11 Лехаим, брат! Доктор. Глава 3

Сергей Баранов
ЛЕХАИМ, БРАТ! 2017 - 2019
Доктор
Глава 3


     Синь небесная была настолько густая, что казалось, Небо лежит прямо на Земле, и получалось, что ты большей частью своего тела находишься в Небе, одновременно присутствуя на Земле, отчего движения были заметно замедлены и не допускали суетности.
     Лес манил в себя своей загадочной притягательностью девственной таинственности. Пригорки сменялись непроходимыми низинками, полными в своей болотистой сути разной живности, которая ползала, прыгала и плавала среди кореньев причудливой растительности. На очередном подъёме распахнулась папоротниковая поляна. Большие резные растения лениво и молчаливо раздвигались от моего опасливого продвижения вперёд. Пространство вокруг было насыщено прохладой и свежестью.
     Журчание вытекало из-под оголившихся мощных корней одинокого старинного дуба и чистейшими молекулами формировалось в небольшое, но упорное прозрачное течение. Дерево было просто огромное. Его густая листва укрывала от солнца всю поляну, отчего даже в этот солнечный день здесь было темно и влажно, как и всегда. В этой огромной древесной шевелюре звенели тысячи пёстрых зимородков, блестящих своим ярким разноцветьем. Этот звон от каждой птахи сливался с шелестом листвы крепкого дерева в один протяжный прозрачный звук, переплетающийся с прозрачностью журчания сбегающей воды. Этот чарующий звук превращался в волшебный манок, завораживающий и околдовывающий всю твою суть. Создавалось ощущение, что это детский хор воспевал саму Природу.
     Среди этого райского гомона с каждым шагом близился странный шуршащий ритмичный звук. Неглубокое ущелье, встретившееся поперёк течения ручья, заставляло родниковую воду падать вниз на лопасти покрытой от времени мхом водяной мельницы, удачно встроенной в вертикальные стены, образованные ударом молнии, и отводило её в скрытое вертикальными стенами этой же расселины тихое подземное озеро, куда стекалась Вечность, просачиваясь и распределяясь далее по многочисленным тайным подземным кладовым. Еле заметный крутой спуск, иногда переходящий в каменные ступени лестницы, вёл к самой мельнице.
     Потёртые от Времени шуршащие жернова отделяли странным образом из падающей на них хрустальной воды песок, который Мельник засыпал в какие-то мешочки. Обычный песок. Чистый и белый. И вопрос о нужности этого странного занятия твёрдо засел у меня в голове.
     – Бог в помощь! – отчего-то вдруг сказал я вместо обычного приветствия или здравицы.
     – Да, Бог завсегда помогает, когда ты к труду отряжен! – улыбнулся он, обернувшись и обтерев лоб совершенно незатронутой мацерацией рукой, хотя его руки постоянно были в воде. – Твой Срок тебя уже давно ждёт, а ты только пришёл. Хотя это не твоя беда. Но раз ноги тебя сюда привели только сейчас, значит, так нужно.
     – Скажите, а зачем я сюда должен был прийти, и зачем Вам этот песок? И какой срок ждёт меня? Меня что, арестуют? За что?
     – Не тарахти! Давай всё по порядку, – Мельник остановил жернова и присел на приступок. – То, что ты здесь появился – тебе предначертано Свыше. Я в ваши высокие материи не лезу. У меня своё занятие. Я песок отделяю. Это не простой песок. Это Песок Времени. и каждый живёт ровно столько, сколько ему песку отмерено. И тебе твой Срок отмерян.
     С этими словами Мельник достал ладанку с отдалённой неприметной полочки и протянул мне, держи, мол. Подарок походил на небольшой скромный мешочек, приятный на ощупь. В такие небольшие мешочки ювелиры обычно укладывают своё самое драгоценное. А здесь, с виду, обычный песок.
     – И какой здесь срок? – приняв эту игру, заинтересовался я.
     – Лет, эдак, на триста пятьдесят, – с лёгкостью обескуражил он меня.
     – И что это значит?
     – А значит это, что теперь ты жить будешь весь этот Срок.
     – Но столько ведь не живут!
     – Ну, если ты чего-то не знаешь, то это совсем не означает, что этого нет, - начал раздражаться странный мужчина от моего непонимания сути происходящего.
     – А за что мне такие преференции-то? – опешил я.
     – Я ж тебе пояснил уже, что я ваши вопросы не обсуждаю. А уж, если тебя привели сюда, то так было нужно. Уж, если тебе добавили Срок, то, значит, так было ниспослано Свыше.
     – Вот так всё просто?
     – А ты что думал! Тебе уже всё давно отмерено. Это всё твоё. Дополнительное. А теперь иди, испытывай свои возможности, отрабатывай поданное тебе, но береги себя и сам. Сюда больше не приходи. Всё равно не найдёшь…
     С этими словами он повернулся к своим жерновам, отчего те заворчали от долгого ожидания в бездействии и, шелестя, стали выдавать новые порции временных отрезков. Но я заметил, что порции совсем неравные. То ли от старости жерновов, что они неравномерно мелят, то ли действительно время отмеряется порционно. В строго установленном размере для каждого. С тайной мыслью для каждого.
     Мельник снова увлечённо стал скатывать высыпающиеся песчинки в комочки, упаковывать их в мешочки и ловко обвязывать мешочки шнурками. Затем он отпускал их по течению, которое нежно доставляло необходимые всем изделия в сокрытое озеро, где каждое из них дожидалось своего черёда, поблёскивая в глубине воды. С наступлением необходимого момента птицы, витающие в ветвях скрывающего всё дерева, ловко ныряли в воду и, подхватив необходимый мешочек, уносились в неизвестном направлении.
     Я не стал больше отвлекать Мельника от его работы, смело надел ладанку на шею и, даже отчего-то не поблагодарив его, поспешно ушёл.

     Утром, когда я брился, в зеркальном отражении с удивлением обнаружил на грудине, как раз между ключицами, небольшое покраснение кожи. В самый раз под крестиком. Сначала я подумал, что это какая-то натёртость. Или аллергия какая от золота образовалась, чего не могло быть по определению. Но тут же, вспомнив о своих похождениях во сне, немало удивился. Долго не отводя внимания от покраснения, я вспомнил, что именно в   этом  месте  и   находилась   подаренная   мне  ладанка. А теперь будто бы крестик с распятием охранял её, прикрывая собой.
     В ответ на воспоминания отрывками внезапно всплывали слова: «Сударыня Водица, дай тобой умыться и тобой напиться, дабы мне с самим собою на веки примириться»…

     Идти в ресторан на собственные проводы меня на пенсию мне не хотелось. Совершенно. Ну, не было ни малейшего желания.
     Если сказать, что я был удивлён и раздосадован сообщением о моей отставке, – это ничего не сказать. Все эпитеты, которые уместны к данному действию, я ощутил на себе и пережил. И переживал я это тяжело. Было больно ощущать, что меня кинули. Бросили. Отвернулись от меня за ненадобностью. Даже не оставили опыт передавать молодым интернам. Было ужасно обидно. Обида терзала и жгла меня изнутри. Ломала моё самолюбие. Жена моя, заметив мои терзания, приметила также во мне некоторую осунутость и посерение цвета кожи лица. Даже мои друзья уже хотели брать отпуска и мчаться ко мне и выводить меня из ступора народными средствами. Рыбалкой. Но, как говорится, на обиженных возят воду, и им не пришлось меня спасать. Меня освободила от мрачного настроения опять же моя жена. Самое понимающее создание в мире. Любовь моя поставила мне на вид, что, мол, всё будет хорошо, и я наконец-то хотя бы отдохну. И я её послушал. Как всегда.

     Мимо нас медленно и пафосно для зависти всем окружающим проплывал свадебный кортеж, хитро подмигивая аварийными сигналами всем встречным и поперечным. Совместно с мигающей автомобильной иллюминацией вдоль улицы лениво и вальяжно крякали полицейские сигналы вперемежку с разномастными звуками клаксонов. 
     – Ура! Свадьба! Это к счастью! – захлопала в ладошки моя жена.
     – Это у них счастье, а для нас просто радость, что ещё одна парочка созрела для плодоношения и размножения, – пытался урезонить её я. Но она меня уже не слышала, всецело отдаваясь наблюдению за громкоряженной процессией, слезливо вспоминая наше скромное бракосочетание.
     Обдав нас отработанной соляркой, мимо проехал огромных размеров длинный белый джип с кольцами на капоте. К задней его двери дизайнерами был прикреплён такой же огромный, как и само транспортное средство, белый бант. Задуманный с размахом аксессуар уже уныло поник, то ли от долгой дороги в загс, то ли от нежелания участвовать в данной церемонии, а может, просто от отсутствия рук свадебных дел мастеров. На всём пути следования праздничного кортежа ленты банта сметали мусор с наших дорог и заметали оставшиеся следы предыдущей бурной жизни обоих молодожёнов.
     Как водится, такой сарай перевозил невесту с женихом и их многочисленных особо приближённых друзей и свидетелей, от которых нельзя было отказаться. Дальше следовали гости, владельцы дорогих и не очень разномастных импортных авто. Кавалькада растянулась метров на сто. В завершении свадебной автоколонны передвигались только что вымытые после поездки на дачу «Жигули» одной из первых моделей. Старый советский автомобиль с гордостью перевозил, наверное, родителей невесты. Тёщеньку дорогую. Женщина в крашеной причёске, мода на которую с боями закончилась в год свадьбы её же мамы, чинно сидела на пассажирском сидении рядом с лысым водителем, вероятно, бывшим партийным работником среднего звена. Маленькими пухлыми в маникюре пальчиками она держала перед собой огромный букет белых цветов без названия, воткнутый в синий молочный бидон с деревянной ручкой на проволоке. Красный бантик, сливающийся с тоном автомобиля, нарисованный только перед выездом и неестественно смотревшийся на узких злобных губах своей владелицы, указывал на то, что эта новоявленная вторая мама жениха будет исподтишка шипеть на него всю свою длинную жизнь в отместку за указанное место в этом свадебном автопробеге. Взаимная любовь поджидает их. Белый ажурный берет, закреплённый хитрым образом на затылке у дамы, парадно завершал всю свадебную композицию.

     Один из охранников времени, понимая безвыходность ситуации, потеряв в один момент своё рабочее место после случившегося пожара в трактире «Савой»,  в скором времени пропал в неизвестном направлении по своим никому неведомым делам. Возможно, у него появилось новое задание. Это облегчило Парамону взаимоотношения со вторым стражником.
     Уговорить одного оставшегося хранителя для Парамона было делом несложным. Отремонтировав за небольшие деньги заброшенное после пожара помещение, он обрёл к себе доверие на вечные времена. Хранитель же после преобразования его заведения преобразился и сам. Почистился, помолодел лицом, приободрился. В глазах его появилась необходимость в дальнейшем существовании. Внешнее преображение охранника Парамон взял на себя, приобретя ему полный комплект новой и модной одежды. Этим он приобрёл личную привязанность к себе и преданность услужливого помощника.
     Ремонт помещений не был шикарным. По разумению Парамона, заведение это не должно было притягивать к себе народные массы. А уж случайно попавшие сюда прохожие должны были полностью раскиснуть, забыв даже причину своего душевного нищенства, обретя пару-тройку рюмок сногсшибательного первоклассного напитка.

     Свежий воздух новизны навеял на Парамона твёрдое и неуёмное желание отобедать. Как раз перед ним раскрывал свои объятия лучший в городе ресторан со швейцаром на входе, по виду – так обычным вышибалой.
     Место это в городе было знатным. И называлось оно «Везувий». Содержалось оно бывшим большим полицейским начальником, хотя по официальным документам всё выглядело совсем иначе.
     Безвкусное затрапезное внутреннее убранство заведения, давно требующее дизайнерского к себе отношения, совсем не приглянулось Парамону, равно как и рукотворные такие же безвкусные изыски местного шефа. Хотя, всё меню этого ресторана у местной публики шло на ура. Нельзя сказать, что у Сиверского было какое-то особое чутьё, но его изысканный вкус был способен отличить качество положенных в блюда продуктов от товаров второй свежести.
     Расплатившись с официантом деньгами, полученными в результате исполнения агафьиных инструкций, гость понял, что попал куда надо.
     Раздолью его творческих изысков не было границ. От горизонта и за горизонт расходились его идеи и проекты. Одно только посещение лучшего в городе ресторана навело его на мысль об улучшении питания местных жителей путём улучшения качества и ассортимента поставляемых товаров. Он-то знал, что в России всегда продукты были качественными и благородными. Эта же мысль укрепилась в нём после посещения нескольких продуктовых магазинов и центрального рынка, хотя на рынке дела обстояли несколько лучше, но в целом это была катастрофа! Бродя по городу, Парамон снова забрёл в уже знакомый антикварный магазин, который так хорошо описала его бывшая пассия.

     Неоднократно пообщавшись со Львом, местным антикваром, который на удивление Парамона оказался приятным человеком, хотя и скупердяем в свою пользу, и после нескольких лекций о положении дел в нынешнем обществе Парамон быстренько сообразил купить сгоревшее здание в центре города, долгое время планировавшееся под снос. На его месте он построил шикарный трёхэтажный особняк в полный противовес заведению, находившемуся на противоположной стороне соединительной линии временного тоннеля. Это хорошо, когда на месте развалин истории строят новые дома, хоть и по образу и подобию той же старины.
     На верхних этажах был разиещё шикарный банкетный ресторан, название которому он придумал, совершенно не заморачиваясь мозговыми штурмами. Большие светящиеся буквы «Савой» маняще смотрелись на новом здании купеческого стиля позапрошлого века. Блестящее золото вывески выгодно отличало новое заведение от уже обветшалых давешних построек. Повседневных пьянок здесь не было, зато если устраивались дорогие банкеты, то обязательно с участием важных персон города. А это было Парамону необходимо для налаживания межвременны;х товарно-денежных взаимоотношений.
     Знакомился Сиверский с нужными для него людьми исключительно через Лёву, представляясь Кузьмой Терентьевичем. Солдатенковым, давая понять местной высокой публике о якобы своей принадлежности к одной из знаменитых купеческих династий. Местная элита с бокалом шампанского или коньяка в руках паспортов не спрашивала. Шик расточительства Парамона и загадочность произнесения самой фамилии гипнотически действовали на сознание его нового окружения.
     В место для проедания больших денег вела широкая мраморная лестница, ублажающая своей статусностью всех по ней проходящих, с каждым шагом наверх по натуральному итальянскому камню рождая истинное восхищение и дружеское доверие к её владельцу.
     На главном этаже Парамон расположил свой главный кабинет с несколькими прилегающими помещениями различного личного назначения. На остальных этажах также размещались небольшие рабочие кабинеты для быстрых бесед. Все кабинеты по вертикали соединял бесшумный лифт, умело замаскированный среди стен и дверей здания. Это было личное средство перемещения хозяина. Машина плавно перевозила Парамона по всем этажам, включая секретный цокольный этаж.
     Вновь отстроенное заведение указывало на статусность своего никому не известного владельца.

     Скучая по своей новой зазнобе, Сиверский бродил по мощёным улицам, размышляя об устройстве первостатейной торговли. Парамону теперь срочно требовался компаньон. Он составлял в уме различные планы дальнейших действий.
     Ноги сами привели Парамона к знакомому зданию. Здесь со всей своей семьёй жил, трудился и предпринимал один из самых уважаемых людей города. На глянцевой вывеске прямо над входом было прописано большими золотыми буквами на чёрном фоне «Гельдмахеръ», а ниже мелкими буквами «Яков Маркович». Ещё ниже, просто и без амбиций, – «Ювелиръ».
     Блестящие буквы на вывеске в дополнение к известному качеству исполняемых лучшим ювелиром изделий в своё время наводили на местных прохожих и специально заезжих гостей завидный интерес и неотвратимое желание войти внутрь и хотя бы поглазеть на изящные золотые безделушки. Стараниями хозяина заведения отсюда никогда не выходили без покупки пары или тройки ажурных вещиц высших проб.
     Все идеи Парамона сразу сложились в одно целое и затем тут же аккуратно разложились по полочкам в его мозгу.
     – Добрый вечер? – обратил на себя внимание вошедший в лавку Парамон.
     Некое изображение испуга оказалось на лице хозяина магазина, лучшего золотого предприятия в городе и окру;ге. А кто не знает Парамона Сиверского! Он в этом крае наделал в своё время много шума. Правда, сейчас набеги значительно поутихли и занято;й народ стал несколько успокаиваться в равномерной и тихой жизни без нервов, но внезапное появление налётчика у себя в магазине не могло не взволновать местного ювелира.
     – Я б не сказал так же за Ваше здоровье, но сейчас не самое лучшее время для Вашего рандеву к мине;! Вы же видите, какие времена вокруг делаются, Моня! Эти жлобы не хотят иметь золото! Им таки подавайте покушать что-нибудь! И потом: Вы знаете меня, я знаю Вас – зачем нам такие встречи?
     – Моё почтение, Яков Маркович! Я у Вас ни разу не был, а Вы уже знаете за меня то, чего не знаю я сам? – решил подначить Парамон своего собеседника. – Но я таки пришёл  к   Вам   за   товаром.   За  совсем разнообразным. И совсем не задаром. Я готов дать за все поставки хорошую цену. Я думаю, что такое Вам и не снилось. Даже когда вы спите с Вашей супругой Голдой, – завершил он своё обращение с лёгким акцентом.
     – Моня, не вставляйте мне свой ум, я Вам могу продать немножечко своего! Я знаю про Вас столько, что Вы даже никогда не сможете представить в своей голове такое количество! Я знал ещё вашего папу, поца, когда тот гулял по местным рынкам. Этот шлемазл всегда забирал себе на ша;ру всё то, что плохо лежало. Поэтому говорите зачем пришли, или мы – разбежались, как в море корабли.
     – А  что   Вы  имеете против меня, Яков Маркович? Я Вас ни разу не грабил! За какой такой интерес Вы на меня взъелись? Я Вас уважаю. И уважаю Ваш местный авторитет. Поэтому и пришёл к Вам за делом. Именно к Вам.
     – Моня, что вы тычете в меня своими делишками!  Ваши дела не имеют ко мне ни малейшего касательства! Или Вы хочете, чтобы я к Вам подносил патроны, а Вы будете шмалять во все стороны со своих пукалок по всем моим конкурентам? Я таки честный гешефтмахер. И пусть они умирают сами, а я уже подожду…
     Парамон не стал углубляться в сомнительные упрёки собеседника и решил приблизить финальную часть разговора.
     – Яков Маркович, я не буду лезть к Вам в кошелёк, чтобы узнать Ваш процент, который Вы имеете от Вашего дела по кругу. Я сразу хочу предложить Вам дело на пятьдесят процентов! – с этими словами Парамон впился взглядом в чёрные маленькие глазки собеседника, ожидая от него немедленной реакции на столь щедрый вызов.
     – Молодой человек! – протяжно выдохнул старый ювелир. – Такого процента нету даже у Карла Маркса! Или Вы хочете, чтобы я Вам продал свою маму, незабвенную Хаю Соломоновну? Таки я против, так как её уже нет с нами целых пару недель! И, значит, Вы ошиблись вечером. Надо было чуточку пораньше! – Гельдмахер с недовольством пытался выставить вон, как ему казалось, наглого налётчика.
     Кто такой Карл Маркс, Парамон не знал. Но сейчас было не до него, хотя, если даже Гельдмахер о нём вспоминает с восхищением, то у Парамона моментально возникло желание с ним познакомиться лично. На будущее. Но дело для него было в первую очередь.
     – Вы не хотите пятьдесят процентов! Вы хотите меньше? – Парамон мог предложить своё дело любому другому коммерсанту в городе, но авторитет этого ювелира и предпринимателя высокого качества сразу категорически отвергал даже возможность рассматривать иные кандидатуры на роль компаньонов. А предложить больший процент он не мог из-за уважения к самому себе. Но была ещё одна причина, по которой Сиверский не мог обратиться ни к одному из трёх остальных, но менее уважаемых им ювелиров с предложением о сотрудничестве: каждый из них в своё время был им ограблен. С шумом и пальбой. С купцами же Парамон дел не имел в принципе. Их он всех считал жуликами. – Если хотите, я дам Вам меньше! А про Вашу маму – Вам мои искренние соболезнования!
     – Ай, бросьте! Моя мама уже там, где уже даже и не вспомнит  за  нас ни разу. У ней там другие удовольствия! А Вы, Парамон, я погляжу, вежливый и хорошо грамотный человек, и Вы имеете угодить старику! Но зачем Вы делаете мне нервы? Я просто под старость лет хочу знать, что я буду Вам должен за эти копейки! И что я за эти вырванные годы буду иметь, кроме головной боли?
     Видя, что дело сдвигается с мёртвой точки, Парамон вкратце приоткрыл свой план совместных концессий. Конечно же, всех секретов он раскрывать не стал. Он поведал ювелиру о приобретённом в соседних улицах небольшом трактирчике. И вот теперь после ремонта ему необходимы постоянные поставки некоторого количества товара для успешного зачина нового для него дела по развитию общественного питания.
     – Только давайте условимся, Яков Маркович, товар должен быть первоклассным.
     – Я Вас умоляю! Вы опять хотите обидеть своего лучшего компаньона! Вы уже видели хоть раз, что я торговал отходы? И зарубите себе на нос: всё-таки Яков Гельдмахер – это лейбл!
     Сделка     была      совершена      пожатием       рук. А рукопожатие запечатлено на фотокарточку приглашённым фотографом из мастерской Ольги Проскуриной, расположенной неподалёку. Там художественно портретировали все события жизни любых желающих. Значимые и не очень. Даже те, скорбные, которых больше никогда не будет. Карточка с изображением договора была размещена на стене среди памятных изображений многочисленных родственников и соратников по цеху.
     Гельдмахер сразу после того, как Изя, его младший сын, а по совместительству ещё и приказчик в этом заведении, показал всё-таки Парамону место расположения выходной двери, наконец-то удобно разместился в своём уютном кожаном кресле за письменным столом. Он расстелил на сукне лист бумаги, пододвинул поудобнее чернильницу уральского камня и под светом настольной лампы стал старательно составлять реестр мероприятий для реализации нового совместного предприятия. Пухлые губы Гельдмахера удовлетворённо мурлыкали мелодию про поезд, который должен прибыть на станцию к без двадцати восемь.
     Кабинетные часы в углу комнаты к этому времени уже натикали семь часов сорок одну минуту.

     Мы малолетками только что пошли в очередной класс начальной школы. И после занятий радостно бегали по окрестным дворам, играя в разные модные тогда военизированные игры. Время было уже после ужина, на небе были видны некоторые нам тогда ещё неизвестные звёзды. Это было самое интересное время суток. Можно было, бегая в поисках засады, заглядывать в уже освещённые чужие окна, а затем обмениваться увиденным в нашем штабе. А возле одного из дворов стоял и курил подвыпивший мужик за два метра ростом. Был слух, что он только что вышел то ли из тюрьмы, то ли из психушки, но он был беззлобным и никого никогда не трогал. Только пел песни иногда. А пока он стоял и мирно курил, с завистью поглядывая на нас, снующих мимо него с самодельными деревянными автоматами и пистолетами.
     Мимо же проходил маленький коренастый мужичонка. Полная противоположность стоящему. Тоже шёл себе и никого не трогал. По своим служебным делам шёл. Может, уже со службы. Он жил через квартал от нас, и мы иногда видели его в милицейской форме. И тут из темноты, отделившись от забора и от огонька папироски, на его плечо опустилась громадная ладонь. Чего-то доброго хотел наш дурачок от мимо идущего гражданина. Но милиционер был хорошо обучен против внезапно нападающих бандитов. Огромные ноги, обутые в довоенные стоптанные ботинки, сделав «солнышко» через бедро с захватом шмякнулись на землю вместе с остальным телом. Только выплывшие звёзды успели отразиться в глазах ничего не понявшего двухметрового дядьки.
     – Ого! Как Юрий Гагарин в космос слетал! – сплёвывая прилипший к губам  потухший бычок, только и смог промямлить жердяй. – Хочу ещё! – и протянул к милиционеру в штатском свои ручищи.
     Представитель власти не привык к такому к себе обращению со стороны преступного элемента, в которого он определил ни в чём не повинного и безобидного слабоумного. Очередным приёмом он снова молча обернул вокруг себя, как вокруг Земли, местного космонавта, обеспечив ему очередную жёсткую посадку плашмя на осеннюю почву.
     – Хочу ещё! – захрипел длинный, протягивая свои ручищи к шее милиционера, уже снова находящегося в боевой стойке.
     Мы, вдруг увидев более интересное представление, чем в полуподвальных окнах, стали собираться на ристалище, выходя из своих укромных наблюдательных пунктов. Милицейский чин, уже начав понимать, что на его жизнь никто не претендует, стал отмахиваться от надоедливого приставалы. Но не тут-то было! Космонавт после первых двух удачных запусков требовал очередного полёта, протягивая руки к стартовой базе, не собираясь отпускать ракету-носитель далеко от себя.
     – Хочу ещё! Поехали! – только мы и слышали.
     – Мужик, отстань! – с придыханием еле и успел ответить переодетый милиционер, запуская на очередную орбиту всё тот же искусственный спутник.
     Хоть в милицейских спортивных залах сотрудников тогда готовили со знанием дела и физическая подготовка у них была на высоком уровне, но после шестого запуска негабаритного корабля Байконур уже начал сдавать. Для очередного пуска перестало хватать кислорода при продувке лёгких. А единственный в мире многоразовый посадочный модуль стал всё медленнее возвращаться на стартовую позицию, гудя сиреной непонятную команду.
     В окружении нас и остальных редких зевак, которые успели подтянуться к этому позднему времени на затянувшееся вечернее представление, на земле после восьми удачных стартов и не менее удачных приземлений, в пыли и грязи, взявшись за руки и распластав свои конечности в разные стороны, лежали человеческие фигуры, напоминавшие две морские звезды. Всматриваясь в далёкое космическое пространство, эти фигуры лежали и ржали. Оба! Фигура побольше, проглатывая смешинки, пробовала прохрипеть басом слово: «Ещё!» А та, что поменьше, икая сквозь смех, растирала пылью лицо.
     Дядька этот, который милиционер, стал впоследствии начальником полиции. Вернее, городского управления. Кто-то называл его товарищ генерал, а кто – Виталий Николаевич. Фамилия у него была Глушко. Но по фамилии его звали только руководители из Москвы.
 
     Яков Гельдмахер поставлял по договорённости с Парамоном всё то, что поставляли ко Двору поставщики Двора Его Императорского Величества. Всё, что рождала экологически чистая природа России, что ловили и что выращивали на бескрайних просторах её. Чего ещё не делали в России, поставляли прямиком из Франции или других стран, грамотные торговцы из которых были готовы с удовольствием обменять свои товары на российские рубли.
     Часть поставок уходила на съедение гостями в ресторане Парамона. Остальное поставленное продовольствие расхватывали оптовики Льва. Товар расходился очень быстро, так как доставляли его в город мелкими оптовыми партиями. Спустя некоторое время Парамон через Лёву часть партии стал любезно продавать шефу «Везувия».
     Хранитель сам стал переносчиком товаров через «границу». Чтобы не допускать к секретному проходу посторонних людей ни с одной стороны и чтобы Сиверскому самому не мелькать по ту сторону коридора, Парамон уломал по-дружески Хранителя выполнять эту ответственную работу. Он получал товар от людей Гельдмахера, проносил товар через врата и выставлял ящики и бочонки у дверей лифта Гольдмана. А уж затем Парамон сам перетаскивал всё это эксклюзивное богатство подальше от тайного перехода, в свой кабинет, несмотря на свои эстетство и интеллигентность. Оттуда деликатесы забирали кухонные работники или Лёвины оптовики.
     Система работала как часы.