Карпов, золотце! Глава 11

Весь следующий день от Кати не было вестей. Пару раз я брал телефон, думал написать, пытался позвонить. Прокручивая диалог в голове, который не приводил ни к чему, бросал телефон обратно на кровать.
Никаких дел не нашлось, кроме домашних. Начал убираться, приготовил суп со времен общаги известный как царский. Вся его царственность заключалась в моем неумении правильно рассчитать порцию вермишели. Всегда перебарщивал. Суп превращался в подобие каши с бульоном. Лена гостила у мамы, и я съел тарелку царского супа с удовольствием. Никто не кричал, что я все порчу и не портил мне аппетит. После обеда я лежал на кровати, возле открытого балкона, и слушал музыку. Автор говорил, что стоит позабыть про дом, сон, а также «come clean» и «zoning». И если первое почти все источники перевели, как «быть честным», то второе - оказалось более абстрактным понятием, но почти всегда означало какой-нибудь вариант эскапизма. В следующих строчках автор заявлял, что не забывает, что он «золотой» и не забывает, куда он идет. Рецепт успеха от рэпера и модника Asap Rocky: забыть про дом и сон, быть честным, расслабляться, помнить, что ты золотой, а также помнить, куда идешь. Собрал всю мотивацию из трека и закончил уборку.
Полчаса после этого я пялился в экран телефона, тупо, без цели. Скользил большим пальцем по экрану. Занимался интернет сёрфингом. Ничего полезного, но время летело, и дневная жара на улице перешла в равномерный вечернее тепло. Нашел сайт «Доктора Лиса», открыл раздел с фотографиями сотрудников, озаглавленный наша команда. Нашел там фотогрфию Кати. Поймал себя на мысли, которая еще не ожила в словах, но уже сплеталась в узор из букв. Еще секунда и мысль кристаллизовалась. Какая она красивая, подумал я и заблокировал телефон.
- Началось... - сказал сам себе, сделал вдох, выдох и разблокировал телефон.
Разве я немогу просто констатировать чью-то красоту? Можно сказать, что красива какая-нибудь актриса или певица, спортсменка или модель, но нельзя сказать про знакомую. Нельзя, наверное, потому, что до меня актрисе, певице, спортсменки и модели нет никакого дела - не тот калибр, а вот знакомой дело может быть до двадцатитрехлетнего недоврача, думал я, опять глядя на фото Кати. Она стояла уперев руки в талию, здрав голову, глядя немного с высока, но с доброй улыбкой, не вызывающей, а наоборот. Она будто говорила: «Посмотри, какая я активная и деятельная. Будь таким же!».   
Но я не такой. Совсем наоборот. Но с Катей я бы поактивничал, подумал я и опять одернул себя. Какого черта, забыл договор? «Соme clean» - сказал Asap Rocky, так будь любезен быть честным сам с собой и с близкими. Увидел красивую девушку и все, понеслось. Хватит уже смотреть на ее фото!
Открыл раздел наши мероприятия. Последнее мероприятие датировалось тем же днем, когда я это читал. День помощи «Приюту для собак №8». Даже несколько фотографий. На каждой я сразу выделил Катю в фирменной футболке. По фону узнал тот самый приют, где чуть не произошло убийство. Означало ли это мероприятие, что Дядя Сережа умер? Решил, что это повод позвонить Кате, даже обрадовался. Пришлось опять себя успокоить.
Позвонил, но никто не взял трубку. Повторил попытку спустя десять минут. На этот раз Катя взяла, но прежде, чем я услышал «Да», я услышал стон и тяжелое дыхание.
- Да! - сказала она.
 - Кать, - я помедлил, успокаивая фантазию, - я не вовремя?
- Я тут мешок с кормом тащила, но могу прерваться. Пора уже, на самом деле. Как ты после вчерашнего? Боялась звонить, думала, скажешь, что больше не будешь иметь со мной никаких дел. 
- Все в порядке. Это же не ты порезала горло Дяде Сереже?
- Конечно нет!
- Тогда все хорошо. Как он, кстати?
- Живой. Я с ним не говорила, но звонила в отделение сосудистой хирургии, где он сейчас. Врач не вдавался в подробности - я же не его сын, который пусть и пытался его убить, но имеет право знать о состоянии отца. Сказал только: «Жив и будет жить».
- Очень рад. Я тут зашел на сайт вашей ветклиники и... - вспомнил фотографию Кати. Какая же хорошая фотография. - Там написано, что сегодня день открытых дверей в приюте номер восемь, вроде. Если я верно понял, это тот, где мы были, так?
- Да, он.
- Я и подумал, не случилось ли чего с Дядей Сережей, и не будет ли теперь там каждый день - днем открытых дверей.
- Нет, это только пока его не выпишут. За животными ведь нужно ухаживать, пока его нет. Ты бы знал, как долго я уламывала начальника на эту акцию. Он ведь должен был меня со смены отпустить, чего ему о-о-очень не хотелось.
- Да, кто-то уже выложил фото с вашей акции. А остальные ребята - это кто?
- Знакомые по ВУЗу, знакомые по волонтерству, некоторые знали Дядю Сережу - вот и откликнулись.
- Знаешь, я ведь тоже могу помочь. Так вышло, что я совершенно свободен и могу подъехать. 
- На самом деле мы уже заканчиваем, но если хочешь...
- Я все же приеду. Еще раз посмотрю на Степана.
- Тогда, конечно, приезжай.   
Думал заказать такси, но тогда к моему приезду большинство волонтеров все еще бегало бы вокруг Кати. В итоге сел на автобус. Рисковал опоздать, но повышался шанс застать Катю в одиночестве, если оно возможно в окружении сотни бездомных собак. Город потерял и без того бедные краски. Перед закатом только крыши самых высоких домов еще ловили ало-розовые, последние лучи, все остальное окрасилось в спокойный синий цвет. Ощущал какое-то волнение. Будто бы шел на первое свидание, может я на него и ехал. Вибрация толкнула меня в бедро. Испугался, что это Катя хочет сказать: «Не приезжай, мы все ушли». Но звонила не она. Звонил человек, чья подпись, как и моя, стояла в моем мысленном договоре.
- Да, Лен.
На том конце тишина.
- Лена, ты тут?
- Ты ничего не хочешь спросить у меня? - сказала она, наконец.
- Как дела?
- Ты серьезно?! Не спросил даже, как я доехала, ты ведь не знал доехала я или нет! И тебе, похоже, все равно. Это нормально, Саш? Целый день ты мне не пишешь и не звонишь!
- Замотался, Лен, прости.
- Замотался, блин. Чем ты там таким занят, а? Небось с этой волонтершей общаешься?
- Лен, чего ты начинаешь, - я не мог соврать ей, ведь я, правда, общался с Катей. Предпочел умолчать, будто бы умалчивание - не вранье. - Ты тоже не торопилась сообщить мне о прибытии, как я посмотрю.
- Мужчина должен первым поинтересоваться.
- Твоя любимая пластинка.
- Да, любимая! Зато я у тебя нихера не любимая, раз ты даже сообщением не можешь спросить, добралась ли я вообще. Может я  лежала бы сейчас в канаве где-нибудь возле трассы, и вороны уже выклевали мне глаза! Ты об этом не думал?!
- Честно, нет.
- Смешно тебе там? Саш, блин, ты как маленький. Думаешь, если меня не видишь - меня и нет вовсе? Я, блин, здесь и я все еще твоя девушка. Девушка, на которую тебе насрать. Знаешь, это унижает тебя в первую очередь.
Не знаю, чем это меня унижало, но она любила сводить ссоры к таким вот выводам. «Это унижает тебя, как мужчину», «какой ты мужик после этого», «и ты еще считаешь себя мужчиной». Если в ход шла подобная фраза, значит, разговор подходил к концу. Оставалось только выждать.
Несколько секунд тишины в эфире. Он заговорила первая:
- Тебе нечего сказать, Саш?
- Нет.
Еще пара секунд тишины.
- Тогда все, пока?
- Пока, Лен.
Она положила трубку. Почему закончить отношения так сложно, думал я. Вот бы в голове была такая кнопка, чтобы нажать на нее и рот сам сказал: «Нам нужно расстаться». Даже не так, «нужно» еще оставляет какой-то шанс на сохранение отношений. «Нужно» подразумевает процесс расставания, будто закрытие сделки. «Мы расстаемся» - вот как надо. Разом. Все решено. Подписи и печати не нужны, собраний больше не будет. Кто последний выходит пусть выключит свет и закроет окна.
Проехал чуть дальше Партизанской, чтобы подъехать точно к приюту. Уже когда шел пешком, навстречу мне попалась компания, некоторых я вспомнил по фото на сайте ветклиники. Компания жадно пила воду из общей двухлитровой бутылки. Две девушки ели мороженное в стаканчиках. 
Оглядевшись, нашел ларек, где продавали то самое мороженное. Взял два: сливочное и шоколадное, на тот случай, если Катя не ест шоколад.
Катю я увидел издалека. Она сидела на крыльце двухэтажного здания приюта. Перед ней лежала ротвейлер Собака. Черно-коричневый страж подняла морду и следила за мной все время, пока я шел к крыльцу. 
- Я опоздал? - спросил я.
- Смотря для чего.
Мороженное я держал за спиной, будто какой-то букет.
- Какую таблетку ты выберешь, Нео, синюю или красную? 
Катя улыбнулась, но не ответила, она ждала продолжения.
Я вытянул перед ней два пакетика с мороженным.
- Примешь синюю таблетку, - я приподнял пакетик с шоколадным мороженным, - и сказке конец. Ты проснешься в своей постели и поймешь, что это был сон. Выберешь красную таблетку - войдешь в страну чудес, и я покажу тебе...
- Давай без эвфемизмов, Саш. Я беру синюю. Люблю шоколадное.
Отдал мороженное и сел рядом. Решил, что стоит поискать определение слова «эвфемизм». Под безумный взгляд Собаки мы раскрыли упаковки и достали по мороженному.
- Подтаяло, пока нес, - сказал я и откусил.
- Так даже лучше, - Катя слизала подтаявший верхний слой. - Тут на самом деле и работы больше никакой нет. Если ты захочешь забрать Степана сегодня - можно устроить.
- Да, подумаю. Хотел спросить, как так вышло, что сын ударил отца в горло?
- Белая горячка, или синтетический бред, не знаю, что там было. Отец пьет, сын - пьет и курит. Кто его знает, что там сработало раньше.
- Выходит тут приют и притон, два в одном.
- Получается так. Никита, сын Дяди Сережи, помогал ему организовывать сбор денег. Даже вел соцсети приюта.
- Есть и такие?
- Конечно. Даже в инстаграме есть аккаунт. Дядя Сережа называет его им-за-грамм. Твой Степан там в некотором смысле звезда. Старый, слепой на один глаз мопс, вызывает куда больше жалости, чем беспородистая старая собака.
- Вот о чем тогда говорил Дядя Сережа. Сказал, что люди на Степана хорошо отзываются.
- Это правда. Почти никто не хочет брать старого пса в дом, но многие готовы скинуть несколько рублей на его содержание, за одни только фотографии с его грустной мордой. А у мопса морда всегда немного унылая. Помножить эту природную унылость и нелепость на старость, прибавить слепой глаз и получишь, пусть и не большой, но стабильный приток средств.
- Выходит я заберу источник дохода у приюта?
- Саш, у Никиты этих фото со Степаном штук двести. Хватит еще на две мопсьи жизни.
- Но его здесь не будет.
- Ни разу люди не приезжали на него посмотреть вживую. Только через им-за-грамм. Такая дистанция их вполне устраивает. Соцсети вообще выступают как виртуальный костюм химзащиты, не считаешь? Ты можешь ощущать себя причастным к самым разным вещам без прямого контакта. Кинул десять рублей на счет приюта и, вроде как, участвуешь в его жизни. Ты, конечно, не выгребаешь дерьмо из вольеров, не таскаешь мешки с кормом...
Вспомнил стон Кати, попытался тут же забыть.
- Но тоже участвуешь. Издалека. Через слой защиты от вони, грязи и блох.
- Такое участие лучше, чем ничего.
- Согласна, - она поставила остатки мороженного на ступеньку, Собака тут же схватила остатки стаканчика и причмокивая языком расправилась с ним. Тут же обнюхала руки Кати, и уставился на меня. 
- Она ждет от тебя того же, - сказал Катя.
- Да? Ну, держи, - я отдал остатки рожка.
Со свистом над нами летала стая стрижей. Черные самолетики сверлили воздух, то пропадали, то вновь возникали на большой высоте. Мы оба смотрели на них и думали каждый о своем.
- Никогда их не замечал. Живу тут шесть лет и никогда не обращал на них внимание.
- Ты впервые поднял голову?
- Не знаю.
- Если подумать, люди вообще у нас в городе редко смотрят наверх. Все чаще под ноги, реже прямо, и почти никогда на небо. Молодежь вообще смотрит только в телефоны.
- Так сказала, будто бы ты и не молодежь вовсе.
- Знаешь, какое сравнение мне пришло в голову однажды?
- Представь, я бы сказал: «Да, знаю».
Мы посмеялись.
- Расскажи.
- Я шла на пары. У нас там дорога не освещается к корпусу, поэтому зимой настоящий мрак. Есть один участок, где нет вообще ни одного фонаря, только окна соседней пятиэтажки освещают и хоть что-то получается разглядеть.  Но даже в такой тьме, некоторые идут уткнувшись в телефоны. И вот, глядя на это, я вспомнила про глубоководных рыб. Их еще не любят за отвратительную внешность. Я, кстати, никого не хочу оскорбить. Так вот у  этих рыб перед глазами вечно болтается светящаяся эска. Знаешь что это?
- Типа фонарика.
- Типа того. Она служит у них для приманки пищи. Телефон у людей тоже служит средством для приманки, ведь так? В конце концов через него можно общаться, и не бояться, что люди обнаружат, что в жизни ты похож на европейского морского черта. Я сейчас не говорю о каком-нибудь моряке с британских островов, это, опять же, название рыбы. На дорогущий телефон легко могут повестись какие-нибудь глупые девочки, поверив в то, что его обладатель сказочно богат, пусть он и взял сияющую эску с пятью камерами в кредит. Приманка сработает на рыбку поглупее. А таких в цифровом океане полно. Не зря же теперь люди предпочитают фотографии в зеркале на которых виден сам телефон.  Выходит, человек с помощью свой эски может не только заказать еду и завязать общение, но и напрямую поймать какую-нибудь несмышленную рыбку на крючок в виде надкусанного яблока. Вроде как все хорошо, но... Всегда есть «но», ведь так? Чтобы эска светилась, нужны бактерии, которые живут в симбиозе с хозяином-рыбой. Тебе ведь не надо объяснять, что такое симбиоз?
- Когда два организма сосуществуют вместе.
- Те же паразиты сосуществуют с хозяином. Так в чем разница?
- В том, что при симбиозе от сосуществования выигрывают оба организма.
- Молодец, Александр. Неси дневник, сегодня ты обрадуешь маму. Рыба и бактерии в эске существуют в состоянии симбиоза. Взаимовыгодно, получается. Если телефон, это эска для высокоразвитого европейского морского черта, то в чем ее выгода, в чем выгода того, кто продуцирует тот свет, которым сейчас сияют все лица на улицах, в автобусах, в магазинах, даже в кинотеатрах, последние меня бесят больше всех. Подумай об этом. Я устала говорить.   
- Ого, Кать.
- Что?
- Ты удивительная.
Возникла неловкая пауза. В тот момент стрижи стали кричать сильнее или мне так показалось.
- Это было похоже на очередной подкат? - спросил я.
- Да, - спокойной ответила она.
- Извини, я просто хотел сказать, что ты очень умная.
- Разве дурацкая фантазия - признак ума?
- Я где-то читал, что признаком высокого интеллекта служит способность работать с абстрактными понятиями. Мы ведь явно вышли на некоторый уровень асбтракции, когда нашли общее между фонариком рыбки и телефоном. Точнее, ты вышла на это. Блин. Никогда подобного не слышал.
- Ну все, хватит хвалить меня, я сейчас покраснею.
- Ты, кстати, до сих пор красная. Щеки горят вон. 
Катя прикоснулась ладонями к щекам.
- Может купить еще по мороженному? - предложил я, вызвав у Собаки больший интерес, чем у Кати.
- Нет, я наелась. Мне нужно покормить собак, поможешь?
- Я за этим и приехал.
- А я думала, ты приехал за Степаном.
- И за ним тоже.
- Так может есть еще что-то?
Пока я думал, что сказать она ушла. Спустя пару минут я услышал, как она тащит мешок с кормом. Помог ей вытащит его на улицу, погрузит в тачку. Затем хруст и чавканье заполониили все вокруг.
- Ты не торопишься домой?
- Нет, времени полно.
Она опять ушла и вернулась с бутылкой вина.
- Откуда это?
- Из запасов Дяди Сережи. Я как-то ему купила, пыталсь его отвадить от дешевого алкголя. Хотела заменить наркотик тяжелый, наркотиком полегче. Не вышло, как пил - так и пьет, а к вину так и не притронулся. Сказал, что оно будет меня ждать. Не соврал. Откроешь?, - спросила она, протянув бутылку и штопор.
- Может зайдем внутрь, а то тут как-то неуютно.
- Там можно найти место только в комнате отдыха, где пахнет водкой, сигаретами, потом и не хочу даже знать, чем еще. Тем более у меня до сих пор перед глаза Дядя Сережа с этой ужасной раной. Так и вижу его на полу в крови.
- Ты права, можно и тут. А стаканы?
- А они нужны?
- Не побрезгуешь пить со мной с одного горла?
- А ты?
Вместо ответа попробовал вино. Ценителем я не был, но сказал, что вино вкусное. Для меня любое вино вкусное, от которого не разит спиртом. Она взяла бутылку и тоже выпила.
- Скажи мне, ты вообще отдыхаешь? - спросил я ее.
- Вот сейчас, например. А что?
- Учишься, работаешь, волонтеришь. Ты про сон слышала?
- Учебу и работу я совмещаю, а с волонтерством завязала. Сегодня - экстренный случай.
- Так как ты отдыхаешь?
- Хожу куда-нибудь, гуляю. Фотографией занимаюсь. Не профессионально, конечно. Иногда сажусь где-нибудь в сквере или небольшом парке и жду свой кадр. Когда все сложится. Не вымучиваю ситуацию, не бегаю, а просто жду, когда кадр сам придет. И тогда - чик! - Катя изобразила, будто нажала на кнопку фотоаппарата. - А ты? Врачи должны иметь какое-нибудь хобби, чтобы не сойти с ума, ведь так? Слышала, что хирурги вышивают: совмещают хобби с тренировкой мелкой моторики. Ты не хирургом собираешься стать?
- Неврологом.
Она задумалась. Выпила еще вина.
- Ничего не приходит на ум. Удиви меня, чем развлекают себя неврологи?
- Не скажу за всех, но я пишу книгу, - сказал я и от такой откровенности замер. То ли она меня так расположила, то ли вино вытолкнуло мой секрет, но слово вылетело и присоединилось к стае стрижей над нашими головами.
- Книгу? - она отставила бутылку. - Методичку по неврологии или что?
- Нет, фэнтези. Знаешь, такое... со славянским уклоном.
- И как, много уже написал?
- На самом деле, закончил уже, даже выложил в сеть. Под псевдонимом, естественно.
- Есть читатели?
- Не много, но есть.   
- О чем она?
- Про парня и лешего.
- Сказка?
- Я точно не знаю, где границы жанров, но, думаю, не сказка. Пытался соблюдать серьезный тон.
- Думаешь опубликуют?
- Нет. Мне не хватает много чего. Это так, баловство. Было интересно наблюдать, как работает мозг над задачей. Только и всего.
- Собираешься продолжать?
- Думаю, да. Может однажды что-нибудь и опубликуют, но я особо и не рассчитываю. Тем более, профессия у меня уже есть. «Врач-лечебник», как в дипломе написано. Могу работать, а вечерами писать в свое удовольствие. А ты читаешь?
- Конечно. В основном научпоп. Меня на художественную редко тянет. Еще читаю книги по фотографии.
- А ты их куда-нибудь выкладываешь? Можно где-нибудь посмотреть твои фото?   
- Можно. «Фотокатечки». Группа вконтакте. Лайк, подписка, все дела, - сказал она и выпила еще вина. - Фу, - добавила она.
Я решил, что это она про свою же фразу «лайк, подписка», а может это вино нагрелось на улице и потеряло прежний вкус.
- Обязательно посмотрю, - сказал я.
- Тогда я буду вынуждена прочесть твою книгу. 
- Ссылка за ссылку? - спросил я ее.
- От этой фразы пахнет Советами.
- Товарисч Катья, - сказал я с нарочитым русским акцентом, как в американском фильме и выпил. 
Еще пара глотков, и пустая бутылка уныло брякнула дном об бетонную ступеньку. Мы не говорили, а слушали. Слушали затихающие звуки собачьего ужина, слушали удалившуюся стаю стрижей, слушали спокойствие летнего вечернего воздуха, в котором незаметно растворилась вся жара уходящего дня. Я поймал себя на мысли, что не хотел ничего говорить - так было хорошо. Катя тоже молчала. Она сложила руки на колени и положила на них голову, как на подушку. Безмятежное спокойствие пронзило нас, не заставило молчать, но вежливо предложило, и мы приняли новые правила. Катя смотрела куда-то мимо меня. В черных глазах ее изредка пробегали искры - отражение фар, редких машин, проезжающих мимо ворот собачьего приюта. Позабыв про правила приличия, я натурально ее разглядывал. Как я мог любоваться ее фотогрфией, думал я, в жизни она еще красивее. Когда я это подумал, она подняла глаза. Мы улыбнулись друг другу, точно пришли к одним и тем же выводам, не сговариваясь. Она подвинулась поближе ко мне и положила голову на плечо. В тот миг я захотел стать каменным, чтобы не шевелиться и не спугнуть момент. Ощутил себя огромным, неуклюжим мастиффом, которому на нос села бабочка. Какая-то часть меня кричала, что я вот-вот перейду черту, которую сам нарисовал. Другая часть отвечала, что никакой черты и близко нет.
- Что с тобой? - спросила она.
Вопрос будто бы касался не самочувствия или настроение, а чего-то другого, глубокого. Какого-то неразрешенного вопроса, который застрял в моей голове, а неразрешим он был как раз потому, что я все никак не решался задать его вслух.
Оказалось, что я сам не заметил, как стал выкручивать пальцы и застучал пяткой по ступени.
- Ты нервничаешь?
- Да.
Почему я отвечал ей честно? Откуда в ее вопросах такой обезоруживающий эффект? Этот вопрос наводил меня на другой, глубокий, тот самый, который я боялся задать вслух. Но не ей, а самому себе.
- Это понятно. Все-таки ты берешь на себя ответственность. Серьезный шаг, да? Но, уверена, ты получишь в ответ многое. Может быть даже будешь счастлив.
- Думаешь?
- Конечно. Но нужно сказать кое-что, прежде.
- Что же?
- Повторяй за мной.
Катя селя прямо. Ее глаза захватили все пространство вокруг, все вокруг стало таким же черным как ее радужки, я в них не тонул, казалось, я в них жил. Сильное попалось вино...
- Катя, - сказала она.
- Катя, - повторил я.
- Я хочу...
- Я хочу...
- Чтобы ты...
- Чтобы ты...
- Открыла клетку и отдала мне Степана, - закончила она и темнота вселенной свернулась до размера ее радужки.
- Что?
- Степан, помнишь?
- Да, да.
- Что-то не так?
- Все так. Да, я приехал за Степаном, - я поднялся, не глядя на нее. - Я приехал за ним, с ним я уеду домой. Решено. Ты права. Сколько можно уже тянуть с этим, так? Давай сюда мое счастье.
- На что ты разозлился?
- Ни на что. Какая злость, Кать? Я ведь приехал помочь тебе и забрать Степана. Выдай мне собаку и дело с концом.
- Вообще нужно оформить бумаги и провести беседу, но тебе я могу довериться. Кажется. Подожди пару минут.
Я пошел к вольеру, где в уголке спал Степан. Другие собаки лениво подошли к клетке, потягиваясь и зевая, ради приличия повиляли хвостами, но быстро вернулись в свои стороны.
- Степан, - тихо сказал я.
Черное треугольное ушко чуть дернулось.
- Степа-а-ан, - повторил я чуть громче, и ушко опять дернулось, но в этот раз за ним повернулась и плоская черная морда. - Собирай вещи, друг, ты поедешь ко мне. Придеться, наверное, повоевать за тебя с Леной, но что уж поделать.
Не брать его и уехать, сказал я сам себе. Просто взять и уйти, не дожидаясь Кати. Уйти и разочаровать ее. Хотя какое мне дело, разочаровал я ее или нет. Положила голову мне на плечо, и я твой? Не тут-то было!
Тут на крыльце показалась Катя. За это время она переоделась. Вышла в коротких джинсовых шортах, футболке с очередным нелепым принтом и легких кедах. В одной руке она несла поводок, в другой небольшую сумку. Она улыбалась так, будто вино пили оба, но весь алкоголь достался мне. Как ни пытался, не смог вспомнить почему я был на нее зол. Она шла ко мне и улыбалась. Впервые за многие годы я видел по-настоящему солнечного человека, при том, что у нее были угольно-черные волосы и непроницаемо-темные глаза. Вся ее солнечность заключалась в открытости и тепле, которое от нее шло. Положила мне голову на плечо, и я твой? Не тут-то было! Я стал твоим задолго до этого.
- Теперь это твое, - она протянула мне поводок и сумку.
- Что тут?
- Немного корма на первое время, да и мелочь всякая, которая может пригодиться. Корм не совсем для мопсов, лучше бы тебе купить подходящий. Приготовься, они стоят дорого.
- За счастье в доме надо платить.
- Конечно. А еще сначала надо с чем-то расстаться, чтобы впустить счастье, и с еще большим, чтобы оно там задержалось. Благо такие расставания проходят незаметно, если ты действительно счастлив.
В голове эхо играло в догонялки с отголосками мыслей: Задолго до этого, задолго до...
Не успел опомниться, как оказался у ворот, со Степаном на другом конце поводка. Он недоверчиво обнюхивал мои кроссовки. Мы с Катей смотрели на этого фыркающего старичка.
- Осторожно, у него может капать с брылей.
Я отодвинул ногу и Степан поднял морду, будто только что осознал, что нюхает не неподвижное дерево.
- Заказать тебе такси или ты не примешь ухаживание от девушки?
- Я сам закажу.
Поставил сумку на землю и достал телефон, но Катя опустила мою руку своей.
- Тебя с собакой не возьмут, без намордника или хоть какой-то сумки для нее. Я знаю таксистов, которые отвезут без проблем. Только будь готов, что всю дорогу будешь слушать узбекскую речь.
- Я к этому привык в общаге - нет проблем.
- Хорошо.
Катя отошла в сторонку. Степан тем временем сел, выставив задние лапы вперед. Он устало смотрел в разные стороны и очень скоро начал клевать носом.
- Спать хочешь? Я тоже. Сейчас приедем домой и выспимся.
- Скоро подъедет, - вернувшись, сказала Катя. - Звони если что, Саш. Вдруг вопросы будут или что-нибудь еще.
- Конечно. Уверен, они будут. А у тебя у самой есть домашнее животное?
- Нет. Я живу на съемной квартире с соседкой. Она не переносит домашнюю живность, хотя тоже учится на ветеринара. Такое бывает у врачей?
- Какое?
- Ну, работает врачом, а людей ненавидит?
- Не знаю, возможно.
Я ведь не подумал, что тоже живу на съемной квартире, и помимо Лены могу вызвать недовольство у хозяина квартиры - бодрого старичка проживающего в том же доме, только в другом подъезде.
- Вот машина, - кивнула она в сторону подкравшегося «Рено».
- Я думал тут большой пес будет, - улыбаясь, сказал таксист. - Тут так, игрушка какая-то. Садитесь с той стороны, у меня тут колеса лежат.
Я поднял сумку с пола и бросил поверх колес. Осторожно поднял Степана, он издал звук, точно избавился от остатков воздуха, чтобы мне было легче его нести. Положил его поверх сумки.
- Ну, мы поехали, - сказал я, оборачиваясь.
Честно, я думал о том, чтобы просто пожать ей руку. Не выдавать то, что ощущал на самом деле. Не вышло. Катя оказалась очень близко ко мне. Она встала на носочки и обняла меня вокруг шеи, обняла так крепко, что я чуть завалился назад и уперся лопатками в крышу «Рено». Я обнял ее вокруг талии.  По телу разлилось приятное чувство, какое испытываешь после тяжелого дня, оказавшись в мягкой и теплой кровати, когда лежишь и не можешь пошевелиться от усталости, но при этом сон еще где-то далеко за границей перевозбуждения. От ее майки пахло духами. Я решил, что так пахнут какие-то неизвестные мне фрукты: нежные и сладкие. Она прижалась так близко, что я ощутил ее грудь ровно посередине моей, а пуговица на ее шортах тихо брякнулась о мой ремень. Щека ее касалась моей щеки, она чуть наклонила голову в мою сторону и прежде чем отпустить, сжала меня чуть сильнее. Прощание показалось мен очень чувственным, но слишком коротким.
Отпустив меня, она шагнула в сторону и пробралась в салон такси, чтобы попрощаться со Степаном. Я отошел в сторону, чтобы ей хватило места, и пожалел, что не обладаю фотографической памятью, чтобы позже воспроизвести увиденное. Она стояла одной ногой на земле, коленом другой ноги она уперлась в единственное заднее сидение, отчего ее шорты разгладились по фигуре и не оставили места фантазии. Майка же легла ровно по спине, очертив талию. Она погладила Степана, почесала его подбородок. Почесала так, что он готов был выпрыгнуть за ней следом, но не смог разобраться в складках сумки, на которую я его посадил.
- Пока мальчики, - сказала она всем, включая таксиста.
- Пока, - сказал я, ощущая себя тем же мопсом, для которого ласки оборвались слишком быстро. - До встречи, - сказал я уже через окно вдогонку. Я пытался сказать это как можно громче, чтобы перекричать заводящийся двигатель и как можно быстрее, чтобы она успела услышать, но получилось как-то несдержанно, со слишком очевидной надеждой на повторную встречу.
Катя помахала, я принял это только на свой счет и даже слегка приревновал, увидев, что таксист машет ей, глядя в боковое зеркало.
- Хорошая девушка, - сказал он.
- Вы с ней знакомы?
- Да, у меня брат разводит алабаев за городом, она им осмотр делала, прививки там. Хорошая девушка.
Не первом же перекрестке на приборной панели загорелся один из трех телефонов. В зеленой рамке возникло лунообразное лицо, закрытое маской кошки из какого-то приложения по типу snapchat.
- Уй, - сказал водитель и попытался принять звонок, но телефон не реагировал.  - Что такое?
С третьей попытки телефон отозвался и на экране появилось то же самое лунообразное лицо, только без маски кошки, а чуть пониже него выглядывало второе лунообразное лицо, меньше первого. Позади лиц виднелась желтая стена.
- Салам аллейкум, - сказал таксист.
Дальше разговор велся на шифре из улюлюканий маленького лунообразного лица, резких выпадов большого лунообразного лица и каких-то подобострастных ответов таксиста на родном языке, вперемешку с русскими матами. Наверное, последнее сыграло большую роль в трудоустройстве, чем наличие прав. Женщина иногда смотрела на меня, у нее было лицо настоящей хозяйки, точно это с ее дозволения я ехал в машине ее мужа. Степан почти всю дорогу лежал на сумке и только под конец перевернулся на правый бок и начала царапать лапами шины. Таксист это услышал.
- Э, он там если что порвет, ты это... платить будешь!
Я придержал лапу Степана и он успокоился, только пару раз фыркнул на мою руку, забрызгав слюнями.
Маленькое лунообразное лицо сползло куда-то пониже камеры, оставив после себя только два пучка волос, что торчали в подбородок матери. Из-за этого она выглядела как какой-нибудь китайский император. Ощущение только усилилось, когда показался край ее халата: красный с золотым орнаментом. Водитель же все говорил и говорил, император семейства довольно кивал. Борода императора чуть позже совсем ушла, оставив повелителя без прежнего величия. Водитель сделал сладкий голос и сказал то ли с вопросительной, то ли с умоляющей интонацией, на что жена помотала головой. Водитель попросил о чем-то еще раз, император сжалился. Телефон задрожал, лунообразное лицо оказалось совсем близко, затем изображение зависло и включилась основная камера телефона. Так я увидел родное жилье таксиста: небольшая комната, в углу стены стояла тумба без ножек, а на ней старый телевизор, еще с антеннами. Вдоль стены аккуратными стопками лежали какие-то вещи и десяток книг, в другом углу стоял таз, заполненный то ли желтыми яблоками, то ли очищенной картошкой, коричневый дощатый пол закрывал дырявый ковер. Возле стопок вещей стояла девочка в штанах не по размеру, их подвернули так много раз, что она расставляла ноги чуть шире, чтобы хоть как-то передвигаться. Майка же ей была как платье. Она перекладывала вещи из одной стопки в другую, только книг не касалась. Водитель смеялся. Тут император включил фронтальную камеру и отчитал непутевого родителя. Последнее слово, как всегда, принадлежало императору. Таксист, хотел еще что-то сказать, но в тот момент поворачивал и не смотрел в экран, а когда закончил предложение встретился только с моим отражением в погасшем телефоне.
- Как всегда, - сказал он и махнул рукой, чуть не сбив телефон с открытым приложением для заказов.
Степан не хотел заходить в подъезд, я взял его на руки и донес до квартиры. Пока я открывал дверь, он организовал небольшую лужу возле соседской двери. Надо было выгулять его, прежде чем тащить в квартиру, подумал я. Переступать через порог он тоже не хотел, пришлось в очередной раз поиграть в носильщика. В коридоре он чуть оживился, если можно так назвать вынюхивание пыли по углам. Я отцепил поводок, пошел разибрать сумку. Когда я вернулся, Степан уже лежал поверх другой сумки, моей, заполненной одеждой.
- Удобно тебе, друг?
Степан положил голову на лапы, и искоса поглядел на меня.
На кухне я взял небольшой контейнер, который Лена купила для того, чтобы брать с собой еду на учебу. Иногда на нее нападала волна здорового питания и похудение, но она, как умелый серфер, прокатывалась по ней, не давая волне задеть даже ее волос. Ополоснул контейнер, насыпал корм. Насыпал от всей души, ведь не знал аппетит старичка.
Когда вышел из душа, в темноте комнаты наткнулся на что-то маленькое и хрустящее. Хорошо, что не мягкое, подумал я и включил свет. Корм лежал везде, но только не в Ленином контейнере. Степан, похоже, предчувствовал предстоящие разногласия с хозяйкой пластиковой тары и отказался есть из нее. Он вальяжно бродил между корчиневыми шариками и выбирал, принюхивался, толкал лапой, фыркал и только после всех трех действий, совершенных над одним шариком корма, ел.
Я сгреб корм в кучу и сложил обратно в контейнер, но Степан тут же ударил по краю лапкой и вернул корм на пол.
- Как хочешь, - сказал я, пожав плечами. - Что насчет воды, ты тоже будешь слизывать ее с пола?
Не дождавшись ответа, я набрал воду все в тот же контейнер. Степан оказался разумным и стал лакать оттуда. Пока я собирал остатки корма с пола и убирал их обратно в пакет, Степан забрался на мою сумку с вещами и уснул.
Ночью я несколько раз просыпался от шума из разных комнат: то шуршал мусорный пакет в кухонном ведре, то мой ботинки сами собой падали и тащились по полу коридора, с шипением выполз из ванной коврик - это те звуки, которые я определил, не поднимаясь с кровати. Оркестр других таинственных звуков я оставил в покое до утра. Ближе к утру я ощутил запах собачьей мочи, чуть позже к нему добавился кислый запах чего-то неприличного. Тут я вспомнил, что в сообщении говорилось газетах. То, что я воспринял, как любовь к чтению, оказалось привычкой гадить на свежий, или не очень, статьи. За то время, что мы с Леной снимали квартиру, в ящике скопился десяток рекламных газет. Забрал все. Выбрал поцветастее и постелил возле своей сумки, на которой, точно сфинкс среди египетских песков, лежал Степа.
- Теперь будешь ходить сюда, - сказал я ему и почесал загривок. Мопс довольно хрюкнул разок, второй хрюк он растянул в подобие храпа и так и кряхтел, пока я не убрал руку.
Корм высыпал перед ним на пол, в контейнер набрал воды, но он не притронулся. Все смотрел в коридор и тихонько подвывал, то выпячивая губы, то поджимая их.
- Хочешь гулять? - спросил я.
Степа повернул голову и высунул язык.
- Или не хочешь, - продолжил я, но он так не отреагировал, тогда я добавил: - гулять.
Он наклонил голову в другую сторону, чуть подтянув язык.
- Пошли, мне как раз надо в магазин.
Оделся сам, надел на Степана ошейник. В подъезде мы встретились с соседской собакой - крохотным той терьером по кличке Тайсон, которую он получил, наверное, за злобный характер, ведь завидев Степана он встал на задние лапы, поднял крик не хуже Лены и рванулся вперед. Его хозяйка - молодая девушка с короткими розовыми волосами - дернула его на себя. Тайсон взлетел, как йо-йо, и оказался у нее в руках.
- Проходите, - сказала она, - я держу его.
Даже на руках Тайсон не успокоился, он работал челюстями, как какая-нибудь доселе невиданная пила. Я решил, если бы ему в зубы в тот момент кто-нибудь сунул деревянный брусок, он бы мигом превратил его в инсталляцию под названием «Ярость».
Степан, как и положено Сфинксу, которого он напоминал еще и короткой, плоской мордой, не обратил на эту мирскую агрессию никакого внимания. Он чуть подался вперед, при первом контакте с Тайсоном, но когда того взяла на руки хозяйка, Степан потерял к нему интерес. Он даже не поднял голову, чтобы проследить, откуда летит собачья брань.
Мы направились к магазину. Степа шел вдоль участков джунглей из сорняка вперемешку с клумбами местного сообщества садоводов-за-семьдесят. И там и там попадались шмели - толстые, круглые и рыжие, как подсолнухи с сапожками из пыльцы на лапках. Он тихонько шевелил мордой, чтобы не потревожить блаженную рутину насекомых. Он так нежно приближался к ним, что шмели даже не реагировали на его присутствие. Пару раз у Степана возникала настоящая дилемма, которую он мог решить: понюхать собачий след или цветок. И то и другое привлекало его одинаково сильно, он водил мордой от одного места у другому, точно выбирая, но, составив в собачьем разуме некую мозаику из запахов, шел дальше. Я не торопил его, ведь и сам не торопился. Никогда прежде я не выгуливал собаку, а потому с интересом наблюдал за всеми его действиями. Только один раз я потянул его за поводок, чтобы предотвратить слишком близкое знакомство с испражнениями другой собаки.
Из уважения к старости компаньона я шел медленно. В такой неспешной прогулке я по-настоящему наслаждался редким, прохладным летним утром: солнце уже нагревало крыши и участки земли вокруг теней от многоэтажек, но, ночная свежесть, укрывшись за домом еще не растворилась, она помогала дышать, помогала думать, в отличии от наступающей жары, которая угадывалась по чистому голубому небу и застывшим сияющим верхушкам тополей. Само солнце только выглядывало, но не скромно, как какой-нибудь ребенок, боящийся попросить сладкое у родителя, а как герой Джека Никлсона из фильма «Сияние». Некоторые окна заливало поднимающееся с востока пламя, а я морщился, предвкушая время, когда этот же огонь зальет мою квартиру, и дома нельзя будет сделать движения, чтобы не вспотеть.  Я засмотрелся на окна, и не сразу ощутил, как Степан тянет поводок, пытаясь забраться в гущу красных хризантем.
- А ну, пшел отсюда! - крикнула хозяйка цветов из окна первого этажа. - Убери собаку, а не то я ее кипятком оболью.
Наверняка у нее дома телевизор во всю стену, разбитый на десятки мелких секторов, каждый из которых показывает в режиме реального времени, каждый ее цветок - иначе я не мог объяснить быстроту реакции члена одного из самых влиятельных сообществ постсоветского пространства - клуба садоводов-за-семьдесят.
- Извините, - сказал я и чуть потянул на себя поводок. Степа послушано отошел, видимо, его не очень-то впечатлили хризантемы, раз я так легко уговорил его покинуть поднадзорную клумбу.
Мы подошли к крыльцу магазина. Поводок я привязал к поручню у ступенек. В то утро я не пошел в большой сетевой магазин, куда заходил обычно, предпочел ему маленький магазинчик на первом этаже соседнего дома. Когда продавщица складывала на калькуляторе яйца, молоко и хлеб, позади меня тускло брякнул дверной колокольчик.  Потом по моим ноздрям ударил запах, будто хлыстом щелкнули по кончику носа. Продавщица оторвала взгляд от калькулятора, вздохнула. Я еще не обернулся, но затылком ощутил, что вот-вот меня вовлекут в благотворительность.
- Сэнсей, - сказал человек, когда я убрал продукты в пакет, - не выручишь ли буквально десятью рублями на хлебушек.
- На хлебушек? - переспросил я.
- Ну...
Прежде чем бомж сообразил, я уже купил ему булку хлеба. Я протянул ему булку в целлофановом мешочке, но он все не брал.
 - Да пиво ему нужно было, - сказал продавщица. - Зачем ему хлеб-то?
Тут он понял, что может лишиться булки и поспешно принял ее, с укором посмотрев на продавщицу.
- Нахрен мне это пиво, скажи? Я реально хлеба хочу. А он свежий у тебя хоть?
Бомж помял булку пальцами.
- Он еще выбирает... - продавщица закатила глаза и ушла в подсобку.
Хоть бомж и принял булку, но смотрел он на нее как-то нерадостно. Он поплелся к выходу, я шел следом. Я видел, как он мял ее пальцами, точно все еще не был уверен в выборе.
Степан сидел там, где я его оставил, а напротив него стояла одна из местных собак - слепая на оба глаза. Услышав шаги, мопс обернулся и поглядел на меня, вопрошая: «ты ее тоже видишь?»
- Пошли, Щебень, - скомандовал бомж и собака тихо тронулась в сторону голоса. Думаю, он мог ничего не говорить: его запах вполне мог служить для слепой собаки поводком.
- А почему Щебень? - спросил я, решив, что вправе задать этот вопрос после того, как потратился на лишнюю булку хлеба.
- Это сокращение. Так-то он Себастьян.
- Еще круче. Зачем так сложно?
- Он же из дома себастьяна нарисовал, как говориться, - вот и зовется теперь Себастьяном.
- Нарисовал себастьяна? - переспросил я.
- Да. Ушел, убежал, как тебе еще объяснить...
- Уже понял.
- Ладно, сенсей, будь.
- И вы будьте.
Бомж отошел шагов на пятьдесят и встретил человека с мусорным пакетом, он его о чем-то попросил. Человек дал бомжу закурить. Дальше он шел степенно пощипывая кусочки белого хлеба черными пальцами. Они скрылись за углом, но запах бомжа еще мерещился под носом.
- Ну, пойдем домой, Степа?
На обратном пути он резко заупрямился. Устроил молчаливый лежачий бунт. Разлегся в траве возле хризантем той самой бабули. Под пристальным взглядом из окна первого этажа, я аккуратно извлек Степана из клумбы и понес домой. Пока я не опустил его на пол в подъезде, он кряхтел, сопел, фыркал, но не вырывался. Только лапы его коснулись холодного пола, он лег. Язык растекся по полу, как моллюск, покинувший раковину. Пока я открывал дверь, он захрапел. Даже от переноса внутрь квартиры он не проснулся. Приготовил завтрак, решил съесть на кухне, чтобы не будить Степана. Когда вернулся в комнату, он лежал поверх моей сумки, закрыв лицо лапой от навязчивого, восходящего солнца. Между сумкой и газетой меня ждал сюрприз, не сказал бы, что приятный, но Степан старался.
Взяв пример с нового друга, я проспал до полудня. Очнувшись обнаружил Степу между стеной и шкафом. Он смотрел в стену и неровно дышал.
- Что там?
Раньше я удивлялся, как могут хозяева собак так сильно умиляться своим питомцам, занимать все соцсети фотографиями любимцев, а сам не заметил, как целый час только и делал, что говорил со Степаном и улыбался от каждого его движения. При том, я не испытывал ощущения, что это мой пес или мой друг, скорее это мой сосед, как некогда Гоша. Существо временное живущее со мной, не очень образованное, хоть и очень забавное. Иногда он садился, вытянув вперед задние лапы, в такие моменты он походил на восточного мудреца, который готовился сказать что-нибудь значимое, важное настолько, что начинал моргать медленнее от удовольствия, смакуя готовящуюся вырваться мысль, но, как и любой восточный мудрец, он оказывался хитрецом и, ничего на сказав, погружался в сидячий сон.
Вечером Степа опять попросился на улицу. Он смотрел то на газету-туалет, то на меня. Когда я спросил его: «Хочешь гулять?», он ушел в коридор и уселся на коврик для обуви.
- Значит, да.
Пока мы обошли дом вокруг, нам пришлось сделать десяток остановок. Пять из-за старости Степана, еще пять раз останавливались, чтобы пропустить четвероногих соседей по дому. Злобными оказались только мелкие собаченки, похожие на недоразвитых и безрогих детенышей оленей. Большие собаки проходили мимо без интереса или только чуть поворачивали морду нам вслед.
Внимательно изучив следы соседей, Степан сел среди одуванчиков и уставился на меня.
- Мы закончили? - спросил я его и почесал загривок. Когда я так делал у Степана сам собой выползал наружу язык, точно какой-то индикатор чувства безопасности, он прикрывал глаза, будто засыпал и тихо переминался с лапы на лапу, боясь упасть. - Ну идем?
Я чуть потянул поводок, но только собрал на шее Степы валы из шерсти.
- Хочешь чтобы я тебя нес?
Язык мопса уполз обратно в убежище.
- Хорошо.
По ощущениям весил он не больше восьми килограммов, так что донес я его без проблем. Пока я открывал дверь, Степан увлеченно нюхал чей-то плевок на стене, застывший в виде параболы, похожий на рисунок хвостатой кометы.
Пока готовил ужин, слышал, как Степан храпел в комнате, как всегда поверх моей сумки. От его вскарабкиваний она примялась с одной стороны так, что он легко забирался на нее, не тратя лишних усилий. Приготовив ужин, я понес ужин и Степе. Решил, что старый мопс может устать есть сухой корм, и положил перед ним нарезку омлета с колбасой. Пока я ел, он осторожно, свесив морду, обнюхивал неизвестную пищу, изредка поглядывая на меня, точно спрашивая: «В чем подвох?».
- Я не собачий диетолог, но думаю, разок такое можно поесть. Давай, налетай.
То, что он сделал не назвать налетом, скорее вялый набег. Когда он слезал с сумки, он зацепился за ручку задней лапой и  долго плясал на трех лапах, пытаясь высвободиться. Как только я встал, чтобы помочь, он высвободил лапу и приступил к детальному изучению бело-розовой массы. Он фыркал и толкал лапой комочки омлета. Пару раз толкнул языком. Когда он выполнил все собачьи ритуалы и провел все необходимые пробы, я услышал довольное чавканье.
- Нравится?
Он не ответил. Омлет катался перед ним по полу, а он преследовал его хищным розовым моллюском. Колбаса далась ему куда легче. Степа съел ее в первую очередь. Я подбросил ему пару ломтиков со своей тарелки. Когда посмотрел на него в следующий раз, на полу остались мокрые следы и полоски жирных разводов, а сам уничтожитель колбасы и омлета вновь покорял мою сумку с вещами. Но он не лег, а уселся, как фарфоровая статуэтка, широко раскрыв рот и выставив язык. Он шумно дышал и глядел на меня.
- Попить! - спохватился я. - Сию минуту, сэр.
Наполненный контейнер я поставил перед ним, но он посмотрел на него свысока и не пошевелился.
- Ты прав, извини, - сказал я и поднес контейнер к его морде. Он вылакал половину, разбрызгав вторую по себе, по моим рукам и по моей сумке.
Пока я убирал посуду, Степан уснул. Не разбудил его и звук уборки прямо под носом. Когда на полу не осталось следов, я устроился на кровати, взял книгу и читал пару часов, пока за окном не стемнело окончательно. Книгу убрал, когда начало пощипывать  глаза. Степан лежал все в той же позе, какую он принял после ужина. Я случайно разбудил его, ударившись об стул. Степан поглядел на меня одним глазом и перевернулся на другую сторону. Со спины он походил на камень поросший мелкой, выгоревшей на солнце травой. Я осторожно почесал ему загривок, он пару раз хрюкнул и захрапел.
Ночью я проснулся от тихого звона и скрежета. Телефон отказался показывать время, ведь разрядился еще вечером, а на зарядку я его не поставил. Спросонья я решил, что в подъезде падают мелкие металлические детали, но, чуть придя в себя, понял, что это кто-то пытается провернуть ключ в моей двери. Я медленно пошел к двери, свет включать не стал, чтобы человек в подъезде не увидел, как загорится открытый дверной глазок. Степан продолжал мерно храпеть, его это нисколько не касалось. В дверной глазок я увидел человека в капюшоне, он склонился над замочной скважиной, неподалеку стояла Ленина сумка. Первая мысль: «Кто-то ограбил Лену, выяснил, где она живет и пришел за остальным добром».
- Да, блять! - шепотом сказал человек.
Я открыл дверь, узнав характерные интонации.
- Привет, Лен, - сказал я. - Ты чего так рано вернулась? Или поздно. И что за кофта наркодиллера на тебе?
- Кофта брата. И ты бы знал, что я возвращаюсь, если бы включил телефон! Какого хрена он у тебя выключен?
- А я его сегодня в руки не брал даже - вот и не знал, что там по заряду. 
- В руки телефон не брал?! Поди с этой волонтеркой весь день шлялся, да?
- Ты чего с порога злая такая?
- Потому что ты не встретил меня на вокзале, потому что дома все разосрались насмерть, и я не могла там находиться, и еще из-за кучи разного говна.
Лена выпрыгнула обратно в подъезд.
- Что это за хрень?!
Я обернулся. Позади меня сидел Степан, он зевал, широко раскрывая рот.
- Это Степан.
- Ты взял собаку пока меня не было?
- Ты бы заметила, если бы он тут был при тебе. Глупый вопрос.
- А со мной посоветоваться сначала ты не думал?
Лена осторожно вошла и включила свет.
- Он капец какой старый, Саш. Он еще и слепой на один глаз?
- Это Степан, - сказал я.
- Имя дурацкое.
- Имя, как имя.
Я занес ее сумку в квартиру. Лена тем временем легла одетая на кровать и закрыла лицо руками. Степан забрался обратно на сумку.
- Ну какого хрена все это происходит?
- Ты о чем?
- Обо всем! Почему все вокруг решили меня разом довести, что я вам сделала?
- Лично я не хотел тебя доводить. Я просто хотел собаку. Ты, вроде, знала об этом.
- И ты выбрал именно этот момент, серьезно?! Знаешь что, пошло все на хрен!  Я это терпеть не буду.
Она спрыгнула с кровати, за секунду натянула кеды и выскочила в подъезд. Подобное поведение Лены, я знал еще по общаге. Обычно она уходила на какой-нибудь балкон и стояла там некоторое время, пока свыкалась с фактом, что люди иногда поступают не так, как хочет она. Первые разы я ходил за ней, но скоро перестал, ведь понял, что в этом акте куда больше драматизма, нежели настоящего расстройства. Она даже купила себе пачку сигарет, и хватала ее в таких случаях. Видимо, представляла, как будет курить в одиночку, смотреть с высоты и рассуждать о том, какие люди подонки, но она так ни разу эту пачку и не открыла. Она только мяла ее. Последний раз, когда она ее взяла, я подумал, что там не осталось, наверное, ни одной целой сигареты.
Дверь я оставил открытой, потому что Лена не взяла ключ, он так и лежал на стуле в коридоре.
Я поставил телефон на зарядку и включил. Тут же всплыло сообщение о двух пропущенных звонках. Один от Лены, другой - от Кати.
- Один, один, - сказал я, как футбольный комментатор.
Первой перезванивать не было смысла, второй - неприлично в данный момент. И поздно, и вообще.
Пролежал полчаса, глядя на фонари за окном, глядя на огни, проезжающих под окнами машин, вслушиваясь в голоса кампаний, покидающих двор, или возвращающихся домой. Лена так и не вернулась. Я надел штаны и футболку, засунул ноги в тапки и вышел из квартиры. В тот же миг кто-то открыл дверь в подъезд. Через щель между пролетами я увидел Лену и мужчину, кепка помешала его разглядеть. Я остался на лестничной площадке. Пару секунд спустя появилась Лена. За ней шел хозяин квартиры. Лена увидела меня и прижалась к стене, чтобы пропустить вперед хозяина.
- Сань, - начал он, протягивая мне руку, - что за дела? Почему она будит меня ночью, чтобы рассказать, что у вас дома какая-то беда. Она сказала, что я должен сам увидеть. Топите соседей вы или что? Или вы воткнули чайник в нижнюю розетку? Я ведь говорил, что в нее вообще ничего совать нельзя!
- Доброй ночи, - сказал я, - ничего подобного. Я и сам не понимаю, зачем Лена пошла за вами.
- Все ты понимаешь, - сказала она и отвела взгляд в темноту первого этажа.
- Ну, раз мы все не спим - я пройду?
- Конечно, квартира ведь ваша.
- Это верно.
В коридоре он заметил поводок на вешалке. Хозяин квартиры мне подмигнул, не знаю почему. Он зашел в комнату, но не стал включать свет. Почти всю комнату, кроме дальней стены освещали уличные фонари, которые как раз глядели в окна. Степан как заранее знал, что на сумку ночью не будет попадать свет. Хозяин вышел из комнаты и прошел на кухню, посмотрел туалет, ванную комнату и остановился в коридоре.
- И чего там? - спросил он Лену, которая так и не зашла в квартиру. Она стояла, прижавшись поясницей к перилам, скрестив руки на груди. - Все цело. Ничего не пропало, не сгорело, не протекло. Чего я приперся, спрашивается?
Я молчал. Лена смотрела на меня. Злость поднималась по ее горлу, как ртуть по градуснику в острую фазу гриппа. Дойдя до верха, она вырвалась со словами:
- В зале, на сумке. Посмотрите, что там.
Хозяин вдохнул и пошел обратно в комнату. Я не стал препятствовать. Отошел в сторону. Будь, что будет.
Выключатель щелкнул, следом раздался хлопок, и лампа, родив крохотную искру, потухла также быстро, как спичка на ветру.   
- Тьфу, бля, - сказал хозяин, и зачем-то еще пару раз пощелкал выключателем, - все, капец. Слушай, - сказал он Лене, которая так и не зашла, - если ты хочешь что-то сказать, говори.
Она подошла ко входной двери и смотрела на меня, будто я был виноват, что лампа сгорела в тот самый момент, будто из-за меня хозяин в первый раз вообще не стал включать свет. Она не могла сказать напрямую, ведь если хозяин сам найдет Степана, это снимет с нее часть вины, за выставление старой собаки на улицу.
- Квартира в порядке, - констатировал хозяин и вышел в коридор. - Тебе если что-то привиделось или померещилось, - сказал он Лене, - ты сначала воды попей, открой балкон - проветри, сходи погуляй...
Последнее слово прозвучало отчетливо в ночной тишине подъезда, я даже слышал, как слово дважды повторилось в темных, укутанных пылью и паутиной, уголках между этажами. Услышал и Степан. Впервые он залаял.
Хозяин не договорил. Он достал телефон, прошел мимо меня и включил фонарь. Из темноты синий луч вырвал сумку, на которой, зевая, сидел Степа.
- Вот что... - сказал он и выключил фонарик. - Сань, это твой?   
Лена улыбалась. Предвкушала, наверное, что я буду оправдываться.
- Мой, - сказал я.
- Мне кажется, мы обсуждали вопрос о животных, да?
- Обсуждали.
- Ну так что это?
- Это Степан, - тут я понял, что мог и приврать. Совсем забыл, что Степану Романовичу может не понравиться кличка мопса.
- Ты охренел, Сань? 
- Это не я назвал. Старый хозяин...
- Старый хозяин? Сань, ну это вообще перебор. Я думал, у вас тут все путем, а ты еще месяца не прожил, как собаку притаранил. Ты на что рассчитывал, а? Я даже если бы и не пришел к вам, все равно бы вас под окнами увидел. Ты, в натуре, дал. Короче, завтра его отсюда выгоняешь, ясно?
Я не ответил.
- Ну мы же обо всем договорились, ну на фига ты это, блин. Расстроил ты меня, честно. Я думал: врачи - интеллигенты, врать не умеют, а ты... Короче, мы поняли друг друга?
Он протянул мне руку на прощание. Я пожал руку, а он тихо добавил:
- Баба у тебя - ****ец. Стучать пошла сразу. Ты, по ходу, не только с собакой поспешил. Давай думай, - сказал он уже громко и ушел.
Лена вошла не спеша. Будто ничего и не было. Она хладнокровно забрала у Степана из зубов блестящую резинку для волос, которую тот подобрал с пола и использовал как массажер для полости рта. Блестящие резинки были первым признаком того, что Лена устроилась в квартире. К концу первой недели эти резинки лежали везде. Резинку, покусанную Степаном, она бросила на кровать, затем разделась, прошла мимо меня, обернутая полотенцем, в ванну.
- Ну и зачем это было? - спросил я ее, когда она уже почти закрыла дверь.
- Я тебе хоть выбор дала, а ты меня поставил перед фактом.
- Какой еще выбор?
- Я или он, - сказала она и закрыла дверь в ванную комнату.
Вернулся в комнату и сел на кровать. Степан сидел у стены, рядом с сумкой, ждал, когда пойдем гулять, потому не запрыгивал обратно на сумку.  Я слушал, как бежит вода в душе, слушал свой мысли, которые бились о тяжелое чувство, как струи воды о грудь и спину Лены. Пытался найти аргументы, чтобы остаться, но все они упирались во все что угодно, кроме Лены. Она решила, что дала мне выбор, но я его не видел. Получается, выбора у меня и не было. Почти все мои вещи так и лежали в сумке. Часть бытовой техники была Ленина, часть хозяйская. Я убрал ноутбук, пару книг, и еще кое что в портфель. Достал с балкона сумку, где лежал корм. Принес все свои вещи в коридор, застегнул поводок на ошейнике и стал ждать. Степан копал лапой коврик, призывал меня идти скорее на улицу - из-за ночной шумихи он окончательно проснулся. Я сидел на стуле и все еще искал внутри себя крючки, которые не дадут мне уйти, но все что находил, больше напоминало заусеницы на объеденном пальце, которые отрывались, стоило только чуть потянуть. Оказалось, все это время, что мы были вместе, нас ничего не держало. Какой-то аномальный вид химико-физической связи, без глубинных взаимодействий. Мы сосуществовали рядом, но не были по-настоящему близки. Да, со стороны мы выглядели парой, но это как смотреть на двухмерный рисунок и полагать, что фигуры соприкасаются, тогда как в трехмерном пространстве их разделяют бесконечные пустоты, а в четырехмерном пространстве окажется, что они разделены еще и временем.
Она выключила воду и вышла. Она завязывала на голове тюрбан и не сразу меня увидела. Когда с возведением конструкции на голове было покончено, она оглянулась, не увидев меня в комнате.  А может ей бросился в глаза опустевший стол, который обычно занимал мой ноутбук.
- Ты серьезно? - спросила она, глядя на сумки.
- Ты сама сказала, что у меня есть выбор.
- Боже... как я устала... делай, что хочешь. Я за тобой не побегу.
- Я этого и не хотел, Лен.
- Тогда чего ты сидишь?
- Думал, стоит попрощаться.
- Тогда, пока.
- Пока. Спокойной ночи.
- И куда ты поедешь сейчас? Ты можешь остаться до утра.
- Не стоит. Я найду место.
Я вышел на улицу. Ночь давно пробралась до самой земли, окутала фонари, расселась на ветвях сосен, она текла по ямам в асфальте, летала между цветами в клумбах. Я поставил сумки на скамейку возле подъезда. Поводок я зацепил за колышек, к которому привязали маленькую, давно погибшую елочку. Достал телефон, открыл контакты и начала листать. Я читал имена людей, которым я был безразличен, и которые были безразличны мне. Оказалось, что в телефонной книге есть лишь два номера, два человека, которые могли взять трубку ночью, если я позвоню: первый - Лена, но я уже сказал ей, что не останусь до утра. Я бы мог остаться, но боялся. Боялся вновь попасть в ловушку отношений из чувства, что должен быть хоть с кем-то, лишь бы не быть одному. Второй номер - Гошин. Гоша ложился поздно и мог ответить. Тем более его девушка могла еще не вернуться из деревни. Переночевать можно и у него, подумал я, а утром думать, что делать дальше. Но возьмет ли он меня с собакой? Да и найду ли я квартиру, хозяин которой пустит меня с животным. Чаще всего пункт о животных идет на втором месте, следом за обязательным славянским фенотипом. Несмотря на время, я решил позвонить Кате и сказать, что вынужден срочно вернуть мопса, так как сам лишился жилья. Пока сигнал отправился к спутнику, а от него в телефон Кати, я думал над оправданием такого позднего звонка.
- Да? - раздался голос не сонный, но удивленный.
- Привет, Кать, не спишь?
- Нет, а что так...
- Ты извини, что поздно. Только увидел, что ты звонила, и решил сразу перезвонить. Вдруг у тебя что-то срочное.   
- Я звонила в обед, а сейчас первый час ночи, Саш.
- Да? - изобразил я удивление. - Ого, и вправду. Прости, не увидел. А зачем ты звонила?
- Хотела узнать, как у вас дела со Степой.
- Слушай, дела, по правде, не очень. Так вышло, что я сейчас лишился крыши над головой и вынужден экстренно искать другое жилье и...
- Можешь переночевать у меня, - сказала она.
Я не знал, что ответить. Мысленно я попытался обратиться ко внутреннему договору, который запретит мне это делать, но не нашел ничего: ни помятого клочка, ни обрывков, ни даже пепла после сожжения. Ничего. Прежде, чем я что-то ответил, она сказала:
- Записывай адрес.