Карпов, золотце! Глава 15

Лес по ту сторону дороги, этот сосновый бор, в глубине которого пряталось «Ненайдено», выглядел совсем сказочным. В сумерках между стволами носились звуки, которые, казалось, зацепились за иголки еще днем и теперь пытались сорваться вниз и исчезнуть, но лишь высекали эхо попытками вырваться из колючего плена. Между пушистыми хвойными ветвями летал наш с Катей смех. Об кору ударялся шум реки. Я ударял по воде и брызги ударялись о спину Кати, потрескивали, как крохотные электрические разряды. Потом по ветвям прыгали Катины вздохи. От этих мыслей, от воспоминаний о том, что было только что, у меня колотилось сердце. Я не хотел описывать это  словами. Не хотел думать, что я такой-то и такой-то. Даже на давал себе подумать, что счастлив. Только мысль заносилась над первым слогом, и я тут же прерывал ее. Грубо. Но я чувствовал, что так надо. Я часто врал себе, что счастлив с кем-то, что люблю кого-то. Я боялся соврать и теперь. Я думал, что как только облеку чувства в слова - сразу же совру. 
-  О чем думаешь? - спросила Катя.
Мы стояли на остановке и ждали автобус.
- Знаешь, когда я сочинял тот текст, про лешего, я представлял вот такой вот лес. Сосны, между которыми трудно даже протиснуться, старые тропки, сумерки. Сколько живу в этом городе, никогда не был в здешних лесах. Получается, что сочинял про такое место, прежде чем в нем оказался. Это странно.
- Слушай, а ты не находишь связь между твоим интересом к фантастическими сюжетам и детством? Ты только сегодня рассказывал про эти ваши игры в лесу за домом, между деревьями, погребами, по которым нельзя прыгать, и камнями, которые нельзя сдвинуть. Есть над чем задуматься.
- А как твои детские игры отразились на взрослой жизни? Только не говори, что они повлияли на твой вкус к мужчинам. Я далеко не похож на магната Генри на красном феррари.
- Тебя это задевает?
- Не уклоняйся от ответа.
- Даже не знаю. Со стороны должно быть виднее. Ты мне скажи.
- Ну... ты любила играть в «Сабжо», так? Получается, суть игры состоит в том, чтобы ждать, когда ведущий подкинет тебе подходящий вариант. Маленькая Катя терпеливо сидит и напрягает пальцы, чтобы ни дай бог не выронить мяч, когда выпадет имя Генри...
- Уже не смешно!
- Ладно, прости. Я к тому, что это похоже на то, как ты делаешь фото. Ждешь свой кадр, ты, вроде, так сказала.
- Аналогия на лицо, - она кивнула.
Подъехал автобус. Мы сели на двойное сидение в конце салона. Катя положила голову мне на плечо, майка тут же намокла от ее волос. Я не стал ей ничего говорить. Смотрел, как за окном первобытным штриховым кодом летят сосны, унося с собой послание, зашифрованное для кого-то, но не для нас. Катя уснула на моем плече, я же пытался сесть так, чтобы ее голова не падала с меня на кочках, но ничего не вышло. Она то и дело срывалась, и Катя с недовольным урчанием возвращала голову на прежнее место. Один раз она заявила, что у меня мокрое плечо и потерла щеку. Когда я предложил поменяться местам и предоставить ей другое - она уже уснула. Домой я вел ее придерживая за талию. Пару раз она предложила мен лечь прямо тут в траве.
- Ночи теплые, дава-а-ай! - она заваливалась на бок, а я ловил ее.
- Ты же знаешь, у нас тут клещей - море.
- Море Иксодовых, как Лаптевых, только Иксодовых! - сказала она и расставила руки на манер все тех же клещей, готовая обнять всю живность, которая попадется в траве, но я обхватил ее за талию, закинул на сухое плечо и донес до подъезда. Кто-то крикнул с четвертого этажа «Добычу несешь?», затем звонко щелкнула ладошка по щеке, и окно на балкон закрылось. Пришлось залезть рукой в задний карман Катиных шорт. Она глупо хихикнула, когда я вытаскивал ключи, но тут же снова прикинулась спящей. Благо Катя весила чуть за пятьдесят килограмм, и жила она на втором этаже - иначе пришлось бы везти ее на лифте, а это уже не так романтично. Возле самой двери, я поставил ее на ноги, но талию не отпустил, она прислонилась к моей груди щекой и что-то бормотала. Что-то про то, какой был хороший день. Она уже забыла, что случилось утром. Степа сделал свое дело, Степа ушел, не оставив следа.
Только мы зашли в квартиру, Катя ожила.
- Я первая в душ! - сказала она и, скинув кеды, пошлепала босыми ногами в сторону ванной комнаты.
Комнату Кати заливал рыжий свет уличных фонарей. Матовая тьма за фонарями была непроницаема для моего взгляда, но я услышал, как  тихо шаркали кроссовки вокруг «Алмаза». Я прилег на Катин диван. Решил, что пожалуй не так важно, что я не был в душе, все равно спать будем на другой кровати. Или то была лишь единичная акция, и Катя сегодня вернется на свое место?
Из коридора послышалась музыка. Я сходил за телефоном и вернулся на диван. Звонил мой приятель, с которым я дежурил на соревнованиях. Пока я не снял трубку, увидел, что это его третья попытка связаться со мной.
- Да?
- Сань, ты где был?
- Гулял, а что?
- Гулял? - приятель искренне удивился. Он, казалось, забыл, что люди летом выходят гулять. - А сейчас ты наверное спал, да?
- Нет. Только зашел, еще не успел лечь. Вернее, успел, но я не собирался спать. У тебя есть предложение, от которого я не могу отказаться, так?
- Именно. Я потому и звоню, что это очень хорошее предложение. Оно поступило в черную, понимаешь? Все деньги нам, начальнику - ничего.
Это ничего он произнес так весело и оживленно, что я решил, он не столько рад, что заработает больше прежнего, сколько рад тому, что начальник не получит ничего. Назревал идеологический конфликт. Он продолжил:
- Проблема в том, что соревнования будут идти весь день, с восьми утра и до, погоди... сейчас проверю... до десяти вечера.
- Ого!
- Да. Платят каждому по четыре тысячи, Сань. Такие деньги хрен, где заплатят, поверь мне. Впервые такая тема, надо браться.
- А почему ты мне предлагаешь, а не кому-нибудь с работы?
- Бабский коллектив, - сказал он, - донесут точно. Главврач прибежит, увидит меня, спросит: «А где заявка?», а ее нет. Соревнования-то в черную. И уволит. Оно, может, и к лучшему, но мне так и так ходить к ней до окончания ординатуры, а так хоть деньги получаю. Сань, тебе не нужны четыре косаря или что ты мнешься так долго?
- А что за соревнования-то? Битва заключенных? Победитель получает свободу и бесплатные полгода в тубдиспансере, а проигравший получает оставшийся срок, который не досидел победитель?
- Нет. Это, так называемый фестиваль насилия. Мы так называем крупные боевые соревнования. Но там ничего страшного не должно быть. Будут три секции, по четыре часа. Самбо, греко-римская борьба и грэпплинг с джиу-джитсу вместе в третьей секции. Два ковра. Один твой, один мой.
- А на что еще два часа?
- Перерывы. Взвешивания плюс разминка участников. Первые две секции пройдут спокойно - точно. Там будут мелкие бороться. Вот на грэпплинге и джиу-джитсу надо будет повнимательнее следить. Там будут большие мужики. Любители, - пояснил он.
- И что, что любители?
- А то, что эти ломаются чаще профессионалов. Кстати, скорой не будет. Реанимации тоже. Поэтому платят чуть больше, хотя на самом деле намного больше, чем обычно - исправился он. - А еще нас покормят. Может дважды.
- Как ты такой заказ выбил?
- Через тренера по борьбе одного - его парни там участвуют. Я ему полгода назад заявку одну подписал, закрыл глаза на некоторые моменты. Он теперь иногда подбрасывает мне такие вот вещи. Сань, я тебя слишком долго уламываю что-то. Четыре тысячи, за один день. Да или нет?
- Да.
- Вот и здорово. Соревнования пройдут в...
Что-то случилось со связью: голос приятеля превратился в пощелкивания кузнечика, или что-то похожее, затем послышалось шипение.
- Где пройдут, не понял? Ты пропадаешь.
- В «Сатурне», это...
- Я знаю, где это, - сказал я и посмотрел во тьму, за фонари.
- ...озьми, Сань, - услышал я.
Опять зазвучали помехи, теперь похожие на больше на скрежет металла.
- Что взять? - переспросил я.
- К восьми, говорю. Завтра к восьми! - прокричал он.
- Сейчас поставлю будильник.
- До встречи, отбой.
- Отбой, - повторил я и нажал на красную трубку, но телефон не отозвался. Время застыло на «21.50». Экран никак не отвечал на мои прикосновения, кнопка блокировки не работала, центральная кнопка тоже. Я зажал кнопку блокировки, чтобы перезагрузить устройтсво, но меню в с выбором команды не могло пробиться сквозь застывший дисплей. Тогда я открыл крышку телефона и вытащил батарею. В этот момент что-то упало на пол, в квартире надо мной. Секунду спустя я услышал топот, а за ним детский плачь. Фантазия нарисовала картину, как кто-то случайно столкнул что-нибудь со стола, вазу, например, и та разбилась, но самое страшное для соседей - она разбудила ребенка. Не успел ребенок разойтись, как запело металлическое сверло. Все это длилось не больше минуты. Я слушал аудиоспектакль, пытался представить, как может шум дрели успокоить ребенка, если только у ребенка не извращенный музыкальный слух. Но, как и говорила Катя, это сработало. Ребенок замолчал. Я все это время лежал с батареей телефона в одной руке, и с самим устройством в другой. Вставив сердце в железного дровосека я зажал кнопку и... ну конечно, как я сразу не догадался? На черном экране показались белые буквы.
Карпов, золотце!
Это опять Нина Васильевна. Думаю, вы еще не успели забыть обо мне, и надеюсь, что я еще не успела вам надоесть своими просьбами. Тем более я слышала, что не только вы помогли Степану, - кстати, спасибо, что привезли его ко мне, - но и он помог вам. Очень рада была узнать, что у вас теперь все хорошо на личном фронте.
Хочу сразу сказать: эта просьба - последняя. Я невероятно вам благодарна за все, что вы уже сделали, и заранее благодарю за то, что еще сделаете. Последняя просьба - самая ответственная. Самая важная. Собственно, наверное к ней все и вело. Видите ли, контакт с дочерью я потеряла давно. Внучка была для меня дочерью, настоящая же решила, что семья для нее слишком обременительна. Антропова Софья Андреевна - так зовут мою внучку, если она не взяла фамилию того человека, который теперь, быть может, стал ее мужем. Его фамилию я, к сожалению, так и не узнала. Последние годы моей жизни она сильно отдалилась от меня, совсем не навешала, а только звонила и то редко. Конечно, в наших ссорах виновата и я, но в большей степени, я склонна винить того мужчину, с которым она связалась. Но сейчас дело не в нем. Дело во времени, а если быть точнее - в часах. У меня были часы, которые когда-то мне передал отец. Это золотые карманные часы с минутным репетиром. Как они оказались у отца - неизвестно, но он привез их из Европы, после войны, и ничего не говорил ни о бывшем владельце, ни о том как и при каких условиях они у него оказались. Трофейные - вот и все, что он говорил. Софья должна их помнить: в детстве она часто с ними играла. Размахивала ими перед лицом, пытаясь себя загипнотизировать, а когда цепочка оторвалась, она потеряла к ним интерес. К тому же они давно не на ходу. Я и сама позабыл о них, но за пару лет до мой смерти, они попались мне на глаза. Я тогда готовилась продать дачу, перебирала старые вещи и нашла их в нижней полке письменного стола отца. Дачу я тогда так и не продала, но часы забрала. Отнесла их знающему человеку и он сказал, что такие теперь стоят почти миллион. Часы я сразу спрятала. Не знаю, чего я испугалась. Теперь думаю, что надо было сразу их продать, но уже поздно. Часы же я спрятала опять на даче. На втором этаже стоял книжный шкаф, у него есть крохотная полочка на самом верху. Можно сказать, что она тайная, ведь она ничем себя не выдает, а ручка, за которую она открывается, выглядит как обычный декоративный лавровый венок. Там они и лежат, аккуратно завернутые в кухонное полотенце. Прошу вас, Александр, найдите эти часы, а что важнее всего - найдите способ передать их Софье, чтобы об этом не знал ее мужчина. Хотелось бы мне верить, что он от нее отстал, но чудес не бывает, ведь так? Скорее всего он и сейчас возле нее, отравляет ей жизнь своим присутствием. Лучше всего будет, если вы сможете получить за них деньги, а деньги отдать моей внучке. Я почему-то верю, что вы не будете забирать эти деньги себе - не такой вы человек. А Софья, надеюсь, получив какие-то средства, оставит того человека, начнет новую жизнь. Но не говорите ей о часах, не указывайте ей, где они: она слабая девочка, она не сможет скрыть это от того злодея. Сделайте все сами. Тем более дача скорее всего стоит заброшенная, никому не нужная.  Это последнее, о чем я вас прошу, ведь не могу просить вас убить того человека. Во-первых - как можно просить об убийстве, а во-вторых - Павел сказал, что так нельзя. Еще раз благодарю Вас за участие, низко кланяюсь. До свидания.
Адрес дачи: Бахтинское поле, улица Новая дом 13/а.
С уважением Антропова Нина Васильевна.
P.S. Вам большой привет от Шарова Дмитрия Евгеньевича. 
Я закрыл глаза. Сообщение, казалось, отпечаталось на внутренней стороне век - так ясно я видел его перед глазами. Часы на даче. Золотые часы, которые стоят почти миллион. Передать Антроповой Софье, которая теперь может быть уже и не Антропова вовсе. Да и существует ли вообще та дача сейчас? Может Софья живет там с мужем, а часы они давно нашли и продали антикварщику или просто выбросили. Стоит поискать ее через соцсети.
Тут я понял, что даже не пытался отказаться от этой просьбы. Предыдущие разы оказывались по пути, но в этот раз я как бы заранее согласился, не зная, будет ли лежать дорога рядом с теми местами, но опыт подсказывал, что будет. Так или иначе.
Я думал слишком сосредоточенно, чтобы услышать, как крадется Катя. Она запрыгнула сверху, как наездница на коня. Положила руки мне на плечи и поцеловала в губы. Мокрые волосы упали на мое лицо. Я выпустил телефон из рук и положил руки ей на талию, раздавив несколько холодных капель. Она не стала заворачиваться в полотенце. Из одежды на ней был только теплый свет фонаря.
- Уснул что ли? - спросила она, отпустив мои губы.
- Нет, думал.
- О чем?
- Да, работа нашлась. Мне тут сообщили, - я не знал, как сказать ей о письмах мертвого человека и свел все к дежурству на соревнованиях, - завтра в общем иду на весь день на соревнования дежурить. Платят четыре тысячи.
- Завтра? Во сколько они начнутся?
- В восемь. Закончатся в десять, но может и раньше.
- А может и позже... - сказала она и выпрямилась. Она убрала волосы назад, и ее всю залил медовый свет фонарей. На теле ее еще сияли жемчужинами капли воды, которые каким-то чудом не впитались в мою одежду, - так чего ты лежишь? У нас не так много времени. Тебе еще надо выспаться перед этими соревнованиями. Так что бегом в душ и в кровать.
- Да, ты права, - сказал я, не убирая руки с ее бедер. Капельки стекали, оставляя тонкие полоски на золотой коже.
- Тогда тебе стоит выпустить меня, - она положила свои руки на мои, подняла их к моей голове и зажала. Мы снова поцеловались. Когда я открыл глаза, Катя уходила в темноту коридора, будто какое-то ночное видение, и только звук мокрых босых ног по полу, говорил о том, что она самая настоящая.      
- Бегом в душ! - крикнула она из комнаты.
- Да, да. Иду! - ответил я, но не пошел сразу в душ. Я вышел на балкон. Открыл окно пошире, захотелось подставить голову под ветер. Кроссовки больше не шоркали по асфальту вокруг «Алмаза», зато на первом этаже спорткомплекса горел свет. Через окна было видно коридор во всю длину закрытого катка. Открылась дверь и в коридор вышла женщина, за собой она катила уборочную тележку, используя швабру в качестве ручки. Несмотря на лето, она была в кофте. Окна «Алмаза» находились на такой высоте, что я не видел ее ног, а потому не сразу понял, что за треугольник шагает за ней следом. Женщина наклонилась, в следующий миг на ее руках уже сидел ребенок, на нем была зимняя шапочка. Женщина посадила ребенка на подоконик, - окно конечно же было закрыто, - и продолжила мыть. Ребенок обернулся и стал тыкать головой игрушки в стекло. Судя по кукле в руке - то была девочка. Глядя на ее рост, на поведение, я решил, что ей не больше трех лет.
- Са-а-аш! Я же усну сейчас, если ты не поторопишься!
- Все, иду в душ, - сдался я. А когда я вышел, Катя спала распластавшись звездой по всей кровати. Пришлось ее подвинуть, сквозь сон она высказала недовольство. «Мня-мня-мня» - так оно прозвучало. Она отвернулась к стене, зажала одеяло руками и ногами и заснула, как прежде. А я не мог уснуть. Душ чуть освежил голову, отодвинув сон. Я завел будильник на семь часов. Тут же решил посмотреть, где вообще находится дача Нины Васильевны. Забил в строку адрес, который, конечно же, всплыл в памяти, словно адрес родного дома, - чудесное свойство писем покойной. Пока просьба не выполнена, я могу цитировать эти сообщения с любого места, а как только Шаров Дмитрий Евгеньевич получает привет, а Степан переезжает ко мне, письма расплываются в памяти, будто в них заложена программа когнитивного самоуничтожения. Приложение показало мне дом, расположенный на самом краю улицы, в тупике. В Сама улица оказалось не очень большой, от нее, как ребра от грудины, в стороны отходили еще четыре улицы, на каждой находилось по семь-восемь домов.  От улицы Новой отходили улица Прибрежная, и на самом деле в самом низу экрана выглядывала голубая излучина реки, улица Фруктовая лежала чуть выше и зачем-то искривлялась в виде буквы «г», а с другой стороны: улица Овражная и Степная. И зачем столько улиц для такого маленького числа домов? Я отвел экран чуть влево. Там, где кончались дачи, где река делала очередной изгиб, находился мост. Но к нему не вели дороги, видимо приложение считало, что его никто не использует. На другом берегу кто-то оставил метку с фотографиями. Я нажал на метку, всплыла чья-то шутливая заметка:
Найдено «Ненайдено»
Следом пулеметной очередью шла куча дурацких смеющихся мордочек, часть напялила солнцезащитные очки. На фотографиях компания жарила шашлыки возле волейбольных стоек. Значит, дача Нины Васильевны находилась на другом берегу, напротив «Ненайдено». 
Я задал маршрут от квартиры Кати к улице Новой. Автобус «112/1» мог отвезти меня туда за сорок минут и за столько же рублей, ведь это остановка считалась загородной. Приложение не знало о том, что можно было доехать до «Ненайдено» на «404» автобусе, пройти вдоль берега и по мосту перейти к дачам. Я сохранил маршрут в заметках, помня о том, что есть еще один путь туда или оттуда.   
А уснуть так и не вышло. В голове снова закрутился душный туман. Походил по квартире, выпил воды, умыл лицо - показалось мало, вымыл шею холодной до дрожи водой. Потом просто подставил голову под кран и простоял так пока не заболели зубы. Снова вышел на балкон. Теперь горел свет на втором этаже «Алмаза». Там находился тренажерный зал, я прежде видел в окнах людей прыгающих на скакалках, болтающихся на турниках, крутящих велотренажер. Уборщицу я не увидел, но увидел девочку. Она забралась на самый верх шведской стенки, шапочку она держала в руке. Ведь сорвется, подумал я. И она сорвалась. Пару секунд спустя она снова карабкалась вверх. Крепкая оказалась девочка. Я смотрел как она повторяет процесс падения, было в этом что-то метафизическое. На самом деле нет, но тогда голова, заполненная дурманом предстоящего, работала иначе, я видел кругом какие-то предзнаменования. А девочка все забиралась и падала. Почему она не бьется, не кричит? Может она родилась с редкой аномалией, когда человек не чувствует боль? Это объясняет почему девочка не спит в кровати, а ходит в двенадцать ночи по закрытому спорткомплексу за мамой, ведь та, наверняка, боится, что дочь, оставшись дома одна, порежет себя ножом и будет глупо смотреть, как истекает кровью. Или засунет руку в кипяток, и будет глядеть, как закипает кожа.
Тут в окне показалась уборщица. Она сняла девочку со шведской стенки. Надела той на голову шапочку, и треугольный кончик с помпоном убежал вглубь зала. Уборщица подняла с пола толстый черный мат и поставила его к стене - вот почему девочка так радостно падала. Мне стало не по себе, от мыслей про девочку, не чувствующую боли. Интересно, почему она все-таки не осталась дома?
Будильник на все сто отрабатывал свое название. Звон крохотных металлических шариков, ударяющихся о дно железного ведра, над которым установлен усилитель звука будили бесповоротно, хотя телефон говорил, что эта мелодия называется «Sunny morning» - и все ради того, чтобы не приносить в жертву кортизолового утра любимую песню. Так я потерял несколько песен Эминема. Стоит им теперь заиграть и мне кажется, что пора! Куда и зачем? Не знаю, но рефлекс выработан.
Проснулся я в кровати - не помню, как там оказался. Катя уже встала. Где-то журчала вода. Я решил, что это она умывается, но в ванной ее не оказалось, а звук воды оказался шкварчанием масла в сковородке.
- Доброе утро, ты чего?
- Готовлю, - сказала она глядя в телефон, лежащий на столе. На сковороде трещали и плевались маслом четыре...
- А что это такое?
- Сырники, - ответила она.
На сковороде трещали и плевались маслом четыре сырника.
 - Не похоже? Я вот только никогда не могла понять, почему они так называются, если в них нет никакого сыра?
- Может он и был в них когда-то, - садясь на стул, сказал я, - но за давностью времен рецепт настоящих сырников потерялся во время какого-нибудь монастырского пожара. Может его хранит тайный орден золотого, хрустящего сырника...
Катя стала переворачивать первенцев.
- У нас будет орден черного и жесткого сырника.
- Помощь нужна? - спросил я, понимая, что есть-то придется мне.
- Я сама! Что я не пожарю эти долбанные сырники?! - Катя отпрыгнула в сторону, капля воды с ее предплечья упала в масло и выстрелила обратно в Катю. Катя дернула рукой и остатки сырника с ложки прилетели точно в меня.
Я собрал пальцем это недоразумение и попробовал:
- Чуть-чуть бы еще подсолить. Пресно как-то. Может все-таки я? Ты уже сделала большую часть, жарку можно делегировать.
- Сказал, как какой-нибудь бизнес-тренер.
- Я думал они больше по визуализируй цель и все само придет!!! - я выставил руку на манер экстрасенса, а пальцами другой руки уперся в лоб, обозначая титаническую умственную работу, расходующую энергию всех известных и неизвестных чакр. 
Когда пригорела вторая сторона, Катя сдалась.
- Дрежи, - протянула она мне деревянную лопатку, точно оружие для битвы с драконом, которому она уже проиграла четыре сырника.
Я с удовольствием занял место у плиты. В общежитии я понял, что готовка - дело весьма пластичное. Она может быть рутиной, а может быть и хобби. Я в равной степени испытал и то и другое. Тогда, на Катиной кухне мне было приятно следить за несговорчивыми сырниками. Огонь я убавил на одно деление, а сырники растолкал чуть к периферии сковороды, освободив место еще для нескольких в центре.
Катя молчала. Она стучала пальцами по экрану телефона. Наверное, писала гневны отзыв на рецепт, хотя когда я подсолил заготовку - получилось вкусно. В итоге она ушла с кухни.
- Ка-а-ать, - крикнул я, перебивая мини-взрывы на сковороде, - все нормально?
- Да! Я сейчас, - отозвалась она.
Она вернулась, когда я закладывал следующую порцию. Вилкой я нацепил свежий сырник, подул на него и откусил закрыв глаза. Горячий, что сначала помешало ощутить вкус, а потом сладкий, мягкий, однородный, и даже хрустит. Что-то щелкнуло слева от меня. Я открыл глаза, Катя сидела на стуле, на коленях лежал фотоаппарат, направленный дулом в мою сторону.
- Убит, - сказал я и закатил глаза.
- И как сырник?
- Отлично. Попробуешь?
- Нет, дождусь когда все будет на столе. Мы еще сметаной зальем все это дело.
- Обязательно. Зачем ты меня сфотографировала?
- Решила, что могу поймать свой кадр.
- Теперь я увижу себя на твоей фотовыставке? Блин, ты бы сказала, я бы хоть пресс напряг или грудь выпятил, - естественно ни о каком прессе речь не шла, а грудь не стоила того, чтобы ее выпячивать.
- И так хорошо, - она посмотрела фотографию и положила фотоаппарат на подоконник.
- Ты не опаздываешь? - спросила она, когда мы сели перед тарелкой сырников и двумя чашками черного чая. - Фестиваль насилия не начнется без тебя?
- Он пройдет в «Сатурне». Если что, я увижу кровь отсюда.
- О, отлично. Можно не спешить тогда.
Катя бросила на первый сырник большую ложку сметаны, наколола сырник на вилку и откусила половину. Вся верхняя губа укрылась сметаной, как клумба первым снегом, даже зацепило кончик носа. Она не заметила этих перемен в образе. Она закрыла глаза, как я прежде, и дала вкусовым рецепторам изучить золотистый, еще теплый продукт. Она так самозабвенно это делала, что не услышала, как я взял ее фотоаппарат. Кое-как я догадался, как его включить. Раздался щелчок. Она перестала жевать, сырник замер у нее за щекой, о чем говорил небольшой комочек. Но глаза она не открыла. Плотно сжатые губы держались, чтобы не растянутся в улыбке. Она медленно дожевала, провела языком по губам, открыла глаза и положила вилку на тарелку.
- Положи камеру, - сказала она.
Я положил.
- У тебя сметана вот тут... - я убрал каплю с ее носа, а она даже не моргнула.
- На носу, говоришь? - она набрала полную ложку сметаны. - Ты тоже запачкался, - сказала она, приглядываясь.
- Да? Где?