Трудная тема. Исповедь онколога

На эту тему трудно говорить и рука не поднимается писать. Но когда наступает необходимость, мы готовы читать между строк и мчаться за лекарством на край света. Онкология - трагическая область медицины. Увы, сами онкологи неохотно говорят и об этой страшной болезни, и о причинах её возникновения, и о собственном опыте борьбы с нею - мол, всё это так индивидуально. Помню, я никак не могла добиться ответа на простой, казалось бы, вопрос: как долго идёт в организме человека процесс зарождения раковой опухоли? Никто из врачей не хотел отвечать определённо. Потом в одной из газетных публикаций вычитала, что онкогенез длится от двух до пяти лет, при этом болезнь настолько коварна, что сам больной начинает замечать её лишь на третьей - четвёртой стадии, когда помочь уже трудно.

Сколько же ещё вопросов можно задать онкологам! Но они несловоохотливы. Врач из Гродно, много лет проработавшая в онкологии, решившись поговорить на эту трудную тему, очень не хотела, чтобы имя её попало на страницы областной газеты. Мне оставалось согласиться. Так и опубликовали мы тогда это интервью, без имени и фамилии врача. Редактор, на удивление, согласился. Беседовали мы давно, под занавес 20-го века, и сегодня я уже могу назвать имя врача, это Тамара Валентиновна Маханько. За восемь лет до этого интервью она оперировала моего отца.

 - Тамара Валентиновна, что испытывает онколог, когда ставит больному диагноз «рак»?
   
- Смотря какой онколог. Многое зависит от настроения, душевного расположения, разума. Помню, когда только пришла в онкологию, не могла  сообщить об этом даже родственникам больного. Бежала к заведующему, просила, чтобы он сказал. А после того, как умер от рака мой отец, изменилась, привыкла и поняла, что это моя профессия и я должна облегчить участь больного. На языке медиков - продлить срок хорошего качества жизни. Как говорил мой заведующий, «ты должна помогать этим людям и делать это хорошо».

- Часто ли посещают онкологов надежда и желание вылечить больного полностью? И в каких случаях это возможно?

- Вместо слова «надежда» мы употребляем «прогноз», а он может позволять надеяться. Прогноз состоит из деталей - локализация опухоли, её морфология, стадия, возраст больного. Потом начинаем лечить. Ещё раз уточняем прогноз. А после операции уточняем окончательно.
   
А вылечить более полно обязывает … диплом врача. Заботимся, конечно, и о хорошей статистике. Хотя, если стадия обнаружения болезни поздняя, её исход мало от нас зависит.

Что можно отнести к случаям полного излечения? На мой взгляд, прекрасные показатели – это десять и более лет жизни после операции. Как-то захожу в ординаторскую - на столе букет огромных гладиолусов. «Откуда?»  - «Женщина какая-то принесла», - говорит коллега. В дверь заглядывает молодая женщина. Не помню! «Вы десять лет назад оперировали мою маму! У неё всё хорошо. Спасибо!»

- Вы ведёте учёт пролеченных больных, следите за их дальнейшей судьбой?

- Обязательно. В последние годы это уже компьютерный учёт. Вспоминаю пациента из Вертелишек, тоже больше десяти лет прошло после операции. Заходит как-то: «Поехали ко мне, посмотрите, как я живу…» Ну как живет? Сам ведёт хозяйство, питается своими продуктами - свои яйца, молоко, овощи… А однажды иду по улице в Волковыске. «Здравствуйте!» Тоже моя давняя пациентка, весёлая, красивая, общительная. В Гродно недавно встретила свою бывшую больную - 23 года после удаления опухоли молочной железы.

А был и такой случай. Через семнадцать лет после операции на молочной железе женщина присылает жалобу в облздрав. Мол, у меня не было никакого рака, но врач (следует фамилия) склонила меня к операции, а теперь я вижу, что делала её напрасно. Когда же подняли историю болезни, увидели, что у больной в одной груди было сразу две локализации опухоли.

- Часто ли онкологи ошибаются в диагнозе?
 
- Уверяю, что точный диагноз можно установить и до хирургического вмешательства. Другое дело - операция по жизненным показаниям в экстренных случаях. Положим, у человека острая непроходимость - его сразу кладут на стол, и вдруг при операции обнаруживается, что у него не рак, а туберкулёз. Это значит, что исход болезни скорее всего будет благополучным.

Еще случай. Поликлиника направляет к нам в больницу пациента с диагнозом «рак толстой кишки». Осматриваю. Любой опытный онколог увидел бы, что это не рак, а банальный парапроктит, устраняемый довольно простой операцией.

- Ну а если случай оказался фатальным, чем тогда может помочь медицина? Что у неё для этого есть?

- Если человек обречён… За границей давно созданы хосписы, где уходящий из жизни человек получает необходимый уход, медикаменты. У нас раньше в каждом районе при участковой больнице было онкологическое отделение - ведь таким больным нужны постоянное обезболивание, капельницы, симптоматическое лечение, которое снимает все тягостные симптомы. В городе эти функции берёт на себя «скорая помощь». Помню, деревенским больным мы выписывали с собой обезболивающие таблетки, а когда началась борьба с наркоманией, таблетки выписывать запретили...

- На Западе откровенно сообщают больному, что  у него рак. У нас - нет. Почему?

- У меня есть этому такое объяснение. У онкологов несколько схем лечения: хирургическое, сложное, с химиотерапией и т.д. Так вот на Западе каждое из них стоит определённую сумму денег. Поэтому там обязательно согласовывают схему лечения с больным, говорят, сколько она будет стоить. Так что откровенность там связана и с оплатой.

- Но, может быть, не скрывая от больного его диагноз, врач хочет мобилизовать силы самого больного на борьбу со страшным недугом?

- Мы тоже своих больных призываем и мобилизуем: «Старайся бороться, сам свою судьбу решай!» или «Ещё будешь причёски делать, ходить накрашенная по городу и забудешь про свою болезнь!» Если же человек категорически отказывается от лечения, в таких случаях сообщаем о предполагаемом диагнозе. Но подходим к этому постепенно, чтобы пощадить психику и больного, и родственников.

- Как вы относитесь к нетрадиционным способам борьбы с раком - к народным средствам в виде ядовитых грибов, к различным снадобьям?

- Поскольку я хирург, то в это не верю. Хотя один мой коллега, когда заболел, пробовал пить сулему (это хлорная ртуть). Но значительного эффекта не было. Да и на печень это большая нагрузка!

- Раз уж вы вспомнили о ртути, то я читала у Солженицына в «Раковом корпусе» о «золотом» уколе, который помогает онкологическим больным. Насколько он эффективен и часто ли используется на практике?

- Жидкое радиоактивное золото вводится внутривенно, при необходимости. Получали мы его где-то раз в месяц из Минска, а выпускают препарат в Обнинске. Но, честно говоря, я не заметила его особенной эффективности.

А вообще в том, что касается онкологии, лучше не верить знахарям, травникам, а тем более экстрасенсам - это только упускать время!

- Но в народе бытует мнение, что лучше не трогать опухоль ножом…

- Конечно, это стрессовая ситуация. Но приведу такой пример, две женщины-невропатологи одновременно заболели раком. При этом одна была очень эмоциональная, суетливая, нервная, вторая - спокойная, волевая. Обе оперировались в Минске. И если первая сгорела в течение года, то вторая жила и нормально работала еще на протяжении десяти лет.

- Может ли больной раком вылечиться сам? Известны ли вам такие случаи?

- В медицинской литературе такие случаи упоминаются, но метод лечения не приводится, поэтому онкологи сомневаются.

- В наших больницах сейчас проблема с лекарствами. Не случается ли так, что при обеспечении медикаментами их в первую очередь направляют в другие отделения, где лежат более перспективные больные?

- Не скрою, отношение к онкологии, если говорить о дефицитных лекарствах и препаратах, - что называется, по остаточному принципу. Случалось за мою практику и такое: как-то очень нужны были для больного (жаль было и его, и своих трудов) гемодез и полиглюкин, которые были тогда в большом дефиците. Пошла к главному. «Нет!» - «Ну сделайте ради меня!» - «Хорошо. Только для вас!» А сейчас лекарства и вовсе на вес золота.

- Каким образом и долго ли новинки и последние мировые достижения в онкологии добираются до наших больниц? И каковы, на ваш взгляд, перспективы в борьбе с раком?   

- Литература доходит быстро. Мы часто бываем на курсах в Минске, во времена СССР ездили на повышение квалификации в Ленинград и Москву. Но новые препараты и оборудование добираются долго! Правда, в условиях свободного рынка главная больница области как раз хорошо переоснастилась: компьютеры, современное лабораторное оборудование, компьютерный томограф. Есть возможность сделать хорошее обследование. А после того, как наши врачи стали ездить за границу, мы наконец узнали, какая там техника! Если бы при наших знаниях да такую технику!.. - вздыхают все коллеги, возвращаясь из заграничных клиник. Чего стоят одни только сшивающие аппараты, которые мне довелось как-то увидеть на международной выставке.

Кстати, в онкологические отделения часто присылают для апробации новые препараты, отечественные и зарубежные. От некоторых мы отказывались - больным становилось хуже. Вот и сейчас американская фирма привезла на пробу какой-то антираковый препарат. Вообще терапевтических препаратов в онкологии достаточно, и их довольно успешно используют. Будущее онкологии, несомненно, за лекарственным лечением, а не за хирургическим. Тем более что его можно периодически возобновлять.
--------------

P.S. Спустя полгода, когда я уже была собкором республиканской газеты, вернулся со стажировки в Италии хирург-онколог Константин Фомин, и я вновь обратилась к этой всё более злободневной теме.