Симплекс лингва. Часть 12. Майкл Вентрис и Джон Че

Перед сном я решил посмотреть, какие новые слова за последние дни требуют пояснений. Последним в списке было слово «маргинал». Я знал, что так именовали опустившихся до бродяжничества и нищенства людей, которые отказываются от ценностей общеста. Но у Абдулвали было несочетаемое прилагательное «богатые маргиналы». В современной Википедии на этот счёт ничего не говорилось, а архивной от Вардана нашёл статью с определением: «человек, находящийся на границе различных социальных групп, систем, культур и испытывающий влияние их противоречащих друг другу норм, ценностей, и так далее».

В каком-то виде все жители Джазире Тулиб были маргиналами. Я был уверен, что они круглый год валялись около бассейна с бокалами вина (настоящего, из винограда, а не синтезированного), после чего наслаждались картинами (оригиналами, маслом по холсту, а не фактурной распечаткой), посещали спектакли и концерты, которые проводили настоящие артисты и симфонические оркестры (чей приезд на остров оплачивался из городского бюджета). А они на самом деле целыми днями сидели в своих домах или квартирах, тупо уставившись в иммерсивные устройства виртуально-дополненной реальности. Поэтому жизнь в городе была размеренной и до жути скучной. Я поражался, как люди могли согласиться жить тут. Делать было нечего. Конечно, кто-то может сказать, что это не мне говорить, человеку, который месяцами не выходил из своей квартиры в пригороде Сан Франциско. Но я успел повидать реальный мир за последние месяцы. Я вспомнил, каково это, когда пахнет хвойным лесом или ступаешь босым на влажные доски мостков над водой, когда дед возил меня на своём мотоцикле купаться на озеро. Сейчас же я задыхался под невидимым, но осязаемо довлеющим над головой куполом.

Все эти развлечения, чтобы поразмяться, – вроде искусственных волн в бассейне с экранам дополненной реальности, создающими эффект сёрфинга, или симуляторы полётов на всех мыслимых и немыслимых летательных аппаратах, будь то воздушный шар или бесконтактный скейт, – очень быстро надоедали, потому что они не давали нужного впрыска адреналина в кровь.

Площадь острова Святого Лазаря была меньше размеров Джазире Тулиб, но там пространство не было огорожено, вода вокруг не ограничивала горизонты. Здесь же лепестки гигантского тюльпана нависали над тобой, хотя по задумке архитектора они тянулись ввысь. Возможно, если бы между ними оставались зазоры, сквозь которые был бы виден океан, не возникало бы ощущения замкнутости и даже некой клаустрофобии. Удивительно, совсем недавно меня пугали неограниченные территории, а теперь я по ним скучал. Чего ещё не хватало, так это умиротворения, чтобы думать. В монастыре мхитаристов, даже когда работал с камнем и стучал молотком по долоту, было тихо, можно было отрешиться от всего и сосредоточиться на своих мыслях. Здесь же возникал диссонанс. Вроде как всё вокруг делается таким образом, чтобы никого не потревожить, но в воздухе звенит напряжение.

На третий день пребывания я уже готов был лезть на стенку, практически в буквальном смысле, потому что хотелось взобраться на одну из гор-лепестков тюльпана, чтобы бросить взгляд на открытую воду. Хотя нас уверяли, что невозможно увидеть купол биосферы Тулиба, я был уверен, что я его ощущаю физически. Вардан продолжил занятия с нами в первой половине дня, а после обеда он рекомендовал заниматься спортом. В городке имелся зал с рядом многофункциональных тренажёров с цифровым управлением, основанным на анализе данных с бесконтактных датчиков и сенсорных контроллёров, с окружающий 360; оболочкой, имитирующей стереоскопический эффект присутствия на поле стадиона, на беговой дорожке в парке или в бассейне. Ребята с удовольствием доверились аватарам виртуальных инструкторов.

Я же последовал за Назуки в теннисный корт. Играть я не умел, видел только в фильмах, но меня прельщала мысль, что мы будем вдвоём. Каково же было моё расстройство, когда выяснилось, что имелась только половинка корта, а вторая имитировалась! Ракетка создавала давление на руку в момент попадания мяча, просчитав баллистику. Шлем обманывал зрение, воссоздавая полный корт и окружение, например, трибуны со зрителями, но в первую очередь он играл роль партнёра со всеми движениями, а также симуляцию полёта мяча. Всё, что надо от нас требовалось – это передвигаться по своей части. Даже несмотря на все достижения компьютерных имитаций, иногда можно было заметить забавные ляпы. Например, стоило выбить мяч за ограду, как где-нибудь в углу корта в тубе появлялся ещё один, чтобы компенсировать недостачу. Когда я наполнил тубу мячами из-под сетки и намеренно перекинул через забор ещё один, то он... появился у горлышки тубы, словно приклеившись к выпиравшему оттуда мячу. По законам земной физики ему следовало бы свалиться на покрытие корта.

К моему великому удовольствию выяснилось, что половинка поля – это как раз то, что мне нужно. Назуки взялась обучать меня обращаться с ракеткой, и мы были вдвоём и рядом. Её рука ложилась на мою, чтобы показать мне, как держать, как размахиваться, как бить. Я с трудом заставлял себя вникать в её слова, а не наслаждаться мелодией её голоса и млеть от её прикосновений. Обидно было, что эти дурацкие шлемы скрывали большую часть лиц и не позволяли ощущать на щеке её волосы.

А ещё Вардан договорился, чтобы мы могли посещать открытые занятия местного университета. Я впервые в жизни попал на живую лекцию. В начальной школе у нас были уроки с учительницей. Дальнейшее образование я получал уже в заочной школе: записи визардов (или мастеров), помогающих усвоить новый материал, дистанционные сессии вопросов и ответов, и большое число тестов, проверяемых ботами, остальное всё..

Одним из преимуществ Райского Острова – университет Тюльпана. Эта была меценатская инициатива шейха, поэтому остров мог гордиться собственным, пусть и небольшим, но настоящим университетом. Он располагался в отдельном трёхэтажном здании, фасад которого очень напоминал ворота Петры. Здесь не давали классического высшего образования. В наше время даже в таких университетах надо было уметь совмещать онлайн и оффлайн образование, то есть максимально использовать сетевые каналы для потребления цифрового контента с уникальной возможностью непосредственного общения с преподавателями.

Когда-то мне казалось, что незачем тратить время на учёбу в физических помещениях. Нынче такие  возможности получать информацию удалённо без необходмости ездить куда-то и просиживать штаны за партами!  К тому же все эти учителя и лекторы говорят медленно и могут ошибаться, человеческий фактор. Даже читать унаследованные от бумажных книг двухмерные форматы электронных книг или слушать аудио-воспроизведение уже стало анахронизмом (теперь-то я так не считаю!). Другое дело – трёхмерные виртуальные аудитории и лаборатории, где занятия ведут цифровые роботы, аватар к которому ты волен выбрать на свой вкус.

И вот я зашёл в это здание и оказался в неожиданно просторном вестибюле. Огляделся. Рядом также оробели мои друзья, Отомо и Бархудан. Мы не сразу сообразили, что иллюзию зала создают живые зеркала и стены. Они отображают генерирумые компьютером в режиме реального времени изображения продолжения зала с многочисленными колоннами и двустворчатыми дверями в смежные помещения, а также парадную лестницу, ведущую вверх. Я решительно направился к этой лестнице. Она оказалась настоящей. Одолев первый пролёт я обернулся. Внизу остался пятачок реального холла. С этого ракурса интерактивные стены не были видны, поэтому перспективы уже не было.

Ребята догнали меня, и мы вместе поднялись ещё на один пролёт. Второй этаж оказался проще. Полукруглое пространство и номера кабинетов веером. Мы нашли нужный и открыли дверь. Здесь нас ожидала аудитория с электронной доской и два десятка трансформируемых парт, из которых две были заняты. Мы поздоровались с мужчиной и женщиной, я – на английском, поскольку лекция была заявлена на этом языке, а ребята – на симплексе. Слушатели доброжелательно улыбнулись и ответили нам на симплексе. Я уже думал завести разговор и понять, что их привело в университет, как давно они посещают занятия и так далее, но раскрылась дверь и вслед за нами вошёл невысокого роста и азиатского вида мужчина в традиционном для двадцатого века мужском костюме с галстуком.

– Добрый день, друзья, – поприветствовал он нас, – рад видеть новые лица. К сожалению, вы пришли на третью лекцию по теме «Эволюция государственных образований», поэтому вам придётся вникнуть в мой доклад с ходу. Но всё же сделаю краткий экскурс в то, что я рассказывал в предыдущих частях.

Итак, первыми образованиями, которые мы можем называть государственными, были сколочены военными вождями, или вождями воинственных племён вокруг своих единокровников как ядра управления другими подвластными племенами. Дальше мы говорили о том, что власть перешла к монархам, то есть к единоличному правителю, который передаёт эту власть по наследству. Не буду останавливаться на жрецах и взаимоотношениях власти и религиозных структур. Но от кровных уз всё больше и больше строительство государства двигалось в сторону абстрактной институализации. Сразу перескочу к тому, что потихоньку и церковь, и королевские дворы, а потом первые парламенты или советы с представительством семей благородных кровей стали ограничивать власть монархов. В свою очередь потомственная аристократия была сметена с исторической сцены нарастающим классом буржуазии. Мерилом статуса стало богатство, особенно, заработанное прижизненно. Государство окончательно перестало восприниматься как отдельный человек, семья, племя, народ, но превратилось в некую машину, которой управляла бюрократия и которая сама управляла этими чиновниками. Это произошло уже с девятнадцатого века. В двадцатом веке право на контроль за государством получили все или почти все другие социальные группы под лозунками демократии, социализма и всего такого. Думаю, что решающим фактором была урбанизация, которая создала общность индивидумов с деградацией семейных и иных уз. Глобализация и мобильность населения поставили на повестку дня вопрос о необходимости существования единой власти для всего человечества. Причём государственная машина стала действительно машиной, поскольку основана не только на пирамиде чиновников, но в равной степени вычислительных мощностей с искусственным интеллектом. Племенные, семейные, национальные, этнические, религиозные и другие скобы и связи, вокруг которых кристализовывались государства, уступили место крупнейшим мегаполисам, поскольку в них оказались сосредоточены колоссальные финансовые и интеллектуальные ресурсы. Теперь принадлежность к городу стала главной формой идентичности. Миграционные потоки привели к тому, что нации стали смешиваться быстрее, растворяя автохномное население не только крупнейших городов, но и средних и малых.

Тут лектор остановился и посмотрел на двоих слушателей.

– Вы не против, что я ушёл в ретроспективу? Просто получилось дольше, чем я думал.

– Нет, что вы. Очень даже хорошо, что есть возможность подытожить всё, – ответила женщина. Мужчина согласно кивнул.

– Хорошо, – лектор словно выдохнул, потом обратился к нам, – вы успеваете за канвой моих мыслей?

– Канвой? – переспросил Отомо. Если честно, и я не знал этого слова.

– Ходом моих мыслей.

– Более-менее, – покачал головой Отомо.

– Увы, прошу извинить, но мне надо уложиться в отведённое время, поэтому я продолжу галопом. Итак, города и международные корпорации, чьи штаб-квартиры и филиалы располагались в них, воспользовались мировым кризисом первой половины нашего двадцать первого века, так называемым «кризисом глобального недоверия», и взяли мировую власть в свои руки. Унификация городов происходила естественным образом в ходе первой волны глобализации. Повсеместное распространение одних и тех же товаров, транснациональные торговые сети и так далее. Города быстро стали похожими друг на друга. Стали внедряться единые стандарты во всём, поскольку все перенимали друг у друга, а также потому что бизнес укрупнялся, и в каждой из отраслей консолидация доходила до олигополии, только уже не в рамках одной страны или даже регионы, а всей планеты.

– У меня такое ощущение, что я опять вернулся на год назад, – прошептал мне на ухо Отомо.

– Почему? – практически безмолвно, одним движением губ переспросил я.

– Мало что понимаю из того, что он говорит. И опять подряд идут новые слова.

– Да, мне тоже мало что понятно. Но я записываю.

– Друзья, – обратился к нам лектор, – можно попросить вас либо слушать меня, либо покинуть аудиторию и продолжить ваш разговор за его пределами?

Мы с Отомо густо покраснели. Кажется, мы вернулись не на один год назад, а на все десять, в начальную школу, где учительница вот так же стыдила нерадивых учеников. Ещё чуть-чуть, и мы бы виновато затянули извечную песню первоклашек всех времён и всех народов: «Простите, мы больше не будем так себя вести».

– Ита-а-ак, – протянул гласную лектор, видимо, чтобы вспомнить место, где мы его сбили с мысли, и продолжил, – мало того, что весь мир был завален одной и той же продукцией, везде на улицах были рекламные вывески одних и тех же сетевых магазинов, гостиниц, кафе, так ещё и уклад и устройство городов стали единообразными.

Докладчик тут обвёл взглядом всех нас, словно проверяя, что мы внимательно слушаем и не отвлекаемся, и достойно оценили то, как он раскрыл нам некое знание, а потом он решил добить нас финальным откровением:

– Фактически, демократия и конкуренция, то есть свободный рынок как квинтэссенция свободы выбора человека, сделали государства всего лишь навсего коммерческими структурами, которые конкурируют друг с другом за граждан как клиентов, как потребителей их услуг. И лучшие города как наиболее адаптируемые общественные структуры стали центрами притяжения самого активного и предприимчевого населения. Города возникли задолго до появления стран в нынешнем появлении, и они будут развиваться и дальше, в эпоху глобального мира, потому что в отличие от национальных государств и многонациональных империй с титульной нацией они предоставляют открытую среду для чужаков. Чтобы привлекать свежую кровь, а ещё лучше свежие мозги, политика стала частью маркетинга! И всё это в планетарном масштабе!

Последние слова он произнёс с самыми высокими интонациями, на которые был способен. Мы все молчали. Ничего особо нового мы не услышали. Более того, я ожидал критический анализ, с плюсами и минусами нового мирового порядка. А тут пока только констатация того, что и так известно.

– А какие города-государства наиболее конкурентоспособные на сегодняшний день? – выступавший продекламировал сам себе вопрос, явно не ожидая ответа от сидевших напротив, и без паузы ответил себе же, – Большинство мегаполисов страдают от тесноты и доровизны. Города поменьше не имеют перспектив, потому что размер имеет значение, иначе не создать калейдоскоп народов, культур, религий, кухни и всего остального. Наш город, Джазире Тулиб, наш оазис, сумел найти идеальное сочетание. Да, в нём нет миллионов жителей, да, он не может похвастаться просторами, да... я могу перечислять тысячи таких фактором, назовём их недостатками, но для уже преуспевших и всё ещё преуспевающих людей наш остров – это как элитный клуб, это как отель без звёзд, потому что он не нуждается в оценке и сравнении. Мы вне конкуренции! Наш город для тех, кто...

–  То ли политика, то ли реклама, – шепнул нам Отомо, – то ли современная помесь, но мне не хочется дальше слушать. Вы как хотите, а я пошёл.

Так мы завершили своё образование в городе шейха.

Вообще, ни шейх, ни другие жители города в нём в реальности не жили, за редкими исключениями. Проживал тут только обслуживающий персонал, и тот вахтами. Взлётно-посадочные площадки и пристани по периметру острова постоянно принимали и отпускали воздушные и морские суда. Это наблюдение не давало мне и Отомо покоя. Вардан внешне не проявлял беспокойства, он целыми днями пропадал в городской библиотеке, как и Назуки. В первой половине дня мы там проводили наши занятия языками и науками по программе Вардана. Во второй половине дня они занимались своими исследованиями. В этой библиотеке не было ни одной бумажной книги. Зато небольшое оригинальной архитектуры сооружение было напичкано самой передовой техникой воспроизводства медиа-данных от двухмерных изображений до многомерной среды ощущений.

Мы с Отомо связались с Луиджи, нашей Гитарой, и сообщили ему о своей реабилитации, а также обо всех перипетиях нашего путешествия по пустыне.

«Как я вам завидую, ребята! – воскликнул он, – когда же я смогу выбраться из своего заточения и пойти с вами в поход?! А пока... не хотите ли собрать нашу пятёрку и найти новый контракт?»

«Нет, – в один голос восклиенули мы с Барабанами, – мы больше не будем наёмниками».

В тот день мы втроём приняли участие в сетевых боях, взяв себе новое имя «Рок-Трио». Но прежних эмоций компьютерная игра не вызывала. Сняв с себя шлемы и датчики, мы с Отомо посмотрели друг на друга, и я первым осмелился произнести вслух то, что было на душе:

– Давай свалим из этого пансионата на волю?! Хоть в пустыню, хоть в открытый океан, а?!

– Давай! Я уже вешаюсь от этого санаторного режима.

И мы пошли к Учителю, чтобы он дал нам добро.

– Заразились бродяжничеством, – понимающе покачивал он головой после нашего признания, – понятно, решили поддаться в цыганы

– Цыганы? – переспросили мы.

– Цыганы. А вы не слышали про таких?

– Нет.

– Ну вот вам и задание, чтобы не вхолостую бродить.

Мы ожили. Вардан аж сам потирал руки, предвкушая, какое он нам придумает поручение.

– Никто не знает, куда и как он исчезли. Как никто не знал, откуда, когда и как они появились. А главный вопрос, которым они озадачили этот мир – почему они вечно странствуют.

– Они – это цыгане?

– Да, цыганский народ. Этнос. Хотя некоторые учёные их считали межгрупповым или межнациональным этническим образованием.

– Это кочевники? – предположил я.

– Нет, они – именно странники, вечные скитальцы.

– Чем же тогда они отличаются от кочевников? Например, от тех же бедуинов...

– Кочевники следовали за своим скотом в поисках новых пастбищ. А эти готовы были пуститься в дальние странствия без какой-либо на то причины.

– Говоришь, они пропали?

– Да.

– Они вымерли или ассимилировались?

– Скорее второе, но нет уверенности. Их не раз пытались уничтожить, они вечно подвергались гонениям. Во Второй Мировой войне фашисты устроили геноцид цыган. Но они выжили. Поэтому я и сомневаюсь, что этот свободолюбивый народ позволит себе так просто раствориться среди осёдлых обывателей, хотя именно комфорт оказался врагом тех же кочевников. Практически не осталось бедуинов в пустыне, все они застряли в городах под прохладой кондиционеров перед сферическими экранами домашних медиацентров. Только лишь эгалем как элемент одежды, и то уже не сплетённый из вербльюжего волоса, а вытканный из искусственной шерсти. А ведь когда-то это были вожжи...

– Вардан, мы это знаем, мы были в пустыне с караваном, – нетерпеливо перебили мы Учителя.

Как всегда, он воспринял нашу невыдержанность как порыв узнать побольше, но не стал продолжать устное повествование, а поманил нас за собой в зал библиотеки, где предложил рассесться напротив проекционного полуцилиндра. Он несколько минут возился у планшета-пульта. Потом освещение плавно погасло. В полнейшей темноте секунды длились долго. Видимо, так надо было, чтобы наши глаза привыкли к сплошной черноте. Наконец, замерцали стенки выпуклого экрана, потом весь его внутренний объём засиял, и в нём появились фигуры мальчика и мужчины.

«Папа, а кто такие цыгане?»

«Это... а что ты читаешь?»

Сын показал корешок книги, где были вытеснены два слова на непонятном нам языке.

«А-а, Виктор Гюго, значит, ты читаешь о цыганке Эсмеральде», – одобрительно предположил взрослый, но его поправил мальчик:

«Она – не цыганка, её цыгане украли. На самом деле...»

«Ты мой всезнайка», – отец ласково потрепал волосы сына.

«Пока ещё не всё знаю», – со смущённой улыбкой ответил тот.

Тут только я догадался, увидев знакомую улыбку, что этот мальчишка – это наш Вардан. То есть он воспроизвёл нам свои воспоминания. Потом выясню, как он так быстро их выудил из своей памяти и загрузил в цифровой формат. А пока я смотрел дальше.

«Завтра идём на карусели», – неожиданно для сына заявил его отец. Мальчишка изумлённо, не веря своим ушам, смотрел на него, потом радостно подпрыгнул и хлопнул в ладоши.

И сразу же сменилось изображение внутри цилиндра.

Перед нами возник старинный парк аттракционов. Хотя, не такой уж и древний, потому что в нём уже была 5D-кабинка, опиравшаяся как паук на длинные ломанные ножки. Мой дед рассказывал мне, какими были луна-парки в его детство. Примитивные карусели. Зато надо было своим воображением дорисовывать путешествие на паровозе, полёт на ракете или гонки на машинах. Дед обещал найти мне похожее что-то, но так и не сумел осуществить эту задумку.

На экране мальчишка с глазами Вардана катался то на одних каруселях, то на других, потом отец подвёл его к работнику и познакомил:

«Это Марал, мой давний друг, он – боша, армянский цыган.»

«А цыгане бывают и армянскими?» – без какого-либо стеснения выразил своё удивление сын.

«Да, у них даже язык свой. Сами себя они называют лом. Говорят и на армянском, и на своём тайном языке ломаврен.»

Эпизод завершился. Включилось освещение. Вардан встал перед нами.

– Это была первая моя встреча с представителем этого удивительного народа, который был рассеян по всему миру, мозаично вплетаясь в различные другие народы, но при этом не сцепляясь с ними так, чтобы потерять свою самобытность и отказаться от своей воли. А вот как произошла вторая моя встреча с цыганами. Мне тогда уже было шестнадцать лет, к тому времени я уже создал своё звено истребителей под именем «Джаз-банда», мы выиграли сетевые бои и получили первые доходы от коммерческих полётов, или налётов, если говорить начистоту. Так вот, на эти деньги мы с друзьями, а тогда мы общались в реальности, потому что команду я собирал из ребят с соседних улиц... короче, мы решили поехать в Париж. Не спрашивайте, что было причиной, это другая долгая история. И вот мы в Париже, на знаменитом холме Монмартр...

Вардан сел, снова выключился свет, и в кромешной тьме вспыхнули яркие разноцветные огни улицы, поднимающейся на холм. Посреди неё огненно-красным пятном бросалась в глаза мельница. Остановилось такси, из него вывалились со смехом четверо молодых ребят, все чернобровые с большими заметными носами. В одном из них мы узнали молодого Вардана. Он и расплатился наличными с таксистом, и тот из недр автомобиля крикнул им «джаз напротив, кабаре – там, где мельница».

Местечко не обещало ничего хорошего. Подозрительная публика и такие же сомнительного вида официанты. Тем не менее четвёрка друзей расселась за столиком и заказала выпивку. Тут на сцену поднялись два гитариста, скрипач и контрабасист. Стоило молодому парню со старомодными усиками начать перебор струн, как все опасения развеялись. Это было стоящее место! Ради такого джаза стоило травиться местной кухней и пить местное пойло.

«Что это?!» – в восторге спросил Вардан.

«Это джаз-мануш, цыганский джаз, джипси-свинг легендарного Джанго» – был ответ одного из посетителей кафе, явного завсегдатая.

Мы все в зале библиотеки погрузились в невероятной красоты и энергетики музыку. Когда зрители в зале кафе вскочили и захлопали группе, мы уже забыли о том, кто мы и где мы, и стоя апплодировали, как будто бы и мы оказались на Монмартре в начале того века.

Экран погас. Плавно включилось освещение. Вардан дал нам прийти в себя и продолжил свой рассказ:

– Мануш – это франкоязычные цыгане. Как наши армянские назывались боша или лом, так на Западе их называли синти, в испано- и португалоязычных странах – кале, в Восточной Европе – рома или ромале. Вообще, у цыган было много названий, много языков, имеющих общий корень с индо-арийской группой, но смешанных с разными другими. Цыгане в разных концах света переняли религию у народов, среди которых находились, но при этом по большей части оставались верны своим верованиям и ритуалам. Одежда и обычаи у них могли разительно отличаться друг от друга, но одно их объединяло и дистанцировало от других – это бродячий образ жизни. Как в стародавние времена табор размещался в кибитках и пускался в путь, так и до недавних пор можно было встретить на дорогах вереницу пёстро украшенных ленточками и наклейками разномастных автомобилей – от простых малолитражек до представительского класса седанов, автобусов и даже грузовиков.

– Учитель, ты нам даёшь задание или ты сам собираешься его выполнить сейчас?

– Я ещё не приступил к самому заданию. Терпение, мои друзья, прежде послушайте ещё немного о цыганских языках. Учёные-лингвисты считают, что исход некоторых индийских племён на запад начался за век до Рождества Христова. Возможно, это было изгнанием, есть версия, что индийский правитель передал часть своего народа в дар иранскому. Если смотреть на словарное наследие, то прослеживаются периоды проживания среди персидского и армянского народов, а позже заметно влияние греческой эпохи Восточного Рима, известной нам как Византия.

Нас уже начал тяготить затянувшийся экскурс. Только что нам было обещано задание, и в этом слове нам слышались путешествия с приключениями. А тут очередная лекция.

– Понимаю, что вы уже рвётесь сбежать с этого острова, но я займу ещё немного времени, – разгадал наши переглядывания между собой Вардан, – в Средневековье и Новые времена цыгане рассеялись по всей Европе, вернулись они и на Восток, в том числе в Индию, мигрировали в Америку и Канаду. И везде очень быстро впитывали местную культуру и язык.

Вардан оглянулся в поисках чего-то. На мой вопрос он с сожалением констатировал:

– Хотел по-старинке провести жеребьёвку, но не нашёл ни листочка бумаги. Не те времена, всё в цифровом формате нынче. Хочу каждому дать своё задание, своё направление.

– Я сделаю, нет проблем, – вызвалась Назуки. Через несколько минут она передала Вардану свой планшет со словами: – я могла бы запрограммировать весь выбор с помощью генератора случайных чисел и раздать задания. Но пусть будет иллюзия свободы выбора. Каждый по очереди называет одно из оставшихся четырёх целых чисел. Только прежде, Учитель, впиши четыре варианта в таблицу.

– Готово, – ответил тот, – леди у нас первая?

– Гендорный шовинизм давно искоренён, – с показным возмущением заявила Назуки.

– Тогда последуем другому принципу. Кто изобрёл механизм жеребьёвки, на том первом и опробуем его, – отшутился Вардан.

– Номер один! – громко объявила Назуки.

– Тебе достаются кале, испано- и португалоязычные цыгане. Научишься танцевать фламенко.

– Три, – с готовностью сделал свой выбор Отомо в свой черёд.

– Балканские и восточно-европейские ромы или ромалы, некогда это были самые многочисленные общины, тут тебе и трансильванские, и моравские, и венгерско-мадьярские, и чешско-словацкие, и сербско-хорватские.

– А я какому танцу обучусь? – решил подурачиться Отомо.

– Скорее всего, чардашу.

– Мне второй вариант,  – попросил я.

– Тебе, Джордж, русскоязычные, от России до Украины и дальше на Кавказ. Тебе танцевать цыганку и распевать русские романсы. Ну а тебе, – Учитель обратился к Бархудану, – достались немецко- и франкоязычные синти и мануши.

– Давай поменяемся, – предложил я Бархудану, тот пожал плечами, мол, ему всё равно. Я вопросительно посмотрел на Вардана, тот улыбнулся:

– Хочешь изменить судьбу?

– Назуки же обещала иллюзию свободы выбора.

И все расхохотались.

– Да, Сэнсэй, – ребячливым тоном обратился Отомо, – так в чём же задание?

– Удивить меня.

– Что?! – чуть ли не в один голос воскликнули мы втроём. Назуки терпеливо молчала, только улыбалась кончиками губ.

– Расскажите мне что-то необычное или очень интересное о цыганах.

– О происхождении цыганского языка?

– Скорее, цыганских языков. Если вы обнаружите что-то новое или что-то такое, что другие упустили, я был бы счастлив.

– И ты наконец-то повезёшь нас в Матенадаран?! – спросил Отомо.

– Почему бы и нет, хороший приз! – думаю, больше всего Вардан в этот момент был доволен тем, что японец выговорил это армянское слово на одном дыхании.

– А реально что-то новое отыскать? Особенно с учётом того, что цыгане пропали? – осторожно переспросил я.

– Цыгане породили столько креольских языков, что наверняка остались неисследованные.

– Ну, если ничего не найду по части языка и письменности, тогда хотя бы соберу их сказки, легенды, предания, – попытался упростить или расширить я задание, чтобы повысить шансы попасть в Матенадаран.

– Неплохая идея! – поддержал меня Учитель, – но только оригинальные истории, которые я не найду в своих архивах.

– Как крайний вариант, если я научусь танцевать фламенко, это будет зачтено для поездки в Матенадаран? – рассмеялась Назуки.

– О да! Гитану отжечь так же страстно, как это делают настоящие гитаны!

– Что-что? Кто-кто?

– Вот и узнаешь. Если серьёзно, то я ожидаю от вас статей для Википедии. Есть такое слово – трактат, так вот перед первыми энциклопедистами стояла задача не просто классифицировать знания, но предоставить информацию таким образом, чтобы можно было использовать книгу и как справочник, и в качестве учебника. Каждому из вас надо написать трактат. Вперёд, ребята, даю вам три месяца!

Взбудораженные предстоящим путешествием, мы бросились к информационным станциям и экранам библиотеки, чтобы изучить карты и наметить маршруты, скачать максимальный объём информации, накопленных о цыганах на обозначенных нам жребием территориях. Ну и просто собрать побольше сведений о цыганах.

Шейх мог себе позволить в своём городе открыть доступ к архивным Википедии, Британнике, Кольеру, Рубрикону, Энкарте и другим универсальным и специализированным энциклопедиям, многие из которых были заморожены ещё во времена печатных публикаций. Они считались достоверней нынешних, доступных в открытой Сети. Учёные и специалисты охотились за библиотеками, в которых хранились ещё отсканированные и оцифрованные копии этих многотомных изданий.

Кстати, я уверен, что ради этого цифрового архива Вардан и остался на этом искусственном во всех смыслах этого слова острове.

Потом мы обратились к Абдулвали за помощью. Он запросил у цифрового диспетчера морского и воздушного порта, нет ли оказии до ближайших аэропортов, потому что вся вертолётная флотилия шейха покинула остров вместе с ним, а его роскошные суда были пришвартованы в континентальных Эмиратах.

На нашу удачу на следующее утро отчаливала яхта одного из первых жителей Джазире Тулиб, как подчёркнуто сообщил Абдулвали, некоего Дарака О’Брайена. Всей делегацией мы последовали за нашим провожатым нанести визит «бьюсь об заклад, что ирландцу» (цитирую Вардана).

Будь в городке побольше места, владелец дома окружил бы его парком, садом или ещё как-то, чтобы это было виллой. Здесь же на пятачке (можно ли это назвать землёй?) ему пришлось ограничиться тремя этажами незамысловатой архитектуры в виде криво уложенных друг на друга стеклянных кубов, на выдвигающихся углах которых росли карликовые деревья и пестрели цветочные клумбы. Едва мы приблизились, как в сплошном панорамном стекле вдруг образовался щель, которая раскрылась как раздвижные двери. Гостеприимный синтезированный голос предложил нам войти и пообещал, что хозяйка выйдет нас встречать через несколько минут. Абдулвали начал было говорить, что нам надо с хозяином переговорить, как на лестнице, которая тоже была стеклянной, так что это ступени, появилась одна босая стопа, потом – другая. Два шажка, и мы уже разглядывали длинные изящной формы девичьи ноги, едва прикрытые лёгкой прозрачной (как всё в этом доме) туникой. Дама приостановилась, словно разогревая наше любопытство, затем легко пролетела три ступени, и предстала перед нами в полный рост. И первое, что бросилось в глаза – это её волосы, ниспадающие на плечи прядями, окрашенными во все цвета радуги. Обладательницей экстравагантной причёски была миниатюрная девушка с крошечными, почти игрушечными чертами лица, и маленькими, близко посаженными глазами с чёрными зрачками. Возможно, они были карими или тёмно-синими, но таким мелкими, что показались чёрными головками булавки-невидимки.

– Мы к мистеру О’Брайену, – теперь уже к живому человеку обратился Абдулвали.

– Дарак предпочитает говорить либо на ирландском, либо на симплексе, – ошарашила нас этот живой человек, не представившись. Мы переглянулись. Знала бы она, что тут четверо из шестерых – начинающие исследователи языков, а один – учёный, специалист по истории языков!

– Какая удача! – не замедлил отметить Вардан, – Среди нас есть ещё один представитель кельтских языков, правда, мой юный друг только начинает учить язык своих предков.

На девушку это сообщение не произвело ровным счётом никакого впечатления. Она не стала звать кого-то или искать коммуникатор. Она просто поманила нас рукой и повела по лестнице вверх. Ступени были с мягким толчком, чтобы снизить нагрузку на колени, суставы и всё, что испывает трудности при подъёме. Не останавливаясь на втором этаже мы прошли на третий. Здесь пространство было разделено стеклянными стенами, некоторые из которых были непрозрачными. Мебели в комнатах-аквариумах было по минимуму. Никакого беспорядка. От того создалось ощущение холода.

Следуя за хозяйкой, мы подошли к самой дальней комнате, где все стены были затонированы. Дюймовочка (как я её про себя назвал) постучала в одно из стёкол и, не дожидаясь ответа, бесконтактно повела рукой, будто дверь открывая, и в стенке открылся проём.

Мы увидели мужчину, утонувшего в огромном пуфе. То, что это был мужчина, можно было определить по огромным ступням ног, тоже босых. Всё остальное тело было облеплено со всех сторон надутым материалом супермягкого кресла. На месте головы над креслом возвышался матово-серый круглый шлем без визора. Девушка подошла к своему партнёру и бесцеременно постучала по этому шару.

Пуф пришёл в движение, бесшумно меняя форму, пока не принял контуры кресла, высвободив из своих объятий тело, покрытое рыжей порослью, в том числе на открытом интимном месте. Мужчина был голым. Сняв шлем, он встал, ничуть не смущаясь наготы. Он не просто встал, он возвысился над ними. Это был гигантского роста человек, увенчанный ещё и копной рыжых кудрей.

– Вам имя при рождении дали или уже в более старшем возрасте? – вместо приветствия или объяснения причин нашего прихода поинтересовался наш любознательный Учитель.

– При рождении, – спокойно ответил тот, выжидающе оглядывая нас сверху вниз. Возможно, он ещё не отошёл от виртуального мира, в который погрузился задолго до нашего прихода и из которого его так резко вырвала его подружка. Кстати, рядом с ним она была реально Дюймовочкой.

– Дуб, если я верно перевожу кельтский корень.

– Да, моё имя Дарак от слова дуб.

– Друиды почитали дуб, они называли его «дур» или «дар», это исполинское дерево олицетворяло власть и силу, – начал выдавать информацию Вардан, – А поскольку из дуба как из самого крепкого дерева делали двери, то во многих языках, как европейских, так и других, например, в нашем армянском, дверь – это «дур», «дор», «дверь», «дера», «дарайя» и так далее. Это очень древний корень, возможно, что из первобытного протоязыка.

Хозяин дома, несмотря на свой внушительный рост, слушал невысокого посетителя с открытым ртом, как дети, когда они удивлены.

– У нас в семье всем первенцам давали имя Дарак, – только и сказал он.

– Добрый день, мистер О’Брайен, – невозмутимо, словно мы только вошли и не было лингвистическо-исторической справки от Вардана, а перед нами хозяева дома стоят не голые (если не считать дымчатую ткань туники одеждой), заново начал разговор Абдулвали.

– Добрый день, – эхом отозвался Дарак, теперь уже пребывая в трансе от перегрузки информацией.

– Я к Вам от имени достопочтимого шейха с просьбой помочь нашим гостям, кстати, уже не гостям, а жителям нашего благословенного города, добраться до аэропорта. По моим сведениям, поправьте, если я ошибочно информирован, Вы направляетесь до острова Кипр.

– Если покороче, то нужно подбросить ребят до аэропорта, так что ли?

– Да, Вы всё правильно поняли.

– Без проблем, дружище. Завтра утречком к семи часам подходите на причал к моей посудине. Наверняка знаете, где именно в порту найти её?

– Порт, – вновь заговорил Вардан, – ещё одно древнее слово, обозначающее изначально ни больше, ни меньше, а «дверь». Из греческого оно перекочевало в некоторые европейские языки. Кстати, а Вы после Кипра в какой следующий порт планируете зайти?

– Крит.

– Я так и думал! Отлично! Высадите ребят на Крите, там наверняка тоже есть аэропорт, – и Учитель повернулся к Назуке: – Организуем ребятам экскурсии по острову? – а потом он посмотрел на нас, – Назуки же специализировалась на древнегреческом и македонском языках.

Пока мы возвращались от дома ирландца в свой отель, Вардан уже вовсю наставлял нас на поход по Криту.

– Очень удачно получается. Куда бы вы сейчас ни направлялись, везде цыганские креольские языки будут иметь в своей основе латиницу или кирилицу, которые в свою очередь произошли от греческого.

Поскольку на плавучем острове под колбой искуственного небосклона царила тишина, то голос нашего Учителя был слышен с десятка шагов, так что нам не надо было догонять и идти рядом.

– Вам непременно надо соприкоснуться с крито-минойской и микенской цивилизациями. Этот период был одним из самых значительных периодов скачкообразного роста человеческого интеллекта. Несмотря на всё наследие цивилизаций Золотого Полумесяца и их предшественников, о которых мы говорили во время нашего похода через пустыню, – Учитель опять отвлёкся от своей мысли, замялся, но быстро вернулся к своей теме и продолжил: – несмотря на то, что древние греки активно перенимали достижения персов, финикийцев и египтян, они сумели творчески переработать и построить свою модель, структурировать в то, что мы сейчас называем научными дисциплинами.

– Философия, – дополнила Назуки, – я считаю философию саму по себе величайшим достижением древнегреческой цивилизации. Всё остальное в том или ином виде можно встретить у более ранних культур. Слово «философия» наполняется именно тем смыслом, который мы знаем сегодня, благодаря Сократу. И это не просто дисциплина или предмет научного изучения, это мировозрение в целом, это познание мира, поиск самых фундаментальных, даже ниже базиса, глубинных или корневых принципов бытия и мышления...

– Назуки, ты можешь подмедленнее и попроще? – в голосе Отомо не было шутливости, он, как и я, действительно не поспевал за её мыслью, – но по мне философия – это слишком размытое всё, слишком мудрённое, в чём же величие... величайность это явления?

– Как же ты не понимаешь? До Сократа никто не пытался обобщить все познания и критически осмыслить их в комплексе, как реальность, всё сущее и материальное вокруг нас, так и сознание, то есть всё то, что внутри человека, что является плодом его разума и...

– Друзья, всё это вы обсудите на Крите, – довольный тем, каково рода дискуссия развязалась, предложил Вардан..

– Ладно, а что по части языка? – спросил я о том, что меня больше всего интересовало.

– Вардан же говорил, что они всё стянули у финикийцев, – напомнил Отомо.

– И да, и нет, – поправила меня Назуки, – например, критское письмо имеет две разновидности. Так называемое линейное письмо А и Б. Второе родилось из первого, а оба они возникли из оригинального для острова рисуночного, или иероглифического письма.

– Давайте не будем раскрывать секреты раньше времени, – вновь остановил Назуки Вардан, – лучше всё на месте рассказывать, чтобы аура помогла ребятам запечатлеть всё в памяти.

На следующее утро, собрав в рюкзак свой нехитрый скарб, мы пошли в порт. В островном городке расстояния настолько малы, что глагол «пошли» сразу же становится «пришли», стоит сделать несколько десятков шагов.

Нас проверила охрана, выполняющая функции пограничной, таможенной и других привычных нам служб. На марине мы уселись на мостки, свесив ноги над водой, около пришвартованной яхты «B;al Feirste», как нам сказал Дарак О’Брайен накануне вечером.

Время было без десяти минут семь. Пока мы ждали, с удовольствием наслаждались плеском воды под ногами, зайчиками солнечной дорожки на лёгких волнах и свежим утренним ветерком. После псевдощебета, раздавашегося из невидимых динамиков, и кондиционированного микроклимата, поддерживаемого механизмами под колпаком острова, естественные звуки и прохлада воспринималась чудом.

Мы даже не заметили, что так просидели больше получаса. Будить Абдулвали не хотелось, поэтому оставалось просто ждать. Говорить друг с другом тоже не возникало желания, чтобы не нарушить равновесие утра.

В такие минуты задумываешься о чём-то большем, чем ты есть и даже чем то, что тебя окружает. Теперь у меня не возникал панический страх перед необъятными пространствами. Сейчас я чувствовал себя в согласии со всем огромным миром. И пусть я даже представить не могу тот факт, что Вселенная бесконечна, у меня не хватает воображения осознать такую безграничность, но меня это не пугает. Вчера Назуки упомянула философию. Наверное, человечество всегда волновал вопрос, как устроен этот мир, есть ли другие миры, и какое место мы занимаем в этом мире...

И тут на пирсе появился человек, который явно занимал куда больше места в этом мире, чем многие другие представители человеческой расы.

Хмурый, не выспавшийся ирландец, топая босыми ногами, тяжёло ступал по пластиковым мосткам, фактурно стилизованным под дощатые. Он был в одних шортах и нёс огромную бесформенную сумку на плече. Его подруга, или супруга, которую с моей подачи мы все назвали Дюймовочкой, тоже была в шортах и мешковатой майке, явно на несколько размеров больше её фигурки, не удивлюсь, если это его майка. Она лишь узлом подвязала её сбоку на талии.

– Вы кто? – моргая, словно отгоняя сон, буркнул он нам.

– Мы? – недоумённо переглянулись мы, удивившись его удивлению.

– Вы же вчера взялись подбросить нас до острова Крит, – первым нашёлся Отомо.

– Я? Да? – человек-дуб вытянул лицо и вопросительно посмотрел на свою спутницу, та пожала плечами.

– И Вы нас не помните? – удивился Отомо.

– Да, какие-то люди вчера приходили, – неуверенно начала она, – но я не помню...

– Мы вчера были в отключке, – начистоту выложил Дарак, – понимаете, наркота и фэнтези.

Я даже не знал, как реагировать на такое признание. Наркотики были разрешены в некоторых городах, но я не думал, что Джазире Тулиб относится к их числу.

– А что ещё делать в этом флаконе? – не сколько оправдываясь, сколько возмущаясь, бросила девушка, ладонями изобразив нечто, в чём мы опознали «тюльпан».

– Ладно, грузитесь, пора отчаливать, – махнул нам здоровяк, – Крит, не Кипр, точно? Кипр ближе, там город покруче и аэропорт побольше.

– Если Вас не затруднит наше общество, мы бы предпочли до Крита, – вежливо попросила Назуки.

– Без проблем, красотка! – полузакрытые веки приподнялись, показав синие глаза, в густой рыжей бороде засияли отменной белизны зубы – это была улыбка, – на открытой воде с компанией веселее. Хотя тебе с таким комплектом ухажё... кавалеров, скажем так, чтобы было типа того, что ты сказала: «если не затруднит наше общество»... фразы-то какие!

Назуки готова была возмутиться такой фамильярности, поэтому я поспешил на помощь, но... ничего умнее не придумал как спросить:

– А что означает название судна? – и я ткнул на надпись «B;al Feirste» на борту.

– Белфаст, – хмыкнул владелец яхты, – город такой в Ирландии, откуда я родом.

– А как переводится? Что означают эти слова?

– Шут его знает, кончайте болтать, нам пора отчаливать.

Я понял, что бесед о кельтском прошлом наших с ним предков не получится. Что ж, надеюсь, он управляет яхтой лучше, чем ходит по суше.

Я оказался неправ. Во-первых, рулить судном особо не требовалось. Была оплачена подписка на глобальную систему навигации, поэтому авторулевой виртуально стоял за нашим штурвалом, а в случае чего по удалённой связи подключался «живой» опытный лоцман, который... короче, точно также управлял кораблём, как я самолётами – дистанционно.

Во-вторых, Дарак оказался очень даже интересным собеседником. Он был классическим рантье, которому досталось семейное наследие в благополучных британских городах. Он никогда не работал, его имуществом управляли банкиры, хотя он сразу же предположил, что за его активами приглядывает не клерк, как раньше было, а всё делают программные алгоритмы и какой-нибудь искусственный интеллект. Сам Дарак особым интеллектом не блистал и не претендовал, никогда не учился, несмотря на средства и возможности, а отдался страсти путешествовать по морям и океанам. Видимо, массивное тело было тяжело носить по суше, поэтому он выбрал большую воду для перемещений. И именно поэтому его прельстила идея жить в плавучем городе. Его приверженность к водному миру и азартным играм, а большую часть времени он посвящал онлайн казино и онлайн тотализаторам, и стала темой наших с ним разговоров. Он мог бесконечно рассказывать о штормах или долгом штиле, об экзотических берегах и многолюдных портах, а также о финалах по гольфу и бильярду. Он был счастлив такой жизнью, поначалу меня удивляло, что ему ничего больше не требуется. Всё, на что он сетовал, что защитники прав животных добились того, что отменили конный спорт. Лучшие его детские воспоминания были связаны с посещениями ипподромов с отцом, они вдвоём не пропускали бега, скачки и поло.

Шёл третий день, когда мы уже приближались к пункту назначения для нашей четвёрки. Я решил всё-таки перейти на тему кельтского прошлого, как-никак, Дарак же сам был сторонником того, чтобы говорить на ирландском, а не на английском. Но кроме того, что «так требовал мой отец, и так я буду делать, когда у меня появятся сын», я ничего большего не добился.

– А твои откудашние? – задал он встречный вопрос, коверкая даже простые слова на симплексе.

– Остров Мэн!

– Остров Мэн?! – он аж воодушевился.

– Да, – я не ожидал такой бурной реакции, – а что?!

– Это же крутейший остров, кстати, у нас в Ирландском море. Там же долгое время отказывались запретить смертельные гонки на двухколёсных агрегатах. А я ещё помню времена, когда мы с отцом ходили на яхте туда, чтобы посмотреть на безбашенных  мотоциклистов.

Эти слова ирландца словно обожгли меня. Мотоцикл!

– Гонки на мотоциклах?!

– Да, назывались Турист Трофи острова Мэн. Одни психи приезжали помериться на скорость, а другие шизанутые – поглядеть, как эти будут биться, и лучше, чтобы до смерти, чтобы было что рассказывать потом в соцсетях, мол, видели, как черепок под шлемом раскололся.

– Звучит, как будто гладиаторские бои, – неодобрительно заметила Назуки. Разговор шёл в общей кают-компании за обедом.

– Там друг друга мочили, а тут пилот сам себя гробил. Не было никаких ограничений на скорость, вот они друг друга на слабо и брали. Так подзадорятся, что теряли страх перед смертью. Там что-то типа четыре или пять сотен человек погибло за сто двадцать лет существования этих мото-ралли. Особенно много их стало биться в лепёшку, когда появились аппараты с независимыми электродвижками прямо в колёсах, на оси. Ты прикинь, какие скорости развивали, отключая комьютерные мозги типа стабилизаторов крена! Носились как угорелые, ещё и с себя экипировку снимали для снижения веса. Даже в Формуле-1 ввели кучу ограничений, а мэнские ТТ ни в какую. Тебе надо было видеть этих спортбайкеров!

И Дарак хлопнул в ладони и произнёс:

– Лепрекон, дружище, найди ту песню, что с гонками на мотоциклах, старая такая была, тётка орала «Faster, and faster» («Быстрее, ещё быстрее»).

Мы уже знали, что именем этого маленького создания типа карлика или эльфа, героя ирландских сказок, на яхте активируют бортового цифрового ассистента, который помогает по всем вопросам, от навигации до медиа-развлечений.

– Если брать во внимание контекст предыдущих реплик, – пояснил свой выбор по-мультяшному стариковский голос из скрытых по каюте динамиков, – наиболее релевантное совпадение – это песня «Faster» группы «Within Temptation» с видеорядом гонок Турист Трофи...

– Да-да, умничка, – не дал Лепрекону договорить хозяин, – врубай на большой экран.

Задняя стена каюты стала чёрной, дощатая на вид облицовка сменилась дисплейным покрытием за счёт повернувшихся вокруг своей оси пластин, которыми как мозаикой была сложена стена-экран. Поначалу всё было чёрным, но начало проясняться, на фоне заревного неба появились слова эпиграфа: «Racing is Life. Anything that happens before or after is just waiting. Steve McQueen» («Гонки – это Жизнь. Всё, что происходит до или после них – это ожидание. Стив Маккуин»). Затем под шелест листьев и пение птиц открылся вид на сельскую дорогу, не широкую, по полосе в каждую сторону, изрезанную неровными тенями высаженных вдоль обочины деревьев и кустов. Издали нарастало гудение и жужжание, явно не пчёл, а большого числа механических движков. Вроде как я был предупреждён, чего ожидать, но когда один за другим с рвущим барабанные перепонки визгливым рёвом мимо промелькнули мотоциклы, я невольно вздрогнул. Только они промчались и гул стал затихать, как ударили по струнам гитар, задав жёсткий темп. Его усилили ударные. Во мне давно не резонировал такой ритм. Соскучился по року. А тут ещё вступил женский голос, пока не в полную свою силу, но было понятно, что он вот-вот взорвётся всей своей мощью, и это будто подгоняло байкеров, и без того стремглав летящих по холмам и лугам, вдоль берегов моря и сквозь узкие улочки посёлков. «Faster and faster and faster and faster...» («Быстрее и быстрее и быстрее и быстрее...”) повторяла певица. Пусть не было погружающих в многомерность шлемов и капсул, а всего лишь навсего перед нами стоял плоский экран, но всё равно я с пробегающей по спине дрожью наблюдал мелькание домов, заборов и зрителей, проносившихся  с обеих сторон полосой как стены туннеля. Обдавало холодом, когда шли кадры вылетающих за трассу или опрокидывающихся на асфльт мотоциклов, из которых выбрасывались как тряпичные куклы тела в комбинезонах и шлемах. Они беспомощно перекатывались по дорожному полотну, бились о столбы электропередач, сползали по склону далеко за обочиной.

Я как заворожённый слушал песню, и незаметно для себя я вдруг перестал вникать в слова песни и отслеживать происходящее на экране. Я думал о своём. Почему ни дед, ни отец, ни Вардан, никто мне не говорил об этих гонках?! Вспомнилось, как мама ругала папу, что он играет со мной в компьютерные игры, чаще всего в гонки на мотоциклах и автомобилях. Однажды она ему крикнула: «Твоему отцу повезло, он едва не остался инвалидом, а ты и мне, и своей матери обещал, что никогда не сядешь за руль». «Так я и не сажусь, – возразил папа, – это же виртуальная игра». Папа всегда оправдывался перед мамой. И мы с ним негласно не говорили ей, что дед катает меня на своём Триумфе.

Тут меня вдруг прорвало. Прямо в кают-компани яхты я начал рассказывать о своём дедушке, наших с ним поездках на его мотоцикле, и как мы уронили его «железного коня», и как мы восстанавливали его. Я излил всё это Дараку, словно он был родным дядей. И Дарак, такой огромный, какими бывают взрослые для детей, обнял меня за плечи и тихо, чтобы никто кроме меня не услышал, проговорил: «Ты ещё малый пацанёнок».

Может, слова его они не разобрали, но все на борту стали свидетелями этой сцены. Мне было стыдно посмотреть им в глаза, не потому, что у меня была минута слабости, а потому что эта минута откровения возникла не в задушевном разговоре с ними, самыми близкими мне людьми, а с человеком, которого я только позавчера встретил.

За все годы после смерти отца я не вспоминал или старался не вспоминать его и деда. Мама всегда без охоты отпускала меня с отцом к его родителям, а после того, как пропал папа и истекли все сроки поисков, она распродала все вещи, и мы с ней переехали в Калифорнию начинать новую жизнь. Дед ещё пытался поддерживать связь, но эти дурацкие видео-звонки с «ну как ты там?» или «не появилась ли у тебя подружка, смотри какой большой?» только раздражали меня, я злился на папу, который взял да и исчез, маму, что она увезла меня, на деда, который не удержал её, короче, через какое-то время я перестал брать трубку или отвязывался несколько дежурными фразами «у меня всё хорошо» и «нет, я пока занят учёбой». Я даже не сообщил деду о том, что стал одним из самых крутых пилотов в сетевых боях. А ещё успел бы до его смерти.

– Этих гонок больше нет? – спросил я, чтобы нарушить затянувшееся молчание в каюте.

– Мэнский ТТ? – переспросил Дарак больше для того, чтобы очнуться от задумчивости, чем для уточнения, – в том сумасшедшем виде как было – нет. Они стали слишком цивильными, а потому пресными, уж лучше смотреть онлайн-трансляции соревнований по виртуальным байкам. Гонщикам нечего ставить на кон, биткоины или диджибаксы не в счёт. Жизнь дороже денег!

– А ты, паренёк, хотел бы принять участие? – раздался неожиданно до боли знакомый нам, пассажирам яхты, голос. Я уже был уверен, что никогда больше не услышу этот саркастический тон.

– Макс, от тебя не избавиться?! – нервно рассмеялся Отомо. Было понятно, что появление разбойника даром не пройдёт.

– Неужто ты думал, что я останусь гнить на этом острове для пенсионеров?! – Безумный Макс обратился ко мне, хотя вопрос исходил от Отомо.

– Но ты же так рвался на этот райский остров? – удивился я.

– Я всегда куда-то рвусь, вечно я в поисках своего острова сокровищ. Хотя, откуда вам, детям Сети, знать, про «Остров сокровищ»?

– Роман Роберта Стивенсона? – предположила Назуки.

– Да, точно. Это книга имеется в списке вашего «доктора Ливси»?! – заговорчески подмигнул Макс ей.

– Нет, но я уверена, что Вардан бы посоветовал. А сравнение с доктором Ливсом хорошее, он из тех, кто может призвать к порядку даже бывшего пирата, жестокого Билли Бонса.

– Это намёк на меня?

– На воре и шапка горит.

– А мне с детства пираты и разбойники нравились больше положительных героев.

– Однако ты своим ником выбрал положительного героя, Безумного Макса, – возразила Назуки.

–  Стоп, – тут вмешался владелец яхты, – так вот кто этот несанкционированный пассажир на моём судне! Ты и есть тот самый Безумный Макс, которого шейх был вынужден пустить в Тулиб?

– Так это я и есть, приятель, – передразнивая манеру говорить ирландца, признался корнуэлец.

– Но ты же в курсе, что... как это слово было... защита от Интерпола не действует за пределами острова? – напомнил Дарак.

– Иммунитет. Да, знаю, шейх предупредил.

– Так почему ты рискнул покинуть остров?

– Я теперь понял, почему шейх так легко согласился дать мне убежище. Он знал, что я больше недели не выдержу в заточении, пусть даже в золотой клетке.

– Ну почему? Есть же постоянные резиденты. Только они живут не внутри Тюльпана, а в своих мирах.

– Дурь вкупе с виртуалкой?!

– Ага, что ещё делать на этом плавучем поле для гольфа? – ирландец кивнул своей рыжей подружке, которая и на яхте не переставала принимать таблетки и могла часами тупить в шлеме где-нибудь в углу дивана каюты или на досках кормы.

– Как волк, почувствовавший волю, а ещё и попробовавший вкус крови, никогда не вернётся в вольер, пусть даже его щенком вырастили за решёткой, так и мы с тобой, мой брат по кельтской крови, ни за какие блага не останемся взаперти на острове, – выдал целую тираду Макс и хлопнул меня по плечу.

– Я не брат тебе.

– Брат-брат, мы с тобой одной крови, как говорили волки Киплинга. Не ты ли разбил моё звено в финале? Не ты ли был самым дерзким из игроков, бросаясь сломя голову в рискованные манёвры? Не твои ли агрессивная напористость и готовность пожертвовать собой, ну ладно, пусть это аватар на виртуальном самолёте... тем не менее, не благодаря ли этим качествам тебе удавалось выходить победителем в самой, казалось бы, безнадёжной ситуации?

Все аж замерли от такой серии дифирамбов.

А я вспомнил, каким я был бесшабашным, с каким, как они считали бесстрашием, а на самом деле безрассудным азартом, я кидался в пекло боёв. Тут же вспоминл, как я струхнул, когда впервые сел за штурвал того туристического самолётика на пути в Чукотку. С содроганием представил снова, как мы оказались посреди Берингова пролива с шансом не долететь до берега и рухнуть без энергии в холодные воды. После этого даже огонь зениток не был так ужасен.

Именно тогда я осознал разницу между виртуальностью и реальностью, ужаснулся, поняв, что теперь цена ошибки – это не травма «психологического характера» из-за псевдоранения или даже псевдосмерти моего виртуального образа, а настоящая смерть. То есть конец меня. То есть полное отсутствие меня.

Ставки в жизни наяву несоизмеримо выше тех, что в неосязаемых компьютерных мирах.

– Ну так, парень, ты бы решился на гонки на твоём родном острове Мэн?! – не унимался Макс, – ведь ты же думаешь о них, не так ли? Этот наркотик проник в твою кровь. Я прятался тут на лодке и слышал ваши разговоры. Твой дед был крутым дядькой! Мне бы такого! Уверен, что твой дед участвовал в обороне острова.

– Обороне? – автоматически переспросил я.

– Обороне.

– Какого острова?

– Ну тупи, приятель, острова Мэн, конечно, – оскалился Макс.

– Точно, было дело, – щёлкнул пальцами Дарак, – я слышал о Мэнских столкновениях. Знатное побоище было!

– О чём вы? – я переводил взгляд с одного на другого.

– Не хватает вашего всезнайки, чтобы он тут же всю историю выложил, – съязвил экс-бандит, – а я подробностях эту историю не расскажу. Слышал только, что байкеры со всего света, и крутые бородачи, и пивные бочонки, короче, все приехали протестовать против закрытия гонок. Островитяне подняли бучу, на их клик собралась ещё молодёжь, типа антиглобалистов и...

– Всё в кучу свалил, давай как-то понятней излагай, – притормозил рассказчика Отомо.

– Сначала они типа мирно сидели, митинговали, песни пели, пиво пили, косяки гоняли, а потом полиции надоело это дело. Ну и стали разгонять всех к чёртовой матери. А те с местными забаррикадировались в посёлках, деревнях, и давай отбиваться, даже отстреливаться. Тогда Лондон подтянул подкрепление. Ну и рубилово началось!

– Ох ничего себе! – прицокнул языком Дарак, – я всего этого не знал. Нам потоковые новости говорили о столкновениях с маргиналами.

– Обожаю это слово! – воскликнул Макс, – ещё один обходной вариант не называть вещи своими именами. В этом смысле я даже симпатизирую вам, – он махнул нам, – пусть даже вы и сопротивляетесь насаждению Симплекс лингва без насилия, как Джавахарлал Неру.

Мне было не до новых терминов и имён сейчас. Я жаждал полной информации о тех событиях, что произошли на острове Мэн. Что-то подсказывало мне, что мой дед там был.

– Расскажи, что ещё знаешь, – попросил я  Макса.

– Да больше ничего. Единственное, тогда самые отъявленные ребята по всей Британии, да и в Европе, и в Штатах, наверняка и по миру тоже, байкеры и не только, в знак солидарности стали делать себе вот такие наколки.

И Безумный Макс оголил своё плечо. Среди нагромождения татуировок у него красовался трискелион.

Ночью я не могу заснуть. В каюте спали Дарак со своей подругой, а мы все на палубе. Я смотрел на звёздное небо. Вдруг огонёчки стали превращаться в стремительно приближающиеся ко мне фары. Перед глазами пронеслись мотоциклы. Море было спокойным, мерно бились о борт мелкие волны. А в моих ушах рычали и визжали моторы. И ночь разрывала своим голосом солистка:

        Я не могу заснуть,
                сгорая изнутри,
        Как бензином облитый
                в неистовом огне,
        Нет больше страха,
                ведь всё ближе черта.
        Так нереально,
                но всё же мне так по душе.
        Я мчусь всё быстрее и быстрее,
                и быстрее, и быстрее, и быстрее
                туда, где жизнь!
        Не могу я жить в сказке,
                построенной на лжи,
        И не могу я спрятаться от чувства,
                потому что оно настоящее.
        Я мчусь всё быстрее и быстрее,
                и быстрее, и быстрее, и быстрее
                туда, где жизнь!

Мы гуляли по развалинам древних дворцов, видели места законсервированных раскопок и слушали Назуки. Обычно немногословная, она в эти два дня на Крите говорила без передышки.

Нас, конечно же, интересовала письменность, а меня особо увлекали истории их изобретения или дешифровки. Если появление критских иероглифов осталось в тумане древности, и есть только догадки учёных, которые они именуют гипотезами, то про раскрытие секрета письма имелось много сведений. И Назуки щедро делилась ими.

Началось всё с того, что лингвист-самоучка, по профессии архитектор, Майкл Джордж Фрэнсис Вентрис с детства знал шесть языков, благодаря матери-польке и отцу-англичанину, а ещё тому, что вырос в Швейцарии, где на улицах звучала французская, немецкая и итальянская речь. В старшей школе и после в инситуте он выучил латынь и древнегреческий.

Знаки критского письма не имели аналогов среди других письменностей того времени, поэтому сравнительный анализ, оправдавший себя не раз, здесь не сработал. До Вентриса попытки предпринимали Артур Эванс, первым обнаруживший так называемое линейное письмо Б. За дело брался австро-чешский востоковед-лингвист Берджих Грозный, до этого одолевший хеттский язык. Он как раз и пытался сравнительно-исторический метод применить, как и болгарин Владимир Георгиев. Немец Эрнст Зиттиг основывал свой подход статистическими выкладками. Вентрис подошёл к вопросу как к задаче математической и использовал логико-комбинаторные методы. Параллельно американская лингвист Алиса Кобер обнаружила ряд закономерностей в чередовании слоговых знаков в окончаниях слов, но из-за рака не успела завершить свои исследования. Вентрис опирался и на её работы, и на выводы своих предшественников, например, легко разгадавших знаки числительных, но ключом к разгадке стала его догадка, что определённые слова – это топонимы. Сопоставив их с названиями местностей, где были обнаружены глиняные таблицы, он прочёл слова «Кносс», «Амнис» и «Пилос». Принимая гипотезу Артура Эванса о связи критского и кипрского письма, которые в свою очередь основаны на ранних формах греческого языка, Вентрис в радиопередаче обратился ко всем специалистам за помощью. Откликнувшийся Джон Чедвик, тоже британец, владевший древнегреческим, присоединился к нему, и вдвоём они справились с задачей. Всё это было в конце сороковых и в пятидесятых годах двадцатого века. В 1956 году Вентрис погиб в аварии. Чедвик завершил дешифровку и даже реконструировал грамматику микенского диалекта и фонетику древнегреческого языка. Несмотря на первоначальную критику полученных результатов, академическое сообщество в итоге признало правоту Вентриса-Чедвика, когда американский археолог Карл Блеген, располагавший тысячами надписей линейным письмом Б, подставил в тексты предложенные ими значения знаков и получил осмысленные тексты на греческом языке.

А вот линейное письмо А потребовало усилий десятка учёных, в том числе Джона Чедвика. И вновь новаторский подход Вентриса помог им, хотя соответствующий им минойский диалект так и остался непонятым.

Глядя на чем-то напоминающие китайские иероглифы знаки на табличках из необожённой глины (спасибо пожарам, которые всё-таки её обожгли, и они сохранились до сегодняшнего дня), я пытался понять, способен ли я к тому, чтобы дешифровать какое-либо письмо. А второй вопрос – остались ли неизвестные науке письменности?

Вдруг мне повезёт с неким наречием цыганского языка! Или тайнописью этого скрытного народа! И я тогда удивлю Назуки, а может быть и самого Вардана!

Но на самом деле эти мечты не захватывали меня так, как мысль о том, что я могу сесть в седло мотоцикла и помчаться вперёд с умопомрачительной скоростью. Стоило иногда закрыть глаза, как я оказывался на трассе, мимо проносились деревья или постройки, впереди, играючи меняя крен лавировал мой соперник, и я безумно рвался его нагнать и обогнать.

июль-сентябрь 2019, июнь 2020