Дзержинск. Деды

В любой ситуации, чтобы воспринять её адекватно,
сперва ищут плюсы, а лишь потом проверяют
 - были ли там вообще минусы.

    Будучи советским подростком, вернее, стоя ещё у этого хрупкого переломного порога, но напитавшись уже от детства по военным гарнизонам, где в арсенале развлечений и было-то всего ничего, но целый мир, открывающий воображению ребёнка неограниченные городскими рамками возможности, я, оказавшись, в силу обстоятельств, в городской среде во имя лучшего, восприняла вынужденную разлуку с родителями и сестрой с пониманием и смирилась с этими неожиданными переменами, как смирилась и моя мать, увезённая отцом в конце 70-х из Лапландии ещё дальше за полярный круг, на полуостров Рыбачий.
    Так на несколько добрых лет забота обо мне досталась маминым родителям: Василию Гавриловичу и Татьяне Матвеевне Повышевым. Они приняли меня в Дзержинске, Нижегородской области, с радостью, но не без внутренней дрожи. Разве мечтали они, что на старости лет достанется им Снегурочка, да ещё и на стадии трансформации в лебедя. Их пугали последствия, сопряжённые не только с изменениями внучкиными физиологическими, но и со становлением её личностным. От воспитания в эту пору: от поддержки в разных житейских ситуациях, от ответов на вопросы, от содержательности дней, от историй на ночь, от собственного примера, наконец, - зависит многое, если не всё. Чтобы выпустить в мир добрых людей целомудренное создание, держать последнее надо и в чистоте нравственной, и в строгости моральной, и при этом мариновать в любви. Удивительно, но только дедам открывается мудрость секретного рецепта воспитания: они умеют научить.  Главная его составляющая - не экономить на самом драгоценном, что осталось у них. И кажется, времени у дедов для тебя хоть отбавляй. Как и для всякого объяснения обязательно найдётся пример из жизни, вырастающий в поучительную историю, каждое слово в которой - даже шутливое - выверенное, золотое, а прибаутка интереснее любой всем известной, потому что вышла из уст сочинительницы оных.
    Татьяна Матвеевна любила поговорить. Голос её низкий, зычный переливался всегда грудным смехом. Даже обычное «нет» она выговаривала с улыбкой и нараспев: «не-е-е-ет», уходя в низы интонационно, - после чего непременно следовала шутка для равновесия при отрицании или отказе. Шутка, частушка или побасёнка  присутствовала и при утверждении чего-либо. То есть, если не в каждом предложении, то через одно. Однако, если же таковая отсутствовала, значит моя Татьяна Матвеевна была чем-то озабочена. Всегда легко угадывалось её настроение. Сложись её судьба иначе, стала бы Татьяна певицей. Она обладала от природы уникальным вокальным даром. Густым и в то же время очень звонким и сильным голосом. Это генетическое наследство досталось ей от отца своего Матвея, певчего в церковном хоре деревни Калякино. Татьяна Матвеевна открестилась от предложения руководителя хора Пятницкого, сражённого наповал её вокалом, и в Москву не поехала. Вышла замуж за Василия и осталась на левом берегу Оки. Выучилась кроить и шить, чем и зарабатывала на жизнь. Была при этом домашней сочинительницей песен и частушек и исполнительницей их же.
    Бабуля заразила меня своим поэтическим словом, не научивая специально, - я, как все дети, считывала с образца любую информацию - просто показывала на своём примере, как с помощью слова создаётся уют.
    Дед научил меня мыть полы и держать в чистоте жилище и любое хранилище, не важно, каким содержимым, будь то мысли, наполнено оно.
    Полы, например, надо, мыть, начиная от самого дальнего от входной двери участка пола, заканчивая у порога в квартиру или дом. Таким образом, вывозить грязь из дома, а не наоборот. Мыть не шваброй, конечно. Половую тряпку хорошо намочить в воде - ведро наполнено почти до краёв - и, слегка отжав, возить тряпку сильными руками туда-сюда зигзагообразными движениями, стоя при этом не на карачках, а на присогнутых ногах, перемещаясь спиною назад. Не пропустить ни единой точки пола, ни одного угла и плинтуса, периодически, промывая тряпку в воде, слегка отжимая. Второй заход повторяет и педи-, и манипуляции первого, но уже с чистой водой в ведре, плюс тряпку отжимать с усилием, чтобы вытирать полы практически досуха.
    Так по субботам на протяжении трёх с половиной лет жизни в Дзержинске я мыла полы, отшлифовывая умения эти с каждым новым разом, приобретая навыки примерного отношения к своим человеческим обязанностям.
    Дедуля вёл дневник, где отражались новости за целый день. Там не было личных переживаний, кроме сухой сметы происходящего. Лирика, оставшаяся между строк, доверялась только ушам проверенным. Моим, в частности. Видимо, разные времена заставили дедулю не оставлять, кроме благодарных свидетелей, после себя никаких компрометирующих следов. А рассказчиком дедуля Вася был замечательным. Истории его детства до сих пор пересказываю своим детям - теперь эти уже семейные легенды научивают их, показывая, откуда есть пошли и сами они. Помимо «эпистолярно-разговорного» жанра Василий владел музыкальным - самостоятельно выучился играть на гармони в детстве, гармонь была и оставалась его спутником долгое время. Ещё Василий владел ремеслом. Он шил обувь. И в до- и в послевоенные годы создавал дамочкам туфельки из сафьяна и сапожки. У деда были и поставщики кожи, и определённая клиентура. Удивительно, даже в те трудные годы существовали модницы! Ох уж эти славные любительницы пофорсить! Низкий поклон вам и добрая память! Своей любовью к моде вы отчасти спасли, сами того не зная, семью Повышевых - от дизайнерских и прикладных трудов своих Василий кормил жену Татьяну, сына Валерия, дочь (мою мать) Ирину и сына Сашеньку.
    Не воевал, вернее сказать, в боевых действиях не участвовал. Его призвали в самом конце войны, когда забирали последних, оставшихся в тылу, работающих на особо опасных производствах. И вот стоит он тридцатилетний красавец в солдатской шинели, туго подпоясанный, с вещмешком за плечами на вокзале. (Я, почему-то, в этом месте вижу его улыбающимся.) Таня слезами обливается, прощаясь с мужем. Как вдруг - благая весть: объявляют в громкоговоритель о гитлеровской капитуляции. Отвоевался Василий. Так с вокзала домой и поехали. Вернулся живым да подраненным: все эти годы трудился он на заводе «Ока» во вредном цеху номер 4, за что и получил бронь от призыва на фронт. Его тыловой фронт был не менее опасным. Посвящённые знают - цех этот, для изготовления резиновых покрышек боевой военной техники, производил токсичное, на основе свинца, химическое соединение под названием дифинилгуанидин. Только строжайшее соблюдение правил техники безопасности могло уберечь человека от губительных последствий взаимодействия с этим веществом. Являясь тяжёлым металлом, свинец, проникая в организм человека, поражает его, начиная с нервной системы, добивая совсем уже потом. Мужчины сходили с ума: некоторые даже во время смены, срывая одежду, бегали голыми по цеху. А женщины - представить только, и женщины шли работать в четвёртый цех ради спасительных продовольственных талонов, чтобы прокормить своих детей, - ..женщины, желая увеличить личную выработку, умирали быстрее мужчин. До пенсии из цеха живых смертников мало кто дожил.
    Таким смертельно опасным был фронт моего Василия Гавриловича и - личный вклад в дело Великой Победы.
    В конце 30-х СССР изо всех сил спешил, строил военную промышленность, понимая, что надвигается большая война, к которой страна не была готова. В городе Горьком, бывшем и нынешнем Нижнем Новгороде, к тому времени уже был запущен автомобильный завод, производивший и грузовики, и легковые автомобили. Его тоже задействовали в оборонных целях. А близлежащие города и рабочие поселки с существующими уже со времён первой мировой войны заводами подчинили переориентироваться на военные нужды.
    Так город Дзержинск стал одним из центров советской химической промышленности. Что очень портило его экологическую репутацию. Был в городе ещё один ядовитый завод: «Ява», производящий боевые отравляющие вещества иприт и люизит. Но основным был «продукт» № 3, фосген, остававшийся какое-то время засекреченным.
    Все эти особо вредные производства закрыли в 70-х годах 20-ого века, но поставленный однажды на эти рельсы, город так и остался на кругах своя: обречённым во всех вышеперечисленных номинациях существовать в качестве центра химической промышленности страны, производя необходимую для бытовых уже нужд химическую продукцию. 
    Соответственно, к моменту моего появления на свет город ещё какое-то время производил эту гремучую смесь, выплёскивая в атмосферу остатки производства. Так что эхо Великой отечественной докатилось своими отголосками до моих земляков-современников, включая меня.
    Дзержинск. Здесь в 41-ом году родилась моя мама, Ирина Васильевна Повышева. Здесь в начале 60-х она познакомилась с моим отцом, молодым совсем лейтенантом, Валерием Тимофеевичем Грищенко, откомандированным из Украины после Сумского артиллерийского училища к месту назначения в гарнизон «Инженерный». Здесь они поженились и произвели в 67-ом на свет меня.
    Дзержинск хорошо знаком мне с первых дней жизни. Сюда на протяжение последующих 6-ти лет были еженедельно, по выходным, направленны из Инженерного мои крохотные стопы на улицу Ватутина к дому № 5, в квартиру 11, к Василию Гавриловичу и Татьяне Матвеевне. А потом уже - каждое лето, где бы я не находилась с родителями в очередном их военном назначении, я возвращалась проведать дедов и, в их лице, свою родину. (Ежегодно и потом, когда ушла уже во взрослую жизнь, я навещала их до пор, пока были живы они.)
     Сюда же, под крыло дедов, на 12-ом году жизни, спустя несколько ярких лапландских лет, вооружённая северным опытом, влюблённая навсегда в снега, облагороженная карело-финским фольклором, озарённая переливчатым сиянием севера я и вернулась. Родители же с младшей сестрой моей Олей направились из Оленегорска за 69-ую параллель, в Скорбеевку, что за Полярным кругом, на скалистых берегах полуострова Рыбачий.
02.07.2020