Вещие сны

Вещие сны сборник «Философия любви рассказы»

01 июля 2019 понедельник
     Теперь ты будешь видеть меня чаще – когда захочешь – чаще, чем при жизни. Все не решаясь позвонить тебе, ждала я этот день, чтобы официально поздравить без лишних вопросов соглядатаев. Но ты уже не поговоришь, теперь лишь во сне. Но еще рановато тебе путешествовать, а мне невмоготу. Я знаю, что ты слышишь то, о чем пишу. Не удивительно, что мы раньше говорили во сне: «Я жить без тебя не могу». Мы знали, что мы живы и можем так общаться от избытка чувств, а ныне непознаваемое вступило в свои права, и некое сомнение в подобной возможности, и смутная надежда и вера, что ты будешь видеть меня всегда, если захочешь.
     Мои вещие сны (мое сумасшествие в жизни обыденной), мое желание договорить с ушедшими – уже сбывались. Я корила себя, что не поехала проститься с папой по каким-то мирским заморочкам. Но прошли похороны, я вернулась домой, папа пришел во сне, плача, целовал мои руки, двое священников в зеленых, расшитых золотом одеждах поддерживали его под локти, я сидела изумленная на постели, и ничего не смогла ответить…
     Почти год назад мы согрешили в большой церковный праздник, потом поехали с кошкой в ветклинику, Басю оставили на операцию, мы сильно устали, перенервничали в ожидании. А накануне праздника я читала акафист святителю Николаю, без всякой корыстной надежды, но молитва была услышана. Ты приехал нежданно, и денег хватило на все. Ты был неприятно поражен тем, что так дорого обходятся кошки, но ведь это тоже я, это тоже для меня – для моего спокойствия.
     Вскоре приснилась деревня. Мы с тобой на веранде и видим, что по лестнице медленно поднимается Зинка, говоря крайне неприятное моей покойной маме в трауре, от стыда потупившей взгляд. Вот открывается дверь, мы, разумеется, уже на приличной дистанции – с разных сторон стола, на котором две картонных ячейки (из-под 30 штук яиц), на них стоят банки с грибами, вареньем, словно я собираюсь уезжать в Москву, а это мне в подарок, мол, в городе все пригодится.
- Ну вот, что я говорила, они здесь, а ты не верила, - укоряет твоя Зинка мою маму, но она не смотрит на нас, а как-то исчезает безмолвно.
     У нас естественно готова отмазка, но Зинка возражает, что грибы самим пригодятся, хватит мне и одной банки и хватает сетку, предварительно выбрав, и я соглашаюсь, что мне будет тяжело тащить.
- Да что там тащить, машина довезет! – Смеешься ты.
- Ну да, - соглашаюсь я…
     Самое странное, что мы-то не собирались съезжать с дачи, это твоя Зинка  ваш участок продавала без спроса, и все подряд раздавалось по соседям. Вернее, она затеяла все это, а ты отнекивался в городе…
     Казалось бы, ничего странного, просто снилась бытовая текучка, но мама была в трауре и не поднимала глаз от стыда за меня, а она никогда не снилась просто так, всегда предупреждала о неприятностях. А тут речь шла об ином. И самое тягостное, что я не могла отделаться от впечатления. То, что я взяла-таки банки в дорогу, означало, что я приняла на себя тяжесть, вернее, ты меня и благоверную одарил этой ношей.      
     Мысли о чьей-то смерти преследовали меня, и я почти сразу заболела, и все это оказалось страшным. Было очень больно, приступы шли день и ночь, иногда думалось, что это уже конец и ничего, кроме «Господи, помилуй», не шло на ум. Вернее, я забывалась с этим и приходила в себя, слыша внутренний голос мольбы. Но кошку все равно нужно было возить на уколы и капельницы две недели подряд. Конечно, я держалась за тебя, ты тащил неподъемные пакеты с едой, потом переноску с Басенькой. Конечно, такси… Но ты еще и работал, а ко мне скорая и неотложка уже не хотели приезжать, а на вызове исключали инфаркт, но колики снять было нечем, снотворные только по рецепту…
     Ты не выдержал, позвонил из аптеки, скажи, что нужно! Я диктовала список, потом трубку взяла аптекарша, что-то присоветовала и без всяких уговоров продала обезболивающие уколы без рецепта. Наконец-то я свет божий увидела, стала приходить в себя, рассказала сон и то, что, по-моему, он означает.
- Знаешь, как это называется? – Сказал ты грустно, - шизофрения… Матери моей под конец все мерещилось, что сглазили, порчу навели… Ерунда все это. Все равно я раньше уйду, а ты будешь… А без тебя я жить не стану.
     Я была уверена, что твоя жена знает о нас. Ты еще сам не знал, а она устроила мне концерт: «Не уводи у меня мужа…», она прочуяла ситуацию, когда ты ни сном, ни духом не признавался себе, что с первого взгляда влюбился как мальчишка. Что же ты молчал-то?! Мы еще не расписывалась, и все было бы не поздно, пусть не очень красиво со стороны, но это целых десять лет мимо! Мы рассуждали, что Зинка вполне может догадываться, прожив двадцать лет в браке с тобой, сделать выводы и просто отравить тебя, чтобы ты не ушел из дома.
- Зачем, даже, если сердцем чует, ей невыгодно, я ее содержу, кто ей еще денег даст? – Успокаивал ты.
     Но и мое сердце тревожилось, что продав дачу, ее дети не успокоятся, всегда мало. Едва придя в себя, я сильно опасалась новой беды, мне казалось, если не грешить, может быть, обойдется.
- Ну чем мы грешны? Я что детей малых бросил? На что мне ее сорокалетние дети? Шли бы они все нах… Потребители.
    Но не обошлось, Зинка среди лета приперлась в Москву, еле дождались, когда она вновь уедет. Не сладко ей пришлось на даче у любимого сыночка, уже не хозяйка…
     А заболел мой сын, тебе впервые пришлось занять десятку у сестры. Едва мы дождались учебного года и аванса, как вновь вернулась она. И вот же нюх! Едва мы в постель, сразу звонок… Ты отнекиваешься, смеясь глазами, а я корчу рожицы и представляю, что тебе придется придумывать, если мои кошки начнут орать…
     Наша третья осень, да и последняя. Словно бабка пошептала или сглазили, обошлись часочком-разочком, что не в наших традициях, а дальше хуже.
- Я тебя вчера ждала, что случилось?
- Да Зинка отравила, с унитаза не слезал!
- Чем же она тебя покормила?
- Грибочками…
- Какими грибочками?! Если ты их не ешь?! Даже мои белые не ешь, а тут, как ты решился?
- Черные какие-то, нахваливала, что такие вкусные, кто-то баночку подарил.
- Господи, ну как во сне видела!
- Да перестань, ну какой ей резон?
- Какой-какой! Детям снова деньги нужны, боятся, что квартира может твоей дочери достаться.
- Пусть, хрен с ними…
- Ну как «пусть», Витаааль?! Я не могу без тебя, я пропаду без тебя, даже не думай так!
- А что тут думать, я старик! Пока я живой, тебе не о чем печалиться. Я первым уйду, а ты будешь… (жить).
- Витааааль…
     Имя твое плыло нежнейшими интонациями: Вита – жизнь, - аааль, как даль, бесконечность, вечность. Я любила звать тебя по имени просто так, и ты сразу таял, мы стряхивали все дурные мысли, это будет не с нами, мы будем жить вечно…
Среда 3 июля
     Сегодня я простилась с тобой в морге, ты словно помолодел, морщины на лбу расправились. Ты вытянулся в струнку, в свой огромный рост, спокойный, умиротворенный, словно говоря: я уже далеко. Зинка театрально запричитала, я читала прощальные молитвы у гроба. Ничего иного я не ожидала увидеть, но ужаснулась, что твоей дочери она не сообщила, и твоей сестры нет. Простились коллеги, когда сыновья увели мамку-артистку, уже после них я погладила тебя по голове, поцеловала, твои руки были мягкими. Я перекрестила тебя, и гроб закрыли, завинтили. А пока ждали выдачи тела, она жаловалась, смеясь, что тебя никак не удавалось уложить в больницу, ты рвал и метал, всех посылал, орал, чтоб дали спокойно умереть дома. Один раз упекли, так ты утром позвонил, дома ли она, потому как увезли его без ключей от квартиры. И в последний день, тебя все-таки сплавили в больницу, не дали дома умереть… Господи, помилуй, царствие небесное.
     Витаааль, я не сильная женщина… Я знала, что надо сдержаться, я приняла антидепрессанты вчера пораньше, потому и проснулась в половине пятого, да и коты подмогли своими драками больше не уснуть. Знаешь, шкаф почти пуст, переезд, черный котик Бусик полез по белому пальто, подвис на середине и мявкал, пришлось встать и снять его. Но кот не угомонился, куснул Марусю - твою любимую ласкушу-пискушу, она заорала дурняком, пока я ее отбила у него, утешила. Бусик снова полез в шкаф, пришлось свернуть пальто, убрать на полку с вешалки… Швыряние тапками его не спугнули. Смысла валяться не было. Что я скажу всем, как узнала, что сегодня в одиннадцать? В интернете нашла, там все найдешь…
     Я нашла кафедру, пообщалась с твоими коллегами, попросила посмотреть мои книги с дарственными подписями, ибо нет объяснения супружникам нашим – как они попали к тебе – мы же не общались. Разумеется, они джентльмены. Я узнала их еще в метро по умным лицам, некое общее академическое выражение похожести на тебя. На кладбище поехал один, я после пообщалась с кем надо, обменялась телефонами, они поищут.
     Коллеги сокрушались, что вот ушел человек, оставил лекции, статьи, а как подойти к станку, чтобы включить и получить деталь по чертежам, они ума не могут приложить, не знают – как. Да, ваше поколение об этом ничего не записало, все было в ваших руках и головах, а преемников не было рядом, чтобы научиться. Никто не ожидал, что пользоваться оборудованием новички попросту не умеют, а вспоминают, что ты отливал зубья для ковша экскаваторов (хороший был бизнес, кроме науки), а ныне не знают, как подступиться. Элементарные мелочи ты вряд ли записывал, а разрыв поколений, традиций преемственности обнаружился внезапно с твоим уходом. 
     Витаааль, тебе не нравится, но еще немного мистики. В прошлый вторник я шла в МФЦ за продажными справками на квартиру, мысленно призывая тебя откликнуться, потому что уже невтерпеж биться одной с бытовыми дрязгами. Меня словно кто-то в спину толкнул, и я полетела, вытянув руки. Очень удачно растянулась на ровном месте, отшибла ладони, упала на левое бедро, но коленку не разбила. Сидела в ожидании, растирая ушибы, ни пылинки, ни царапины, как я головой не ударилась совершенно непонятно. А в среду тебя отправили в больницу, кровь хлынула горлом, ты еще сутки продержался, умер в четверг.
     Я все думаю, зачем Зинка позвонила только мне, искала мой номер, позвонила на домашний, когда у нее и у тебя в телефоне мой сотовый был и есть. Видишь ли, мой муж не отвечает. В два захода она продержала меня на трубке, рассказывая, как все случилось. Врушка она еще та… Конечно, ты мог сказать ей, что умираешь, но «моя хорошая, моя красавица» - это обрывок фразы, обращенной ко мне. Мы же шифровались, ты говорил: «Радость моя…», а продолжение я уже привела. А самое странное, я не узнала ее по голосу, и первый вопрос был о том, как я себя чувствую. Мы два года не общались и вдруг такая заботливость! Неспроста. Она ожидала, что я проколюсь, раскроюсь, выдам нас.
     Витаааль, я вою волком и рыдаю, но я знаю время посторонних звонков, и металл в голосе уже давно включается автоматически. Этим августом было бы четыре года нашей скрытности…
     Мы обсуждали тему оповещения, в случае… Очень сожалею, что я так и не записала номера твоей сестры или дочери. Ничто не предвещало. А я дура, еще и злилась, почему ты не откликаешься после сигнальных безымянных поздравлений с Пасхой, Первомаем, праздником Победы. Понадеялась на забывчивость, а тебе уже было худо, не было сил или возможности позвонить. После случайной оговорки Зинки, я поняла, что была такая бойня, чтобы отправить тебя в больницу, что у тебя могли и телефон отобрать… 
     Господи, как ты уповал на свою силу, что любому можешь дать сдачи, что в ярости ты опасен. По нынешним временам безнадежных не берут в больницу, надо денег дать, чтобы взяли. Это я поняла по самодовольному восклицанию старшего сына, что удалось справиться с тобой…
     Первое июля день твоего рождения, дочка всегда соблюдала приличия, пусть и формально, но звонила и поздравляла. Что за фокусы из уст Зинки, что вы десять лет не общались, не нуждались друг в друге, зачем ей сообщать о смерти папы. Несомненно, для меня это шок. Бывшие жены и те примиряются у гроба, при том, что хоронит вообще сожительница (любовница)! Как правило, в последних браках не оформляют отношений, дабы дети от разных жен не передрались из-за наследства. Тебе уже все безразлично, впрочем, и при жизни ты совсем не дорожил материальным, тогда деньги сами шли к тебе, а когда пытался быть экономным, то напротив терял реальную прибыль. Но мне надо выговориться. Когда горе утраты, дайте человеку выплакать горе. Нет у меня подружек-соседок, мне уже не нужен никто…
     Я рада, что в последнем нашем разговоре я напомнила, что с тобой я счастливая женщина, что никто мне уже не понадобится, что я так сильно люблю тебя, чтобы ты берег себя… Разумеется, ты обещал и успокаивал: «А я-то как люблю тебя, ты и представить не можешь, красавица моя, радость моя». Ты так долго повторял: «целую-целую-целую», говорил, что уже пора на лекции, и все повторял прощальные поцелуи. Сердце не ёкнуло, Витаааль, да ты и сам не думал, что внезапно не станет сил. Ты всегда удивлялся тому, что я устаю, что мне дыхания не хватает. Ты ничего этого не знал и не мог представить, как это бывает, потом соглашался, что это сигареты… С отбитыми лобками в синяках смеялись мы… Ты-то не курил…
     Недаром наши отражения сияли в отражении зеркала безгрешно, нам было вровень по двадцать пять, такими видели мы себя – без разницы в возрасте, без грусти прожитого до… до встречи. И шесть часов без перекура, кто бы мог подумать – представить сие в молодости. Радость земная! И как легко говорить во сне, сказать то, что в огниве страсти не успели ни днем, ни вечером, а лишь расставшись по делам-домам. Ты мой человек, мой мужчина, я знала, что ты есть где-то. Мы встретились - не обидно поздно, да «на переправе коней не меняют», раньше, видимо, мы не были готовы познать себя и могли разминуться по касательной.
     Сегодня третье июля, после похорон, вроде как становится легче, тем более на таблетках. Надо, надо пережить эту боль… Я все время говорю с тобой, ты мелькаешь где-то далеко, то лицо вижу, то силуэт. Это глаза находят в похожести утешение. В пятницу будет девять дней. В этих датах есть сила преодоления, все ближе возможность духовного со-общения, душа до сорока дней претерпевает свои мучения, потом оглядывается на ближних и хранит, предупреждая. Вот только предостережения редко поняты бывают живущим, слишком невероятно. Поэт писал, что разлука несравнима со смертью любимого человека. Он прав. Но я верю в силу молитв для утишения душевной боли.
     Ладно, Виталь, ты не любишь нытье, но вот что пришло вдруг. Читала сегодня Евангелие и всплыла строка: «все тайное становится явным». Просмотрев кадры прощания в памяти, вспомнилось невзрачное лицо супруги пасынка твоего, ей все фигуранты (вплоть до собственного мужа) были неприятны, и весь вид говорил о том, что лицемерить она не намерена, вынужденно участвуя в спектакле. Одета она была пестро – по-домашнему, без черной косынки. Но за что можно презирать покойного? Только за тайну личной жизни, ставшей доступной. Да, никто из членов «семьи», кроме Зинки, не подошел ко гробу. Чтобы значил безмолвный протест Зинкиной снохи? А ничего, кроме того, что мы наследили, все делают вид, что ничего не знают, потому как цель иная, а это уже детали, которые канут в лету. Думаешь, Витаааль, это паранойя. Нет, логический вывод. А зачем мне выводы? Чтобы ослабить тоску, занимаю себя анализом.
     Сегодня неделя, Витаааль, как тебя не стало, кажется невыносимо бесконечной эта страшная на события неделя. Прежде я никогда не описывала смерть героев, а тут в четвертой части внезапно нахлынувшего продолжения романа я это сделала. По наитию? Вдохновению? Логическому завершению романа? Кто был героем? Да, твой прообраз лирического героя. Ты долго молчал, и я тебя убила. Ты почувствовал, даже не читая. Понял и ушел.
     Да, Витаааль, это уже мистика. Оказывается и такое записанное сбывается, а мы кидаемся словами безоглядно. Мой плач перерастает в концовку романа «Чужой взгляд». Да. Да, да. Вот такое чудовище писатель, лечится кропотливой работой, набирая строки, просчитывая пробелы-отступы. Самое ужасное, что я понимаю – что творю, ощущая внутреннюю потребность, всегда есть в чем повиниться. Смерть дается в назидание живущим, где-то я это уже записала, повторяюсь. На разные лады испытываешь опыт утрат и всякий раз невыносимо больно, так и будет до сорока дней. А потом ты улыбнешься мне, Витаааль? Мне так не хватает тебя…
     Или ты не откликался или я слишком была поглощена иной утратой – друга-поэта и не услышала тебя? Витаааль, я готовила его архив к печати, и он во сне, разрешил публиковать наши тайны, а на мое удивление рассмеялся, ибо после смерти уже ничто не имеет значения. Книга была готова, а боль стала светлой печалью о неповторимости былого.
     Я оглянулась на быт, Витаааль, на злостную мою голодуху без тебя и поняла, что квартиру надо продавать, я уже не разрулю ситуацию, а платить чужому дяде проценты по кредитам меня коробит. Можно было как-то иначе вести бюджет? Разумеется, можно, но это должна быть уже не я и не мой сын, это чужая песня. 
     Сегодня попала в перерыв работы рентгенкабинета. Доктор говорит: «Подумаешь, пару часов погуляете, на Щучке полно бутиков». Я не расстроилась, ответив, что я похоронила тебя, что все мои бутики-икорка-книжки кончились вместе с тобой, Виталь. Да, я становлюсь другой, хожу с седой головой, что изумило врача, а мне безразлично, что я не стремлюсь быть привлекательной, неистребимое женское кокетство выветрилось вдруг. Тебе это не нужно, чтобы залезть под юбку и проверить, все ли на месте. Ты и так меня видишь без прикрас… гораздо чаще, чем при жизни – когда захочешь…
P.S. Возможно, будет продолжение, мне больно, значит, я жива и буду писать…
05.07.2019