осеннее...

Эта осень непохожа на другие...
В предрассветном тумане тяжелые шаги дворника и шорох волочащейся за ним щетки вгоняют в какую-то инфернальную жуть. Замираешь в ожидании, вот сейчас, вот-вот из тумана под фонарь шагнет тяжело Пирамидоголовый, волоча по асфальту свой жуткий тесак и шурша фартухом из человеческой кожи, печально протопает, свесив пирамиду и исчезнет снова в туман.
Дворовой бездомный Федул, вечно жизнерадостно непросыхающий, дожидается открытия ларька и сидит возле него на парапете, сжимая в руке кофе и скорбно шевеля губами, сложив брови домиком и уставившись пустым взглядом в землю. В другой руке - неизменная книга. Но вместо всегдашнего Золотого теленка он нервно сжимает Кьеркегора.
Фонари гаснут к полудню и никого это не удивляет. В тяжелом густом тумане они могут слабо светиться желтыми слепыми бельмами хоть целый день - ни лучше, ни хуже от этого никому не станет.
Группа хмурых дворников сидит на влажной скамейке нахохлившейся стайкой, передавая друг другу плоскую бутылку коньяку и молча рассматривая туманных прохожих. Ветродуйки и электрощетки на колесиках сегодня поменяны на старые метлы, похоже, завывание хитрых устройств в густом молоке тумана их тоже слегка пугает. Но и метлы для антуража - кучкой свалены около скамейки, одинокие и невостребованные.
Нетрезвые голоса возвращающихся домой гуляк из серой завесы звучат негромко и растерянно, постепенно сходя на нет около парадных.
Утренний птичий гвалт в этот раз сменился на сольный вороний концерт, негромкий и деликатный. Такое ощущение, что они тоже потерянно ищут своего Хичкока, лениво перелетая от дерева к дереву.
Ты сидишь за столиком кафе, грея руки с натянутыми рукавами длинного свитера об чашку кофе и меланхолично рассматриваешь смешивающиеся с сизой мглой струйки сигаретного дыма.
Звуки тонут в вате. Среди тихого шуршания шин и шагов самые яркие - скорбный скрежет печального трамвая и далекий тоскливый вой бакена.
Эта осень определенно не похожа на другие.