Хуторская геральдика
Еще у нее дома водился странный хохлатый фрик собачьего полу, из тех, при которых хомяков не выпускают из клеток, дабы не загрыз лупоглазую истеричную и дрожащую красу неземную. Была эта лысая истеричкая фу-ты ну-ты породистой, об чем имела медаль. Медаль висела в специальном стендике, бо по весу сильно выигрывала у волкодава и носить он ее мог только стоя, да и то воронкой кверху. Звали это Леопольд Ламбрикус Джеймс третий, но в семье ужасающее имя сокращали до интимно-ласкового Гнида.
Юрец закончил, по его словам, илитную овидиопольскую академию, где, вдобавок к глубокому образованию, приобрел профессию маляра-штукатура и навыки работы в виндоус-95. Оттого на Скунсиху с ейными 4мя классами и сына-шалопая, поступившего в среднюю мореходку, смотрел поджав губы и свысока.
Мамалыга шарился по огромной хрущебе, соединенной из двух соседних, с золотой лепниной и хрустальными люстрами в полном одиночестве целыми днями, бо Люба не могла оставить свою корпорацию на выжиг-продавцов, а сын целыми днями сидел в кафешках с друзьями и учился сложной науке затачивания якорей и мытья палуб . Постепенно Юрец стал дичать.
Через месяц все благородное семейство заметило мамалыгин сплин и хандру. Был заказан его портрет местному художнику, бывшему гению и креативщику афиш летнего кинотеатра. Но портрет не радовал страдальца, хоть и был он там при мече, фигуре стриптизера и лепардовой шкуре. Что, судя по всему, и сдвинуло дальнейшую лавину.
Больше всего гнело Мамалыгу две вещи. Гнидова медаль и происхождение. У него, несмотря на наполеоновский рост и амбиции, ни одной медали не было, да и присхождением как-то недотягивал до истерически гавкающего крысеныша.
Об этом он скорбно поведал Яшке-цыгану, приплетясь к нему на базарчик с грустью и бутылкой самогона. Яша проникся и стал думать.
Первой через неделю он толкнул ему медаль. Со всеми печатями на бланке, включая печать родственника - нарколога и ООО "Тили-Трали". Вообще, бланк имел такое количество печатей и подписей, что разобрать, что за вензель в шапке и о чем текст на молдавском, было решительно невозможно. На медали была неразборчивая надпись по французски и Эйфелева башня, поэтому ром уверил Мамалыгу, что тот теперь ветеран взятия Бастилии. Мимо мамалыгиного верхнего образования, судя по всему, история прошла мимо и оттого он начал с гордостью носить французское отличие на ленточке во время семейных вылазок в свет. Ром потом признался торговкам, что медаль он нашел в честно спионеренной огромной коробке презервативов и на ней была бирка "за любовные подвиги".
Потом Яша притарабанил испитого молдаванина, председателя Геральдической палаты, по его словам. Председатель долго говорил с Мамалыгой, дергая глазом при виде полицейских и выясняя финансовые возможности пациента. Потом предложил за эти деньги два свидетельства о происхождении - Бабарацу и Гугунэ.
- Кто ж в Молдове не знает славные боярские рода Бабарацу и Гугунэ - хриплым пропитым голосом орал он на весь наш рынок, тревожно высматривая проходящие патрули и переходя при виде их на драматический шепот.
Когда выяснилось, что Дракула и Цепеш стоят других денег, Юрец психанул, взял оба и стал потомком сразу двух древнейших боярских родов солнечной Молдовы.
Потом Яша втюхал ему трость, дивный канареечный костюм с искрой и жилетку с королевскими лилиями, но на два размера больше. Трость была подержана, как и светский канареечный наряд, но имела солидный набалдашник из позолоченного свинца в виде черепа в цилиндре и принадлежала ажно самому Тамерлану. Что и сказалось на цене.
Потом Яша побил горшки с молдаванами и следующий поставщик славного прошлого был армянин, барыжащий на Привозе сигаретами и имеющий доступ к печати пачек. Бланки были солидней, с золотым тиснением, но и стоили дороже. Бляго, Скунсиха не скупилась, счастливая тем, что Мамалыга повеселел и не собирается, как ее бывший, уходить в недельный запой с друганами со Старосенной площади, забрасывая потом паническими смсками из Барнаула, откуда без денег вернуться, оказывается, нереально.
У геральдического армянина оказалась странная фишка - он работал только по Западной Европе. Так, Юра Мамалыга стал потомком Эрика Лиловозубого, графа Дебоншира и барона Шевалье, приобретя по пути серебряные, зуб даю, карманные часы Наполеона.
Постепенно мамалыжьи грамоты потеснили гнидину медаль в заднюю комнату. Потомок Юсуповых и Чингизхана стал посещать мэстное Дворянское собрание, где очень органично влился в стройные ряды мэстной знати и потомков древнейших родов. Стал носить шейные платки с турецкими огурцами, подозрительной расцветкой - просто близнецы канувшей в неизвестные джинсовые дали примерочной ширмы. Он выучил танец, который запойный инструктор на голубом глазу называл мазуркой, стал выпивать с Яшей, изящно оттопырив мезинец и громко презирать остальное быдло и рыночный плебс в целом.
Недавно под окнами снова разорался Яша.
- Та это Синий пенни, блёй буду! Их в мире две штуки осталось, зуб даю!
Чувствую, скоро к вздернутому носу добавится кляссер под канареечной подмышкой. Именно тот классер, с которым стоит болгарин возле Яши, зорко высматривая аристократическую дичь и отвлекаясь только на выпить и закуску.
Бо тяга к высокому - она в крови. Которая не водица. И гены таки пальцем не задавишь.
Свидетельство о публикации №220062901445