Память

«Говорят, что время лечит,
А оно калечит,
Да и то не время,
 А само людское племя»
D.O.B. Community
Какая удобная тут кушетка! И в кабинете можно не разуваться, потому что обувь чистая. Невозможно принести грязь с улицы – там чисто. Там убирают и не сорят. Точно – это же Европа. Поэтому так комфортно в кабинете, так вежлив персонал. Да и всё вокруг такое, что просто хочется жить и улыбаться. Точно – это же не Родина.
А еще и счёт за обслуживание будет приличным – его наверное даже страховка не покроет. Что поделать, таковы правила местности: «за счастье надо платить».
Ассистентка доктора наливает мне чай, улыбается и оставив термос тихо уходит.
Я вдыхаю пар, что идёт из кружки, знакомы с детства запах ромашки, как на Родине.
Отлично! Я в кабинете доктора с кружкой ромашкового чая, жду доктора, думаю о страховке и всё это в той самой Европе – такой далекой и заветной.
Всё круто!
Стоп!
Что за доктора я жду, попивая чай (без малого уже полтермоса выпил)?
Осматриваюсь по сторонам…
Ага, на стене в аккуратной рамке лицензия на врачебную деятельность: «Docteur en psychologie».
Вот теперь всё не так радостно: видимо я дурак.
Хотя вроде местные нормально, даже положительно относятся к посещению психолога. Может и мне пора? Но как же языковой барьер?
Тем временем в кабинете появляется доктор. Он что-то начинает говорить, и при этом водит пальцами перед моим лицом.
До меня доходит смысл его слов, оказывается надо смотреть за движением пальца доктора. У меня это получается недолго, я засыпаю.
 Проснувшись, я начинаю жестикулировать и тараторить. Мне важно сказать, поймет ли меня док, не важно. Главное – сказать.
Я помню!
Мне 19 лет, я моряк.
Кризис, что нагибает в это время мою страну, делает профессию моряка крайне прибыльной. Экономика валится в пропасть, а моряцкая зарплата в иностранной валюте становится серьезной суммой в переводе в родные деревяшки.
И всё как-то закручивается в кутежи между рейсами во всех трех питейных заведениях маленького города, знакомство, короткие свидания, самые настоящие чувства из мира чистогана, мой переезд, дело к свадьбе.
Дальше, как в анекдоте, что часто случается с моряком-рогоносцем, что  слишком рано вернулся из рейса. Быстро собранные вещи, ожидание автобуса с бутылкой водки на перроне, менты, КПЗ.
Понимаешь, док?
Вот тогда все чувства и сломались. И все остальные девушки, любовницы, партнерши, сожительницы пошли не в зачет.
Выпалив это всё доктору, я снова проваливаюсь в сон.
Я снова вырываюсь из темноты закрытых глаз и сбиваясь говорю о том, что память подкинула из своих пыльных закоулков.
Знаешь док, моё детство пришлось на стремное время в моей стране. Бандиты и менты были похожы поведением и отличались только формой: одни носили спортивную, другие уставную. Героин забрал волю многих. Днем, мы сопляки, развлекались тем, что кидали куриные яйца с балкона в торчков на приходе. Вечером со школы нас обязательно вел кто-то из старших братьев, а ночью вместе с родителями мы боялись воплей за окнами. Утро встречало шприцами, окровавленными вещами, а иногда и человеческими телами на улице и в подъездах.
Отцы друзей, в большинстве своём спивались, некоторые всё же пытались принести домой хоть какие-то деньги с завода, а кто-то просто повесился от стыда, что не может кормить семью.
Короче всё, что ваши экономисты-теоретики называли периодом «дикого капитализма» окружало меня и друзей в детстве.
Мы не умирали с голода: какая-то скудная еда была в доме, но о печеньях и конфетах речи не шло. Хотя ларьки пестрили всякими «вагон виллс», «орео» и «сникерсами», попробовать их мне не светило.
Зато у нас во дворе был пухленький мальчик Серёжа. Трусливый и ленивый мальчишка-толстяк, конечно не мог рассчитывать на большое количество друзей и вечно шлялся один, но с полными карманами всяких вкусных штук в ярких упаковках. Мы смотрели на его чумазые пальцы, рот и ворох оберток с завистью и желанием. И вот Серёжа придумал хитрый ход: он решил похвастаться своими сокровищами. Пухлый кандидат в друзья привел нас в гараж, где стояла служебная машина его отца: огромная махина с полосами на бортах и надписью: «ТАМОЖНЯ».
Машина на нас не производила никакого впечатления, как и слово, написанное на её бортах. Зато, когда Серёжа открыл багажник и показал, что папа привёз с работы, мы раскрыли рты. Такого количества сладостей никто из нас не видел, даже в рекламе. Быстро забыв о возможном друге, мы набивали карманы всем, что попадалось под руки. Сделав свое дело, мы развернулись уйти, но Серёжа завел какой-то диалог о дружбе. И очень зря. Кто из нас ударил первым, я не вспомню, но били с удовольствием и впервые с такой злостью все.
Так что док, думаю всё ясно: термин « классовая ненависть» и тезис «собственность – это кража» я узнавал не из книг.
Пока я говорил, у меня пересохло горло, и лопнули губы. Не замечая,  доктора я хватаю кружку с уже остывшим чаем и залпом пью. Пью, так что чай льется на любимое поло. Доктор что-то начинает говорить и кладет руку мне на плечо. Я даже не понимаю его слов, но чувствую, как глаза закрываются и моё тело ослабевает, руки доктора помогают мне лечь на кушетку.
Теперь меня вытаскивает из сна поток слез, они уже намочили шею и даже пара из них попали в ухо.
Так оно и было: я стоял в слезах за столом на кухне и резал колбасу, которая совсем не пахла мясом. Мне семь лет за окном грязная южная зима, до нового дня два дня. Дома холодные батареи, слепая бабушка и я. Отца в моей истории нет вообще, за исключением одного сношения со студенткой политеха, что стала моей матерью, а он остался для неё усатым моряком на фотографии что прячут от меня.
Зато совсем недавно был телефонный звонок от мамы: сухим голосом она попросила постараться приготовить новогодний ужин нас с бабушкой и после молчания добавила, что может быть её не будет на праздник дома. Котельную, где она работала, заблокировал ОМОН.
В силу возраста и недоговорок взрослых мне неизвестна полностью причина той заварушки: какие-то конфликты директора котельной и мэра. Но тогда появилось что-то другое – злость ко всем, кто в форме. Я уже видел ОМОН в новостях, они там били людей в столице, когда горело большое белое здание.
Вот тогда я из возненавидел, я резал продукты для любимого оливье и мечтал этим ножом резать, тех из-за кого мамы не будет дома на новый год.
Эта ненависть всегда была со мной: когда участковый со страха стрельнул в толпу дерущихся, на дискотеке и один из парней остался лежать, когда бобик ППС спокойно проехал мимо неонацистов, что избивали нас – эта ненависть росла и крепла. Конечно, она вырвалась, когда в свои 15 я увидел, что мужчина моей матери носит форму – тогда я сбежал из дома.
Моя ненависть ликовала, когда вовремя разгона митинга, омоновца, тащившего меня в автозак, ударили заточкой в бок. Я улыбался глядя в его глаза, полные боли страха и удивления – оказывается он не самый сильный.
Слезы и истеричный смех явно пугают моего психолога, и он снова успокаивает меня.
Сквозь темноту я стараюсь разглядеть воспоминания о том дне, когда придя с прогулки с мамой и бабушкой, мы увидели деда висящего в прихожей. Но мне тогда было всего-то три года, а главное я хочу в туалет. Ромашкового чая было слишком много.
Я просыпаюсь…
На часах 01:34, время сибирское.
Холодно, сука, как холодно.
Натягиваю штаны, свитер, хватаю фонарик, надеваю галоши, снег хрустит под ногами.
Деревянный туалет, с желтой наледью вокруг очка, ставит всё на свои места – это Сибирь, не Европа. А про сон во сне я уже читал у кого-то из теоретиков трансперсональной психологии и в книжках про сталкинг сновидений.
Не смотря, на холод мне нравится смотреть на небо ночью. Выйти из туалета, с радостью, что пол еще цел, и получилось не провалиться в него. Закурить сигарету и смотреть в небо.
Если бы я мог начать всё с самого начала, я хотел бы родиться под теми же звездами и прожить жизнь, так же как проживаю эту.