Карпов, золотце! Глава 16

В 8:03 я забежал в «Сатурн». Возле стойки администратора стоял мой приятель. Когда я зашел, он смотрел на часы, висящие над мониторами, в которых мельтешили люди в кимоно. Заметив меня, он посмотрел уже на наручные часы.
- Сань, блин, опаздываешь!
- Прости, Ромыч, форс мажор. Это сюда столько машин приехало, да? - надевая халат, спросил я. - Вся стоянка забита.
- Там еще с той стороны машин двадцать стоит, - сказала администраторша и указала, где находилась та сторона.
- Держи пропуск, - он набросил мне на шею пропуск на веревочке.
На закрытой пластиком бумажке красовалась надпись «врач». Ее сунунли туда сразу после распечатки: по пластиковому футляру растянулся  след черной краски, сами буквы смазались и казалось, что это какой-то эффект означающий, либо стремительное движение врача вперед к знаниям, либо подальше от пациента.
- У тебя пена на шее.
- Пена? - брился я прошлым утром, откуда же взяться пене. Я провел рукой и на пальцах остался белый след. - Это сметана, - объяснил я, хотя скорее только запутал Ромыча, который все заглядывал в коридор откуда стайками выбегали крошечные самбисты.
- Нихера ты кушать, - сказал он.
Мы ведь так и не доели сырники. Катя запустила в меня ложкой сметаны, и убежала. Я погнался за ней. Она прыгнула в кровать и накрылась одеялом, а я по пути забежал в ванную и смыл сметану отовсюду, кроме губ и носа, так мне казалось. За ушами я не проверял. Я вырвал одеяло из ее рук и стал целовать ее сметанными губами. Размазал немного по шее, немного по ключицам и чуть ниже на груди. Она напомнила мне, что вчера не дождалась меня после душа, и я должен за это извиниться. Я сказал, что мне пора одеваться. А она напомнила, что «Сатурн» рядом и никуда от меня не улетит.    
- Да, вкусные были сырники, - оправдывался я перед Ромычем. - А зачем это? - я показал на пропуск.
- Сейчас увидишь.
Он пошел дальше по коридору, я за ним. Проход в спортивный зал был большим, но одна дверь не стали открывать, а перед второй стоял человек в черной форме и берцах.
- Вот второй врач, - сказал Ромыч человеку, который смерил меня взглядом, кивнул и пропустил нас внутрь.
Зал оказался больше, чем я предполагал, глядя на «Сатурн» снаружи. Под потолком висели свернутые платформы с баскетбольными кольцами, рядом с ними, привязанные цепями к железным балкам, висели колонки. Играла музыка в духе первых фильмов серии «Форсаж». Центр зала огородили невысокими, щуплыми, брезентовыми заслонками, внутри разложили два ковра. С одной стороны находились судейские столики, с другой стороны стояли три стула: два для секундантов, один - для бокового судьи. Трибуны шумели, смеялись, плакали, переодевались, ругались, бегали между рядами, перелезали через спины, кидались поясами и пожелтевшими от времени эластичными бинтами, перебрасывались кимоно и куртками, ракушками и наколенниками. Родители старались побыстрее снарядить детей, чтобы сбиться в волнующиеся группы болельщиков своих спортивных школ. Тренера контролировали потоки спортсменов у весов, отвешивали подзатыльники за перебор веса, выдавали бутылки с водой за недовес, смотрели на спортсменов-конкурентов, что-то шептали на ухо своим, указывая на соперников. И если дети мало чем отличались друг от друга визуально, - они представляли, в основном, однородную красно-синюю массу, разве что у некоторых были модные в то время гребни, - тренеров я разделил на несколько групп.
Первая - самая многочисленная. Эти тренера носили майки, которые получили кто в 2003, кто в 2004 годах на кубках имени того-то и того-то. Майки потеряли прежний цвет, стали тусклыми, буквы потрескались, но еще читалось, что соревнования прошли в Новокузнецке или Барнауле. У одного тренера майка была из Ташкента. Не в том смысле, что ее там вышили, хотя я не мог этого исключить. Там проходили соревнования в 2008 году. Эти тренера отличались какой-то волчьей походкой. Они озирались, косились, выискивали. Когда такой тренер замечал, что какой-нибудь спортсмен еще не вспотел, хотя уже прошло двадцать минут разминки, он сутулился сильнее прежнего, перескакивал через оградку и шел к халтурщику. Одного этого хватало, чтобы спортсмен начинал потеть, даже не прибавляя темпа разминки. Как только такой тренер пробегал мимо меня, я ощущал запах столетнего пота, которым пах наверное еще сам тренер тренера. По их разговорам, я решил, что тренерство - не их основная работа, основная - мелкий разбой и крышевание ларьков. Нет, напрямую они об этом не говорили, но скупая речь приправленная жаргоном неизвестного рода, перемежающаяся с бесконечными на и мля, а порой и сложносоставным на-мля и чуть реже мля-на, заставила меня об этом задуматься.
Вторая группа - она же вторая по численности. Молодые тренеры. Самое дороге в их внешнем виде - обувь. Если первая группа чаще бегала в резиновых тапках, то вторая носила обувь исключительно с тремя полосами, крылышком-свушем или большой «N». Стрижки по линейке, запах одеколонов, айфоны, в которые они смотрели так часто, словно у них были приложения позволяющие отслеживать пульс спортсменов в режиме реального времени. На самом деле, они проверяли соцсети, отслеживали число лайков под постом, где было сказано, что тигры (медведи, викинги, богатыри и т.д.) приехали за первыми местами. Если первая группа тренеров знала, где находится каждый спортсмен в любой момент времени, то вторая не знала точно все ли спортсмены приехали.
Третья группа - патриархи. Штучный товар. Вокруг них вечно организуется воронка из объятий, рукопожатий, поцелуев. К ним спешат спортсмены и судьи, родители и тренера. Все хотят засвидетельствовать почтение. Будто от того, как быстро ты подойдешь, признает ли тебя патриарх, обнимет он или пожмет руку, зависит распределение призовых мест. Патриарх не следил за своими спортсменами, это за ним все следили.
Под потолком зависло напряжение. Звучали фамилии. Алиев Россию в том году... Коршун в Европу же ездил... Я слышал, Тимин руку ему сломал... Да, да с сотрясением боролся - сразу в реанимацию увезли.
Подопечные патриархов были местными звездами. Чудеса спортивной селекции, кристаллизованные амбиции родителей, настоящие убийцы, кошмар для соперников. Глядя в их отрешенные лица, на это спокойствие среди толп галдящих сверстников, я думал, что у них нет детства. Они уже имели ту вальяжность в движениях, которая говорила о внушительном рекорде. Они не болтали, они разминались. Они не сплетничали, они смотрели списки своих весовых, они не играли в догонялки - они вообще не играли. Только иногда они подходили к патриархам, те говорили слово-два и спортсмены уходили обратно, погруженные в эти крупицы спортивной истины, которые изрек тренер.   
Один из патриархов, пожилой кавказец в спортивном костюме «bosco russia», привел с собой внучку. Все знали ее имя, все умилялись, когда она бегала мимо трибун, а за ней шел осанистый дед. Он подводил ее к другим тренерами, те принимались сюсюкаться, хотя до этого сыпали млянами и намлями. 
- А охранники тут зачем? - спросил я Ромыча.
- Шиканули организаторы. Я только на федеральных соревах такое видел. А тут так - понты, - отмахнулся он. - Да и что за охранники, ты посмотри, дрыщи какие-то.
Я посмотрел по углам зала, где стояли группы дрыщей и наткнулся на знакомое лицо. Из угла на меня смотрела пара желтых глаз. Нет, цвета я не могу видеть с такого расстояния, но по чертам лица, по росту, по вызывающей позе я узнал человека. Вспомнил желтые глаза.
- А зачем на федеральных охрана? - спросил я, когда мы шли к своим местам.
- Ну вот смотри, был как-то случай. Тоже, кстати, грэпплинг. Парня задушил соперник. Взял на треугольник, а когда отпустил, тот уже второй сон досматривал. Судья просмотрел. Хорошо еще сам спортсмен понял, что у него в руках уже не соперник, а спящее тело. Но друзья уснувшего перепрыгнули через ограду и чуть не линчевали, что судью, что противника. Ты, я думаю, сам понимаешь, что то были за друзья. Там ничего страшного не было. Парень только вдохнул аммиак - встал, заулыбался. Спросил даже сколько он проспал. Я сказал, что секунд двадцать, а то и меньше.
- А он что?
- Сказал, что выспаться успел. Мы с ним потом вместе драку смотрели между охраной и его друзьями. Он что-то кричал своим, но я язык-то их не знаю. Хотелось бы верить, что успокаивал. В общем, не знаю как по правилам написано, но для себя я понял так: охрана нужна, когда дерутся ребята около восемнадцати лет, да еще и из разных регионов. Должен же кто-то помогать коренному меньшинству.
Возле стола главного судьи проходило собрание. Люди в черных поло слушали парня примерно моего возраста, в синей рубашке, которая чуть не стреляла пуговицами от раздутых мышц. Он говорил, судьи спрашивали. Он говорил еще, судьи переспрашивали. Началась полемика, тогда он вышел на один из ковров, выгнал разминающихся спортсменов и вызвал всех судей на ковер. Он сел в центр, позвал к себе самого молодого из судейской бригады и стал того хватать за руки, за ноги, обхватывать шею, обвивать ногами, крутить суставы, растягивать конечности, бросать через бедро, спину, через голову. Судьи сидели вокруг него, как дети вокруг воспитателя в детсаду, и кивали. Один судья задал вопрос и тут же заменил молодого в роли манекена. После пары пояснительных бросков он сказал, что все понял. Судьи разошлись, а человек в синей рубашке - чуть почерневшей на спине и под мышками - вернулся за главный стол. За столом сидел еще один человек - смуглый парень, который больше походил на программиста, наверное потому его и посадили за ноутбук. Он формировал списки, как я увидел через его плечо.
- Доброе утро, - сказал Ромыч главному судье.
- А, доктора? Здрас-с-сте - сказал тот и протянул широченную ладонь, вытерев предварительно ту об штанину. - Ну как и сказали: два стола. По три стула на стол. Вода вот тут, - он показал на бутылки, стоящие под столом. Вы смело берите. Я спрятал, чтобы спортсмены зря не таскали. Минут через тридцать начнем, думаю, да Тима?
Тима оказался человек за ноутбуком, который оформлял таблицы с фамилиями.
- Быстрее, поди. Остались только семьдесят пять и восемьдесят.
- Ну тогда еще быстрее. Будут два перерыва. Я вам каждому сразу дам... - главный судья залез рукой во внутренний карман пиджака, который висел на спинке стула. Из кармана он достал пачку денег, большую настолько, что я даже не решился предположить сколько там, чтобы не оскорбить своим предположением эту стопку. Он отщипнул от нее две тысячных купюры и протянул нам, - это на обед. Ну а зэпэ после работы, договорились?
- Конечно. Сань, бери сразу воду, - сказал Ромыч и взял себе бутылку. - А где ребята постарше будут? - спросил он главного судью.
- На первом, - сказал он и сразу переспросил, - Тима, на первом, да старшие?
Тот хмыкнул в ответ.
- Тогда ты иди на тот, - Ромыч направил меня на ковер младших, а сам сел за стол, у первого ковра. 
Возле моего столика стоял стол судьи ковра. Перед ним стоял, похожий на микрофон колосок, который он вертел в руках, силясь найти кнопку включения. Рядом с ним сидел молодой парень, которого я определил как ассистента. Перед парнем стоял ноутбук, на котором было открыто приложения для электронного табло. Кругом лежали списки, и пока главный судья ковра все искал заветную кнопку на стебле, ассистент искал листок с первой парой спортсменов.   
Тренеры и родители уже подошли к ограждениям, внимательно следили за приготовлениями судей, жадно напрягали поломанные и целые уши, чтобы не пропустить фамилию своего спортсмена.
Ассистент нашел листок и ждал, когда судья найдет красную кнопку расположенную на подставке микрофона. Он почему-то все не решался указать на нее сам. Судья, наконец, нашел. По залу пролетел скрип, переросший в истерический свист. Музыка стихла. Раздалось раздраженное судейское «Бляха!», и начались соревнования. Судья объявил первую пару, когда спортсмены подошли к ковру, я стал раскладывать на столе медикаменты из сумки, которую заготовил Ромыч. Схватка закончилась прежде, чем я нашел срок годности раствора аммиака. К тому моменту, как я закончил проверку ампул, прошло три боя. Проигравшие тихо плакали по углам зала. Одна мама, неподалеку от меня, кричала на сына за проигрыш.
- Что тебе помешало, скажи?!
- Пояс! - мальчик пытался развязать узел, но то ли слезы ему мешали развязать узел, то ли он и вправду был сильно затянут. - Больно давил! - шмыгая носом, говорил он.
- Пояс? Так какого хрена ты его так затянул?!
- Это ты мне его затянула-а-а! - срываясь на плач, говорил он.
- Давай, вини мать. - Она просунула наманикюренный палец в узел и одним движением растянула петлю. - Твою мать, Артем, я ноготь из-за тебя сломала. Раздевайся, домой поехали...
Подбежал тренер. Типичный представитель второй группы тренеров. Я заметил, как он, прежде чем подойти к растекающемуся на сопли и слезы спортсмену, дал другому тренеру телефон и тот стал снимать трогательный момент утешения. Тренер сел на одно колено, но тут же встал: испугался заломов на кроссовке. Он встал чуть боком, чтобы на фото было видно его лицо, его руку, по-отечески опущенную на плечо ребенка.
- Ничего, Тёма, с первого круга не вылетают. Второй надо выиграть, хорошо?
- Какой там! - выступала мама. - Домой поедем, раз он бороться не хочет.
- Хочу-у-у, - прерываясь на втягивание соплей, заявил Тёма, - поя-я-яс дави-и-ил!
- Погоди, ты же не подходил ко мне перед выходом. Кто тебя затянул?
- Ма-а-ама!
Тренер посмотрел на мать, которая в тот момент больше волновалась за сломанный ноготь. Она цепляла оторванным ногтем указательного пальца подушечку большого пальца и тяжело вздыхала.
- Ладно вам, - сказал тренер. - Оставайтесь. Во втором круге попадет на кого-нибудь попроще.
- Да? - искренне удивилась мама. - Разве смысл не в том, чтобы проходили сильнейшие?
- Конечно в том, но с одним поражением можно дойти до третьего места. Такое случается.
- Ладно, посмотрим...
Но Артём проиграл опять. После поражение болевым на локоть с ним случилась настоящая истерика прямо на ковре. Он отказывался встать, выдергивал рукав куртки из рук судьи, а когда его-таки подняли на ноги убежал с ковра. Там его встретила мать, но не ради успокоение. Она развернула его и отвесила пинок под зад. Парень замер скорее от неожиданности, чем от испуга.    
- Иди, и пожми врагу руку.
Интересно, она оговорилась или действительно считала соперников - врагами?
Минут пять спустя ко мне подошел сам Артём.
- Рука болит, - сказал он, поддерживая правую руку под локоть.
- Садись, снимай куртку.
Он сел, попытался развязать узел, но сморщился от боли.
- Ладно, давай я сам развяжу, - сказал я. Узел на самом деле затянули наверняка. В этом узле концентрировалась вся злость матери на ребенка. Пришлось просунуть тонкое плечеко ножниц, чтобы хоть как-то его ослабить. Мать стояла неподалеку, но совершенно не интересовалась происходящим с сыном, она записывала аудиосообщение и попутно закатывала глаза. Наконец куртка слезла с худых плеч, Артём показал мне руку. Я пощупал локоть, сравнил с локтем другой руки - ничего. Локоть, как локоть. Чуть красный в месте сгиба. - Расслабь руку, я немного посгибаю ее.
В тот момент на втором ковре шла схватка одноклубника Артёма - мальчик отвернулся и крикнул что-то в поддержку товарища, а я установил, что у парня болит скорее душа от обиды, чем сустав. Я разбил пакетик со льдом и приложил к локтю. Он спросил, будут ли его оперировать. Мне показалось, что он расстроился, когда я сказал, что с ним все хорошо. Может он хотел воспользоваться травмой, чтобы завязать с самбо, или же травма могла служить хоть каким-то поводом гордиться собой, а теперь и этот повод отобрали.
Когда Артём одевался, подошел Ромыч.
- Что с ним?
- Растянул локоть - ерунда.
Ромыч наклонился к моему уху.
- Ты на такую мелочь не расходуй лед, ладно? Когда старшие будут бороться - вот тогда он весь и понадобится, а сейчас не надо. Дай понюхать нашатыря, мазани какой-нибудь мазью для аромата и все, отпускай.
- Понял.
Ромыч вернулся за свой столик.
Следующие десять боев прошли спокойно. Ребята боролись все отведенное время, и только один оформил досрочную победу. Он же с каким лицом вышел на ковер, с таким и ушел. Рутина чемпиона, что с нее взять? Он, кстати, и выиграл в своей весовой. Чуть позже в том же году я увидел его непробиваемое на эмоции лицо на большом плакате в городе. Ими гордится страна... чемпион России по самбо...
Вдруг ко мне подсел человек. Внутри что-то сжалось, что-то провалилось, а что-то убежало, когда желтые глаза оказались рядом.
- Опять ты, доктор?
- Опять я.
- Надеюсь тут не будет разрезанных шей, да?
- Это же ваша работа, следить, чтобы тут ни у кого не было оружия, так?
Колосов смерил меня взглядом и причмокнул уголком губ.
- Странно, что ты мне так часто попадаешься, доктор. И каждый раз не при самых приятных обстоятельствах. Не находишь?
- С моей стороны это выглядит точно также.
- Вот-вот. Как бы чего... ну ладно. Есть от головы таблетка?
- Есть.
- Две, за счет заведения, - сказал Колосов и положил на стол раскрытую ладонь.
Я отрезал от блистера две таблетки цитрамона и положил в его ладонь. Он взял мою бутылку с водой забросил в рот одну таблетку и проглотил. Когда он запрокинул голову, открылся воротник куртки, на нем пестрели опилки. Он бросил в рот вторую таблетку и выпил всю воду из бутылки.
- Ух, башка раскалывается, - сказал он. - Спасибо, док. Вы, можно сказать, спасли мне жизнь.
- Ничего подобного.
- Да, ты прав. Ничего подобного, - вставая, он зачем-то оперся на мое плечо и ушел обратно в свой угол.
- А на ковер номер два приглашается... - кричал судья в микрофон, перекрикивая болельщиков на первом ковре.
Полуфинальная схватка. Тот самый будущий чемпион России вышел на ковер, хлопнул себя по бедрам, по груди, по ушам и вышел в центр. Соперник смотрел на него с каким-то азартом в глазах. Казалось, он уже примирился с тем, что проиграет, но ему самому было интересно, как это случится.
Меньше чем через минуту он лежал на спине, держась за правое предплечье и плакал. Судья на ковре смотрел то на меня, то на спортсмена. Я уже встал и хотел бежать на ковер, но главый судья ковра сказал мне:
- Врача никто не вызывал.
Я остановился у края ковра, понимая, что врач все-таки нужен: такой плачь, не бывает от обиды. Такое не симулировать.
- Спортсмен продолжает схватку? - спросил главный судья ковра.
Парень не мог дать ответ, он начинал кричать.
- Ру-у-ука!
- Врач на ковер.
Я подбежал к спорстмену. Он сумел сесть, склонился над рукой и заревел еще сильнее. Тем временем будущему чемпиону подняли руку, он вышел с ковра, позабыв про соперника. Травмированного я отвел за свой стол, посадил на стул. Я решил, что он сломал предплечье, но оно оказалось целым. Он ничего не отвечал на то, где болит, а только плакал. Тогда я стал ощупывать руку выше. Только когда я коснулся плеча у ключицы, он вздрогнул.
 - Ру-у-ука! Бо-о-ольно-о-о!
Чуть отодвинув воротник куртки, я увидел травму. Парень сломал дистальную треть ключицы. В этот момент появился Ромыч. Он заглянул за ворот.
- Давай дезошку намотаем?
- Я не помню как... - признался я.
- Вот и вспомнишь.
Ромыч принес эластичный бинт.
- Надо снять куртку, - сказал он. - Ты откуда парень? - спросил он, чтобы отвлечь спортсмена.
- Отсю-ю-юда... бо-о-ольно! А-а-а... - он сместился в сторону от Ромыча, который освобождал травмированную сторону от куртки.
- Терпи, спортсмен. Сань, давай кеторол поставим ему. Всю ампулу.
Пока я набирал обезболивающее в шприц, подбежал отец спортсмена: растерянный мужичок, худой, в свитере не по погоде, от него пахло сигаретами и каким-то супом.
- Даня, ну ты чё... Даня, ты как...
- Добрый дэнь, доктор - раздалось позади.
Это подошел уже знакомый мне человек в блестящей белой рубашке. Только тогда я вспомнил и будущего чемпиона России, которого мне представили как старшего, который куда послушнее и готов устроится в Москве через связи отца.
- Вы папа, да? - спросил мужчина в белой рубашке.
- А? Ага, папа.
- Я прошу прощения, это мой сын вашему что-то сломал. Руку, да?
- Ключицу, говорят, - растеряно ответил отец пострадавшего.
- Вот оно что. Слушайте, я со своим уже поговорил. Он крайне извиняется, что до того дошло. Я тоже извиняюсь, давайте мы вам поможем.
- Доктора уже помогают.
- Конечно, но его же надо в больницу, а я тут скорой не видел на входе.
- Мы вызовем скорую, - сказал Ромыч, обматывая парня на манер древнего фараона.
- А вы сами на машине? - спросил мужчина в белом.
- Нет, откуда у меня?..
- Вот и хорошо. Нет, плохо, что у вас ее нет. Хорошо, что я придумал, как вам помочь. Ярый! - мужчина помахал кому-то рукой.
Подбежал крепкий парень в черный спортивный костюм.
- Ярый, надо свозить эти двух замечательных людей в больницу. Доктора, скажите Ярому адрес.
- Вы согласны, чтобы они вас увезли? - Ромыч спросил отца. - Или мы будем скорую вызывать?
- А точно надо в больницу да? Серьезно все?
- Точно надо.
- Тогда, наверное, с ними поедем. Пусть везут. Быстрее, поди, будет...
- Давид Левонович, я же борюсь после обеда, - сказал Ярый.
- А я говорил, что надо было брать другую машину. Ты настоял, что на гелике поедем, так теперь и води сам. Я Дубскому не дам за руль сесть, он все поломает. Крузак бы дал, за гелик его не посажу. Давай, до обеда времени много. Туда, сюда и будешь бороться.
- Понял, Давид Леонович. Поехали, - Ярый кивнул отцу.
- А вещи?
- Собирайте вещи и выходите, машину я подгоню.   
Когда они уехали, Ромыч вернулся за свой столик, а Давид Леонович сел на место травмированного спортсмена.
- Старший мой, дракон, такие вещи делает. Мы тут чисто размяться перед Сибирью. Сибирь когда выиграет - на Россию поедем. Тренер сказал, что все шансы есть. Вон наш тренер, с внучкой на руках. Мастер спорта по самбо и дзюдо. Э, не внучка - он.
- Я понял. А что с младшим?
- Младшему я разрешил не заниматься пока самбо. Он книжки у меня читает. Тут не до книжек, если в спорт пошел. Либо, либо. Пришлось выбирать.
В тот момент спортсмен на втором ковре звонко шлепнулся об пол. По трибунам прокатилось сочувствующее «у-у-у». Я встал со стула, смотрел на лицо спортсмена. Его мозг в тот момент занимался диагностикой тела. Он чуть шевелил глазами, прислушивался к каждой мышце. Наконец, он осторожно подставил ладошку поближе к телу и перевернулся на спину. Он подтянул к себе ноги и раскинул руки, будто над ним висела не колонка, бурчащая «спорстмен на середину!», а тропическое солнце. Секунду спустя он понял, что проиграл. Он закрыл лицо ладонями. Судья дернул его за рукав - вырвал из надвигающейся бури драматизма. Спортсмен потрясен, но цел. Я сел обратно на стул. Давид Леонович же сидел на трибуне возле старшего сына и что-то тому объяснял, лениво покачивая ладонью.
К десяти тридцати закончились соревнования по самбо. На трибунах появились ребята постарше в борцовках. Появились и другие тренера. Классификация же осталась прежней. Лица другие, но они также разместились на выдуманных мною позициях, примерно в тех же пропорциях. Патриарх борцовского мира подошел к главному судье соревнований. Главный судья даже чуть поклонился, видимо неосознанно. Тренер патриарх походил скорее на культуриста. Майка жалостливо блестела растяжками. Майка был черная: никаких Ташкент-2008 или Алтай-2010. Наверняка все и так знали когда и что он выигрывал. Сегмент греко-римской борьбы прошел спокойно. Пара ушибов, одно небольшое рассечение, уши целы, зубы тоже. Давид Леонович со старшим исчезли сразу после награждения. Ближе к окончанию он появился снова, но уже с Ярым. Тот ходил в синем кимоно для джиу-джитсу.   
Так вышло, что джиу-джитсу как раз проходило на моем ковре, на ковре Ромыча разместились грэпплеры. Это оказалось очень спокойное боевое искусство, боролись мужики и они никуда не спешили, казалось они больше отдыхали, чем соревновались. Они могли сделать захват, но тут же его отпустить, чтобы перехватить поудобнее. Они выбирали, примеривались, все это в самых неудобных позах, но им это нравилось. И болельщикам тоже. Они подбадривали спортсменов, когда те совершали, по моему мнению, самые незрелищные действия, в виде переворотов или каких-то особо тугих захватов, но они - болельщики, большая часть из которых  сами спортсмены, - видели куда больше моего, хоть и смотрели мы одну схватку.
На ковер вышел Ярый, соперником его был некто Аслан. Судя по нашивкам на куртке - студент «Института управления и связи», судя по бородатым, настроенным крайне агрессивно, друзьям - один из членов какой-нибудь запрещенной на территории России организации. Словно в подтверждение моим мыслям, один из болельщиков крикнул, чтобы Аслан не церемонился и убил ваще оппонента. Аслан улыбнулся, поправил бороду и начался поединок. Десять секунд спустя голова Аслана потерялась где-то в глубинах захвата Ярого. Еще пару секунд Аслан что-то изображал руками, а потом обмяк. Ярый отпустил, как только перестал ощущать сопротивление. Аслан упал на бок, Ярый же спокойно отошел в сторону, изобразив небольшой японский поклон с приставлением рук к бедрам. Судья пригласил меня коротким: «Врача!». Я выбежал с ваткой, смоченной нашатырем. Сначала я осмотрел шею Аслана, затем мы его перевернули. Я придерживал его голову и водил ваткой возле носа, судья приподнял ноги Аслана выше головы. Ноздри расширились, брови сморщились, лицо стало недовольным, будто он спал слишком сладко, чтобы вот так вот проснуться. Вокруг нас что-то творилось, но я не смотрел. Слышал крики, слышал топот, орали что-то не по-русски. Судьи побежали куда-то в сторону кричавших. Туда же побежали чоповцы.
Аслан, наконец, открыл глаза.
- Проиграл, да? - спросил он.
- Да, - ответил ему я.
- Бэ-э-эля, - протянул он и отбил ладошкой по ковру. - Как проиграл? - спросил он.
- С этим лучше к судье.
- Гильотиной, - судья услышал наш разговор.
- Я чуял же, что он не заправил руку.
- Заправил. Хорошо заправил.
Крики усилились. Теперь, когда Аслан пришел в себя, я посмотрел, что происходит. А происходил тот самый фестиваль насилия, как назвал это мероприятие Ромыч. Болельщики Аслана дрались с судьями, дрались с чоповцами, среди которых мелькал и желтоглазый Колосов. Главный судья скакал какое-то время от одной дерущейся группы к другой, пытаясь примирить конфликтующих, но сам получил по лицу и влился в конфликт, как серфер, которого накрыло волной. Ярый тоже был в толпе. Ударная техника его нисколько не отставала от техники борьбы, что он с радостью демонстрировал болельщикам Аслана. Рядом с ним стоял Дубской. Он почти не шевелил ногами, зато руками он разбрасывал наступавших, точно вокруг него гравитация работал совсем иначе. Получилось, что драка замкнулась четырехугольником, стороны которого составили: друзья (а может и семья) Аслана - самая многочисленная сторона, чоповцы - вторая по численности сторона, судьи - группировка хорошо подготовленная, но не самая многочисленная, Ярый и Дубской - самая немногочисленная, но самая продуктивная сторона драки. Все это происходило большею частью по другую сторону ковра - между трибунами и невысокими ограждениями, которые превратились в тупое оружие.
Аслан поднялся, повторил:
- Бэ-э-эля.
Махнул рукой и ушел на боковую трибуну, где собрались люди, не жалающие принимать участие в массовой драке.
Ромыч тем временем сидел за своим столиком и нарезал из бинта небольшие салфетки, которые затем заливал перекисью. Я тоже вернулся за свой стол, а когда сел, увидел Давида Леоновича. Он шагал в сторону стола главного судьи, за которым теперь сидел один программист.
- Можно я скажу? - спросил программиста Давид Леонович.
Тот молча указал рукой на микрофон, показывая, что тот совершенно никем не занят, а сам он не имеет к микрофону никакого отношения. 
- Спасибо.
Под крышей «Сатурна» пронесся скрип, на который отреагировали только судьи. Они подняли головы, выискивая, кто взял их мокрофон.
- Друзья, - начал Давид Леонович. - Посмотрите все на меня.
Он поднял руку, чтобы каждый мог его разглядеть, что было совсем не трудно, учитывая, что почти все сгруппировались в одной точке зала, а он стоял в другой.
- Наверняка некоторые из вас меня знают. - Он замолчал. - А те кто не знают, могут спросить у тех, кто знает. Я вам предлагаю вернуться на своим места, чтобы избежать ненужной крови.
На этих словах драка захлебнулась. Все смотрели на человека с микрофоном.
- Пошел ты, черт, я сам решу что делать! Армяшка ****ая!  - крикнул один из друзей Аслана. Его тут же уволокли подальше свои же и стали тому что-то объяснять, попутно отвешивая подзатыльники.
Давид Леонович продолжил.
- Кровь если и льется, то здесь, - он пальцем указал на ковер. - И здесь, - указал на другой. - За пределами ковра крови быть не должно. Не сегодня. Нас собрал здесь спорт, а те, кого здесь собрала злоба я могу отвезти в одно место, где они смогут ее выплеснуть, если ею не захлебнутся. А теперь все извинились друг перед другом, - сказал он, словно воспитатель детского сада, - а я извиняюсь перед главным судьей за всех вас. Это непростительное поведение, и я лично поговорю с начинателем. Охрана пусть сделает вид, что ничего не было. За это им отдельная благодарность. Как это отключить? - спросил он программиста.
- Красная кнопочка... с другой стороны...
Микрофон пискнул сверчком и замолк.
Давид Леонович прошел вдоль ковра и сел на прежнее место. К нему подошли несколько человек из группы поддержки Аслана . Они о чем-то тихо поговорили. Что удивительно, они даже не размахивали руками. Не сказать, что они стояли по стойке смирно, но это точно не те вальяжные позы, какими славятся подобные ребята. На ряд выше и чуть правее от Давида Леоновича сел Дубской. Он протер кулаки платочком, который затем свернул вчетверо и убрал в нагрудный карман пиджака. Когда группа поддержки Аслана ушла, явился он сам. Давид Леонович спустился к нему и что-то сказал, положив руку тому на плечо. Аслан выслушал и кивнул. В этот момент появился Ярый, они пожали руки с Асланом и тот ушел, а Ярый сел на том же ряду, что и Дубской, только левее места Давида Леоновича.
Соревнования продолжились. Больше никто не болел так активно, как прежде. Все прошло прилично, спокойно. Можно было бы сказать «легко», если бы не это напряжение, выражающееся в постоянных оглядках на человека, который один занимал целый ряд, позади которого сидел охранник, изменяющий гравитацию - как иначе объяснить, что от его ударов люди улетали на метр? Ярый занял первое место в своем весе. После этого он успешно занял первое место в абсолютной весовой категории. Он даже хотел сразиться с чемпионом в абсолютке с грепплерского ковра, но главный судья сказал, что это слишком. Однако Давид Леонович уговорил судью на показательный матч, который Ярый выиграл. Уговоры судьи, кстати, длились не дольше трех секунд.   
За время соревнований мы дважды ходили с Ромычем в местное кафе - «Фортуна». За два приема я отдал едва ли пятьсот рублей, таким образом добавил ко своим четырем тысячам сэкономленные пятьсот рублей. Во время еды Ромыч жаловался на начальство. Сетования и ругательства он приправлял цитатами, показательно гнусавя, картавя, а иногда включал и шепелявость.
- Я никогда не обсуждаю приказы ректора, поэтому я здесь, а вы там, где вы находитесь... Ну не ****ец ли, Санья? Милитаризм пробрался в медицинские учреждения. Она не обсуждает приказы. По сути, она банальный посредник, проводник между какой-то бюрократической областью мозга ректора и нами - исполнителями. А все эти дебильные задания мы выполняем вслепую. Главная нас собирает, максимально пространно говорит о каких-то абстрактных вещах, которые мы должны заключить во вполне материальный, документальный вид. Стоит подойти к ней с вопросом - она лишь повторно прочтет присланную инструкцию и скажет, что ничего больше она не знает. Делайте мол, как хотите. Только потом будете переделывать, если мне не понравится. А если понравится, то молодец все равно она, а не мы.
Ромыч почти не притронулся к еде. Когда он заметил, что я сижу за пустыми тарелками, он спросил были ли у меня конфликты с начальством.
- Не было. С преподами бывало, с работодателем - никогда. Не потому, что я не конфликтный, скорее из-за того, что я с ними близко не сталкивался, да и сильно никогда не лажал.
- Я тоже не лажал, а говорят со мной так, будто лажа - мое второе имя. И эти ее фразы про наемных работников. Вы наемные работники: делайте, что говорят. ****ец. Как закончится ординатура, хер она меня там увидит. Они с заведующей отделения уже интересуются, останусь ли я у них работать.
- Не останешься?
- С таким отношением - нет. Да и тухлое это место. Я там целыми днями занимаюсь только одним - биодеградацией. Даже когда беру почитать какую-нибудь книжку медицинскую, влетает заведующая отделением и говорит, что книжки надо читать дома, а на работе над работать. Сань, летом все спортсмены на сборах или отдыхают. На осмотры никто не ходит. Любая работа будет только симуляцией, ну там реально нечего делать летом. Она, сука, впилась и хочет, чтобы каждый раз, когда она заходит в наш кабинет, я сидел над какой-нибудь карточкой пациента и с умным лицом что-нибудь подписывал карандашом.
- Ты так и делаешь?
- Нет. Она еще подкрадывается к кабинету, прикинь. Чтобы мы не слышали ее шагов и не могли состроить трудолюбивые морды. А начмеда я однажды ударил дверью по уху. Он его грел у самой щели. Отогрел, - Ромыч положил ложку. В перерывах между историями об ординатуре и работе он-таки справился с обедом.
На второй перерыв мы тоже сходили в «Фортуну». Взяли по салату, пирожному «корзинке» и два стакана чая.
- Перелом ключицы... - как-то многозначительно сказал Ромыч. - Я таких видел три. Но таких, как у тебя - ни одного. У меня всегда ломались на границе средней и проксимальной трети. И не на боевых.
- А где?
- Один сломал на баскетболе. Еще два на хоккее. Кстати, любопытно, но на хоккее ломаются только местные ребята. Приезжие вообще ни разу не обращались. Вру. Один раз парню ставил анальгин с димедролом. Температурил сильно. Но ломались только наши хоккеисты. Две сломанных ключицы. Одна вывихнутая. Я ему броню снял, а у него плечевой край ключицы торчит трамплином. Он такой: «Что за ***ня?». Еще бедро сломал один, вывих плеча был. И все наши. Я не знаю, как так выходит. С чем связать.
- Напиши докторскую, - предложил я.
- Зачем она мне? Во-первых какой из меня ученый, Саня? Во-вторых - хер кто мне даст там наукой заниматься, при всем желании. Сиди - смотри в карты. Вот, блять, и вся работа.
- Еще же сорвенования, - напомнил я.
- Еще соревнования, да.
- Скажи, а кто этот Давид Леонович.
- Ты откуда, Сань?
Я назвал свой родной город.
- А, дофига ваших тут, да? Короче Давид Леонович... - он помолчал, оглянувшись, - тут в тему была бы музыка из «Следствие вели». Давид Леонович давно в городе. Батя говорил, что еще в девяностых его знали, как хозяина Фрунзенского рынка. Много было разговоров, кто там реально босс, но как-то все решили, что всем рулит Давид Леонович, хоть по бумагам главным был другой человек. Я на самом деле очень мало о нем знаю, да и те истории, которые о нем ходят все больше какие-то робингудские.
- Почему?
- Ну вот, был раньше рынок такой «Яблочный», там теперь одни гипермаркеты, это где...
Ромыч назвал мне пересечение каких-то улиц, мне совершенно незнакомых.
- Вот. При том рынке было здание трехэтажное. Первый этаж занимала сауна, второй этаж бильярд и кафе, а третье... Угадай, что на третьем.
- Казино?
- Нет, в другую сторону думай.
- Волейбольная площадка? - предположил я, вспомнив неожиданную прихоть богатеев, строивших «Ненайдено».
- Горячо, Саня! Боксерский зал. Там, конечно, много кто тренировался, но в основном боксеры. Там же тренировались все ребята самого Давида Леоновича. Его работники, - Ромыч показал пальцами кавычки. - Как те, что сегодня с ним.
- Не пойму: чего тут робингудского?
- Со своих пацанов он денег, естественно, не брал. Но прикол в том, что он не брал вообще денег с тех, кто там тренировался. Он приглашал туда тренеров, настоящих - не бандитов, если тогда такие были. Там целый день тренировались дети. Бесплатно. Всем тренерам он платил сам. А к концу каждой тренировки детям приносили ящик фруктов. Тоже бесплатно.
- Тебе это отец рассказал?
- Про бесплатный бокс - нет. Это один врач с работы. Он в то время подрабатывал в той школе бокса. Проводил медосмотры детей, давал допуски на соревнования. Да, соревнования Давид Леонович тоже проводил. Городские только. Победителям он дарил какую-то технику. Телевизоры, видаки, плейеры. Там даже проходили соревнования масштаба областного или даже регионального, только среди охранников таких же людей. как сам Давид Леонович. Там уже за место давали машины, именное оружие, цепи золотые. Врач с работы на таких соревнованиях дежурил. Сказал, что там шашлыки жарили прям возле ринга.
- В здании?
- Нет. Лавки и ларьки на тот вечер все сдвинули и ринг на улице разместили. Там рядом шашлык и готовили. Весело было.
- Как-то все радужно ты рассказываешь. Он же наверняка людей убивал, грабил, что-нибудь с наркотиками мутил.
- Я точно не знаю, что он делал вне рынков и той школы бокса. Да и не хочу знать.
- Просто не надо романтизировать, Ромыч.
- Я и не романтизирую. Просто рассказал, что знаю. Ну ты сам видел, как он бородатых успокоил. Уважение человек имеет. А раз ходит на свободе - значит система позволяет. Значит не совсем зверь.
- Ты ругаешь главврача, а сам оправдываешь преступника.
- Я бы и его ругал, если бы он мне платил зарплату.
Уже вечером, когда я прощался с Ромычем, а четыре с половиной тысячи уютно лежали в заднем кармане джинсов, я встретился в коридоре с Колосовым. Он разговаривал с другими чоповцами. Они перебрасывались каким-то терминами, которые для них что-то значили во времена работы в органах или против них. Мужики ностальгировали.
Я вышел из «Сатурна». Ромыч вышел раньше меня, я видел как он уходил за новое общежитие кулинарного техникума, за которым находилась остановка. Дорога к Кате лежала в другую сторону. На парковке я увидел тот самый гелик. За рулем сидел Ярый. Давид Леонович стоял перед машиной, чуть позади него, облокотившись на плоский капот стоял Дубской. Перед ними стояли трое бородатых. Я услышал, как один из них извинялся. Наверное, это был тот самый, что бесцеремонно прервал примирительную речь Давида Леоновича своим комментарием на тему этнической принадлежности и ее связью со свободой воли. Я отвел глаза, чтобы не стать случайным свидетелем, но разговор услышал.
- Так я могу тебя отвезти, нет проблем. Вот увидишь, у тебя злоба пропадет. Дубской у нас там есть место в багажнике?
- Она уже пропала. Злости нет. Я прошу прощения. Переживал за друга сильно, - сказал бородатый.
- Так переживал, что мой народ оскорбил?
- Я прошу прощения.
- Перед народом просишь?
- Перед народом тоже.
- Слушай, ты же на Ярого зол был? Вон он сидит. Только скажи и я тебя дам возможность с ним поквитаться, только тут судей нет. Так и быть, я буду за судью, а чтобы ты смог полностью свою жажду утолить, мы не будем считать очки. Побеждает тот, кто может встать. Как тебе?
- Я же попросил прощения...
- Слышал уже. Мне не надо, чтобы ты каждый раз просил прощения, я хочу, чтобы ты сейчас понял, что такое говорить больше нельзя.
- Я понял.
- Точно? Твои друзья могут подтвердить, что ты понял?
 - Он понял, мы проследим, - послушно сказали старшие бородачи.
- Запишись лучше на секцию и поспарингуй - вся дурь выйдет. А потом десять минут на скакалке, чтобы ноги устали и к беде не привели. Давай.
Давид Леонович махнул рукой. Что-то дернуло меня обернуться и он заметил.
- Доктор! - позвал он. - Можно вас на минуту?
Забытое чувство повиновения из страха вернулось из глубин детства. Такое же чувство я испытывал, когда в мой двор приходили ребята из других районов. Те же ребята, с кем я играл в футбол еще секунду назад, замирали, вставали по струнке и глядели на прищельцев, будто это вампиры из фильма «30 дней ночи». А те шли не спеша, следили за нашей реакцией, выбирали слабого. Начинался мучительный обряд приветствия. Я запомнил, что здороваться надо двумя руками иначе спросят не обоссал ли я вторую руку, а смотреть надо строго в глаза. Самое страшное - это глядеть себе под ноги и поздороваться одной рукой. Сделал так - считай, что уже должен им денег. При мне нескольких ребят за такое поставили на два листа. Вот нечто похожее я ощутил, когда подходил к черному гелику. Шутливое настроение после историй про Давида Леоновича переросло в настоящую тревогу. Я шел к бандиту. К преступнику. Он явно грешил сильнее, чем вымогательство двух сотен у ребят из младшей и средней школы.
- Тот парень, - начал он, когда я подошел. - Ярый сказал, что ему сломали ключицу. Будут делать операцию...
- Теперь-то уже сделали, - из окна сказал Ярый, - его сразу укатили с рентгена.
- Уже сделали, значит. Я спросить хотел, он когда вернутся сможет? Как скоро ему в самбо можно? 
Я чуть успокоился, услышав вопрос.
- Ну, месяц-полтора он будет ходить в гипсе или в ортезе. Думаю, через три месяца он сможет вернутся к полноценным тренировкам.
- Долго это. Быстрее никак? - спросил он, будто его авторитет мог повлиять на скорость восстановления, на скорость сращения отломков.
- Вряд ли.
- Понял, спасибо вам доктор, - он протянул руку.
Я пожал ее двумя руками, глядя ему точно в глаза. Детский рефлекс дал о себе знать. Не хотелось лишаться четырех с половиной тысяч, хотя вряд ли его теперь интересовала такая мелочь.
- Вас подвезти? - вдруг спросил он.
- Нет, не стоит.
- Дубской, там есть место?
- В багажнике?
- Э, какой в багажнике?! Сзади место есть, я спрашиваю.
- Сумка Даниела лежит на втором.
- Брось в багажник, мы доктора домой повезем.
- Нет, правда, я близко живу.
- Тем более, нам будет не трудно.
- Давид Леонович, - сдался я, - вон мой дом. Не стоит.
- Хорошо, - он заглянул в салон и вытащил оттуда небольшую мужскую сумку. Из кармана он достал визитку и протянул мне. - Вот, тут мой номер. Если как-то могу вам помочь... В общем позвоните и попробуем. Все-таки я вас второй раз встречаю, думаю, такие вещи не происходят случайно.
- Да я даже не знаю, с чем могу к вам обратиться.
- С чем угодно. У меня много знакомых, еще больше должников. На любую проблему найдём решение, если что случится.
- Лучше бы не случалось.
- Конечно.
Давид Леонович сел на заднее сидение. Дубской сел на переднее, рядом с Ярым. Гелик буркнул и сорвался с места. Пару секунд спустя двухтонный квадратный зверь рычал уже за домами, уносясь в сторону города.   
Из «Сатурна» вышли чоповцы. Колосов шел позади всех, смотрел себе под ноги, ничего не говорил, не смеялся с остальными.
- Владос, ты с нами? - спросили его.
- Нет.
- Ну, смотри. Не пожалеешь?
- Нет.
- Как знаешь.
Большинство чоповцев пошли за общежитие, к остановке. Небольшая группа залезла в старенькую черную короллу универсал. Машина явно еще из девяностых, бампера и борты поменяли не раз - остановились на каких-то квадратных, отчего машина стала напоминать катафалк. Занавески скрывали людей на заднем сидении, что усиливало ассоциацию.
- Владос, - крикнул водитель, - тебе когда карета нужна?
- Послезавтра. Заправьте только и блевоту уберите оттуда!
- Принцесска, - засмеялся кто-то в машине, и королла вывернула направо.
- Фары врубите дебилы! - крикнул Колосов.
Катафалк встал. Водитель подошел к фарам. Ударил по крышке капота, как раз над левым прямоугольным глазом, тот треснул и загорелся.
- Вы когда фары проебали?
- Вообще только правый не горит, мы там поцеловались с приорой. Не очкуй, деньги мы с тех пацанов стрясли.
- И пропили?
- И пропили. Левая-то работает, смотри, - водитель указал на фару, которая, как по взмаху волшебника погасла опять. - Бляха...
Удар и фара загорелась вновь.
- Короче, когда мне карету оставите, фара должна работать. Хотя бы, блять, одна!
- Да это понятно. Точно не поедешь с нами?
Колосов не ответил и пошел дальше, мимо меня и дальше, вдоль «Алмаза» и пошел в сторону дома Кати. Я шел в десяти метрах позади. Надеялся, что он не мой сосед по дому или по двору, но что-то подсказывало, что вот сейчас он свернет в первый же подъезд и все - мы соседи. Но он не свернул. Он шел вдоль дома, пока не поравнялся с третьим подъездом. Подъездом Кати. В темноте жалобно засиял огонек сигареты. Я не хотел проходить мимо него в подъезд. Я остановился возле второго подъезда и сел на лавку. Пахло цветами, в темноте они, казалось, переставали стеснятся и пахли во всю. Над соседним домом висел месяц. Он глядел с неба застывшим яичным желтком, от которого по дуге острой ложечкой отсекли часть. Может самую вкусную, а может самую неприглядную. Запищал домофон. Магниты отпустили дверь, а миг спустя аппетитно защелкнулись. Колосов скрылся, и я подошел к подъезду. Решил подождать, вдруг он проверяет почту в ящике, или ждет лифт, который едет с десятого этажа. Хорошо хоть мне не надо ехать в лифте: меньше шансов с ним встретиться. Хотя, чего я так боюсь? Он просто неприятный тип, с которым у меня и дел-то никаких нет. Но уж очень часто он мне попадался. Вспомнил слова Давида Леоновича: «... такие вещи не происходят случайно»
- Да сколько можно? - сказал я себе и позвонил в домофон.
- Да?
- Это я.
Подъезд встретил меня тихим гулом труб, пятками высекающими эхо где-то на третьем этаже. Еще выше лаяли собаки. Лифт молчал. Никто не поднимался. На втором этаже открылась дверь - это для меня.
- Как все прошло?
- Перелом ключицы, массовая драка и вот, - я протянул ей визитку.
- Что это?
- У меня есть номер вора в законе. Не знаю, какой в точности у него титул, но его деятельность явна незаконна.
- Зачем это тебе?
- Он сам дал.
- Сам?!
- Да, даже хотел подвести меня до дома.
- Боже, Саш, что ты для него сделал такого? Вытащил пулю из его груди, которая там со времен первой чеченской?
- Он армянин, а не чеченец.
- А, точно. Окончание «-ян». - Катя коснулась указательным пальцем виска. - И все же?
- Ничего я не делал. Точнее я делал только то, что должен делать врач на соревнованиях. Никаких экстра-услуг для воров в законе я не предоставлял. Просто он как-то подсел ко мне на других соревнованиях...
- Погоди, он участвовал?
- Нет. Его сын и его охранник участвовали. Сегодня он меня вспомнил и решил, что это не случайно. Вот и дал мне номер. Слушай, Кать, а ты помнишь тех типов, которые приехали за обдолбанным сыном Дяди Сережи?
- Примерно, а что?
- Просто, мне кажется, один из них живет в нашем подъезде. Тот, с желтыми глазами.
- Да? Почему ты так решил?
- На соревнованиях дежурила охрана, и вот он там был. А после них мы шли с ним одной дорогой. Он зашел в этот подъезд.
- Он поехал на лифте или...
- Не знаю. Я постоял какое-то время возле подъезда. Не хотел с ним пересекаться.
- Из-за сына Дяди Сережи?
- Не только. Он какой-то жуткий. От его глаз мне не по себе.
- Ого. Это все из-за цвета?
- Наверное, из-за этого. А еще они не отражают ничего. В них нельзя ничего прочитать, будто они непроницаемы. Понимаешь? В твоих глазах сейчас я вижу смятение, а в его глазах я никогда не видел хоть какой-то эмоции.
- Так ты его видел три раза всего.
- Да. В первый раз, я видел его рядом с женой в больнице, второй раз - возле Дяди Сережи с перерезанным горлом, третий - сегодня на соревнованиях, где была массовая драка. И ни разу он не отразил в глазах происходящего. С ним что-то не то. Какое-нибудь психическое отклонения. Эмоциональная тупость. Не знаю, как это назвать.
- Не знаю, Саш. Я на самом деле его не видела здесь. Может, недавно переехал. Вообще, если задуматься, я знаю только соседей по этажу, да и то только визуально. Ну, еще знаю одного деда, который вечно называет меня по имени отчеству, он тут что-то вроде смотрителя. Когда что-то происходит, он ходит по соседям и узнает, что случилось. Мне кажется, он немного болен.
- Кстати, что с сыном Дяди Сережи?
- Он в психбольнице. Дядя Сережа сказал, что у этих охранников есть какие-то подвязки в платных наркологичках. В такую вот и отвезли его сына. Он там пролежал пару дней и его выставили. Не зная, куда идти он забрался в ближайший магазин, выжрал за полминуты бутылку водки, за которую не заплатил, словил белую горячку и стал охотиться на демонов. Взял топор в хозотделе и начала громить стеллажи, которые в его глаза были стенами из черных щупалец Оттуда его в психбольницу и увезли. До сих пор он там.
- Это Дядя Сережа все рассказал?
- Ага. А ему психиатр.
- Он хоть никого не убил топором?
- Нет. Доктор сказал, что он его из чехла не вынул. Никого бы он им не зарубил, но тупую травму точно мог оставить.
- Да, история. Кстати, я тут немного разбогател, - я вытащил из кармана заработанные деньги. - Вот.
- Ого, что будешь с ними делать?
- Не знаю. Тратить?
- Что насчет того, чтобы отложить их на оплату квартиры?
- Это бы означало, что у нас с тобой все серьезно и я остаюсь здесь, - сказал я вслух, - можно сказать, что это маленькая инвестиция в наше совместное будущее. Пусть и на месяц вперед, но все же вперед.
- Так, и...
Она скрестила руки на груди, ожидая продолжения.
- Только четырех с половиной тысяч мало, чтобы оплатить даже половину аренды. Сколько вы платили раньше?
- Всего двенадцать. Шесть с каждого, а так как я девушка весьма современная - и этим горжусь, я не позволю тебе платить за аренду больше, чем я. Тем более при том, что у меня уже есть постоянная работа, а у тебя - нет.
Я ушел в спальню. Стал копаться в сумке с вещами. Катя не пошла за мной, она стояла в коридоре. Я решил немного подразнить ее этим жестом. Она ведь могла подумать, что я сейчас возьму сумку и просто уйду в никуда. Может даже к бывшей. Мне тут же стало противно от этой мысли. Не от мысли про бывшую, а от мысли, что я заставляю Катю сомневаться в себе. Я нашел что искал, вернулся к ней и закончил этот нелепый спектакль. Она стояла напротив тумбочки, прижавшись спиной к стенке, заложив руки за спину, и смортела на пальцы ног, которые то подгибала, то распрямляла.
- Вот. - Я развернул деньги веером. - Это шесть тысяч. Честная половина. Я остаюсь, Кать.
Она подняла глаза.
- Медленно положи эти деньги на тумбочку...
Я опустил их, приподняв другую руку вверх, открытой ладонью к Кате, имитируя героя боевиков, который попался в ловушку злодея.
- А теперь... лови меня! - она запрыгнула на меня и обхватила руками за шею, ногами за талию, точно коала ветку дерева.
- Поймал! - выдохнул я.
- А теперь неси, чего стоишь?