15 Лехаим, брат! Дом. Глава 3

Сергей Баранов
ЛЕХАИМ, БРАТ! 2017 - 2019
Дом
Глава 3


     У нас сегодня Бог встал рано. И солнце не стало задерживаться в краях заморских. Насмотревшись там в очередной раз их хвалёной демократии, глаза б её не видели, светило, умывшись в тихих водах после очередной ночёвки, соскучившись, прибежало весело обратно к нам согревать нас своей добротой, освещая Всевышнему сегодняшний объём Его заботы. В связи с этим нечистому не было дозволено завершить все запланированные и внезапно придуманные свои грязные делишки.
     Ещё не проснувшиеся длинные тени послушно следовали за своими хозяевами, привычно шагающими по своим делам, даже не пытаясь встать, и лениво сковывали всем ноги, не давая возможности поторопиться в своём пути.
     Сзади кто-то, беззвучно догнав меня, произнёс:
     – Дай денежек на хлебушек!..
     Это был приятный мужской голос с бархатистым оттенком. Я человек не скупой и всегда стараюсь помочь нуждающимся. Чем могу. И сейчас, лишь остановившись, только засунул руку во внутренний карман за кошельком и попытался обернуться.
     Шея болела так, что я даже не мог посмотреть, кто это там так вещает. Я ещё вчера её застудил, сидя под сквозняком. Во вчерашней духоте движение прохладного воздуха доставляло только удовольствие, а вот уже сегодня с утра нега сменилась на острую пронзающую боль от затылка до лопатки. Пока я развернулся всем телом, вокруг никого не было. Повернулся с трудом ещё раз – никого поблизости, кто бы мог проговорить мне на ухо! Лёгкий утренний холодок пробрался мне за шиворот и вздыбил всю растительность на моей спине. Стало как-то не по себе. Горсть взявшихся ниоткуда мурашек пробежала со спины на руки и вернулась обратно, чтобы с лопаток стечь остужающей влагой, отчего мелкая дрожь заставила встряхнуться всё тело. Ещё раз удостоверившись, что просящего всё-таки нет, заложив кошелёк обратно в карман, я, поёжившись, двинулся дальше.
     Нужно было идти в знакомый монастырь, в котором в своё время настоятелем был «спустившийся с небес», чтобы дождаться в скиту той даты, когда я же вместе с Парамоном Сиверским выпаду из нашего времени в очередной раз, дабы безболезненно завершить петлю странствий и незаметно вернуться к любимой. В семью. Как-то   надо   будет   ещё   объясняться  с  моей  Анечкой. С Авророй моей. Поймёт ли, поверит ли? Но какая-то воздушная прозрачность, как призрачность внутреннего ответа и одновременно какая-то убедительность его, давала надежду на его положительность.
     За углом странный и растрёпанный бомжеватого вида мужик подбирал с дороги камешки и кидал их в витринное окно какого-то круглосуточно-продовольственного магазина, пытаясь, разбив стекло, отомстить работницам торговли за невыдачу требуемой порции алкоголя в долг и в неурочное время. Это его действие никак не приводило задуманное к результату. Камни были маленькими и не могли разбить толстое стекло. А может, стекло было качественным и смело отражало от себя хилое орудие пролетариата. От этого мужчина злился ещё больше и поливал всё и всех вокруг матерными помоями.
     Когда он только увидел мой кулак, в который я сжал всю свою силу с волей вместе и который я нарастил ещё в юношестве, развивая данное природой и посещая одну из модных в то время секций боевых искусств, он осадил свой пыл моментально. Внезапно проявившаяся доброжелательность в его голосе и виноватая улыбка на его пропитом лице заставили и меня успокоиться.

     В спортивную секцию меня привёл один неординарный случай сразу после окончания школы. До экзаменов в институт.
     Шли мы с товарищем и обсуждали будущую нашу взрослую жизнь после выпитой втихаря баночки пива на площадке последнего этажа соседней многоэтажки, где мы смаковали матерные слова, пачкая ими свои рты и словесно греша этим в своём становлении. Юношеская матерщина – она совершенно бессвязная и бессмысленная. Беспардонная и беспощадная. Но мы смело репетировали народные выражения, находясь под лёгким градусом, которого нам хватало с лихвой, чтобы оторваться от нормальности поведения. А баночки тогда были не чета нынешним. Трёхлитровыми были баночки. И в них давали пиво. Разливное.
     Так вот, дружок мой ни с того ни с сего захотел вдруг определить упругость и размер груди проходящей мимо, ничего не подозревающей девушки. Своей рукой захотел измерить. Взбрело в голову ему проверить блуждающие в юношеской среде романтические сказания о девичьей красе. Мол, войдёт в руку размер груди или ручонка окажется маловатой. Да он просто ещё ни разу не видел вживую женскую грудь, кроме как в кино, и тем более не осязал её, понимая, что кормящая тебя грудь из младенчества совсем не считается грудью. Впрочем, в последние два года он то и делал, что отирался на физкультуре о теннисные мячики своих вызревающих одноклассниц.
     Другие, более продвинутые пацаны достигали этого хитростью. У них были мотоциклы. Они сажали девчонок на заднее сиденье и крутили ручку газа. Девушки, чтоб не выпасть, сами прижимались к мальчишечьей спине, давая им над собой такую власть, обнимая их всем юным телом. У нас же мотоциклов не было. Не было даже мопедов. А на велосипед с моторчиком девчонку не посадишь. Теоретически, конечно, можно было, только никто из них не льстился на такое средство передвижения. Кто-то пробовал, усаживая подружку на бачок спереди, но при такой езде всю дорогу испытывал неловкость своего положения, да и отсутствие обзора также влияло на безопасность дорожного движения. Да у меня и такого не было. Был обыкновенный дорожный велосипед «Сура», который  меня   очень   выручал   при   поездках  на  дачу. А товарищ мой и этим не обладал. Вот ему-то, наверное, и было больше всех обидно.
     Хорошая шла девушка. Симпатичная. Всё у неё было. Но осталась она стоять, ничего не понимающая, полная негодования и отчаяния, только шевеля беззвучно губами в нашу сторону. А мы пошли дальше, смакуя по-молодецки размер девичьего бюста, опозорившего своей величиной и упругостью хилую мальчишечью ручонку моего товарища. Быть может, она даже и не обиделась бы, побывав в мужских руках, но ржали мы на всю улицу, как два осла, не обращая внимания на окружающую среду. Задорно так веселились. А она действительно была хороша. Молода, как мы в ту весёлую пору, и наверняка, как и мы, девственна.
     Шедшая навстречу нам другая девица ничего собой не представляла. Ботаничка, одним словом. Фанера. Два сучка без задоринки. По ней мы прошлись словесно, отчего она нас призвала вести себя прилично в общественном месте. Тут уж я, сам не знаю отчего, взял и послал её, куда не позволено даже в мужской компании. Но она не пошла. Даже шагу не ступила в том направлении. Поэтому первый неожиданный удар пришёлся моему товарищу в челюсть, а второй осознал я, вставая с асфальта.
     Звон в моём ухе был настолько громким, что мне показалось, этот звук слышала вся округа. Её хлесткий удар наотмашь свалил меня с ног моментально и незаметно. Взыгравшее во мне пиво и чувство юношеского оскорбления и непонимания происходящего быстро заставили меня вскочить, чтобы восстановить только что обронённый статус-кво. Но девочка с полпинка снова уложила меня в то же самое место, откуда я попёр буром на боевую амазонку.
     Друган мой трусливо сбежал, не оставив мне никакой надежды на подмогу в этом ратном деле. А я, растирая сопли по пыльному лицу, поплёлся, пошатываясь и глядя на гордо удаляющуюся девичью спину, в спортивную секцию. Нет, не для того, чтобы научиться драться. Чтобы девочки не били.

     Ты думаешь, что тебя будут защищать с момента рождения? Ну поберегут тебя немного, а потом ты начнёшь совершать поступки на своё усмотрение. И не все эти поступки будут угодны Ему. Поэтому, чего тебя защищать-то? Ты сам выбираешь свой путь. И если он не совпадает с установленным не тобой, то и оберегай себя сам.
     Это потом я научился Родину любить, а здесь какая-то пигалица вмиг доходчиво так разъяснила, на пальцах буквально, что мат вреден для здоровья и как общаться с женским полом вообще. Нет, знание словесности, конечно, никуда не делось. Но не то, чтобы рот поганить через каждое слово, а только в тесной мужской компании и среди какого-нибудь ожесточённого диспута. А если при дамах, то только для подчёркивания пикантной жизненности очередного анекдота в лёгкой степени своей выраженности. А так, в остальных случаях при женщинах – ни-ни. И не в общественных местах. Категорически. Как отшептало. Но в мыслях ещё бывает. В различных проживаемых ситуациях.

     Если раньше дамы за сальности в их присутствии шлёпали пошляку по физиономии, то нынешним мамзелям всё это уже смешно, азартно и интеллигентно. Они уже заглядывают в рот постоянно произносящим пакости кавалерам и в знак дружбы и особого к ним расположения ходят с ними под ручку в окружении словесного амбре, и рожают от них детей среди такой же бытовой мерзости, у которых при таком же воспитании становится совершенно нормальным хамское отношение к окружению. К любому.
     Призвание женщины – служить мужу, семье. Нет, не прислуживать, а объединять семью. Хранить её. Лелеять. Быть женой. Быть мамой. Хорошей мамой. Лучшей на свете! А хорошая мама обязательно станет любимой бабушкой. А нынешние! Лёгкие, воздушные, как бабочки. Прилетят они, попритираются время, не понравится им и в отсутствии ответственности упархивают  прочь. Служить другим пестикам и тычинкам. Нет в них веса. Основательности семейной. Как они будут очаг-то хранить? Если будет у них тот очаг. С чем они останутся к концу жизни? С разбитой вазой и букетом завядших пионов…
     Оказывается, чтобы стать женщиной, нужно не просто родиться девочкой, но заслужить это высокое звание «Женщина» всей своей жизнью. Заслужить – ещё полдела. Нужно ещё и сохранить это почётное звание. Гордо нести его среди окружающих, скромно опустив свой взгляд, любовно глядя на своих детей и внуков с правнуками. Заглядывать в рот мужу своему не надо – там могут оказаться неприглядные и непережёванные остатки приготовленной ею пищи, но хотя бы уважительно к нему относиться – это её доля.
     Также очень важно заслужить спать с женщиной. Не просто переспать с ней, а жить с ней. Всю жизнь. Разделяя с ней всё, что ей дал Бог, и Он же забрал. Не просто колечком с камушком на помолвку. Нет. А всей своей жизнью. И доказывать это нужно любовью своей. Настоящей. Каждодневной. Пусть она будет королевой твоей. Богиней!.. Но не больше!

     Но мужика распирало изнутри. Пауза закончилась быстро, и он принялся опять за своё.
     Я просто положил ему руку на плечо и тихо предложил успокоиться. Мужика сначала моментально всего передёрнуло, глаза его вылезли из орбит и, что называется, полезли на лоб. Смачным плевком он быстро переместил давно погасший окурок прикушенной папироски с нижней губы на асфальт. Он пыжился ещё что-то прокричать, но из него вырывалось лишь одно шипение и повизгивание сквозь крепко стиснутые зубы. Его всклокоченные волосы ещё больше растрепало. Ноги его то сгибались, пригибая его к земле, то резко разгибались, поднимая его тело вверх от земли, но вырваться из-под моей руки у него никак не получалось. Будто бы он был намертво припаян ко мне, отчего и психовал ещё яростнее. Руки, казалось, отдельно от трясущегося тела, словно на шарнирах, выписывали в воздухе различные кренделя. Сквозь его одежду вместе с по;том проступал обильный странный запах.
     Но затем он под моей рукой резко притих, несколько притаился и посмотрел вдруг на меня милым невинным взглядом.
     – Не надо! Уже всё хорошо! Простите, дяденька! – пропел он мне тоненьким, по-детски плаксивым голоском. И вдруг ни с того ни с сего ляпнул, глядя мне прямо в глаза своим помутневшим взглядом: «Ты зачем мою бабушку обидел? Она ж тебе добра хотела, а ты её отверг»…
     О какой такой его бабушке идёт речь, я не понимал абсолютно. Но вдруг, внезапно прокатившейся по всему телу дрожью, в памяти проявилось затягивающее своей глубиной и безвыходностью серое, мёртвое болото. Та самая непроходимая топь, в которую меня пыталась завести неизвестная мне старуха.
     Я уже было снял руку с его плеча, чтобы с ним поговорить, успокоить его как-то, как вдруг из ниоткуда взявшиеся два одинаково рослых человека в одинаковых серых одеяниях подхватили его под руки с двух сторон и быстрыми шагами увели прочь. И пока они не скрылись из виду за первым же углом, откуда вышел я, он смотрел на меня печальными глазами, неестественно вывернув шею назад, пытаясь мне что-то сказать.

     Первый на земле человек был умным. Обезьяна же не могла сама отыскать нужный камень и обработать его так, чтобы получилось бытовое орудие.
     Он был произведением Творца. Лучшим Его творением. Любимым. А если так, то он был наделён всеми знаниями и умениями. И он же был помещён из Рая сюда за провинность малую. Ну, не сдюжил мужик. Обманным путём был одурманен и соблазнён. То есть был он умным, но слабым по моральной стороне. И за один только вкушённый плод и был сослан. Значит, ценным был плод тот! Хранил в себе знания тайные. Если за одно непослушание такое наказание получил. Я даже не могу предположить, что было бы за более существенный проступок!
     А женщину Создатель всё-таки жалеет больше. Хоть со второй попытки созданная, но опять же – своя! Такое же дитя Божье. Ну не переделывать же в третий раз! Уж какая получилась. И потом, она же не по собственной воле соблазнила мужика слабого, по сути. Подсознательно тянуло её к генам донорским. Из исследовательского интереса же она это проделала. Из любопытства внутреннего. Солнце светило весеннее, да и Гад этот ещё приполз под руку. В общем, случайное стечение обстоятельств. А может, детально продуманный, тонкий план.
     А может, этот Гад её и соблазнил. А она, не будь дурой, и повесила этот грех на мужика. На первого лоха, так сказать. Другого же вокруг не было! Может, надо было бы экспертизу на ДНК провести? Бред какой-то!
     Но тем не менее в итоге, забрали одурманенного сюда без средств к существованию. Зме;ю этому необходимо было Землю возделывать, владения свои, значит. А самому не хотелось. Трудиться было ниже его собственного достоинства. Да и прихвостни его – тоже все лентяи и лоботрясы. Хитростью вот и выманили провинившегося. Без орудий труда. И даже без одежды. Значит, здесь было тепло. Если, мол, будет стыдно или прохладно, то прикроетесь чем нибудь. Там много всего. Ну, хоть так. И был он сослан не просто в ссылку, а в каторгу. Этакий квест на выживание. Захочешь жить – работай! Но всё-таки ему в помощники дали женщину. Жену,  то   есть.   Ту самую.   Ну,   она   тогда  всем  была. И женой, и подругой, и помощником. Женщина – сама по себе создание непонятное. Тёмное. Универсальное. И уж она не была обременена большими мыслительными способностями, так как была сотворена из безмозглой части тела мужчины. И до сих пор непонятно: из чётной или нечётной. И не для раздумий умственных была слеплена она, а чтобы слушать любые изречения своего мужчины, раскрыв рот. А учиться у мужчины ей было некогда из-за недалёкости своей и бытовых обязанностей, с чем, в принципе, она всегда успешно справлялась, пока Клара со своей товаркой Розой не наставили всех женщин на «путь истинный». С их же точки зрения. Или кем подсказанный. Сейчас же, в принципе, женщины остались такими же странными, когда видишь, как они поголовно начинают накачивать губы и остальные, по их ущербному разумению, недостающие части своего идеально вылепленного Создателем тела, так же как пытаются накачать свои тела некоторые запущенные мужики.
     Первочеловек был очень плодовитым. Заняться-то в те времена было особо нечем. И его дети были плодовитыми. И первые поколения были плодовитыми. Поэтому очень быстро людей стало так много, что поддерживать данный свыше уровень знаний и наделённых умений становилось всё трудней и трудней в отстранённости от Родителеля. А свободно блуждающие в те времена тёмные сущности всех уже существовавших пороков проникали в первобытное беззащитное сознание людей, замещая собой зарождающуюся и ещё не прижившуюся человечность и завоёвывая тем самым уже нагрешившие тела. И уже пришёптанная людям зависть, научившая людей вить интриги, уничтожала исподтишка наиболее грамотных своих же сородичей и дальних родственников. Иные и сами с почестями уносили знания с собой в загробный мир от усталости непомерного количества прожитых лет, дабы не оставлять опасную информацию своим алчным потомкам. А следующие поколения уже не так рьяно воспринимали огромные объёмы наследуемой информации, даваемой оставшимися учителями, из-за нарождающейся лени, наверное, и непонимания необходимости эволюционного процесса развития. И дальше – всё хуже. А от неграмотности – и беды. Тут недавно осталась парочка цивилизаций на другом конце света. Так эти дикие цивилизованные остатки, уже тогда показывающие свою гнусность, подплыли к другим втихаря и уничтожили тех исподтишка. А теперь сами там живут и в ус не дуют, заместив их собою на их же бывших, но богатых территориях, прибрав все те богатства в свои костлявые руки загребущие.
     И вот эта первая брачная парочка была сослана сюда из Рая. А Рай – это, по нашему разумению, коммунизм. Всё там при всём, и все могли бы всем этим пользоваться и жить припеваючи. Всю долгую безмятежную жизнь. Ну, кроме яблок, конечно, импортных, как мы поняли. Все там проживающие могли бы. Мы здесь у себя как раз его и строили, коммунизм этот. И хотели, чтобы все жили в равенстве при нём. Но потом тёмные силы после захвата ими высвобожденных континентов раскусили, что к чему, и стали бороться полученным грязным опытом уже с нами, а заодно и с коммунизмом. С тех самых пор. С яблочка начиная. Не хотят они, чтобы и на земле был Рай. Хотят, чтобы здесь все постоянно недоедали и была сплошная неразбериха и разруха, только им подчинённая. И немного страха для дисциплины. А они бы жили всласть, ничего не делая. Остальными б понукали. И мечта у них, чтобы мы верили во что угодно. В кого угодно. Только не в Бога. Сами, запутываясь в своих же, собственноручно расставленных сетях и пожирая себе подобных.
     Вот вкратце вся философия от сотворения мира до наших дней…

     Пылью запахло сразу после грозы. Лениво, безучастно и отрешённо пошёл тёплый дождь, плюхаясь первыми каплями и высоко поднимая этот прах с исстрадавшейся от засухи земли. Огромные водяные шары быстро промочили плоские исстрадавшиеся поверхности от давнишней засухи, образуя бесформенные лужи.
     Невесть откуда свалившаяся огромная скопа выхватила крепкими ногами под стать своему размеру трепещущую рыбину из лужи буквально под ногами и так же внезапно, не обращая ни малейшего внимания на мою удивлённую  оторопь,  тяжело  удалилась  с  ней  восвояси. В налетевшие тучи.
     Лужи, быстро пополняясь, стекались одна в другую, образуя при этом мощные ручьи, усиливающиеся с каждым метром и стремящиеся объединиться с родственными течениями живительной влаги, смывая прожитую грязь на своём пути и унося с собой прошедшее время. Вода бурлила и клокотала в потоке и уходила всё дальше и дальше, очищаясь сама собой, становясь прозрачной и обретая в дальнейшем серебристый пузырящийся блеск, чистоту и чудодейственные свойства.
     Густые капли небесного душа предательски обволакивали и проявляли доселе невидимые фигуры двухметрового роста, бродившие в поисках чего-то вокруг огромного валуна, схожего с пирамидой на опушке леса, не замечая ничего и никого и совершенно ничем другим посторонним не озаботившись вдали от сторонних глаз.
     Один из них, вдруг увидев меня, подошёл медленно, будто устало, и протянул мне своей длинной рукой что-то странное и бесформенное. Я даже не успел это рассмотреть. Оно моментально растворилось у меня на руке под густыми струями дождя, в которых так же бесследно растворились и эти создания. Только тепло осталось у меня в ладони, которое постепенно приятно расползалось по всему моему телу, обогревая меня от прохладной дождевой влаги и обсушивая неведомой энергией мою одежду. Дождь плавно стих и капли превратились в маленьких разноцветных бабочек, которые стали разносить появившийся солнечный свет всё дальше и дальше, разгоняя своими полупрозрачными крылышками густые и серые тучи, высвобождая заполняющую всё пространство густую синеву.