Пять букв Альфа. Глава 5

Пятая Альфа

  Тут было грязно: обрывки газет и упаковочной бумаги, осколки бутылочного стекла, ошметки каких-то картонных коробок… Впрочем, синоптики обещали, что утром опять пойдет снег, а значит, весь этот мусор будет похоронен хотя бы на время. Он не любил беспорядок, поэтому постарался как можно быстрее пройти эту захламлённую рыночную площадь, на которой происходили самые важные сделки в этой деревне. Он свернул на узкую, круто поднимающуюся в гору улицу и вздохнул с облегчением. Перед ним возник торжественный силуэт храма — осыпающейся развалюхи из красного кирпича, с разбитыми и кое-как заделанными фанерой витражами и колокольней без колокола.
      
      Всё ближе и ближе. Наконец он свернул в знакомый переулок и почти бегом преодолел оставшиеся несколько домов. Высокие ботинки, купленные на барахолке по сходной цене, нещадно натирали ноги, а в правом колене появилась привычная боль. Ну, ничего — всё равно осталось немного, можно и потерпеть.
      
      Прошло всего пять минут, а ему показалось, что целая вечность. Он стоял перед обитой облезлым дерматином дверью и тихо, одними губами, произносил слова, которые никто и никогда из живущих не слышал. Он осторожно постучал, хотя знал, что тот, кто живёт в этом доме, точно не спит и ожидает его. Что ж, хорошие манеры ещё никто не отменял.
      
      Ещё минута. Несмотря на все меры предосторожности, он хорошо слышал, как скрипели половицы, как тот, кто сейчас распахнёт перед ним дверь, загнанно дышит и… боится. Он натянул на лоб чёрную шапку и замер, начав в уме обратный отсчёт. Три, два, один… Дверь распахнулась, выпустив наружу поток тёплого воздуха.
      
      — А ведь я ждал, — на пороге стоял худощавый мужчина в растянутом свитере, длинные волосы свободно спадали на плечи, а глаза как будто бы светились в темноте холодным огнём. — Не знал, когда именно, но чувствовал, что придёшь.
      
      Резкий выпад. Укол. Он успел заметить, что перед тем как упасть, глаза — эти холодные и проницательные глаза ярко-синего цвета — расширились от ужаса. Он спокойно захлопнул дверь и вошёл, стараясь не наступить на обездвиженного хозяина дома. Спокойно и методично он осмотрел все комнаты, заглянул в каждый угол, недовольно морщась на скрип каждой доски неровного пола и неухоженную, очень пыльную мебель.

***

      «И всё-таки я уверен, что Андрюха кое в чём ошибается, — в очередной раз подумал про себя Алексей. — Весь этот так называемый ритуал задуман лишь для того, чтобы сбить с толку следствие и замести следы. Маньяк просто удовлетворяет свою жажду разрушения, а всё остальное не имеет значения. Вся вселенная должна подчиняться его бредовым сексуальным фантазиям. А может, он импотент, которого возбуждают только школьники и их кровь, или латентный гомосексуалист, если принять во внимание, как он глумился над трупами мальчишек?»
      
      Алексей встал с унитаза и снова залез в ванную. Изношенный водопровод обычно выдавал горячую воду с перебоями, однако сегодня ему повезло, и он долго с закрытыми глазами стоял под тёплыми струями, как будто желая отмыться не столько телом, сколько душой.
      
      Служба в милиции давно отучила капитана от сантиментов: убийства, кражи, изнасилования, подпольные аборты — всяких мерзостей хоть отбавляй. Зло стало для него чем-то привычным, банальным. Ведь арестовывая очередного преступника, на их лицах и в их поведении он неизменно наблюдал непричастность к содеянному, а иногда ему и вправду казалось, что все эти люди, напротив, стали жертвой злой, неведомой силы. Алексей прекрасно справлялся с работой: он искал, наблюдал, выслеживал, анализировал и арестовывал, однако каждый раз самое главное от него ускользало — настоящий лик Зла всё время оставался за кадром. Однако капитан Фёдоров был уверен, что рано или поздно Зло ошибётся, проявит себя, и тогда он точно проникнет в чёрную, обратную сторону бытия.
      
      Серийными убийцами Алексей интересовался давно, но если не считать случая с братом (он сам тогда был слишком мал и не до конца понимал происходящее), то нынешний маньяк, несомненно, займёт особое место не только в его послужном списке, но и в расследованиях местной милиции вообще. Он много читал, любой материал, касающийся этой проблемы, Алексей проглатывал взахлёб, а после долго думал и анализировал. Не раз он пытался набраться смелости и выступить с докладом перед начальством, в котором бы рассказал, что раз уж маньяком не движет слепая ярость или паника в минуту опасности, то есть более сложная побудительная причина, возможно, не просто холодное властное стремление убивать… Быть может, этот зверь насытился и сейчас лежит в какой-нибудь норе в состоянии опустошения и отупения? Быть может, у них ещё есть время?..
      
      Наконец-то он вылез из ванной и, зябко поёживаясь, отправился в кухню. Время вечернее, завтра дежурство, а потом… потом, возможно, ему удастся вырваться из этой рутины и съездить проведать Егорку. Заварив себе крепкий чай и оставив его на столе, Алексей открыл холодильник и, потягивая маленькими глотками холодное пиво, вернулся в комнату, по привычке равнодушно оглядывая свою берлогу: обстановка в лучших традициях советских времён, как у всех, но вот вдоль стен он сам соорудил стеллажи: книги, газеты, журналы, кассетный магнитофон, заметки, фотографии, ноты, которые он решил оставить на память о собственном маленьком бунте против сольфеджио и прочих музыкальных премудростях, что так и не постиг, несмотря на сентиментальные просьбы матери и угрозы отца… отчима.
      
      «Целые пласты моей жизни, — хмыкнув, Алексей поднял с пола альбом, в который вклеивал различные вырезки из зарубежных журналов по криминалистике и психологии. — Всё либо свалено в кучу, либо распихано кое-как по углам — точно такой же бардак, как и в реальности. Свалка, а не жизнь… Хоть тут, что ли, прибраться?».
      
      Из коридора раздался телефонный звонок, и Алексей, оставив недопитое пиво на столике возле дивана, нехотя пошёл отвечать.
      
      — Алло, — лениво протянул Алексей, но, услышав голос начальника, заговорил уже другим тоном. — Так точно, всё будет выполнено! Да… вот чёрт… Извините.
      
      Капитан Фёдоров тяжело вздохнул, слушая очередной приказ руководства: кто-то угнал троллейбус из парка и бросил, предварительно раскурочив токоприемники, и ему необходимо срочно заняться этими хулиганами.

      «Что ж, грамотно выводят меня из игры», — кисло улыбнувшись собственному отражению в пыльном зеркале трельяжа, подумал Алексей, но вслух произнёс: — Сергей Анатольевич, разрешите обратиться? — и дождавшись ответа, продолжил: — Я всё понимаю, конечно. Сейчас собираюсь и еду на место, но коль уж вы всё там решили… Снимите слежку за домом Андрея Грушевского. Он совершенно здесь не при чём, а наши недотёпы действуют как медведи в малиннике, и я боюсь…
      
      Слушая начальника, Фёдоров вначале сдерживался и молчал, его глаза бегали по стенам и потолку, будто ища убежища в неровной побелке и кое-как приклеенных обоях в полосочку, но потом он не выдержал и заорал в трубку:
      
      — Что значит «не поступало такого приказа»? А кто ещё, кроме наших?! По-вашему, мой брат врёт, что ночью кто-то ходит под окнами, а следы на снегу ему тоже привиделись? Да сами вы на меня не кричите!..
      
      Этого не может быть… Вдруг яркой вспышкой в голове пронеслось озарение, и Алексей, в сердцах бросив трубку, кинулся в комнату. Времени мало, надо немедленно ехать к Андрюхе! В считанные секунды он натянул брюки и свитер, схватил табельный пистолет и, даже не потрудившись надеть носки, всунул ноги и ботинки. Без куртки, без шапки, он выбежал на мороз из подъезда и завернул за угол, где обычно оставлял свой жигуль.
      
      — Заводись, ну давай, сволочь! — машина не поддавалась, проходили минуты, и холод мало-помалу заполнял его тело. — Ну что за капризы! — Алексей в очередной раз крутанул ключ в замке зажигания. — Лапочка, солнышко, скотина железная, давай заводись!

***

      Андрей стоял в очереди, которой не видно было конца. Кто-то толкался сзади, но он не обращал на это внимание, завороженно всматриваясь прямо перед собой. Впереди стояли какие-то абсолютно безликие люди: равнодушные, молчаливые, движения ног были бесшумные, но какие-то дёрганные. Рядом тоже кто-то шагал, и Андрей начал узнавать лица. Да, это точно они, те же, что и на фотографиях: выступающий кадык и непослушный вихор — Станислав Кротов; круглые очочки и густые кудрявые волосы, от носа к щекам россыпь веснушек — маленький Марк Кацеф; короткая стрижка, курносый нос, настороженный взгляд немного раскосых глаз — смешная девчонка Мария Сличенко; острые скулы, полные губы, огромные глаза с густыми ресницами — первая красавица класса Наталья Макарова. Андрей огляделся по сторонам и наконец заметил её. Да это именно она, та самая девочка из леса: чёрные прямые волосы, перехваченные широким ободком, и нос с горбинкой — сомнений быть не могло, это Алина Оганесян. Все они шагали рядом с ним, но никто не пытался заговорить, пока он не услышал это… Вой, долгий, протяжный вой. Отчаяние, ужас, одиночество и обречённость — всё это слышал Андрей, а остальные спокойно продолжали идти, молча смотря себе под ноги.

      Теперь очередь двигалась намного быстрее, и вот он уже заметил, что впереди в центре площадки в форме звезды стоит нечто ужасное и, царапая жёлтыми когтями ковёр из грязных мёртвых листьев, протягивает каждому подошедшему свою кривую волосатую лапу, в которой было зажато что-то, издающее этот жуткий вой и капающее кровью на землю.

      Андрей смотрел как заворожённый, боясь отвести взгляд. Мыслей почти не было — всё вытеснил страх: густой, как безлунная зимняя ночь, и чёрный, как вода в колодце, журавль к которому он так и не успел починить. Не было сил ни убежать, ни закричать, Андрею оставалось только хватать ртом гнилой воздух и надеяться не упасть — перед ним стоял он, его Зверь; тот, который связывал руки и ноги толстой верёвкой; тот, который бил по лицу, заклеивал рот, делал больно. Очень больно!

      — Андрюшка, а ты зачем к нам? — он обернулся на звук до боли знакомого голоса и замер: справа шла его бабушка… Седые волосы аккуратно причесаны и собраны в тугой пучок на затылке, серое лицо, покрытое тёмными пятнами, нижняя челюсть подвязана светлой тряпицей, и платье… То самое синее платье, в котором её и похоронили.

      — Бабуля, как ты нашла меня? Что это за место такое? — Андрей вдруг заплакал, зарыдал в голос и, как в детстве, прильнул к старческому сухому плечу. — Я не хочу к нему, не хочу!

      — А тебе и не надо, — сморщенные ледяные губы коснулись макушки, отчего волосы встали дыбом. — Ты, Андрюшка, сильнее его. Тебя не зря жить оставили. Он захочет убить снова, но на этот раз его можно остановить. Не бойся, — бабушка легонько потрепала его по щеке, а потом завизжала, показывая на него тонкой, словно высохшая ветка, рукой: — Среди нас есть чужак! Ему здесь не место! Прочь, прочь отсюда! Гоните его!

      Андрей отскочил в сторону: бабушка широко улыбалась, а её зубы стали гораздо острее, чем им положено быть. Люди вокруг, мёртвые дети смотрели на него истекающими кровью глазами, а Зверь начал слепо шарить лапами в пустоте, обнажая острые клыки в жутком волчьем оскале. Андрей упал, завыл, судорожно размазывая мокрыми ладонями слёзы. Чьи-то скрюченные холодные пальцы вцепились ему в горло, но он вырвался и побежал, оставляя позади невнятное бормотание и тощие мёртвые тела. Вдруг в лицо ему ударил порыв ледяного ночного ветра, он упал и… открыв глаза, понял, что сидит посреди собственной гостиной.

***
      — Как ты нашёл меня? — слова застревали в пересохшем горле Андрея. — Зачем всё это?

      — Я долго тебя искал. Всегда знал, что не одинок, поэтому мне пришлось проделать такой путь, чтобы наконец-то завершить своё дело, — подергав узлы, толстяк проверил крепость веревок, которыми был связан сидящий на стуле Андрей. — Понимаешь, воплощение Зла не может обойтись без антипода — Добра. И настоящее величие Тьмы проявляется лишь тогда, когда она торжествует над светом. Однажды мы с тобой столкнулись с реальной сущностью Дьявола, его земным воплощением. Он указал нам путь, только ты с него сбился, но, повинуясь моей силе, ты вернёшься к нему.

Превозмогая боль в затянутых верёвками руках и ногах и страх перед безумным гостем, Андрей тем не менее собрался с мыслями и произнёс:

      — Там, в лесу, я почувствовал твою ауру. Ты очень силён, но всё ещё принадлежишь к роду человеческому…

      — Да, пока да! Но скоро возродится мой Господин. Я точно повторил ритуал, — толстяк прошёлся по комнате, торжественно поднимая вверх руки. — Ты ведь знаешь, что Сатана всегда соблюдает свои ритуалы? Я всегда знал, чем всё должно завершиться. Ты — последнее звено в этой цепи, моя Пятая Альфа.
      
      С тоской посмотрев в тёмное окно, Андрей подумал о брате. Что ж, ничего не попишешь… Чем бы ни завершилась эта безумная исповедь, он всё равно получит ответы на мучившие его вопросы. А потом, когда толстяк выложит всё, чтобы он проникся величием дьявольской миссии, его просто убьют… и, скорей всего, это будет не здесь.
      
      — Когда в том грязном сарае я впал в беспамятство, произошло моё посвящение. Это невозможно описать словами, нельзя даже сформулировать в мыслях. Когда я убивал извращенца той ржавой трубой, ко мне пришёл Сатана, он влил в меня силу, которая и дальше вела по жизни. Вот здесь его метка, клеймо! — толстяк сунул Андрею под нос пятерню: пальцы… короткие… искалеченные, покрытые бесчисленными шрамами от ожогов. Вот почему там не было никаких отпечатков! — Мои руки ублюдок опустил в кислоту, он хотел меня наказать за то, что я сделал с Владом! А я просто выполнял его приказ, чтобы жить самому! Он… он сжег кислотой мои руки и оставил наедине с трупом… надолго.
      
      Андрей закрыл глаза, снова проваливаясь в бездну мрака. Он оказался в каком-то уродливом, тёмном, тесном, ненастоящем месте и увидел как наяву…
      
      — Втыкай глубже! — толстый растерянный подросток неуклюже тычет ножом в грудь подвешенного на кольцах такого же… подростка. Истошные крики жертвы, но маньяк тут же затыкает ему рукой рот. Дальше настоящий кошмар: вырезан кусок мышечной ткани бедра, с лица скальпирована кожа, выколоты глаза. Толстый подросток реагирует спокойно, без истерики, но было заметно, как дрожат его руки, как по прыщавым щекам катятся слёзы.
      
      — Посмотри, что ты натворил! — крик и удар наотмашь, от которого толстячок неуклюже падает на бок. Сам маньяк уже выдохся от своей чудовищной работы, но всё равно продолжает пинать в живот скорчившегося на полу подростка. — Дай сюда свои поганые руки! — очередной крик, и кожа на пальцах вздувается красными пузырями. — Вот и сиди теперь с ним! Любуйся на плоды рук своих!

      — Я не подхожу тебе, — прохрипел Андрей, выныривая из очередного кошмара. — Тебе нужны первенцы, первинки плодов земли…

      — А ты хороший человек, Грушевский. Я знал, что и об этом ты догадаешься, — толстяк взял табурет и сел напротив, внимательно вглядываясь в бледное лицо Андрея. — Как и все первинки плодов земли, первенцы принадлежат Богу и потому в той или иной форме должны быть посвящены Ему. Десятая казнь египетская, жертвоприношение Исаака — первенцы всегда были на особом счету, — толстяк несколько минут молчал, а потом вдруг засмеялся. — Хороший ты человек, но глупый. У своего отца ты первый и единственный ребёнок, поэтому отлично вписываешься в общую схему.

      Андрей молча изучал лицо психа и видел перед собой ноль. Абсолютный ноль: ни силы, ни красоты, ни потенциала. Какая-то аномалия, патология существования, которая стремится к указанной извне цели, к безраздельному Злу.

      — Когда пришёл он, я почувствовал вонь из огромной жаркой пасти, услышал, как щелкают кривые страшные зубы, увидел его чёрные ветвистые рога, — опустив голову и сжав кулаки, толстяк неотрывно смотрел на свои обожжённые руки. — Господин успокоил меня, научил действовать дальше, ждать и искать Знак, чтобы он смог возродиться и наградить меня. Когда меня вытащили, я молчал. Все подумали, что спятил, но они ошибались. Я всегда был изгоем: толстый, неуклюжий, плохо учился, ребята со мной не дружили и издевались. А после всего пережитого меня, как ты уже догадался, отправили прямо в психушку. Но я не сдался, я искал, наблюдал, пока наконец не дошло… Я увидел её, маленькую октябрятскую звездочку: пять ярко-красных вершин и уродливая жёлтая головка по центру. Про пентакль мне приснилось во сне, а после я сам прочитал массу литературы, записывался в разные библиотеки. Благо, что моя работа позволяет мне много читать…
      
      — Как и почему? — завороженный сильным густым голосом, почти теряя сознание, Андрей всё-таки задал два самых важных вопроса.
      
      — Почему? — толстяк неопределённо пожал плечами и улыбнулся. — Да по-разному. Одним кроликам обещал показать беличье гнездо, другим продать по дешёвке контрафактные джинсы. Однако правду говорят, что подобное тянется к подобным: у всех этих деток были чёрные души, только они сами этого не понимали, а мой Господин это чувствовал, — не прекращая улыбаться, толстяк встал и обошёл привязанного к стулу Андрея. — Что ты там ещё спрашивал? Как? Ну что же, есть у меня один особенный дар, не такой, как у тебя, а гораздо сильней и полезней.

      Отчего-то Андрей почувствовал смятение, в комнате сгустился почти осязаемый сумрак, а глаза толстяка сверкали каким-то странным серебристым блеском, как будто в его голове был некий особенный свет, который сетчаткой отражался наружу…
      
      — Дождь барабанит по крыше, капли скатываются по окну, но тебе тепло и спокойно. Ты внутри, в безопасности, — глубокий низкий голос толстяка, одновременно далёкий и близкий, проникает в самое сердце. — За пеленой дождя тебя ждёт тишина. Открой глаза и слушай меня…
      
      Сознание Андрея плавало в чём-то прохладном и вязком, ему казалось, что мозг раскачивается на волнах внутри собственного черепа. Потом он ощутил раздвоение: будто она его часть продолжает погружение, а вторая сопротивляется и наблюдает, видит себя со стороны. Вот его развязывают, поднимают на ноги и грубо толкают...
      
      — Пойдём со мной, — голос манипулировал им, проникая всё дальше и глубже. Тело отяжелело, руки и ноги окаменели, но, выпрямив спину, Андрей кивнул, соглашаясь.
      
      Энергия струится по его венам, как подводная река, сметая всё на своём пути. Одна половина сознания видит, что они выходят в заснеженный двор, а вторая чувствует льющиеся с неба прохладные струи дождя и улыбается, когда мелкие капли начинают барабанить ему по затылку. Кругом вода, но от тела исходит жар.

      
      — Я верну тебя ему, это очень важный момент, — толстяк медленно берёт его за руку и подводит к поленнице. — Тебя неправильно освободили, но я сделаю всё, как он хочет. Менты оцепили участок, целиком я тебя не пронесу, поэтому возьму одну голову. Стой тут и жди!
      
      Бодрствующая часть мозга продолжает сопротивляться, но эхо тёмного властного голоса ядовитой змеёй обволакивает всё его существо. Однако он чувствует необыкновенную ясность мысли, невероятную яркость сознания, будто разум взмывал, освобождаясь от дьявольских пут. Андрей отчётливо видит, как, петляя по заснеженным улицам, к дому бежит его брат, бросив вконец заглохшую машину возле разъезда; каким-то шестым чувством он понимает, что Лёха вначале бросится в дом и может столкнуться с толстяком, а может, вообще не успеет…
      
      «Лёха! Лёха, я здесь, сразу за домом! — Андрей сфокусировал нетронутую часть сознания на покрасневшим от быстрого бега брате. — Помоги мне, он уже тут!».

***

      Капитан Фёдоров бежал что есть мочи, сопровождаемый истошным собачьим лаем из окрестных домов, но вдруг остановился как вкопанный. Нет, этого не может быть: он чётко слышал голос Андрюхи… в своей голове! В мозгу тут же вспыхнул красный сигнал опасности: нет, не сюда, а сразу за дом. Пригнуться, чтобы его не заметили, замереть, а потом сделать ещё пару шагов. Возле поленницы кто-то стоял, точнее — их было двое: один сидел на коленях, положив голову на колоду, в второй… У Алексея засосало под ложечкой: здоровенный, просто огромный человек перегородил ему дорогу. Он был такой широкий, что казалось, будто его раскинутые в сторону руки касаются стен домов, стоявших по разным сторонам улочки. На толстяке было чёрное пальто, размером с парашют, а вместо лица какая-то шевелящаяся склизкая масса.
      
      «Не смотри на него и не слушай! — в глубине мозга пульсировал голос Андрея. — Я знаю его: раньше видел. Это существо — лжец. Он — никто! Может надеть любую личину».
      
      Алексей запаниковал, но не настолько, чтобы забыть про пистолет. Он нажал на курок, но ничего не произошло: ни пламени, ни выстрела, однако топор отлетел в сторону. Подскочив, толстяк приподнялся и прыгнул вперёд, а на Фёдорова обрушились все его сто пятьдесят килограммов. Перехватило дыхание, сознание балансировало на грани реальности, кровь из разбитого носа стекала по подбородку, но ладонь по-прежнему сжимала рукоять пистолета, который убийца никак не мог выбить. Толстяк колотил его руками и ногами, ломая кости и заливая снег кровью; боль, будто гигантский спрут, опутывала избитое тело. Под громкий стук в висках Алексей сделал открытие: это и был тот самый упырь, за которым их отдел гонялся всё время. Силища у него была фантастической…
      
      В совершенном изнеможении, в полной прострации Алексей, отталкиваясь спиной и локтями, предпринял последнюю попытку освободиться. Толстяк опять замахнулся, пытаясь достать его снова; в его огромной ладони сверкнуло лезвие складного ножа.

***

      — Эх, Андрюшка, Андрюшка, чего истуканом застыл-то? — осторожно тронула за плечо бабушка. Живые, добрые глаза, сеточка морщин паучьими лапками расходится от тёплой улыбки. — Нельзя тебе к нам, холодно тут. Лучше брату своему помоги, но только не убивай пока — Тьма тебя видела, она только и ждёт, что ты ошибешься и станешь к ней ближе.
      
      Дождь, вода, ручейки, реки… казалось, что сама жизнь вытекает по капле. Кровеносные сосуды готовы были лопнуть, и Андрею казалось, что они шевелятся под кожей. Расширенными от ужаса глазами он смотрел на бабушку, которая подошла ближе и, обдав могильным холодом, отвесила звонкую оплеуху, отчего Андрей сразу очнулся.

***
      
      Воздух не шёл в лёгкие, горло перехватило, голова кружилась. Внезапно всё нутро Андрея перевернулось, и его вырвало прямо под ноги… Он изрыгал свой страх, отвращение, силу своего видения, изрыгал близость в маньяку, самого маньяка, так бесцеремонно и нагло вторгнувшегося к нему в мозг. Спазмы сотрясали его тело, от задыхался, захлёбывался…
      
      На мгновение Алексей отключился, но тут же очнулся, вдавленный в снег. Лицо покрыла ледяная испарина, горло издавало предсмертные хрипы. Новый замах, теперь откуда-то сбоку, и гигант качнулся в сторону, тяжело заваливаясь на левый бок. Опять что-то просвистело прямо над ухом, и Фёдоров услышал, как хлюпнула плоть убийцы, а на него самого брызнула кровь, обжигая и без того горящую кожу.