Леди Молли из Скотланд-Ярда. 5 - Эмма Орци

Эмма Орци

                ЛЕДИ МОЛЛИ ИЗ СКОТЛАНД-ЯРДА.

5. ДЕНЬ ГЛУПОСТИ

Не думаю, что кому-нибудь стало известно, что честь раскрытия необычайной тайны, известной читателям газет как «Сомерсетширское нападение», принадлежит быстрому, интуитивному разуму моей дорогой леди.
Вообще-то, по мнению общественности, загадка «Сомерсетширского нападения» никогда не была должным образом разъяснена; те назойливые и суетливые личности, которые обожают критиковать полицию, не преминут указать на этот случай как на пример вопиющей некомпетентности со стороны нашего детективного отдела.
Молодая женщина по имени Джейн Тёрнер, гостившая в Уэстон-сьюпер-Мэре, однажды днём была обнаружена в беспомощном состоянии, связанная, с заткнутым ртом, страдавшая от ужаса и изнеможения, в спальне, которую она занимала в апартаментах, хорошо известных в городе. Немедленно вызвали полицию, и как только мисс Тёрнер пришла в себя, то дала объяснение таинственному происшествию.
Она работала в одном из крупных магазинов тканей в Бристоле и проводила свой ежегодный отпуск в Уэстон-сьюпер-Мэре. Её отец был мясником в Банвелле – деревне, расположенной примерно в четырёх милях от Уэстона. Где-то около часа дня в пятницу, 3 сентября, она, находясь в спальне, складывала вещи в сумочку, собираясь отправиться в Банвелл, чтобы навестить родителей на выходные.
В дверь постучали, чей-то голос произнёс: «Джейн, это я. Можно войти?»
Она не узнала голос, но почему-то подумала, что это её друг, и потому крикнула: «Входи!»
Это было всё, что бедняжка могла чётко рассказать; в следующий миг дверь распахнулась, кто-то стремительно набросился на мисс Тёрнер, она услышала грохот падающего стола и почувствовала удар по голове, затем к её носу и рту прижали влажный носовой платок...
И больше она ничего не помнила.
Когда она постепенно пришла в себя, то оказалась в том ужасном положении, в котором миссис Скьюард – её хозяйка – обнаружила её двадцать четыре часа спустя.
На просьбу описать нападавшего мисс Тёрнер ответила: когда дверь распахнули, ей показалось, что в комнату вошла пожилая женщина в широкой накидке с капюшоном и вуалью, но в то же время она совершенно уверена, что на неё напал мужчина – по силе и жестокости натиска. У неё не было ни врагов, ни имущества, которое стоило бы украсть; исчезла только сумка, в которой лежали всякие бесполезные мелочи.
Жители дома, с другой стороны, смогли пролить крайне мало света на тайну, окружавшую это очень необычное и, казалось бы, бесполезное нападение.
Всё, что вспомнила миссис Скьюард – в пятницу мисс Тёрнер сказала ей, что уезжает в Банвелл на выходные, но хочет сохранить за собой комнату, куда вернётся в понедельник.
Это было где-то около половины двенадцатого, в час, когда готовились обеды для постояльцев. Поэтому не удивительно, что никто в оживлённом многоквартирном доме не принял во внимание тот факт, что после беседы мисс Тёрнер не выходила из дома. И, несомненно, несчастная девушка осталась бы на несколько дней в том плачевном состоянии, в котором её в конечном счёте и обнаружили, если бы не алчность, характерная для таких особ, как миссис Скьюард.
В уикенд Уэстон-сьюпер-Мэр был переполнен, и миссис Скьюард, окружённая претендентами на проживание, не понимала, почему она должна на ночь или две оставлять пустующей комнату временно отсутствующего постояльца, вместо того, чтобы получить за неё двойную сумму.
В субботу днём она провела посетителя в комнату мисс Тёрнер и, распахнув дверь (кстати, не запертую), с ужасом увидела, как бедняжка наполовину сидит, наполовину сползает со стула, к которому привязана верёвкой, а вокруг нижней части лица обмотан шерстяной платок.
Как только миссис Скьюард освободила несчастную жертву, то тут же послала за полицией, и именно благодаря разумным мерам детектива Парсонса, местного жителя, тут же были собраны несколько клочков очень туманных улик.
Сначала возник вопрос о пожилой женщине в широкой накидке, которую Джейн Тёрнер считала напавшей на неё. Дама, отвечавшая этому описанию, в пятницу около часа позвонила у дверей пансиона и хотела увидеться с мисс Тёрнер. Горничная, открывшая ей, ответила: «По-моему, мисс Тёрнер уехала в Банвелл».
– О, – возразила старая дама, – ещё нет. Я – мать мисс Тёрнер, и мы должны были встретиться, чтобы отправиться вместе.
– Тогда мисс Тёрнер до сих пор в своей комнате, – предположила горничная. – Пойти и посмотреть?
– Не беспокойтесь, – ответила женщина. – Я знаю дорогу. Дойду сама.
После чего старая дама миновала служанку, пересекла зал и поднялась наверх. Никто не видел, как она шла обратно, но один из постояльцев слышал стук в дверь Джейн Тёрнер и женский голос, произносивший: «Джейн, это я. Можно войти?»
То, что произошло впоследствии, кем была таинственная старая женщина, как и с какой целью она напала на Джейн Тёрнер и отняла у неё несколько бесполезных вещичек – вот загадка, с которой столкнулась полиция, и которая – по мнению публики – так и не была разгадана. Мать Джейн Тёрнер тогда находилась в постели – у неё была сломана лодыжка – и не могла передвигаться. Таким образом, пожилая женщина являлась самозванкой, и поиски её, можете мне поверить, хотя и проводились интенсивно и всеобъемлюще, в глазах общественности остались абсолютно бесплодными. Но хватит об этом.
На месте совершения преступления мало что могло помочь расследованию. Верёвка, которой была связана Джейн Тёрнер, не давала никакой подсказки; шерстяной платок принадлежал мисс Тёрнер, и злоумышленник воспользовался им, чтобы заглушить крики девушки; на полу лежал носовой платок без инициалов или метки из прачечной, явно пропитанный хлороформом; а рядом – бутылка, где находился сам анестетик. Маленький столик был перевернут, а предметы, лежавшие на нём, валялись повсюду – ваза с несколькими цветами, коробка с печеньем и несколько выпусков «Вест Инглэнд Таймс».
И ничего больше. Злоумышленник, достигнув своей низкой цели, очевидно, смог выйти из дома незамеченным, и это ему удалось с лёгкостью, поскольку все были заняты обедом.
Конечно, некоторые из самых способных сотрудников Ярда выдвигали различные теории. Наиболее вероятным решением представлялись вина или, по крайней мере, соучастие возлюбленного девушки, Артура Катбуша – непутёвого малого, бОльшую часть своего времени проводившего на ипподромах. Инспектор Дэнверс, которого начальник отрядил помогать местной полиции, заявил, что в действительности Джейн Тёрнер подозревала своего любимого и пыталась его выгородить, заявляя, что у неё не имелось ничего ценного, а сам молодой негодяй знал, что у неё есть деньги, и планировал это нападение с целью ограбления.
Дэнверс был искренне огорчён, когда в ходе расследования установили, что Артур Катбуш отправился на гонки в Йорк за три дня до преступления и ни на мгновение не покидал этот город до субботнего вечера, когда мисс Тёрнер вызвала его телеграммой в Уэстон.
Более того, девушка не разорвала помолвку с молодым Катбушем, и, таким образом, полное отсутствие мотивов стало серьёзным препятствием для признания теории достоверной.
И тогда начальник послал за леди Молли. Без сомнения, он почувствовал, что происшедшее – очередной случай, когда женский такт и изумительная интуиция миледи окажутся более полезными, нежели традиционные и испытанные методы сильного пола.

2
– Естественно, в деле замешана женщина, Мэри, – сказала мне леди Молли, вернувшись домой после беседы с начальником, – хотя в Ярде эту теорию недооценивают, и заявляют, что женский голос – в чём готовы поклясться только два из наших свидетелей – был фальшивым.
– Значит, ты думаешь, что на Джейн Тёрнер напала всё-таки женщина?
– Ну, – ответила она несколько уклончиво, – когда мужчина изображает женский голос, у него получается высокий, неестественный дискант, что – я абсолютно уверена – тут же вызвало бы подозрения либо у горничной, либо у жильца, либо у обоих.
Я внимательно следила за ходом мыслей моей дорогой леди, но тут со столь характерной для неё внезапной сменой поведения она резко сказала мне:
– Мэри, посмотри расписание поездов до Уэстон-сьюпер-Мэра. Мы должны попытаться быть там сегодня же вечером.
– Распоряжение начальника? – спросила я.
– Нет. Моё, – лаконично ответила она. – Где «АВС» (21)?
Мы уехали в тот же день, а вечером ужинали в «Гранд-Отеле» в Уэстон-сьюпер-Мэре.
Моя дорогая леди размышляла на протяжении всего нашего путешествия, да и сейчас сохраняла необычайную молчаливость, целиком погрузившись в свои мысли. Взгляд был хмурым, и время от времени блестевшие тёмные глаза внезапно сужались вместе со зрачками, словно поражённые внезапным светом.
Я и не пыталась разобраться, что происходило в её деятельном мозгу, но опыт давно убедил меня: молчание с моей стороны – самая верная карта для игры.
Леди Молли записала нас в гостиничную книгу как миссис Уолтер Белл и мисс Гранард из Лондона; на следующий день после нашего приезда на это имя пришли две тяжёлые посылки. Она отнесла их в нашу гостиную, где мы вместе и вскрыли их.
К моему изумлению, содержимым оказались пачки газет: беглый взгляд объяснил мне, что это – старые номера газеты «Вест Инглэнд Таймс» за целый год.
– Найди и вырежи столбец «Личная переписка» из каждого номера, Мэри, – сказала мне леди Молли. – Я просмотрю их по возвращении. А пока иду на прогулку и буду дома к обеду.
Я знала, что она, безусловно, сосредоточена на расследуемом деле и только на нём, и, как только она ушла, приступила к выполнению данного мне утомительного задания. Моя дорогая леди, очевидно, мысленно решала загадку, решение которой ожидала найти в старых номерах «Вест Инглэнд Таймс».
К возвращению леди Молли у меня была готова подборка «Личной переписки» из примерно трёх сотен вырезок, аккуратно собранных и маркированных для удобства прочтения. Она поблагодарила меня за проворство одним из своих очаровательных взглядов, но почти ни слова не произнесла на протяжении всего завтрака. После еды она принялась за работу. Я видела, как она внимательно изучает каждый клочок бумаги, сравнивая один с другим, раскладывая перед собой по стопкам и постоянно делая заметки на полях.
Почти четыре часа она просидела за столом, ненадолго прервавшись на чай, и, наконец, отодвинула все вырезки в сторону, за исключением нескольких, которые остались у неё в руке. Затем она посмотрела на меня, и я вздохнул с облегчением.
Моя дорогая леди сияла.
– Ты нашла то, что хотела? – нетерпеливо спросила я.
– Как и ожидала, – ответила она.
– Могу я узнать?
Она разложила кусочки бумаги передо мной. Всего их было шесть, и в каждом столбце имелся один пункт, особо помеченный крестиком.
– Просто посмотри на объявления, которые я пометила, – предложила она.
Я так и поступила. Но если в глубине души  я смутно надеялась, что столкнусь с разгадкой тайны, окружавшей «Сомерсетширское нападение», то была обречена на разочарование.
Каждое из отмеченных объявлений в колонках «Личной переписки» имел инициалы «Е. С. В.», а смысл оставался неизменен: тайная встреча на одной из небольших железнодорожных станций на линии между Бристолем и Уэстоном.
Наверно, моё недоумение казалось исключительно смешным, потому что журчащий смех миледи эхом разнёсся по пустой, скучной гостиной отеля.
– Ты не замечаешь, Мэри? – весело спросила она.
– Признаюсь, что нет, – ответила я. – И полностью сбита с толку.
– И всё же, – продолжила она более серьёзно, – несколько этих глупых заметок дали мне ключ к таинственному нападению на Джейн Тёрнер, которое более трёх недель озадачивало наших товарищей в Ярде.
– Но как? Я не понимаю.
– Поймёшь, Мэри, а теперь мы вернёмся в город. Во время утренней прогулки я узнала всё, что хотела, а эти объявления окончательно расставили всё по своим местам.

3
На следующий день мы вернулись в город.
Ещё в Бристоле мы купили лондонскую утреннюю газету, на первой странице которой красовалось короткое уведомление под следующими бьющими в глаза заголовками:
СОМЕРСЕТШИРСКОЕ НАПАДЕНИЕ
УДИВИТЕЛЬНОЕ ОТКРЫТИЕ ПОЛИЦИИ
НЕОЖИДАННЫЙ КЛЮЧ
В статье сообщалось:
«Нам официально сообщили о том, что полиция недавно получила сведения о некоторых фактах, которые, без сомнения, проясняют мотив жестокого нападения на мисс Джейн Тёрнер. В настоящее время мы не уполномочены говорить больше, однако ожидаем развития поистине поразительных событий».
По пути моя дорогая леди разъяснила мне некоторые соображения относительно самого дела, по желанию начальника теперь полностью находившегося в её руках, а также ближайшие планы, среди которых вышеупомянутая статья являлась неким предисловием.
Именно леди Молли «официально сообщила» сведения в Ассоциацию прессы, и, разумеется, новость появилась в большинстве лондонских и провинциальных изданий.
Насколько безошибочна была её интуиция и хорошо продумана схема, подтвердилось через четыре с половиной часа в нашей маленькой квартирке, когда Эмили, преисполнившись важности и благоговения, объявила о прибытии Её Светлейшего Высочества графини Хоэнгебирг.
«Е. С. В.» – пресловутые инициалы в колонках «Личной переписки»  газеты «Вест Инглэнд Таймс»! Можете себе представить, как я воззрилась на изысканное видение – сплошные кружева, шифон и розы – которое в следующий момент буквально ворвалось в наш кабинет мимо бедной Эмили, застывшей с открытым ртом.
Неужели моя дорогая леди лишилась разума, предположив, что эта очаровательная молодая женщина с мягкими, светлыми волосами, с умоляющими голубыми глазами и детским ртом имела какое-либо отношение к жестокому нападению на девушку из магазина?
Молодая графиня пожала руку нам с леди Молли, а затем, глубоко вздохнув, опустилась на удобный стул, который я ей предложила.
Очень застенчиво, вежливым тоном малыша, который знает, что был непослушным, она начала с объяснения, что посетила Скотланд-Ярд, где крайне обаятельный человек – начальник, я полагаю – оказался настолько добр, что послал её сюда и пообещал ей, что здесь она найдёт помощь и утешение в её ужасном, ужасном несчастье.
Поощряемая леди Молли, она вскоре погрузилась в своё повествование – трогательный рассказ о собственных легкомыслии и глупости.
Урождённая леди Мюриэль Вулф-Стронгем, дочь герцога Уэстона, едва выйдя из школы, встретила эрцгерцога Штаркбург-Наухайма, который влюбился в неё и сделал своей женой. Союз был морганатическим (22); эрцгерцог присвоил своей английской жене титул графини Хоэнгебирг и титул Светлейшего Высочества.
Поначалу этот брак был довольно счастливым, несмотря на удручающую враждебность матери и сестры эрцгерцога: вдовствующая эрцгерцогиня считала, что все английские девушки громогласны и неженственны, а принцесса Амалия увидела в браке своего брата серьёзный барьер на пути к осуществлению собственных в высшей степени амбициозных матримониальных надежд.
– Они терпеть меня не могут, потому что я не вяжу носки и не умею печь миндальные пирожные, – сказала милая малютка, Светлейшее Высочество, нежно глядя на серьёзное, красивое лицо леди Молли. – И очень обрадуются охлаждению отношений между мужем и мной.   
В прошлом году, когда эрцгерцог проходил курс ежегодного лечения в Мариенбаде (23), графиня Хоэнгебирг отправилась в Фолкстон, чтобы поправить здоровье своего маленького сына. Она остановилась в одном из отелей так, как поступила бы любая английская богатая леди – конечно, с сиделками и собственной служанкой, но без помпы и помех, причиняемых традиционной немецкой свитой.
Там она повстречалась со старым знакомым её отца, мистером Румбольдтом, богатым финансистом, вращавшимся в высшем обществе. Но репутация этого человека в последнее время сильно пострадала из-за дела о разводе, придавшего его имени незавидную дурную славу.
Её Светлейшее Высочество, широко раскрыв честные голубые глаза, заверила леди Молли, что в замке Штаркбург она не читала английских газет и поэтому совершенно не знала, что мистер Румбольдт, который раньше был желанным гостем в доме её отца, более не является подходящей компанией для неё самой.
– Было очень хорошее утро, – продолжала она с лёгким воодушевлением, – а я смертельно скучала в Фолкстоне. Мистер Румбольдт убедил меня совершить вместе с ним короткую поездку на его яхте. Мы должны были добраться до Булони, пообедать там и вернуться домой до наступления темноты.
– И, конечно же, яхта по какой-то причине вышла из строя, – веско завершила леди Молли, когда наша гостья запнулась.
– Ну да, – прошептала маленькая графиня сквозь слёзы.
– И, конечно, было уже слишком поздно возвращаться на обычном почтовом катере?
– Ближайший ушёл час назад, а следующего нужно было ждать до глубокой ночи.
– Таким образом, вам волей-неволей пришлось ждать, а тем временем вас увидела девушка по имени Джейн Тёрнер, знавшая вас в лицо, и с тех пор она шантажирует вас.
– Как вы догадались об этом? – воскликнула Её Высочество с таким забавным выражением больших голубых глаз, что мы с леди Молли невольно рассмеялись.
– Ну, – ответила моя дорогая леди спустя некоторое время, снова став серьёзной, – лицам моей профессии легко сложить два и два, согласны? И в этом случае не имелось никаких трудностей. Уговоры о тайных встречах на отдалённых железнодорожных станциях, адресованные «Е. С. В.» в колонках «Вест Инглэнд Таймс» – одна подсказка. Таинственное нападение на молодую женщину, проживавшую вблизи этих железнодорожных станций, а также Бристольского замка – резиденции ваших родителей, где вы часто останавливались в последнее время – ещё одна часть головоломки. Несколько экземпляров «Вест Инглэнд Таймс», обнаруженные в той же самой комнате молодой женщины привлекли мои мысли к этой газете. И ваш сегодняшний визит – сами понимаете, как это просто.
– Полагаю, что так, – вздохнула Е. С. В. – Только всё обстоит хуже, чем вы предполагаете, потому что эта ужасная Джейн Тёрнер, с которой в детстве я была очень ласкова, сфотографировала меня с мистером Румбольдтом на ступеньках гостиницы «Де Бэйнс» в Булони. Я увидела, как она это сделала, и бросилась вниз по лестнице, чтобы остановить её. Она довольно мило ответила мне – лицемерная дрянь! – что, возможно, снимок не удался, и если после проявки это подтвердится, она уничтожит его. Я вначале и не беспокоилась; но она умудрилась довести меня чуть не до умопомешательства с помощью объявлений в «Вест Инглэнд Таймс», которую я, гостя у родителей в Бристольском замке, читала каждый день. У неё даже мысли не возникло, что я смогу возражать и всё такое. О! зачем эта злая девчонка так поступила со мной?
И снова кружевной носовой платок совершил путешествие к самой красивой паре голубых глаз, которые я когда-либо видела. Я не могла удержаться от улыбки, хотя мне действительно было очень жаль чувствительную, милую глупышку.
– И вместо того, чтобы успокоить вас с помощью газеты «Вест Инглэнд Таймс», там поместили требование провести секретную встречу на деревенской железнодорожной станции? 
– Да! И когда я приехала туда – в диком страхе, что меня заметят – Джейн Тёрнер сама не появилась. Пришла её мать и сразу же заговорила о продаже фотографии моему мужу или свекрови. Она сказала, что Джейн может заработать четыре тысячи фунтов, и что она посоветовала дочери не продавать снимок за меньшую сумму. 
– Что вы ответили?
– То, что у меня нет четырёх тысяч фунтов, – грустно сказала графиня. – Поэтому после долгих споров решили, что мне придётся выплачивать Джейн двести пятьдесят фунтов в год из денег на одежду. Она сохранила негатив в качестве страховки, но пообещала никогда не показывать его кому бы то ни было до тех, пока она регулярно получает деньги. Когда я жила с родителями в Бристольском замке, Джейн договаривалась о встрече со мной через колонки газеты «Вест Инглэнд Таймс» и тогда я должна была по её приказу платить очередной взнос.
Я рассмеялась бы, если бы всё происходившее не было так трагично – просто невероятно, как эта глупая, безобидная крошка позволила запугивать и шантажировать себя паре цепких хищниц.
– И это продолжается уже больше года, – серьёзно подытожила леди Молли.
– Да, но я никогда больше не встречала Джейн Тёрнер – всегда приходила её мать.
– Но вы знали её мать и до этого, я полагаю? 
– О, нет. Я знакома с Джейн только потому, что она несколько лет назад работала в замке. 
– Понятно, – медленно произнесла леди Молли. – Как выглядела женщина, с которой вы встречались на железнодорожных станциях и которой вы передавали деньги для мисс Тёрнер? 
– О, я не могу сказать вам, как она выглядела. Я ни разу не смогла её рассмотреть.
– Ни разу не смогли рассмотреть? – воскликнула леди Молли, и моему натренированному слуху показалось, что в голосе моей дорогой леди звучал восторг.
– Нет, – с сожалением ответила маленькая графиня. – Она всегда назначала поздний час вечера, а маленькие станции на этой линии очень плохо освещены. Мне было исключительно трудно уйти из дома без убедительных объяснений, и я просила её перенести встречи на более удобный час. Но она всегда отказывалась.
Леди Молли ненадолго застыла в задумчивости, а затем резко спросила:
– Почему вы не преследуете Джейн Тёрнер за шантаж?
– О, я не смею – я не смею! – искренне ужаснувшись, воскликнула маленькая графиня. – Мой муж никогда не простит меня, а его родственницы сделают всё возможное, чтобы расширить разрыв между нами. Только из-за статьи в лондонской газете о нападении на Джейн Тёрнер – статье, в которой говорилось о разгадке и ожидающихся поразительных событиях – я испугалась и отправилась в Скотланд-Ярд. О, нет! нет! нет! Обещайте мне, что моё имя не будет упомянуто в связи с этим делом. Иначе я погибла!
Она разрыдалась; горе и страх придавали дополнительный драматизм её словам. Сквозь плач она простонала:
– Эти негодяйки знают, что я не смею рисковать разоблачением, и поэтому охотятся на меня, как вампиры. Когда я в последний раз видела старуху, то сказала ей, что признАюсь во всём мужу – у меня не оставалось сил выносить это. Но она только смеялась – потому что знала, что я никогда не посмею.
– Когда это было? – спросила леди Молли.
– Примерно три недели назад – как раз перед тем, как на Джейн Тёрнер напали и отобрали у неё фотографии.
– Откуда вы знаете, что фотографии были украдены?
– Она сама написала и сообщила мне об этом, – ответила молодая графиня, которая теперь казалась несколько испуганной серьёзными вопросами моей дорогой леди. Из изящного ридикюля она вытащила листок бумаги, испещрённый следами горьких слёз. И передала его леди Молли. Текст был напечатан на машинке, подпись отсутствовала. Леди Молли сначала внимательно изучила письмо, а затем прочитала вслух:

«Её Светлейшему Высочеству графине Хоэнгебирг.
Вы думаете, что именно я беспокоила вас в течение последних двенадцати месяцев напоминаниями о вашем приключении с мистером Румбольдтом в Булони. Но это была не я; это был тот, кто обладал властью надо мной и знал о фотографиях. То, что я делала, я делала по его принуждению. Пока я хранила фотографию, вы были в безопасности. Теперь он напал на меня, чуть не убив, и забрал негатив. Я могу снова раздобыть его, и сделаю это, но мне понадобится большая сумма. Вы можете достать тысячу фунтов?»

– Когда вы получили письмо? – спросила леди Молли.
– Всего несколько дней назад, – ответила графиня. – Увы! Все последние три недели я терпела муки сомнений и тревоги, потому что с момента нападения не получала вестей от Джейн и умирала от желания узнать, что произошло.
– Вы не отправили ответ, я надеюсь?
– Я собиралась, но тут увидела статью в лондонской газете, и страх, что всё вышло на свет, причинил мне такие невыносимые страдания, что я отправилась прямо в город и встретилась с джентльменом в Скотланд-Ярде, который послал меня к вам. О! – умоляла она, не умолкая, – не совершайте ничего, что может вызвать скандал! Обещайте мне – обещайте мне! Я предпочитаю покончить с собой, лишь бы не столкнуться с разоблачением – и я могла бы найти тысячу фунтов.
– Не думаю, что в этом есть необходимость, – сказала леди Молли. – Что ж, с вашего разрешения я хотела бы спокойно обдумать всю историю, – добавила она, – и обсудить факты с моей подругой. Возможно, вскоре я смогу сообщить вам хорошие новости.
Она поднялась, любезно намекая, что беседа окончена. Но до конца было ещё далеко – предстояло много мольбы и много слёз с одной стороны и много подтверждений добрых заверений – с другой. Однако, когда примерно десять минут спустя изящные облака из кружева и шифона наконец вылетели из нашего кабинета, мы обе почувствовали, что несчастная, безобидная, неприлично глупая малышка выглядела явно утешённой и гораздо более счастливой, чем в течение последних двенадцати месяцев.

4
– Да! Редкостная дурочка, – обратилась ко мне леди Молли через час за обедом, – а вот эта Джейн Тёрнер удивительно умная девушка.
– Очевидно, ты, как и я, думаешь, что таинственная пожилая женщина, на протяжении всего времени выдававшая себя за мать, являлась соучастницей Джейн Тёрнер, а нападение было ими инсценировано, – продолжила я. – Инспектор Дэнверс будет в восторге – эта теория близка к его собственной. 
– Гм! – вот и весь комментарий, которым меня удостоили.
– Уверена, что это Артур Катбуш, её любимый, – горячо возразила я. – Сама увидишь, что при проверке показаний под присягой его алиби на время нападения рухнет Более того, теперь, – торжествующе добавила я, – нам известно то, чего раньше не хватало – мотив.
– Ах! – сказала миледи, улыбаясь моему энтузиазму, – вот как ты рассуждаешь, Мэри?
– Да, и, на мой взгляд, единственный вопрос, вызывающий сомнения – действовал ли Артур Катбуш в сговоре с Джейн Тёрнер или против неё.
– Ну что ж, давай займёмся выяснением этого момента – да и некоторых других – не откладывая в долгий ящик, – подытожила леди Молли и поднялась из-за стола.
В тот же вечер она решила вернуться в Бристоль. Мы уезжали в 8.50 вечера, и я только что собралась, а кэб уже стоял у дверей, когда, к моему вящему удивлению, в комнате внезапно появилась пожилая женщина, изысканно одетая, с копной белоснежных волос над суровым, своеобычным лицом.
Весёлый, журчащий смех, вылетевший из сморщенного рта, и более тщательное изучение помогли узнать мою дорогую леди, выглядевшую исключительно достойной знатной дамой старой школы, а пара длинных, старомодных серёг придала ей вид иностранки.
Я не понимала, почему она решила показаться в бристольском «Гранд-отеле» в подобной маскировке, и почему она записала нас в гостиничной книге как эрцгерцогиню и принцессу Амалию фон Штаркбург из Германии; в тот вечер леди Молли не обмолвилась ни словом.
Но на следующий день, когда мы наняли пролётку, я полностью соответствовала роли, которую мне пришлось сыграть. Миледи заставила меня одеться в очень богатое чёрное шёлковое платье и приказала мне сотворить унылую причёску с пробором и узлом сзади. Сама она выглядела почти как королева, путешествующая инкогнито, и неудивительно, что малыши и сыновья лавочников застыли с открытым ртом, когда мы вышли из пролётки возле одного из неприглядных маленьких домиков на Хлебной улице.
В ответ на звонок дверь открыла миниатюрная чумазая служанка. Миледи спросила её, живёт ли здесь мисс Джейн Тёрнер и дома ли она.
– Да, мисс Тёрнер живёт здеся, и сёдни четверг, и домой приходит поране.
– Тогда, пожалуйста, сообщите ей, – чрезвычайно величественно произнесла леди Молли, – что её желают видеть вдовствующая эрцгерцогиня Штаркбург-Наухайм и принцесса Амалия.
Бедная маленькая горничная чуть не рухнула на месте от изумления. Взволнованно ахнув: «Осподи!», она полетела по узкому коридору и вверх по крутой лестнице; за ней последовали мы с моей дорогой леди.
На лестничной площадке второго этажа девушка с нервной поспешностью постучала в дверь, открыла её и не очень разборчиво пробормотала:
– Госпожи к вам, мисс!
И стремительно скрылась. Я так и не узнала, кем посчитала нас эта малютка –  безумцами, призраками или преступниками.
Тем временем леди Молли вошла в комнату, где мисс Джейн Тёрнер сидела и читала роман. Она вскочила, когда мы появились, и замерла, уставившись на представшие её взору великолепные видения. Выглядела она довольно симпатично, если не считать вызывающий, наглый взгляд чёрных глаз и какую-то общую неухоженность.
– Прошу не фолнофаться, мисс Тёрнер, – начала леди Молли на ломаном английском, опустившись на стул и жестом пригласив меня последовать её примеру. – Прошу сидеть – я не садержу фас. Фы иметь компрометирующая фотография – ферно? – моей нефестки, графини Хоэнгебирг. Я эрцгерцогиня Штаркбург-Наухаймская, und das ist (24) моя дочь, принцесса Амалия. Мы сдесь инкогнито. Фы понимать? Нет?
Неподражаемо элегантным жестом моя дорогая леди поднесла пенсне к своим глазам и устремила их на дрожавшую фигуру Джейн Тёрнер.
Никогда раньше мне не приходилось видеть столь явно отразившихся на юном лице подозрений, даже испуга. Но следует отдать мисс Тёрнер ей должное: силой воли она явно обладала в избытке.
Она одолела охватившее её почтение к эрцгерцогине. Вернее, хочу сказать, что ей помог недостаток уважения британского среднего класса к социальному превосходству, особенно иностранному.
– Я не знаю, о чём вы говорите, – высокомерно вскинула она голову.
– Aber (25) фы лгать мне, ферно? – хладнокровно возразила леди Молли, вытащив из ридикюля напечатанное на машинке письмо, которое Джейн Тёрнер послала графине Хоэнгебирг. – Фы написать моей нефестке; письмо достафить мне, а не ей. Меня это очень заинтересофать. Я дать фам тфе тысячи фунт за фотография её и мистера… э-э… Румбольдта. Фы отдать её мне токта, ферно?
Появление письма надломило смелый дух Джейн. Но она всё ещё сопротивлялась.
– У меня нет фотографии при себе, – сказала она.
– Ах, нет! Но фы фсё равно фзять его, так? – продолжила миледи, тихо опуская письмо в ридикюль. – В письме фы предлагать продать его за тысячу фунт. Я дать фам тфе тысячи. Секотня праздник для фас. Фы получить фотография от шентльмен – нет? И я буду шдать сдесь, пока фы не вернётесь.
После этого она поправила юбки и спокойно сложила руки, приготовившись к долгому ожиданию.
– У меня нет фотографии, – заупрямилась Джейн Тёрнер, – и я не могу раздобыть её сегодня. Человек, у которого она, живёт не в Бристоле.
– Нет? Ах! Но тофольно близко, ферно? – безмятежно предположила миледи. – Я могу шдать фесь день.
– Нет, вы не останетесь здесь! – Голос Джейн Тёрнер явно дрожал: то ли от ярости, то ли от страха – трудно сказать. – Я не могу достать фотографию сегодня, ясно вам? И я не собираюсь продавать её вам, и не буду. Мне не нужны ваши две тысячи фунтов. Откуда я знаю, что вы не самозванка?
– Оттуда, моя милая тефочка, – тихо ответила леди Молли, – что, если я уйти из эта комната пез фотография, я пойти прямо в Polizei (26) с письмом, и фас обфинить по суду эрцгерцог, мой сын, за то, что фы шантажировать его жену. Видите ли, я не похожа на мою нефестку. Я не боюсь шкандаль. Итак, фы фзять фотография, ферно? Я и принцесса Амалия шдать сдесь. Das ist фаша спальня, так? – добавила она, указывая на дверь, которая явно вела в заднюю комнату. – Фы надеть шляпку и пойти сразу, прошу фас? Тфе тысячи фунт или тфа год тюрьма – у фас есть фыбор, ферно?
Джейн Тёрнер по-прежнему пыталась вести себя вызывающе, глядя прямо в глаза леди Молли; но я, наблюдая за ней, увидела, как смелость в её взоре постепенно уступает место страху, а затем ужасу и даже отчаянию. Лицо девушки, казалось, старело тем больше, чем пристальнее я смотрела на него: бледное, измождённое, осунувшееся. А леди Молли не сводила с неё строгих блестевших глаз.
Затем странным резким движением, которое каким-то образом пробудило в моей душе безымянную тревогу, Джейн Тёрнер повернулась на каблуках и побежала в заднюю комнату.
Воцарилась тишина. Для меня – напряжённая и мучительная. Я напрягалась, пытаясь услышать, что происходит в той задней комнате. О том, что моя дорогая леди не так черства, как ей хотелось бы, свидетельствовал странный ожидающий взгляд прекрасных глаз.
Минуты тянулись – как долго, я не могла сказать. Я слышала, как над потёртой каминной доской монотонно тикают часы, снаружи кричит во весь голос мальчик на побегушках, по улице, размеренно постукивая, разъезжает туда-сюда экипаж – тот самый экипаж, на котором мы приехали.
Затем внезапно раздался сильный грохот – как будто рухнул тяжёлый шкаф. Я не удержалась от вскрика, потому что мои нервы были напряжены до предела.
– Быстро, Мэри – задняя комната! – крикнула леди Молли. – Я опасалась, что девушка сделает это.
Я не осмелилась спросить, что означает «это», и бросилась к двери.
Она была заперта.
– На первый этаж – и быстро! – приказала миледи. – Я распорядилась, чтобы Дэнверс ожидал снаружи.
Можете себе представить, как я летела и как благословила предвидение моей дорогой леди, входившее в её смелый план, когда, чуть не сорвав с петель входную дверь, увидела инспектора Дэнверса в штатском, спокойно патрулировавшего улицу. Я окликнула его – он внимательно озирался вокруг – и мы вместе ринулись обратно в дом.
К счастью, хозяйка дома и служанка были заняты в подвале, поэтому не слышали грохот и не видели, как я бегу в поисках Дэнверса. Моя дорогая леди по-прежнему находилась одна в грязной гостиной, наклонившись к двери задней комнаты, её ухо приникло к замочной скважине.
– Думаю, не слишком поздно, – торопливо прошептала она. – Взломайте дверь, Дэнверс.
Дэнверс, крупный, сильный мужчина, мгновенно ударил плечом в шаткую дверь, уступившую первому же удару.
Зрелище, представшее нам, повергло меня в ужас, ибо я никогда раньше я не видела подобной трагедии. Несчастная девушка, Джейн Тёрнер, привязала верёвку к потолочному кольцу, на котором, очевидно, когда-то держался висячий светильник; другой конец этой верёвки она завязала скользящей петлёй и обвила её вокруг шеи.
Судя по всему, она забралась на стол, а затем, пытаясь покончить с жизнью, изо всех сил оттолкнула стол от себя. Именно этот грохот мы и слышали, и потому поспешили на помощь. К счастью, ей под ноги попалась спинка близстоящего стула; петля душила её, на лицо было ужасно смотреть, но девушка осталась жива.
Дэнверс немедленно спустил тело на пол. Ему и раньше приходилось оказывать первую помощь и заниматься такой кошмарной работой. Как только девушка слегка оправилась, леди Молли выслала из комнаты и его, и меня. В тёмной и пыльной гостиной, где всего несколько минут назад я играла свою маленькую роль в мрачной комедии, мне пришлось терпеливо ожидать, чтобы услышать продолжение.
Дэнверс ушёл, и приближались вечерние тени; часть улицы, видимая из окна, выглядела особенно тоскливо. Лишь около шести часов я, наконец, услышала долгожданный шелест шёлка и скрип открываемой двери. Моя дорогая леди – степенная, но сиявшая – вышла из задней комнаты и, не произнеся ни слова, вышла из дома к пролётке, всё ещё ждавшей на улице.
– Мы отправим к ней доктора, – такими были первые слова леди Молли, как только мы покинули Хлебную улицу. – Но с ней сейчас всё в порядке, за исключением того, что ей хочется успокоительного. Полагаю, она достаточно наказана. И больше не будет предпринимать попытки шантажа.
– Значит, фотография никогда и не существовала? – поразилась я.
– Нет, негатив был испорчен. Но Джейн Тёрнер отнюдь не собиралась отказываться от идеи разжиться деньгами, принадлежавшими бедной, тщеславной графине. Мы знаем, как ей удалось запугать эту маленькую глупышку. Удивительно, насколько эта девушка умна – в одиночку составить такой сложный план.
– В одиночку?
– Да, больше никого не было. Она была той самой пожилой женщиной, которая встречалась с графиней и звонила у входной двери многоквартирного дома в Уэстоне. Она инсценировала нападение на себя, без чьей-либо помощи, и все ей поверили – чего же более? Она спланировала и воплотила замыслы в жизнь, поскольку боялась, что маленькую графиню вынудят признаться в своей глупости мужу или её родителям во время судебного преследования, неизбежно последующего за шантажом. Поэтому она рискнула пойти ва-банк и почти преуспела в получении тысячи фунтов от Её Светлейшего Высочества, намереваясь заверить её, как только получит деньги, что негатив и отпечатки уничтожены. Но появление эрцгерцогини Штаркбург-Наухайм напугало её до предела. Столкнувшись с преследованием, которого она опасалась, и с угрозой тюрьмы, о чём и помыслить боялась, в момент помрачения разума она попыталась свести счёты с жизнью.
– Думаю, теперь обо всём случившемся будут молчать.
– Да, – грустно вздохнула леди Молли. – Публика никогда не узнает, кто напал на Джейн Тёрнер.
Она до сих пор немного сожалеет об этом. Но как радостно было видеть её в тот миг, когда она заверила Её Светлейшее Высочество графиню Хоэнгебирг, что той больше никогда не придётся бояться последствий глупости этого рокового дня!



ПРИМЕЧАНИЯ.
21. «АВС» – английский железнодорожный справочник.
22. Морганатический брак — брак между лицами неравного положения, при котором супруг (или супруга) более низкого положения не получает в результате этого брака такое же высокое социальное положение. Эрцгерцог — титул, используемый исключительно членами австрийского монаршего дома Габсбургов. В иерархии титулов Германии эпохи средних веков и нового времени эрцгерцог стоит выше герцога, но ниже курфюрста и короля.
23. Мариенбад – в то время курорт в Австрии. Ныне называется Марианске-Лазне – после распада Австрийской империи он отошёл к Чехии.
24. Und das ist – а это (нем.)
25. Aber – но (нем.)
26. Polizei – полиция (нем.)