Карпов, золотце! Глава 14

А ведь Паша так и сказал: «До скорой встречи», думал я. Не пока, не до свидания. До скорой встречи. Еще этот ворон на плече, блин. Жуть какая.
Когда я приехал, Катя сидела на краю дивана, а посередине лежал Степа. Лежал на боку, вытянув лапы, точно упирался во что-то, что пыталось его раздавить. Язык у него торчал сильнее обычного. Катя не плакала. Я тоже. Она обняла меня, сказал, что ей жаль. Я сказал, что он был старыми и больным, сказал, что знал это. Не думал только, что это случиться так быстро. Она спросила: что я буду теперь с ним делать.
- Повезу к хозяину, к настоящему, - сказал я и стал собираться.
Катя вызвала такси, а перед выходом сказала:
- Знаешь, может это сейчас прозвучит как-то странно и не к месту, но у меня такое чувство, что он выполнял миссию, а теперь, когда она выполнена, он ушел на покой.
- Что за миссию?
- Чтобы мы с тобой встретились, - Катя смутилась от своих слов, закрыла лицо руками, чтобы скрыть покрасневшие щеки.
- Если так, большое ему спасибо, - я приобнял Катю и поцеловал ее куда-то между пальцами и ушком.
- Саш, хочешь я поеду с тобой?
- Не надо. Я, наверное, еще к деду зайду, он на том же кладбище, что и хозяин Степы.
- Ладно, - сказала она, прикусив нижнюю губу.
- Ладно.      
Логан уже ждал меня возле подъезда Таксист встретил с лучезарной улыбкой. Золотые зубы, перемежающиеся с нормальными, приветливо сверкали на солнце.
- Ой ба-а-а! - он будто обрадовался. - Я уже твой водитель личный что ли, да? Ладно, шутки. Садись. Мне только адрес не сказали, куда двинем.
Я сидел в такси, том самом, что привезло меня из приюта для собак к Лене, а оттуда к Кате. Шины куда-то пропали. На соседнее сидение я поставил спортивную сумку, в которой лежала большая коробка - я купил ее в магазине подарков в «Фан-сити». У них оставалась только одна большая коробка, та, что с кудрявыми кроликами, больше похожими на барашков. Кролики скакали на голубом фоне, изрезанном вертикальными полосами. Будто кто-то вдохновился видом неба, пересеченным проводами линий электропередач, по которому плыли обрывки облаков. Еще эта коробка напомнила мне пижаму, которую я носил до начальной школы. А теперь в эту пижаму облачился Степа.
Я назвал адрес и мы поехали. Я думал о словах Паши, думал о коробке, в которой лежал Степа. Можно ли теперь его называть Степой, или же теперь это просто тело, оболочка? В какой миг существо прекращает жить и мы начинаем сомневаться в том, стоит ли нам звать его как прежде. Степа был со мной совсем не долго, но может Катя права, и он был рядом ровно столько, сколько нужно. Как настоящий герой - он выполнил задание и ушел в тень. Нет, это все еще Степа. Степа-сводник. Степа-попутчик. Надеюсь, ему было со мной лучше, чем там, в приюте.
- Бахтияр, - сказал водитель, протягивая мне руку. Мы стояли на перекрестке, красные цифры вели отсчет: 29... 28... 27... - Уже третий раз тебя везу, можно и познакомиться.
- Саша, - протянул я руку в ответ.
- Александр, да? Хорошо, Александр. День хороший сегодня, да? Вчера, уй, ветер нес, капец, да? Думал, мой логан перевернет. Ночью просыпался часто, думал: проснусь, посмотрю на улицу, там шайтан скачет возле машины, перевернуть хочет. Дерево за окном дук-дук кому-то в балкон, я думал, тарс-етиб машина все. Дверь вырвало, капот помяло. Утром вышел. Ни царапины, да. Бывает же? На соседскую какая-то железка с крыши прилетела, еще и урна протащилась, царапина вот такая от сюда до сюда, - он провел пальцами, показывая длинну царапины, в ту же секунду светофор переключился на зеленый, будто Бахтияр, сделал это дирижерским жестом. Мы поехали дальше.
- А ты с города, да? - спросил он.
- Не от сюда.
- Ну с России?
- Да.
- Я вот не отсюда. Гражданство ваше делаю, бэ-э-эля, заибася. Очереди здоровенные. В каком-то районе все хорошо, можно прийти к открытию или позже даже: все равно пройдешь. А в моем районе... они вот в девять открываются, а я в шесть прихожу и все равно уже пятый или шестой. В пять тридцать, я спросил, первый приходит. В пять тридцать! Я когда иду в очередь, я таксую ночью, чтобы не проспать. Такое ощущение, что эти все очереди, заявления, которые хер заполнишь - все это для того, чтобы меньше народа получали паспорт. Так многие там думают. Мы приходим же, общаемся. Кто, что. Наши уже многие бизнес имеют, гражданство - не имеют. Их с этим гражданством имеют! У одного десять цветочных магазинов, представляешь? Он тут учился на юриста, потом наплевал и стал цветы продавать. А гражданства нет. 
Один из телефонов на приборной панели ожил. Появилось уже знакомое лицо императора.
- Погоди, - сказал он и провел пальцем по экрану. На экране взошла заспанная луна. Послышался детский крик. Бахтияр полностью погрузился в беседу с женой. Она роняла скупые фразы, он виновато отвечал, словно оправдывался за что-то. Бахтияр большую часть времени смотрел на супругу, чуть реже он смотрел на экран с приложением, которое проложило тропинку из зеленых пикселей к месту назначение, еще реже он смотрел на дорогу. В какой-то момент он все же отвлекся на гудок КАМАЗа, который чуть не раздавил легковушку, замершую на светофоре. Бахтияр посмотрел по сторонами и увидел указатель.
- На кладбище что ли едем?
- Да, - ответил я.
Бахтияр быстро попрощался с супругой и оставшуюся дорогу молчал. Только когда я выходил, он сказал, что ждать не будет, а если я захочу его вызвать, то лучше мне отойти от кладбища подальше. Я сказал, что доберусь домой сам, и он выдохнул.
На одной из лавок сидел человек, который ну никак не походил на посетителя. Он сидел,закинув одну ногу на другую, рядом с ним лежала лопата, с налипшими комками сырой земли. В руках у него было книга «Декапитация Дракулы». На обложке: человек в костюме красногвардейца с шашкой в руке замахивается на безоружного вампира, который жалобно выставил руки, но судя по замаху, шашака разрежет его голову пополам, что не совсем, а точнее совсем не декапитация. Похоже, автору просто понравилось звучное слово.
- Здравствуйте, - сказал я. - А Паша тут?
- Паша там, - указал он в сторону другой части кладбища. - Был по крайней мере там. А вообще, - он опустил книгу и с серьезным лицом добавил: - мне кажется, что Паша уже давно не с нами. Но это субъективное мнение, вам стоит сформировать свое, - посоветовал он и вновь углубился в чтение.
Дикий сорняк успел обвить калитку, я наугад сунул руку, наощупь определил плотный шнурок, который не проминался под пальцами и потянул. Раздался тихий звонок, а спустя секунду каркнул ворон. С верхушки сосны ко мне летел Франц. Птица пролетела над моей головой и села на могильный камень позади.
- Есть будешь?! - спросила птица.
- Нет, спасибо, я сыт, - сказал я и повернулся обратно к калитке, чтобы позвонить вновь, но дверца уже была открыта, край ее, укрытый кучерявым вьюном, держал Паша. Он смотрел на Франца.
- Вечно голодная птица, - пожаловался он и пошел по тропинке. Я пошел следом, что-то подсказывало мне, что Паша знал, зачем я приехал.
Мы дошли до могилы Нины Васильевны. Паша не остановился, пошел чуть дальше. Встал за оградку и замер, глядя под ноги.
- Паш, Степа умер. Я решил, что его надо похоронить около хозяина.
- Да. Но на участке нельзя.
- Правила запрещают?
- Правила? - удивился Паша.
- Ты же сказал, что на участке нельзя, вот я и спросил: «правила запрещают?».
- А, - понимающе кивнул Паша, но ответ так и не дал. - Вот тут можешь, - сказал он и достал из-за сосны лопату и прислонил ее к оградке. Ты подумал над вопросами? Решил, что хочешь узнать?
- Их целая куча, - признался я.
- Выбери один. Задай самый настоящий, хорошо? Я отойду, но скоро вернусь. Ты сможешь задать один...
- Один! - прокричал позади Франц.
- Один вопрос, - закончил Паша и направился мимо сосен, к старому клену. Я раньше не замечал это дерево. В него, казалось, попала молния. Дерево расщепило рогатиной, рубец посреди черной коры ограничивали серебристые, пепельные края. Листя над шрамом сгорели, образовалась плешь. Паша встал перед этим кленом, Франц перелетел на то же дерево и сел точно в место расщепления, уперев ноги в края раны, как Ван Дам в рекламе вольво. Паша скрестил руки на груди, опустил голову, потом всплеснул руками и стал что-то говорить. Он загибал пальцы, перечисляя что-то, указывал то в одну сторону, то в другую, зачем-то потянул себя за кофту, бросил кепку на землю, тут же отряхнул и поднял. Это последнее, словно привело его в чувства, он примирительно выставил руки ладонями вперед и продолжил совсем тихо. Если до этого я слышал его голос, то теперь только по редким кивкам головой я понимал, что он что-то говорит.
Я выкопал ямку, опустил туда коробку и засыпал землей. Пока ровнял землю, вспоминал слова Кати про миссию Степы. Никогда не был фаталистом, но тут задумался, что если... История со Степой действительно выглядела как секретная миссия, которую раскрыли только после смерти агента. Благодаря Степе я познакомился с Катей, наконец, расстался с Леной. Мне показалось, что он сделал мне добра куда больше, чем я ему.
- Спасибо Степа, - сказал я вслух и в последний раз придавил лопатой образовавшуюся насыпь. - Надеюсь, и я тебе тоже чем-то помог.
Я вспомнил первую просьбу Нины Васильевны.  Я помог человеку уйти из жизни чуть спокойнее, хотя и не знаю, куда он ушел. Я же на самом деле его обманул. Нина Васильевна ведь не могла на самом деле передать ему сообщение с того света. Она могла оставить сообщение только при жизни. Только так. Или нет? Кажется, назрел вопрос. С другой стороны, мое посещение хосписа не прошло незамеченным. Если точнее - мой доклад на кружке. Сместили главного врача и главную сестру. Уже не мало. Надо бы спросить у Гоши, как там сейчас дела. Но, если в случае со Степой польза для себя очевидна, то в первом случае не так. Можно подумать, что я набрался уверенности говорить правду на людях. Вряд ли. Я бы тогда смело сказал Лене, что мы расстаемся, а Кате сказал о своей симпатии куда раньше. Тот доклад спровоцировала злоба на увиденное. В случае с Леной я должен был бы злиться только на себя, но я, похоже, слишком себялюбив. Значит тот факт, что помогая Степану, я приобрел для себя куда больше, чем просто старого мопса - простое совпадение? Помогая другим, ты не всегда выигрываешь. Можешь выйти в ноль, не обязательно всегда выигрывать. Наверняка можно и уйти в минус. Проиграть от помощи другому. Залезть, куда не просили. Нарваться на неприятность. Так стоит ли выбирать на всю жизнь какую-то одну модель поведения - помогать всем без разбора, думал я, или же надо смотреть по ситуации? Обрести принцип или отдать предпочтение адаптации, которая издревле помогала выживать, которая является основой жизни. Помогать всем без разбору или выбирать, кто заслужил помощи, а кто нет. Ограничиваться сугубо профессиональной помощью как врача, или перенести это все в жизнь вне обложенных кафелем палат и пропахших дезсредством полов. А может истина где-то посередине? Думая так, я уже выбираю адаптацию. Делаю поблажки, примиряюсь с собой.
Паша теперь забрался в расщелину сам, он сидел на дне рогатины, обхватив руками расщепленные части, будто пытался силой вернуть прежнее единство клена. Ворон прыгал в траве перед ним. В какие-то моменты он взлетал и бросался в заросли сорной травы, охотясь то ли на мышей, то ли на кузнечиков.
Я сел на скамейку возле могилы деда.
- Привет, - по-свойски бросил я. - Опять пришел. Тут убирать нечего пока, я просто посижу, - сказал я, оправдывая безделие. - Послушаю тишину.
Зеленый шепот вокруг можно было назвать тишиной, если бы он не прерывался истеричными криками Франца, который перелетал с места на место, извещая об этом всех вокруг. Крики ворона стали удаляться, удалялись, пока я не перстал их слышать совсем. Я уснул. Не помню, что мне снилось, пока я сидел в разорванной тени березы, прислонившись спиной к нагретой оградке, но в конце мне казалось, что я пытаюсь убежать от автомобиля, двигатель которого шумит все громче и громче. Я не оборачивался, но знал, что за рулем сидит Дракула, с огромной раной через всю голову. Двигатель стал шуметь так сильно, что у меня сквозь сон заболели зубы, шум напоминал уже звук бормашины. Я открыл глаза, передо мной стоял Паша.
- Справа, - сказал он, и в тот же миг справа от меня появилась тень, по размеру и шуму сопоставимая с вертолетом, зависшим над головой.
Я дернулся влево, точно уходил от удара. Тень же, казалось, прилипла ко мне и тоже двинулась влево. Тогда я отмахнулся правой рукой, ощутил, как ударил что-то твердое, размером с половину кисти. Тень ушла в сторону, и недовольно описала круг, возле свободного края скамейки.
- Фу, блин,  -выдохнул я.
- Шершень, - спокойно констатировал Паша. Франц на его плече переминался с лапы на лапу, вытянув шею. Он внимательно следил за каждым движением этой тестостероновой рыжей осы. Когда контузия прошла, шершень перелетел через оградку и скрылся в траве. Франц осведомился:
- Есть будешь? - оттолкнулся от плеча, пикировал в траву и пропал. Только высокие стебли качались в месте битвы.
- Недавно нашел их гнезда. Пришлось уничтожить. Шершни оказались очень злобными. Я бы их может и не трогал, но они нападали на дикие пчелиные ульи. Пришлось вмешаться. Либо пчелы, либо шершни. Я выбрал пчел. Пчелы созидают, шершни же только разрушают, судя по тому, что я видел. Кто-то сказал мне, что они уничтожают вредителей, но их тут просто нет. Видимо, так они устроены: когда вредителей нет - они ими становятся.
Из травы вылетел Франц. Он сел на плечо Паши и наклонил голову. Из клюва торчало толстое, черно-бурое брюшко, чуть выше клюва, близко к глазу, прилипло полупрозрачное, цвета слабо заваренного черного чая, крылышко шершня.
Паша подставил руку, Франц раскрыл клюв и на ладонь упало обезглавленное тело насекомого.
- Францу они тоже не нравятся, - сказал Паша и бросил тело через плечо. - Ты уже придумал свой вопрос? Знаешь, - заговорил он, пока я собирал мысли в кучу, после побега от автомобиля Дракулы, превратившегося в бормашину, - я на самом деле не отвечаю на вопросы, но ты придумал такое чудесное слово «попутчики», что я сделаю для тебя исключение.
- Так все-таки я не один этим занимаюсь? Есть и другие?
- Конечно. Много людей ждут своей очереди в забытьи, ждут своего «попутчика», который поможет им прожить еще немного, в памяти тех, кто начала забывать, - глядя ровно на меня ответил Паша и тут же зашагал прочь.
- Погоди, я еще не задал свой вопрос!
- Разве? Не просто задал, ты уже получил ответ, - не оборачиваясь, сказал он.
- Говорить будешь? - крикнул Франц. - Говорить будешь?!
Паша зашел в сарай и больше не появился. Я сидел возле могилы деда и думал,  что совсем ничего не знал о последних годах его жизни: чем он занимался, были ли у него друзья. Не собутыльники, а друзья. Может у него, как и у Нины Васильевны был питомец, который умер с голоду, когда дед попал в реанимацию, а оттуда сюда. Есть ли кто-нибудь, кому дед хотел бы передать привет? Хотел бы он передать привет мне? Странно, в моей памяти ему нашлось место только в тех непродолжительных схватках, которые мы называли борьбой. Однажды он решил устроить турнир - это был только повод, чтобы не отдавать мне шоколадку просто так. Наверное, он хотел, чтобы я понял цену той шоколадки. Постарался ради нее. И я старался. Пыхтел, высовывал язык, пытался вывернуть ему руки, пытался повалить его, а он только смеялся. Говорил, что этого даже на полбалла не хватит. Этими словами и смехом он только меня злил. Я начинал бросаться на него, тянуть за ворот рубахи, пытался даже задушит этим самым воротом.  Мне запомнилась его колючая щетина, которая спускалась чуть ниже края челюсти. Я царапался об нее и тянул ворот, а он смеялся. В какой-то момент его позвала бабушка, он отвернулся от меня и чуть наклонился, чтобы лучше слышать, что ему кричат с кухни. Тогда я прыгнул на него и он лег на диван. Он утверждал, что это не честно и за такое не дают очки, а потому шоколадку он заберет с собой. Я сказал, что заберу его бутылку, которую он в очередной раз спрятал за диваном, если он не даст мне проклятый батончик. Дед засмеялся и отдал мне батончик, а бутылку у него все равно отобрала бабушка.
Из автобуса я позвонил Кате.
- Ну как?
- Ничего. Все нормально. Он лежит совсем близко к хозяйке. Как если бы она лежал на кровати, а Степа рядом на полу или на лежанке.
- А ты как?
- Нормально. - За окном автобуса пролетали деревянные домики, запертые за рядами, сыплющих пухом, тополей. Голубое небо застревало в высоких ветвях, изредко в щели между листьми пробивалось солнце и слепило глаза. Верхушки тополей тихо качались от ветра. Сороки на верхушках дергали хвостами, балансировали, но не улетали. - Прогуляемся? Заброшу сумку и свободен, что скажешь?
- Хорошо, куда пойдем?
- Мне все равно, можно в центр съездить, можно у тебя на районе. Без разницы.
- Тогда пойдем, куда глаза глядят?
- Звучит здорово.
Водитель выругался и ударил по тормозам. Заскрипели шины. Бабушки ойкнули и полетели вперед, особенно те, что встали за три остановки, чтобы успеть выйти из полупустого автобуса. Из-за мусорного контейнера, выбежала женщина и запрыгнула в автобус.
- Ох, спасибо! - сказал она и упала на ближайшее свободное сидение.
Женщина шумно дышала, поправляла, прилипающую от пота ко лбу, челку. Оттягивала блузку и сложив губы трубочкой дула под одежду. Она чуть успокоилась, достала из сумки раскладное зеркальце и посмотрела на себя. Сжав губы так, что от углов рта к щекам потянулись маленькие складки, она стала поправлять прическу. Наведя красоту она достала кошелек. На каждый раскрытый кармашек она морщилась все сильнее. Затем глубоко вздохнула, еще раз быстро пробежала по всем кармашкам, бросила кошелек в сумку, перерыла все остальные места в сумке, тихо выругалась и села на свободное кондукторское сидение.
- Простите, тут такое дело я: забыла дома все свои деньги. Даже копеек нет...
- А голову ты дома не забыла? - спросил водитель, по-видимому, в прошлом школьный учитель.
- Голова-то на месте, только это ничего не меняет. Денег у меня нет. Можно я уж как-нибудь так доеду, а в другой раз как с вами поеду - отдам двойную цену. Да хоть тройную, только не высаживайте сейчас, пожалуйста.
Тут к водителю подошла бабушка, сунула семнадцать рублей и косо посмотрела на женщину, которая в тот момент демонстрировала водителю пустой кошелек.
- Вот, посмотрите, ничего нет! - она растянула кошелек, как пасть невиданного зверя, обнажив розовое нутро. Из одного из раскрытых кармашков вывалился товарный чек и провалился в складку между сиденьями, откуда выглядывал белым уголком.
- Как вы вообще на улицу выходите с пустым кошельком? Переводите тогда мне на карту деньги - хоть так.
- И карты нет, вот же, - она снова вытащила кошелек, - я же показала. Ничего нет.
- Как может человек выйти из дому с пустым кошельком? Вот не понимаю, хоть убейте.
- Врет она! - донеслось мнение одной из бабушек, что сидела передо мной. - Врет, по ней же видно, алкашка сама , пропила все - вот и нет денег у нее. Вчера пятница же была, все пропила, точно говорю.
- Бабуля, - женщина повернулась ровно на говорившую, поставила сумку на колени и закрыла ее руками. - Вы бы не лезли не в свое дело.
- А как это не мое дело? Вы водителя своими проблемами отвлекаете. Он и так нас везет, как мешки с картошкой...
- Да как дрова везет! - вмешалась еще одна, что сидела позади меня. 
- А вы его еще отвлекаете, он сейчас как врежется в кого-нибудь. Высадить вас надо - и все. Я бы высадила. И как мужик тебя твой так отпускает на улицу? Наверное, нет у тебя его, вот ты и ходишь одетая, Бог знает во что, да еще и без денег. Срамота. Точно бы высадила!
Женщина стучала ногтями по замочку на внешнем кармане сумочки, словно решая: вынимать ей припрятанный пистолет или нет.
- Хорошо, что вы не водитель, бабуля.
Автобус тем временем добрался до Фрунзенского рынка. Новые пассажиры заняли все места, даже несколько встали на задней площадке, а женщина выскочила из автобуса и побежала к одному из павильонов.
Через пару остановок я расплатился за проезд, и присел возле водителя, чтобы не создавать толкучку. Заметил тот самый чек, что выпал у женщины из кошелька. Любопытство перебороло приличие. Потянул за торчащий белый уголок, вытянул и так и держал, пока не прочитал: Водка «такая-то» - два литра, пиво «такое-то» - четыре литра, сыр косичка - две штуки, грибы маринованные «такие-то» - одна штука, пачки сигарет с фотографиями препаратов из музея патологической анатомии и обещаниями мучительной смерти - четыре штуки. Итого: тысяча рублей. Чек вчерашний. Вот и пропавшие деньги, подумал я, засунул чек обратно между сиденьями и вышел из автобуса. Когда я выходил, услышал, как закипал новый конфликт: женщина с лохматым, дрожащим существом на руках кричала, что водитель должен починить динамик - она не может разобрать за  тарахтением названия остановок. Как по волшебству после этого механический дикторский голос объявил: «Микрорайон...». Окончание я не услышал, но мне и не надо было. В этом микрорайоне жила Катя, а теперь и я. Больше тут и знать нечего.
Мы переждали полуденную жару дома. Пили лимонад, лежали на диване, ловили лоскуты ветра, изредка залетавшие в квартиру. Есть не хотелось, шевелиться тоже - тут же выступал пот. Катя рассказала о своем детстве: ничего особого. В общих чертах типичное детство для ребенка девяностых с поправкой на пол. Игры в дочки-матери, закапывание подарочков, догонялки, скакалка, резиночки, классики, казаки-разбойники, в которые она ненавидела играть, ведь приходилось лазить по деревьям, московские прятки, которые она любила, ведь по местным правилам разрешалось прятаться в подъездах.
- Я всегда пряталась в своем подъезде. Я жила на пятом этаже, а пряталась между четвертым и пятым, и когда водила забегал в подъезд я просто заходила домой. Полинка рассказала другим о моей хитрости, - зря я ее взяла с собой в тот раз, - и после этого запретили прятаться в своих подъездах. Был там один мальчик, он вечно эти правила выдумывал. Меня тогда он жутко бесил, а теперь я понимаю, что без него творился бы хаос. А после того, как запретили прятаться в своих подъездах, я разлюбила и московские прятки. Зато я полюбила того мальчика, который следил за правилами. Он был старше меня на два года. Я считала его крутым, ведь он был, вроде как, главным.
Я спросил: какая у Кати самая любимая игра детства. Она задумалась.
- Была одна игра... - Катя как-то загадочно отвела взгляд, будто перед ее глазам возникли картины из детства, мне показалось, что даже ветер в тот момент задул чуть сильнее и белая шторка заплясала призраком, - Сабже. Но, я потом интересовалась, в разных городах она называлась по-разному. Суть в том, что участники садились вряд, был один ведущий и он бросал мяч каждому участнику по очереди. При этом озвучивался вопрос в духе: «Твоего мужа будут звать...».
- Мы называли ее «Сабжо». И вопросы у нас обычно звучали в духе: «Какой формы твой член?» и «Как много у тебя яиц?», иногда еще про машины были вопросы, но чаще про промежность.
- Мальчишки, - Катя покачала головой и продолжила. - Я не любила быть ведущим, а вот участником - очень. Меня порой до мурашек пробирало от складывающейся картины. Я наверное очень серьезно относилась к игре, но когда слышала что моего мужа будут звать Генри, он будет магнатом и ездить будет на красной машине с конем, - мы так называли тогда Феррари, - готова поклясться, что я во все это верила. Этот Генри на красном спорткаре мне мерещился потом пару дней. Я решила, что он явится со дня на день. Но Генри не явился. Да даже тот мальчик, который следил за правилами на меня не обращал внимания.
- Уверен, сейчас он кусает локти, - я поцеловал Катю в щеку.
- Еще бы, глянь какая красотка! - Катя вытянула шею, перекинула волосы с одной стороны на другую, обрушив на меня всю ярость черных кудрей. - И вообще, не надо утешать, Саш. То были глупые детские мечты. Обрушение детских мечт - непременный этап становления личности. Я это слышала от какого-то психолога. Или сама выдумала, теперь уже не вспомнить, как и лица Генри.
- Он наверняка был чертовски красив, - сказал я.
- А ты не завидуй, - теперь Катя поцеловала меня. Я подставил губы вместо щеки, ее это нисколько не смутило. - Теперь твоя очередь рассказать о детстве.
- Могу сказать точно, что не любил командные игры, типа футбола, баскетбола. Большинство пацанов играли именно в такие игры, но я нашел братьев по разуму. Мы втроем уходили со двора и играли за домом. Там находилась полузаброшенная территория, которая отделяла мой дом от моей же школы. Это тот случай, когда слово полузаброшенная не означало, что там кругом лежали бутылки, шприцы, презервативы и тому подобное. Совсем наоборот. Она была заброшена человеком: там росли деревья, большущие кусты, местами даже росла высоченная трава, в которой можно было легко спрятаться. Еще там торчали из земли старые погреба и нас постоянно кричали, когда мы прыгали на них, ради этого гулкого «БУМ!». И камни. Слишком большие для нас, чтобы мы могли их сдвинуть, и недостаточно большие, чтобы взрослым было до них дело. Большинство моих сверстников ходили туда только чтобы спрятаться во время казаков-разбойников, но я там проводил большую часть времени. Первые полчаса там мы тратили на выдумывание сюжета нашей игры. Кто мы: тролли или живые мертвецы, вампиры или роботы, рыцари или оборотни? Однажды мой друг выдумал персонажа - Облако смерти.
- И как он это показывал, - сквозь смех спросила Катя. Она подпрыгнула на кровати, начала шевелить руками в разные стороны, пародируя переливы облаков, зачем-то надула щеки и стала громко дуть, сквозь плотно сжатые губы. - Так, да?
- Нет, он просто вел себя, как обычно. Не махал руками и не надувал щеки. Он просто заявил, что в сегодняшней игре будет облаком смерти - этого было достаточно.
- А ты был кем?
- В той игре я был командиром армии скелетов.
- Боже мой, да ты человек военный! И как же вы ими командовали, генерал?
- Нашел палку подлиннее и использовал ее как указатель, а иногда как меч. Все дело было в фантазии. Похоже на весь двор нас таких было трое. Нет! - опомнился я.
- Что такое?
- Был еще один парень. Он был старше нас на год, а по уму превосходил сразу лет на пять, но он почему-то ходил играть с нами. Правда это длилось недолго, может даже меньше месяца.
- Чем он прогневал генерала армии скелетов?
- Я был просто командиром, я тогда боялся напутать в терминологии. Говоря командир, я как бы уже был главным, ведь нельзя было сказать, что ты командир командира. Тавтологии были не в почете.
- А если бы кто-то сказал, что он Бог скелет?
- Все равно не считается. Чисто технически, когда я говорил, что я командир скелетов, я не отрицал того, что я являюсь и Богом скелетов. Если кто-то бы и додумался сказать, что он Бог скелетов, я мог легко парировать тем, что я уже играю таким вот Богом, просто не сказал заранее.
- Ладно, так почему вы перестали играть с тем мальчиком?
- У него был очень интересный взгляд на такие игры. Он принимал все наши выдумки, но  предлагал играть по-настоящему, насколько это было возможно. Он настаивал, что в любой игре мы всегда должны играть друг против друга, делится на два лагеря и враждовать, хотя обычно мы все играли за одну сторону. Но это мелочь. Когда мы впервые согласились играть за разные лагери, - приняли его правила, - он напала по настоящему. Он сказал, что будет рыцарем, оторвал себе тонкий, длинный прут от куста и начал лупить им по-настоящему. Он бил наотмашь, натурально сек противника, который был не невидимый великан или оборотень, обернувшийся кустом, а самый настоящий парень на год его младше, порой это был я.
- Ужас.
- Поэтому мы и перестали его звать. Мы, кстати, не перестали общаться, но в такие игры его больше не звали. Он везде выкладывался на сто процентов. Даже в прятках он забирался на козырьки подъездов, где лежал, пока на него не начинали кричать жильцы домов, вышедшие покурить или полить цветы на болоне. Найти его было труднее всего. Что удивительно: именно его я считал потом своим другом, а не тех парней, с которыми играл в выдуманных мирах. Уже спустя много лет, после того, как мы перестали общаться, я думал, что был бы рад дружить с ним.   
- Что с ним сейчас?
- Он преподает математику в каком-то университете в Новосибирске, насколько мне известно.
- А почему вы перестали общаться?
- Из-за его принципиальности и моей неорганизованности. Ты уже поняла, что он очень серьезно относился к любыми играм - так вот во время игры в «Выше земли», мама позвала меня домой. Она эта сделала в десятый раз или около того. Она даже спустилась вниз, а не позвала с балкона - верный признак того, что дома меня ждало крупное разбирательство. Во дворе же действовало правило, которое соблюдалось далеко не всегда, но только не в случае того парня. Когда я посреди игры пошел к подъезду, он сказал мне: «Отмайся кон и выйди вон». Я сказал, что не могу маяться и должен идти домой, ведь превысил все лимиты дозволенного. Он же просто добавил, что если я не «отмаюсь» положенный кон, то мы с ним больше не друзья. Я решил, что это просто громкие слова, и наплевал.
- Какие страсти, мальчики! Что дальше?
- А дальше, он не разговаривал со мной два года. Даже не здоровался. Потом конфликт как-то замялся сам собой, но друзьями, как прежде, мы уже не были.
Ближе к четырем часам мы вышли на улицу. Пальцы Кати скользнули по моей ладони так естественно, что я не сразу понял, что мы идем, держась за руки. В ближайшем магазине мы купили по стаканчику мороженного. Катя взяла шоколадное, я - сливочное. Мы прошли вокруг микрорайона, Катя провела что-то вроде экскурсии, но смотреть там было особо не на что. Мы решили поехать в центр. Уже когда мы стояли на остановке Катя сказала:
- Поехали туда? - она указала в сторону сосняка. Там заканчивался город и начиналась дорога к деревням, поселкам, брошенным фермам, застрявшим в полях ржавым тракторам, стадам коров и набухшим рулонам свежего сена.
- Там же конец города.
- Ну и что?
И правда, а ведь ничего! Мы перешли на другую сторону, сели на автобус со страшным номером «404» и вышли на абсолютно глухой остановке, окруженной лесом со всех сторон. Автобус свернула налево и минуту спустя мы услышали последний отзвук старого мотора. Тра-та-та. Наступила тишина.
- Нам туда! - голос Кати прозвучал, как звон бокалов с шампанским на поминках. Неуместно громко и весело среди торжественной хвойной тишины.
Мы зашли за остановку. Катя уверенно шла впереди и тянула меня за руку, как мама тащит глазеющего ребенка через ряды молочных и мясных отделов. Между соснами показался покосившийся указатель. Он указывал в землю.
- «Ненайдено», - прочитал я. - Странное название.
- Ага. Там на самом деле ничего нет. Местные богачи хотели там построить коттеджный поселок, но случился передел власти. Это перед последними выборами губернатора было. Многие потеряли должности и бизнесы. Люди уехали из области, а долгострой «Ненайдино» превратился в мёртвострой. Можешь записать это слово, я его сама придумала. В городе полно мёртвостроев. Голые бетонные скелеты. Тут то же самое, только здесь кирпичные скелеты-коротышки. Тебе как командиру скелетов должно понравиться.
- Я теперь в запасе.
- А вдруг что-нибудь закипит внутри. В таких-то декорациях, а? - Катя толкнула меня в бок.
Я оглянулся, подобрал с земли длинную палку.
- Бить меня собрался?
- Это для управления амрией, - объяснил я, - уже чувствую, как что-то кипит, - сказал я и тоже ткнул ее в бок кончиком палки.
- Осторожней командир, вдруг я веду вас в ловушку к Генри, который припарковал свою красную «Феррари» где-то за соснами? 
- Придется биться. Я вас так просто не отдам.
- Насмерть? - спросила Катя, изменив тон с шутливого на серьезный.
- Конечно, - также серьезно ответил я.
- Блин, в такой тишине эти слова звучат как-то страшно. Даже шутить не хочется.
- Какие шутки, Кать? Все серьезно.
- Не-сме-шно, - сказала она и ткнула меня в кончик носа на каждый слог. - Брось палку, командир, она тебе не пригодится.
Мы шли около пяти минут, когда показался шлагбаум, кончиком заваленный в землю, поросший сорняком, с облезшей краской и заржавевшими петлями. Позади него стояла деревянная сторожка, на крыше которой поселилась целая полянка из одуванчиков. Из окна торчали, словно пучок выцветшего на солнце зеленого лука, ржавые арматуры, которые так никому и не пригодились. Железные пруты укрывала какая-то сеть, которую я едва различил в тени сторожки.
- Это там рыбацкая сеть что ли? - спросил я. - Какие-то дыры в сети большие.
- Погоди. Узнаешь, что это.
- Откуда ты вообще знаешь историю этого места?
- От одного клиента. Черный доберман. Цезарь. Я запоминаю больше питомцев, чем хозяев. Он как-то разговорился о своих делах, ну, хозяин, а не пес. Видно было, что он нервничал и много пил, а как следствие - много болтал. С приходом губернатора все пошло не по плану. У них была какая-то масонская ложа, или что-то в таком духе. Бизнес-ложа. Ты понял, да? Новый губер, как он называл губернатора, прикрыл все их схемы с недвижимостью и ложа разлетелась в разные стороны. Хозяин Цезаря собирался в Краснодар. Этот поселок они строили исключительно для своих, но оказалось, что братство не так крепко и поселок умер, не успев родиться. Теперь здесь так...
Катя широко провела рукой, будто представляя мне сказочную страну. Та страна, видимо, столкнулась со злой колдуньей, ведь от домов кроме фундамента и зубастых, недоделанных стен, ничего не осталось. Я ощутил размах проекта, места хватило бы всем. Мне представлялись аккуратные двухэтажные коттеджи с гаражами и небольшими дворами. Шашлыки, баня, посиделки и все такое. Все только для своих. Дети бы бегали между заборами, для них бы даже построили площадку.
- Ну как?
- Любопытно, - сказал я, не зная как описать ощущение: чувство тоски по несостоявшемуся будущему, в котором мне на самом-то деле и не было места. Я не свой для этих людей. Мои мечты - их планы. От этого стало грустно. - Кать, как ты думаешь, у нас можно построить дом в таком месте, среди леса, не воруя при этом?
- Не поняла...
- Заработать на свой дом в лесу, с гаражом и двориком. Заработать честно, без воровства. Чтобы можно было выйти утром на крыльцо, вдохнуть прохладную хвою и сказать: «Хорошо!». И чтобы от моего «хорошо», другим не было плохо. Так бывает?
- Конечно!
- Хорошо, - сказал я и Катя потащила меня дальше.
- Главное впереди, - сказал она. - Тот человек, который пил и водил добермана Цезаря на уколы, сказал, что они с друзьями были ярыми фанатами... чего, как ты думаешь?
- Дорогого алкоголя? Сигар? Кокаина?
- Нет, нет и нет! Вот ты никогда не угадаешь. Попробуй еще раз.
- Они делали оригами.
Катя замерла.
- Как ты догадался?
- Что? Кучка мошенников увлекалась оригами?! Да ну на фиг. Не верю!
- И правильно, я пошутила. Волейбол.
- Ты опять пошутила?
Она хитро улыбнулась и потащила меня за руку. Мы вышли за пределы поселка, показался голубоватый ствол реки, он пестрил, играл солнцем, но из-за небольшого холма я видел только дальний берег. Когда мы взошли на холм, под ногами открылся настоящий пляж. Туда завезли песок, через который успела вырасти колющая босые ноги трава. В самом центре стояли два столба, между которыми натягивают волейбольную сетку. Самой сети не было. Пляж был ровным, слишком ровным, чтобы быть таким от природы.
- Его что выровняли?
- Наверное, я не задумывалась. Да и какая разница. Это же настоящий пляж!   
- В сторожке была не рыбацкая сеть, да? Это волейбольная сеть.
- Пять балов командиру скелетов! А теперь снимай кроссовки, пошли к воде.
Вода оказалось теплой. Мы стояли рядом, держа обувь в одной руке, свободными руками мы держались друг за друга. Прибрежный песок давно вымыло течением, дно реки покрывали мелкие камни,  и я переставлял ноги, пытаясь найти удобное положение, а Катя стояла спокойно.
- Чем дольше ты пытаешься найти удобное положение, тем больнее, - пояснила она. - Проще подождать и ноги привыкнут.
- Ты уже знаток «Ненайдено», да? Сколько раз ты тут была?
- Раз десять точно. Я рассказала про заброшенный поселок однокурсникам и мы стали ездить сюда на шашлыки или просто поплавать.
Вверх по течению реки находился небольшой мост. Я спросил, куда он ведет.
- На тот берег, очевидно, - Катя улыбнулась. - Там дачи находятся, в километре где-то. Иногда дачники тут проезжают, но в основном они едут через переезд - там короче, но тут живописнее.
- Вода теплая, - сказал я и посмотрел на Катю. - Искупаемся?
- Сейчас?
- Конечно.
- Блин, я же не взяла купальник.
- По-моему это только еще один аргумент в пользу купания.
Я вышел на берег. Сложил всю одежду возле волейбольной стойки. Катя смотрела на меня, как-то смущенно, но с интересом. Я старался вести себя непринужденно, а сам думал о том, что надо лишь разбежаться и прыгнуть. Разбежаться и прыгнуть. Больше ни о чем не думать. Разбежаться... И побежал. Катя взвизгнула, отошла в сторону и закрылась от брызг руками. Я сделал лишь пару шагов, когда наступил на острый край булыжника, перенес вес тела на другую ногу, но стопа скользнула по тине, покрывающей большой и плоский камень, и я весь скрылся под водой. В грации я не уступал собакам, которым впервые надели носки на лапы - так мне казалось. Я вынырнул. Катя раздевалась возле стойки, только одежду она не положила на песок - она тянулась к верхнему крючку, за который цепляют воллейбольную сетку. Она вставала на цыпочки и забавно подпрыгивала. Катя спохватилась и обернулась, а я тут же ушел с головой под воду. Чуть отплыв на глубину, я ощутил холодное течение у самого дна. Холодное настолько, что казалось это не могла быть та же самая река, которая обволакивала ноги теплом у самого берега. А когда я вынырнул, я не мог поверить своим глазам. Мне показалось, что время двинулось в обратную сторону. И хоть река текла все в ту же сторону, а деревья чуть клонились как и прежде, Катя заходила в реку спиной вперед. Я ждал, что вот-вот река изменит ход, а деревья выгнутся в другую сторону, но потом понял, что это могло быть из-за меня.
- Я могу отвернуться, - сказал я. - Если ты смущаешься, я отвернусь.
- Я не смущаюсь, - сказала Катя и посмотрела на меня через плечо. Посмотрела с вызовом: «Думаешь ты можешь меня смутить?», - я всегда так захожу. Когда вода доходит до поясницы я падаю на спину. Мне так проще.
Я смотрела, как вода медленно поднимается по ее ногам, захватывает голени, скрывает бедра. Катя замерла.
- Тут холоднее, - сказала она и продолжила идти. Вот вода скрыла ямки на ее пояснице, и Катя легла. Вышло это намного красивее, чем мое падение. Она плыла на спине, а я смотрел и ждал, когда она доплывет до меня. Я чуть выставил руки, ее плечи коснулись моих ладоней и она встала рядом со мной. Река в том месте доходила мне до груди, грудь Кати же река скрывала от меня, и словно дразнила, выставляя на показ ключицы и шею.
- Привет, - тихо сказала она.
- Привет, - ответил я.
А ветер тем временем стянул Катину одежду с крючка и она упала на песок рядом с моей, но мы этого  не заметили.