Проба пера. Груневальд. Продолжение

Он появлялся, как правило , около полудня,  жаркими  солнечными днями. В такие июньские полдни, как правило, на полях, где произрастают злаки жидкие, неприхотливые, уже появляются полуденицы и внимательно всматриваются слезящимися и всегда сощуренными на солнце глазами, не оставил ли кто из местных жителей младенчика на жаре без присмотра, что уберечь малыша от палящего солнца и нерадивых родителей, унеся и спрятав его в прохладном льне, натерев его вербеной обильно, что всегда младенец был счастлтив... От жары адовой, от вечных мехов, которые своим дыханием могли могли  выжечь лес до пустыни, от грохота молотов, который пытались  повторить завистливые небеса неумелыми громами, от неумолимости ритма огромных рук, опускающих эти молоты на металлы красные и белые , вышибая из них шипящие смертоносные брызги и от такого же жуткого шипения удушливых облаков испаряющегося  с огромных черных раскаленных наковален едкого пота, убегала Анна в жару райскою, плодородную, освежающую, украшенную василькоми, осоками, успокоенную лесной тенью, ледяными источниками, сухой прохладой камышей и венками из луговых цветов.


Здесь она и встретит своего короля – кроткого, ясноглазого, медно-рыжего, с трепещущими ноздрями и губами, готовыми лопнуть от своей кровавой сочности. Он ей всегда казался кротким – он видела как на его высоких скулах, которые были высоки именно для того, чтобы держать своими выступами и неровностями его глаза, вытягивая их , мучительно натягивая кожу на лбу, на котором никак не могли появиться морщины, поднимая их края вверх и это могли быть глаза эльфа, если бы не зеленые с желтыми звездочками зрачки, которые случаются в глазах лешего, разцветает цветами бледного шиповника стыдливое мальчишеское смущение , и на июньском солнце на этих щеках отчетливо были видные колкие серые тени, которые падали от  ресниц, когда то украденным у сказочной птицы Гаруды и которыми Гаруда могла закрыть половину земли , устраивая ночь... Она так никогда  и не увидела, как из оленя он мог перекидываться в волка, огромного, бурого с медным загривком, с безумием в глазах, которые желтели бешенством как гаснущее солнце, а когда он случайно прокусывал себе язык, кровавая слюна розовой моросью сопровождала его весь его неукротимый бег...  Он посторит ей дом – тот, который будут держать корни сосен и озерные плавуны и который, покачиваюсь на тихой озерной ряби, будет убаюкивать младенцев, которые будут рождаться в этом доме. Мальчика унесут полуденцы в июньский полдень, натрут его вербеной и он никогда не вернется к Анне и к королю- оленю из прохладных льнов. Девочку она все время будет прижимать к себе, не выпуская ни на минуту, а он, вынужденный отлучаться для спасения мира, будет присылать охранять дочь волчиц , рысей и белок. Белки  и дикие свиньи будут зорко смотреть на  озеро , пугая голодных никс, которым не доставались даже утопленники – их сжирали пустоглазые чудища. А никсы худели, синели, научились употреблять ряску и мошкару , стали не в меру сварливы и всегда голодны, готовые сожрать и беспечнего летнего кролика,  вялого крота и суетливую землеройку, а то и кошку, которая, по случаю, вышла погулять сама по себе. От целеустремленности белок и разнузданного хамства диких свиней никсам становилось не по себе и они старались держаться подальше от берега, демонстративно распевая печальные прекрасные песни ,плетя венки и ловчие петли из водорослей и ряски и аристократично падая в голодный обморок. Волчицы и рыси постоянно отвлекались от охраны для того ,что бы покормить свои выводки, с которыми они и приходили к Анне и ее дочери. Преисполненные инстинктов и ответственности, они даже не позволяли себе спать, а задремав, немедлинно видели в мутном, зыбком, но очень подробном и невероятно реальном дремном сне бой с врагом неясным и непобедимым – как , удараясь о землю, не превращались они с каждым новым ударом в страшных сфинксов, грифонов и василисков и , защищая детенешей, разрывали в кровавые мелкие клочья бесконечное, размером со вселенную, чудовище, они не могли его победить. Они в ужасе просыпались и никому нельзя было попадаться им на глаза в эти несколько минут после сна. А щенки, в детском восторге от мира отправшиеся его было познавать , вдруг в неясном испуге бросались обратно к матери, и,  дрожа всем маленьким телом чувствовали невероятный город и ничто уже не могло их оторвать  от живительных источников, наполненных молоком - вкусным, закипающим от избытка жира, ферментов, гормонов и всего того, из чего через некоторое время вырастет огромный волк с топорщащимся загривком и поднятой рычащей черной губой над зубами, своим ритмом и смертоностной дробностью напоминающими тончайший резной орнамент алебастровой чаши, полной смертельного яда. Или тяжелая, с движеними медлительными, преисполненными торжественного изящества, с обманичво уснувшими глазами и с тоншайшего подшерстка кисточек ушей, из которых  будут получаться те кисти, которые Беллини просил в дар у Дюрера, рысь. Когда она прижимает в прыжке уши плотно к горове и мягкие метелки превращаются в когти, которые кровь жертвы только укрепляла, а два сонных лимонно-желтых глаза, преисполяясь  всех оттенков желтого, превращались в два маленьких жгучих солнца,  протуберанцами извергая инстинкт убийцы, которой жертве уже не приходилось  замечать.


Часто с королем у нее в ее доме и на берегу озера появлялся молодой человек, причем, чем старше становился король, тем чаще и чаще чуть сзади, у него спиной, мягко покачиваясь в седле. Он был похож на короля – оленя медной рыжиной. Но волос его был жесче, глаза были зеленые, с желтыми звездочками и тоже были глазами лешего. Но форма их была круглая, они не тянулись к ушам, поднимаясь чуть ли не до висков, и хотя, веки были также тяжелы, он не мог зазакрыть их до конца – оставалась зеленая слезящаяся щель. На лбу , кожу которого уже не натягивали  широкие скулы, появились уже складки, свидетельствующие о заботах тяжелых думах, сопровождавшего молодого человека. Мальчишеский стыд никогда не цвел на его щеках пахучими чайными розами и, несмотря на то, что он выше , стройнее и суше стареющегося короля, черты лица его были мягче, и могучей хищности в теле не было.

Он бывал у Анны часто, однако был церемонно вежлив, молчалив и холоден в отношении  сестры, которую звал на ВЫ, что ее, знавшую всех хищников приозерных лесов, а также всех белок , дятлов и зимородков, по именам, и смешило и немного обижало.  Хотя больше он отмалчивался, мягко и постоянно покачиваясь в седле в такт соответствоющему  аллюру то за левым, то за правым плечом отца. Он всегда пристально и бесстрастно смотрел на Анну и отвлекался только на зов отца, расплываясь в приветливой радостной улыбке и почтительно склоняя гордую красивую голову перед родителем, земли, людей и зверей которого он должен был унаследовать.