Пари. Часть первая

Андрей Беляков

Пари.
Часть первая

     В это апрельское утро было пасмурно. А вот ветра не было совсем. И аэродромный флюгер, что показывает направление и силу ветра, словно обидевшись на всех,  одиноко и понуро свисал вниз. Душно, несмотря на то, что еще совершенно не лето и даже не май еще.
     Звено из четырех транспортных лошадок Ан-26 мрачного серого цвета с красными звездами на крыльях, и килях ждало курсантов...
     Еще будучи на первом курсе, Сергей запомнил фразу из письма своего земляка, что на год его старше. Так вот, прибыв на полеты в Ртищево, тот написал: «Вот и настало то время, ради чего вся эта контора тарахтит». Вот и настало, и уже Сергей на втором курсе, позади полтора года учебы, три сданные сессии, а впереди —  перелет из Балашова в Ртищево и полеты! Весь курс Сергея, а это чуть больше двухсот курсантов, поделили на четыре эскадрильи. Две направили в Поворино, а две — в Ртищево. Считалось, что тем, кто попал в Ртищево, повезло больше, потому как это достаточно большой городок в Саратовской области, железнодорожный узел как-никак. Поворино же — деревня на порядок меньше, и условия там куда более спартанские. Степь да степь кругом, хотя кому как — зато ничего не отвлекает от полетов, девушки, например. Как проходило деление и распределение курсантов, для Полякова осталось тайной за семью печатями. Сергею повезло, он попал в Ртищево, а вот его лучший друг Эдик Рахматуллин — в Поворино. И вот уже всех рассадили на лавки вдоль бортов, а кому не хватало места на лавках этих, усадили прямо на металлический пол. Запустили двигатели, и бортмеханик, крайним залезший в салон, закупорил за собой дверь.
     Сергей закрыл глаза и вспоминал. Третья сессия была самая сложная. Если первый курс — это продолжение школьной программы, а такие предметы, как «История КПСС», можно было сдать на «три», имея конспект (переписывался обычно за ночь накануне) и безупречный внешний вид, то здесь уже начинались профнауки: самолетовождение, теория реактивных двигателей, метеорология и аэродинамика. Последнюю вел и принимал полковник Кажис, родом из Прибалтики. Каждый год 6-8 курсантов отчисляли перед самыми полетами из-за этой дисциплины, одно из самых обидных отчислений, совсем немного, совсем чуть-чуть не дотянули; несговорчивый такой, принципиальный преподаватель. У курсантов ходила поговорка: «Кажись, сдал», и горе было тем, кто «Кажись, не сдал». Чуда не произошло и с курсом Сергея, не помогла даже «шара» (ночью перед сном четыре курсанта, держа за края простыню, пробегали с ней по казарме, надувая ее, затем завязывали, и с таким так называемым шаром отделение шло на экзамен)  — и 6 человек с курса отчислили-таки перед полетами. Хотя Сергей особых проблем с аэродинамикой не испытал. В салоне пахло смазкой с какой-то примесью железа. Двигатели усилили рев, и самолет сдвинулся с места, выезжая со стоянки на рулежку. Флюгер на минуту оживился, указывая направление, противоположное движению самолета, но затем, поняв, что его обманули, вновь обиженно повис. А Сергей размышлял: «Без Рахматуллина, конечно, будет грустно»; привык он к своему другу. Чудной такой парень, совершенно иной по характеру и темпераменту. До сих пор непонятно,  что объединило и свело вместе Сергея из Сибири и Эдуарда, родом из Казани. Но они вот уже как полтора года не разлей вода. Рахматуллин заядлый спорщик, правоту свою доказывать будет с пеной у рта, ему и кликуху соответствующую дали — «Правый». «Да, без него будет скучно, не по себе как-то будет, первое время точно».
     Самолет, тем временем, занял исполнительный, движки взревели, и он помчался с ускорением в одном лишь своем желании и порыве оторваться от земли, увлекая всех в небо. Всех, кого он увлек, естественно потянуло в хвост, и курсанты вцепились друг в друга, сопротивляясь инерции.
      «Бабник только «Правый» страшный, ни одной юбки не пропустит»,  — думал о друге Сергей. У них и спор на этой почве случился, незадолго до их расставания. Эдуард утверждал, что верных девушек не бывает. И что к каждой нужен лишь только свой особенный подход, чтобы соблазнить ее. Поляков же утверждал обратное и приводил в пример декабристок, хотя не самый лучший, конечно, пример.
 - А думаешь ты так из-за своей распущенности, потому как и не встречал еще путнюю, а лишь пользуешься доступностью легкомысленных.
 - А ты встречал?
     Сергей замялся, но врать не стал:
 - Нет.
 - То-то, книжек, что ли, начитался? Сказки все это про пучеглазку.
 - Да иди ты.
 - Сам такой.
     Так и остался каждый при своем мнении. С этим и разлетелись в разные стороны. «Как с такими мыслями вообще можно жить? А как жениться?»  —  продолжал думать Сергей.
     А в это время шасси убрались в гондолы, и в салоне распространилась прохлада. Это правый летчик пожалел курсантов, с утра изнывающих от духоты. А еще Поляков вспомнил, как сдал философию, и улыбнулся про себя. Подполковник с кафедры застал их курящими в туалете, и хотя Сергей не курил, какая разница,  —  курили его друзья. Преподаватель довольно потер руки: «Вот кто покрасит нам туалет.» — «Нам некогда, товарищ подполковник, у нас подготовка к философии, Вашей дисциплине».  — «Ну и отлично, КЧ и эмаль возьмете у меня, в вашем распоряжении целый вечер и вся ночь. Утром принимаю у вас туалет. А когда у вас экзамен?»  —  «Послезавтра».  — «Ну вот и поговорим о философии».  — «А у нас есть другие варианты?»  —  поинтересовался Рахматуллин.  «Есть, три наряда вне очереди, например. Еще вопросы имеются?»  — «Так точно!»  — «Слушаю.»  — «Вознаграждение за покрашенный туалет будет?»  — «А как же, хорошо сданный мой экзамен, разве этого мало?»  — «Никак нет.»  —  «До утра, молодые люди.»
     За вечер и полночи туалет был покрашен, и утром довольный подполковник переписал фамилии курсантов-маляров. На экзамене же подполковник даже не взглянул на Полякова, и Сергей всерьез занервничал. Он кое-как, с грехом пополам, знал ответ на первый вопрос, а на второй не знал вовсе. Дождавшись наконец, когда подполковник освободится, Сергей подсел к нему. Рассказав ответ на первый вопрос, Поляков умолк. «Дальше, молодой человек, ну, что ж Вы замолчали»,  —  деловито заметил тот. И Сергей снова прочитал ответ на первый вопрос. Каково же было удивление Полякова, когда он увидел, как подполковник пишет в его зачетке: «Отлично».  «Ну, кремень»,  —   думал о преподе Сергей.  —  «Даже вида не подал.»
     Самолет вынырнул из-за облаков, и яркое весеннее солнце осветило все вокруг. И Сергей вспомнил преподавателя по самолетовождению. Тот мог посредине лекции неожиданно замолчать, поднять голову вверх и, улыбаясь так, произнести, обращаясь к курсантам: «Какие же вы счастливые, как я вам по-дорому завидую, вам только предстоит это испытать. Вот представьте себе, на земле пасмурно и дождь, а вы взлетаете и, пройдя облака, попадаете в иной мир, где всегда светит солнце и где нет земных проблем и тягот.» Вспоминая это, Сергей улыбнулся. Какие они все же разные, преподаватели эти. Взять, например, вот подполковника, что преподавал тактику, — так тот спустя некоторое время после начала занятия начинал нервничать из-за любой мелочи, пустяка, и к концу лекции весь злой, раздраженный, с красным лицом еле заканчивал тему. Ему и прозвище придумали: «Самозаводящийся».
     Полет до Ртищева совсем не долгий, и через несколько минут «Антонов» приступил к снижению. «Утюгом» прозвали этот самолет летчики за его устойчивость и надежность. Опустив нос, этот транпортный трудяга идет, не отклоняясь, в заданную точку, целеустремленно, монотонно и неукоснительно; хороший самолет. Впрочем, плохих самолетов не бывает, бывают сложные, капризные, а плохих - нет, не бывает. "Антонов" - не капризный, многое прощает, не самолет, а песня! А Поляков все вспоминал.
     А вот сдача теории реактивных двигателей напоминала ему игру в морской бой. Сергею всегда было интересно, а знает ли ее без шпаргалки сам преподаватель. Все контрольные, да и сам экзамен, представляли из себя набор цифр правильных вариантов. На каждый вопрос было три ответа, и лишь один из них правильный. Не везло всегда первому отделению, именно оно попадало, как говорили, под амбразуру, их так и называли — «матросовцы», в честь Александра Матросова. Следующие отделения уже знали правильные ответы, а первому — да, было тяжело. Теорию эту не учил никто, главное для всех было не оказаться в расписании первыми. И горе было первым. Сергей взглянул в боковой иллюминатор. Внизу во всей красе предстало Ртищево. Хотя, наверное,   — «красе»  — громко сказано, но предстало.
     «Ну, здравствуй, отсюда теперь со щитом или на щите, либо отчислят по нелетке,  — а это маловероятно, ЯК-52 же смог посадить в аэроклубе, посажу и L-410,  — либо с тремя шевронами на рукаве, в кителе на размер больше, чтоб кисти рук можно было спрятать в рукава, и в фуражке без пружины, мятой такой, бывалой.» И от этих мыслей сердце радостно застучало в груди, крайний вариант устраивал больше. Сразу вспомнились старшекурсники, приезжающие в Балашов с полетов. С какой нескрываемой завистью смотрели на них первокурсники Поляков и его друзья. «Да, только такой вариант — и никакой другой!»
      И вот уже глиссада и ровные ряды чешских  L-410 приветствовали своих будущих пилотов. А звено Ан-26 мрачного серого цвета со звездами на крыльях, и килях друг за другом совершили посадку на Ртищевском аэродроме.
      «И настало время, ради чего вся эта контора тарахтит».


      ...продолжение следует...