Женщина в грозу

Когда гремит гроза – она одна уходит
куда-то вдаль. И там средь сумрачного поля
встает и руки тянет ввысь. И в небо смотрит
с тоской, как будто бы о чем-то страстно молит.

И молнии летают вкруг нее, как огненные змеи,
она стоит завороженная, от красоты немея,
и позабывшись от жестоких горьких бед,
с улыбкой распрямляется, о тайном мысля,
как будто хочет их схватить и притянуть к себе,
чтоб, наконец, ее дотла испепелили!

И так она тиха и нрав ее столь смирен,
но горько ей в ненастной пасмурной ночи:
зачем ей жить в огромном этом мире
и ношу одиночества в безумии влачить?
Устала в комнатке своей от буйства жизни укрываться,
каких еще ждать от судьбы вестей –
не испытать желанной радости и счастья,
и мужа не кормить и не рожать детей…

Стон колокола слышится знакомого ей храма,
который буйный ветер раскачал, и тучи сеют мрак…
И яростные молнии бьют слева, справа, прямо,
но поразить ее не могут все никак,
как будто бы незримая защита
дарована ей в этот грозный и угрюмый час!

И понемногу едкая, тлетворная обида
уходит, как гроза, ослабнув, утомясь.
И силуэт ее в тумане зыбкий
еще колышется былинкою простой,
и вся уставшая, промокшая до нитки,
она печально возвращается домой...

И падает, как труп, без сил в холодную кровать;
и судорожные стоны вырываются и всхлипы,
и всю ее колотит бешено, ей до утра не спать,
и смерть глядит в окно, и страх крадется липкий…

И разрыдается и плачет с диким воем,
не сдерживаясь более и волю дав слезам –
так в церкви свечка гаснет перед аналоем –
и грешный мир обдаст невыносимым  горем,
и дьявол прячется по сумрачным углам…

Вот, наконец, рыданья подавив в себе глухие,
без чувств лежит, как будто не дыша,– 
и слышно ей, как по стеклу скользят дождинки,
и жизни дальние просторы вековые,
и понемногу мрак светлеет зыбкий,
и так прекрасна ее девичья душа!

И просыпается в ней горестная нежность,
так оживает только стылый прах,
и долго-долго пламя в сердце бедном тлеет,
и робкая любовь в ней незаметно зреет,
и искры аспидные скачут в роковых зрачках…

1880