Александр Македонский. Дары Афродиты. Глава 11

      Глава 11


      Дворец Филиппа располагался от дома Пармениона в двух шагах, отец с сыном быстро преодолели короткий путь до царской резиденции и прошли в пиршественную залу.

      Гости понемногу прибывали, все подушки на ложах уже были разложены, музыканты сидели на своих местах и наигрывали лирические мелодии, букеты цветов в изящных вазах гармонировали с коврами, драпировавшими стены, более вместительные вазы с фруктами ждали, когда их начнут опустошать после перемен горячих блюд.

      Филота внимательным взглядом обвёл помещение, Гарпала он узрел сразу, Кассандр тоже явился и сидел на ложе рядом с отцом, но афинской пары нигде не было видно — как и около царя, тоже уже расположившегося на ложе, не было видно Александра.

      Филота подошёл к Гарпалу.

      — Ещё не пришли, — пожаловался сын Махаты. — Понять не могу почему, все ведь здесь, вон рабы уже еду вносят.

      Прислужники действительно уже вносили первые блюда, виночерпии начали разливать вино.

      — И царевича нет. Странно. Он случайно не убежал на свидание с Гефестионом? — предположил Филота, его настроение сразу резко упало, он так рассчитывал на встречу с прекрасным афинянином, на завоевание его сердца, вечную прописку в его голове под такими дивными каштановыми волнами и на посрамление глупого угрюмого увальня и коротышки Александра!

      — Не явиться на пир? Нет, отец не позволил бы.

      Но больше мальчиков интересовали отсутствовавшие иноземцы.

      — Если Аминтор не хочет лишней огласки, он мог остаться на постоялом дворе. А ты сегодня у дворца дежурил?

      — Какое там! — огорчённо ответил Гарпал. — Лисий меня мучил несколько часов, всё боялся, что я на пиру какую-нибудь глупость вякну.

      — Нет, это он от зависти, что ты пойдёшь, а его не пригласили, — предположил Парменид другую причину. — Эх, я так надеялся, что Аминтор с Гефестионом придут!

      — Оно и видно: вон как разоделся!

      — Ты тоже весь сияешь. — Филота оглядел сына Махаты. — И хитон белоснежный с каёмкой, и фибулы с жемчужинками, и сандалии новые.

      — А то! Приём на высшем уровне — мы же в Европе первые! — гордо ответствовал Гарпал.

      — Первые, первые… — Филота решил во что бы то ни стало разузнать причину отсутствия Аминтора с сыном и царевича: — Знаешь что? Давай подсядем к Кассандру, он как раз нам рукой машет, он недалеко от отца сидит, а Антипатр — рядом с Филиппом. Гляди: и мой отец к ним направляется, нам тоже надо туда — и послушать, о чём они разговаривать будут, — так, может быть, что-то и разузнаем. Только незаметно и не срывайся — мы так, между прочим, просто подойдём к Кассандру поздороваться — ясно?

      — Да понятно, не учи, полководец…


      Пир давали по случаю взятия Олинфа. Халкидика, лишённая предыдущими завоеваниями Филиппа сухопутного сообщения с Афинами, воспользовалась помощью великого города вооружениями и провиантом, доставляемыми морским путём, но всё это не дало никакого результата: она пала и за свою строптивость была разорена. Гордый трезубец* теперь не гордился независимостью, Македония взяла под контроль всю северо-западную береговую линию Эгейского моря, а её владыка был увенчан очередным золотым венком.

------------------------------
      * Полуостров Халкидика имеет форму трезубца.
------------------------------

      Афинам, чьи усилия в очередной, уже который раз оказались тщетными, оставалось только скрипнуть зубами, дополнительную головную боль доставляла им Фессалия, чьи полисы один за другим присягнули царю Македонии на верность и, перейдя под власть Филиппа, ещё более отдалили Аттику от её владений на севере, во Фракии, и ещё более приблизили воинственного царя к сердцу эллинов — Афинам, Дельфам, Фивам. Было ясно, что Македонию остановить невозможно, и, хотя ход Третьей Священной войны* тоже становился всё более определённым и вёл к падению Фокиды, успевшей рассориться со своими былыми союзниками, особого оптимизма афинянам он не придавал, так как было предельно ясно, что Филипп использует победу в своих собственных интересах, оспорить которые будет чрезвычайно трудно, да и Фивы, к победе которых клонилось дело, Афины по меньшей мере недолюбливали.

------------------------------
      * Третья Священная война 356—346 до н. э. — война между фокидянами и фиванцами за контроль над Дельфами, переросшая в борьбу за господство над Северной и Центральной Грецией.
Фокида — область в центральной Греции.
------------------------------

      Подписание мира, Афинам совершенно невыгодного, было не за горами — поэтому Демосфен со своей командой и спешил в Пеллу, чтобы попытаться выторговать относительно устраивающие греков условия, пока ещё царь Македонии не распоряжался во Фракии единовластно, пока Эвбея, Саламин и Фермопилы ещё оставались под контролем Афин.



      Подойдя и присев к Кассандру, Филота с Гарпалом оказались неподалёку от Филиппа, беседовавшего с полководцами.

      — Фокида обречена, — говорил царь Пармениону и Антипатру. — Подписание мирного договора не за горами.

      — Греки спешат, — отвечал Парменион. — Когда Аминтор уезжал из Афин, речь о посольстве Демосфена не шла. Никто не ожидал, что мы так быстро разберёмся с Олинфом.

      — И теперь будут торопить нас с заключением соглашения, пока мы не присоединили к себе Эвбею и Саламин, — поэтому и направили сюда эту хитрую лису Демосфена, — вставил Антипатр.

      — Пусть. Его путь проходит через Фессалию — он убедится, насколько её полисы лояльны к нашей власти.

      — Это ещё больше их обеспокоит.

      — А мы с подписанием торопиться не будем: время работает на нас.

      — И Аминтор тоже, — усмехнулся Антипатр.

      — Точно, — согласился Филипп. — Он выяснит, как переразложилась ситуация после отъезда Демосфена и каких итогов ждут афиняне от его посольства.

      — То-то они взвоют, когда поймут, что во Фракии на многое им рассчитывать не придётся.

      — Не так же они тупы, чтобы надеяться оставить всё по-старому — хватит с них и Херсонеса Фракийского, — очертил Филипп пределы своей доброты.

      — Хотел бы я оказаться на месте Аминтора и услышать вопли, которые выплеснутся после возвращения пламенного оратора, — то-то будет потеха! — дал волю своему воображению Антипатр.

      — А мне кажется, это будет жалким зрелищем — и Аминтор с гораздо бо;льшим удовольствием обустраивался бы сейчас в Пелле.

      — Пока он нужнее нам в Афинах, — вздохнул Филипп. — Как только Демосфен опять заведёт свои филиппики, Аминтор даст отмашку Исократу, Эсхину и Эвбулу — они охладят самые строптивые головы.

      — Всё равно, надо дать им время свыкнуться с тем, что по мирному договору они получат не так много, как им хочется.

      — Вернее, очень мало. — И Филипп захохотал. — Да, с подписанием надо потянуть: по крайней мере, раньше следующего года договор не утвердим. Эх! Конечно, я хотел бы видеть Аминтора в Пелле: он и прекрасный организатор, и талантливый инженер — но пока он должен оставаться в Афинах. Когда дело дойдёт до подписания мирного соглашения, последует очередной приезд Демосфена сюда — и в это второе посольство вместе с ним в Пеллу должен поехать кто-то из наших людей.

      — На кого ты рассчитываешь?

      — На Эсхина, он достаточно влиятелен — за его включение в состав делегации тоже похлопочет Аминтор. Исократ и Эвбул хороши, но афинян на нашей стороне пока мало. Будет идти время, будет увеличиваться наше влияние — будет расти промакедонская коалиция. Сначала договор, потом окончание Третьей Священной войны, потом вся Фракия…

      — Перинф и Византий…

      — Да. А потом греки опять начнут свару из-за того, что кто-то под свой огород раскопал чью-то храмовую территорию — регулярно ссориться по осквернению священных земель вошло в плохую для них и хорошую для нас привычку. Они призовут нас к восстановлению порядка — мы войдём и останемся надолго, и снова в том, что это для всеобщего блага, неразумных афинян надо будет убеждать, попутно затыкая рот этому персидскому наймиту Демосфену. И только после того, как мы в этом преуспеем, можно уже будет говорить о полновесном союзе для похода в Персию… Да, я и сам хотел видеть Аминтора в Пелле поскорее, был уверен, что ничто не помешает ему переселиться в Македонию сейчас, но придётся ему пока остаться в Афинах.

      — А что ни говори, к грекам мы неравнодушны, — улыбнулся Антипатр. — Красоту и стать Аминтора вчера отметили все, — выпитое вино потихоньку настраивало полководца на далёкие от политики мысли.

      — И сынок удался, весь в отца, — согласился Филипп.

      — И ты на него не запал?

      Царь рассмеялся:

      — Мал ещё слишком. На него Александр запал — я не буду переходить дорогу сыну.

      — А что ты его с собой не привёл?

      — Он прихворнул немного — пусть отлёживается… Возьми баранину, она сегодня отменная.

      Филота хмурил брови, его глаза потухли, и что-то внутри почему-то отзывалось новой — какой-то непривычной, глухой тоской. Как он хотел сегодня увидеть Гефестиона, поздороваться с ним, познакомиться, расположить к себе! — а теперь выяснилось, что прекрасный сын Аминтора вместе с отцом отбыл в Афины и, судя по разговору, речь идёт не о неделях и даже не о месяцах.

      — Загрустил, — оценил Гарпал. — Утешься хотя бы тем, что царевич прихворнул.

      — Он не прихворнул, а заболел от тоски, — догадался Филота. — А утешусь я тем, что он потерял намного больше, чем я. Я вообще ничего не имел. — И мальчик закусил губу, потухший взгляд снова загорелся, в нём обозначилась решимость: — Но мириться с этим я не собираюсь. И вот что… — Парменид наклонился к Гарпалу и прошептал на ухо приятелю несколько слов.

      — Ты думаешь, сработает? — недоверчиво спросил сын Махаты.

      — Надо попробовать.

      — Ну начинай.

      — Дромос!

      — Пирея!

      — Дромос!

      — Пирея!

      — А я тебе говорю, что он на Дромосе живёт!

      — А я тебе говорю, что его дом стоит на Пирее!

      Филота и Гарпал говорили всё громче и громче — разумеется, Филипп, после политических выкладок серьёзно занявшийся бараниной, их услышал:

      — И о чём это щебечет молодёжь? Вы уже Афины между собой делите? — пока ещё рано…

      — Нет, государь, у нас спор. Я говорю, что Аминтор в Афинах на Дромосе живёт, а Гарпал утверждает, что на Пирее. Скажи, кто из нас прав?

      — Ты, Филота, ты прав. Дромос — самая красивая улица в Афинах, и, конечно, лучшие греки живут там, наш союзник знатный и прекрасный Аминтор — тоже.

      — Спасибо! — Филота радостно сверкнул глазами и обратился к Гарпалу: — Вот видишь!

      — Подумаешь! На Пирее тоже те, кто за Македонию, живут. Правда, государь?

      — Правда, правда, — примирительно произнёс Филипп.

      — А царевич занемог?

      — Да, ему нездоровится.

      — Мы можем его проведать?

      — Не стоит, а то ещё заразитесь. Поправится — через пару-тройку дней увидитесь.

      — Аа…

      Филота ткнул Гарпала в бок:

      — Вот видишь, получилось, — прошептал он. — Теперь я знаю, где живёт Аминтор, — и я напишу Гефестиону письмо. Предложу ему дружбу.

      — А он после того, как подружился с царевичем и опечалился от разлуки с ним, пошлёт тебя подальше.

      — Не пошлёт: я ему напишу, как дружен с Александром, и свой портрет пошлю, чтоб он очаровался. А царевич об этом не догадается, свой портрет Гефестиону не отправит — и Гефестион его забудет. А меня — нет, потому что каждый день будет просыпаться — и видеть мой портрет. Вот как я придумал! Портрет должен сработать!

      Гарпал хмыкнул:

      — Надеюсь, не твоей рукой написанный?

      — Догадливый какой! — И на лице Филоты первый раз за вечер расцвела улыбка.