Пять букв Альфа. Глава 4

Четвертая Альфа

      Я собираю последние силы, истощая всю оставшуюся энергию, чтобы не закричать. Пальцы, ладони, ступни — всё тело окоченело от холода. Тошнит, а мочевой пузырь, кажется, еще чуть-чуть и не выдержит. Мой собственный организм мне больше не подчиняется… Эта вонь, эти мерзкие твари, копошащиеся на полу склизкой массой, и нечеловеческие вопли, от которых час назад вибрировали деревянные стенки сарая.

      Я снова слышу шаги, стук копыт, а может, железные набойки на каблуках?.. Сейчас уже не имеет никакого значения. Существо с непропорционально удлиненными конечностями выпустило стальные когти… слабый щелчок у самого уха, ледяное прикосновение стали к и без того холодной шее. Я думаю, что оно для меня приготовило: быструю смерть или так же, как Влада…

   Внезапно снаружи раздается какой-то шум, похожий на визг шин при резком торможении (я один раз видел, как жигуль чуть не врезался в киоск «Союзпечать», тогда колеса также визжали). Медлить нельзя, пока он отвлекся, прижавшись лбом к стеклу и пытаясь разглядеть, что там, на улице, происходит. Сейчас или никогда!

      Обрезок стальной трубы резко ударяет в затылок, а потом яростный град ударов по голове, по спине, по костяшкам пальцев на руках, которыми он пытается от меня закрыться. Я в ярости, словно обезумевший, опять и опять в бешеном ритме опускаю трубу. Превозмогая боль в собственных обожженных пальцах, изо всех сил молочу этот мешок из плоти, заполненный до краев всякими органами, а ведь пять минут назад это было человеком, но я оказался хитрей и проворней… не испугался.

      Кровь льется по полу этого паршивого логова, еще немного — и всё будет кончено. Сначала я раскрошу ему череп, потом вырву сердце (он сам мне показывал, а я хорошо запомнил урок), потом отправлю его в вечность…

      Последний удар, и снова вижу рядом копыта, пожелтевшие на концах, широкие, как у лошадей в деревне у деда, но чересчур чёрные и острые. У лошадей таких не бывает. Копыта стучат от возбуждения, а радость их обладателя растет по мере приближения к окровавленному телу. Огромная жаркая пасть щелкает кривыми зубами, словно капкан. Я закрываю глаза и чуть не падаю в обморок, чувствуя влажное сопение и невыносимый смрад, исходящий от этого жуткого создания.

      — Ну что, Толик, ты молодец. — Тварь слишком большая, её рога с противным скрипом царапают деревянный потолок. — Всё сам сделал, теперь мы с тобой неразделимы.

      Мои крики тонут в ускоряющемся стуке копыт и чавканье адской пасти; против воли подхожу, и тощие передние ноги обнимают меня. Зло притягивает зло. Только теперь понимаю, что все должно было закончиться именно так.

***

      Правый высокий берег реки, застроенный типовыми многоэтажками, утопал в снегу. Когда-то он был очень красив: его силуэт украшали многочисленные церкви и двухэтажные дома дореволюционной застройки. Теперь этого не было: церкви разрушили, а немногие сохранившиеся здания старой постройки стояли ободранные и запущенные. Раньше получить квартиру в этом «соцгороде» считалось великой удачей: и жилплощадь отдельная, и до работы — двух заводов и фабрики — недалеко. По центру разбросано несколько небольших магазинчиков, а главный очаг интеллигентности и просвещения — Дом культуры железнодорожников, построенный после революции на месте складского помещения — доминировал своей архитектурой и сквером, засаженным березами и американскими кленами.

      Теперь же основная городская жизнь кипела на левом берегу, на расширении застройки которого сами же заводчане и настаивали. Пришлось вырубить немало сосновых лесов, но зато появился целый отряд панельных девятиэтажек, в одной из которых после развода в гордом одиночестве проживал Алексей Фёдоров. Основной достопримечательностью в городе на данный момент считалась площадь Революции, в центре которой горделиво возвышался новенький памятник Ленину, крашеный серебрянкой. И каждое утро, выходя курить на балкон, Алексей с высоты девятого этажа видел вдалеке серебристую лысину Вождя всех народов, на которую с удовольствием гадили голуби.

      Сегодня воскресенье, а значит, можно подольше поспать, но, по закону подлости, кто-то настойчиво трезвонил в дверной звонок. Фёдоров со злостью взглянул на будильник: девять утра, наверное, что-то случилось, раз Кречетов не вызвал по телефону, а послал за ним прямо домой. Неужели маньяк снова убил?! Как такое возможно? Ведь в том районе, который оказался на карте в самом центре звезды, круглосуточно дежурили несколько оперативников, даже был задействован личный состав милиции Н** кого отдела.

      А уж сколько проведено безрезультатных разведывательных опросов... однако все в соответствии с согласованным планом оперативной работы и следствия! Но как бы то ни было, а миссия по-прежнему казалась практически невыполнимой. Оперативники и сыскари захлебывались в бумажной работе. Так невозможно… Работать по двадцать часов в сутки на протяжении двух месяцев… А может?.. неужели поймали? Неужели этот кошмар закончится прямо сейчас?

      Не успев додумать эту мысль до конца, как был, в одних семейных трусах, Фёдоров рванул к двери. Пару драгоценных мгновений отнял замок, и вот он резко открыл дверь, совершенно наплевав на всевозможные меры предосторожности…

      — Здравствуйте. Прошу прощения за беспокойство в столь ранний час. Вы Алексей Фёдоров?

      На пороге стоял невысокий молодой — не старше тридцати-тридцати двух лет — человек в тяжелом, неудобном пальто и как-то виновато смотрел себе под ноги, нервно бренча чем-то в кармане.

      — Да, — осознавая всю никчёмность сложившейся ситуации, Фёдоров выругался про себя. — А вы, собственно, кто?

      — Отец Арсений из храма Рождества Пресвятой Богородицы, — он воровато обернулся и протянул руку. — Много времени я у вас не займу…

   Только сейчас растерявшийся Алексей заметил, что из-под пальто незнакомца торчит нечто, напоминающее длинное шерстяное платье. Ряса? Ах, да! Он же сказал, что из церкви. Значит, священник.

      — Ну, хорошо, — босые ноги, замерзшие на холодном полу, наконец-то вывели Алексея из ступора, и он, посторонившись, впустил странного гостя в дом. — Раздевайтесь и проходите, я сейчас.

***

      — Да вы поймите, что жить в городе среди толпы, автомобилей, шума и суеты, постоянно к чему-то стремиться, участвовать в бесконечном соперничестве за место под Солнцем, в борьбе за деньги, власть — всё это очень отвлекает разум, и мы больше не обращаем внимания на мир, в котором живём. И только те из нас, кто остался скрытым от суеты, знают, что этот мир удивителен и полон тайн. Пусть мы не обладаем магическим восприятием, лишены ясновидения, а между тем есть другой, невидимый мир, можно сказать, параллельный нашему.

      Сидя на диване Алексей слушал эту импровизированную лекцию от незваного гостя, нагло рассматривая выразительное лицо с остроконечной бородкой и всё еще красным от мороза кончиком курносого носа. Будучи профессионалом и имея за плечами солидный опыт работы с людьми, он прекрасно видел, что, несмотря на тщательные попытки скрыть волнение и беспокойство, они отлично читались даже в мельчайшей морщинке. Что особенно поражало в этом батюшке, так это его чёрные, как угли, глаза.

      «Наверное, такой взгляд бывает у фанатиков или средневековых инквизиторов, маниакально стремящихся к Богу, — думал Фёдоров, лениво помешивая сахар в чашке с зеленым чаем. — Вот бы счистить с него внешние наслоения, чтобы увидеть самую суть».

      — Арсений, а вы почему чай не пьете?

      — Отец Арсений, — в который раз невозмутимо поправив его, Арсений всё-таки протянул руку и взял сушку с маком. — Я знаю, что ваш брат только производит такое обманчивое впечатление. Да, он любитель покопаться в библиотеках, в пыльных историях, но на самом деле он думающий, живой, активный, испытывающий настоящую аллергию ко всякого рода несправедливостям…

      — Как давно вы его знаете, и где, собственно говоря, познакомились? — не давая опомниться, как можно жестче Алексей сразу же пошел в атаку. Он так стукнул кулаком по металлическому сервировочному столику, что в чашках подпрыгнули ложечки.

      Отец Арсений отреагировал так, будто прямо перед ним разорвалась водяная бомбочка. Прежде чем ответить, он почему-то опять опасливо огляделся по сторонам.

      — Послушайте, я три года назад принял священный сан. У меня есть свой приход. Я женат, у меня двое детей. — Алексею казалось, что даже голос у батюшки покраснел. — Я рассчитываю на вашу порядочность и деликатность… То, что я вам расскажу, должно остаться только между нами…

      — Отец Арсений, я так понимаю, что именно вы можете подтвердить ночные алиби моего брата? — лицо Фёдорова пылало от гнева, и он наградил гостя таким взглядом, от которого, несомненно, свернулось бы молоко. — Ведь так? Вы ведь за этим пришли? Андрей рассказал вам, что его могут арестовать в связи с делом маньяка, а то и вообще пришить ему все убийства? Днем он всегда на виду — алиби проверить несложно, а вот ночами, как он мне сказал, спал дома. Один.

      — Я бы не хотел придавать огласке подобные вещи… Не могу обещать, но, поверьте, я сделаю всё возможное…

      — Как давно вы трахаетесь с моим братом?

      Фёдоров зажег сигарету. С тех пор как жена уехала с сыном обратно к родителям, он мог позволить себе курить, где захочется, и не слушать крики о том, что пожелтеют обои, а Егорка надышится всякой дрянью. Первая же затяжка немного успокоила, и он продолжил уже менее агрессивно:

      — В нашей семье все в курсе, что женским полом Андрей не увлекается. Покойный отец даже бил его за это несколько раз, а вот мать всегда защищала и плакала. После того как его, еле живого и покалеченного, вытащили из того проклятого подвала, в нем многое переменилось. Вообще чудо, что он жив остался. Наверное, само провидение послало этого грибника с собакой, которая выла и рыла подкоп возле того чертова гаража, — Фёдорову сейчас было не по себе так же, как и отцу Арсению, но, по принципу обмена хорошими делами, он должен был всё рассказать до конца: — Когда дежурный наряд прибыл на место и взломал дверь, Андрюха сидел в луже крови и остекленевшими глазами смотрел на отрубленные пальцы. Видимых следов изнасилования медики не нашли, но что творилось на самом деле за те двое суток, которые Андрей там провел… В общем, один психиатр потом написал целую серию статей про достижение наслаждения через культ страданий. Урод, который его туда заманил, так и не дожил до суда: задушили в камере по негласному приказу... одного человека. Но в своих показаниях урод признался, что мечтал об эксперименте, чтобы вывести человека за пределы переносимой боли. Его это возбуждало больше, чем секс. По его словам, он достигал полного оргазма, постоянно причиняя боль и обмакивая член в кровь Андрея. Вот такого урода умники-медики и хотели признать невменяемым.

      Отец Арсений, сидевший неподвижно в течение всего монолога, встал и медленно обошел комнату по периметру. Скрип его шагов по дощатому полу, казалось, отдавался гулким эхом в затянувшейся паузе. Тем не менее внезапная откровенность Фёдорова его тронула. Да от этих слов вообще у кого угодно в жилах застыла бы кровь!

      — Знаете, Алексей, говорят, что священнослужителем может стать далеко не каждый человек, но лишь тот, кто почувствовал Божье призвание. Так вот я не чувствую это призвание, просто на мне есть скверна, которую я хочу замолить и искупить служением Богу. Я постоянно нарушаю табу, но ничего не могу с этим поделать. Но если это и есть моё предназначение… не допустить, чтобы осудили невиновного человека, то я готов подтвердить его алиби… даже если потом мне придется…

      — Да прекратите вы! Никому ничего не придется! — Рука Фёдорова судорожно сжималась в кулак и разжималась, напоминая бьющееся сердце. — Он никого не убивал! Сидите себе и молчите. Ради Бога ни про себя, ни про Андрюху больше никому не рассказывайте! Мало того, что все убийства носят откровенно религиозный, а по отношению к мальчикам и вовсе гомосексуальный аспект, так еще вы тут в рясе нарисовались!

      Уже в коридоре, путаясь в своем тяжелом пальто, отец Арсений рискнул еще раз обратиться к раздраженному Алексею:

 — Вы спрашивали, как я и Андрей познакомились? Так вот однажды я замещал в его школе учителя географии. До поступления в семинарию я учился в педагогическом… Потом мы разговорились, он даже на исповедь ко мне приходил, — тихо проговорил Арсений и, предупреждая грозный рык Фёдорова, быстро продолжил: — Ваш брат познал Бога. Я думаю, что именно тогда, в том грязном подвале, он и уверовал. Я иногда завидую ему, мне вот никак не удается постичь Божественное Слово, а вот он узрел…

      — Вон отсюда, — в глазах Фёдорова уже плясало настоящее пламя, — иначе я тебя прямо сейчас спущу к ****ям с лестницы!

      Отец Арсений издал то ли всхлип, то ли стон, но всё-таки закончил прерванную мысль:

      — Знаете, почему он так делает? Ну, Андрей мне рассказывал, что преступник калечит жертв, вырезая половые органы. Может, эта информация вам как-то поможет, но я считаю, что он представляет их в качестве ангелов — бесполых существ. Священное Писание не подтверждает того, что ангелы принадлежат к мужскому или к женскому полу, а в Евангелии от Матфея говорится: «Ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах».

      Даже спустя полчаса после ухода отца Арсения Фёдоров еще был напряжен, как натянутая струна. «Ничего очевидного, но, возможно, всё окажется гораздо хуже, — думал Алексей, стараясь сосредоточиться на дороге. Оставаться одному в четырех стенах уже не было сил, и он решил самостоятельно кое-что выяснить. — Никуда не годится… надо было с самого начала прошерстить знакомых Андрюхи. Хотя пока следаки не в теме, попробую сам проверить этого по’пика. Спелись два голубка, понимаешь».

***

Из материалов дела:
…были проанализированы повреждения на телах всех жертв. В частности, в качестве часто встречающихся были выделены следующие:
— продольное повреждение грудной кости по всей длине снизу вверх;
— разрез мягких тканей передней стенки живота над лобком;
— колото-резаные повреждения глазниц;
— полное отделение и удаление таких внутренних органов как матка и яичники;
— отделение сосков грудных желез (у девочек);
— отрезание полового члена и яичек (у мальчиков);
— отрезание кончика языка и ушных раковин;
— частичное или полное отсечение кистей рук и стоп…

***

      Заметив мягкое движение за окном, Андрей выключил свет и некоторое время сидел в темноте. Потом поднялся и как можно бесшумней подкрался к входной двери. Толстый ковер с похожим на арабский узором, который он еще с вечера перетащил в коридор, заглушал звук его шагов.

      Еле слышное постукивание. Андрей прильнул ухом к двери, пытаясь уловить еще что-нибудь, но тот, кто стоял на улице, затих. Медленно выдохнув, Андрей протянул руку и, крепко взявшись за ручку, уверенно распахнул дверь.

      — А ведь я ждал, — подчеркнуто спокойно сказал он переминавшемуся с ноги на ногу человеку, чёрная шапка которого еще больше подчеркивала бледность лица. — Не знал, когда именно, но чувствовал, что придёшь.

      Гость кивнул в знак солидарности, а потом поднял указательный палец и приложил к губам, предлагая Андрею молчать. Внезапно Андрей почувствовал незначительный укол боли, его лёгкие что-то сдавило, стало трудно дышать, казалось, что какая-то огненная жидкость с поразительной быстротой растекается по всему телу. Нечеловеческим усилием Андрей развернулся в сторону комнаты, но ноги ослабли и предали его. Плавно сползая по стенке, он сначала присел, а затем и вовсе завалился на правый бок, не способный более пошевелиться.