Бассет

  Он не был таким добродушным, незлобливым  бассетом, какими   по обычаю бывают эти несуразные, но очень симпатичные и милые собаки с длинным туловищем и такими же длинными до полу ушами. Нет,  он больше являлся комком злого сарказма, не тонкого юмора, что есть ирония, а именно злого  сарказма, когда речь уже идёт о желчности натуры.

    Внешне  он выглядел серым и унылым, глядящим на мир собачьими глазами, наполненными вечной жалостью и страданием, но переживал он  исключительно по поводу самого себя, своей бытовой неустроенности, отсутствия жены, которая была у него, но давно умерла, а замены  ей он так не сумел найти, чтобы так же жарила его любимые вкусные сырники, а он бы  мог ими угощать своего лучшего друга,  огромного сенбернара, с   трудом помещающегося в маленькой квартире, состоящей  из двух собачьих конур.  Но даже тут он был верен себе, ему, бассету, низенькому на коротких маленьких лапках,  с трудом достающему  до табурета, нравились особи побольше и повыше него  самого, и   потому он вынужден был терпеть присутствие этого большого, даже   огромного кобеля на своей территории, меченной только им, потому что всё же он являлся хозяином этих собачьих метров, расположенных почти  в центре города, где не было практически ни одного зелёного кустика, не говоря уже о деревьях, его будку окружали каменные, а не желто-коричневые  с сочными пальмами, украшенные длинными  лианами,   джунгли.

    Вот так он и жил, этот бассет, на морде которого,  казалось на века  запечатлелось, как какой-то фотопринт на комнатных обоях, угрюмое, не стираемое ничем,   выражение.

Впрочем, это легко объяснялось, он был  слишком серой и обыденно - бездушной личностью, каких было в этой собачьей жизни не мало.

Но ещё,  он, будучи не просто собакой, а кобелём, не желал  в определённые моменты  совокупляться с суками,  он их просто обходил стороной, учуяв за версту знакомый запах и быстро  ретировался   как только заходила речь о плотских утехах, а не шёл разговор о тех, любимых им сырниках.

Да, он и целоваться–то никогда и   не  умел, потому что никогда не любил, ни одну суку,  будучи кобелём и бассетом. А когда покрылся глубокими морщинами и  оброс такими же сединами, и его кобелиные функции полностью угасли, не реагируя как положено даже при знакомом запахе,  так и вовсе заговорил о том, что между парами плотские утехи занимают всего один процент их совместного сосуществования. Он даже не   называл такое, плотской любовью, слово «любовь» у него не было в обиходе, он не просто не знал о  нём, он не знал что вообще  это такое, любить, и любить потом  в постели, лёжа на подстилке  в собственной будке. Бассет любил только своего здоровяка сенбернара, и то, потому что тот его размерами устраивал, но они же были одного мужеского кобелиного пола, а,  не будучи всё же гомосексуалистом и полюбить, как суку, кобеля сенбернара  у него не получалось по природным показателям, касающимся лично него.

Вот потому он и был желчен и саркастично-злоблив, не испытав за всю свою жизнь такого чувства,  как любовь, потому что любовь к самому себе, это вообще-то  эгоизм,  а  поцеловать самого себя  у него тоже не получалось, хоть  временами и очень  хотелось, он всё же любил себя. По сей причине и из-за  сложившихся обстоятельств целоваться   не умел, ухаживать за суками  не научился, не было нужды, сырники ему жарили и просто так, без нежностей телячьих и без поцелуев соответственно,  повезло! После столь непоправимой потери, где ничего не требовали, а только жарили и  парили,  готовили и  мыли, стирали и убирали,  спали на соседнем коврике, чтобы не мешать бассету на его подстилке ворочаться   с боку на бок и мечтать во сне о новой порции сырников и желательно  со сметаной, да побольше, чтобы мог угостить  единственного  своего друга сенбернара, ибо и друзей  у него тоже  не было, он был одинок, как перст, этот бассет с угрюмым выражением лица на своей вечно  пресной собачьей  морде, а  так как,   жрать всё же хотелось, и привык к чистоте и уюту,  хоть и  целоваться не имел желания, то спустя короткий отрезок времени  он пустился на поиски той, которая сумеет по всем статьям заменить ему почившую суку.


   Но любая  собака  знает, что если у сучек течка   —  спасайся, кто может! Повзрослевшие девочки, а вовсе не суки,  мечтают о любви и стремятся отдаться практически любому кобелю, который сможет  ответить ей взаимностью в чувствах, что значит, тоже полюбить её.  А кобели убегают из дома, исчезают на несколько дней, дерутся не на жизнь, а на смерть, голодают, ждут возлюбленную на морозе. И всё  ради неё — ради  любви! Но этот же бассет хаунд не был даже  практически любым кобелём, он был саркастично- угрюмым индивидуумом, не довольным всем и своей жизнью тоже, ему бы только сырников, и возможность поделиться ими  со своим единственным другом, которого тоже вскоре не стало, он к тому же будучи огромным по своим размерам, не смог долго делить будку из двух конур, ему не просто было тесно в ней, он не мог нормально в ней жить и дышать, чего не замечал эгоистичный бассет,  и потому  скончался, почти сразу же после почившей суки.

    В общем, что говорить, кобель, который не умел любить, затосковал и стал  каждую ночь выть  на луну, как заправский волк, вспомнив о своих непосредственных, хоть и не прямых   предках. У него не получалось даже ворочаться с боку на бок на своём коврике и мечтать о сырниках, их ему некому было сначала —  готовить,  а  потом —  некому   давать. Оба эти объекта его вожделенных мечтаний исчезли  навсегда из  его жизни, и потому ничего не оставалось,  как выть. Выть и думать о том, что надо снова искать, а ему ой, как этого не хотелось, ведь другие суки потребуют любви, а значит и  поцелуев. А он не умел ни того, ни другого. И тогда он начал им предлагать то, что мог всё же дать, хоть и не сильно хотел, потому что был бездушен, а значит и жаден, то есть делиться ничем не собирался,  и ни  с кем  в этой своей устоявшейся, как ему  казалось, по всем статьям, жизни. Он, узнавая, что у кого-то  случилась беда,  пытался всучить  им корм для их  котов  и собак,  помня, как  подкармливал своего сенбернара. А они, эти подлые   суки, гордо  отказывались, а   он обижался, строил мины, достойные не порицания,  а сожаления,  следом  прыскал желчью,  ещё и,  успев сообщить о том, что не умеет целоваться и что половые  совокупления  должны соответствовать упомянутому им  одному проценту  и не больше.  Как часто вступал в силу этот один процент тоже не говорил, раз в год, или    раз в год на пасху, тем более, что стал почти стар,  хотя был таким всегда, был брюзгой в свои молодые годы, называя это сарказмом,  от которого там была только злобливость и ничего больше, когда больше всего злился на всех сук этого мира, не сумевших дать ему то, чего больше всего хотелось, возможность валяться на коврике, любить самого себя, своё длинное неуклюжее собачье тело, но только не собачью душу, таковой у него не было, хоть  и был он  бассет хаундом, но не таким симпатичным и милым, какими бывают эти собаки в природе, способные полюбить кого угодно,   и не только в дни течки,   всех повзрослевших девочек, а особенно ту, которая ответит  ему взаимностью, махнув приветливо своими длинными ушами, которыми она часто подметала землю, по которой передвигалась на своих коротусеньких лапках, что не отменяло того, что умела, как и все кобели этой породы,  целоваться,  но,  в первую очередь,   умела любить, когда любви все возрасты покорны, даже когда ты весь в глубоких морщинах и с седой шевелюрой на голове, и даже, если твои половые функции угасли, но целоваться-то, целоваться…! Для  этого нужно всего-то малое, умение любить и желание давать, делиться своей добытой  косточкой,  а не сырниками, приготовленными кем-то, чтобы следом не приходилось,  ища замену умершей, оправдываясь,  что-то гундосить   про один процент…  Разве бывает один процент любви или один процент  дружбы?  Если любишь, то любишь  всей душой и всем телом,  а не как тот бассет, что  не был таким добродушным и  незлобливым, какими   по обычаю бывают эти несуразные, но очень симпатичные и милые собаки с длинным туловищем и такими же длинными до полу ушами, он был человеком, так и  не узнавшим, а что такое любовь, а познавший только эгоистичную любовь к самому себе.

24.04.2109 г.

Марина Леванте