Осечка

Они не понимают, что если бы я хотел работать — я бы пошёл на завод; туда, где как римские легионеры перед боем, выстроились в колонну токарные станки, лоснящиеся маслом и брызжущие эмульсией. Суровая рука рабочего вставляет торцевой ключ в шпиндель, раздвигает кулачковый патрон и вонзает ржавую заготовку; затем центрует, помечает биение мелом, подстукивает молотком, двигает суппорт с хищным резцом и завитки металла обнажают, как стриптизёрши на шесте, благородную белую сталь. Если бы они понимали всё волшебство ремесла, где штангенциркуль ловит микроны, а хитрый прищур токаря сродни безжалостному взгляду киллера: первый сверяется с чертежом, а последний с фоткой, которую надо запомнить и сжечь.
Мастер участка Лукич (что-то было в этом отчестве итальянское, сродни Коза Ностра) приносил наряд на изготовление особо точной детали; и выражение его лица было такое же многозначительное, будто он заказал президента Кеннеди. Лукич тёр небритый подбородок кулаком, на котором мирно уживались трудовые шрамы и татуировка «Надя», и не хватало одной фаланги на безымянном пальце левой руки; эти иссечённые стружкой клешни ласкали древние станки: ДИПы и Ка шестьдесят вторые! И они слушались старика безропотно. И сам директор завода приходил на поклон к токарю-универсалу, и просил поработать сверхурочно. Лукич конечно кобенился, для приличия, плевал в ладонь и тушил папироску, зажёванную с особым искусством, так что если бы он оставил её на месте преступления, его бы вычислили в два счёта. На завод приезжали фирмачи; их обязательно знакомили с Лукичём, который смотрел на них презрительно, потому что все они были для него — немцы. А немчуру он невзлюбил с тех пор, как переправился на плоту через Днепр. Из всего артиллерийского расчёта доплыл он один... Переводчица кричала ему в ухо, но упрямый Левша, прикидывался глухим и не делился секретами мастерства, и смотрел на них словно сквозь оптический прицел.
Несолоно хлебавши, заморские гости уходили, бросая шпионский взгляд на миллиметровку с чертежами, как на диковинное полотно из Третьяковки, находящееся на реставрации, тыкали в него пальцем, и награждали упрямого ксенофоба демократической улыбкой.
Но для меня Лукич был отец родной, гуру и чародей.
— Смотри, сынок, — вещал не спеша Лукич, — железо, оно всё чует и требует ухода.
Старик бережно протирал коробку передач лохматой ветошью.
— Это как орудие на войне: запустишь — пиши пропало. Оно потом будет мстить тебе за твоё раздолбайство. Вот мы как-то выходили из окружения..., — и старый солдат поведал мне тысячу первую быль из фронтовой жизни.
При этом он продолжал общаться со станком, подбадривал его, выметая стружку из самых потаённых мест.
— Можно конечно сделать это на автомате, но иногда, — и он вздымал кверху корявый перст с облезшим ногтем, — тебе доставит истинное удовольствие поймать микрон вручную. В этом нет никакого практического смысла, но машина начинает тебя уважать.

Уже целые сутки я торчу на этом чердаке, как грёбанный ниндзя в бомжовом камуфляже. Мне не нужна эта работа, я давно завязал и завтра улетаю на другой конец света, где меня не знает ни одна собака. Заказчик сулил хорошие деньги — я отказывался, пытался шантажировать — я смеялся ему в лицо.
— Ты хочешь запугать Васю Токаря? Благодаря таким, как ты, я потерял всё в этой жизни! Хочешь у тебя на глазах я сыграю в русскую рулетку?
— Кстати, откуда такое погоняло? На пролетария ты не похож.
— Из армии. Я мог токовать на позиции сутками в ожидании цели.
Тогда заказчик вытащил козырную карту.
— Нет, — воскликнул я, — разговор окончен.
— Только посмотри на фотографию один раз и если ты говоришь нет — я ухожу.
Фотография шлёпнулась на стол. Вот он —  красавчик, который упёк меня за решётку. Тогда-то моя жизнь и дала осечку. И лицо его холёное, мне всегда кого-то напоминало; во мне боролись два чувства: симпатии и ненависти.
— Я сделаю это бесплатно.
— Так не принято, — сказал заказчик и достал задаток.
— Я сделаю это бесплатно...

Каждый год, в этот день, банкир навещал своего отца. Чёрный автомобиль подкатил к дому и мягко затормозил. Дверца распахнулась. Ни машины сопровождения, ни охраны — просто сказка. Цель на блюдечке с золотой каёмочкой. Кремовый костюм, розовая рубашка, чёрные очки, сигара — он не собирается умирать; но кому-то, кроме меня, он тоже перешёл дорогу. Он даже водителя отпустил; вот это беззаботность и самоуверенность. В одной руке букет, в другой пакет. Сейчас мы это поправим. Дверь открывается, выходит дряхлый старик, с седой бородой — в оптический прицел мне хорошо видно обоих. Они обнимаются на крыльце. Отец хлопает сына по спине. У меня хорошая оптика, я могу даже прочитать, что за татуировка у него на руке — «Надя» и фаланга на безымянном пальце отсутствует...

               28.06.20.