спецназ

Я вот не знал, а у коллектива интернациональных торговок под окнами нарисовался свой спецназ.
Стайка сталинских орлиц, недодравшихся под Сталинградом. Под предводительством хищно прищуренного запойного дедка. Дед вообще орел. Сорок кило клокочущей ярости, драм унд цантунг и немножечко рыбы фиш на ужин. Такой одесский непроходимый Че. Горел в танке. Везде, от Сомали и Вьетнама до Югославии и Иордании. Когда бухой, легко собирает бабский коллектив, сочувственно вскрикивающий и волнующийся грудью в особо драматических местах при всех рассказах про то, как тяжело в горящем танке плыть без ног в серной кислоте против течения в боях при Мачу-Пикче около Титикаки. А бывают такие алкотуры по местам боевой славы чуть чаще семи раз в неделю.
Дед нашел болевую точку у наших славных правоохранителей, например. Он всем вызванным патрулям на пальцах объясняет, шо разгонять бабок они не имеют права, бо во всех документах говорится о незаконных МАФах, а ящики и газетки на полу - это нихрена не малые архитектурные формы. Это микроскопические архитектурные формы. Шо кагбэ не подлежит и будет признано, вплоть до Гааги, Страсбурга и Брюсселя. Полиция уже полгода при звонках насчет хуторского рынка бросает трубку, а для особо упорных, припершихся в отделение - всем кагалом прикидываются дохлыми.
У участкового дергается глаз. Говорят, в полнолуние он начал бродить по чердакам и тоскливо выть на луну.
Вчера у нас завелся свой музыкант. Завелся он часов в восемь утра, разогнав утреннее хипстерье возле донатсклуба и окопавшись там со своей сраной трубой.
Играл он капец, как громко, без перерыва и очень душевно. Не попадал, подонок, ни в одну мелодию, виртуозно отставая на полтакта в особо драматических местах. Временами всхлипывал и сдержанно сморкался в трубу.
Репертуар его поражал обширностью. От семьсорок и мурки до бесамемучи и на кухне мышка уронила банку. Причем для всех было загадкой, как, играя на трубе, он смог себе подпевать. Голос, причем, у него не давал слуху ни единого шанса.
Торговки тревожно перешептывались, высылали несколько раз рыбного рома по-тихому упереть трубу. Ром каждый раз возвращался обескураженным, а хутор слушал то цыганочку, то выкраду вместе с забором.
К обеду торговки капитулировали и вызвали спецназ.
Дедок ходил перед напряденно молчащим строем ящиков и, прищурившись, как на передовой под обстрелом, рекогносцировал.
- физически это тухляк! - вынес он, наконец, вердикт.
Странные для него слова. Пару месяцев назад во дворе переделали ларек куры рябы и устроили торжественное переоткрытие. После попа с кадилом вытащили здоровую колонку с Сердючкой и Сан-Ремо и в вакханалию включились три двухметровых ростовых цыпленка, которые плясали, хороводили и показывали фокусы. Тогда торговки решили, что это грязный конкурентный прием и спецназ на раз-два запинал двух из них. Последняя оказалась хрупкой девочкой и ее, зареванную и заикающуюся просто вытряхнули из цыпленка и дали забаррикадироваться в ларьке с продавщицей.
Один из пострадавших кур, муж продавщицы, двухметровый бывший десантник, слетал домой, переоделся и пришел окончательно портить отношения.
Ему тогда повезло - приехавшая скорая оказалась профи и остатки колонки с Сердючкой из него достали быстро, обойдясь минимумом швов.
Так вот эти люди спасовали перед трубачом. Причем сразу, дистанционно.
Для начала дедок отрядил многострадального рома с литром самогона поговорить по душам.
Ром приполз на бровях, а над хутором поплыло прощание славянки. Причем технические огрехи как никогда компенсировались задором, громкостью и энтуззиазмом исполнения.
Озадаченно послушав, дедок решительно сплюнул окурок и решительно полез под танк лично.
Шум на весь хутор, конечно, стих. Но эти двое до двух ночи, перебивая друг дружку, хором рассказывали преимущественно бабскому коллективу подробности эпической битвы под Кракатау. Под сочувсвенные охи, ахи и волнения грудей. Под закуску и самогон. Под нашими окнами. Племянником его трубач оказался.
Сложно быть беспристрастным нинзя в нашем хуторе, блин...