Писатели о Сталинградской битве

  «Сталинград почти весь в руках немцев,
но здесь будет начало нашей победы»               
В.С. Гроссман, 1942 год, октябрь
газета «Красная Звезда»

   
        Из более тысячи советских писателей, участвующих в Великой Отечественной войне в качестве военных журналистов, командиров, политработников, каждый пятый прошел сквозь  пекло Сталинградского сражения. Николай  Грибачев во время Сталинградской битвы был командиром взвода саперного батальона.   Василий  Гроссман находился здесь до сталинградской  победы и одним из первых в советской литературе попытался выяснить истоки героизма защитников города. Константин Симонов, Виктор Некрасов,  Галина Николаева, Юрий Бондарев, Михаил Алексеев, Алексей Толстой, Михаил Шолохов, Евгений Долматовский, Александр Яшин, Сергей Викулов - эти знаменитые писатели также воевали в Сталинграде.
        За город сражались и писатели-сталинградцы.  Классик  советской  литературы, автор  «Железного  потока»  79-летний Александр  Серафимович пробрался  на танке в Сталинград, чтобы обратиться  с  воззванием  к  защитникам города. Обороняя город, погиб как герой сталинградский литератор Михаил Лузгин: он похоронен в  братской  могиле на  берегу Волги  в Бекетовке.  Тяжело был ранен на  командном  пункте  65-й армии  Осип Черный,  вошедший  в  литературу талантливыми  романами  о жизни великих музыкантов. У каждого из них был свой Сталинград, героизм которого они прославляли в своих произведениях.
     Страшные испытания выпали на долю советских воинов, и чем больше мы отдаляемся от четырех военных лет, тем яснее и величественнее становится их трагический смысл.
      Люди, родившиеся накануне или во время Первой мировой войны, не успели принять участия в Великой Октябрьской революции и гражданской войне, хотя именно эти события определили их будущую судьбу. Детство было трудным, юность они отдали свершениям первой или второй пятилеток, а зрелость пришла к ним в те самые годы, которые потом Давид Самойлов назовёт «сороковыми, роковыми». Всего 20 лет длился перерыв между двумя мировыми войнами, и это определило судьбу того поколения, к которому принадлежат К. Симонов, М.Алексеев, В.Гроссман, Г. Николаева, родившиеся в 1911-1918 годах. Эти люди пришли в мир перед семнадцатым для того, чтобы победить в сорок пятом или погибнуть ради будущей победы. В этом был их долг, их призвание,  роль в истории.
      Публикуя некоторые страницы своих военных дневников, Константин Симонов в комментариях к ним отмечает свойство повести «Дни и ночи»: «Весной 1943 года, воспользовавшись затишьем на фронтах, я стал было восстанавливать по памяти Сталинградский дневник, но вместо этого написал «Дни и ночи» - повесть об обороне Сталинграда. В какой-то мере эта повесть и есть мой Сталинградский дневник. Но факты и вымыслы переплелись в нем так тесно, что мне сейчас, много лет спустя, было бы уже трудно отделить одно от другого».
       В предпоследней главе повести писатель словно бы подводит итог тому, о чем рассказывает в книге, «расшифровывая», содержание слова «сталинградцы»: То, что они делали сейчас, и то, что им предстояло делать дальше, было уже не только героизмом. У людей защищавших Сталинград, образовалась некая постоянная сила сопротивления, сложившаяся как следствие самых разных причин – и того, что чем дальше, тем невозможнее было куда бы то ни было отступать, и того, что отступить – значило тут же бесцельно погибнуть при этом отступлении, и того, что близость врага и почти равная для всех опасность создала если не привычку к ней, то чувство неизбежности её, и того, что все они, стесненные на маленьком клочке земли, знали здесь друг друга со всеми достоинствами и недостатками гораздо ближе, чем где бы то ни было в другом месте. Все эти вместе взятые обстоятельства постепенно создали ту упрямую силу, имя которой было «сталинградцы», причем весь героический смысл этого слова другие поняли раньше, чем они сами».
          Тот коренной перелом в ходе войны, который знаменовала собой Сталинградская битва, в сознании Константина Симонова связан прежде всего с непобедимой силой духа, с могучей и неиссякаемой душевной энергией, которые сделали затем само слово «Сталинградские» превосходной степенью к понятиям «стойкость» и «мужество».
       Военный врач Галина Николаева (Волянская) с июля 1942 служила  на санитарно-транспортном судне. На нем из Сталинграда в Саратов вывозили раненых.
       В своей повести «Гибель командарма» она описывает бомбежку и бедствие беззащитного санитарно-транспортного парохода.
«Много раз уже судно было под обстрелом и под бомбежкой и много раз плыло мимо обгорелых полузатонувших судов. Этот рейс был особенно трудным. Три дня назад отвалили от Сталинграда, но шли в общей сложности всего восемь — десять часов. Остальное время путь был закрыт то минами, то десантами, и судно, замаскировавшись, стояло у берега.
Опасность уже стала привычной, и, глядя на самолеты, Катерина Ивановна утомленно думала: «Все равно. Скорее бы только!»
      Пароход медленно тонул, трюмы уже были залиты водой, пламя из кухни перебросилось в соседнее помещение. Пожар на пароходе всегда казался Екатерине Ивановне страшным бедствием, но теперь, среди ужасов этого часа, он был самым незначительным из них, и люди входили в горящие двери, перешагивали через огненные пороги, не обращая внимания на пламя.
— Доктор, доктор! — прозвучал знакомый голос. Из ближней каюты на нее смотрели блестящие, напряженные и одновременно очень спокойные глаза раненого танкиста. Казалось, он смотрел издалека, было в его взгляде непередаваемое спокойствие уже все решившего человека. Она подошла к нему.
— У вас нет пояса! Возьмите мой.
Он с трудом вытянул из-за спины пробковый пояс, подал ей и приказал:
— Плывите!
    Она смотрела на его бледное лицо с плотно сжатыми углами длинного рта, широко открытыми блестящими глазами, и ей казалось, что никто в мире не был ей роднее, чем этот юноша.
— Я не поплыву одна. Мы поплывем вместе на одном поясе, — сказала она с отчаянием, не веря своим словам.
     Его лицо озарилось такой благодарностью, таким светом радости и гордости за нее, словно он ждал этих слов и боялся не услышать их. Но голос его звучал ровно:
— Мне не доплыть, доктор, я не могу шевелиться. Не стойте здесь. Прощайте.
   Тишина, сорванные двери, брошенная на пол раковина, невытертая кровь, стянутые с полки матрацы — все уже было мертво здесь. Только они двое были живыми на тонущем пароходе, и юноша, окликнувший ее в свой смертный час, был ей бесконечно дорог.
— Доктор, у вас нет оружия? — спросил он, оживляясь и приподняв голову.
— Нет.
— Неужели на пароходе ни у кого не было оружия?
— Была винтовка у вахтенного.
— Доктор, принесите мне ее.
     Она снова спустилась вниз, обойдя полпарохода, с трудом отыскала винтовку и принесла ее Антону. Он нетерпеливо схватил ее, пересчитал патроны и попросил:
— Помогите мне повернуться.
    Она помогла ему лечь так, чтобы можно было стрелять.
    Он глубоко, как перед прыжком, вздохнул и сказал Катерине Ивановне:
— Ну, прощайте. Плывите. Когда вы отплывете, я буду стрелять.
    Он выждал некоторое время и, когда увидел двух немцев, перед которыми все другие стали навытяжку, выстрелил в одного из них. Немец вскинул руки и упал.
— Так, паразит! — сказал Антон, загораясь жестокой радостью. Он уложил второго немца и стал стрелять в тех, кто подбежал к  упавшим.
По пароходу ударили минометы. Осколки свистели над Антоном, пробивали стены, рвали постель, а он лежал словно заговоренный.
    Что первым настигнет его? Огонь или вода? Если бы пуля! Но и огонь и вода лучше, чем непоправимый ужас страшного увечья.
Антон теперь сам искал пули, стараясь приподняться и показать свою голову тем, на берегу. «Не болезнь, не вода, не огонь — все-таки пуля!». Ему пробило висок.
    Наконец Катерина Ивановна достигла берега, вышла на отмель и только тогда оглянулась.
    Все было кончено. Всюду расстилалась необъятная, ровная и плотная гладь Волги. Парохода не было.
    Все стало другим за этот день. Раньше она жила на фронте, но сердце ее было дома. Теперь, даже если она уедет домой,сердце ее останется здесь.
    Летом 1942 года писатель Василий Гроссман был направлен в Сталинград,  специальным военным корреспондентом газеты «Красная звезда» и находился  в городе с первого до последнего дня обороны. В отличие от своих коллег-корреспондентов, приезжавших в Сталинград, он в самый разгар боев побывал почти на всех участках ожесточенных сражений Сталинграда: за Тракторный завод, на Мамаевом кургане, на «Баррикадах», на СталГРЭСе, на командном пункте Чуйкова, в дивизиях Родимцева, Гуртьева, Батюка.
   Друг В.Гроссмана, писатель Сергей Липкин так написал о нем в своей книге «Жизнь и судьба Василия Гроссмана»: он с жадностью и отвагой художника искал истину войны, искал ее на той огневой черте, где смерть выла, пела над головой…»  Поэтому проза Гроссмана была динамична. Фронтовые очерки, написанные им, зачитывали до дыр.
      За участие в Сталинградской битве, в том числе в боях на передней линии обороны, Василий Семенович Гроссман 8 февраля 1943 года был награжден орденом Красной Звезды. Впоследствии именем писателя названа улица в Тракторозаводском районе.
      Находясь в Сталинграде, Василий Семенович, несмотря на исключительные трудности в работе и личную опасность, написал блестящий очерк «Сталинградская битва» об ожесточенном бое за Мамаев курган. В очерке Гроссман описал сложности переправы через Волгу и героическую борьбу за город 13-ой Гвардейской дивизии.
      В статье «Сталинградская быль» Василий Семенович рассказал о молодом снайпере Анатолии Чехове, который уже к концу восьмого дня держал под контролем все дороги к домам занятых немцами, уничтожив 17 гитлеровцев, заставив остальных передвигаться ползком.
     Неслучайным кажется тот факт, что на мемориале «Героям Сталинградской битвы», расположенном на Мамаевом кургане, где развернулись одни из самых ожесточенных боев  за Сталинград, выбиты слова из очерка В.С. Гроссмана «Направление главного удара»: «Железный ветер бил им в лицо, а они все шли вперед, и снова чувство суеверного страха охватывало противника: люди шли в атаку, смертны ли они?»
     Политруку  Алексееву в начале войны едва исполнилось двадцать два года.
К роману о Сталинграде, о своей первой смертельной битве, о своих погибших друзьях Михаил Николаевич шел более пятидесяти лет. В то время уже вышли фильмы о сражении, написаны были многие книги и воспоминания. Битва под Сталинградом переименовывалась некоторыми историками и писателями в битву на Волге. А Алексеев все копил и копил в сердце и душе боль, собирал в памяти всех тех, кто сражался с ним рядом, говорил с ними, живыми и мертвыми.
    Вот что он писал в своем романе «Мой Сталинград»– «Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами.
    После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других  областей у нас стало намного меньше территории, стало быть стало намного меньше людей, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10  миллионов  тонн металла в год. У нас теперь нет преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину…»
      Да, это был его Сталинград, с ранеными и убитыми, с обмороженными и покрытыми вшами, с малым деревцем, росшим над его окопом.
      Через пятьдесят лет он выковырял из этого деревца осколок, долго рассматривал его и протянул внучке: «Вот смотри, он предназначен был для тебя». Внучка с опаской взглянула на кусочек стали и спросила: «Почему, дедушка?» – «А потому, что если бы не эта яблонька, он бы убил меня, а значит, не было бы твоей мамы и, значит, не было бы тебя!»
      Не было бы мирного неба над головой и большой, могучей Родины.
      
      Светлая память всем погибшим и оставшимся в живых.