Двести рублей

 Лёша и Рома болтали ногами на скамейке. Нет, понятно, и языками тоже чесали. Потому как, а что же не почесать? Ведь встретились ребята-то не просто. Не на фига сошлись молодцы. Уединились характером да вкусить на прохладе пивчанского. Хлебнуть малость пивка погожей осенью. Насладиться чудесным напитком в тихий сентябрьский вечер.
   В двух минутах ходьбы от лавочки располагалась «Пятёрочка». Та самая «Пятёрочка», куда направлялся поэт Саша. Тот самый Саша, который, выдав на гора час назад три стихотворения, терзался одной единственной — душещипательной! — мыслью:
   — Во блин. Если бы ещё стольник. Хотя бы ещё один задрипанный стольник. Да хоть бы и полтос скомканный, затрапезный осчастливил бы карман, это ж сколько всего да я прикупил… Водку, пиво, сигареты. И вдобавок на хлебушек осталось, а может и на консервы какие. А ту-у-у-т… На оные шиши только и возьмёшь, что полкилограмма водочки да пачку курева. А все же знают: водка без пива — деньги на ветер. Э=э-х.
   Лёша увидел Сашу и мгновенно окликнул. Дело в том, что все трое учились в одной школе. Учились, правда, в разных классах, но велика ль разница, если знали друг друга сто лет? Одношкольники — в своё время — периодически коротали вечерние зори. Коротали — ясен перец — не с «Фантой» али «Пепси-Колой», но всё одно… Старались «взять от жизни всё», правда, в пределах разумного. По крайней мере, Саша, который, в принципе, не любил напиваться, терпеть не мог нажираться в гостях ли, на улице, на лоно природы. Не водилось за поэтом идиотской привычки: нажраться-напиться на лоно природы, на улице али в гостях.
   Лёша, в свою очередь, не был лишён интеллекта и обаяния. Имел претензию на культурного и воспитанного человека. В прошлом веке начал писать белый стих. Обожал производить впечатление и говорил долго и заумно. Излагал чуток заумно и малость занудно. Повторял по десятому кругу собственную персону. И о-очень обижался, когда собеседник — ну, ни с того ни с сего! — раскланивался, благодарил за искромётное общение, ну и... отчаливал да подняв паруса в домашнюю пристань.
   Что касается Ромы, тот в школе неизменно сидел за последней партой, держался особняком и самое мучительное было отвечать у доски. Рома мечтал стать художником, а работал курьером. Идеальней всего выглядел после первой баночки с плавным переходом на вторую. Здесь тонкая душевная конфигурация приободрялась, он становился разговорчив, пытался шутить и, не имея, ну, никакой возможности запрятать искренние порывы, традиционно признавался окружающим в самых дружеских чувствах. Затем начинались читка Есенина, излияния, мол, никому не нужен и никто не понимает, откровения, дескать, живём в дерьме, чтобы финальным аккордом рубануть комплименты уже и друзьям, которые всего-то назад полчаса слышали диаметрально противоположное.
   Отношения — пусть даже когда-то и дружеские — могут устаревать. Изнашивается дружба, если топчется на одном и том же месте. Развития нету и зачем слушать в сотый раз пережёванные темы? Для какой сверхзадачи транжирить минуты, ежели наизусть знаешь, когда заранее ведаешь — ЧТО и, главное, КАК будет излагаться, КАК и, наиглавнейше, ЧТО будет происходить?
   Саша не горел феерическим желанием подходить к эксклюзивному дуэту. Ворошить пережитки прошлого не входило в планы.
   — Я им нужен, чтобы потрендить. А они мне зачем? — мелькнуло философское озарение. — Будут цельный вечер гнать высокопарно из пустого в порожнее, а ничегошеньки-то и не скажут.
   Но помимо любви к философским вопросам самому себе, Саша почему-то был несовременно вежлив.
   — Ладно. Подойду минут на десять-пятнадцать. Потом раскланяюсь. Затем в «Пятёрочку». После пройдусь на сон грядущий. Ну и домой.
   Как бы ни забавно смотрелась ситуация, но Лёша и Рома только что вспоминали Сашу. Точнее, Лёша жаловался Роме, что и поговорить-то сейчас по-человечески и не с кем. Нету таких, с кем бы развернуться о высоком, не приземлённом, вечном.
   — Ты где пропадал!? — почти закричал Лёша. — Я тебе звоню-звоню, а телефон всегда отключён. Шифруешься что ль от кого?
   Саша хотел, было, открыться, отвориться, распахнуться, что да, совершенно верно, именно так — шифруюсь. Конкретно, капитально, наглухо шифруюсь от пустопорожних звонков и банальных вопросов. Но из-за дурацкой вежливости передумал, сдержался и просто пожал плечами.
   — Если честно, очень не хватает наших разговоров, — продолжал на эмоциях приятель из прошлого. — Тех нашенских бесед — помнишь? О поэзии, литературе, театре, кино, музыке, музеях, истории, бабах наконец. Отдалился ты от коллектива. Игнорируешь друзей старинных.
   Саше почему-то сразу вспомнилась песня Пугачёвой. Начала восьмидесятых… Часы, друзья. Их объединяет время. Вот только через призму лет видится, зачастую, непохожее. Часы-то, как известно, ещё идут. А вот отношения… Дружеские… Когда на неделе пересекались по нескольку разочков. Тусили, гуляли, ездили куда-то, наяривали, рассекали… Вот эти отношения, по ходу дела, и отошли. Чуток.
   — Давай так. Сейчас я разгребусь с делами. Есть одна хрень. Не сделаю — не успокоюсь. И пока климатические условия позволяют, соберёмся как раньше. Втроём. На природу выберемся. Костёр. Напитки, закусь я покупаю.
   Саша наизусть выучил дерзновенную особенность, традицию, привычку, которая, как известно, вторая натура. Лёша до самозабвения любил строить планы. Обожал просто. С ума сходил от личного теоретического бонапартизма. Выстроит грандиозность. Озвучит её. А потом… Потом находилась тысячная причина, из-за которой планы оставались ля-ля, не воплощались в действенную биографию, короче — пролетали как фанера над Парижем. Прекрасно понимая, что никакого вояжа не светит, Саша, тем не менее, высказался за. И тут его взор скользнул по любопытной бумажке.
   Каким-то шестым чувством ощутил. Бумажка-то не простая. Ни туалетная, ни салфетка, ни обёрточная, ни фантик папуасского калора. Было нечто, на что в магазине делают покупки. Дабы не показать интерес и тем самым привлечь внимание, Саша перевёл глаза на Лёшу, строящего песчаные замки на обычной лавочке рядом с манящей бумажкой.
   Малость помедлив, Саша поднял бумаженцию и попытался разглядеть. Наступили сентябрьские сумерки и в тусклом свете фонарей удалось рассмотреть лишь цифру 200. Есть ли водяные знаки или это просто муляж — оставалось неясно. Непонятная вариация замерла в пространстве. И-и-и… туточки в дело ворвался Лёша.
   — Чего ты там поднял? Покажи! — с нескрываемым любопытством почти проорал он.
   —  Так… Хрень какая-то. Показалось что-то. Не стоит вашего внимания.
   —  Ага, хрень… Стал бы ты хрень поднимать. Покажи, говорю. Чего — сложно что ли?
   От инстинкта кладоискателя, разыгравшегося в Лёше, улизнуть не представлялось возможным и Саша протянул шуршащую субстанцию.
   Лёша обзавёлся смартфоном и, включив фонарик, моментально осмотрел искомое.
   — Написано двести. Водяные знаки, блин, есть. Повезло же кому-то. Что ж ты за сволочь.
   « Потрясающе моментальная смена интонаций «, — пронеслось в миг у Саши. А вслух он сказал:
   — Интересно, ребята, и с каковского перепоя я сволочь? Где будто сволочь засветился? В чём оголтелый сволочизм попёр наружу и явил миру истинное лицо? Я здесь минуты две-три. А вы болтаете ногами —  по вашим же признаниям — около часа. Денюшка всё время лежала пред ясными очами. В полутора метрах валялась купюра. Я ведь типа стихи пишу. И вроде как положено витать в облаках. Оно, вестимо, по призванию-то и взлетаю, и витаю, и зависаю, а только… и под ноги гляжу, а не болтаю ноженьками на лавочке в непрерывном трёпе. Находку будьте любезны. Как говаривал один из персонажей Редьярда Киплинга: « Это — моя добыча «.
 
************
 
   Саша шёл в «Пятёрочку» и грустные размышления толпились у ворот его души:
   — Как же мало нужно людям, чтобы записать человека в отрицательные персонажи. Поставить рядом с добрым именем знак минус. Обвинить невесть в чём, исходя непонятно из чего. Ведь всё преступление некоторых — как оказалось — заключается в смотрении под ноги, вместо того, чтобы болтать на скамейке. Поразительно, но к самим себе претензий ноль. Ни малейших замечаний. Ни каких, так сказать, оргвыводов. Виноват ты. Лишь ты. И только ты. Виноват, потому, что ты — такой как есть. Или ты такой как есть, или нету тебя здесь. Во истину прав Высоцкий: « Не надо подходить к чужим столам и откликаться, если окликают «. Сейчас сидят — обсуждают. Дескать, дуракам везёт. Ребят! Так на вашей же улице праздник. Если дуракам везёт, так умные-то, стало быть, вы.
 
 
************
 
   Саша уже подходил к подъезду и тут залётная мыслишка чуть позабавила его:
   — Вот же ж эксклюзив презабавный нарисовался. Обстановка-то пустяковая, а философия попёрла. И дело даже не в том, что сотоварищи обозначились. Показались по полной. Засветились на ровном месте. Это-то как раз дело десятое, потому как избитое. Граждане моментально меняются при нестандартных ситуациях. Суть в ином. Одни по жизни смотрят под ноги, другие на праздной скамейке болтают ногами. Первые иногда делают открытия или, как минимум, совершают находки. Вторые — и в шаге не заметят. Хоть бы всамделишная алмазная россыпь блистала. И не в этом ли сермяжная правда бытия? Не здесь ли смысловая суть, суть смысла, ну и прочая игра слов, до которой Саша большой любитель, а точнее сказать, профессиональный охотник?
 
************
 
   Во истину, что Бог ни делает — всё к лучшему.
   Если бы Лёша не окликнул Сашу, Сашуля бы взял водочки-поллитровочки, ну и… шут его знает в который раз отдал должное прозе поэтической жизни в своей комнате с закрытой дверью. А та-а-к… Пообщался до известной степени с друзьями из позавчера. Насмотрелся их, наслушался в тысяча-миллионный раз, сделал философское открытие и-и-и…
   — Ма-а-м. Привет! Я тут торт тебе купил. Наш любимый. Торт-мороженое. Торт-пломбир.
   Маме такой малости надо. Маме всегда так мало нужно. Мама живая. Люди, пожалуйста, берегите Ваших мам.
 
весна 2020-го года


Рецензии