5 Лехаим, брат! Графиня. Глава 1

Сергей Баранов
ЛЕХАИМ, БРАТ! 2017 - 2019
Графиня
Глава 1


     Летняя полуночная духота окутала спящий город своей противной липкостью. Каждый год мы с женой порываемся купить кондиционер, но каждый раз решаем, что из-за каких-то нескольких дней в году этого делать не стоит. Конечно, когда не купишь, то и не стоит. А так, цена за кондюшник – в несколько тысяч, плюс установка. Итого выходит целая сумма. Поэтому и не покупаем. Компромисс по-простому называется.
     И вот теперь ты лежишь весь вспотевший и накручиваешь под собой простыню. За окном прошуршала запоздалая легковушка. Наверное, такси какого-то загулявшего кутилу из ресторана домой везёт. Пятница. Полный штиль. Звёзды, выстроясь в Млечный путь, дрожат в бесконечном космосе от холода и одиночества. Их там таких одиноких – тьма. А тут – духота! И ты один среди этих звёзд, как и они, – никому не нужный, кроме микроскопического бездушного существа, никогда не спящего и развлекающего нас своим присутствием. Противный писк комара долго не давал покоя рукам, но наступившая леность и безразличие дали возможность маленькому вампиру вдоволь напиться липкой сласти и угомониться в ночи. Только появившаяся чесотка не давала покоя ногам, и повторяющиеся приступы обиды и злости утолялись беспощадным трением ног друг о друга, придавая  нервозности  в  бессонной  тягомотине времени. В этой густой тишине отзвуками из-за горизонта простучали колёса товарного поезда, развозящего грузы по нашей необъятной стране. Где-то вдалеке выдрыхшаяся за день гадкая псина, разбуженная лязгом железа, решила облаять этот ночной состав, и вот уже минут десять разговаривает по инерции на своём языке непонятно с кем. У каких таких хозяев может быть эдакая вредная собака? Разбуженный пустым брёхом, сверчок завёл свою надоевшую шарманку, чей противный треск странным образом совпадал с ритмом движения ног. Изнуряющая духота! Сбитая влажная простыня за ненадобностью валялась в углу постели. Тело же после долгих выкрутасов угомонилось на голом матрасе в позиции морской звезды по диагонали кровати, где глаза отрешённо считали звёзды.
     Завтра отпуск. Жена в очередной раз упросила меня пойти в отпуск вместе с ней. У неё же отпуск принудительный и по графику каждое лето. Это у меня, когда придётся. Вот и пришлось мне и в этот раз лезть к начальству в глаза с просьбой моей жены. Начальство у меня оказалось милостивое, и мне без лишних слов удовлетворили моё ходатайство. От радости моя Нюся решила устроить мне второй праздник. Честно говоря, радость эта для неё, я лишь дал согласие на включение меня в его проведение. Она записалась на костюмированное мероприятие, посвящённое какому-то городскому историческому событию предреволюционных годов. Этакий всеобщий исторический перформанс. Будем фланировать «туда-сюда-обратно» и изображать интеллигенцию начала прошлого века. И вот сейчас она творила себе костюм в соседней комнате, строча швейной машинкой, как заправская модистка, и прибивая каждым стежком мне мозги к подушке в этой удручающей духоте. Это ещё хорошо, что мне костюм она взяла у своих подружек в драматическом театре.
     К рассвету деревца, проснувшись вместе с дворниками, то ли сами стали нагонять прохладу, обмахиваясь ветками от удушливости излишней жары, словно в парилке, то ли всё-таки дошедший и до нас ветерок расшевелил наконец-то подвядшую листву. 
     После пробуждения очередной сон ввёл меня в раздумье. Мы с женой и новоявленной нашей сватьей были на даче жарким летом. Для нас с женой это была стандартная отработка, а мать молодой жены нашего сына напросилась с нами в последний момент. Ей было скучно общаться с постоянно лежащим на диване своим всю жизнь единственным супругом, отчего тот к этим годам превратился в шар, и ему сложно было передвигаться. Но такая жизнь его устраивала. Сватья же, наоборот, была легка на подъём, и ей захотелось именно сегодня поджарить на солнце некоторые полуобнажённые филейные части своего тела, чтобы потом, придя домой, перед диваном демонстрировать свои запечённые окорочка в позиции мытья полов.
     Занимались кто чем. Я же в повязанном, по-стариковски с узелками, как панама, носовом платке на голове, щеголяя форсом перед своей, боролся с сорняками. Жена в доме брякала посудой после обеда. Время шло к послеобеденному отдыху. Рядом надо мной соседские дети играли на огромном дереве, растущем на их участке, но застилавшим листьями и желудями наш огород. Из-за этого мы с соседями каждую осень вступали в препирательства о сносе этого лишнего здесь растения, раскидывавшего тень на половину нашего хозяйства, из-за чего урожайность у нас была ниже, чем у других огородников в округе. Да и дополнительные трудодни нам добавлялись по осени при уборке омертвевших листьев и плодов, не давая им возможности расселиться среди культурных и полезных растений.  Но  понятно:  они  пока ни  в  какую. У них ведь это – дача! И вот сейчас соседский сынок-нытик лазал среди веток со своей сестрой, великовозрастной девахой, дополняя своим писклявым голосочком общий птичий гам. Сестрица вторила ему в тон.
     И вот в очередной раз, притомившись на плантации жены под палящим солнцем, уже было собравшемся тюкнуть меня по макушке своим раскалённым молоточком, я примостился в тенёк в бывшем деревянном общественном заведении. Это строение мы с сыном перестроили в сарайку для инструментов ещё в прошлом году. Взгляд мой переместился с лазающих детишек на проплывающие мимо облака.
     Мама дорогая! Опять! Это не были облака. Это не были дирижабли или воздушные шары! Это не были никакие природные явления! Они были похожи на дирижабли, но это не были дирижабли. Никаких гондол, корзин или кабин управления. Никаких движителей. Да и размеры у них были не наши. Они были размером с облако каждый! Это были просто огромнейшие горизонтальные сосуды, формой похожие на толстые сигары со сжатыми краями. И похоже, сделаны они были из брезента, так как бока у них были несколько подспущены, а щёки слегка схуднувшие, наверное, от долгих странствий, отчего на концах этих устройств угадывался треугольный каркас. Словно три трубы, проходившие по всему телу этого устройства, сходились в одной точке с каждой стороны, образуя треугольную звезду, напоминающую эмблему одного европейского авто. Они были белого цвета, что позволяло им достаточно эффективно маскироваться в цвете летнего неба.
     Рот у меня открылся моментально. И в этот же момент почему-то пересохли все послеобеденные слюни. Эти штуки белого цвета на высоте наших местных птичек прямо над нашими головами сначала образовали плавный хоровод, а затем, уткнувшись носами друг в друга, затеяли карусель. Медленную и привораживающую. На концах монстров были красным цветом начертаны какие-то каракули. Они были не китайские и не японские. Это были даже не бурятские знаки. Неизвестного мне происхождения. И вот эта вся огромная конструкция бесшумно вращалась над нашими головами. 
     Чтобы не привлекать внимания управляющих летательными аппаратами, я пытался щёлканьем пальцев, цоканьем языком и взмахами рук докричаться до лазающих по дереву ни о чём не подозревающих детей. Когда  у меня уже закончились под рукой комья чернозёма, которым я пытался их приманить, мне это удалось. Увидев мои указующие движения в сторону неопознанных объектов, они прониклись моим навязчивым требованиям и, обернувшись в нужную сторону, одновременно испугались, отчего моментально очутились на грядках и с воплями наперегонки скрылись у себя в доме. Они даже не заметили мой указательный палец, приложенный к губам с требованием быть несколько тише.
     Блёклые контуры НЛО то становились чётче, как изображение на фотобумаге при печати, то размывались в цвет неба. Словно таинственный проектор демонстрировал в толще воздуха футуристические изображения, наводя при этом резкость, но ветер то раздувал изображение, то стихал, концентрируя его обратно. Сигары эти наклонялись из центра книзу, образуя огромную воронку, и возвращались обратно в горизонтальный трилистник, управляемые своими крестообразными рулями, ловя невидимую энергию, и будто бы снисходительно кивали нам, безмолвно соглашаясь со всем происходящим внизу, под ними.
     Мне вдруг сразу вспомнилось давно забытое видение из детства. Словно наяву это было. Я начал было сопоставлять эти картинки, но тут мне всё изображение своим крупом, задранным для загара выше головы, перекрыла сватья, срывавшая щавель для ею любимого пирога. Увидев меня с перекошенным лицом в старом сортире среди лопат и мотыг, она уже было решила пошутить, мол, именно здесь моё место. Но, когда она, перехватив направление моего ошеломлённого взгляда, весело взглянула краем глаза на небо, моментально оказалась в этом же сарае, спрятавшись за мной. А я-то сидел, прислонившись к стене. Как это у неё получилось? Шутки у неё резко кончились, и она, вся побелевшая от резко упавшего давления, стала быстро креститься и шептать молитвы.
     Тут я вспомнил про свой мобильник – нужно же срочно сфотографировать! Никто же не поверит! Кустами, чтобы меня не заметили с неба, я пробрался в дом и, чуть не уронив жену, выскочил тем же путём с телефоном. Фотокамера в нём не включалась! «Ну, что, опять, что-ли?» – носилось судорожно у меня в голове, вспоминая случай с людьми в белых халатах. Выключив телефон, я попытался включить его снова. Не тут-то было! Время уходило со скоростью, с которой я снова вбежал в дом за телефоном жены. У неё телефон был старой модели. Мог бы помочь. Нюся стояла посреди кухни и с непонимающим взглядом трясла в руках свой зависший в раздумьях аппарат. Программа в нём совершенно сбрендила и жила своей личной жизнью отдельно от телефона.  Сплюнув от досады, я вытащил её к сватье для компании. Теперь наш сарай превратился в молельную комнату. Две бледнолицые женщины взывали к небу о защите и всепрощении. С надеждой глянув на соседский участок в поисках фотографирующего устройства там, я увидел растерянных ребятишек, так же разочарованных в своих устройствах. Ну, не таскать же с собой старый отцовский плёночный «Зенит-Е»!
     Между тем пришельцы неспешно и демонстративно перестроили свою карусель в караван и нерешительно удалились, плавно теряя яркость своего изображения и таща за собой огромные тени, которые и сами бесшумно и покорно торопились за своими создателями по дачным участкам, перескакивая через хилые строения, не создавая им никакого вреда.
     Я проснулся. Насколько же явственным был сон, что даже там аппаратура не работает повсеместно. Даже сватья выглядела совершено убедительно. Да и спина моя болела именно в том месте, куда она меня ущипнула, прячась за моё ещё крепкое тело. А может, всё-таки, наши сны и не сны вовсе? Может, мы попадаем в наши параллели с нами же и проживаем там нужные нам моменты жизни, которые мы не можем пережить в этом мире?
     Коротко обсказав жене свои видения, я поинтересовался у неё, не знает ли случайно она значение всего этого ночного нагромождения. Но милая моя, ещё не проснувшись, была занята приготовлением завтрака и, как всегда, отмахнулась от моего чудаковатого приставания.
     Перекусив на скорую руку полезной кашицей и запив эту размазню молоком, мы, быстро собравшись и прихватив с собой баулы с нашими одеяниями и необходимыми для полноты зрелища причиндалами, выбежали на улицу к уже ждущему нас такси. Прошедший утренний дождь щедро раздавал прохожим хорошее настроение и долгожданную прохладу. Закинув наш груз в багажник машины, мы погрузились в наполненный утренней эстрадой салон старенькой побитой иномарки. По радио всю дорогу звучал рэп, от которого водитель бросал голову вперёд до самого руля и затем отбрасывал её обратно, ударяя с силой в подголовник. Иной раз мы даже опасались за здоровье нашего рулевого. Так он вёз нас всю дорогу, накачиваясь энергией попсового хип-хопа обкуренных ямайцев. Хорошо, что нам ехать было недолго, и мы не имели чести обозревать весь этот концерт в полной его мере. Расплатившись и подхватив свои вещички, мы поторопились к сборному пункту, дабы времени у нас до начала праздничного действия оставалось всё меньше.

     Тут, как-то недавно я совершенно случайно нарвался на программу «Играй, гармонь» по телевизору. Шла передача из Санкт-Петербурга. Ребята, доложу я вам, есть ещё у нас в стране музыканты! Есть! Есть честная музыка! И есть ещё артисты-исполнители. Настоящие! От юношеских лет до почтительных. А с ними ещё и авторы со своими словами и музыками. Как гуляла песня по душе и по ночным каналам!.. Как пела душа вместе с хором музыки от народа. Белые ночи в Питере – это особая песня! А тут ещё и с нотами, да под гармонь, от мехов которой внутри что-то разворачивалось и клокотало от смысла сыгранного ею. Как же человеку нужны такие маленькие отдушины, чтобы хоть иногда наступала гармония! И умиротворение. Душа должна регулярно гулять и дышать, смеяться, а иногда и потихоньку всплакнуть. Прыгать и взлетать под небеса! И вздыхать, умиляясь. Если душой не заниматься, то она будет хиреть. Потом киснуть, мутнеть и черстветь. Затем она заржавеет и почернеет. И, скорее всего, умрёт. А этого никак нельзя допускать! Душа должна жить! А с душой в ладу должны жить и все мы!

     Вовремя прибыв на место сбора, мы успели переодеться и, получив ценные указания от четы генерал-губернатора, начали обсуждать свои дальнейшие действия согласно утверждённому сценарию. Это были прелестные люди. Их в народе ещё называют солнечными, чьи действительно лучезарные улыбки светились постоянно, и казалось, что их в жизни ничего не беспокоит. Беспокоит. Ещё как беспокоит.

     Раньше милосердные врачи в роддомах уговаривали родителей таких новорождённых детей оставлять их в больницах. Те родители, кто соглашались, обрекали своих родных на забвение или медицинские опыты. Забравшие же странных ребят домой гуляли их только по ночам, чтобы не оскорбить благочинных соседей их присутствием. Таких детей не водили в садики, так как мамаши остальных детей пенно истерили по поводу контактов своих чад с этими ребятами. Очень редко их брали в школу. А тех, кому посчастливилось учиться, постоянно преследовали насмешки и издёвки. Они в основной массе своей отгораживаются от остальных людей. Те же, кто пробивался в жизни сквозь стену отторжения,  добивались  среди   нас  некоторых  успехов. И своего маленького житейского счастья. Их не часто встретишь на улице. Родители прячут их от посторонних глаз, да и наше общество к ним относится пренебрежительно. И предосудительно. И никто даже не догадывается, сколько сил и средств тратят их родственники, чтобы поднять своих обделённых детей на ноги. И никому даже невдомёк, сколько бессонных ночей провели их близкие в переживаниях, сколько пар обуви посбивали, чтобы найти те или иные лекарства, которых и в продаже даже нет.
     Когда мы лежим на диване, глядя слезливые передачи про тяжёлую жизнь людей с ограниченными возможностями, мы с готовностью хватаемся за телефоны, чтобы отправить пару сообщений с денежным содержанием в помощь страдающим людям. Но если мы, блуждая по городу в поисках своего счастья, бывает, завидим калеку или инвалида, мы сразу же опускаем глаза до земли, и начинаем судорожно искать «что-то навсегда утерянное». И упорно делаем вид, будто ничего отличного от себя не замечаем. Стыдно нам, если вдруг придётся помочь человеку: руку где-то подать, поддержать,  если  придётся,  коляску  подвезти.  А вдруг кто увидит! А если он попросит нас ещё чего-нибудь! А мы же все занятые. Нам до других дела нет никакого. Мы же на работу торопимся. Деньжищ себе заработать, чтобы жилось нам всласть. Чтобы не обращать внимания на кого-то там, в коляске, кто мешает нам жить. Или даже думаешь о том, что если ты ему поможешь физически, то на тебя перейдут его невзгоды и болезни. Мол, его возможный сглаз перейдёт на тебя. Вот такая наша трусоватая брезгливая сущность. Мы все хотим жить в богатстве и достатке. Здоровыми и невредимыми. Существовать в маленьком домике за закрытой дверцей. И чтобы пренепременно этот домик был где-нибудь на отшибе. Чтобы никто и никогда, не дай Бог, не потревожил наше безмятежное существование.
     А ведь они тоже хотят жить! Пусть не так, как мы все. Просто жить. И помогать обществу. А по-простому – нам с вами. Может быть, они даже и не виноваты, что они такие. И они из всех сил стараются быть лучше! А мы?..

     Это были два маленьких непропорциональных телом светлых человека, переодетых в костюмы той, прошедшей эпохи. Они выглядели очень убедительно, как герои, сошедшие со страниц какого-нибудь зачитанного сказочного произведения. Только люди в этих костюмах достигли в нашей жизни всего сами, но, конечно, благодаря слезам и бессонным ночам их обыкновенных родителей. Они оба работают в местном краеведческом музее, где встретились и понравились друг другу, и теперь вместе вот уже два года ведут кружок краеведения. Поначалу этот кружок мало кто посещал. Ходили дети из находящейся рядом школы, их водили туда учителя на уроках истории родного края. Но слухами земля полнится, и потом стали приходить родители этих малышей, затем те стали приводить своих друзей. А к довершению и вовсе ограничили запись в прославившийся, совершенно не интересный и банальный с первого взгляда клуб по интересам.
     И вот эти два человечка стали проводить мероприятия, на которые начали приезжать жители со всего города. А может, даже и городские гости. И в этот раз была очередная костюмированная реконструкция с погружением в действительность.
     Чинно распрощавшись с дамами и господами, наша группа вышла в экскурс первой. Я шёл вниз от центра по одной из пешеходных улиц, любуясь новой отделкой старых купеческих домов, фасады которым отремонтировали к юбилею города.

     Совсем недавно запросилась моя любовь по грибы. На прогулку. На выгул. Погода была хорошая: недавно пролил приличный дождь и обещал грибов. Грибные места были далеко от города, поэтому пришлось заехать на заправку, чтобы накормить нашего железного друга семьи.
     Мода на заграничные столовки быстрого питания уже наконец-то закончилась. Но началось новое веяние. Народ стал питаться на заправках. Причём массово. Это мы на себе прочувствовали. Очередь на оплату была, как в советские времена за дефицитом. Приезжают семьями. И в дополнение к голодным взрослым среди промасленных дальнобойщиков под ногами постоянно крутятся капризные и визжащие дети, создавая атмосферу новогоднего утренника. Придумали продавать вместе с бензином те же самые сосиски в булках и котлеты – молодцы! Научились продавать вместе с едой и раздельно кофе в разных видах  – отлично! Но вместе со всеми этими вкусностями забыли поставить дополнительного продавца с кассой и разделить очереди. Поэтому приходится за двадцатью литрами высокооктанового или не очень горючего выстаивать огромную очередь и выслушивать перебранки между наглецами, пытающимися пролезть вперёд всех детей, таскающих без спроса сладости с нижних полок. Современный бизнес! Недоразвитый. Сэкономили на вакансии, но получили недовольство масс. Но сытый голодного не разумеет. Стоим, ждём-с…
     Пока мы ехали, нам вспоминались белые грибы, которые можно засушить и зимой положить в благоухающий суп. Эти мясистые создания нам попадаются довольно редко: наверное, настоящие грибники собирают их всегда до нас. Но если уж попадаются, то у нас это считается верхом грибного мастерства! Вспоминались маслята и моховики, которые хороши бывают всю зиму из закрученных банок в замаринованном виде. Маринад я делаю сам. Давным-давно на одном из новогодних корпоративов на работе супруга моего коллеги дала мне очень удачный рецепт, которым я пользуюсь до нынешних времён. Там всего в меру: и уксуса, и гвоздички, и сахарку. Без лавра тоже не обходится. Вместе с маринованными грибочками всегда у нас бывает отварная картошка обыкновенная. А вот с зажаренной на сливочном масле всеми нами любимой картошечкой всегда с аппетитом шли жареные подосиновики и подберёзовики с добавлением лучка и пары ложек белоснежной сметаны. Хотя такая грибница хороша и без дополнительного наполнения углеводами и крахмалом.
     И пока мы взаимно обменивались аппетитными соблазнами, дорога привела нас к лесу. Проехав по просёлку пару километров вглубь до нашего места, ужас возмущения охватил нас обоих. Грибов не было. Вместо них росли кучи мусорных отходов. Повсеместно! Там были огромные горы мусора, включая строительные отходы. Тут явно было рухнувшее невесть откуда взявшееся капитальное здание, содержавшее в себе «ночной клуб», так как эти огромные кучи окружали кучи поменьше и совсем небольшие мелкие кучи отходов жизнедеятельности частного характера. Всё это образовалось после культурного отдыха городских туристов и включало в себя различного вида ёмкости из-под алкоголя и закусок, и кучки биологических, непосредственно человеческих, отходов, аккуратно разложенные под каждым кустом и возле каждой тропинки, облепленные мухами и стыдливо прикрытые скомканными бумажками различного калибра и содержания. На каждом шагу, как на поле боя, валялись разномастные резинотехнические защитные изделия интимного предназначения. Естественно, уже побывавшие в употреблении. Вот это у кого-то любовь! Среди мусора на минных полях! То ли здесь устраивались массовые оргии выпускников, встречающих рассвет и своё взросление, то ли уже каким-то молодожёнам просто спать негде. Какая извращённая романтика! Целые поляны просто выстланы  этими изделиями, складываясь в этакий сплошной синтетический пёстрый палас, защищающий натуральное травяное покрытие неизвестно от чего. Развалы этих любовных комплектующих вперемежку с пластиковыми бутылками расстилаются вширь, доходя аж до крутояра, откуда вся эта гадость дождями и паводками смывается в реку. Интересно, а рыбы с этим всем что делают? Может, поэтому у нас рыбной продукции меньше стало. Создавалось впечатление, что огромная толпа людей выпивала здесь разом различными магазинными сухими пайками. Потом все они неоднократно познавали друг друга, отчего всех их, очевидно, пронесло. Затем, наверное, просигналила воздушная тревога, и всех унесло восвояси, бросив заминированными полянки.
     И здесь не то, чтобы собирать грибы, выходить из машины было противно. Да и опасно – того и гляди, напорешься на одну из умело расставленных мин-ловушек. Ну нагадил ты где-то – ну убери за собой! Наведи порядок! Сделай чище не только у себя дома, но и вокруг него! Сделай мир лучше! Хотя бы таким, каким он был до тебя, если уж не можешь его улучшить, и оставить его красивым после   своего   пребывания.   Для   себя   же.  Для  других. И немножко для детей своих…
     А ведь раньше от людей мусора не образовывалось. Когда жили в деревнях, то отходы от пищи шли на корм животным. То, что оставалось от животных, шло в землю на поля и огороды. Урожаи с земли опять шли в пищу человеку  и  животным.  Круговорот  биомассы в природе. В школе проходили. И не было никакой пластиковой тары и железобетонных конструкций. Всё было естественное и натуральное. Все остатки сгнивали для пользы дела. Транспорт не душил тебя газами каждый день. Вот едешь ты, к примеру, на телеге на сенокос или по каким другим надобностям,  утёрся от лошадиного выхлопа рукавом, стёр веснушки с лица – и дальше едешь. Красота!
     А сейчас что! Землю вглубь всю ископали. Внутренности из земли беспрестанно вытаскивают. Реки все поперегородили плотинами и запрудами. Дорог как попало понастроили. По этим дорогам машины теперь снуют туда-сюда, туда-сюда. Ракетами дырок в небе понаделали. Самолёты в небе теперь снуют, как машины по земле, воздух жгут зазря. Заводов понастроили, которые, вредя, остатки неба коптят, реки и моря отравой заливают. Рыбу уже всю сгубили. Леса все повырубили, а оставшееся пожгли бесцельно. Вот и из мусора горы рукотворные сооружают. А особо ушлые на этих мусорных кучах зимой горнолыжные курорты строят. Единственное полезное мероприятие придумали для отъёма денег у нашего и без того небогатого населения. Наш Куршавель! Додумались в продуктах гены менять. Да вы кто такие, чтобы в Природу лезть? Изотопы они делят между собой на атомных станциях! Коллайдеры они запускают! И большие, и малые. Да кто вы такие? Вы же гадите под себя без промаху! Ан, нет – они умными себя считают! Цивилизованными! Да от таких цивилизаций Природа в два счёта освободится. На раз-два! Вулканы засыпят землю, потоп своей волной весь пепел разровняет, а ледник всё это дело довершит. Скуёт останки крепко-накрепко.  Замаринует  до лучших, как говорится, времён. И останутся в норках пауки и тараканы. И будут они  по  этому  льду  на  коньках  кататься  и  радоваться.  Бесплатно. С такой жизнью и войны не надо никакой. Сами себя убьём! А ведь всё это безумство из-за денег! Из-за простых банальных денег. Цивилизация невежд. Развитие прогресса должно идти на улучшение жизни. Улучшение! А не на всеобщее самоубийство. Землица наша маленькая уже подогревается. Скоро она совсем раскалится, как сковорода, и будем все мы на этой жаровне плясать под дудку каких-нибудь копытных созданий. Вас из рая изгнали только за то, что не могли там вести себя прилично. Всё на чужое зарились! Ну а здесь уж вы расходились без присмотра! Вообще оторвались! Вас же направили сюда на перевоспитание. Вам всё-таки, как родственникам, предоставили хоть и общежитие, но пятизвёздочное! Со всеми удобствами. Ultra all inclusive! Да ещё с плюсом! А что вы делаете?  Кто  вам  право  давал?  Кто вам позволял всё это творить? Не внемлете вы нравоучениям. А сами других поучаете. Как же так?.. Каяться вам надобно! Каяться и не грешить больше никогда! Или вы хотите оставить на земле золотой миллиард? Чтоб все остальные вам подштанники обстирывали?  Или  просто  всё  уничтожить?  Всё живое! И нас в том числе! Уничтожить нас из-за своей исключительности? Не ваше право решать! Мы будем сопротивляться! Хотите жить сами, дайте жить и другим! Жить, а не выживать!
     Этой нерадостной картиной мы делились между собой, когда уже ехали обратно, удручённые увиденным. Но ведь существуют же страны, где ландшафты оберегают. Мусор, например, там не копят. Жгут его в специальных печках, теплом от которых ещё и отапливаются. А то, что осталось от сгорания, пускают на строительство шикарных дорог. Забесплатно! А мы всё асфальт в снег да в воду кладём.   Не   умеем,   наверное,   лучше.   Или   не  хотим. А зачем?
     Тут недавно я встречался с моим хорошим товарищем, отработавшим на Крайнем Севере по оргнабору лет тридцать и приезжавшим к нам погостить, а заодно поддержать свою красавицу дочку  при  поступлении  в  институт  на  какую-то  очень востребованную      завтра      специальность      по       информатике.  С математикой она дружила лучше, чем с подругами. Так вот, поведал он мне, что на полярном круге стали всё чаще оттаивать давным-давно погибшие организмы во главе с мамонтами. Из-за наступающего потепления растопили вечную мерзлоту. Но ведь она же вечная! Довели природу до того, что уже вечное рушится! В данном случае тает. Ну, про мамонтов мы в школе учили. А кто-то знает доподлинно, что там тогда водилось, плодилось и размножалось? Думаю – нет. А вот я, согласно моей профессии врача, могу только догадываться. Особенно    о    различных   микроскопических   козявках. И сколько таких организмов различных размеров хранится и таится в толщах Вечного льда на обоих полюсах! Это ещё ладно, если оттают мамонты. А если оттает то, что их убило! И всё это начнёт оживать массово? А если это попадёт в нашу среду? А мы не готовы к этому, неведомому! Будем заново изобретать прививки? Или не успеем? Уж лучше вообще об этом не думать, а стараться не допускать таких глобальных коллапсов! 
     С тех стран, что справились с мусорным коллапсом и иными отходами, конечно же, можно брать пример. Но только в этом. Потому как, если приглядеться и рассмотреть их жизнь поглубже и в полном цвете, половой вопрос у них хромает. Прямо срам, да и только. Полнейший разврат. Наглый и бессовестный. Всё у них через запасные ходы. Раньше-то я думал, что это у нас так, а    тут    оказывается    –    у    них.   В    прямом    смысле. У цивилизованных. Нет, даже и не хочу всё это сравнивать. Бр-р-р-р! Сейчас запутаюсь, что у кого и как. Бог всех разберёт.
     Короче: грибов – нет!

     А здесь всё культурненько так, чистенько.
     Солнце с присущей ему щедростью заливало улицу своей яркой прозрачностью. Играючи с освежающим ветерком, волны летнего блеска гуляли по безукоризненно начищенным прилежными хозяйками до безумной невидимости оконным стёклам и, весело отражаясь в них, ударялись об асфальт, растекаясь под ногами новыми потоками света. За мной, несколько отставая, шла наряженная моя жена в компании с такими же разодетыми, согласно установленным правилам проведения сегодняшнего карнавала, дамами. Это были её подруги, они же коллеги по школе, вместе отмечающие сегодня первый отпускной день. В их нарядах я знал только два знакомых мне слова: рюшечки и кружавчики. Названия остальных предметов их туалетов были мне неведомы либо хорошо закамуфлированы. И их было много, этих предметов. Среди этих осчастливленных отсутствием школьных занятий граций моя была самая грациозная. Она заметно выигрывала в весе у своих коллег. Талия была только у неё, причём в нужном месте, хотя все остальные аппетитно сдобные части её тела мне тоже нравились абсолютно и безоговорочно. Она не была приверженкой диетических марафонов, хотя фигуру содержала в порядке постоянно. Как это ей удавалось, она не открывала никому, даже своим близким подругам, коих у неё было две или три.
     Меня же в это не посвящала тем более. Но постоянное чередование мяса, булочек и разгрузочных дней на огурцах с кефиром придавало её организму всё ещё упругость до сей поры.
Меня, одетого моей женой Нюсей в форму коллежского советника, обогнала низенькая старушка в каком-то старинном пыльном наряде. Как из фильма про революцию. Как и было положено её роли, она была с дорожным посохом и в таком же грязном, как и всё её одеяние, платке на голове. Было очень символично – старые дома и такая же старая старушенция. Обогнала она меня и юркнула в арку двора ближайшего дома, сквозь  пыльные стёкла подвальных окон которого, затянутых изнутри паутинами и пожелтевшими газетами, просачивались звуки кабацкой скрипки.
     Дом на вид был снаружи ещё довольно добротным. Крепким. «Старушка, наверное, здесь с рождения живёт», – подумал я, и заглянул в калитку старинных ворот, не увидев там никого. Я обернулся, чтобы предупредить своих, сопровождавших меня дам об изменении мною маршрута, но обнаружил совершенное безразличие моими движениями. Мои женщины, плавно передвигаясь по свежему асфальту и оставляя в нём слабые следы от своих каблучков, чирикали о чём-то своём под ажурными белыми зонтиками, игриво покручиваемыми для эстетства такими же летними белыми ажурными перчатками. Диалоги заинтересованно и беспрестанно переливались из сосуда в сосуд. У них был свой мир.
     Перешагнув через подворотню, я попал в историю, контрастирующую с реальными событиями двадцать первого   века,   протекающими   здесь   же,   за   воротами. С небольшого пригорка помои стекали с выгребную яму дощатого туалета. Сквозь развешенное через весь двор застиранное бельё слышался бытовой мат, скорее всего, выпивающих местных жителей. Возможно, это были зашедшие сюда в туалет случайные прохожие, отмечающие праздник, организованный управлением культуры местной администрации. Из земли вылезали забитые уже прогнившими досками окна. Через разбитые хулиганьём стёкла окон основного этажа виднелось небо, просвечивающееся сюда через разобранную крышу и полностью отсутствующий потолок. Наверное, их растащили за собственной надобностью оставшиеся жители других квартир.
     Это как же местные власти готовились ко Дню города! Фасады замазали новой краской, а сами дома как стояли разрушенными, так и стоят. И это – центр города! Раздали народу розовые очки и думают, что достаточно! Да уж!..
     Примятая дворовая трава, указывающая на тропинку под ней, вела не к входу в дом, а к ржавому металлическому ящику для газовых баллонов, расположенному в незаметном углу двора, куда раньше при отсутствии полной газификации соответствующие службы ставили завезённые баллоны с газом для общего использования жильцами всего дома. За приоткрытой дверцей этого шкафа с остатками облупившейся голубой краски я, влекомый внутренними исследованиями, обнаружил относительно целую крепкую дверь без замка и ручки. Будто бы стенной проём был заставлен деревянным щитом. Газового оборудования не было. Наверное, приватизировали нуждающиеся в девяностые. Над дверью торчали только два растрескавшихся резиновых патрубка, а из-за закрытой двери доносился непонятный шум.
     Ради исследовательского интереса я толкнул наобум эту дверь ногой. Снизу послышалась уже знакомая скрипичная музыка. Я пригнулся и уже рукой с силой поднажал на дверь, разузнать, что ж там за развесёлая мишпуха  в развалившемся доме. Она туго, но приоткрылась, и на меня дыхнул смрад подвала с тошнотворным запахом прокисших щей и пьяного гомона. Вся эта адская смесь, ударившая мне в нос мощной своей порцией, вызвала непроизвольный внезапный приступ рвотного рефлекса. Но приобретённые ещё в институте навыки работы с покойниками позволили мне быстро справиться с этим недугом. Я с трудом, согнувшись в три погибели, и с волнением просочился внутрь и присел на пороге, придерживая дверь, поскольку после яркого солнца глаза ещё не могли ничего здесь разглядеть.
     Это было полуподвальное помещение, к которому я уже успел принюхаться, и этот кислый запах уже не вызывал у меня отторжения. Это были натурально выстроенные декорации не то к фильму, не то к проводимому нынче празднику. Под грязным потолком от бесконечных протечек висела пара тусклых светильников, с трудом освещавших пусть небольшое, но грамотно выстроенное помещение, полы которого не мылись, вероятно, очень давно. По периметру комнаты были расставлены пять застеленных газетами столов, за которыми сидели чёрные люди. Все они были давно пропитые, и их беззубые рты то скалились во всю свою ширь, то изрыгали кучу матерных выражений, принимая в себя мутную жидкость из гранёных стаканов. На столах у них валялась без посуды какая-то нехитрая снедь. В углу у второй двери за буфетной стойкой прикорнул купчик с прямым набриолиненным пробором на голове. Рядом за дверным проёмом, прикрытым бархатными портьерами красного цвета и золотой бахромой, кто-то распекал собеседника за плохую работу. Отъевшиеся на кислых щах и прогорклом прошлогоднем сале жирные мухи лениво бились в газеты, прикрывавшие окна. Все честно играли свои роли, и было видно, так в них вжились, что уже и не ждали появления оценочной комиссии от организаторов проведения праздничных мероприятий. Все уже коллективно отмечали только недавно начавшийся праздник. Напротив купчика сидел музыкант и отрешённо грустил на своей скрипке.
     И тут вдруг меня кто-то похлопал по плечу. Сердце от неожиданности ёкнуло, и только я успел оглянуться, как услышал противный писклявый голосок.
     – А ну-ка, милок, пропусти-ка меня, – это была та самая старушенция, обогнавшая меня на улице и которую я потерял из виду, войдя во двор. Пытаясь отодвинуть меня своим посохом, она крайне настойчиво, невзирая на свой возраст, стала протискиваться, словно в автобусе в час пик, к выходу, будто бы увидела вдруг снаружи бесплатную раздачу чего-то совершенно бесполезного. Вроде бы маленькая натура, но, с кряхтением втискиваясь между мной и дверным косяком и причиняя массу беспокойств, она хотела, наверное, выскочить в помещение, как пробка из шампанского, такой у неё был накал. Но это у неё не получалось, и я от уважения к старости и одновременно к женщинам в целом встал и любезно пропустил её внутрь.
     Новое действующее лицо, проходя, не оглядываясь, мимо одного из ближайших столов, беззлобно огрела, цепко держащимся в скрюченных пальцах старческой руки узелком, который она тащила с собой ещё с улицы. Не задерживаясь ни на мгновение, она им крикнула, по;ходя, тем же противным голоском: «Опять вы здесь расселись, шалопаи! Лучше бы делом занялись!» – и просквозила к выходу у буфета. Скрипнувшая дверь скрыла за собой старушку, вышедшую на шумную улицу. Обиженные же двое чуть было приподнялись, обнялись, поцеловались, сплюнули и тут же рухнули обратно, наливая себе мутную жижу из графина и мыча непонятные слова, упёршись друг в друга сальными лбами.
     Будучи в прошлом военным, хоть и медиком, я понимал немного в топографии. Судя по расположению дома, я тут вдруг осознал, что там, куда вышла бабка, не может быть улицы. Там должны быть дворы. Значит, там продолжение   декораций!   Это  кто  ж  так  расщедрился? С этим риторическим вопросом самому себе я проследовал мимо пьющих вслед за бабулькой. Один из них протянул было ко мне руку, но, обессилев от объёма возлияний, махнул ею на меня и бросил её безвольно на стол ближе к стакану, не получив от меня никакого ответа. Старый еврей, у которого что-то не получилось в жизни, и он попал в этот бедный шалман, проводил меня скрипкой про паровоз, который должен был приехать к нам почему-то ранним утром, около восьми.
     Открыв дверь и снова запустив внутрь глоток яркого солнца, я, прищурившись, сошёл с единственной ступеньки каменного крыльца. Воздух был жарок и тягуч, как в ожидании грозы, хотя с утра осадков не ожидалось. Мимо меня по брусчатой мостовой прогромыхала пролётка, покачивая своими боками на неровностях дороги, везя в своём чреве двух особ женского пола. Оглянувшись сквозь поднявшуюся пыль на дверь, которая только что выпустила меня, я порадовался странному названию заведения. Большие объёмные золотом буквы на стене здания гласили, что это не что иное, как «Трактиръ Савой». Ни больше и ни меньше. Вдоль всей улицы все первые этажи пристроившихся друг к другу разномастных зданий пестрели громкими названиями.
     Совсем рядом стояла тумба с наклеенной на неё рекламной информацией разного рода вперемешку с объявлениями о бесплатной раздаче только вчера появившихся на свет котят от сибирской кошки. Поверх всей этой бытовухи красовался недавно размещённый яркий плакат. Такой новомодный акцент на срочность и важность проводимого события. Красный цвет плаката анонсировал всей достопочтенной публике, обратившей на него внимание, о ненадолго заехавшем в город на гастроли иноземном цирке, который показывал удивительных людей, где среди прочих артистов демонстрировалась бородатая женщина в придачу к мужчине с женскими грудями.
     Зеваки, хихикая, обсуждали сей невиданный казус, и собирались пойти на демонстрацию сего дива, несмотря ни на что. Удивиться и посмеяться.
     «Педастера Ад астра» . Я невольно произнёс эту фразу и сам ей удивился. Удивился по наитию подмеченной сути. Как по Фрейду оговорка. Но ведь именно эти и являются звёздами Бездны. Рекламной акцией оттуда.

     Если раньше людей зазывали только посмотреть на это заморское непотребное диво чудное, завезённое к нам на потеху, то теперь этот стыд и позор у нас повсеместно. И нас заставляют в этом сраме участвовать непосредственно.
     Женщины превращают себя в мужиков, а мужики, наоборот, делают из себя потребительских женщин. И, не стесняясь, этим с успехом пользуются. И выставляют это напоказ, устраивая показательные выступления, собираясь целыми группами в шествия по тёплым улицам различных городов. У нас при советской власти за это постыдство сажали на совершенно определённый срок. А совсем раньше, когда ещё все устои были Истинными и с этим никто даже и не спорил, за это даже на кол сажали. Может, они от этого какое-то изысканное наслаждение получали. Не знаю… А теперь – нате-подайте! Все эти помои льются со сцен и экранов. Если раньше через постель в театры и кино протаскивали только актрисок и артисточек, то теперь, совершенно не стесняясь, через все интимные места тащат и мужиков. Этих слабых, обидчивых и застенчивых «мальчиков». Может, вы мне скажете, что, мол, это бедные люди, что это ошибка природы. Да нет же! Если Бог кого и «наградил» таким заболеванием головы за прегрешения какие, то эти ущемлённые люди не выставляют свои подарки напоказ. Они-то как раз стесняются этого по-настоящему. И ведь они совсем не сызмальства мучаются этим наказанием. Они ж совсем нормальными рождаются. Как всё. А вот потом, с приходом понимания или непонимания себя самого изнутри, начинают страдать сквозь пробы и ошибки. Не проявляя никак себя внешне.
     И тут у них появляется дилемма. Или болтаться в среднем слое пирога жизни, или тебя вынудят приобщиться к их высшему обществу. И тогда - милости просим! Все дороги, контролируемые ими, открыты! Добро пожаловать в бордель мир предержащих! Добро пожаловать в бомонд, так сказать!..
     Ещё надумали жениться они меж собой. Вроде бы мужики   с   немужиками   и   внешне   девки   с  недевками. И непременно им это надо, чтоб официально. Чтоб все видели. Реклама сладких страстей. Вдруг, ни с того, ни с сего, оказывается, они все были рождены людьми иного пола! И все эти бесцельно прожитые годы буквально страдали от этого своего раздвоения личности. И – понеслась! А как же одному или одной! Просто необходимо и друзей с подругами завлечь под своё влияние. Это чтобы себе не так обидно было. И вот уже перед ними зажигается яркий свет. Высший свет. Гламур! Глянец! И как без него! И они уже приобщены к звёздности! Потом притрутся они друг к дружке, очнутся от галлюциногенной эйфории и думают, что им нужно уже жить нормальными. Ан нет! Все уже знают, что они ненормальные.
     А есть ещё иные закрытые учреждения разных направлений необходимостей. По всему свету. И там тоже пребывают люди. И они тоже хотят. Жить. А где в этих заведениях найти любовь нормального, противоположного пола? Вот, то-то и оно! Кто-то стоически перемогает эту потребность. А у кого фантазии через край и вожжелание сшибает крышку, тот уже начинает присматривать себе утеху из себе подобных. Кого-то и за провинности к этому принуждают или дарят на день рождения от безнаказанности. Впрочем, в пустую башку можно напихать всего, чего угодно…
     И вот уже они, закостенелые в этом деле, начинают строить вокруг себя свои миры, отмщая всем и вся за свои обиды. А тут глядишь, и высший свет свои щупальца распускает. И вот они встречаются, нуждающиеся друг в дружке, и с умноженной силой начинают строить своё совместное проживание, возносясь за всё былое над обычными людишками.
     Вот так и живут дальше, рекламируя своё превосходство. И детишек несмышлёных туда к себе тащат. В качестве игрушек. Чтобы вкладывать в невинные умы малолетним эту развращённость от настоящих «мастеров» и «мэтров» и выдавать её за норму жизни. Мерзость и кошмар! Разбредается и набирает популярность этакий новый Содом, завлекая разноцветными блёстками и яркой мишурой. Просачивается в молодые неокрепшие, всё подряд с жадностью впитывающие умишки. И доводят до них новые правила, мол, чем глубже ты ненормальный, тем больше у тебя шансов взлететь вверх по карьерной лестнице в любой сфере деятельности. Кроме, я думаю, только шахтёров, сталеваров и нескольких каких других суровых профессий. А неуёмное желание мгновенного получения неведомой доселе кучки денег, завидно большей, чем у других, без особого труда, именно какого-нибудь производительного труда, перебарывает без остатка всё: стыд, честь, совесть. Это постоянно точащее мозг желание затуманивает разум, отодвигая его брезгливо в сторону и развращая хлипкую сопливую душонку.
     Удивительно ещё и то, что родители сами идут на поводу своих «сокровищ». Потворствуют им в этом по непонятным для всех причинам. Наверное, из-за собственной расхлябанности и отсутствия собственного воспитания. И образования. Ни светского, ни духовного. Прогуляли они где-то свои уроки, и теперь у них незачёт. От этого взрослые стыдятся перечить своим чадам. Не умеют вступать со своими отпрысками в диалог и отстаивать необходимость того или иного жизненного момента, так как от скудости своего сознания и боязни «грамотности», обученных улицей своих детей, не умеют противостоять им. А зачем? Им, взрослым, и так живётся спокойно. И не хотят, чтобы их беспокоили. Чтобы не тратить   свои   трепетные   нервы  на  общение  с  детьми. А дети, ну, что дети, они сами вырастут, и сами во всём разберутся, считают они. Тем самым родители упускают единственные моменты наставления своих чад на путь истинный, бросая их в пучину  борьбы добра со злом. Выплывут, мол, сами – они же грамотные. Только забыли они, что плавать их не научили. И вот барахтаются их отпрыски в бушующей стихии и не знают, в какую сторону плыть.
     И эта зараза вплетается в наше общество, обретая всё новых и новых адептов, сметая всё праведное со своего пути и замещая ранее принятые предками нормы жизни и моральные устои, уничтожая корни всех предыдущих поколений, выдавая себя за современную нормальность и бессовестно выставляясь на всеобщее обозрение. Такой очередной протест против всего. Или же специальный отбор. Аннигиляция общества. Ох, нельзя, чтоб это действо расползалось. А не то мы все исчезнем сами. По своей прихоти. А на наше место придут другие. И дай Бог, чтобы никогда не повторилось то, что уже раз было на месте Мёртвого моря.
     А они вместе со всеми идут в церкви. Ищут там Бога. И Он там есть! Он есть везде, и Он видит всех и знает обо всех. Они и думают, что, войдя в святой Дом и помолившись о прощении и любви Его, они уже с Богом! И думают, что Он уже принял их такими, какие они есть. Но ведь это не совсем так! Через мучения и страдания нужно отойти от этого состояния. Отбросить от себя эту гадость, чтобы всё это противное нормальному не росло и не захватывало бы и без того заблудшие души. Ведь по сути – это всё приобретённое через греховность жизненную. От грешных мыслей. И безделья. Это их сознательный выбор. Создатель не мог ошибиться. Одни говорят, мол, это ошибка Природы. Мол, раз животным позволено, то и нам сгодится. Но мы ведь не животные. Не скотина какая безмозглая. Мы же всё-таки творения разумные. Так и надо в отношениях разум свой в работу пускать. Чего он там без дела киснет или задвинут в самый дальний угол. Поэтому, если и науськали кого путями разными и способами к этому блудству, то и надо через Веру и мольбу уходить от этого. Опять же: через истинно честное покаяние очиститься от этой своей скверны, от неправедного. Не сотворённого Им. Стать такими, какими планировалось. Возвратиться необходимо к праведной жизни.  К  богоугодной.  И  в светлой радости жить дальше, как  предписывалось. И только тогда найдут они Бога! В себе найдут. И только тогда будет им покровительство. И только тогда можно будет сказать, что Он полюбил их. И это для всех: и для тех, кто травму головы получил, и для тех, кто по своей собственной воле или по стороннему принуждению решил приобщить себя к радужным демонстрациям и греховным парадам.

     Решив позвать за собой для просмотра этих заморских диковин сопровождающих меня дам, я достал свой телефон и набрал номер жены. Связи не было. Квадратики рядом с антенной на мониторе моего смартфона отсутствовали полностью. В связи с этим, чтобы не возвращаться, я решил дальнейшую инспекцию проводить в одиночку.
     Я шёл по старой улице и с удовольствием, как школьник, читал вывески на заведениях с любовью и выдумкой сооружённых исполнителями праздника. Грандиозно выстроенные декорации поражали меня своим масштабом и натуральностью. «Мануфактура Бреймана».  «Поставщикъ   Двора   Его   Императорскаго  Величества  Г. Ландрин».  «Коньякъ  Шустова».  «Фото    на    память от    Ольги  П.»   «Магазинъ      шорных    товаров    купца  А. Г. Пантелеева». Всё сверкало заботой и уходом, хотя и было ощущение некоторой поношенности и затёртости.
     Народ бродил по улице разный. Праздношатающиеся дамы под зонтиками, широко зевая, выгуливали своих собачек. Проходя мимо них, мужчины игриво здоровались, приподнимая свои шляпы и заглядывая дамам в глаза, разыскивая в них ответную улыбку. Кто-то, не зыркая по сторонам, целенаправленно торопился по делам.
     Из парадного подъезда двухэтажного особняка, украшенного вензелем на щите, мне под ноги выкатился юродивый мужичок, увешанный   тяжеленными   веригами,   не   дававшими  ему  выпрямиться в   полный   рост,  отчего   он  походил  на  каторжанина,  закованного в кандалы. Был он грязный и иссохший, облачённый в дряхлые лохмотья, прикрывающие наготу. Крючковатые руки его постоянно подхватывали волочащиеся по земле цепи и накидывали их на плечи. Но при любом движении тела цепи спадали оземь снова и, подхватывая их, он опять водружал их на худые плечи, откуда тяжёлый груз спадал снова и снова. Вся эта процедура повторялась постоянно, и создавалось впечатление, что он охаживал себя цепями по спине, причиняя самому себе боль. Вероятно, от воздействия на тело чугунного металла мужичок нёс всякую чушь.
     Подкатившись мне под ноги, он уселся на мостовую и, задрав голову, глядя мне в глаза, и грозя указательным крючком правой руки, просипел, словно оглашенный: «Ты здесь чужак! Ты сюда явился заменить другого, дабы спасти себя самого!»