Упертый чувачок

Эпизод повести "Во граде Опочка"

Городом, выметенным светом красной зари, прошел я к знакомой клети Саввы, и с порога огорчил его и Аглаю известием о том, что Чарева сегодня переночует в неком надежном месте, а в каком – того сказать не могу. А дело обстоит так, говорил я, что тучи над всеми нами сгущаются, и не далее, как в сию ночь может разразиться страшная гроза.
Аглая зарыдала от этой недоброй вести, Савва принялся ее утешать. Я же пошел в свою клеть. Поискал безуспешно Ивана, дабы предупредить загодя, но брат мой, похоже, еще не вернулся в город…
В чувствах тягостных – один как перст – шел я устало в воинскую клетью свою, и в тон раздумьям моим красная заря меркла вдали за березовой кущей Троицкого кладбища, что на старом городище, и краска зари была не то сочно иконная, как киноварь, не то живая, как свежепролитая кровь, постепенно буреющая на дороге…
«Тебе, Владыко, вручаю житие мое», - говорил я мысленно величайшему Заступнику, чье присутствие в мире так неочевидно. - «Не отрини меня, Господи, и ныне помяни мя»…

В нашей клети горела, потрескивая лучина, вставленная  в светец. Было дымно и сумрачно. Все лавы были заполнены воинами. Было несколько новых лиц, впрочем, наглядно знакомых мне по приступу: опочане Добрыня, Лукьян и Климент, а так же Устин и Тарас – из Коложской волости.
- Благ Господь! – сказал я, входя.
- Вовек милость Его! – отвечали мне.
Ко мне подошли мои друзья Илья и Мирон и я им сходу поведал, что теперь со мной общаться не безопасно, и что не далее, как этой ночью меня схватят и уведут в поруб, а то и прибьют по пути как беглого.
Мои друзья поначалу восприняли слова мои за шутку. Но я пояснил, что шутки здесь нет, и громко – для всех присутствующих – рассказал, в чем суть дела. Начал от злодейства, совершенного нелюдями в Кудке, и закончил сегодняшним нападением на меня Жадена и Варгаса. Я был откровенен, не скрыл ничего. Чем больше в Опочке людей узнают правду, чем больше будет огласка, тем хуже для тайных врагов, лучше для нас. Ведь их стихия – тьма и неведение. Надо выбить у них из-под ног привычную почву. Я так и сказал.
- Верно мыслишь, Санек, - поддержал Мирон. – Мы живем правдой, а они – кривдой. А когда на кривду проливается свет правды, кривда становится бессильной, предстает во всей своей отвратительной уродской сути.
- Верно, братки, - пылко сказал юный Русин, - правда – се оружие, меч, рассекающий ложь!
- Эй, молодцы, хватит алырничать, гульню гулять! – взбодрил товарищей Илья. – Пора малость промнуться, на то нам и ноги дадены. Пойдем-ка по клетям да побеседуем со своими друзьями-знакомыми, расскажем им правду-матушку. Чем больше народу будет наслышано, тем лучше для нас. Не сдадим братку нашего в лапы нечисти!
И быстро, как подобает воинам, разошлись-разбежались все по клетям войсковым передавать новость срочную из уст в уста, от сердца к сердцу. Остался я один, как перст, во клети. И усталь быстро сморила меня – так и провалился я в сон…
На крыльце раздался громовой стук сапог, дверь загремела. Озаряя тесную домину факелом, с улицы вломилось несколько воинов. В них я узнал знакомых мне Тита, Жихана, Егупа и Угрима. Все четверо были верные сподвижники Ивора. Руководил Тит. Он держал факел и поднося поочередно к нашим лицам спрашивал у кого-то стоявшего позади: «Не сей ли?» За спиной у Тита я разглядел Варгаса с перетянутой тряпкою правицей.
- Нет, не сей, свети далече», - ответсвовал Варгас.
Когда факел осветил меня, Варгас весело хохотнул:
- Вот он! Вяжите его, дабы не утек. Да не мешкайте – вушлый донельзя.
- Вушлый? – засмеялся и Тит. – В узилище ему вуши будуть бяз надобнысси.
- Таперь ты наш, Сань, как рыбина в вершы, - довольно сказал Фрол. –  Не выкрутишься. Вот продал ба мне тада лук, када я просил… Авось и сохранил ба  живот свой…
Мигом явилась в руках у Егупа с Угримом варовая жесткая вервь. Меня грубо скрутили и пинками погнали в черную ночь. Сразу за порогом Жихан наотмашь ударил меня в лицо…
- Вот и свиделись, заговоренный. Ныне твои заговоры тебе не в помощь, - расслышал я злорадный голос Варгаса.
Он сильно хватил меня «поддых», и когда я, корчась от боли присел, взялся лихо метелить ногами. Со всего размаха бил сапогами и Фрол. Приставив мне к горлу засапожник мастер шкурных дел просипел:
- Чур, башку ему отрежу я!
- В косицу не бей – сдохня до поры! – испугался Варгас. – Йон нам ще ключимый.
- Столь скорый голяк для этого коржа нам не в интерес. Двинет кони и амба! Лютые вилы надо ему устроить. Для начала зенки выколоть… Дабы мучался, гаденыш, долго… - дал-таки волю языку «немой».
-  Дабы костлявую призывал, а старуха б не шла. Не спорти мару, хозяин! 
- Я не жиган, если я не марил этого голубя залетного на жало посадить. Слету мне глянулся, двинутый. Ну дотянем до поруба, там удумаем. Смерть ему медом покажется!
Враги подняли меня и погнали, веселясь дорогой.
- Не сумлюйся, малой, бебехи отобъем тебе на славу. Не до жениховства тебе уж будет.
- Будешь покоен, что валух апосля коновала.
- Зубы свои проглотишь и запьешь кровушкой сваёй, жаних!
  Пока ни-ни, хозяин! Надоть, чтоб корж сей во вси очи попялился бы, как мы девку его – неискусомужнюю –  с ызбы брать будем. Вот буде потеха, - услышал я голос Невера. И в следующий миг получил увесистого леща – от его хлесткой руки. Враги мои разом захохотали.
- Позырим, как девка грибы-то распустит, как завидит своего милого, варовиной скрученного…
И новый взрыв хохота бесовского сотряс тишину.
- Ну, сторонний, уразумел загадку мою? – просипел, ухватив за вихор, сворачивая  голову мне, шкурный мастер. – Заутрея пойдут девки лесом, запоют куролесом, понесут на кликишках пирог с твоим мясом. А пирог сей будя деревянный.
Враги опять заржали.
- Ты, дабай, грезишь, поди-тко, что  Жадена вбил, - произнес, подсмеиваясь, Варгас. – Так знай, далякуша: заутрея Жаден сам тебе кишки выпустит…
- И в клубок смотает…
- Мы – живучий народ!
- Любим веселуху!
- Твари вы… Бесы безбожные, - прохрипел я.
Враги мои были незримы во тьме. Только пинками, оплеухами да шипением злобным давали себя знать. А тут, после сих слов, гляделки их разом зазеленели, острые, что когти…
- Вона что!… - подумалось мне сквозь муть.
Но продолжать сию мысль было уж невмоготу. Все силы мои были на исходе. Был я как иссякшая батарейка. Едва перебирал ногами…
Тати облепили меня, защелкали зубами…
- Господь воздаст… за мя, - пробулькал кровью я.
Нечистые так и задавились смехом.
- Где твой «господь», сученок?
- Сховался под забор и трясецца от студу, яко пес!
- Нявер, добав-ка яму тумаков, что б йон дружину ангелов с неби призвал – позырим!
- Хва с няво, - приказал, как пролаял, немногословный, с глазами острее осколков разбитого стекла Тит. – Мне велен доставить живым. А вы тут…
Враги держали курс на дом Саввы. Город таился во тьме. Луна спряталась где-то за тучами, а то и вовсе ее не было ноне.
«Господи, неужли такую дашь мне смерть? – думал я. – Неужли враги свершат, что задумали? Сила на их стороне… Но не Бог». Обидно было, что жизнь оборвется на взлете, что тело мое будет поругано нечистью сатанинской на посмеху им.  Более всего страшился я за Чареву, хотя и знал, что в другом, в надежном месте она… «Спаси меня, Спасе!» - мысленно прошептал я.
- Эй вы! – на весь переулок раскатился громовой, как из пустой бочки, певческий бас. Добрыня (а это был он, новый собрат наш по тайному дозору, зачисленный на днях) был в городе известным певцом… - Пленника забивать до смерти – не много чести.
- А, и ты туда ж? – засмеялся Варгас. – Тож на чалку захотел?
- Не трекай, ботало гнилое! Еще полшага – стрела тебе в лоб, - веско сказал Добрыня.
Два факела, горевших в руках моих сопроводителей высветили в темноте внушительную группу воинов, спешно окружавших нас. Заходили уже и сзади. В руках Добрыни недруги мои приметили тяжелый арбалет; заиграли змеисто отражения  факельных огней на харалужной дуге…
- Э. э! Не шуткуйте, мальцы, -  заметив некоторые поползновения стражников моих к тому, чтобы вынуть мечи из ножен, призвал к хладнокровию  Климент. – Стрела самострельная быстрее меча. Ей богу, не вру: еще хоть шаг – и трое из вас запишут себя в мертвецы!
- Суки! – прохрипел, давясь злобой Варгас. –  Сами вы в ящик сыграете, дадите дубаря, жмуры ходячие…
- Пленника сюды, немедля! – приказал Добрыня.
- Пленник наш. На то указ Ивора, - дерзко отозвался Тит.
- Се наш сотоварищ. К Ивору и пойдет. Однако с нами, - твердо сказал Добрыня.
- У нас есть указ взять Савву с женой и дочкой.
- Так исполняй, - сказал Добрыня. – А парень пойдет к Ивору с нами. Сохраннее  будет. Ивор ведь не мертвеца доставить указывал? Вы  за Господу приговор ему вынесли. И плаху, поди, во дворе уготовили.
- Ты ответишь, Добрыня! – не то чтобы сказал – прошипел злобно Варгас.
- Парня сюды! – крикнул Добрыня и навел арбалет на Тита.
 Окружившие нас воины мгновенно подняли свои арбалеты и луки. В воздухе раздался упругий шелест натягиваемых тетив и ложащихся на луки стрел.
Меня грубо толкнули вперед. Я шагнул к своим. Но Варгас, совсем одурев от злобы, ничего уже не страшась, встал мне наперерез, намахиваясь кистенем. Делал он это не слишком ловко, левой рукой; правица была замотана тряпкой. Я резко боднул его головой в лицо. Судя по тому, что кистень загремел о дорогу, а враг мой дико взвыл, выпад мой удался. Не упуская случай, я рванул, что было мочи, из толпы татей под ликующий крик друзей.
- Гад! Он сломал мне нос! – услышал я вслед.  – Точно, заговоренный!
- Духовитый, сука!
- А ты, варлаха, вуши развесил. Сразу надо было яму башку снести, не годить…
Крепкие руки боевых друзей схватили меня. Еще через миг я был укрыт за их спинами. И распоротая ножом вервь гадюкой пала на дорогу.
- Цел? – только и спросил подбежавший Мирон. – Слава Богу!
Я заметил сквозь тьму, что все воины были в полном боевом оснащении, словно на войну собрались. Когда только успели? Заранее приготовились, пока я дрых мертвым сном.
Тит и его воины вместе с шайкой Фрола двинулись к дому Саввы. Мы, как тени, шли рядом – слева, справа, сзади, и было нас – силища. Фроловы тати теперь и хотели бы улизнуть, да не могли уж. В кольце оказались.
Среди туч  выскользнул ущербный серп, слабым светом прочертил абрисы двускатных крыш. Разыскавший меня Илья, сунул мне в руки мой меч с поясом. Устин подал бахтерец. Тарас со смехом надвинул мне на голову мой шелом. Всем было отчего-то весело, как на скоморошьем представлении. Самый неожиданный подарок сделал Климент. Откуда-то в его руках возникла чара вина. Я взглянул недоуменно. Перед сечей ведь не принято пить меды да хмель. Климент шепнул:
- На, глони, Сань, дабы прийти в себя. Настрадался ты. Мы ж наблюдали во все время, даже изначала. Но не могли вмешиваться. Ждали, чтобы душегубы проявили суть свою. И все, как один, поверь, молили Господа, чтобы не повредили они тебя, не искалечили…
- Теперь уж все увидали их воочию, - сказал Устин.
- Сомнений уж нет, се – враги, - добавил Тарас.
- Враги страшнее Литвы с Латыгорой, - сказал Лукин, подавая мне мой лук и тул, тяжелый от стрел.
- Да что там… – посмеялся Климент. – Разве ж Литва нам страшна?
- Не припомню, чтоб кому из нас было лихо страшно на стенах. Разве так, слегка, - пошутил я, с трудом выговаривая разбитым ртом слова.
- Молодец, Саня, держись! – сказал и кто-то еще. Во тьме не разобрал я лица… Позже вспомнил чей голос – Гриши Клевцова.
Тем временем воинство приблизилось к скромному дому Саввы. Сердце мое забилось зверьком в капкане. Враги застучали сапогами, заколотили в дверь. На грозный стук подал голос Филюшка:
- Кого там беси по ночам носют? Вороты заложен!
- Отпирай, козява! Надоть хозяев, не тебя!
- Не греми, бардадым! Хозяева в гости подались.
- Куды их чорт окорытил?
-  Мне не докладали.
- Отпирай, шавка, проверить надобе!
- Больно ты грозбен. Не велено откладать. Тати в городе шастают. Говорят, те, что в Кудке совершали. 
- Отворяй, сопляк, дьвяринку вышибем!
- А вот черта с два тебе!
- Ах, ты бесенок! – разозлился уже не на шутку Тит и сунул в руки Угриму тяжелый боевой топор. – А ну – сади!
Топор сочно врезался в дубовый брус.
- Да будут дни твои малы, гад! – выкрикнул в ответ мальчонка.
Последовал новый страшный удар. И мальчик выкрикнул другое проклятье:
- Да взыщет заимодавец все добро твое, урод!
Так и пошло: на каждый новый удар топором раздавалось очередное проклятье. Такой вот последовал диалог железного топора и противоборствующего ему духа:
- Бум1
- Волосенью тебе захворать, поганик!
- Бум!
- Да восхитят чужаки труды твои!
- Бум!
- Да взрастут чада твои в погубленье тебе!
- Бум!
- Да будут сыновья твои сиры, а жена вдовой!
- Бум!
- Да потребится в роде едином имя твое!
- Бум!
- Да потребится от земли память твоя!
- Бум!
- Да удалится благословение от тебя на веки вечные!
- Бум!
- Да облачишься ты в клятву мою, яко в ризу!
- Бум!
- Да внидет клятва моя, яко вода, в утробу твою! – кричал громко, до сипоты, непокорный мальчик. – Яко елей, внидет в кости твои, гад!
- Ошалел малец, - сказал Тит, останавливая Угрима. – Повихнулся.
- И будет клятва моя, яко пояс тебе, имже выну опоясываешься! – не унимался, разойдясь, Филюшка.
- А ты, чертеныш, знай: кто воззвал клятву, к тому и приидет! – прокричал Тит.
Что и говорить, непробиваемую дверину содеял Офонасей, брат Саввы: щепы отлетела целая куча, а дверь все держалась. Топор был бессилен. Нужен был тарант, хотя бы мощное бревно-камель…

Примечание.
Сия неопубликованная повесть терпеливо ожидает встречи с издателем, тогда как автор её стар годами и весьма ненадёжен здоровьем.