдумать следующие слова. – Он придёт к тебе, у него нет выхода. Ему нужна посторонняя помощь, чтобы возвращаться «оттуда». Он что-то затеял, но у него осталось немного времени для последнего действия в спектакле. Нужно ему помешать.
– Вы думаете он действительно бывает где-то в своих видениях, и всё это не бред больного человека?
– А ты думаешь, почему такая суматоха? Такие силы подняты, такие структуры задействованы! А что будет, если в следующий раз он захочет ещё кого-нибудь убить?! – эмоционально воскликнул Смолин. – Неужели ты думаешь, что кто-то позволит ему проникать туда, где ему в принципе не место.
Он подошёл к окну, сел на стул и уставился вдаль. Поразительное свойство его ума – сосредотачивать внимание в глубине себя.
– Так что я должна сделать?
– Ничего особенного! Ему не нужны были твои исследования, это прикрытие истинных намерений. Ему необходимо, чтобы кто-то был рядом во время его «нырка». Куда он собирается направиться и что задумал, объяснять долго, да и бессмысленно. Для нас важно, что в такой ситуации он абсолютно не чувствителен к внешнему воздействию. Когда он отключится, ты сделаешь ему инъекцию, простой укол в вену. Когда сыворотка попадёт в кровь, он будет снова под нашим контролем. Это другая формула, против неё у него нет иммунитета. – Он повернулся к ней лицом и добавил: – Пора посадить эту бешеную собаку на цепь, пока она снова кого-нибудь не покусала.
 Анна опустила голову. Ей было не по душе принимать в этом участие. Как-то это всё смахивало на предательство. Словно считывая её нерешительность, Смолин добавил:
– Он доверился тебе и он обязательно придёт! Не надо испытывать муки совести по поводу своей роли в этом действе. Лучше подумай о своей дальнейшей судьбе, и о том, во что он может втянуть Катю. Одного до сих пор не могу понять, почему он выбрал именно тебя?
– Я не знаю! По крайней мере я не почувствовала в его визите ко мне какой-то личностной привязанности. Хотя однажды он неожиданно спросил меня, видела ли я Олега после смерти? Я ответила, что Олег сильно обгорел, и поэтому гроб был закрыт! – произнесла Анна. – В ответ он как-то странно усмехнулся. Ещё тогда мне почудилось что-то нездоровое в его смехе.
Эти слова застали Георгия Алексеевича врасплох. Он опустил голову и сжал кулаки. Слишком болезненные воспоминания, несмотря на прошедшее время. Насмешливая реакция того, кого он много лет винил в смерти своего сына. Эмоции не скроешь, если за ними зияет дыра в сердце размером с половину жизни. Тут навыки чекиста бесполезны. Тут иное измерение вины.
– Я никогда не говорил тебе об этом, но раз сегодня «день откровений», – начал свой рассказ Смолин. – Олег занимался совершенно секретным проектом, под моим руководством. Я не могу до сих пор говорить о его сути, но мы были на пороге грандиозных открытий! В тот день шёл дождь. Не было ни грозы, ни каких-то других атмосферных явлений. Шёл простой дождь, коих в Подмосковье бывает сотню раз на дню. Машины сновали туда-сюда в попытках примоститься на одной из многочисленных парковок в центре. И вдруг сильный разряд ударил по струям дождя в землю и дугой опустился на машину. Она сразу вспыхнула и сгорела за считанные секунды. Слишком мощный был разряд. Всё, что полиции потом удалось соскрести из салона, идентифицировали как моего сына. Маленькая коробочка с обугленной органикой – это всё, что от него осталось. Местные сыщики даже не стали открывать дело, ссылаясь на несчастный случай. И это понятно, они же не видели, что Алекс мог вытворять с электрическим зарядом в лаборатории. Он управлялся с ним, как будто тот составлял одну структуру с его сознанием. Так просто, без видимых целей, забавлялся от скуки и прогуливался вдоль стенда, а раскалённая плазма висела рядом с ним, как шарик на веревочке.
Он ещё больше вжался в кресло. Смерть сына была для него личной трагедией, которая сидела занозой и кровоточила каждый день. Именно поэтому он бросил работать в городе и уединился в загородном доме. Он не общался ни с внучкой, ни с Анной, потому что чувствовал свою вину в гибели сына, и поэтому не мог смотреть им в глаза. Только изредка, словно выглядывая из тени, незаметно и инкогнито им помогал.
– Алекс? – переспросила ошарашенная его признанием Анна. – К этому тоже причастен Алекс? – её взгляд метался из стороны в сторону от бессилия понять услышанное. – Но как? Зачем, чёрт возьми?
Георгий Алексеевич промолчал. Его взгляд был устремлён вниз и заканчивался пустотой. Анна посмотрела в его опустошённые глаза и тут же вспомнила, как болезненно пережила смерть мужа, просто не захотела жить после этого. Как пыталась свести счёты с жизнью, не обращая внимания на то, что уже тогда носила под сердцем Катю. Она вспомнила, как её боль высыпалась безудержным потоком букв на маленький клочок бумаги, спасая её душу от падения. «Говоришь, что это ты мне их нашептал? Чёртов психопат!» –  вырвалось у неё. На этом её аргументация была исчерпана. На этом её душа, всколыхнутая переживаниями и личной болью, вырвала из памяти положительный образ Алекса, заменив его жаждой мести. Эмоции зачастую руководят нашими решениями, а они в данном случае были против него.      
Георгий Алексеевич поднялся. Падающий свет играл его седыми волосами, создавая ощущение невесомости. Его фигура давила тёмным рельефом на светлые блики стекла. Казалось, его мысли сейчас далеко за пределами этого мира, растворились серебром в закоулках пространства.
– Этой весной перегнутая ветка вишни треснула. Надломило её мокрым снегом пополам. Думал, засохнет, а она нет! По всей длине цветки дала. Даже завязи пошли. Потом высохла, конечно, сил не хватило. И всё-таки на цветение последние силы потратила. Роза на клумбе подмёрзла в сильные морозы. Все побеги по весне «киселём» повисли, никакого расширения и роста, но бутон распустила. Один единственный, неказистый такой, как надежда на возрождение.
– О чём это вы? – спросила Анна.
– В природе всё подчинено определённому смыслу. В ней каждый осознаёт свою конечную цель, единый вектор в развитии. И только человек находится в постоянных поисках смысла своего существования. В постоянной борьбе со своими страстями. Только мы не осознаём, зачем живём, оттого долго и безуспешно ищем дорогу домой. Без понимания конечной цели, все выбранные пути заводят не туда. Ночью здесь из-за отсутствия уличного освещения звёзды особенно яркие и крупные. Иногда смотришь в небо и понимаешь, что если бы мы смогли избавиться от назойливого желания друг друга истреблять и все силы направили на созидание, то уже бы давно любовались красотами безграничного пространства Космоса. Там, на самых дальних горизонтах Вселенной, смешными кажутся земные споры о границах и суверенитетах, и абсолютно не важным, кому принадлежит Иерусалим. Но мы, словно насекомые, ограниченные рамками своего сознания, боимся выбраться за границы этого муравейника, боимся избавиться от этнических, языковых и культурных различий, чтобы объединиться под одним для всех понятием Человек.
Он повернулся к Анне, внимательно посмотрел ей в глаза и, сменив романтическую тональность, произнёс:
– Алекс мог стать кем угодно. С его то способностями он мог бы перестроить всю структуру социума, стереть из головы обывателя стремление к потреблению и накопительству, изменить расклад в системе ценностей. Вот в чём была задача! Но он не справился со своими демонами и окончательно свихнулся. К сожалению, человек в силу своего нравственного уродства способен испохабить самые красивые идеи. Мир, который нас окружает, это проекция нас самих, нашей убогости и ничтожности, самых мерзких человеческих пороков. Таковы правила игры, так работает система, в которой мы всего лишь наблюдатели.
– Так вы успели скопировать параметры работы его мозга? Создали механическую версию?
Георгий Алексеевич промолчал, снова бросив на Анну исподлобья свой колючий взгляд. Анна всё поняла и отвела взгляд в сторону. Ей было отведено лишь ограниченное участие, с минимальным набором функций. Ей сообщили всё, что ей было необходимо для принятия решения, и на большее рассчитывать не приходилось.
– После того, что я услышала, у меня нет выбора! – произнесла после паузы Анна. – Давайте уже то, что я должна ему вколоть.
– Всё получишь на месте! – сухо ответил Смолин. – Сейчас дождёмся Катю, подкрепимся, и тебя отвезут в Москву. Тебе не за что переживать, рядом с тобой всегда будут находиться мои люди.
– Это так необходимо?
– Подстраховаться никогда не помешает! – ответил Георгий Алексеевич. –  Раз он пришёл к тебе, значит ты часть его плана! Вряд ли он будет его менять, на это у него не осталось времени!
– Тогда не будем терять времени, поедем прямо сейчас! – резко сказала Анна.
– Не будешь ждать Катю?
– Нет! А то придётся ей многое объяснять, а я не хочу!
– А как же шашлык? – удивлённо спросил Георгий Алексеевич.
– В следующий раз! – с улыбкой ответил Анна.
– В следующий раз?... Вы, молодые, пока ещё имеете смелость так распоряжаться временем. В моём возрасте другой возможности может и не быть, – явно разочарованный отказом, произнёс Георгий Алексеевич, но после небольшой паузы добавил: – Хотя, может ты и права!
Анна в ответ лишь пожала плечами, с трудом выдавила из себя улыбку и направилась к выходу. Всё та же тенистая беседка, с вьющейся розой, всё та же аллея из стройных кипарисов. Только теперь всё проносилось мимо неё стремительнее и быстрее. Никаких сентиментов и поклонов красоте природы, только одно желание: выместить свою боль в акт мести против того, кто лишил её возможности быть женой любимого человека и мог угрожать жизни её дочери. Путь к воротам выглядел как стремительный прыжок зверя в попытке схватить свою жертву. Через минуту тишину подмосковного леса нарушил урчащий двигатель автомобиля, а пение птиц было прервано скрипом шин. Тёмный силуэт отъезжающей машины ещё долго находился на горизонте видимости под испытывающим взглядом Георгия Алексеевича. Его глубокая задумчивость отражалась в таинственном свете хрусталиков глаз. Он как будто раскладывал происходящее по крупинкам, внимательно разглядывая каждую, вникая в её суть и многообразие. Он готов был разглядывать грани на каждой песчинке реальности, чтобы составить новую картину, соответствующую его пониманию. Он не терпел, когда кто-то пытался вносить в неё инородную структуру, нанося непрофессиональные мазки. Именно поэтому Георгий Алексеевич так настойчиво всматривался в след удаляющегося автомобиля, пытаясь проанализировать, что стоит за этой своенравной женщиной, и как это может повлиять на ход операции. В любом случае, менять исполнителя было уже невозможно. Анна была единственной, у кого имелись все рычаги влияния на развитие запланированного удара, к которому он шёл долгие тридцать лет. Но не реагировать даже на мимолётные сомнения в её сознании Георгий Алексеевич не мог.
Он молча направился к беседке, неторопливым шагом отсчитывая секунды до принятия решения. Его взгляд был сосредоточен перед собой, совершенно не отвлекаясь на внешние факторы. И только очень внимательный человек мог бы отметить, как признак нервного напряжения, что его старческие пальцы нервно сминали в ладони ещё не потухшую сигару. Подойдя к своему секретарю, он ровным голосом, лишённым лишней эмоциональной окраски, произнёс:
– Соберите мне, пожалуйста, все данные на Анну. От самого рождения и до сегодняшнего дня. Друзья, контакты, любимые книги, тайные желания. В общем всё. И ещё, пусть спецы проконтролируют, что будет происходить у неё в лаборатории. Уж очень интересно, что задумал этот поганец, и как ему удаётся с такой лёгкостью вторгаться в сознание человека и дёргать за верёвочки на расстоянии сотен километров.
– Я вас понял, – сухо сказал секретарь, и через какую-то паузу растерянно добавил: – А что, с ней что-то не так?
– Да мясо не захотела есть, ты представляешь? Не заболела ли ненароком, – с наигранной улыбкой ответил Георгий Алексеевич. – Так что действуй. Да, и надо быть готовыми ко всему.
Пройдя дальше, Георгий Алексеевич подошёл к мангалу и снял с него один шампур с наиболее прожаренным мясом. Попыхивающий каплями жира, играющий на солнце поджаренными боками, он пропах ароматом дыма и впитал в себя энергию раскалённых углей. Это был соблазн, обволакивающий все органы обоняния, перед которым устоять было нереально. «Как можно от такого отказаться, ума не приложу?» – подумал он и положил шампур на приготовленное блюдо.
– Так! Время обедать, – крикнул он кому-то в сад. – Где моя каша?



В Подмосковье, в «Белом замке» расходились по небу облака. День набирал силу, а птицы наполняли звенящую тишину своим пением. Алекс исчез так же неожиданно, как и появился. И теперь, когда Настя осталась одна, ей хотелось плакать. Накатывает иногда из подсознания какая-то неосознанная тоска по человеку, такому родному и тёплому, с которым не хочется расставаться. Гложет сожаление об упущенных возможностях и неверно принятых решениях. Всё должно было быть по-другому, более ярко, более сочно. Пока ты этого не понимаешь, тебе кажется, что жизнь удалась, всё под тебя, всё по твоему сценарию. То, что просил у Вселенной, сразу к твоим ногам. Но только не любовь. С этим чувством всё по-другому. По-настоящему, что ли, с полным ощущением полёта. Достигнутое с таким трудом великолепие настоящего момента, вмиг становится бессмысленным. «Вся жизнь не о том, и не с тем!» – сокрушалась Настя. После разговора с Алексом её душа словно проснулась от спячки и отозвалась на каждое его слово всплеском любви и нежности. Она ожила, впервые поняв своё предназначение. Она должна была быть рядом с ним, ведь только с ним она преображается и начинает дышать по полной. Её душа окрашивается пурпурным цветом под его взглядом. Её сердце замирает рядом с ним. Но уже ничего не исправишь, ставки сделаны, и рулетка жизни выбросила на стол призовые, для каждого свои. Бессилие порождало в ней отчаяние и вытекало из души солёными слезами. Не то мы иногда просим у Бога для счастья. Не всегда правильно понимаем, во что он для нас его упаковал.
Настя не заметила, как в комнату вошёл Виктор, но почувствовала его колючую, как ёж, энергетику. Он удалился в ванную, скидывая на ходу с себя пиджак и галстук. Она давно привыкла к его вспыльчивому характеру и знала, как успокоить эту буйную стихию. По его жестам, движениям, даже по тому, как он умывается, она поняла, что он находится в крайней степени раздражения. Только прикосновение, только нежное прикосновение может снять с него эту неприятную волну. В любой другой день она бы так и поступила, приласкала и обняла, выслушала бы его возражения и, поцеловав, отправила бы спать. В любой другой день, но не этим утром. Голова подсказывала «надо», но сердце отвечало холодным ритмом. Не отзывалось теперь её тело на призывы быть трепетной женой. Что-то сломалось в её восприятии, и теперь ни годы, проведённые вместе, ни его любовь на грани безрассудства, ничто не имело над ней силы. Всё её сознание занимала лишь одна мысль: она всю жизнь провела не с тем, не с тем, которого любила. Она слышала сзади его шаги, характерное пошаркивание тапочек, знакомое дыхание. Она внутренне была готова к его прикосновению, но как только ладони его рук обвились вокруг талии, её тело моментально отреагировало. Анна отступила от него и, встав на расстоянии метра, скрестила руки на груди. Бессознательное ограничение действий – так это считывается мозгом. Таков язык тела, и все понимают его на уровне интуиции. Такая реакция стала и для неё самой неожиданностью, но что-то исправить уже было невозможно.
– Что с тобой? – удивился Виктор.
– Прости, задумалась! – извинилась Настя. – Не спала всю ночь, и теперь сама не своя!
– Меня ждала? – улыбнулся он.
– Переживала! Ты так неожиданно умчался. – Настя закинула волосы назад и стала скреплять их в пучок заколкой. Ещё один вербальный сигнал, случайно поданный её телом. Она не хотела сегодня с ним близости. Мысли женщины – это её движения. Мужчины слишком примитивны, чтобы их считывать, их мозг устроен по-другому. Они не понимают, зачем подавать сигналы, если можно всё озвучить. Женщины тоньше. Так уж сложилось, в силу социального уклада, в силу гендерного различия, по канонам общепринятой морали, женщина не может или не должна сама говорить о своих желаниях. Она действует по-другому, на ином уровне понимания. И то, что для женщин абсолютно понятно, для мужчин порой неразгаданный ребус. Мужчины часто заблуждаются, что их любят и ждут. Им так хочется верить, что жизнь женщины потеряет смысл, не будь их рядом. Однако для многих женщин важнее, чтобы им не выносили мозг постоянными претензиями, не ограничивали личную свободу и регулярно снабжали деньгами. Остальное мужчины себе придумали. Если бы мужчины могли слышать, о чём говорят женщины вне их общества, они бы вздрогнули от ужаса.
 – Ну что там у тебя на работе? Поймали тех, кто убил Кольцова?
– В поисках, все в поисках! – он всё-таки продолжил своё поступательное движение и сгрёб её в свои объятия. В очередной раз её ладони оттолкнулись от его груди, и Настя снова оторвалась на безопасное для себя расстояние.
– Зачем вас тогда надо было дёргать?
– Убийство одного из представителей политической оппозиции рядом с Кремлём?! Это вызов власти! Здесь одними сыскными спецами не обойтись. Нужны многочисленные согласования, доступ к секретной информации. Администрация президента и правительства всю ночь на местах.
– Испортили мне такой чудесный праздник.
– Да! Праздник был действительно чудесным. И гости тоже! – с сарказмом произнёс Виктор. Его лицо поморщилось от неудовольствия, но потом застыло с натянутой улыбкой. Только теперь Настя поняла, что накопленное им раздражение всё-таки нашло свой громоотвод. – Ты вела себя абсолютно неестественно, как-будто тебя подменили.
– О чём ты сейчас?
– Ты даже не заметила, как поменялась в лице при виде него. Что это было, Настя? Вы стояли с ним и мило беседовали, как старые приятели. А все вокруг глазели на вас и перешёптывались.
– Мы и есть старые приятели. Просто поздоровались, что в этом такого?
– Ты любила его! – взорвался Виктор. – Ты любила этого человека и, кто его знает, может быть до сих пор любишь.
– Вот сейчас тебя совсем не туда понесло!
– Какого чёрта ты тогда от меня шарахаешься, как будто первый раз видишь?! – упрекнул её Виктор.
Настя опустила голову, понимая, что язык её тела более конкретен, чем стоило бы. Оправдываться она не любила, да и не умела, честно говоря. В их отношениях ей ни разу не приходилось врать, выкручиваться, притворяться. Она была благодарна ему за любовь, которой он оградил её от всех бытовых проблем, за его способность постоянно удивлять, без повода дарить маленькие праздники. Всё это время он доверял ей, а у неё не было смысла его в чём-то обманывать. Ни разу за столько лет, пока не появился Алекс, способность которого переворачивать жизнь людей была поразительной. Одним своим визитом он разрушил привычные устои её жизни, как не имеющие истинной ценности. Одним своим взглядом он заставил её сердце вспомнить, кому оно принадлежит! И это было более яркое чувство, не такое, как с Виктором. Но как это объяснить ему, она не знала, да и стоило ли.
– Я же сказала тебе, что просто устала!
– Он ведь был здесь? – ревниво произнёс Виктор. – Мне сказала охрана, что он был здесь, в моём доме, когда все разошлись! Он остался с тобой, чтобы...
– Поговорить! – не стала отрицать Настя.
– Поговорили?! – Виктор сказал это с такой интонацией, чтобы придать этому слову двойной смысл. Он сомкнул руки за спиной и начал расхаживать по комнате, методично чеканя шаги. Ритм его шагов напоминал обратный отсчёт времени. Всё в доме застыло в ожидании направления его мысли.
– Как ты вообще себе это представляешь? Ты моя жена, мать двоих детей, а ведёшь себя... – он запнулся, подыскивая слово, – одним словом – безответственно.
– Что я должна была, по-твоему, сделать, не замечать его, что ли?
– Почему нет?! – воскликнул Виктор. – Что тебе мешает?
– Я не могу его не замечать! – повторила Настя, но теперь эта фраза слышалась ему по-иному. Он почувствовал, что за этими словами скрывается нечто большее, чем просто дружеское отношение.
– Тебя тянет к нему, да?
– Тянет!  – ответила Настя, хоть и понимала всю нелепость такого ответа. Но по-другому отвечать не было смысла, по её лицу всё и так хорошо читалось. – Он очень необычный человек. Мне с ним приятно общаться.
– О чём говорили на этот раз?
– Вспомнили о событиях в Оксфорде!
– Зачем? – удивлённо произнёс Виктор. – Какой смысл перебирать прошлое? Или появилось желание что-то исправить?
– Нет! – испуганно воскликнула Настя. – Сама не знаю, почему мы об этом заговорили. Так сложился разговор.
– Он предлагал тебе что-то?
– Да нет! – буркнула Настя. – У него здесь другая цель!
Виктор остановился и посмотрел в глаза Насте. Та отвела взгляд. Тело снова сказало за неё всё, оно не было приучено ко лжи.
– Настя, ты ведь понимаешь, что это ненормально! Ты не можешь встречаться и разговаривать с ним. В силу обстоятельств, мы под постоянным надзором. Этот факт может сказаться на моей дальнейшей карьере. Мне это неприятно, ты можешь это понять?
– Я понимаю – кивнула Настя.
– В конце концов, что тебе не хватает? У тебя есть всё, любой твой каприз исполняется. У тебя не просто дети, а самые талантливые дети. У тебя муж, который тебя боготворит. И к тому же не простой человек в обществе. Что не так, Настя?
– Если бы я только могла тебе это объяснить! – ответила она, плохо скрывая дрожь в голосе. – Если бы я могла себе это объяснить.
Он продолжал говорить ей о своём неприятии такого поведения, мешая в одну кучу ответственность перед детьми, реакцию близких и знакомых, злосчастные установки морали. Он приводил в пример массу историй, когда необузданные желания ломали судьбы людей. Призывал к ответственности и сдержанности. Но Настя его уже не слушала, она отодвигалась от него всё дальше и дальше, и физически, и ментально. Она подошла к камину и посмотрела на фигурки слонов, привезённых из Индии. Слёзы не стесняясь потекли по её щекам. Не от обиды на упрёки мужа, не от резкости высказанных им фраз. Она плакала от того, что таинственным образом к тем пяти фигуркам кто-то добавил недостающие две. Маленький листок бумаги, исписанный знакомым почерком, был зажат между хоботом и ногой последнего. Она взяла его в руки и прочла. Строчка за строчкой уносили её к воспоминаниям, и она снова услышала его голос:
– Ты не заметила, но я всегда был рядом!
Тебя оберегая и храня.
В открытые ладони тихо падал
Пушистым первым снегом декабря.
Я был с тобою в грусти и печали,
Я был с тобою из последних сил!
Пока мой плот у смерти не причалил,
Ты не заметила, как я тебя любил!
Почувствовав замешательство Насти, Виктор подошёл поближе. Когда он увидел двух добавленных кем-то слоников на каминной полке и текст, написанный на бумаге, то сразу вспомнил ту историю в Индии, связанную с покупкой этих фигурок. Рассказ продавца, который утверждал, что кто-то купил всех слоников. Забрал двух себе, а остальных оставил для них. Тогда это выглядело смешно и забавно. Теперь история приобрела иные краски. «Интересно, знала ли она тогда, кто оставил ей эти фигурки, или всё было по наитию. Если убрать мистику, то это означало бы, что они общались каким-то образом, за моей спиной. Но если быть объективным, ничего подобного я за ней раньше не наблюдал», –  подумал Виктор. Такой он свою жену никогда не видел, растерянной и подавленной, слабой и незащищённой. Она потерялась во времени, в системе координат, в своих критериях морали. Она не понимала, где яркая реальность, а где долгий и нудный сон. Мыслями она была не с ним. Его мозг всегда быстро структурировал происходящие события, связывая воедино, как могло показаться на первый взгляд, разнородные фрагменты из жизни. Такие вот были у него от природы способности, помогавшие осуществлять основную деятельность. И тот ответ, который он получал на выходе своих измышлений, его явно не устраивал.
– Я не очень-то понимаю, что происходит, Настя?
Она вместо ответа прикусила губу, чтобы не взорваться от переполняющих эмоций. «Предопределённость – это когда двум людям суждено быть вместе, то никакая сила не способна этому помешать. Вот что происходит, Витя!» – подумала Настя, но вслух произнесла другое: 
– Эта ночь для меня стала сложным испытанием. Можно меня немного оставить в покое?
– Ответь мне честно, ты общалась с ним всё это время?
– Я не видела его пятнадцать лет!
– Откуда тогда он мог знать про то, что ты в Индии, откуда ты могла знать про эту сувенирную лавку?
– В том то и дело, что не знала! До сегодняшнего дня ничего о нём не знала! Ни одного слова, ни одной весточки! Ни встреч, ни разговоров, ничего! Неужели ты думаешь, что я стала бы тебе врать?
 – Я не знаю, но ты никогда раньше так на меня не смотрела!
– Как? – уже взмолилась Настя. Было видно, что её тяготит этот разговор, и она делала последние усилия над собой, чтобы не сорваться.
– Сквозь меня! – добил её Виктор. – Ты смотришь не на меня, а куда-то вдаль, как будто меня вовсе нет, а все твои мысли о чём-то другом.
  Настя не ответила. Она взяла в ладони две новые фигуры слоников и нежно прижалась к ним губами. На этом её женские силы закончились, она села в кресло и расплакалась. Виктор впервые в жизни не знал, как себя вести. Давить на неё и намекать на то, что подобная ситуация  неприемлема, значит ранить её ещё больнее. Но он любил её и не мог сознательно делать ей больно. С другой стороны, он не мог понять, что же такое могло произойти этой ночью, чтобы его всегда счастливая и жизнерадостная жена вдруг испытывала такие душевные муки.
– Тебе плохо, Настя? – тихо спросил он. Попытка найти точки соприкосновения с её болью начались с банального вопроса. – Поговори со мной, если хочешь! Я обещаю сделать всё, чтобы избавить тебя от этой боли.
– Поймёшь ли ты меня? – так же тихо простонала Настя. – Ни один мужчина не может этого принять!
– Ну почему же? – он сел рядом с ней на подлокотник кресла и одной рукой обнял. – Я всегда понимал, что ты не вся со мной. Были моменты, когда я ловил твой улетающий вдаль взгляд. Я тогда не понимал, в чём причина, делал скидку на твою необычность. Ты для меня всегда была слишком нереальной, чтобы быть правдой.
– Ты очень любезен! – съязвила Настя.
– Стараюсь! Всегда всё для тебя. Любой твой намёк, любое желание, слетающее с твоих губ, всё сразу принимается как установка к действию.
– Я знаю, Виктор!
– Что поделаешь, такие мы, мужчины. Не всегда понимаем ваши женские заморочки. Ты была со мной, и мне этого было достаточно. На остальное я всё равно бы не смог повлиять.
– Уникальный вчера получился вечер. Всё, что было скрыто в моей душе, в один миг было выплеснуто наружу. Все мои тайные мысли и секреты, все мои ошибки и косяки. Вся жизнь, упакованная в глубине, одной эмоциональной волной была выброшена на всеобщее обозрение. Моя настроенная жизнь стала звучать фальшивыми нотами.
– Ну это бывает у каждого! На определённом этапе жизни человек как бы оглядывается назад и задаётся вопросом: и это всё, ради чего я жил? Это обычный кризис среднего возраста. И поверь мне, тебе есть чем гордиться. В этом вся проблема? Из-за этого на тебе лица нет?
Настя промолчала. Сила разума боролась с необходимостью поделиться. Мозг понимал, что об этом нельзя говорить, но душа так страдала, что ей нужно было выговориться.
– Ты ведь не уйдёшь к нему?!
Этот вопрос стал последней каплей её терпения. Она вскочила с кресла и стремительно направилась к камину. Поставив на место фигурки слонов, Настя резко обернулась и от отчаяния произнесла:
– Он обречён на смерть, Витя! Понимаешь, сознательно на это идёт. И я не знаю, как его остановить.
Виктор оторопел от такого поворота событий и не понимал, как на это реагировать. Абсурдность происходящего могла ввести в ступор любого прагматичного человека.
– Но если он умрёт, то я тоже умру, – простонала Настя. – Я не смогу без него – это точно. Теперь уже не смогу.
Виктор закусил губу от обиды. «Неужели она не понимает, о чём мне говорит?»  –  пронеслось у него в голове.
– Но ведь ты жила прекрасно всё это время, ничто тебя не гложило, и  ты не собиралась ничего менять! – он сделал паузу и затем сухо добавил: – Пока не появился он!
Виктор с большим усилием сдерживал свои эмоции, ему был неприятен разговор о том, какие чувства его жена испытывает к другому мужчине. Но взрываться он не хотел, это бы отпугнуло её, а ему так хотелось проникнуть дальше в суть их отношений. Какой-то нездоровый интерес тянул его в эти дебри, вместо того чтобы всё немедленно прекратить, он позволил ей продолжить рассказ.
– Ты не сможешь понять, кто он для меня. Это как часть меня самой, абсолютное проникновение душ. Чувство, свербящее как фон, с одной единственной целью: сделать его счастливым. Пусть уже не со мной, но счастливым. Когда твоя любовь истинна, тебе не важно с кем он счастлив, важен сам факт.  – Настя смахнула слёзы и продолжила. – Мы говорили с ним почти всю ночь. Я чувствовала, что с ним что-то не так, он всё время впадал в какую-то прострацию, выходил из поля моего внимания. А когда я спросила его: «что происходит»? Он вдруг посмотрел на меня своим пронзительным взглядом и стал говорить. Сначала сумбурно, перескакивая с одной темы на другую, запыхаясь от того, что его слова не поспевали за мыслями, а потом тихо и разборчиво, словно погружаясь в какие-то события. Он говорил, что Они уже погружают серверы во фьорды в Норвежском море. Такие энергетически автономные капсулы, через которые будет пропускаться вся информация. Они уже запустили на орбиту небольшие спутники, чтобы зона покрытия интернетом была максимальной. Они сделали механического клона, способного подключаться к информационному полю, которое окружает нас. Осталось лишь найти повод, чтобы начать войну. Именно поэтому они пытались недавно убрать президента, чтобы гарантировать ответный ядерный удар.
– Постой, постой! – воскликнул Виктор. – Ничего мне не говори!
Он подскочил на ноги и стал суетливо метаться по комнате, выключая из розеток все электроприборы. Затем резким движением задёрнул штору и подёргал за ручку двери, в попытке убедиться, что она закрыта. Потом он подошёл к столу и выпотрошил на него свой телефон. То же самое он проделал с телефоном Насти. Она смотрела на все эти манипуляции с удивлением, но покорно молчала. Немного придя в себя, Виктор подошёл к Насте, подвинул кресло и сел напротив.
– Ты хоть понимаешь, о чём ты мне сообщила?!
Настя отрицательно помотала головой. Она была далека от всей этой истерии, её волновало лишь одно – как уберечь Алекса.
– Настя, я не могу тебе всё объяснить, в силу того, что это сведения, составляющие гостайну. Более того, я советую тебе всё забыть, всё, что ты слышала, – это неправда. Договорились?
– Хорошо, как скажешь! – спокойно ответила Настя.
Виктор поднялся и начал расхаживать взад и вперёд по комнате. Размышляя о чём-то, он то и дело подёргивал плечом. Мышечные реакции такого рода выдают крайнюю степень психического напряжения, неуверенность и беспокойство. Ладони его рук побледнели.
– Вы ведь поэтому столько дней не могли понять, где президент?! – несмотря на запрет продолжила Настя. – Это он его предупредил!
Виктор впервые посмотрел на свою жену как на «прокажённую». Она либо не понимала, о чём говорит, либо не осознавала всех последствий этого разговора. Он подошёл к ней поближе и прикрыл её рот своей ладонью. Уже не словом, а жестами он умолял её замолчать.
– Ты должна забыть о нём, слышишь! – прошипел ей в лицо Виктор. –  Отказаться от него навсегда. От этого будет зависеть и твоя жизнь, и жизнь наших детей! Не делай их разменной монетой собственных иллюзий! Они тут точно ни при чём. Ты меня поняла?!
Он отступил от неё на шаг и пристально посмотрел в её глаза. Он пытался найти в них своё отражение, почувствовать, как и прежде, себя в эпицентре её любви. Но в её взгляде была безысходность и абсолютная пустота. И только слова слетали молитвой с её уст:
– Ты даже не понимаешь о чём ты просишь. Отказаться любя – это как вступить в адское пламя, зная, какая боль тебя там ожидает. Каждую минуту ты осознаёшь, что делаешь. Шаг, ещё шаг, ты чувствуешь, как прогорает твоя плоть. Каждой клеткой сгораешь, но продолжаешь идти, чтобы сделать себе настолько больно, насколько это возможно, – заглушить, притупить, спалить – только бы не проживать эту боль заново. И ты знаешь, на что идёшь, и ты знаешь, что не выберешься живой никогда, но выбираешь мучительную смерть, хотя не факт, что этим всё и закончится. Тело прогорает медленно, остаётся живой пепел и обугленная душа, которая, в принципе, знает, зачем она здесь. Она продолжает любить того, кто предначертан ей судьбой. Убить любовь – всё равно что убить Бога в себе. Сделать бессмысленным всё своё существование. Но я готова на это, лишь бы ты помог ему избежать смерти. Я переживу смерть всех своих бабочек в животе и на моих ладонях. Только спаси его!
Виктор был в растерянности. У него уже не было слов и аргументов, чтобы заставить её замолчать. Неужели она не видит всю абсурдность своей просьбы, не замечает его боли. Вся его любовь, все годы, которые он посвятил ей, всё брошено в костёр её страсти. Чувство, как будто взял что-то не своё, и настал момент возвращать. Она казалась ему безумной, одурманенной некой силой, и поэтому не отдающей себе отчёт в том, о чём просит! Но он слишком сильно её любит, чтобы вот так просто отмахнуться и не замечать её страданий. Тот, кто любит, всегда остаётся рядом, чтобы переждать вместе помешательство души.
– Хорошо, я обещаю тебе помочь! – с трудом выдавил из себя Виктор. –  Только я должен понимать, как он со всем этим связан?
– Он знает об их планах и сделал кое-что, чтобы помешать.
– «Они» – это кто! – переспросил Виктор.
– Он не назвал имён, но это люди из ближнего круга президента.
– Он точно знает, кто?
– Да! – кивнула Настя. Постепенно приходя в себя, она стала формулировать свои мысли более точно, без эмоциональной окраски. – Они недовольны течением событий. По их мнению, Россия обладает таким качеством вооружения, что могла бы первой нанести упреждающий удар, чтобы затем править Миром. Помнишь фразу президента на Валдайском форуме: «Если драка неизбежна, надо бить первым».
– Господи, куда тебя несёт, Настя? Ты хоть понимаешь, что я не могу это слушать?
– Они хотят спровоцировать высшее руководство на первый удар. Поэтому было организовано покушение на президента.
– Зачем?
– Они создали прототип искусственного интеллекта, основанного не на математических алгоритмах, а на биологических процессах, сходных с работой мозга. В России, как всегда, пошли другим путём, не как западные партнёры. Природа уже всё сделала за нас, нужно было понять, как это скопировать, и научиться управлять. Это даёт возможность идеологического воздействия на людей на подсознательном уровне. Все постулаты вкладываются прямо в головы. И ни у кого не возникает сомнений и  критического анализа. Благие цели, но в грязных руках. К сожалению, человек способен извратить всё. Алекс сказал, что так они будут растлевать наших детей, себе в утеху. Культивировать в обществе самые низкие человеческие пороки. И всё лишь для того, чтобы обезопасить свою власть над человечеством. Но людей слишком много, перенаселение – их камень преткновения. Слишком большой массив данных, слишком низкая производительность системы контроля.
– И поэтому война, которая позволит не только уничтожить большую часть человечества, но и сделать это избирательно, по расовым, религиозным и национальным различиям! – сделал вывод Виктор. Он по роду своей службы и сам сталкивался с отдельными элементами строительства подобной системы, но, как и многие, не придавал этому должного значения. Но после слов жены картина будущего перестала быть радужной. –  Одного не могу понять, при чём тут этот Алекс?
– Он был объектом исследований! Именно с него копировали параметры работы мозга, способного подключаться к информационному полю, из которого каждый из нас получает искомые ответы. В виде мыслей, озарения, снов. Информация приходит сама, и ей мы доверяем, как рождённой в безднах собственного сознания.
– То есть человек думает, что любая хрень, вложенная ему в голову, его собственные мысли?
– Да, и у него не возникает отторжения, неприятия любого рода поведения. Можно из человека сделать гения, а можно и конченного идиота.
– Ну что же, если это правда, и если это будет работать, то это пострашнее любого известного способа массового уничтожения. И как он намерен им помешать?
– Алекс изменил протоколы в компьютерной системе. Теперь её основные элементы не могут общаться между собой, а  у Них нет доступа что-то исправить.
– Только у Алекса?
– Да! – утвердительно кивнула Настя. – Поэтому он им нужен живым, а потом...
– Я понимаю!  – обречённо произнёс Виктор. Уж он то знал, что люди такого масштаба власти обязательно добьются своего. Весь мир прогибается под их тяжёлой поступью, куда уж там сопротивляться одиночному герою. Сомкнут клещи и перекусят позвоночник как ненужный рудимент. Насте в её эмоциональном состоянии он этого объяснить не смог бы, поэтому промолчал. Но мысли из подсознания не всегда спрашивают разрешения,  чтобы слететь с уст:
– Он хоть понимает, каким силам он пытается противостоять? Никто не в силах изменить ход событий без их воли. Это настоящее безумие и неминуемая гибель.
– Спаси его! – вырвалось у Насти как последний выдох от бессилия. В его глазах повис вопрос: «Как?».


Москва. Администрация президента РФ на Ильинке, обычное серое шестиэтажное здание с большими дубовыми окнами. Ничего, привлекающего внимание, только две чёрные таблички по обе стороны от входа, с золотыми буквами и гербом. Но сегодня тихие коридоры власти было не узнать. Суета и многолюдность, присутствие сотрудников спецслужб сильно изменило привычный ритм работы этого подразделения. Обычная рутинная работа по организации официальных мероприятий теперь чередовалась с разного рода следственными действиями. Это было непривычно и очень раздражало. На втором этаже здания в конце коридора находился кабинет главы администрации Сергея Иванова. Именно к этому кабинету неторопливо и размеренно шёл человек в сером сюртуке и наглухо застёгнутой рубашке. Его кисть сжимала тонкую папку для документов. Мягкий ковёр скрадывал звуки от его шагов, поэтому его движение было бесшумным и незаметным. Незаметность, в принципе, была его жизненным кредо. Сведения, которыми он обладал, требовали абсолютной тишины. Остановившись перед дверью, он немного постоял, словно не решаясь войти, а потом, потянув за бронзовую ручку двери, протиснулся между открытыми створками. Кивнув в сторону двери Главы администрации, он спросил:
– Ждёт?
– Распорядился Вас сразу же проводить, как появитесь! – ответил секретарь.
– Не беспокойтесь, я сам!
Георгий Алексеевич отклонил помощь ретивого помощника и быстрым движением открыл дверь в кабинет Сергея Иванова. Оказавшись внутри большого и прохладного помещения, Смолин на секунду расслабился. Здесь царили тишина и порядок. Всё как он любил.
В глубине за столом сидел худощавый мужчина лет шестидесяти. Несмотря на то, что он сосредоточенно работал с документами, на его лице застыла ироничная улыбка. Маленькие глаза светились стальной уверенностью и были чрезвычайно пронизывающими. Аж до самых костей пробирал холод, когда он пытался в тебе что-то разглядеть. Смолин был знаком с Сергеем Борисовичем лет тридцать. Ещё по работе в КГБ им приходилось не раз пересекаться. В комитете в то время работали высококлассные специалисты, понимающие тенденции развития социума, и в целом технического прогресса. Именно тогда Смолин получил возможность прикладного исследования по своей научной теме. Уже тогда было понятно, что человечество толкают  на путь самоуничтожения через растление и подмену основ духовного развития.
– Добрый день, Сергей Борисович! – тепло поздоровался Смолин.
– Добрый ли он для нас, Георгий Алексеевич? – поднимаясь из-за стола ответил на приветствие Иванов. – Видишь, какие страсти нынче разыгрываются. У стен Кремля стреляют по людям!
Он подошёл к Смолину поближе и по-дружески обнял его.
– Ну что же, садитесь и рассказывайте. Я наслышан о ваших успехах, но хотелось бы, как говорится, из первых уст.
Следуя его жесту, Георгий Алексеевич сел за длинный дубовый стол и положил перед собой папку. Иванов сел напротив и с интересом посмотрел на него.
 – Всё готово, – начал говорить Смолин. – Первые инициации дали очень хороший результат. Переданные данные были получены «реципиентами». Большая часть сразу, некоторые данные пришли с запозданием в два–три часа. Но самое интересное, что часть посланной информации была утеряна, а потом  дополнена подобной или схожей по тематике, примерно в том же объёме.
– Кем дополнена? – удивился Иванов.
– Кто же его знает, Сергей Борисович! – иронично ответил Смолин. – Информационным полем, которое вокруг нас. С его работой мы и связываем задержку в передаче части данных!
– Что это значит?
– Анализировало оно структуру наших интересов. Убрало ненужное и дополнило тем, что считает правильным.
– Фантастика!
– Перспектива открывается доселе невообразимая. Никаких СМИ, никакой агитации и пропаганды. Человек сам будет «порождать» мысли, которые мы бы хотели поселить в его сознание. Разве нужно будет убеждать человека в правоте собственных выводов?! – рассмеялся Георгий Алексеевич.
– Думаешь, будет возможность передавать информацию любой направленности? В смысле насилие, моральное разложение личности?
– Мы пробовали и у нас получилось! – не скрывая удовольствия, ответил Смолин. – Но нужно понимать, что механизм передачи информации является по своей структуре волновым полем, которое лишь повторяет посланный колебательный контур и добавляет к нему подобие. По крайней мере, мы так думали.
– Ваша оговорка указывает, что это не так.
– То, как иногда переворачивается изначальный смысл посылаемой информации, заставляет задуматься, что мы не до конца осознаём, с чем имеем дело. Ещё не совсем всё предсказуемо, но результаты обнадёживают!
– Насколько я понимаю, теперь у нас в руках уникальное средство для формирования общественного мнения, без регламентов и запретов, согласно выбранному нами вектору?
– Совершенно верно, Сергей Борисович! Мы уже начали работу в Европе  и Британии. По нашему мнению, Запад представляет для нас главную угрозу.
– Почему именно Запад? Разве меньше проблем с Ближним Востоком? Возрождение радикального ислама может окончательно похоронить всю цивилизацию. Им плевать на нашу утончённость и духовное саморазвитие. Им, в принципе, безразлична судьба всего человечества. Катар и Саудия не стесняясь финансируют террористические группировки, тем самым распространяют хаос на соседние регионы. Они извращают саму суть ислама, призывая брать в руки оружие и сражаться с неверными, – возразил ему Сергей Борисович. – Огромные финансовые потоки от продаваемой нефти поселили в их умах иллюзию могущества. Вы знаете, как арабы  называют нефть? «Кровь Дьявола». Они слишком быстро научились делать бизнес на крови. Их уже давно ничего не смущает, так что они не чувствуют запаха этих нечистот. Деньги легко перекрывают своим количеством когда-то провозглашённые религиозные устои. Рассудок теряет связь с реальностью от понимания того, кто именно является твоим «спонсором». Но этот «библейский хитрец» никогда не делает бессмысленных подарков. Он с восхищением приветствует их желание перекроить мир под себя. Ему нужен этот всплеск эмоций, эта волна разрушения и страха. Затаив дыхание, он ожидает слёз и страданий, насилия и смерти. Саудия в большей степени, чем Катар, помогает американским финансовым кругам удерживать доллар в качестве мировой валюты, так как, по обоюдной договорённости все торги нефтью ведутся именно в долларах. Сами США в благодарность обеспечивают им военную и политическую поддержку. Страна, в которой даже в частном разговоре вслух запрещено критиковать государственное устройство, легко вписывается в международные критерии демократии, не вызывая вполне объяснимого общественного негодования. Эти сказки про демократические ценности рассчитаны только на страны третьего мира. Самих же европейцев интересуют, в первую очередь, ценности и ресурсы, при наличии которых о демократии можно на время забыть.
– Вся финансовая система Запада построена таким образом, что ей просто необходимы внешние вливания. Чтобы поддерживать весь этот спектакль, приходится грабить более слабые страны. Все войны, развязанные англо-саксами, носят только грабительский характер. Югославия, Ирак –  золотовалютные резервы разграблены, нефтедобывающие территории отошли под управление Западом. У Ирана были заморожены 300 миллиардов на американских счетах, сколько после снятия санкций вернули? Двадцать пять миллиардов. Представляете, через 30 лет санкций из трёхсот вернули двадцать пять, – рассмеялся Смолин. – Это даже меньше, чем проценты с такой суммы. Ливию обворовали на 200 миллиардов, а сколько вывезено антиквариата из Египта. В Сирии не сумели подмять власть, но нефтеносные поля отгородили ото всех и качают углеводороды, не стесняются. Потому что тех, кто им должен был возразить, они сами создали и вскормили с рук. Их финансовый бог ежедевно требует приношений, и они бросают на его алтарь всё новые и новые жертвы. Однажды их голодный взгляд обратится на Россию и мы окажемся слишком слабы, чтобы дать отпор. Их невозможно разгромить военным и экономическим путём. Значит надо разлагать общество изнутри, играть на противоречиях, на различиях в национальных интересах. Евросоюз – как большая коммуналка. Только дай повод, и все перессорятся. Мы не можем допустить ошибок прошлого столетия и воевать против объединённой Европы.
– Ну Запад так Запад, не столь важно. Главное – достичь результата! –  поддержал Иванов.  –  Я бы хотел узнать ваше мнение по поводу возврата Крыма под юрисдикцию России!  Как вы думаете, это не было связано с договором от 1920 года, по которому полуостров выступал в качестве залога при получении американского кредита? Ведь все встали на дыбы, но только в СМИ, однако Крым сдали без выстрела. Израиль же, в отличие от остальных, проявил удивительную сдержанность, как будто это лежит в плоскости его интересов.
Георгий Алексеевич удивлённо посмотрел на Иванова. Было заметно, с каким трудом он сдержал своё негодование. Логика вопроса была понятна, но никак не вписывалась в общую теорию добра и зла. Сергей Борисович не обладал доступом к такого рода информации, поэтому поинтересовался у Смолина, надеясь, что тот знает подводные камни этого шага. Смолин изобразил изумление и, пожав плечами, ответил:
– Не думаю, что всё так сложно запутано. Американцы в ходе беспорядков на Украине хотели получить возможности по использованию Крыма в качестве своей военно-морской базы. Мы своими неожиданными действиями их переиграли. Теперь их пучит от возмущения. А Израилю бы со своими проблемами разобраться, зачем ему Крым?
– Неужели всё так примитивно придумали по Украине? Ведь они должны были просчитать реакцию России? –  спросил Сергей Борисович.
– А какой смысл им заморачиваться?! Они настолько уверены в силе и в мощи своего политического влияния, что лишний раз не утруждают себя подобного рода расчётами. Они уверены, что мы давно стоим на коленях с протянутой рукой, и не хотят себя в этом переубеждать. Это мы действуем точными, незаметными и хирургически выверенными движениями. Это нам, из-за отсутствия былого могущества, приходится придумывать хитроумные комбинации, ловко маскируя свои истинные намерения. Запад не так изощрён, он слишком впечатлён собственной мощью, и поэтому может себе позволить промахи во внешней политике. Но каждый такой промах – это как потеря фигуры в шахматной партии, ослабляет их позицию, лишает дополнительных вариантов для манёвра. С помощью таких маленьких побед мы однажды вернём миру равновесие. Помните, перед саммитом G8 в Ирландии в интернете появилось видео с жестокими выходками боевиков в Сирии, поеданием вырезанного сердца и т.д. Потом в Лондоне двое мусульман убивают на улице британского солдата, при этом никуда не скрываются и заявляют, что это месть за вмешательство Великобритании в конфликт на Ближнем Востоке. Сами по себе эти факты были бы незамеченными в общем потоке информации, если бы на встрече G8 Президент не использовал это в качестве аргументации запрета на поставку оружия сирийским боевикам. А ведь когда собиралась восьмёрка, вопрос о легальной поставке оружия в Сирию был практически решён.  И тогда бы Асаду было не устоять. А тут не только удалось закрыть вопрос о поставках боевикам, но и выставить остальных в нелицеприятном свете. «Кому вы собираетесь поставлять оружие, каннибалам? Чтобы оно потом вернулось на улицы Лондона?» - спрашивал он тогда собравшихся лидеров G8. Такого поворота событий никто не ожидал, настаивать на своём становилось комичным. Они потом долго ещё давились горькой пилюлей на последующих пресс-конференциях, изображая озабоченность проблемой. На самом деле, что их действительно волновало, так это то, как теперь разговаривать с руководителями финансового синдиката, ставленниками которого они являются, – засмеялся Георгий Алексеевич. – Но ведь кто-то с лидерами боевиков «поработал», не сами же они стали заниматься каннибализмом и убийствами в центре Лондона. Ведь кто-то убедил их вырезать и съесть перед камерой сердце врага, как акт устрашения и подтверждения своего влияния на ситуацию, а значит и право участвовать в делёжке финансовой помощи, идущей из Саудии и Катара. В тот момент им было трудно представить, что этот незначительный эпизод в их карьере станет ключевым в решении глобальных политических проблем. Но, тем не менее, это произошло. Я не раз осуществлял такого рода операции. Иногда даже принимал непосредственное участие в такого рода спектаклях. Теперь вспоминаю свои личные ощущения  при получении приказа на проведение таких действий, помню, что мысли об абсурдности и несуразности этих операций посещали меня. И только по прошествии времени, когда подобные факты словно волокна вплетались в единую картину событий, я видел их выверенную смысловую нагрузку. Непостижимым образом они становились весомыми аргументами в геополитической игре.
– Но пока что ваши усилия кто-то успешно перечёркивает! – неожиданно прервал его Иванов. – Мне стало известно, что система искусственного интеллекта сейчас недееспособна.
– Да, она находится вне нашего контроля, пока! – понимая бесполезность сокрытия информации, признался Смолин. – Мы знаем, кто это сделал! Мною уже предприняты шаги по ликвидации угрозы.
– Не много ли ликвидаций в последнее время?! – резко оборвал его Сергей Борисович. – Всё пошло не по вашему сценарию, Георгий Алексеевич! Информация по ракетной атаке не дала должной реакции. Шумиха с этим убийством на мосту – словно выстрел в пустоту. Президент исчез, даже я, глава администрации, не знаю, где он. У меня есть устойчивое ощущение, что ему известны подробности всей операции. Вы же вынуждены экспериментировать, а в рамках цейтнота это чревато ошибками. У вас не сложилось ощущение, что вас провоцируют на их совершение.
– В ходе своих экспериментов мы работали с человеком, с уникальными психическими способностями. Он стал исходным материалом, с которого мы снимали данные для цифрового исполнения. Этот человек неординарный и талантливый. Оттого и непредсказуемый. Я бы даже сказал – психически неустойчивый. Его сознание вырисовывает только ему понятную реальность, свою систему ценностей, в которой наши действия губительны для человечества. Следуя своим убеждениям, он стал нам мешать. У него получилось нарушить наши планы, но и у него есть болевые точки. И через них мы сегодня же всё исправим. В конце концов он нам больше не нужен.
– Мы не имеем права на ошибку. Вы же прекрасно понимаете, что поставлено на карту.
– Я не играю в карты, Сергей Борисович! Для меня это дело жизни!
После этих слов Георгий Алексеевич поднялся, кивком головы попрощался с Ивановым и быстро направился к выходу. Он оставил на столе папку с документами для главы администрации президента, в которой подробным образом описывалась вся операция по смене политического руководства в России. Распечатки разговоров, сканы финансовых документов, по которым осуществлялась деятельность научно-исследовательской лаборатории Смолина. Улики, связанные с именами всех, кто так или иначе был причастен к попытке смены политической власти в Кремле. Компромат на директора и пилотов авиаотряда «Россия», которые отвечали за полёт борта номер 1. Такая маленькая подстраховка на случай, если кто «передумает». Георгий Алексеевич знал, что любая операция начинает разваливаться изнутри, когда некогда единомышленники, видя, что всё идёт не так, как задумывалось, и опасаясь провала, начинают вести свою игру по дискредитации и раскрытию основных действующих лиц. Этим самым спасая лишь себя. Так вот, чтобы не было иллюзий по этому поводу, он дал понять, что с этого «поезда» спрыгнуть и не сломать голову будет невозможно. А следующая остановка у него только в Кремле.


Анна возвращалась в Москву. Наконец-то в её сознании события этого дня выстроились в понятную формулу. Всё говорило об одном – Алекс психопат. Новые факты из его жизни всё расставляли по местам. Многое в его поведении подталкивало к мысли, что он может быть социально опасным. Совершённые им убийства, если доказано, что убийца он, – прямое этому свидетельство. Анна знала, что в определённых формах гебефренной шизофрении пациент, единожды получив психическую травму, зацикливается на этом и начинает противодействовать любому проявлению подобных действий. Он оценивает людей на основе только ему понятных критериев. Может проявлять агрессию к человеку только потому, что тот не вписывается в построенную им систему координат. Например, стиль одежды, дефекты речи, импульсивное жестикулирование может стать поводом для атаки. Такие люди не чувствуют угрызений совести или страха, потому что по их оценке эти люди являются воплощением зла. То есть незначительные противоречия его представлений с реальным миром могут разогнать в нём вспышки ярости. Как правило, такие люди обладают невероятной силой и выносливостью. Не замечают боли от полученных ранений. Шрамы на теле Алекса, которые она видела при обследовании, указывали именно на это. При всей стройности данной версии что-то мучило Анну. Ещё не понимая, в чём именно, но она чувствовала, что ошибается. Внутреннее чувство под названием интуиция говорило: «Слишком всё гладко, Аня. Прямо отполировано под такой диагноз».
Машина остановилась перед входом в клинику. Анна смотрела в окно и не решалась выходить. События этой ночи ещё не выветрились из её сознания, и чувство страха перед неизвестным словно прибило её к сидению авто. «Вдруг всё повторится, вдруг там опять будет этот Сучков со своими до ужаса противными глазами и улыбкой извращенца. Что, если это опять ловушка?» –  подумала она. Щелчок замка снял с неё это оцепенение. Один из сопровождающих сотрудников открыл дверь, предлагая ей тем самым выйти из машины. Анна нехотя подчинилась. Всё её естество сопротивлялось и каждый шаг давался с мышечным напряжением, иногда переходящим в спазм. Ей не хотелось идти, она боялась, и организм реагировал на это своей болезненной скованностью. Знакомые коридоры, наполненные вечно урчавшими посетителями. Снующий туда-сюда медперсонал. Обычная рабочая суета. Будто бы не было ничего, ни убийства, ни ночного допроса, переходящего в кошмар. Всё как всегда: дубовая дверь в кабинет, сумочка и ключи на стол, верхняя одежда на вешалку, свежая почта рядом с компьютером. Ритуал, выполнявшийся ею каждый день, оставался незыблемым и неизменным, до встречи с Алексом. Сопровождающие остались снаружи: кто-то в коридоре, кто-то вне здания. Она была одна с своём кабинете в привычной ей обстановке. Ничего не напоминало о событиях ночи, вокруг было прибрано до блеска. И только след на стене, об которую был разбит её телефон, вернул её к пониманию, что всё произошедшее никуда не испарилось, не превратилось в фантом, а нависает своим страшным сценарием над её судьбой.
Анна села за свой рабочий стол, отодвинула ящик и достала из него медкарту Алекса. Волнение, охватившее её, передалось по телу дрожью в пальцах. Она не хотела погружаться в это снова. Страх перед неизвестным вытеснял былое любопытство, осознание последствий обнуляло чувство превосходства и контроля над ситуацией. Ей впервые было неуютно в этом кабинете, несмотря на то, что каждую деталь интерьера она подбирала именно с целью создания тёплой располагающей обстановки. Видимо комфорт определяется не мебелью, а состоянием души. А в душе на данный момент творится черт-те что. Она не хотела этого, но ей не оставили выбора. Анна стала листать страницы его медицинской истории и ловила себя на мысли, насколько оторваны от реальности эти сухие медицинские заключения. Они никак не связаны с личностью пациента, его психическим состоянием, его пережитым опытом. Это всего лишь препарация отдельных  систем, но человек – это намного большее, чем просто набор нервных окончаний и кровеносных сосудов.
– Человек – это художник, которому Бог доверил рисовать Вселенную!
Услышав голос Алекса, Анна вздрогнула от неожиданности. Кисти рук сжались в кулачки, а плечи подались немного вперёд. Он конечно же считал со всех этих признаков её настрой: беззащитность и испуг.
– Как ты тут оказался?
– Пришёл на обследование! – спокойным тоном ответил он. Как будто ничего не происходит, и его появление из ниоткуда – вполне обычная вещь.
– Незаметно пробрался в мой кабинет? – вспылила Анна.
– Я же не виноват, что ты меня не видишь? – парировал Алекс. Он так посмотрел на неё, что у этой фразы сразу появился иной смысл.
– Зато я всё про тебя знаю! – не понимая, зачем, произнесла Анна. Она была испугана его неожиданным появлением, и этот страх вырывался наружу резкими словами.
 – У англичан есть пословица: не верь в то, что слышишь, и верь только половине того, что видишь! – усмехнулся он. – Не надо доверять тем, кто пытается тобой манипулировать.
– А ты мной не манипулируешь?
– Я сегодня искренен, как никогда.
– Да?! Тогда ответь мне на несколько вопросов...
– Ты ведь не для этого здесь? –  перебил её Алекс.
Анна опустила взгляд. Абсолютная уверенность в своей правоте и решимость отомстить растворилась под его взглядом, как утренняя дымка под первыми лучами солнца. Интуиция с новой силой пробудила в ней сомнения в оценке человека, сидящего напротив. Она слишком долго занимается своей профессией, она чувствует энергетику своих пациентов, предугадывает их скрытые мотивы и побуждения. Она никогда не могла себе этого объяснить, но её оценка наличия психических отклонений всегда оказывалась верна. Но с Алексом такого не происходило. Он был на шаг впереди, на целую жизнь раньше неё. Его энергетика дарила покой и спокойствие. В любом своём состоянии он был хладнокровен, почти безэмоционален, словно в его мозге происходили постоянные вычисления внешних параметров. Не монтировалось это с безосновательной агрессией на фоне спонтанного всплеска эмоциональности. Она заглянула в ящик стола ещё раз и увидела в нём шприц с инъекцией. Сознание снова вернуло её к поставленной цели.
– Ты убил Макса? – в лоб спросила Анна. Она не стала выстраивать логических кривых в попытке спровоцировать искренний ответ. Он всё равно бы эти намерения прочитал. Поэтому просто и открыто, глядя ему в глаза, в надежде почувствовать, где скрывается правда.
– Его программа «Тонатос» использовалась спецслужбами для выявления людей с неординарными способностями. Думаешь, откуда он получил деньги на свои разработки? Может его убили те, кто сейчас спешно заметает следы, пытаясь скрыть истинные мотивы покушения на президента. Разве это менее логично, чем их версия?
 Его улыбка только усилила её сомнения. Он не стал оправдываться, подтверждать своё алиби. Ссылаться на то, что был не один, в другом месте. Его улыбка и была для него алиби. Его веселили подобного рода подозрения. Он знал больше, а значит знал правду.
– Что ещё они тебе рассказали?
Анна словно ждала приглашения на «танец», и предложения посыпались дождём:
– Я знаю, что вас было трое. Что вы были участниками эксперимента. Знаю, что ты натворил в Оксфорде, – она споткнулась об поток собственной речи, а потом разочаровано добавила: – Я знаю, что это ты убил моего мужа!
Интонация последнего предложения была выразительна. «Только бы это не было правдой!» – звучали ноты между её словами, как надежда, что мир не такой конченый, как некоторые пытаются это представить. Разочарование – это не то, что мы хотим видеть, потому что в каждом человеке изначально заложена тяга к красоте.
Алекс продолжал сидеть напротив в кресле, но уже не смеялся. Он был сосредоточен внутри себя, выискивая нужные слова, более точные определения. По его виду можно было сделать вывод, что он не был шокирован услышанным и оправдываться не собирался. Когда нет истерии по поводу таких обвинений, значит человек либо не причастен, либо он знает, что спрашивающий уже не жилец.
– Твой муж погиб в ходе эксперимента. Я предупреждал, что это опасно, что они не до конца понимают силу и свойства того, чем собираются управлять. Но амбиции делают людей безумными, и они совершают фатальные ошибки. Они посчитали, что я смогу удерживать рядом с собой плазму! – усмехнулся Алекс. – Нет ничего обособленного во Вселенной, всегда есть взаимосвязь объектов с общим космическим интеллектом. Именно его импульс является определяющим в моменты, когда кто-то пытается нарушить его целостность.
Он посмотрел на Анну и тихо добавил:
– Тот, кто виноват в его смерти, до сих пор не может признать своей ошибки. Это же тяжело, это разрушает самооценку, обесценивает собственную значимость. Куда легче обвинить другого, а потом сделать месть целью своей жизни, – съязвил он.
– Что это был за эксперимент?
– Это не правда, что нас было трое, – продолжил он, словно не услышал вопроса Анны. Он снова провалился в свои лабиринты памяти, и теперь только его воспоминания были для него приоритетны. Издевательская улыбка не сходила с его уст. – Нас должно было быть трое. С разным набором возможностей, как дополнение к друг другу. Первые два – это только начало трансформации. Настоящий талант, настоящая сила предназначались третьему. Это новый этап в развитии человека, другие по сути люди, с иными приоритетами в жизни. У них изначально будет доступ к общей информации, они будут видеть истинную красоту мира, без искажений, нанесённых людьми, болеющими властью. Они это понимали, но ошибочно приняли за третьего одного из детей. Мы росли вместе, и я изо всех сил старался компенсировать дистанционно отсутствие способностей у третьего. Помогал ему выполнять задания. Но чем дальше, тем большего они требовали, и я перестал справляться. Тогда то до них и дошло, что он «обычный».
– Помогал выполнять задания или сознательно скрывал, что третьего среди вас нет?
– Скрывал, кто он! – ответил Алекс. В его глазах читалось, что за этим ответом стоит очередная загадка. – Его способности ещё не проявились, но его душа как истинная суть жизни. Не сломать, не испохабить, не подчинить чужой воле. То, ради чего стоит жить, то, ради чего можно умереть. Это ведь не противостояние отдельных групп людей, это схватка Бога с Дьяволом. Мы лишь инструменты в их руках.
– Так пафосно?
– Если знать, что проявленная часть мира ничтожно мала, то приходит понимание, что основная борьба происходит за его пределами.
– Хорошо, я соглашусь! – она задумалась и добавила: – Что же произошло с тем, кому ты помогал?
Алекс опустил взгляд. Отвечать он не собирался, слишком болезненны были воспоминания. Он всё время обрывал нить разговора, не позволял вести себя за мыслью собеседника. Тонко чувствовал двойственность вопросов, и потому успешно скрывал правду. Но после некоторой паузы он неожиданно добавил:
– Когда я понял, что происходит, я сделал всё, чтобы вывести из игры второго. Это была девочка, на тот момент ей было лет пять. Это делается просто – блокада памяти, и человек чист перед природой и своей новой судьбой. Дать ей возможность жить дальше – было моим единственным условием для продолжения исследований.
– Сколько было тебе тогда? – спросила Анна.
– Я был постарше! –  улыбнулся Алекс. –  Очень необычным ребёнком рос, я всегда это знал! Чувствовал какую-то силу в себе, но тогда ещё не понимал, что это и как с этим управляться. Я пообещал, что продолжу беспрекословное сотрудничество. В обмен они пристроили её в семью. Хорошая такая семья из Москвы. Её там на руках носили. У неё было потрясающее свойство влюблять в себя всех. Я помню, она не любила носить одежду, всё время норовила скинуть её и гулять голышом. Ей не нравилось, когда к ней прикасались и целовали. Никогда не позволяла себя целовать.
То, с какой теплотой Алекс рассказывал о девочке, натолкнуло Анну на мысль, что он испытывал к ней иные чувства, нежели просто дружеские.
– Любил её, да? – вслух произнесла она собственные мысли. – И что, они так просто согласились на твой ультиматум?
– Для этого надо понимать суть эксперимента. Ей не нужно было быть рядом, мне было достаточно, что она в принципе есть. Каждую минуту я знал, что с ней происходит, чувствовал её настроение, грустил и радовался вместе с ней. Все годы нашей разлуки – непрерывная духовная связь. Это потом, когда для эксперимента потребовались более сложные действия, возникла необходимость в её присутствии. Мне разрешили, и так я оказался в Оксфорде, где она училась.
Анна привстала от неожиданности. Её мозг мгновенно смонтировал в единую картину информацию, полученную от разных людей. Вывод, который она сделала, её шокировал:
– Настя?
Алекс утвердительно кивнул головой.
– Она меня не вспомнила, но её душа меня узнала!
Анна никак не могла справиться со своими эмоциями. Они сталкивались у неё в душе смешанными чувствами, несправедливость произошедшего путалась с радостью от невероятной раскрутки событий. Иногда сценарий, написанный жизнью, намного неожиданнее, чем простое человеческое воображение. 
– Ты рассказал ей о том, что было с ней раньше?
– Нет! – он посмотрел в сторону от Анны, и его мысли унеслись куда-то вдаль. Любовь растеклась теплом в глубине его глаз.
– С первого взгляда было понятно, что вы не такие, как все. Прямо светились изнутри, когда стояли рядом. И этот взгляд: то, как она на тебя смотрела! То, как ты любовался ею! Исключительное совпадение, абсолютная синхронизация энергий. Когда смотришь на такую любовь со стороны, понимаешь всю красоту данной  нам жизни, – произнесла Анна.
      -  Когда она рядом, моя болезнь не так быстро прогрессирует. Она словно исцеляет меня своим прикосновением, каждым своим поцелуем возвращает к жизни. В этом было её предназначение. Вместе мы представляли бы для них угрозу. Они это знали и сделали всё, чтобы нас разлучить.
– Сделали что?..
– То, что произошло в Оксфорде с Настей, это была спланированная операция, – перебил её Алекс. – С одной стороны, они заставили меня в первый раз «нырнуть», создав угрозу для её жизни. Они знали, как я её люблю, и разыграли этот беспроигрышный вариант. Знаете, как это называется в психотерапии?
– Принуждение к действию! – ответила Анна.
– Это очень болезненно. Когда твоё сознание выскальзывает из тела, то просто теряешь сознание. Падаешь, где стоял, и всё.
– Клиническая смерть! – Анна вслух произнесла свою догадку.
Он опустил голову и улыбка, нисходящая с его лица, спряталась под серьёзными чертами. Сосредоточенно и сухо, как будто за этим скрывалось нечто большее, слетело с его уст:
– Всё было подстроено ими. Вся эта мерзость – плод их больного воображения. Они вынудили меня это сделать, а заодно скомпрометировали Настю в моих глазах.  Мы были слишком чисты и категоричны в своих принципах. Я не простил, а она не сочла нужным оправдываться. Это было единственное, что могло нас разлучить, этим они и воспользовались.
– Это юношеский максимализм, ему свойственны такие ошибки, –  попыталась успокоить его Анна. – Но теперь-то, по прошествии стольких лет?
– А теперь нет смысла что-то менять! Никто не знает, где больше потерь и какая боль сильнее. Нет смысла ломать, если нет шансов построить! Если бы она тогда осталась со мной, я бы отступил. Я бы бросил всё как есть, и пусть сами разгребают плоды своего безумства. Мы бы исчезли навсегда, чтобы провести оставшееся время вместе. Никто бы нас не нашёл. Никто!
Анна смотрела на него с изумлением. Как перевернулся ход беседы, как стремительно сменилось настроение этого утра. Её переполняло чувство сострадания к человеку, которого она ещё час назад готова была убить.
– Ты сегодня неожиданно откровенен! С чего бы это?
– Сегодня меня не станет! – ответил Алекс.
Анна вздрогнула от услышанного. Она уже не раз убеждалась в его проницательности, но не допускала мысли, что он мог знать о поставленной перед ней задаче. По крайней мере, он бы сюда не пришёл. В ходе разговора она всё больше стала сомневаться в том, нужно ли ей выполнять обещание, данное Георгию Алексеевичу.
– Ты не можешь знать этого наперёд! Это не зависит от тебя! – нервно произнесла Анна. Ей было неприятно ощущать себя в той роли, которую ей отвели.
– Я знаю, что со мной будет! – настойчиво повторил Алекс.
Анна уже не знала, куда спрятать свои глаза. Ей казалось, что он читает её насквозь. Она больше не была уверена, что должна в этом участвовать. Она понимала, через что ему пришлось пройти ради своей любви.
– Да? И какого это – знать час своей смерти? – неожиданно для себя спросила Анна. Сегодня её несло, она не всегда контролировала, что говорит.
– Страшно! – Ответил Алекс, и голос его дрогнул. – Боюсь, не хватит сил сохранить достоинство перед лицом смерти!
– Твою мать! – воскликнула Анна. Она подскочила с места и стала нервно нарезать короткие отрезки взад и вперёд по кабинету. – Я просто не буду этого делать! Я ничего в этом не понимаю и не хочу участвовать вслепую.
Она бросила взгляд на Алекса и увидела в его руке тот самый шприц с вакциной. «Чёрт побери, он всё знал!» – пронеслось у неё в голове.
– Ты не должен этого делать! – попыталась остановить его Анна.
– Ты же видела мои медицинские показания. С такой аневризмой мозга мне долго не протянуть. Я не хочу корчиться от боли и гадить под себя, изо дня в день утрачивая человеческое обличье. Два пути – один исход! Так хоть смысл есть.
– Господи, о чём ты сейчас говоришь?! – взмолилась Анна. Она никак не могла понять такую неистовую обречённость, примеренную им на себя.
– Помнишь, я тебе говорил, что предложил президенту иной путь разоблачения тех, кто планировал на него покушение?
– Помню! – кивнула Анна.
– Весь смысл был не называть имён, а создать условия, когда они сами будут вынуждены что-то предпринимать, тем самым изобличая себя. Любая маленькая ошибка может привести к их поражению. Высшее искусство – это умение провоцировать эти ошибки извне. 
Анна села возле него на колени и посмотрела прямо в глаза. Последняя попытка спасти, исправить по-дурацки сложившуюся ситуацию.
– Ты ведь можешь исчезнуть, спастись!
– Твоя дочь у них в заложниках, – тихо ответил он. – Им нужен я. Про неё они ничего не знают!
Анна застыла от неожиданности. Только теперь, в череде этих событий и вывалившихся на неё фактов из жизни Алекса и Насти, она стала понимать смысл происходящего. Это как озарение, нисходит готовыми ответами, без необходимости что-то аргументировать. Только теперь она увидела всю картину целиком, сотканную из лоскутков воспоминаний и рассказов её главных героев. Противоборство великих и глобальных идей с простыми человеческими чувствами. Поняла, кто и с каких позиций использовал её. «Вот оно как? Значит она там будет в безопасности?» –  вспомнила она слова Георгия Алексеевича.
– Я не пойму, зачем это всё? Ради чего столько жертв и покалеченных судеб?
– Полное господство над миром. Есть люди, у которых ощущение собственной значимости переходит в абсолютное безумие. Они могут с трепетом наблюдать за буйством звёзд  в космической бездне и не замечать расцветающих подснежников под ногами. Глобальные проекты, геополитические интересы. Такие масштабные понятия иногда заслоняют простое сияние детских глаз, улыбку влюблённого человека. Великие стратеги продвигают свои интересы, перекраивают границы, дестабилизируют страны, не обращая никакого внимания на судьбы людей. Оболваненные их ложными обещаниями и глянцевыми постерами лучшей жизни, народы многих стран уверенно шагают к новой военной катастрофе. Став заложниками новой идеологии, люди потеряли главную основу для духовного роста, словно скот, сведя свою жизнь к потреблению благ.
– Ты сказал, что «про Катю они ничего не знают», – настороженно спросила Анна. – Что ты имел в виду?
– Знаешь, почему я пришёл именно к тебе? Почему не дал тогда наглотаться этих таблеток?
– Нет, – растерялась Анна.
– Катя! – произнёс он. – Она третья!
  Полость шприца наполнилась его кровью и смешалась с мутной вязкой жидкостью. Он нажал на поршень, и вся эта смесь стала частью общего потока, несущегося к его сердцу. Дыхание замедлилось, и его тело спокойно выпрямилось вдоль медицинской кушетки. Он избавил её от необходимости делать выбор, нарушать нравственные каноны ради спасения себя и дочери. Он всё сделал сам.
Вбежавшие в кабинет люди набросились на его обездвиженное тело. Словно обезумев от внезапно полученной над ним власти, они выплёскивали свою злость и страх перед ним хорошо поставленными ударами. Анна попятилась назад в ужасе от такой жестокости  будучи не в силах её остановить. Она слышала его стоны и хруст ломающихся костей, она видела, как сгустки крови прилипали к кулакам этих здоровенных мудаков. Ладонь одного из них вытолкала её в коридор, по которому она стала медленно удаляться от этого кошмара. На душе было тошно, от содеянного, от собственного малодушия, от невозможности что-то исправить. Хотелось кричать и плакать от бессилия. Но сил больше не было.




Час назад Виктор был не в силах объяснить неудержимое желание Насти ехать в Москву. Она была так взволнована и неумолима, как оголённый нерв в самой высшей стадии своего напряжения, что он счёл наилучшим решением подчиниться. Лёгкое светлое платье, маленькая сумочка и пара удобных туфель – всё, что отделяло её от той цели, к которой она так стремилась успеть. Они сидели сзади в служебном автомобиле, мягкий ход которого разрежал накалённую атмосферу. Виктор смотрел на её профиль и пытался уловить хоть какие-то подсказки причины такого поведения. Она была не в себе: быстрая смена настроения, какая-то нервозность в разговоре и жестах, попытки спрятать взгляд от прямого соприкосновения. Никогда она так себя не вела. Да, этот странный взгляд вдаль он замечал и раньше, эту тоску по чему-то неведомому. Но он считал это её особенностью, тайным проявлением её личности. Она была замужем за ним уже пятнадцать лет, и ни разу за это время он не почувствовал, что она полностью его: и мыслями, и телом, и душой. Он всегда боролся за её внимание, за то, чтобы быть лучшим для неё, единственным, на котором бы сфокусировалась вся её любовь.
Она всегда была притягательна для мужского взгляда. В каждом её жесте присутствовало обольщение – в наклоне головы, в улыбке, в сиянии глаз. И это было её естественное состояние, всё её существо было пропитано любовью. Но люди не мыслят такими категориями, они готовы опошлить всё, исказить истинное значение, в угоду собственным желаниям. В любом обществе он ловил на ней завистливые взгляды женщин и похотливые взоры мужчин. Он привык к тому, что она такая; необычная и недоступная, непостижимая высота для любого, кто хотел бы её покорить. Но она была с ним. С ним, пока не появился Алекс. Теперь он увидел её иной, управляемой и подвластной чужой воле, полностью погружённой в чувства, в свою любовь. Не к нему, к другому мужчине. Только теперь он понял, откуда этот странный взгляд, который он видел в её глазах столько лет. Значит всё это время она тосковала по нему. И теперь, когда он вернулся в её жизнь, она уже не захочет его отпустить. Не сможет.
Пришедшее сообщение прервало его задумчивые наблюдения за женой. Виктор сосредоточился, потом снова посмотрел в сторону Насти. Он хотел отвлечь её от этих мыслей, но не понимал, как. Необходимость с ней поговорить не поддерживалась правильно подобранными словами и аргументацией.
Она уткнулась лицом в стекло и, словно на экране огромного телевизора, рассматривала летящую за ним столичную жизнь. Её тёплое дыхание расплывалось по холодному стеклу влажным непроницаемым пятном и играло своими границами, подчиняясь скрытому ритму. Привычная суета людей не добавляла их действию значимости. Спешка не делала более достижимыми их цели. Вся эта театральная деловитость была лишена нежности прикосновения, теплоты дыхания, чувственности и любви.
– Люди изо дня в день выполняют автоматически заученные действия, ограниченные понятиями: дети, работа, дом, проглатывая целыми неделями собственную жизнь, не замечая ни бега времени, ни прожитых лет, пока в один прекрасный момент не увидят в зеркале отражение старика! – задумчиво произнесла она. – Жизнь порой пролетает быстрее, чем вспышка молнии. Пульс барабанной дробью очень скоро известит о финальном действии, и уже будет поздно что-либо изменить. Мы живём в суете, и нам всегда не хватает времени на то, чтобы обнять любимого, чтобы молча посидеть в тишине, чтобы подарить детям поцелуй. Что вспомним мы, когда перешагнём через черту, за которой остаются лишь воспоминания. Погоня за успехом лишь наградит одышкой и тахикардией. Накопленное впрок будет валяться ненужным хламом. Жизнь дана нам как площадка для творчества, а мы делаем из неё супермаркет.
– Что с тобой Настя? –  растерянно спросил Виктор. Он понимал, откуда такие откровения о смысле жизни. Сейчас в её сознании происходит переоценка параметров, пересмотр ранее поставленных целей. Правильно ли она сделала, что вышла за него, пытаясь исправить совершённую ошибку, а не последовала за своей любовью до конца? Избавиться от своих чувств она так и не смогла, а значит прожитое теперь теряет для неё свой смысл.
За каждым из нас тянется шлейф ошибочных действий, каждому есть что вспомнить, о чём сожалеть. Выбор, который мы делаем на перекрёстках судьбы, всегда оставляет повод задуматься, что другой вариант был бы предпочтительнее. Выбери ты его, поступи иначе, то сейчас всё было бы по-другому. Линии человеческих судеб – очень действенный инструмент, через который жизнь показывает, что было не так. Ни один проступок, ни одна подлость не останется без её внимания. В конце каждого периода она выставляет свои оценки, исправить которые уже не удастся.
 Пятнадцать лет назад Виктор работал помощником консула в Энфилде, выполнял обычную работу в визовом отделе. Именно тогда он впервые увидел Настю. Она оформляла бумаги для продолжения обучения в Оксфорде. Увидел и влюбился. Она этого не помнит, тогда она его даже не заметила. Он был избалованным ребёнком, он всегда привык получать то, что хочет. Но Настя была увлечена другим и никого не видела рядом с собой. В те годы почти все сотрудники консульства РФ в Великобритании так или иначе сотрудничали с внешней разведкой, и его увлечение юной особой не укрылось от их взгляда. Предложение, которое они ему сделали, было по своей сути мерзким. Однако ему объяснили, что по-другому она ему никогда не достанется. Ему пообещали продвижение по службе, новую должность в Москве, в аппарате правительства РФ. Суть предложения была проста: он получал Настю в обмен на унижение, через которое ей пришлось бы пройти в Оксфорде. Они не хотели марать руки сами и поэтому нашли исполнителя. Такого, которого ничего не смутит, такого, у которого были бы свои дивиденды в этой ситуации. Когда твои желания имеют власть над тобой, ты обречён. Он был талантливым организатором, он всё устроил без единой задоринки. А потом появился в её жизни как спаситель небесный. Раздавленная и лишённая надежды, она восприняла его внимание как возможность хоть как-то всё исправить и вернуться к нормальной жизни. Пятнадцать лет назад, вступив в сговор и поправ все законы морали, он прикарманил «не своё». Но человек не карманный фонарик, спрятать его в дальний уголок не получится. Человек – это прежде всего «душа», а на неё право собственности не распространяется. Как только душа снова встретит свою половинку, удержать её уже не получится.
– У тебя ведь с ним ничего не было! Ну любили вы друг друга, но это было давно...
– Для любви достаточно одного мгновения. Всё остальное время тратится на разочарование, – прервала его Настя.
– Ты сегодня прямо сыплешь философскими постулатами! – попытался смягчить обстановку Виктор. Он видел, что-то идёт не так, и состояние его жены – как у вулкана перед взрывом. В таких случаях важно не сорваться в эмоциональное пике, поймать равновесие, которое важно для восприятия событий, для анализа, казалось бы, запутанных вещей. Это чувство даёт возможность балансировать на тонком канате, нависая над пропастью, оно сродни самой природе жизни.
– Я ухожу от тебя, Виктор! – неожиданно выпалила Настя, продолжая смотреть в окно. – Так будет правильнее. Ты всегда был честен со мной и не заслужил интриг за спиной! – она повернулась к нему и посмотрела в его ошарашенные глаза. – А я должна быть с ним, понимаешь? Я ему нужна!
– Мне тоже! – глупо ответил он. – И детям нашим нужна. Как мне объяснить им, куда делась их мать?  – он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. Никогда в жизни он не думал, что попадёт в такую ситуацию, и психологически оказался к ней не готов. Он всё ещё рефлекторно пытался цепляться за что-то и не хотел поверить, что уже навсегда её потерял.
– Всё можно исправить! Хочешь, я брошу работу, и мы отправимся всей семьёй путешествовать, как ты и хотела. Ну нельзя же за один день взять и всё перечеркнуть.
Он увидел её взгляд, полный разочарования и боли, и осёкся. Её душа разрывалась между обязанностью перед  детьми и желанием быть с любимым. Вечное противоречие, результат ошибки многих, кто вовремя не разобрался в пульсе своей души, в подсказках волшебного состояния.  Земля это территория любви, здесь всё подчинено этому. Тех,  кто пренебрегает этим чувством, кто находит иной смысл в жизни, рано или поздно ждёт разочарование.
– Я всегда слышала о долге перед семьёй и детьми, Партией и Родиной! У всех находится повод претендовать на меня, на мою жизнь. Но чувство долга культивируется лишь для того, чтобы подчинить себе личность другого человека. Я устала от этого, я просто хочу жить своей жизнью, чувствовать, как нежность разливается у меня в груди, когда я думаю о нём, вспоминаю его прикосновения, бездонную глубину глаз. Для меня весь мир сосредоточен в этом взгляде, все нити судьбы сходятся в его руках. Я лишь сегодня поняла, каким сильным может быть чувство любви, какой неуправляемой стихией, испепеляющей страстью, и в то же время необыкновенным спокойствием в душе. Он ведь никогда меня не предавал...
– Что ты несёшь?! – растерянно произнёс Виктор. – Не зря говорят, что истинная любовь – это пограничное состояние безумия!
– Я не безумна!
Она сделала паузу, чтобы выдохнуть сковавшее её чувство и смахнуть с ресниц солёные капли волнения. Казалось, её взгляд касался границ потустороннего мира в поисках знакомого силуэта.
– Я точно знаю, что он где-то рядом, чувствую его внутреннее тепло. Улыбается, слушая глупости, которые я несу. Нелепо это, конечно, звучит. Ты знаешь, однажды он мне сказал: «Если бы люди могли видеть всё, что происходит вокруг них, – они бы сошли с ума».
Виктор был не в силах найти новых слов для продолжения разговора. В его глазах сквозила растерянность. Чувство предательства разъедало тонкую плоть души. Он пытался преодолеть себя и вырваться из этого обмана, но это оказалось сложно. Очень трудно даются шаги, наполненные переживанием. Непосильными становятся действия, над которыми гирями нависают эмоции. Слова теряют стремительность, мысль – лёгкость, когда твоё сознание пожирает яд противоречий, вызванный игрой чувств.
Настя находилась так близко к стеклу, что её отражение, создавало иллюзию симметричного присутствия в другом мире, разделённом надвое невидимой перегородкой. Мелкие капли от тёплого дыхания стекали по холодной поверхности, и казалось, что её отражение плачет.
 – Алекс... – тихо произнесла Настя, и через секунду всем телом припав к стеклу, изо всех сил закричала: – Алекс!
Её крик прозвучал громко. Звуки бисером рассыпались по салону. Автомобиль неожиданно притормозил, и водитель, пытаясь понять, что произошло, повернулся лицом назад. Ещё какое-то мгновение она безмолвно наблюдала за кем-то на улице, после чего, подобно дикой кошке, резко открыла дверцу и кинулась бежать. Обезумевшая, увлечённая единственной целью, не замечая преград, не чувствуя боли, разбивая босые ноги об асфальт. Всё её внимание было поглощено одним желанием – Успеть! Во что бы то ни стало, догнать, чтобы оказаться рядом с ним. Холодный ветер, как нашатырь, придал свежести восприятию и резкости её движениям. Она, как гончая, высматривала его в суете московской улицы, жадно втягивая носом воздух с его запахом. Глаза суетно искали в толпе знакомые черты. Вдруг её дыхание замерло и тело пробила мелкая холодная дрожь. Сосредоточенный в одной точке взгляд всей своей силой пронзил обозначенное пространство. Она узнала его, в многоликой толпе точно выхватив знакомый силуэт, и сомнений больше не было. От волнения горло сдавило холодными тисками, не позволяя воздуху вырваться наружу с истошным криком. Настя понимала, что нужно броситься вслед за ним, но ничего с собой поделать не могла. Тело было сковано, словно неведомая сила сдерживала её от желания стремительной погони за ускользающим счастьем. Она ещё долго смотрела в этом направлении, не веря в происходящее. Ступор от неожиданного развития событий стал главным дирижёром этого безмолвного оркестра, ярким, чувствительным и неоднозначным. Прохожие сторонились её, изумлённо посматривая на чудаковатую девушку, недоверчиво озираясь и хихикая меж собой. Обычная человеческая слабость – критично относиться к непонятному, подвергать насмешкам отличное от правил.
Виктор выскочил из машины и бросился вслед за ней. Его сердце бешено колотилось, сокращая метр за метром дистанцию до неё. Не замечая встречного сопротивления, он бежал, бессмысленно надеясь, что сможет удержать её рядом с собой. В такие минуты логика «выходит покурить». Эмоции выплёскивают в кровь химические соединения, однако соединять уже было нечего. Все разговоры о любви теряют смысл перед фактом расставания. Чувство собственности заставляет удерживать возле себя ту, которая не любит. Люди склонны подменять эти понятия: любить человека или любить его рядом с собой. 
Догнав, Виктор схватил её за руку и заглянул в глаза. Увиденное его ошарашило. Прикрыв рот рукой, он попытался сдержать свои чувства. Никогда ещё он не видел Настю такой, отрешённой от реальности, находящейся на грани помешательства. Посмотрев вниз, он заметил, как по её побелевшим пальцам ног сочится кровь, оставляя на асфальте бурые следы. «Она не чувствует ни холода, ни боли, она не замечает своего безумия», – ужаснулся он.
 – Отпусти меня, ну пожалуйста! – взмолилась Настя.
Всё стало на свои места, как прозрение нисходит на заплутавшего в ночи. Мир, который ему казался идеально выстроенным, рухнул от первого дуновения. Ничто не способно так обмануть человека, как собственные иллюзии. Он потерял её, и это уже не исправить. Однажды, чтобы получить желаемое, он вступил в сговор с агентами внешней разведки, но избавиться от их «заботливого» внимания так и не смог. Получив на него компромат, они втянули его в операцию по смене политического руководства страны. Именно он предоставлял информацию о передвижениях президента, его планах и расписание встреч. Именно он тогда несколько раз звонил на номер главы государства в Ново-Огарёво. И надо было такому случиться, что именно Алекс стал для него главным препятствием на пути к власти. Именно он, и никто другой. Этот назойливый психопат, к которому его жена почему-то испытывает такие сильные чувства, стал для него лимитом его собственного счастья.
– Не всё так просто, Настя! Не всё так просто. – с какой-то надменной жестокостью произнёс Виктор. Будучи человеком прагматичным и предусмотрительным, он сохранил для себя возможность сделать свой ход в этой игре.
Он отпустил её, и она пошла вдоль улицы, постепенно обретая уверенность и с каждым шагом двигаясь всё быстрее. Смешанное чувство радости и тревоги капало в груди расплавленной свечой, обжигая мелкими каплями её ранимые края. Больше ничего не держало и не останавливало стремительного продвижения вперёд. Протискиваясь среди прохожих, она не замечала их недовольных взглядов и бурчания. Настя точно понимала, что через какие-то десять минут она его увидит. Не в силах объяснить себе такую уверенность, она, не обращая ни на кого внимания,  просто шла вперёд. Сомнения в этот раз не висели гирями на руках. Ветер короткими порывами обволакивал лицо, освежая его холодной изморозью. Она ртом ловила парящие в воздухе крупинки снега. Душа внутри тихо улыбалась, и эта широкая улыбка, отражаясь на лице, смущала идущих навстречу прохожих. Постепенно то нетерпение, что таилось в глубине, стало ускорять её движения. Подчиняясь этому скрытому ритму, быстрый шаг перешёл в бег, а полы платья, словно крылья, подхватили встречный поток ветра и придали ей лёгкости и стремительности. Она бежала по улице в такт звучащей в душе мелодии, поднимая вверх капли из образовавшихся луж, которые аккордами падали обратно на землю. Её цель была перед глазами, и дистанция, разделяющая их, сокращалась с каждым тактом, с каждым падающим аккордом. Её желание поскорее встретиться с ним взглядом боролось с ощущением украденного счастья. Украденного непредсказуемым ходом событий, злой насмешкой судьбы. Неужели выплаканные слёзы и стоны задавленной горем души теперь вернулись к ней таким чудесным подарком?
Не видя перед собой ничего, она и не заметила, как столкнулась лицом к лицу с Анной. Ударившись об её плечо, Настя сделала пару шагов назад, а когда их взгляды пересеклись – замерла. Секунды установившегося молчания растянулись в томительное ожидание. Время перестало делать щелчки, когда оно мгновениями выстреливает твою жизнь в пространство, делая данный момент прошлым. Оно замерло в ожидании, прислушиваясь к каждому стороннему звуку, подчиняясь любому движению эфира в пространстве. Никто не может объяснить, как это происходит, как в этой бессловесной тишине мозг слышит несказанное собеседником, улавливает его мысли, скрытое настроение. По каким невидимым каналам информация перетекает от одного человека к другому, стоит только заглянуть ему в глаза. Растерянность и чувство вины не утаились от пытливого взора Насти, через радужную оболочку фрагментами высыпались на неё последние переживания подруги. Настя всё поняла, почувствовала кожей нарастающую над Алексом опасность.
– Не ходи туда, родная, не ходи! – дрогнувшим голосом произнесла Анна.
Настя обошла её стороной, как прокажённую, и, ни слова не говоря, кинулась бежать. Она знала, куда, она видела перед собой его образ.
Георгий Алексеевич поднялся на этаж и прошёл в помещение вслед за своим помощником. Он никогда не испытывал каких-либо иллюзий в гуманности специальных служб, но то, что он увидел в другой части комнаты, едва не вывернуло его наизнанку. Алекс, прикованный к стулу, уже слабо напоминал человека. Гематомы от побоев изменили линии его тела до неузнаваемости. На суставах рук лохмотьями болтались мышцы. Они путались с обрывками сухожилий и кожи, обнажая залитую кровью голую кость. Казалось, внутреннее кровотечение от разбитых органов было готово разорвать своим напором область живота. Подключённые к лицу электроды изъели кожу ожогами до костей черепа. Смолин с трудом сдержал возникший в связи с этим рвотный рефлекс и на мгновение отвернулся.
– Вашу мать! – крикнул он в адрес своих помощников. – Он ведь и так был под нашим контролем, зачем надо было его так калечить?
Сделав над собой усилие, он демонстративно откашлялся и вновь повернулся лицом к нему, внимательно высматривая в истерзанном человеке детали, которые бы выдали в нём признаки поражения. В глазах, заплывших от гематомы, застыл острый, наполненный мыслью взгляд, лишённый параноидальных и маниакальных пристрастий. Не сломленный и не подавленный. Несмотря на все полученные увечья, неподдельная уверенность в правоте.
– Ну что же! – начал Георгий Алексеевич, обращаясь к Алексу. – Ты был интересным противником, с нестандартным мышлением и отчаянными поступками. Достойный, но не равный!
Он присел на стул напротив Алекса и, откинувшись на спинку, закурил свою сигару. Этот табачный запах Алекс запомнил с детства как сигнал опасности, за которым непременно последует боль.
– Говорить-то хоть можешь?
Алекс попытался что-то ответить, но во рту скопилось столько крови, перемешанной со слюной, что при каждом звуке вся эта жижа забрызгивала ему лицо. Губы были разбиты и распухли, удары по гортани привели к спазмам, и теперь он не мог глотать, а язык плохо подчинялся движению мысли. Это было бы жалкое зрелище, если бы не его взгляд, пронзающий как нож разделяющее их пространство. Несмотря на весь этот кошмар, на лице его сквозила ироничная насмешка над бравадой Смолина.
– Чего ты улыбаешься? – нервно произнёс Георгий Алексеевич. – С чего это ты вдруг делаешь вид, что тебе известно нечто, что может помешать мне закончить начатое?
Алекс не стал отвечать, чем ещё больше вывел Смолина из себя. Жизнь научила его никогда не доверять победе над несломленным врагом!
– С протоколами, которые ты взломал, разберутся специалисты из «Эра». Они восстановят возможность элементам системы обмениваться файлами и общаться. Это займёт некоторое время, но оно у меня есть, чего не скажешь о тебе. Операцию по устранению от власти этого «болтуна» мы всё равно доведём до конца. Потому что он не выполняет обязательства, которые взял на себя, когда мы ставили его во главе страны. Эта кучка бездарей может довести Россию до нового военного столкновения. Их ведь предупреждали, что это недопустимо. Россия больше никогда не будет воевать на своей территории! Слышишь, никогда! Так что всё твоё бунтарство превратилось в пшик. Ничего ты не изменил, ни до кого не достучался. И даже смерть твоя – напрасная жертва!
Он затянулся и выпустил облако сизого дыма под потолок кабинета. Пауза, взятая им в монологе, способствовала смене темы. Оглядевшись вокруг, он язвительно подметил:
– Прекрасная и уютная обстановка, чтобы расставить все точки в этом затянувшемся романе. Не догадываешься, почему ты до сих пор жив? –  рассмеялся ему в лицо Смолин. – Мы ждём в гости Её. Знаете, это удивительная парочка! – обратился он уже ко всем в кто был в кабинете.  – Они чувствуют друг друга, где бы не находились. До мельчайших деталей понимают состояние своей половинки. Их взаимодействие как волшебство. Когда они вместе, неподвластного для них не существует. В физике это называется квантовая запутанность, когда «спины» частиц так переплетаются, что одинаково реагируют на изменения, даже находясь на расстоянии сотен километров друг от друга.
Георгий Алексеевич наклонился вперёд, чтобы сказать нечто такое, что предназначалось только для Алекса.
– Понимаешь, о чём я? Зачем мне ты, если она в точности повторяет твои параметры. Мы просто встроим её в готовую систему, и всё! Это было сложно, но мы научились взаимодействовать с тем полем, что скрыто от взгляда людей. Теперь мы можем создавать для каждого его собственный мир, полный образов близких им людей. Ты всего лишь приманка, она бежит сюда, потому что чувствует твою боль! – прошипел он. – Я хочу, чтобы ты сдох у неё на глазах. Я хочу, чтобы она почувствовала эту боль.
– Когда вы вошли сюда, капкан захлопнулся! – произнёс Алекс, выплёвывая с каждым словом скопившуюся во рту кровь.
– Твой блеф мне не интересен, можешь говорить всё что угодно.
– Как вы думаете, почему он не снял трубку?
 Георгий Алексеевич привстал, но потом, пытаясь скрыть своё волнение, снова сел на стул и нервно затянулся. Вопрос был настолько неожиданным, что даже вышколенная психика разведчика дала сбой. Его глаза буравили лицо оппонента, пытаясь поймать в маленьких нюансах искорёженной мимики нечто, что могло пролить свет на его намерения.
– Оставьте нас! – твёрдым голосом скомандовал он. – Выйдите все из кабинета!
Ещё утром в беседе с Анной у него закралось подозрение, что она сообщила ему не всё, что знала, но проявлять излишнюю заинтересованность было нельзя, это могло бы указать на настоящие мотивы его действий. Анна оказалась слишком умна, чтобы не раскрывать все карты в игре, в которою её так неожиданно пригласили.
– Ты был в Ново-Огарёво в ту самую ночь?
– Да! – уже увереннее произнёс Алекс. Звуки проходили через повреждённые связки как острое лезвие, причиняя неимоверную боль. Но он продолжил говорить: - Я передал ему документы, которые подтверждали факт подготовки покушения на него. Я объяснил, что «одолжил» их у одного человека. Он, как бывший сотрудник КГБ, понимал, что такого рода сведения мог бы получить только человек, очень близкий к руководству британских спецслужб, и при этом обладающий большим влиянием в нашей внешней разведке, то есть двойной агент!
Георгий Алексеевич насторожился, его ладони сжались в кулаки добела. Мозг пытался понять, насколько далеко простираются измышления оппонента, что ему конкретно известно, и что он сможет безапелляционно доказать.
 – Вы всё хорошо продумали, но жизнь изобилует деталями, которые предусмотреть невозможно. Например, сотрудник ЦРУ, который принёс в посольство России в Вашингтоне документы, подтверждающие решение о физическом устранении президента, тем самым не только предупредил о возможном развитии сценария, но и, сам того не ведая, раскрыл всю нить, связанную с принятием этого решения. Но ведь кто-то его надоумил на этот шаг, кто-то поселил в его скудном сознании идею о спасении мира! – рассмеялся Алекс, но тут же гримаса боли обезобразила его лицо. Увечья, которые он получил, не давали мимике лица передавать настроение без боли.
– Дальше всё было просто и скучно: специфическая аналитическая работа, проверка агентурной сети, кто кого вербовал, кто с кем контактировал. Эта долгая и нудная работа так или иначе выводит на очень узкий круг людей, возможно, причастных к покушению. Но как выявить того, кому было поручено «нажать на кнопку», участников и организаторов заговора?
Георгий Алексеевич смотрел на Алекса напряжённо. В его мозге в данный момент генерировалось несколько вариантов возможных действий. Всё зависело от того, что мог знать оппонент.
– Ты хочешь сказать, что ты помог президенту правильно расставить фигуры на шахматной доске, показал распределение ролей?
– Нет, конечно же! Это было бы глупо с моей стороны, – ответил Алекс. Слова давались ему с большим трудом. Гортань «горела» от повреждений.
– Ты бы стал первым, на кого бы они набросились! – резюмировал Смолин. – Но ты предложил более изящную комбинацию?
– Это было единственно приемлемым вариантом, – усмехнулся Алекс. – Я ведь знаю всех действующих лиц, возложенные на них обязанности. Мне известны все варианты спланированного покушения, в котором угроза ракетной атаки – не самая основная. Шумиха поднятая в СМИ по поводу убийства Кольцова, тоже часть вашего плана. Нужно было заставить президента нервничать, дёрнуться в попытке поменять своё место нахождения. В этом и заключалась основная стратегия плана по его физическому устранению. Авиаотряд «Россия», директор которого был под вашим «тесным вниманием». Борт номер один ждала авиакатастрофа, вместе со всем экипажем, со всеми сопровождающими лицами. Срезать махом такой пласт политической элиты, власть предержащих, это достойный куш. И главное, никто не подкопается. Случается же такое!
– Ты ничего не сможешь доказать! – нервно произнёс Смолин. – Это лишь твои предположения! Я всегда смогу их опровергнуть. Твоё слово против моего. Как ты думаешь, станут ли они слушать психопата?
– А вы думаете, что кому-то теперь нужны доказательства?
Алекс наклонился вперёд, чтобы лучше видеть реакцию на то, что он хотел сейчас произнести. Его руки выкрутились в плечевом суставе до хруста, но это его не остановило. Георгий Алексеевич инстинктивно подал корпус назад, чтобы разорвать дистанцию, но Алекс всё равно находился так близко от лица, что его горячее дыхание обжигало кожу.
– Вы принадлежите к тем людям, которые не изменяют заведённым правилам. Вы по-прежнему протоколируете все ваши действия, разговоры, встречи. Причём собственноручно, в письменном виде. Вы даже переписываете данные с электронных носителей. Так уж вы привыкли. Ваш дом всегда скрывал много тайн, в нём есть много помещений, куда посторонним вход воспрещён. Где-то там, в одной из этих комнат есть то, что вы так тщательно скрывали много лет.
Георгий Алексеевич был на взводе. Впервые за многие годы что-то пошло не по его сценарию. Он смотрел на Алекса и понимал, что тому известно многое из того, что поможет его изобличить. Не понятно, откуда, но известно.
– Что бы там ни было, ты никогда не сможешь туда попасть!  – прошипел Смолин. – Тебе даже приближаться к тому месту нельзя. Частоты, которые там излучаются, остановят твоё сердце.
– Я помнил об этом всегда!
– Тогда о чём мы с тобой говорим? Какой капкан может захлопнуться без тех документов? Их у тебя просто нет!
Алекс откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Разбухшие веки едва смыкались, обнажая полоской радужный свет за хрусталиком его глаз. Он словно отключился на секунду, только губы не переставали что-то бормотать. Прислушавшись, Смолин услышал счёт: «Десять, двенадцать, пятнадцать». Затем Алекс выдохнул и замолчал. Тишина, повисшая между ними, раскалила пространство добела. Смолин воспринял молчание Алекса как издевательство и хотел вскочить на ноги, но Алекс его опередил:
– Не стоит вставать с места, Георгий Алексеевич, – сухо произнёс он. –  Посмотрите на мою грудь.
Смолин бросил взгляд на Алекса и заметил на его груди яркую точку от прицела. Он тут же опустил глаза и увидел такую же отметку на своей рубашке.
– Они выстрелят, как только кто-то из нас сдвинется с места. Это ваш «подопечный», завербованный в  Энфилде 10 мая 1998 г., Андросов Виктор Геннадьевич, агентурное имя «Гриф», подсуетился. Слил сотоварищей сегодня ночью на допросе в ФСО. Раскаялся, так сказать, был силой втянут под страхом шантажа!
Только сейчас Георгий Алексеевич понял, что в суматохе, искусно созданной Алексом, его люди стали делать незапланированные ходы, нарушая выверенный порядок, раскрывая нити игры. Он чётко понял, что они «засветились». Теперь, когда потеряна взаимосвязь, каждый будет стараться спастись, вытащить себя из общего обоза. А это означает провал всей операции. Это был финал, за которым неминуемо последуют аресты, допросы, очные ставки. Вся процессуальная шелуха, которой раньше он накрывал других, теперь обрушится на него. Однако доступ к его картотеке, спрятанной в доме, вряд ли будет возможным. Нужно точно знать, что и где искать.
– У нас ещё есть пара минут, пока ваших сопровождающих волокут вниз по лестнице.  Потом они займутся нами! – саркастически сказал Алекс. – Вы, конечно, очень креативный человек, я, прямо сказать, не ожидал. Это же надо такое придумать: хранить секретные документы на виду. Вшивать страницы в книги классиков мировой литературы и ставить на книжные полки! Их же никто не будет читать? – рассмеялся Алекс. – Но Катя их уже отсканировала и отправила. Там всё обещали рассмотреть и сохранить.
– Катя?! – взорвался Смолин. В порыве ярости он чуть было не вскочил со стула, но вовремя спохватился.  – Катя каким-то образом связана с тобой?
Он не мог в это поверить. Кто угодно, но только не его внучка.
– Зачем я, по-вашему, пришёл именно к Анне? В Москве столько психотерапевтов. Почему именно она? – издевательски воскликнул Алекс. –  Чтобы втянуть вас в свою игру. Заставить играть с чистого листа, импровизировать, а значит совершать ошибки. Убедить вас, что через Анну можно остановить меня...
– А затем подставить себя, чтобы скрыть главную фигуру, настоящего исполнителя... – продолжил его мысль Смолин.
– Которого вы сами привезли в свой дом в надежде иметь козырь, если вдруг Анна заерепенится. – Алекс сделал паузу и продолжил: – Да! Я не могу приблизиться к вашему дому, но это может сделать Катя. Информация – это энергия, которую можно передавать на расстоянии.
Георгий Алексеевич был потрясён. Он не предполагал, что кто-то может вести столь тонкую игру, основанную на эмоциональный привязанности, родственных отношениях, простых человеческих слабостях. Как же надо понимать человеческую натуру, чтобы так безошибочно предсказать ответную реакцию оппонента на свои действия. Как надо быть уверенным в своих оценках, чтобы так рискнуть? Ведь на кону стоит сама жизнь!
– Ты конченый психопат! – обречённо произнёс Смолин. Алекс в ответ лишь улыбнулся.
Через секунду дубовая дверь, подобно картонке, взлетела вверх от направленного взрыва. Вазы и картины разметало по комнате взрывной волной, засыпая головы влетевших сотрудников ФСО штукатурной пылью. Тех, кто остался в коридоре, уже волокли по лестницам к спецмашинам. Теперь оставалось разобраться с главным. Смолин не сопротивлялся, его рациональность всегда брала верх над бессмысленной храбростью. Плотные объятия крепких ребят, тёмный колпак на голову, и жизнь начала отсчёт нового отрезка его долгой жизни. Не было страха и сожалений, ему было плевать, что будет дальше. Лишь только улыбка Алекса, застывшая на  изуродованном ударами лице, врезалась ему в память. Он не мог себе простить того, что только что проиграл ему главную партию своей жизни.
Среди команд спецназа в сутолоке коридора до Алекса донеслось запыхавшееся дыхание Насти. Она ворвалась в кабинет не оглядываясь по сторонам, не делая лишних движений, и сразу бросилась к нему. Никто не посмел её остановить. Никто и не знал, как это сделать. Её руки нежно обняли его поникшую голову, одновременно промакивая рукавами сочившуюся кровь. Она прижала его к груди и начала что-то монотонно бормотать. Она не казалась растерянной, не плакала и не паниковала. В такие моменты мозг вычерчивает единственно правильную линию поведения, отбрасывая лишние сопли в сторону, выделяя главную задачу – «Спасти!». Её губы касались его ран живительным поцелуем, глаза сосредоточенно рассматривали повреждения, составляя алгоритм следующих действий. Она словно оценивала степень повреждений, старалась перевести его боль на себя. Находящиеся в кабинете сотрудники ФСО оторопели от неожиданности, не понимая, что делать. Все думали, что будет истерика, бессмысленное метание и вопли. Обычно так психика защищается от шока. Вместо этого они увидели её нежность и сконцентрированную на нём любовь. Она укрывала его собой от нависшей над ним опасности. Она видела, как он избит, и умом понимала, что не сможет его спасти. Но сердце отказывалось в это верить. Она сжала его ладонь в своей руке и стала что-то ему тихо шептать. Её голос дрожал, и ей казалось, что он слышит, но просто молчит в ответ, а он уже давно не дышал.
Время растеклось пятном в окружающем пространстве. Даже пылинки в воздухе замерли в ожидании порыва ветра. Когда боль сильна, у неё нет выхода наружу. Ни криком, ни плачем ей не удаётся выскользнуть по тонким каналам души, и она остаётся внутри. Камнем на сердце выдавливать из неё слёзы бессонными ночами. Резать острыми краями в груди, истощая последние силы.
Она чувствовала, как его тело стремительно теряет тепло, но боялась отклониться и взглянуть, не хотела себе признаться, что его больше нет. Плакать она не могла. Опустошение – это всё, что её наполняло.


Глубокий вдох, и Анна открыла глаза. Она снова оказалась в своём кабинете, а напротив неё сидел Алекс. Такой же открытый взгляд и ироничная улыбка. Её пульс и дыхание пришли в норму, в голове слегка шумело, а тело подташнивало. Она изумлённо рассматривала его, словно не веря своим глазам. Он ли это? Живой, после того, что должно было с ним произойти?
– Ну вот, ты же хотела понять, какого это – знать события будущего! Теперь ты увидела, что произойдёт в эти два дня. И как с этим жить, решать тебе самой.
Она попыталась собраться с мыслями, систематизировать в голове произошедшее и дать себе точную оценку. Это не могло быть просто видением, она же испытывала по-настоящему боль, страдание, отчаяние. Её сердце не раз готово было вырваться наружу от пережитого. Её тактильные и эмоциональные переживания не могли быть иллюзией. Даже во сне всё не так реалистично.
– То есть ещё ничего не было? Ни убийства Макса, ни моего ареста?- она бросила взгляд на стену, о которую разбивали её телефон, но стена была абсолютно не повреждённой. Звук пришедшего сообщения обнаружил своей трелью и сам аппарат. Она взяла его в руки и посмотрела на экран. Дата и время на нём указывали на тот день, когда она впервые увидела Алекса.
– Такого не бывает! – воскликнула она. – Это противоречит здравому смыслу.
– Прочти, это для тебя важно! – как ни в чём не бывало сказал Алекс.
Анна сняла телефон с блокировки, открыла папку с сообщениями и прочла: «Мама, я влюбилась!». Всё повторяется так же, как и два дня назад. Её кабинет, незваный гость, тот же текст сообщения. Сознание отказывалось это принимать за правду, оно протестовало против такого положения дел. Это вне зоны понимания для обычного человека.
– Что ты пытаешься этим сказать? Что сейчас только всё начинается, вся эта круговерть с подозреваемыми, спецназом, стрельбой?! Это значит, что я могу всё предотвратить: предупредить Макса, не ехать к Насте на юбилей, чтобы не проходить снова через весь этот ад?
– Можешь! – спокойно ответил Алекс. – Только сейчас ты знаешь, чем это всё закончится, а в твоей версии финал может оказаться непредсказуемым. Как поступить, решать тебе, но знай, есть ключевые события, которые всё равно произойдут. Да, это будет обставлено по-другому, но избежать их невозможно.
– И твою смерть тоже?
Алекс улыбнулся, но не ответил. Он встал с кресла и подошёл к окну. Золотое Солнце обрамило его силуэт своим сиянием. Резонанс от его душевного равновесия растекался по кабинету приятной волной.
– Нам надо ехать к Насте, – неожиданно произнёс он. - Я буду ждать тебя внизу!



Париж, наши дни. Они шли по тесным улицам, где мостовая вымощена гранитным камнем, а на стенах домов играют тени, отброшенные падающим за горизонт Солнцем.
– Далеко ещё?
– Нет, каких-то пару кварталов!
Девушка была прекрасна. Она словно растворялась в своём спутнике, изредка изгибаясь и заглядывая ему в лицо. Он же был стремителен в своём продвижении вперёд, так что она еле за ним поспевала.
– Алекс, не так быстро, куда ты летишь?
– Хочешь, я возьму тебя на руки?
Она расхохоталась своим звонким смехом.
– Лучше почитай что-нибудь!
Он на секунду остановился, посмотрел ей в глаза, словно выискивая её потаённые желания. В его зрачках блеснула яркой вспышкой мысль, и слова полетели короткими предложениями:
– Я искал тебя целую вечность!
И хотел поделиться счастьем,
Тёплым пледом укутать плечи,
Чтобы спрятать тебя от ненастья.
Подсмотреть в закоулках сознанья
Незаконченные сновидения,
Чтоб потом разгадать твои тайны
Белой магией вдохновенья.
Тебя тянет из крайности в крайность,
Из воды да по краю огня.
Параллельная моя реальность,
Нереальная ты моя.
– Здорово! – тихо прошептала она. – Интересно, как в твоей голове рождаются стихи, и почему они так въедаются в подсознание?
– Поэзия завораживает, только когда строки сумеют повторить волшебство мироздания! Совпадут с её колебаниями. Это надо уметь почувствовать. Слова способны настроить душу в унисон со Вселенной, раскрыть её красоту.
– Ты действительно веришь, что мир прекрасен, а мы его извращаем?  По-моему, бессмысленно генерировать чистые идеи, пока в душах каждого из нас куча дерьма! Мы ведь всё равно всё испохабим! – с сожалением выдохнула она. 
Алекс оставил её вопрос без ответа.
– Вот здесь это было, видишь эту нишу? – он указал рукой на тёмное углубление в стене дома. – Ночью здесь темно, и если человек встанет сюда, его абсолютно не видно.
– Ты хочешь сказать, что всё произошло здесь? Именно здесь тебя убили?
Она была скептически настроена на то, что он пытался ей показать, но не хотела расстраивать его своими сомнениями, и просто подыгрывала.
– Ну хорошо! А где было моё окно?
– Вон то, с нежно-розовой тюлью, – ответил он, указывая на одно из окон второго этажа старого каменного дома.
– Я жила здесь? – спросила она, мечтательно закинув голову кверху, а потом неожиданно воскликнула: – Давай зайдём!
– Настя, это как-то не очень удобно! Там наверное кто-то живёт, совсем посторонние люди.
– Да брось ты, была не была. В крайнем случае скажем им правду!
– Какую правду, Настя?
– Что я здесь жила, а тебя, паразита, убили под моими окнами! – ответила Настя и снова закатилась от хохота.
Он внимательно посмотрел ей в глаза, многозначительно улыбнулся и поцеловал. Он лучше всех понимал её природу: лёгкую и свободную, готовую к любым экспериментам, не скованную чужими догмами о правилах и морали. Она была сама себе ориентиром, поскольку её душа всегда стремилась к красоте.
– Пойдём! – произнёс Алекс, утягивая Настю вслед за собой.
Старая деревянная дверь впустила их на светлую каменную лестницу, по которой они неспеша поднялись этажом выше. На лестничной площадке была всего одна дверь. Обшарпанная, со старинной резьбой. Бронзовое кольцо служило одновременно и ручкой, и звонком. Настя бережно взялась за него и три раза постучала. Тишину за дверью нарушило шарканье тапочек. Лязг поворотного замка тяжёлым звуком снял последнюю преграду. Дверь отворилась, и в проёме из темноты комнаты появилась пожилая женщина лет семидесяти. Увидев на пороге непрошеных гостей, она что-то пробурчала на французском и собралась было закрыть её обратно, но Настя улыбнулась ей и произнесла:
– Не уходите, пожалуйста, мы не попрошайки. Это мой дом, я здесь жила много лет назад! – и после небольшой паузы добавила, указывая пальцем на Алекса: – С ним!
 Её французский был далёк от совершенства, но женщина её поняла. Она внимательно посмотрела на них, а потом, ахнув, замерла. В её застывшем взгляде одновременно читалось и удивление, и растерянность. Мелкая дрожь пальцев, учащенное дыхание показывали её волнение. После секундного замешательства она уверенно открыла дверь и кивком головы пригласила их пройти внутрь. Прежнее игривое настроение Насти сменилось непониманием случившегося. Она, оглядываясь по сторонам, проследовала в глубь комнаты вслед за француженкой, крепко сжимая в руке ладонь Алекса.
Комната, в которую их пригласили, была обставлена старой, но ухоженной мебелью. Резной трельяж с пожелтевшим зеркалом, большой обеденный стол в центре, вокруг которого были расставлены стулья. От времени их обивка разлохматилась и потеряла былой лоск, но, тем не менее, обстановка в доме была уютной и приятной. Стены украшали гобелены, а шорох шагов скрадывал огромный ковёр с длинным ворсом. Такие обычно изготавливали в Индии. Француженка вела их к дальней стене, на которой висел чей-то портрет. Не оборачиваясь к ним лицом, она бормотала себе под нос.
– О чём она говорит? – поинтересовался у Насти Алекс. Он не понимал языка, и его раздражала сосредоточенность Насти на её рассказе.
– Она говорит, что когда была маленькая, то мама рассказывала ей одну историю. Раньше в этом доме жила её бабушка, безумно влюблённая в одного из бродячих писателей. Он был бедным, но талантливым. А она из знатного рода. Все были против этой любви, но совладать с её нравом было невозможно. Легче было заставить Солнце не садиться за горизонт, чем разлучить их. Это была настоящая любовь. Абсолютное совпадание душ.
Настя о чём-то спросила её, и француженка, отрицательно помотав головой, выдала эмоциональную триаду. Настя обернулась к Алексу и, не в силах скрыть своего удивления, перевела услышанное:
– Я спросила её: «Они поженились?». На что она мне ответила с присущей только французам категоричностью: «Что ты! В то время это было немыслимо! Его убили прямо под её окнами, в ту ночь, когда они решились сбежать».
Дойдя до стены, женщина сорвала с картины шёлковый платок, открывая перед гостям её облик. Настя замерла в изумлении, едва не потеряв равновесие. Бережно подхваченная сзади руками Алекса, она облокотилась спиной на его грудь и тихо произнесла:
– Как она похожа на меня! Просто одно лицо!
Француженка посмотрела на них, и на её испещрённом морщинами лице появилась улыбка.