Месье Рота

Рассказы старого геодезиста. История шестая



После окончания щколы я  поступил на курсы топографов-геодезистов при институте Росгипроводхоз. Но проучился всего лишь один год. Летом 1967 года я был призван в армию. Тогда крепко пахло порохом – пражское восстание, возрастающая напряженность в отношениях с Китаем. И, хотя мне положена была отсрочка до окончания учебы, военкомат меня призвал на службу.
В армии пришлось немного работать с нивелиром. Этим мой геодезический опыт того времени и исчерпывался.
Демобилизовался я в конце 1969 года. В начале 1970 г. устроился чертежником в институт Росгипрозем. Когда я учился до армии на курсах, то чертежное дело там преподавалось весьма основательно. Навыки еще остались и я решил начать именно с черчения.  Помню, в первый день работы привели меня в чертежную, показали мне мой стол. Уселся, огляделся - сидят за столами мужики разного возраста, склонились над листами ватмана и чертят. У каждого на столе, кроме карандашей и бумаги, стоит по свечке, коробок спичек, стакан с мутной водой и .. пинцет. Был этим обстоятельством несколько смущен - богомольные, что ли? Неужели свечки зажигают здесь же, на рабочем месте?  А пинцет им зачем? И как мне вести себя в данной ситуации?
Разъяснилось все несколько позднее. Профессиональные чертежники не любили работать с металлическими рейсфедерами - и бумагу режут, и тушь заправлять в них довольно неудобно, и подтачивать приходится постоянно. Поэтому стали использовать стеклянные рейсфедеры - тушь в них набиралась очень просто- приложился губами к кончику трубки, потянул слегка, тушь и заполнила канал. А свечки и спички нужны для того, чтобы регулировать толщину линии в таком рейсфедере. Зажигаешь свечку, нагреваешь на ней  кончик стеклянной трубочки,  пинцетом осторожно берешься за него и вытягиваешь немного. Потом рабочую часть трубочки немного сгибаешь - так удобней работать. Кончик рейсфедера   обламываешь и слегка полируешь на тонкой наждачке или тонком оселке.  В конце работы промываешь его водой от остатков туши, чтобы можно было использовать для дальнейшей работы. Для этого и стаканы с водой стояли у чертежников на столах.
Дали мне коллеги и свечку, и спички, и оселок, и запас стеклянных трубочек, и стал я так же вытягивать их, добиваясь нужной толщины.
Не знаю, откуда пошла эта практика использования стеклянных рейсфедеров, но инструмент получился необыкновенно простой и очень удобный. Потом я работал во многих организациях, но нигде не видел, чтобы использовали для черчения стеклянные трубочки. Возможно, такое практиковалось лишь в Росгипроземе. Внедрили местные умельцы.
 Институт Гипрозем в то время занимался перспективным планированием областей. Причем, планирование было рассчитано на долгосрочную перспективу - на 25 лет. Тогда мне казалось, что это неправдоподобно огромный срок, почти необозримый...
В институт поступали различные сведения - о приросте населения, о сельскохозяйственных культурах, культивируемых в данных областях, об их урожайности, о миграционных тенденциях и т.д.  К этому надо добавить сведения о пахотных и сенокосных землях, о водных запасах и лесных, о геологии региона и разведанных залежей полезных ископаемых.  Все эти сведения обрабатывались в институте, рассчитывались потребностях региона в рабочих руках через пять, десять, пятнадцать и двадцать пять лет. Рассчитывалась потребность в жилье, инфраструктуре, питании, дорогах. Поступали к нам и сведения о перспективных планах Госплана по размещению заводов, фабрик. Исходя из демографических перспектив, давались рекомендации по размещению различных предприятий, для обеспечения населения работой.
После этого рассчитывалось количестве необходимой  электроэнергии для обеспечения растущего населения регионов и его предприятий.
Только сейчас понимаю, насколько это был колоссальный труд. И необходимый. Конечно, слишком точный прогноз по всем этим показателям институт вряд ли давал, но, во всяком случае, давал реальное видение будущего региона.
Отдел, в котором я работал, занимался Архангельской областью. Чертежники участие в этом планировании не принимали - они вычерчивали карты, диаграммы,схемы, графики и прочий иллюстративный материал - но мы общались с остальными работниками и узнавали от них некоторые подробности. Запомнилось мне, что в Мезенском районе, примыкавшим к Белому морю, пастбища располагались на островах. Коров на острова перегоняли вплавь - оказывается, они очень хорошо плавают и преодолевали по волнам до нескольких километров! Представилась мне такая картина: пастух гребет на лодке, а за ним стадо рогатых пловчих... Невольно возникали вопросы: чем же они гребли -неужели копытами? И как сказывалось на их здоровье длительное пребывание в холодной морской воде?

 Через пару месяцев чертежной работы я ушел из Росгипрозема - все же, не совсем это мужская работа. Устроился  в трест Центротехмонтаж во 2-ое Московское специализированное монтажное управление и выполнял геодезические работы. 
Трест  был задействован на строительстве завода АЗЛК в Текстильщиках. Там, на топких берегах реки Нищенки, сняли грунт, провели дренаж, намыли песок и стали возводить корпуса будущего завода. Наше управление занималось монтажом импортного оборудования, которое поступало из Франции.  Именно там и начался мой путь как геодезиста.
Надо сказать, что геодезист на стройке, там где бетон, кирпич, котлованы,   – это помеха, или почти помеха, для строительных бригад. В монтажном же управлении геодезист – это значимая величина, без которой невозможна никакая серьезная работа – допуски миллиметровые, и без геодезиста, без его приборов и без его сообразительности и профессионализма монтажникам никак не обойтись.
Первое время мне пришлось очень трудно, поскольку опыта было мало, плохо разбирался в инструментах и методах работы. Но потом втянулся, читал техническую литературу, приобретал навыки. Бригады пока ко мне присматривались.
Но, пришел все же  день,  и для меня блеснуло солнце маленького Аустерлица!    Это случилось там же, на АЗЛК, когда я совершил почти немыслимое – разбил оси технических линий в полностью заставленном оборудованием цехе.
Начальник отдела однажды вызвал меня, вручил пачку чертежей и отправил в один из цехов, где наши монтажники начинали монтировать новую конвейерную линию.  Напутствие было кратким : «Володя, надо разбить оси  под монтаж оборудования. И сделать это срочно!»
Пришел я в цех, а он сплошь заставлен  огромными ящиками- контейнерами, еще не распакованными, в которых из капстран  пришло оборудование.  А  контейнеры  не маленькие – некоторые до трех-четырех  метров высотой. Прямой видимости нет, все загромождено – какая тут работа? Какие оси?
Нашел я Геннадия Мельвита, бригадира, который должен был монтировать эту конвейерную лини, походил с ним   по цеху. Он показал мне, где собирается начать сборку.  Стали мы с ним соображать, как  можно расчистить площадку. Если убрать некоторые ящики, то  откроется видимость  по одной оси.  Мне бы этого хватило… Но ничего не получилось из нашей затеи:  мостового крана в цехе не было, автокрану -  не подъехать, да и оборудование некуда было сдвигать... Такелажники- они занимались разгрузкой и складированием  прибывающего оборудования -  так же походили по цеху и не смогли найти вариантов расчистки площадки.
  Оставался еще один вариант – установить теодолит на контейнер   и оттуда постараться вынести оси.  Взобрался на один контейнер, другой, третий…  Прямая видимость, предположим, и есть - цех хорошо просматривался  из одного конца в другой, но как промерять расстояния между контейнерами разной высоты? Как проектировать оси на бетонный пол?.. Похоже, с работой мне не справиться.
Но самолюбие не позволяло вернуться в отдел и доложить, что я не в силах что-либо сделать в подобной ситуации.
Посмотрел я наверх, а там, на двенадцати метровой высоте, переплетение ферм,  металлические трапы..  но отличная видимость и никаких ящиков!  И  тут мне пришла в голову мысль – а почему бы оси не разбить под потолком цеха, а потом спроектировать их вниз?.. Посоображал еще немного, какие оси перенести наверх, и приступил к работе. Был я молод, высоты не боялся, лазил по фермам как обезьяна. Подвешивал тяжелые отвесы – переносил оси наверх, там же под крышей цеха вымерял расстояния и снова отвесами (лот-аппарата у меня тогда еще не было), а где и теодолитом, опускал их вниз. Через пару дней напряженной работы  дал, все же, фронт работ для бригады  Геннадия.
После этого он меня зауважал, зауважал и начальник участка.  Я стал понемногу вписываться в трудовой коллектив.
Читать рабочие чертежи я научился довольно  быстро, и меня стали привлекать    к участию  в технических совещаниях, Проводились они  в присутствии наших    иностранных  партнеров, представителей иностранных фирм, которые осуществляли технический надзор за правильностью монтажа оборудования. Ситуации были разные: то  надо было что-то проверить в чертежах, то уточнить некоторые размеры. Оказалось, что и там, за бугром, не все идеально работают – в чертежах случались ошибки.
Наше начальство относилось к подобным  вещам довольно снисходительно, рекламаций не писало,  штрафных санкций за вынужденные переделки не выставляло.  Широта натура сказывалась… Кто не ошибается в работе? Сами ошибались, и умели понимать ошибки других.
Однажды по какому-то вопросу я зашел в бытовку к месье Рота, шефу французской технической группы. В бытовке чистота, порядок, переводчица симпатичная и улыбчивая сидит,  на стеллажах в больших картонных папках чертежи. На стене  висит нечто непонятное – стенд с пластиковыми пластинками, на которых цифры и надписи на французском языке. У стен столы со стеклами и подсветкой снизу. Это было похоже на музейные витрины, в которых демонстрировались экспонаты.
Через переводчицу пообщался с месье Рота, уточнил свой вопрос, а потом поинтересовался,  что это за стенд на стене? Месье Рота с воодушевлением стал объяснять, что это сетевой график работ.  С подобным графиком я столкнулся впервые,  и мне было интересно. Месье Рота показывал мне надписи на табличках – это наименование различных конвейерных линий, которые надо смонтировать,  далее следовали сроки начала и конца работ. Потом следовали новые работы и новые сроки… К концу года столько-то процентов оборудования будет установлено, и отдельные линии могут приступать к выпуску продукции.
-Но, увы, - огорченно вздыхал месье Рота, -  наши заказчики (то есть, советские строители и монтажники) не выдержали ни один пункт из  этого графика. С опозданием  закончили строительство, с опозданием завезли оборудование, не выдержали сроки монтажа…
Мне стало как-то неудобно  перед месье Рота за наше отечественное разгильдяйство и неумение работать. Поблагодарив его, я уже собрался уходить, но задержался взглядом на музейных витринах и был поражен. Но не витринами, а тем, что там  было помещено.
Первой  под стеклом лежала пара наших строительных брезентовых рукавиц: засаленных, протертых до дыр   и прожженных в некоторых местах. Обыкновенные строительные рукавицы, долго время бывшие в употреблении и выброшенные из-за изношенности. Под рукавицами, как в музее,  пластиковая табличка с надписью на французском.
Далее лежал самодельный зажим для электродов, сделанный сварщиком из проволоки или толстых электродов. Кусок толстого резинового шланга заменял ручку в этом зажиме, а к ручке  прикреплялся кусок позеленевшего медного кабеля с резиновой, изрядно поврежденной изоляцией. Под этим зажимом снова табличка с надписью…
Такие зажимы наши монтажники постоянно использовали в своей работе, поскольку заводские зажимы с эбонитовыми ручками и толстыми пружинными держателями для электродов были слишком тяжелыми,  и от них быстро уставала рука. Там, на участке, подобные самодельные держатели были настолько привычны, что я почти и не обращал внимания на их неказистый и примитивный вид. Но здесь, в маленьком уголке Европы, они под стеклом витрины  смотрелись кощунственно.  Как некое откровенное издевательство над культурой  производства.
Помню, лежали там и иные вещи:
   поношенный брезентовый страховочный пояс с тяжелыми цепями;
 аккуратно вырезанная скрутка сварочных кабелей: позеленевшая медь проводов, резиновая разрушившаяся изоляция, несколько небрежных витков соединения;
  самодельный технический ключ. Должно  быть, монтажникам нужно было закрутить  большие гайки  на  оборудовании, но   нужного размера ключа не было. Вот они  быстренько и вырезали автогеном из толстого листа металла этот ключ, а выполнив работы его просто выбросили. Здесь же лежал и металлический заржавевший патрубок, которым этот ключ крутили.
И везде таблички  с надписями…
Я не выдержал и поинтересовался у месье Рота, что это такое и почему все это лежит здесь?
Воодушевление месье Рота возросло еще больше, и он охотно заговорил, показывая мне свои экспонаты. Оказалось, что это часть его обширной коллекции, которую он собрал на советских стройках и которой он очень дорожит.
-Вот это, - лучезарно улыбаясь,   пояснял он, указывая на засаленные рукавицы, - советские рабочие перчатки. А это ключ, примерно на 45, которым советские рабочие закручивали  гайки на высокоточном французском оборудовании. А это…

Почему-то мне подумалось, что в запасниках  музея месье Рота хранится еще множество подобных экспонатов. Предположим,  замасленные дырявые телогрейки с торчащей их прорех ватой, заляпанные цементом кирзовые скособоченные сапоги,  или грязные портянки, которыми наш пролетариат тогда пользовались повсеместно…
Должно быть, я сильно покраснел во время этого пояснения – так мне стало стыдно за нашу страну и наши стройки. Стыдно мне стало и за нашу легкую промышленность, которая не могла обеспечить нас  приличной рабочей одеждой и приличным разнообразным инструментом. На французских специалистов было приятно посмотреть - на всех добротные, по размеру рабочие комбинезоны из джинсовой ткани оранжевого или красного цвета, белые каски с красивыми кожаными ремешками, плотные рыжие ботинки из толстой кожи. На комбинезонах множество кармашков для различных инструментов. Все было под рукой, вплоть до качественных рулеток, фонариков и разноцветных маркеров. А у наших рабочих лишь потертые телогрейки, ржавые гаечные ключи и молотки с засаленными ручками... Какие  там рулетки, фонарики и маркеры! Мы этого никогда до этого и не видели. Было мне стыдно и за наших рабочих, за их разгильдяйства и малопривлекательный внешний вид...
Был еще я поражен какой-то наглой бесцеремонностью месье Рота, который свои экспонаты  демонстрировал с лучезарной улыбкой. Понимал, что тем самым он унижает и людей, и страну, но все же демонстрировал.
Был я молод (двадцати двух еще не было), не имел большого жизненного опыта и даже растерялся от  этих помоев, которые были вылиты не только на страну, но и на меня. Да, народ бедно живет в великой стране, но разве простительно  издеваться над нашей бедностью?
Не смог я тогда правильно оценить свои ощущения и найти нужные слов.
С  чувством большого стыда за  страну и с не совсем осознанным чувством собственного унижения я и ушел из бытовки руководителя французской инженерной группы.


      ***

Прошло много лет, но до сих пор  памятно чувство унижения, испытанного тогда.
Замечу, что наше управление все же уложилось в сетевой график, который был составлен месье Рота. После несогласованности первых месяцев работы наши монтажники вошли в нужный трудовой ритм и закончили монтаж с опережением сроков. К сожалению не знаю, как к этому отнесся месье Рота.
 После этого мне пришлось работать и с немцами, и с поляками, и с финнами, но никто из них не позволял себе подобного. Лишь финны откровенно демонстрировали свою неприязнь,  как к России, так и к русским. Но, при этом,  никогда не собирали  коллекций, унижающих достоинство нации.
Позднее я прочитал, что Жерар Филип,  обаятельный актер, посетив  Союз (еще до месье Рота), вывез отсюда коллекцию женского белья и устроил ее показ чуть ли не в Лувре.  А тогдашнее женское белье из Союза…  черные сатиновые бюстгальтеры, огромные фланелевые трусы  (или панталоны?) голубого цвета… Все это говорило о бедности, о недавно перенесенных страданиях военной поры… Разве позволительно нормальному человеку смеяться над этим? А Жерар, милый и обаятельный, так популярный у советского зрителя актер,  смеялся. Может быть, его глумливый смех вдохновил и месье Рота на подобную выставку? Интересно, где проводил он показ своих экспонатов?
Не исключаю того, что французы -это такая  нация, у которой глумление заложено в генах.
Что заставляет этих людей выискивать все самое худшее? Некое врожденное желание позубоскалить? Отсутствие уважения и деликатности к партнерам? Некая обида? Отсутствие  широты души?
Не знаю, но неприятное чувство к подобным людям так и осталось во мне.
За много лет работы я многое повидал, многое переосмыслил,  и мое  отношение  к нашим русским рабочим изменилось.  Не то, чтобы я стал ими гордиться, но стал уважать. Неприхотливы, готовы жить и работать в самых трудных условиях.  Смекалисты и  умеют найти выход из сложных ситуаций, когда нет нужного инструмента, когда нет технических средств и нет особой поддержки администрации. Готовы не считаться с личным временем во имя производственных нужд. А все их разгильдяйство – от неправильной и несправедливой оплаты труда и уравниловки, которые практиковались многие десятилетия. Нужно ли стараться, если в конечном итоге ты получишь столько же, что и последний раздолбай?
Много лет спустя пришлось мне работать с финнами. Первоначально получал не слишком много. Как бы плохо они не относились к нам, но месяц спустя после моего трудоустройства, начальник участка (финн) вызвал меня к себе и сказал, что моей работой он доволен.  Попросил назвать сумму месячной оплаты труда, которая меня устроит. Я назвал, он согласился.
Я уверен в том, что если бы подобное внимательное отношение к рабочему и его труду практиковалось бы и у нас в стране, то наш пролетариат стал бы самым лучшим в мире.
Но не укоренилась такая практика тогда в Союзе. Нет ее следов и в Российской Федерации. Видимо, как уничтожили при советской власти крестьянство, так уничтожат окончательно при нынешней власти и пролетариат. Какой-то злой рок столетиями висит над моим народом и моей страной,  мешая достичь тех высоких пределов, на которые они способны...