7 Лехаим, брат! Графиня. Глава 3

Сергей Баранов
ЛЕХАИМ, БРАТ! 2017 - 2019
Графиня
Глава 3


     Я не люблю людей из прошлого. Не то, чтобы я не люблю людей, я не люблю, когда они мне несут моё не лучшее прошлое, хитро улыбаясь, вспоминая беззаботные юношеские годы. Причём то прошлое, которое я забыл, которое я не хотел бы и вспоминать даже. Не потому, что это был какой-нибудь криминал, которого, слава Богу, никогда и не было, а просто потому, что мне сейчас, с высоты прожитых лет, бывает стыдно за какие-то дурацкие поступки, которые были совершены мною в юности из-за одурманенности моего сознания. Раньше мы дурили, выпивая спиртное. Пиво, сухое вино, портвейны, водки, старки, коньяки и спирты – вот тот неполный официальный арсенал, который мы употребляли по мере взросления. А став в нашем понимании взрослыми, мы употребляли всё это в любых количествах. Пока глаза видели питейную ёмкость. Пока не сходишь в армию. Это ещё хорошо, что я по натуре тихий и чудил только в отношении себя, но бывали случаи, когда твои товарищи попадали на скамью подсудимых из-за последствий всех этих безмерных возлияний. А кто-то даже лишался жизни. Просто, по глупости. Потом, конечно, это всё проходит, хотя не у всех. И вот ты через всю свою жизнь тащишь на своём горбу мешки с компроматом на самого же себя. Устал тащить – спрятал. Потом переживаешь, чтобы никто из посторонних не нашёл твой схрон. Это гадкое ощущение. Нервирует оно постоянно. Вот живёшь ты тихо и спокойно, достиг чего-то в жизни, а тут, к примеру, появляется твой одноклассник или однокурсник, или просто бывший сосед и начинает вспоминать все твои шалости… Без задней мысли. Просто вспомнить вместе проведённые годы, веселясь от этого всего. Конечно, ничего в этом страшного нет, но – противно. Кисло как-то. И тебе не смешно. Совсем не смешно. Стыдно.
     Хорошо, что в те годы не было современных гаджетов. А то бы кто-нибудь обязательно вытащил на всеобщее обозрение, будь он неладен, твои бездумные выкрутасы. Вот тогда на этих сюжетах и на нас можно было спокойно заработать огромные количества просмотров, но за эти наши действия было действительно совестно. Да, раньше люди по обыкновению были совестными, испытывали смущение и неловкость за уже содеянное, а проще говоря – обыкновенный стыд. Мы потом понимали, что это – нехорошо. Нынче эти чувства трудно отыскать.
     Если кто ещё не встречался с этим эффектом, то вы даже не можете себе представить, на какие гадкие и мерзкие шуточки над вашим телом способен ваш же собственный затуманенный мозг, если у него сорвать стоп-кран! А ведь нынче уже есть не только алкоголь! Народ изобретает всякие гадости, и в большей степени химические, не натуральные, для потребления и получения сомнительных удовольствий, чтобы уничтожать себе подобных. А человек по своей натуре падок на искусительные соблазны. А попав единожды в такую петлю, бывает очень сложно в одиночку выбраться из неё, пока жизнь не начнёт стучать по голове – опомнись, мол!  Если в вашем организме ещё остались такие две субстанции, как стыд и совесть, этакая сладкая парочка, контролирующая поведение человека в здравом уме и твёрдой памяти, то я просто не рекомендую производить над собою такого плана эксперименты. Если вы в душе естествоиспытатель, то опыты лучше всего проводить в официальных лабораториях за зарплату, на благо Родины. Пользы, я вас уверяю, будет больше. В первую очередь – вам. И жить всегда, и спать вы будете спокойно. Без опаски можно будет оглядываться назад. Сутулиться не будете. Смотреть на всех будете уверенно. И бороться можно    будет    смело    с    окружающим    беспределом. И настоящих друзей будет больше.
     Всё это я рассказал в школе, где раньше учился мой сын и куда меня пригласили прочесть лекцию о вредных привычках. Ну, как пригласили! Приглашение пришло на нашу больницу, на имя главного врача. А раз я просился в отпуск в очередной раз вне графика, то меня и отрядили на сие мероприятие. Я как доктор рассказал им всю правду о вредности вредных привычек на примере собственной юности. После проведённой презентации старшеклассники выходили из зала задумчивыми. Видать, опыт уже имели.
     Рассуждая на этой лекции, а меня часто награждают отработками в разных учреждениях нашего города в отместку за мои наглые просьбы руководству, я вдруг вспомнил одну профессиональную лекторшу, которая читала нам о положении дел в мировой экономике, будучи с нами в одной из командировок. Таких ещё называют «бой-бабами», и их, если не знать лично, слегка побаиваются. Этакая грамотная комиссарша.
     Она вся состояла из весомых достоинств, нравящихся стеснительно отрицающим это мужчинам. Когда она зашла, сразу же обратила на себя завистливое внимание не только всех мужчин, но и части работающего женского коллектива. Её выдающееся тело было скрыто в фирменном джинсовом костюме с развевающимся газовым шарфом на шее. Несмотря на то, что она в одно мгновение торжественно пересекла помещение, она сквозь атмосферу формалина и спирта оставила за собой шлейф с ума сводящих дорогих духов и выдающихся своих достоинств.
     И вот, почему-то вспоминая это, я осознал, что забыл облиться одеколоном, подаренным моей женой и купленным ею же с переплатой по случаю у подружки с работы, привезённым той непосредственно из самого Парижа лет десять тому назад. Зато утром любимая заботливо приготовила мне надеть единственный мой костюм, любовно сохранённый её умелыми руками ещё со дня нашей свадьбы. Это был двубортный костюм песочного цвета фабрики «Большевичка». Не то, чтобы он был заношенный, просто раньше у нас хорошо шили. Кто-то носил румынские одежды, а у нас в семье было не до импорта. Нет, выглядел он очень даже хорошо. Только фасоном не удался. Ретро был фасончик на фоне современных школьников. Для работы у меня отдельная казённая одежда, а в гости – джинсы с водолазкой. Летом – с рубашкой. А если уж на совсем торжественный праздник какой, то жена любезно предоставляет этот костюмчик. И я не в претензиях. Из любимых рук всё сгодится! Хорошо ещё, что она нафталин не кладёт в шкаф с одеждой, а то выветривали бы всё неделями перед использованием по назначению.
     Потом эти школьники, как и большинство других, сдав на тройки этот странный ЕГЭ, пойдут поступать кто куда. Чтобы, получив диплом, а по сути дела – лицензию, воплощать в жизнь свои взращённые с детства алчные мечты, о которых им всё детство дома ныли от безденежья их бестолковые родители, насмотревшись со своими чадами в кино и глянце, как живут заморские миллиардеры. Всегда считавшиеся мирными по сути специальности врачей, учителей, да и полицейских, чего греха таить, наравне с другими не менее популярными сейчас профессиями рассматриваются как источник обогащения. Не обеспечения жизни, пусть даже и неплохой, а именно обогащения. Конечно же, ещё остались и искренне честные работники в различных специальностях, но их потихоньку оттесняют и выдавливают, и делают изгоями, выкрашивая в белый цвет. А то и рисуя мишень на спине.
     Потому что занавес, хотя и металлический, со скрежетом сорвали. Открыли врата в Содом. Наш народ туда и ринулся отдыхать, везя обратно невиданную ранее колбасу. Народ обезумел и захотел жить так же. Только наши сограждане не поняли, что, если они хотят также жить в достатке, то и работать нужно. Просто работать. Хорошо работать. Качественно выполнять порученную тебе работу. Честно. А зачем? Это, возможно, и будет, но только потом. А ему уже просто позарез необходимо сегодня. Сейчас! Вынь да и положь! А как можно получить моментальную прибыль? Только, если где-нибудь чего-нибудь урвать. А тут ещё государство со своей вражеской экономикой подначивает своих же бюджетников, мол, зарабатывайте! Денег – нет! Вот и начинают государевы люди   придумывать,   извиваясь  под  вилами безденежья. В  больницах   койки   продают,   уколы  за  деньги ставят. В школах после двух смен – репетиторствуют. Полиция крышует бизнес. Те, кто круче полиции, покрывают их. Все при деле!
     А всё начинается со школы. Вспомните, раньше школа была вторым домом. Теперь же, когда образование, наравне с медициной и культурой, сделали услугой, душа из школы ушла. Деньги правят миром! Когда уже финансисты, как им и предназначено, будут только финансировать то, что планируют специалисты своего дела, да ещё и в необходимых объёмах! Когда уже финансисты прекратят совать свой нос туда, в чём они совершенно ничего не смыслят! А то уже взяли моду ставить под сомнение необходимость и нужность того или иного механизма социального развития. Но получается, что они учат учителей, как надо учить, врачей – как надо лечить! В культуре они разбираются лучше всех и знают, какую ноту нужно взять в тот или иной момент на сцене перед определённым количеством зрителей, купивших билеты. Только они знают, сколько должно быть участковых на определённое количество правонарушителей. У них можно спросить о количестве пожарных и спасателей на водах. И так во всём! Если сегодня нет денег, то этого ничего и не надо. А если хотите, то зарабатывайте сами!
     Если раньше классный руководитель хоть как-то жил своим классом, вкладывая в любимых учеников и душу, и свободное время, то теперь после отведения необходимых для расчёта зарплаты пар и механического проведения классного часа, получив за это дополнительно сто рублей, идёт спокойно домой с чистой совестью спать. Деньги свои он заработал, а дальше – трава не расти. Со своим ЕГЭ и услужливой экономикой делают из людей механизмы по зарабатыванию денег. Кто же будет воспитывать товарищество, коллективизм, как это было раньше в школе? Но, ответят мне, мол, это не входит в установленный перечень услуг современного образовательного процесса. А окружающий мир уже ждёт и манит лживыми блёстками своих ценностей, потирая свои липкие ручонки, подрастающее недоученное молодое поколение. Вот и начинаем мы ходить по головам, перешагивая через бывших только что товарищей в поисках лучшей жизни. А кто же будет честно работать, государство укреплять? А ведь надо же! Нужно быть вместе! И только по эту сторону! По нашу! И как тут достучаться до тех, кто неправ? Как им доказать, что праведно жить лучше, чем в скверне? Пока не знаю. Но поверьте…
     Чего это я разошёлся-то! Может, как раз эти школяры уже и нормальные! Честные романтики! Быть может, всё мне привиделось! Может быть! Дай Бог!
     И есть ещё настоящие учителя, честные и порядочные, грамотные и трудолюбивые, приверженцы своего дела. Некоторые из них становятся учителями года в различных номинациях своей деятельности.  Учителя нашей закалки, ещё не сломленные новой пришлой системой образования, которые дают знания, несут доброе и вечное в умы современных школьников, поясняют на своих примерах азы порядочности, закладывают в своих подопечных семена человечности, согревая их своей теплотой. У таких школьников от полученных широчайших знаний глаза загораются. Да они и сами, как от искры, зажигаются для дальнейшего служения. Крылья появляются у них за спиной. Нет, не ангелами они становятся, для этого есть другие организации, и не всегадящими птицами. У них просыпается полёт мысли! Желания! Желание творить добро и раздавать его окружающим. И не важно: будет ли это бескорыстно или за толику малую. Это будет!
     Такие же порядочные есть и среди врачей, которые всеми своими великими знаниями и наработанными многими годами умениями, не спя ночами и сутками простаивая у операционных столов, излечивают больных, у которых произошёл сбой в организме или внезапное опасное для жизни повреждение. Они ставят их на ноги и провожают в дальнейшую жизнь уже здоровыми и просветлевшими нести пользу стране и окружающим их людям. Вот эти Врачи, наверное, учились у тех Учителей. И были послушными учениками.

     Вот таким учителем была и моя жена. И я решил обрадовать её. Захотелось сделать ей сюрприз и, открыв свою тайну, провести своей милой экскурсию по настоящей, невыдуманной истории. Тихо, чтоб никто не знал. Чтобы она потом на каком-нибудь классном часе в своей школе рассказывала своим малолетним подопечным о быте людей, живших в отличное от нас время, виденном доподлинно и собственными глазами. Проникнуться в суть вещей, которых ты никогда не видел, да и просто не знал об их существовании. Возможно ей, да и мне тоже, удастся понять суть происходящих в то время процессов. Хотя за время планируемого путешествия вряд ли получится что-либо понять. Но всё же. Да и у меня зудело всё внутри от желания вновь очутиться в прошлом и поделиться недавно пережитым.
     И мы снова оказались возле дома с окнами, заклеенными газетами. Обновлённый фасад дома портила чёрная сажа, оставшаяся от недавнего пожара. Во дворе всё так же текли помои, висело постиранное бельё, из-за которого доносился тот же самый мат. Возможно, только в других интерпретациях. Дверка газового шкафа была приоткрыта, и было видно, что ею давно не пользовались. Лет десять. Я её со скрежетом распахнул и с удивлением обнаружил там стену дома с обвалившейся штукатуркой. Не веря своим глазам, я осмотрел двор ещё раз. Всё было на своих местах, как тогда. Только не было двери. Вместо неё чернел сажей огромный пролом в стене. Пожарные на славу разошлись, пока тушили пожар. Только стены остались более-менее нетронуты пожарной техникой. Остальные части пожарища были обрушены и свалены в подвале дома. С поселившейся во мне досадой я покинул в раздумьях этот двор.
     – Ну, и чего ты меня по помойкам и закоулкам всяким гуляешь? – язвительно попыталась пошутить моя Нюся. – Пойдём отсюда, а то мало ли что люди подумают. Мы с тобой уже не в том возрасте, чтобы по углам зажиматься.
     Я с нежеланием согласился, и мы, выйдя за забор, продолжили свой экскурс, впитывая уже реконструированную, современную историю. Странно складывается жизнь. Вот только недавно я был здесь, и дверь была. Была! И я был за ней! И всё там было! Ну, я же не сумасшедший всё-таки. И препараты никакие не принимаю для галлюцинаций. Но двери нет! Ну и ладно! Всё, забыли!
     Спустя некоторое время мы с женой опять прогуливались по этой улице. Она в центре города одна большая и одновременно пешеходная. Подходя к знакомому месту, волнение снова нахлынуло на меня. Руки мои моментально вспотели, что Аню мою очень удивило. Я отшутился от неё жарой и близостью наших тел. Интерес всё глубже проникал в меня по мере приближения к тому самому месту. Но, подойдя ближе, был обнаружен строительный забор, окружавший дом, во дворе которого стоял экскаватор. Дом сносили за ветхостью состояния, о чём красочно гласил плакат, который, кроме всего прочего информировал проходящих мимо зевак о строительстве на месте сноса частной конторы типа «Рога и копыта». И кому же это удалось купить землю в самом центре города! Странно всё это. Странно. «Вот так и теряем мы неизведанное из-за собственного невежества и незнания», – подумал я, глядя сквозь проёмы в заборе на остатки состарившихся и обгоревших  газет  в  просевших   окнах   полуподвала. – «А может, и нет», – ещё раз подумал я, увлекаемый супругой дальше по улице. Бросив взгляд на информационный щит, на котором просто и без затей было указано, что генеральным застройщиком этой территории является какое-то ООО «Торговый домъ «Концерна «Рамонъ & Ко», я послушно повёл жену дальше, не давая памяти поглотить меня полностью, но успев язвительно заметить народный полёт мысли в вычурности нынешних названий.

     Поздней осенью мы с женой поехали в гости к моим родителям. В воздухе от холода танцевали снежинки и, устав от длительного танца, слегка и ритмично поскрипывали под ногами. От остановки до дома мы шли по двору, образованным коробками одинаковых домов, в приподнятом настроении и в каком-то воодушевлении чего-то необычного впереди. Хотя у нас впереди всегда что-то новое и неизведанное. Целая жизнь!
     У папы моего, слава Богу, случился очередной день рождения. Мама меня всегда воспитывала правильно. Начиная прямо с детства. Как себя помню. А помню я давно. Почти с рождения, а может, даже раньше. Учила она меня товариществу и взаимопомощи, честности и правде, любви и порядочности, целеустремлённости, трудолюбию и рукоделию. Я теперь со всем этим багажом живу. Причём очень бережно, чтобы не растерять чего где-нибудь в суматохе. И вот я умею шить и вышивать. Наверное, поэтому и выбрал свою профессию. Весь этот богатый и драгоценный опыт я стараюсь аккуратно передавать нашему сыну, чтобы он стал лучше меня. Всегда мама выкручивалась и делала так, чтобы я не завидовал соседским ребятам, даже если у меня не было того, что часто было у них благодаря положению и, соответственно, благосостоянию их родителей.
     В моём детстве у нас в доме всегда была живность. Попугайчик, кошечка и собачка. Именно в такой последовательности. С ними хорошо! Задорно! Но после того как они все в такой же последовательности умерли своей смертью от старости, мы больше братьев наших меньших никогда не заводили. Очень сложно с ними расставаться. Но любовь к животным осталась. Папа иногда пытался привезти из командировок какую-нибудь экзотическую зверушку, оставшуюся без попечения мамаши, убитой браконьерами или подорвавшейся на мине, но мама моя была непреклонна.
     Их взаимоотношения с отцом просто идеальны. У меня так даже при второй жене не получается. То я где взбрыкну, то она где обидится. Но у нас всегда есть ещё время в запасе для исправления отношений и настройки взаимных нюансов. Хотя она меня любит, я надеюсь, и такого. А она меня любит. Я это чувствую. И вовсю стараюсь соответствовать этому с благодарностью. Конечно, я не говорю каждое утро: «Спасибо, дорогая!» Но где это к месту, я всегда вставляю слова благодарности и лёгкие поцелуи.
     Мама моя всегда была дома при папе. Потому что мама работала женой моего папы, а папа был военным специалистом и всю жизнь тайно служил Родине в разных частях света, в нём нуждающихся. Он уже давно на пенсии, и вот родители мои теперь постоянно вместе. Мир как-то научился уже обходиться без его знаний, но, по правде говоря, сотни невидимых специалистов, обученных им, по всему свету сейчас замещают его одного.
     Папа тоже принимал участие в моём воспитании. Он, когда бывал дома, молчаливо соглашался со всеми мамиными наставлениями в мой адрес, чтобы не подставлять её. Но если что-то было не так и он только глянет на меня своим нежным взглядом, то всё сразу же становилось на свои места, и желание дальнейшего революционного противостояния моих оппозиционных настроений с устоями бытового консерватизма моих родителей моментально пропадало. Папа мой всегда является непререкаемым авторитетом. После мамы. Да простите меня все!..
     Гостей было мало. В основном родственники. Из бывшей весёлой и дружной команды друзей и подруг остались только две подружки. Раньше они, как и все, веселились  в   разудалой  компании  со  своими мужьями. А теперь эти вдовушки запивали минеральной водой каждая свои таблетки в перерывах между основными блюдами. Нынешняя молодёжь в лице многочисленных внуков и их супругов тусовались отдельно, среди себя, хвастаясь фотографиями своей же бурной жизни в своих смартфонах и залихватски при этом смеясь, тыча пальцами в экраны друг друга. День прошёл быстро. Всё наготовленное быстро пропало в наших недрах, и народ, расцеловываясь на прощание, потянулся по домам, к диванам и телевизорам. Нынче плясок уже нет. Да и песен тоже. Праздники превратились в обыденные застолья. Даже водка остаётся недопитой. Раньше брали по полторы бутылки на человека, и не оставалось. А сейчас взрослые уже не пьют, ну, если только чисто символически, а у молодёжи это немодно. К вечеру в гостях остались только совсем свои.
     Мы с именинником, как водится, играли в шахматы. Счёт всегда был ничейный. Папа иногда поддавался мне, чтобы не ронять моё самолюбие, хотя я всегда считал, что в эту игру понимаю.
     Наши жёны гремели на тесной кухне посудой, так как родители категорически не дозволяли дарить им хозяйственные гаджеты. Ни микроволновку, ни посудомойку, ни стиралку. Да и, по правде сказать, всё это нельзя установить в их малогабаритной квартире. Но когда-то эта квартира была шикарным подарком от государства за труд. И не казалась маленькой.
     После очередной выигранной партии папа пошёл привычно прогуляться перед сном вокруг дома и прочистить сосуды от холестерина, успевшего отложиться в них за время праздничного ужина. Наши же девочки умостились на диване рассматривать семейные фотографии. Мама очень любила показывать Ане фотографическую историю своей жизни. И немножко нашей. Я, как обычно, присоединился к семейной демонстрации. И тут из-за слабеющих маминых рук из раскрытых страниц семейного альбома выпал кружевной платочек с вензелем «В. А. Р.» Мы с женой вопросительно переглянулись. Платок был с любовью аккуратно сложен и упакован в блестящий целлофановый пакетик. Было видно, что им давным-давно не пользовались по назначению.
     – Мам, а откуда у Вас этот платочек? – поправляя очки, спросила Нюся. – Я вроде бы не теряла…
     – Нет, Анечка! Ты ошибаешься. Это платочек нашей  бабушки.  Теперь  уже  можно   об  этом  говорить. Я узнала об этом давно, буквально за месяц перед её смертью. А потом никому не хотела рассказывать. Незачем это было. Но раз уж вышла такая оказия, то… Наша бабушка Настя – графиня Разумовская, – мама оглядела нас торжественным и одновременно виноватым взглядом. – Потомственная дворянка. И вот, будучи на сносях, ещё до революции заехав к своим родственникам в наш город, решила родить раньше времени...
     – Так это что, я тоже граф? – теперь уже я засомневался в маминой памяти.
     – Да, сыночек! И ты тоже, – хитро улыбаясь, мама погладила меня по голове, словно мне было десять лет, и поцеловала меня в щетину. – Только нам-то этого уже и не надо… Там была целая история, – продолжала она сыпать в нас новостями. – В тот день случился пожар рядом с их домом. Молния ударила буквально напротив, и целый дом сгорел. Там даже один человек пропал. Вот, испугавшись, наша бабуля и решила родить вне плана. А ещё в тот день убили её доктора, который как раз шёл к ней помогать рожать. А роды у неё принимал случайно проходивший мимо то ли военный, то ли какой ответственный чин со страшным лицом и шрамом на щеке. И вот она, только лишь благодаря ему, благополучно разрешилась твоим дедушкой. Если бы не этот случайный прохожий, то, ни меня, ни тебя, мой сыночек, ни внуков моих, не было бы в принципе. Никого! Потому что не было бы вашего деда. Потом она прожила долгую и счастливую, по нашим меркам, жизнь. Конечно, мы никогда не знали, что творилось у неё на душе. А вот сын её, дедушка ваш, погиб на фронте в сорок третьем году. А этот платочек остался у неё как память об этом странном человеке, который у неё роды-то и принимал. Он передал ей эту вещицу прямо во время родов. Поэтому это был её талисман. Это только уж теперь он ко мне перешёл. Вот и думаю я, кому его передать потом. То ли тебе, Аннушка, то ли невестке вашей непутёвой, – горестно вздохнув, завершила мама, с грустью разглаживая кружевную вещицу.
     Зуд   в   щеке   напомнил   мне   недавние  события. Я почесал саднящий след опадающего шрама.
     – Но ведь это мои инициалы! Васильева Анна Романовна,   –   настойчиво   умоляла   меня   моя     жена. В доказательство этому она быстро принесла из своей сумочки точный клон платка раздора.
     Пауза была небольшой.
     – Нет-нет, Анечка! Нет! – упорно твердила мама непререкаемым тоном, услышав настырный шёпот невестки и потрясая натуральными седыми кудрями, специально налаженными для сегодняшнего именинника, – ты всё-таки ошибаешься. Это инициалы моего деда, графа Разумовского – Виктор Андреевич Разумовский. Да и платочек этот достался мне от бабушки ещё до того, как ты у нас появилась. Так что не обессудь.
     Я прижал, защищая, любимую к себе и поцеловал её в темечко.
     – Так ведь Ваша же девичья фамилия Разовская, – удивилась этому откровению моя Аня, уже представляя, как будет рассказывать эту историю своим промокашкам.
     – А раньше ведь нельзя было быть потомками дворян. За это расстреливали или, в лучшем случае, ссылали в лагеря. А там можно было и сгинуть безвозвратно. Народ не любил сословных господ. Поэтому фамилию и сменили тайно. Мы тогда все шёпотом шутили, что нам «ум» отрезали и стали мы из Разумовских – Разовскими.
     Я бросил взгляд на фотографию в виньетке.
     – Так это что, вот это моя прабабушка, графиня Разумовская? – решил уточнить я у мамы, показывая на фотографию красивой благородной женщины.
     – Да! Это она! Это моя бабушка! – гордо ответила она, и спина её заметно выпрямилась, несмотря на уже постоянные боли в пояснице.
     Да и я, вспомнив свой недавний праздничный наряд, вдруг внезапно осознал, что он был мне впору. Даже как-то поздний вечер просветлел, и на душе зачирикали пташки.
     Из-под чёрных локонов на меня смотрели красивые глаза знакомой графини. Мы смотрели друг на друга молча, понимая, что мы знакомы лично и очень давно. Но об этом никто не знает.
     События того дня судорожно мелькали у меня перед глазами, пока мы шли домой, и жена моя щебетала мне о нашем новом статусе, и, мол, нужно обязательно обрадовать нашего сына, который сбежал раньше нас со своею половинкой, грамотно воспользовавшись простаивающей свободной квартирой, что он тоже молодой  граф.  И  дети  у них  тоже будут графинчиками. И нужно будет нарисовать наш герб и повесить его на видном месте…
     Я не стал расстраивать жену, что потомственное дворянство на нас уже не распространяется и уже не переходит к нам. Что оно передаётся по наследству только по мужской линии и на моей маме всё графство заканчивается. Так что мы обычные среднестатистические советские граждане и гражданки, хоть я и из потомственного рода. Пусть пока живёт в неведении. Пусть девочка порадуется. Пусть помечтает. Одно радует: мы в хорошей компании с моим папой. Он, к нашей радости, тоже не удостоен дворянством.
     Ночной воздух очистился от снега. В дополнение к фонарям дорогу освещали повылазившие посмотреть на нас белые звёзды. Всё также поскрипывал снег. Также мороз поддавливал нам бока, придавая нашим движениям бодрости. Только что-то неуловимо тонкое изменилось вокруг и повлияло на нечто трепетное у меня внутри. Добавило тепла.
     И тут мой странный пазл сложился. Всё стало понятным. Праздник, старый дом, дверь, кабак, графиня, её сын, пожар, моя мама, прабабушка, погибший дед. История пересеклась в реальности! Но такого ведь не бывает! Или бывает? Тогда почему именно я? И каким образом? Как всё это происходит? Зачем? Эти мысли путались с сегодняшней действительностью. Про откровения моей мамы. Я понимал, почему она от нас это скрывала.
     А сами мы этого ничего не знали. На нашем генеалогическом древе были пустоты. Ветви были, но были они пусты. Нам никогда никто и ничего не рассказывал. Мы жили в неведении собственной истории. А ведь этим можно было гордиться. И семейное дерево было  бы  другое.  Ну  хотя  бы  другого  сорта.  Или  вида. А сколько людей в нашей стране также не знают своей истории. Нашу же историю скрывали то от страха, то от стыда, то Бог ещё знает от чего. Но мы-то не знаем. Часть страны уже никогда о своих предках и не узнает. А жаль.

     Я помню бабу Настю. Она была небольшого росточка, худенькая набожная женщина. Помню, всегда ходила в платочке. С раннего детства водила меня в церковь, правда, ничего при этом не поясняя. А я маленький был тогда, ничего не понимал. Всю свою жизнь я даже догадаться не мог, что она была представительницей ещё того, настоящего, высшего света. Когда она к нам приходила, то всегда давала мне двадцать копеек на мороженое. А по большим церковным праздникам и на мой День рождения мне доставалось по рублю. Это было целое состояние. Когда я подрос, я всё не мог понять, откуда у неё так много, по моим тогдашним меркам, денег. Ведь она была уже давно на пенсии, а давала деньги всем нашим малышам. И только потом, когда уже разум зашёл ко мне в голову, я узнал, что это мама моя давала ей денег для покупки свечей в церкви и раздачи мелочи нам, всем внукам и правнукам.
     Сейчас всплывает один случай. А теперь он высвечивается совершенно в другом свете. Как-то, когда мне было лет пять и мои родители были, как всегда, в отъезде, баба Настя везла меня, худого и немощного городского ребёнка, на поезде в далёкую сибирскую деревню к папиной родне на летний выпас. Дорога была длинной, с двумя пересадками, которые тянулись в ожидании на разных станциях среди чемоданов и баулов неимоверно томительно. В одном из очередных плацкартных вагонов наши места оказались рядом с местами проводников. К нашей дородной проводнице пришла такая же буфетчица из вагона-ресторана, принеся с собой целую корзинку бутылок молока. Разместились они прямо напротив нас в освободившемся купе. Картина нарисовалась нам следующая. Тётка из буфета откупоривала бутылки с молоком, ловко тыкая в серебристые крышечки из тонкой фольги, и передавала эти ёмкости своей коллеге. Та же очень быстро выливала белое содержимое в тазик, резко опрокидывая стеклотару над заранее приготовленной ёмкостью. После переливания всего принесённого молока обе тётки поснимали с себя кольца и опустили свои пухлые ручонки в тазик, наполненный, можно сказать, едой. И вот моя прабабушка, которая прошла все войны и революции, добрейшая старушка, спрашивает так по-доброму этих двоих, мол, зачем  это  они  так  поступают   с  молочной  продукцией. В ответ же тётеньки доходчиво так объяснили, что продукт этот никто не покупает и он до конца дня всё равно прокиснет и будет вылит. Неугомонная же наша бабуля, которая всегда требовала от себя и от других честности и правильного обращения со всем и со всеми, не унимаясь, пытается пробиться к ним, мол, в поезде едет много детей и стариков, которые с удовольствием отведали бы этого питательного напитка, раз уж он всё равно будет вылит. Достучаться до совести работников общепита  – всё равно, что увидеть кого-нибудь из небожителей. Нереально! Скорее можно увидеть очередное Пришествие, но пронять работника торговли – никогда! Проводница, вдруг что-то вспомнив, ойкнула, скоро отёрла побелевшие руки полотенцем и стремглав бросилась в тамбур громыхать чем-то там. И вот эта розовощёкая упитанная тётенька в кружевном белом накрахмаленном кокошнике, сжимая  и разжимая свои загребущие пальцы для более глубокого проникновения полезных молочных веществ в толщу бронированной кожи, парирует поставленный вопрос с лёгкостью. Нисколько не устыдясь своей наглости и человека, раза в два старше её и на порядок умнее, она выдала ярко-красными губами, что у неё на всех молока не хватит и, если кому надо, она может отлить немного. Прямо из тазика…
     Даже я был рассержен в рамках своего воспитания, хотя и был маленьким и не всё понял, что тётка рассказала моей бабушке. И вот только теперь я понимаю, что чувствовала она, потомственная графиня, которая всю жизнь проработала на одной фабрике, пережила не один голодный год! Сколько невзгод поборола она в своей жизни! И только вера помогла ей выжить и остаться человеком! И вот только сейчас я понимаю, что она чувствовала, когда после всех этих слов, отвернувшись беззащитно к окну, тихонько плакала, прикрыв лицо сморщенной трудовой ладошкой, молча вытирая красивое лицо кончиками платка…
     Я никогда бы не сказал, что наша прабабушка была графиней. Она всю свою жизнь работала, как и все советские граждане. Ничем от них не отличалась и не выделялась из общих масс, хотя и была интеллигентна. Но да – она была строга. С нами она была нравоучительна, но вместе с тем дружелюбна и в меру ласкова. Жалея нас, всегда шутливо приговаривала: «Побольше поплачешь – поменьше пописаешь»,  – отбивая желание хлюпать носом. Нет, мы не догадывались, что в нашей семье есть такие люди. Мы были малы, чтобы рассуждать на эти темы, и, честно говоря, нам было всё равно. Мы тогда жили своей счастливой и беззаботной жизнью. Играли в казаков-разбойников и дочки-матери. Если нам удавалось велосипедным насосом накачать старый побитый волейбольный мяч, мы играли в игру со странным названием «штандер». Двор нас воспитывал так, как надо. Только не тот Двор, а наш обычный, соседский. Советский.

Карточка без рамки.
От виньетки просинь.
Времени останки,
Будто листьев осень.
Уголки в заломах,
На картинке трещины.
Что-то мне знакомо
В этом лике женщины.
Складки на картоне –
Не прилично даме.
Видно, что хранилась
На груди в кармане.
Маленькая шляпка
Модного салона.
Взгляд из-под вуали…
Влажный и знакомый.
Лёгкую слезинку
Можно отыскать.
А прямая спинка
Раскрывает стать.
Властвующий профиль –
Принадлежность к Свету.
С царственной камеи
Перенят сюжет.
Вздёрнут подбородок.
Гордость напоказ.
Мастер был фотограф,
Словно Богомаз.
Смоляные локоны.
Ленты в завитушках
Аккуратно собраны
В тонкие коклюшки.
Чувственные губы
Плотно не прижаты.
Видно: флирт надуман.
Женские таланты!
Для желанья пряность –
Мушка на щеке.
И сквозит изящность
В лёгком веерке.
Что ж это за дама,
Муза для художника,
Что пленяет сразу,
Глянул – и заложник?
В памяти я точно
Не найду ответ.
Мы не можем помнить
Тех, которых нет.