Карпов, золотце! Глава 17
Еще зимой Катя договорилась об отпуске на август. Да и у меня не было основной работы, только иногда я ходил дежурить на соревнования, но то был настольный теннис, стрельба из лука или мини-футбол. За все вместе я едва получил четыре тысячи, а что получил сразу же отложил на квартиру. И вот эту нашу гармонию прервал звонок Феди. Он спросил подал ли я документы в другие ВУЗы.
- Нет, - ответил я, - там же написано, что я подал оригинал.
- Вы могли подать копию, - уточнил он, - хотелось бы знать с кем конкурирует ваша alma mater.
- Ни с кем. Только сюда я и подал.
- Вот как, - он что-то чиркнул ручкой. - Тогда у меня к вам предложение. Буду честен, вы не в самом завидном положении. Вы буквально заняли место у границы рейтинга, а людей с вашими баллами оказалось довольно много.
Тяжелая волна прокатилось по телу, будто фоновое напряжение, нарастающее с момента подачи документов, с которым я уже свыкся ближе к середине лета, наконец, рассеялось. Только на его место пришло ощущение проигрыша. Проиграл я самому себе. Себе, который не набрал нужный балл, не заработал достаточный стаж, не выиграл ни одной олимпиады. Только зачем позвонил Федя, разве замдекана теперь уведомляет непоступивших?
- Ясно, - сказал я.
- Но у вас есть шанс попасть к нам, - сказал он, и только тогда я понял, что он звонит не как замдекана, а как сотрудник кафедры, - вас интересует?
- Конечно.
Я лежал в кровати, когда он позвонил. Я сел, Катя убрала с меня ногу и чуть подвинулась в сторону.
- Кого я должен убить за это место?
- Убить? Никого! Наоборот, вы должны спасти. Видите ли, я до сих пор под впечатлением от того вашего доклада про паллиативную помощь. От последней его части. На самом деле я под впечатлением от правды, которую вы сказали. В ней по сути ничего сверхъестественного...
Тут я вспомнил грибной компот и пирожки с селедкой.
- ...не было, но теперь становится все труднее говорить правду.
Он замолчал. Чего он ждал от меня? Он хотел, чтобы я поклялся костьми деда, что буду говорить правду, правду и ничего кроме правды? Но он продолжил, почему-то тише прежнего.
- Вы знаете, я провожу одну работу. Она связана с нейротоксичным действием некоторых агентов, используемых в промышленности нашего, например, региона. Вот... - в этом секундном молчании я слышал, как он подбирает слова. - Работа эта носит некоторый факультативный характер и выбивается из сферы интересов кафедры. Вы, кстати, их знаете?
- Болезнь Паркинсона и боковой амиотрофический склероз.
- Верно. БП и БАС. Я же своими исследованиями занимаюсь, можно сказать, в свободное от работы время. Занимался. Кое-какими действиями я себя скомпрометировал. В приказном тоне мне порекомендовали уволиться с того места и... Я заговорился. В общем так, Александр - с моей помощью вы попадете к нам на кафедру, но с условиями. Первое условие - вы будете моим внештатным ассистентом. Это значит, что если профессор Жуковская или профессор Альбина захотят вас привлечь к работе - вы не сможете отказаться, потому как помогать мне вы будете, что называется мимо кассы.
В трубке что-то зашуршало: видимо, Федя прикрыл ее ладонью.
- Доброе утро, Игорь Алексеевич, да... конечно... по пятому пункту? Я посмотрю, конечно...
Снова шорох и Федя вернулся.
- Вы здесь? - спросил он.
- Здесь.
- Второе условие - вы будете работать в центре профосмотров на Южной. Перед увольнением я пристроил туда ординатора второго года, он там пока в черную, не знаю как долго его там продержат, и его надо будет срочно заменить на вас.
- А смотрит он там как невролог?
- Конечно.
- Но я еще даже не поступил!
- Это мелочь. Можно договориться. К тому же я вам дам свой номер - звоните, консультируйтесь.
- Но почему именно туда?
- Потому что туда свозят рабочих с некоторых предприятий, где может быть выявлено действие некоторого нейротоксичного агента. Я проводил учет выявленных симптомов, а когда решил поделиться наблюдениями на кафедре - мне сначала сказали прекратить свои конспирологические штучки, а затем и вовсе вынудили уволиться. Не с кафедры, а из центра профосмотров. Ваша задача: продолжить сбор данных. Уже вместе мы их обработаем, причешем и покажем свету. Вот тут и нужен ваш талант.
- Какой?
- Сказать правду. Только и всего. Но как это теперь трудно...
Я колебался меньше секунды. Все, что мне надо было понять из этого разговора: меня возьмут на бюджет, у меня сразу будет место работы.
- Согласен, - сказал я. - Где подписать?
- Ничего подписывать не надо. Наши отношения нигде не будут задокументированы, чтобы не было возможности прервать работу. И на кафедре вы ничего не будете говорить о своем месте работы, договорились?
- Небольшая ложь, ради большой правды?
- Безвредное умолчание ради спасения сотен жизней. Но все начнется в сентябре. А пока почитайте хотя бы, не знаю, нацруководство что ли. Только посвежее. До свидания.
- До свидания.
Я лег обратно. Катя легла на меня сверху. Непослушные с утра волосы закрывали ей глаза, она дула на них, но это не помогало. Тогда я заправил их ей за уши, и в меня вцепились два любопытных глаза.
- Что там? Только не говори, что это тот «Дон Корлеон» приглашает тебя стать главврачом первой воровской больницы.
- А что, хорошая мысль, разве нет. Там только отпуска скорее всего не бывает. Да и должность пожизненная - смена посредством убийства предыдущего главврача. Свинцовая медалька в лоб и на пенсию.
- Серьезно, Саш, кто звонил?
- Замдекана.
- Что сказал?
- Сказал, что возьмет меня в ординатуру.
Катя с визгом подпрыгнула и начала танцевать на кровати. От каждого ее прыжка широкая майка, - некогда моя домашняя, а теперь ее ночная, - чуть задиралась, обнажая живот.
- Теперь ты невролог!
- Скорее головастик невролога, но с перспективой разрастись до вполне себе зрелого врача.
- А чего он так долго говорил с тобой? - спросила она, успокоившись.
- Сказал, что за это я буду массировать ему стопы.
- Эй!
- Шучу. Да просто мне придется выполнять за него грязную исследовательскую работу. Это обычная практика, хотя скорее это свойственно аспирантам, но я вот уже в ординатуре начну собирать крупицы науки с пола местного здравоохранения.
- Звучит заманчиво, - Катя встала с кровати, одним движение бросила майку в корзину с бельем. - Я пойду в душ: плясать в жару - не лучшая затея. Ты со мной? - спросила она, глядя на меня через плечо.
- Нет, я хочу кое-что посмотреть, пока не забыл. Оставь дверь открытой, я присоединюсь, если успею.
- Какой занятой сразу стал, поглядите, - улыбнулась она и на носочках пошла в ванную.
Осень обещала быть насыщенной. Я хотел до конца лета выполнить последнюю просьбу Нины Васильевны. Я ждал, что все случится, как в прошлые разы. Ждал, когда случай сам приведет меня к улице Новой, что на Бахтинском поле. К тому самому дому с секретной полочкой в книжном шкафу. Но случай не подворачивался. Похоже случай требовал от меня хоть каких-то действий, кроме просмотра кино и лепки пирогов.
Под каким поводом человек может попасть в чужой дом? Если сразу отбросить нелегальные, то останется не так много вариантов: экстренные службы - но для этого нужен веский повод, будь то пожар или утечка газа, но это все легко проверить; вызов врача, но нынешний хозяин может сказать, что никого не вызывал и будет прав. Покупатель, но для этого требуется что-нибудь продать. Я решил проверить. Зашел на местные сайты с продажей вещей, ввел адрес - ничего по такому адресу не продавали. Может его скрыли, чтобы просто так не светить. Тогда я стал искать шкафы на продажу. Просмотрев все шестьдесят три предложения, я не встретил среди них шкафа с декоративным лавровым венком наверху, зато встретил близнецов тех шкафов, что стояли у моей бабушки и других родственников. Я помнил их настолько хорошо, что легко мог представить эти шкафы изнутри, ведь в детских играх они нередко служили укрытием или же целой сценой. Фантазия легко превращала эти деревянные коробки, завешанные одеждой, в пещеры, тайные логова, секретные лаборатории и бункеры.
Убрал телефон и пошел в душ.
За завтраком Катя с кем-то переписывалась. Вздыхала, морщилась, закатывала глаза: нервничала.
- Что-то не так? - спросил я, допив чай.
- Женя приехала.
- Так. Она хочет чтобы я убрался отсюда? Свадьба расстроилась и она хочет вернуться на свою кровать, да?
- Нет, у них с женихом все хорошо. Она зовет меня на встречу. Нас на встречу, - исправилась она. - Она сейчас до конца лета будет жить у родителей жениха, они сами в Таиланде - дом свободен. Она зовет нас прийти к ним как-нибудь вечером. Шашлык и все такое. Я пойму если ты не захочешь к ним ехать, ведь все-таки они тебе не знакомы и...
- А где находится их дом?
- Степная 8. Это на Бахтинском поле.
- Думаю, нам стоит съездить, - сказал я и улыбнулся. Недостающий пазл не просто попался мне на глаза, он сам встал на место, когда я обернулся на мозаику и теперь, как это уже случалось, объединял естественный ход моей жизни с неестественной просьбой умершей.
- Вот там и отпразднуем мое поступление в ординатуру. Только тихо, чтобы они не поняли, что мы ими пользуемся.
- Так легко согласился. Даже странно.
- Ничего странного.
- Я к тому что ты их даже не знаешь.
- Это как шутка, про девушку, которая не знакомится с незнакомцами.
- Не слышала.
- Суть в том, что надо познакомиться, чтобы перестать быть незнакомцами. Тем более если она твоя подруга.
- Мы скорее хорошие знакомые.
Я задумался.
- Интересно... Почему-то среди русскоговорящих часто можно услышать эту оговорку. Когда тебе говорят о ком-то, что он твой друг, а ты тут же отнекиваешься и пытаешься подобрать к нему более подходящее слово. Будто бы сказав друг, ты обрекаешь человека на что-то страшное. Или хотя бы тяжелое, что не каждому по силам. Как-то одна знакомая подсела ко мне на лекции и стала меня расспрашивать о планах на будущее: где собираюсь учиться дальше, куда подам документы и дальше в таком духе. Я честно сказал ей, что не хочу это обсуждать. Тогда она привела странный аргумент. «Разве трудно поделиться по-дружески?» Меня покоробило от того, что она считала меня своим другом. Оказалось, что для нее по-дружески не означает разговор с другом - это значит просто говорить открыто. Я спросил сколько у нее друзей, на что она сказала, что не сможет сосчитать.
Я показал Кате указательный и средний палец.
- Вот. У меня всего два друга. Настоящих, во всех смыслах. Два друга. Остальные - кто угодно, но не друзья. И говорить по-дружески с ними я не буду.
- Тебя это так заботит?
- Только когда человек пытается утолить жажду любопытства, таким грязным способом.
- А что бы было, если бы ты ей рассказал о своих планах?
- Они бы не воплотились.
- Не думала, что ты суеверный.
- Это не суеверие, Кать. Думаю, это чистая психология, или как сейчас говорят нейропсихология. Я достоверно не знаю, но вот, как я это вижу: как только я начинаю говорить о своих планах, которые еще даже ни на один процент не выполнены, мой мозг воспринимает это как какую-то работу по их воплощению. Я это ощущаю по чувству спокойствия, особенно если мои планы поддержат. Но это спокойствие губительно: оно вызывает какую-то страшную апатию. Мозг ведь по сути лентяй, Кать. Как только я даю ему повод думать, что хоть что-то сделано, - а на самом деле еще ничего не произошло, - он тут же решает, что пора отдохнуть. И вот, когда пора по-настоящему браться за дело, мозг чувствует, что его обманули, что еще ничего не сделано, и он встает в позу. Будто бы серое вещество обижается, что его обдурили так нагло, хотя по сути обмануло само себя. У меня не так много каких-то достижений в жизни, но все они случились в тишине.
- Интересна теория, профессор Карпов! Но ведь не у всех так работает серое вещество? Есть люди, которые говорят всем о своих планах и идеях, а потом еще и воплощают.
- Мой сосед по общаге был таким. Он и сейчас такой, - добавил я, после неуютного был. - Нельзя сказать, что он болтает направо и налево, но некоторым он говорит. Я узнавал о его планах почти сразу, как они возникали. Его это нисколько не тормозило. Мы с ним наверное так долго прожили вместе из-за вот этих непохожестей. Я спокойно рассказывал истории из школы с именами, датами, паролями и явками. Героями его история были только «типы», которые «там-то и там-то... в общем теперь они сидят...» или «больше его никто не видел...», но самое популярное «лучше не будем об этом», зато касательно собственных планов все было наоборот. Из приличия я не мог совсем не говорить: говорил, но мало, максимально пространно, а он красочно и с деталями, размахивая руками, иногда даже с чертежами.
- Вы как два карпа в пруду.
- Понял, что намек на мою фамилию, но не понял сравнения.
- Символ Инь-Янь. Хочешь я тебе сейчас чакру открою? - Катя заметила мой смущенный взгляд и стала подшучивать. Она хватила меня за торчащие на макушке волосы и потянула наверх, крича что-то вроде: - Абрапхатха, пратрапхатха... - имитируя индийскую речь. - Все!
- Я теперь смогу видеть сквозь стены?
- Нет, теперь волосы торчат еще сильнее, - заключила она и пошла мыть посуду.
- Когда мы к ним поедем? - спросил я, обняв Катю сзади. Капли воды попадали мне на руку.
- Ты так серьезно настроен?
- Ну, чего тянуть. Съездим и делу конец.
- Можно завтра.
- Завтра... Давай завтра. Да, будет нормально. Думаю, нам стоит прогуляться немного там, когда приедем. Посмотрим природу.
- Типа закинем Жене вещи, а сами: «Пока, мы в лес!»?
- Думаешь, это неприлично?
- Даже не знаю. Лучше бы после посиделок пройтись. Если там освещают дороги. Хотя сейчас же лето - народу там много, на дачах.
- А они нас не с ночевкой зовут? Просто было бы логично: родителей нет. Места полно должно быть.
- Откуда такой энтузиазм, молодой человек? - Катя ткнула меня в нос, оставив на нем шапочку из мыльной пены. - У тебя какие-то корыстные цели от этой поездки?
- Конечно. Я хочу присмотреть дом. Давно пора свалить из города. Надо пользоваться тем, что здесь окраина не так далеко от центра, чем в какой-нибудь Москве или Питере.
- Грандиозные планы! Тебе разве уже выплатили за нобеля?
- Со дня на день пришлют, - отшутился я.
Катя договорилась на пять часов вечера следующего дня.
Она достала откуда-то старую сумку, по всем приметам еще СССРовскую.
- Дедовская, - как потом пояснила она, - мама как раз дала ее на случай поездок на природу. Мол, не жалко.
Мы бросили туда сменные вещи, полотенца, тапочки, комплект постельного белья. Хотя Катя не спросила про ночевку, а я не стал настаивать, но мы все-таки решили перестраховаться. А вдруг? Я же снова открыл карту Бахтинского поля через приложение и сделал скриншот, на тот случай если там не ловит интернет.
На следующий день, перед поездкой, мы зашли в магазин за вином. Взяли две бутылки красного вина по акции. Вино, как заявлено на этикетке - грузинское, Катя настаивала, что разливают его где-то в нашей области.
- В конце концов, зная Женю, ей все равно, что пить. Думаю, ее парень, точнее жених, тоже не самый привередливый. Учитывая, что он выбрал Женю. Шучу, - тут же добавила она, хотя даже не улыбнулась.
Автобус мы ждали около получаса. Вместе с нами тот же автобус ждала бабушка с сумкой больше нашей в два раза. Она сидела на скамейке под козырьком остановки и болтала ногами, сбивала шмелей, которые лениво пролетали под лавкой, выбираясь из сорняка, что рос позади. На каждый подъезжающий автобус бабушка кричала:
- Влад, какой там, какой?!
- Восьмерка, - отвечал я, хоть и не был Владом.
- Тьфу-ё... - она запрыгивала обратно на скамейку.
Так повторялось каждый раз, как подъезжал лупоглазый ПАЗик.
- Ну, какой там, Гриша?! - она спрыгивала и уже начинала тянуть тяжеленную сумку на себя. Сумка стояла на лавке и мне казалось, что она запросто придавит бабушку, если та потянет чуть сильнее.
Потом ее разморила жара и ожидание. Бабушка уснула. Пару минут спустя приехал наш автобус.
- Надо ее разбудить? - спросил я Катю.
- Ты уверен, что она ждала наш автобус?
- Мне кажется, все остальные уже проехали и не по одному разу. Только этот остался.
Водитель косился на нас через зеркала, вытягивая шею.
- Я все-таки разбужу, - сказал я и пошел к бабушке. - Простите, автобус приехал. Сто двенадцатый дробь один. Вам он нужен был?
- Чего? Кто ты такой? Костя? - бабушка явно находилась в прострации. Она повертела головой, платочек чуть съехал и из под него на лоб упал мокрый пучек седых волос. Будто прохлада от испарины чуть остудила мозг бабушки, а здоровенная сумку под боком напомнила, что она не просто так сегодня вышла из дома. Она прищурилась от блеска кузова ожидающего пазика. - Какой там, какой?!
- Сто двенадцать дробь один.
- Тьфу, чего я сижу-то?
- Помочь вам? - я уже начал тянуть руки к сумке, но она каким-то дзюдоистским движением подсекла сумку и забросила себе на спину. Бабушка побежала к автобусу, будто сумка чудесным образом поместила в себя груз старости. Катя отошла в сторонку, чтобы бабушка запрыгнула в автобус. Она бросила сумку на сидение возле окна, сама села у прохода, поправила платочек и выдохнула.
Мы сели позади нее. Слышали как она бухтит о чем-то себе под нос. Вдруг она повернулась и сказала:
- Чуть не проспала, да? Ух, старая балда! - она улыбалась так, будто произошла большая шутка. Мы тоже улыбнулись. - Спасибо что разбудила, дорогая - сказала она Кате.
- Не за что, - ответила Катя, глядя на меня. - Только это он разбудил, а не я.
- Ты? - бабушка посмотрела меня как впервые. - Точно? Ладно... - она отвернулась и больше не заговорила с нами.
Автобус объехал все, что можно. Мы проехали через центр города, мимо Ленина, который открытой ладонью показывал на маленькую часовню, словно возмущаясь. Мимо ЦУМа, ГУМа и так дальше, по понижению стоимости товаров, выставленных на витринах. Дальше проехали старый спальный район, где аптеки чередуются с пивными магазинами. Кругом дети катались на велосипедах, самокатах, реже на скейтах и роликах. Наверное, зря ругают подрастающее поколение - вот же они, на улице, под солнцем, играют друг с другом. Но где те, кто их ругают. Вот один идет домой с золотистой полторашкой, вот еще двое несут пять литров чего-то янтарного, как мед, но не такого густого. Вот сидят мамаши на скамейке, в одной руке сигарета, в другой телефон.
Бабушка захрапела. Ехали уже полчаса. Автобус только только подобрался к окраине. Дома из железа и бетона стали попадаться реже. Чаще стали мелькать дома деревянные, с косыми заборами, облезшей краской на оконных рамах, со старыми собаками на цепях, которые лаяли скорее из чувства долга, чем из чувства реально опасности. Некоторые дома просели настолько, что окна первого этажа подоконниками упирались в землю. Но за всеми окнами были признаки жизни. Цветы в горшках, медведи и кролики - игрушечные, коты - настоящие. Во дворах призраками бродили худые мужики в просторных куртках или майках-алкоголичках, женщины вешали белье. Я увидел два настоящих особняка, словно в насмешку разместившиеся между деревянными лачугами. Забор этих особняков был выше крыш ближайших домов, а гараж по стоимости превосходил сами соседские дома.
- Хотела бы такой? - указал я на один из особняков Кате.
- Только если жить там целой династией. Для двоих там слишком много места. Да и как это все убирать вообще?
- Думаю, тот, кто может позволить себе такой дом, пользуется услугами клининговых компаний.
Бахтинское поле. Автобус остановился возле одноэтажного магазинчика. К тому моменту в автобусе остались только я, Катя и бабушка, которая все еще спала. Мы пошли к выходу.
- Бабуля, встаем! - крикнул водитель. - Конечная!
Я осторожно задел бабушку за плечо. Она вздрогнула, часто заморгала и спросила:
- Какой автобус? Какой там?
- Вы уже приехали. Конечная.
- Как конечная? Она посмотрела в окна. Ух, блин старая... - Она потащила сумку, тем же движением забросила ее на плечо и вышла.
- Давайте я вам помогу, - не отступал я, глядя, как она уже не так легко тащит поклажу.
- Не, не. Еще ограбишь, старую...
- Он вообще-то врач, а не грабитель - сказала Катя.
- Врач? - в глазах бабушки что-то мелькнуло. - Какой врач?
- Общего профиля, пока что.
- Терапевт, что ли?
- Что-то вроде того.
- А как такой молодой?
- Не успел состариться. Так вам помочь или как?
- Ну давай, помоги, - она поставила сумку.
Катя потянула меня за рукав и показала куда-то в сторону.
- Видишь, синюю крышу? Нам туда.
- Хорошо. Ты, наверное, иди, а я отнесу сумку и прибегу. Тут трудно заблудиться.
Катя поцеловала меня в щеку и ушла направо. Бабушка же пошла чуть впереди. Я вспомнил карту Бахтинского поля, нужный мне дом находился в конце улицы Новой. Бабушка шла как раз в ту сторону. Она говорила что-то о коленях, о боли в пояснице, о том, как плохо спит ночью.
- Ну, я и говорю тебе, Влаша, давление вообще скачет, как кони дикие, то сто двадцать на шестьдесят, а потом БАЦ! и уже сто восемьдесят на сто. Ну, куда такое годиться? Я уже и капотен пью и каптоприл - ничего не работает. А терапевт у нас ссыкуха какая-то, извини, что так грубо. Она совсем не слушает, что я ей говорю. Перепишет старые назначения, ну, чуть подбавит дозу, и все. Иди бабка, помирай. Еще на бедре какая-то шайба выскочила. Твердая, круглая и красная. Она то меньше краснеет, то больше, то вообще не красная, а то и не твердая и не круглая. Бывает ее нет вообще. Пальцы тоже не гнутся, утром болят, пока не разработать. Я их горчицей потираю, как соседка посоветовала. Она, кстати, вообще не верит врачам. У нее вот диагноз ставили какой-то очень плохой. Понаписали там исследований кучу, она ничего делать не стала: нечего, говорит, деньги зря тратить. Купила билет до деревни одной в Алтайском крае - там живет старец. Она к нему приехала, он ее травами пообхаживал, солью лесной покормил - она после его обрядов спала три дня и потом, что ты думаешь, все прошло. К врачам пришла - диагноза никакого нет. Они глаза вытаращили, смотрят, а у нее ничего. Что ты на это скажешь, врач?
Я не успел открыть рта, как она продолжила.
- Вы в чудеса-то не верите. Да и веры в вас сейчас никакой нет. Я к тому, что вы ни во что не верите. Чуть что и сразу в своих интернетах ищете, нет бы у Боженьки спросить, узнать у него, как и что делать. Он, конечно, не ответит, но еще бы Бог нам отвечал! Куда бы это тогда нас привело? У внука моего в комнате ни одной иконки, зато три экрана! Компьютер, - с явным «е» произнесла она, - телевизор и еще телефон. И все три работают сразу. Ну куда это? Ну что это? Глаза посадит, а потом лазером там ему жечь все будут. Одним лазером он зрение посадит, а другим будут лечить. Я смотрела по телевизору, что эти устройства в Амрике пересобирают, чтобы там какие-то волны посылать. Уже доказано давно это.
Я решил, что к четырем уровням доказательности давно пора добавить новый: уровень E - бабушка по телевизору слышала. Сюда же я бы отнес соседка к старцу ездила и уже давно доказано. Насколько уровень был бы широк, настолько он был бы и ненадежен.
- Давай, ставь сумку, - резко прервала рассказ бабушка. - Дальше сама потащу.
Позади нас на заборе я прочитал «Новая 13/а».
- Скажите, а там живет кто-нибудь? - спросил я, глядя на крепкий деревянный дом, который не выглядел заброшенным, скорее недавно покинутым. Через щели в заборе я видел заросший огород, но дом, похоже, был обитаем. Хотя бы периодически. Сквозь окна виднелись темные комнаты, пыли на стеклах не было совершенно. На крыльце - полный порядок: стояла скамейка, а под ней пара тапочек, на двери замок, на гвоздике прибитом к стене висел черный зонтик и какой-то платок.
- Ну то живут, то не живут, - подтвердила бабушка мое предположение. - Приезжает мужик какой-то. То один, то с бабой. Бабы, вроде разные, а может мне это все кажется. Память-то не та уже. А эт не ты приезжаешь-то?
- Не я. Но мужик один и тот же?
- Мужик один и тот же. Морда бандитская, такого не забудешь. В кошмарах будет сниться. Там раньше Нина жила с Юрой. Дружили мы страшно. У меня даже ключ их домика, а у них от моего. На всякий случай оставили. А теперь там бандиты... Да погоди, ты ли не Се... да нет, тот постарше был. Ладно, жарко тут с тобой, Влаша. Пошла я.
Бабушка махнула рукой, открыла калитку, забросила сумку на спину и потопала к своему дому.
Я подошел к калитке дома напротив. На дверце висел замок. Пошел вокруг забора. На траве виднелся след машины. Как раз за домом, в стороне от других домов машину и оставляли. С другой стороны дома была еще одна калитка, но чисто символическая, ее можно было открыть с другой стороны, запиралась она на обычный шпингалет. У нее тоже были кольца для навесного замка, но самого замка не было. Недалеко от калитки в траве лежала лопата. Больше в траве нельзя было ничего различить. Огородом явно никто не занимался. От прежних грядок остались только кое-где заметные тропинки между ними. От задней калитки к дому вела небольшая тропка с примятой травой. Все-таки кто-то приезжает сюда. Если это новый хозяин, то зачем бы он заходил через заднюю калитку? Вероятнее всего - это муж внучки, который водит сюда других женщин. Я прикинул, что эту тропинку не видно из соседних домов, и можно спокойно пройти от машины до заднего крыльца, которое представляло из себя лишь ступеньки ведущие к двери. Я открыл калитку и дошел до крыльца. Под окнами у дома, в траве, лежали окурки. На дверном косяке, на высоте моей груди, натыканы черные точки, видимо, тут сигареты и тушили. Дверная ручка держалась слабо, дверь в ходила в петлях - установили ее не так давно, наспех, она явно была меньше, чем должна быть. Я потянул чуть посильнее - косяк захрустел. При сильном желании ее можно было легко выбить, но я не хотел сразу прибегать к такому способу. Все-таки это проникновение в чужой дом, да еще и воровство. Хотя, можно ли назвать воровством, когда ты берешь вещь, принадлежащую ныне умершей, о которой не знает хозяин дома? Интересно, если меня на этом поймают, будет ли достаточным оправданием тот факт, что я пытался помочь умершей обеспечить ее внучку? Думаю, нет. Телефон даже не сохранил сообщения от Нины Васильевны. Думаю, расскажи я полиции о такой мотивации, меня доставят в психиатрическую больницу и поселят рядом с бывшими преподавателями.
- Чего так долго? - спросила Катя, когда я вернулся.
- Ну, ты знаешь, бабушка пока наговорится. Пришлось выслушать все ее жалобы. Про колени рассказала, про пальцы, про давление.
- Пошли, познакомлю.
Дом, в котором мы оказались, отличался от остальных. Тут если и подразумевался участок под огород, то эту затею быстро отмели. Никакого огорода - ровный зеленый газон, как на британском футбольном поле. Был и отдельный заезд в гараж, но хозяин мерседеса, похоже, не боялся за машину: оставил у ворот.
Катя повела меня вокруг дома, но не по газону, а по тропинке, выложенной камнем. Вдоль нее, на уровне земли, горели фонарики, хотя на западе еще виднелась уходящая огненная корона. Мы обошли дом. Позади дома находилась баня, окруженная все тем же британским газоном. Я решил, что Бэкхем или Руни, выходящие из бани с полотенцами вокруг пояса, выглядели бы органично. Куда органичнее, чем этот дом выглядел рядом с остальными. В нескольких шагах от бани находилась беседка. Под крышей беседки горела каменная печь, из полукруглого недра вырывались языки пламени. Их дразнил лопаткой с железной ручкой молодой парень. От печи двумя дугами отходили диваны. На одном из них, спиной к нам, сидела девушка и постукивала пальцами по спинке.
- Нашла! - крикнула Катя.
Девушка повернула голову. Парень отложил лопатку и пошел в нашу сторону.
- Стас, - сказал он и улыбнулся, той самой улыбкой, когда между верхним и нижним рядами зубов проходят два пальца. Он казался синтетическим, ненастоящим. Короткие светлые волосы подстригли так ровно, будто от этого зависела не только жизнь парня, но и жизнь самого барбера, - уверен, что такой не ходит в парикмахерские «Алёна», «Наоми» или «Стиль».
- Саня, - сказал я и пожал руку в ответ.
Улыбка Стаса стала еще шире, а потому глупее. Даже мои лучшие друзья так не радуются от встречи со мной.
- Катя сказала, ты помогал бабушке с сумкой? Это не та ли бабушка, которая живет в конце улицы, справа?
- Та самая.
- Будет веселая ночка, - сказала подошедшая Женя. Она представилась. И если ее жених смотрел мне точно в глаза, хотя и каким-то безмозглым взглядом, она смотрела куда угодно, но только не в глаза. Пока она меня разглядывала, я ощутил себя брикетом какой-нибудь халвы, чья упаковка помялась ровно в месте штрих-кода, и теперь продавщица все не может никак пробить цену. Наконец упаковка дала лазеру пробежать по черным палочками и пустотам между ними. Цена показалась на экране. Пачка халвы больше не интересна. Женя поняла все, что ей нужно. - Идемте.
Мы с Катей сели на одну сторону, Женя разлеглась на другой, пародируя Клеопатру. Стас же достал откуда-то из под стола железный тазик и вывали из него на стол липучий шар из теста.
- У нас будут пироги? - спросила Катя.
- Нет, мы со Стасом отдыхали в Неаполе. Мы только и делали, что питались маргаритой целыми сутками. Вот ее он и приготовит, да, милый?
- Да, дорогая.
- О, а мы недавно научились делать пирог с картошкой, - сказала Катя, - а еще мы вина взяли, - добавила она и поставила бутылки на стол.
- Да? Это очень хорошо. - Женя взяла одну бутылку, прочитала что-то на этикетке, морщась при этом так, словно носит очки, а может от отвращения перед производителем. - Это хорошо... - уже не так уверенно произнесла она.
Стас каким-то механическим, тысячекратно повторенным движением начал разминать кусок теста, который прежде придавил кулаком. Он быстро перебирал края пальцами, а тесто покорялось мускулистым руками и гравитации. И неизвестно чему больше.
- Жень, а почему ты сказала, что будет веселая ночь? Из-за той бабушки? - спросил я.
- Да, ты не заметил, что она дурная?
- Дорогая... - с нежным укором сказал Стас, размазывающий томатный соус по кругу из теста.
- Извини, - она закрыла глаза и кивнула, точно крови в Жени больше аристократической выдержки, чем гемоглобина. - Она больная. Действительно больная. Неужели ты совсем ничего не заметил?
- Она называла меня разными именами. Принимала за знакомых.
- Вот видишь? А ночью у нее совсем беда с баш... с головой. Старушка не спит ночами, бред обостряется. Она, как какой-то мотылек, идет на свет. Она уже заходила к нам, когда мы вот также сидели. Пришла совсем голая. Я испугалась, но Стас ее выпроводил.
- Довел до дома, - сказал он.
- Да, довел до дома. Это стоило нам одной бутылки вина.
- Почему?
- Расскажи, милый, - легким взмахом руки Женя передала право повествователя дорогому Стасу.
- У несчастной был супруг. Она помнит, как они тоже сидели с ним на крыльце до глубокой ночи и пили вино. Она приняла меня за своего супруга.
- Наверное, просто соблазнилась на красивое молодое тело. Извини, продолжай, - Женя примирительно кивнула, извинив саму себя.
- Она решила, что я ее супруг. Как я понял из ее рассказа, она приезжала на дачу пораньше, чтобы убраться, а он приезжал, как только заканчивал работу. По пути он брал бутылку вина и они пили на крыльце.
- Да, не у всех есть такая прелесть, как у нас.
- В этом нет ничего такого, - вдруг серьезно ответил Стас, без прежней бархатной вежливости. - У всех разный достаток.
- Да, да, милый. Конечно.
- В тот вечер я проводил ее до дома. Про вино и мужа она сказала еще у нас во дворе, потому я взял бутылку с собой. Пришлось выпить с ней бокал. Она чуть там и не уснула на крыльце. Я довел ее до кровати. Утром, когда я пошел ее проведать...
- Он такой заботливый, - напомнила Женя.
- Когда я пошел ее проведать, она встретилась мне уже по дороге. Одетая и с сумкой на спине. Она меня не признала. Я предложил помочь ей с сумкой, но она отказалась. Назвала меня бандитом, но потом сама сказала, что я на бандита не похож.
Одним движением, словно натягивая маленькое одеяло, Стас забросил пиццу, посыпанную пармезаном и обложенную моцареллой, на широкую лопатку. Легко, как в кулинарном танце, он забросил пиццу на горячий камень и поставил лопатку сбоку от печки.
- Так, а баня сегодня будет? - спросил Стас. - Начинать топить?
- Как гости скажут, - великодушно решила Женя.
Мы с Катей согласились. Тогда Стас ушел куда-то за баню, решать вопросы с растопкой. Женя же решила скрасить ожидание рассказами о поездке в Неаполь.
- Южная Италия - это такая прелесть. Неаполь же просто сказка. Мы снимали квартирку, и представляешь, с балкона открывался вид на Везувий. Даже были на игре местной команды «Наполи». Я ничего в этом не понимала, но Стас был рад. А ты смотришь футбол? - она спросила меня, но не стала дожидаться ответа. - Там столько старинных зданий - это же просто невозможно представить. Королевский дворец, Кастель-Нуово, церковь Санто-Доминико... что-то там, я уже даже всего не вспомню. И все эти ресторанчики, кафе, бары вечером, кофейни утром. Боже, как замечательно!
Она охала и ахала, складывала руки вместе, словно для молитвы, закатывала глаза, тяжело вздыхала. Тем временем пицца начала гореть. Я заметил чернеющую корку и предложил вытащить ее из печи, но Женя остановила меня.
- Стас, дорогой! Пицца готова! Он сейчас все сделает, сидите, - сказала она и позвала жениха еще раз.
Красный от растопки Стас вернулся. Он положил на стол круглый деревянный поднос и сбросил на него пиццу.
- Что там с баней, дорогой?
- В процессе, вы пока кушайте.
- У нас тут как раз есть итальянское вино к итальянской пицце. Можешь посмотреть за вашим диваном?..
Возникла небольшая пазуа, во время которой Женя силилась вспомнить мое имя.
- Конечно, - сказал я.
Между спинкой дивана и железной оградой беседки находился мини-холодильник. Буквально мини. Я открыл деревянный короб, выступающий для холодильника футляром. В него помещалось только три бутылки вина. Одну я достал.
- Нет, другую, пожалуйста. Это слишком... крепкое.
Я посмотрел на градусы, все три бутылки были одной крепости. Но хозяин - барин: я достал другую. На этот раз Женя ничего не сказала. Она позвала Катю сесть на свой диван, чтобы показать фотографии из Неаполя. Я поставил бутылку перед собой. На ней действительно не было ни одного русского слова, даже английского не нашлось. Только итальянский.
- Я могу открыть? - спросил я. - Или нам нужен Стас для этого?
- Конечно, открывай, - разрешила Женя. - Бокалы вон там, в шкафчике, справа от печки.
Я достал четыре бокала. Разлил вино, как посчитал нужным, но по взгляду Жени догадался, что в Италии наливали по-другому. Однако она не стала прерывать рассказ о чудесном Неаполе. Вернулся Стас. Сел рядом со мной, ведь Катя сидела рядом с Женей. Почему-то от него пахло алкоголем, хотя он с нами не пил. Он залпом осушил бокал вина, свернул пополам кусок пиццы, в два захода съел его и ушел обратно.
Я не трогал пиццу. Ждал, когда наговорится Женя, но время шло, от пиццы уже не шел пар, а вино нагрелось в бокалах. А Неаполь все еще был «удивительный», а Везувий «величественно прекрасный». Наверное от голода я осмелел. Взял кусок пиццы. Вкусно. Даже не хуже, чем в кафе. Только мало одного кусочка, чтобы наестся. Наверное я совсем обнаглел, ведь взял второй кусок, хотя девушки не съели даже по одному. Но был Стас, который съел уже столько же сколько и я, тогда я пошел на весьма смелый шаг. Налил вина в бокал Стаса, взял из шкафчика большую тарелку и положил туда два куска пиццы.
- Ты куда? - спросила Катя.
- Пойду к Стасу. Помогу может чем.
- О, он сам со всем справится, - сказала Женя, но не стала настаивать, ведь еще столько не показала Кате, например, площадь Данте. Вот, кстати, и она.
Я обошел баню. Стас сидел на небольшом стуле, в руке у него была бутылка чего-то немаркированного.
- Я тут пиццу принес.
- О, давай, - сказал он. Бутылку он даже не прятал. - А вино ты зачем взял?
- Не надо было?
- Зачем вино, когда есть вот это? - он поднял бутылку.
- А что там?
- Настоечка, - сказал он. Я заметил, что употребление суффикса «-чк» добавляет вкуса к любому блюду и способствует слюноотделению. Так алкоголики уставшие от водки, преходят на водочку, как бы убеждая себя, если не в полезности, то в абсолютной безопасности употребления. Водочка, да что же с нее будет? Это же почти водичка. Стас выпил прямо из бутылки и протянул мне. - Тут сосед один гонит. Батя у него берет иногда, когда лень в город ехать. Вот и я стал у него брать. Кедровая. Попробуй.
- А вино?
- Да какое там вино, - он поморщился, - сок виноградный. Баловство одно.
От настойки я отказался, но расположение хозяина я подкупил пиццей. Отказ же от крепкого я мотивировал тем, что быстро выключаюсь от высоких концентраций.
- Мне бы так, - с какой-то завистью сказал он. - Что эта там делает?
- Эта?
- Супруга дорогая, - объяснил он.
- Показывает фотографии Неаполя.
- Готов спорить, что она даже жопы не подняла, чтобы что-то сделать да? Кто бокалы доставал, вино? Катя, да?
- Я.
- Еще лучше. А эта сидит, глаза в небо и поёт «Mambo Italiano». С чего она, блин, решила, что теперь она может сидеть на жопе круглые сутки и строить из себя хер пойми что? - Стас выпил. - Не понимаю. Бабе повезло. Крупно повезло. А она ведет себя так, будто вот это все - он бутылкой, расплескав немного настойки, - вот это все она хоть чем-то заслужила. У тебя не бывает ощущения, что ты попал в ловушку, а? Извини, я забыла твое имя.
- Саня, - напомнил я.
- Стас, - он протянул руку, видимо, позабыв и тот факт, что мы уже здоровались.
- Так что, Саня, не кажется ли тебе, что ты со своей мадам в ловушке. Точнее она расставила ее для тебя?
Чтобы хоть как-то успевать за логикой Стаса и говорить с ним на одном языке, хоть и на разных диалектах, я выпил вино из своего бокала и из его.
- Не думаю, что она расставила хоть какие-то сети. Я, скажем так, не самая выгодная партия для кого бы то ни было. Я к тому что, думаю, если она за меня хоть по какой-то причине и держится, то эта причина иррациональна. Ну, в том смысле что, любовь сама по себе иррациональна, хоть имеет вполне органическую природу.
- Ты что блин сейчас сказал. Ты кто вообще?
- Саня.
- Да блин, это я запомнил. Ты чем занимаешься?
- Я... - на секунду я и сам забыл, чем занимаюсь. - Я врач.
- О-о-о, протянул он. Вот чего ты так говоришь. О иррациональности... о природе... Давай просто мне скажи. Любишь ты ее?
- Люблю.
Вот так спокойно я признался в любви к Кате сидя за баней рядом с человеком, которого знал едва ли час.
- А я вот Женю... не знаю... вроде и да, а вроде и нет. Мне кажется, что если убрать некоторые моменты... - он помедлил, закрыл глаза и провел по векам пальцами, словно еще сам не до конца поверил, что эти моменты имеют место быть, - если их убрать, то он нас ничего не останется. Тяжело жить, ****ец.
- У тебя все равно меньше проблем, чем у других.
- Да? Ты вот посмотрел на все это и решил, что у меня меньше проблем? Я тебе так скажу: если у богатого человека возникает проблема - она занимает его ничуть не меньше, чем бедного занимает его проблема. Да, я не думаю о том, где взять денег на еду, не думаю, как заплатить за учбеу. Но когда меня что-то начинает парить , оно парит наверняка. Оно парит на все сто. Я начинаю загоняться и меня уже тогда хер остановишь.
- Мальчики! - позвала Женя из-за угла. - Вы там как? Баня готова?
Стас сделал быстрый глоток и поставил бутылку под стул. Опираясь на стену поднялся, сделал глубокий вдох и крикнул в ответ:
- Готова, дорогая!
- Тогда идите вы сначала, мы с Катей чуть позже сходим. Я ей про Неаполь рассказываю.
Стас посмотрел на меня с каким-то сочувствием.
- Извини, - сказал он и протянул мне руку, чтобы помочь встать. - Внутри мы простериллизовались, теперь пора снаружи сделать то же самое. Да, доктор?
- Думаю, да.
В школе я видел несколько моделей поведения богатеньких детишек. Одни вели себя шумно, везде говорили о богатстве родителей, выкладывали на стол сразу три телефона, тогда как у соседа могло не быть даже простого кнопочного, не то что сенсорного. Они могли в шутку разбить один из телефонов со словами, что он им надоел. А на уроках географии они не читали доклады с листочков, они не делали презентацию про Испанию, они просто показывали фотографии с каникул и лениво делились впечатлениями: «Да, там было круто... трудно объяснить. Круто в общем» Другие ребята, которые также могли отдыхать в Испании, совсем этим не гордились. Они будто наоборот несколько смущались своего состояния, а потому вели себя подчеркнуто спокойно, сдержано и тихо. Чаще всего это принималось за высокомерие, за попытку казаться лучше других только из-за кошелька родителей, хотя цель была как раз обратная. В плане же умственных способностей эти основные группы отличались также разительно, как и в плане поведения. Ребята из первой группы чаще всего были глупы, а если и имели какие-то таланты, радостно их разбазаривали. Вторая группа была куда умнее, но из-за определенной замкнутости в общении имела большие шансы на расстройства психики. В школе был парень, отец которого владел гостиницей в центре города, неподалеку от дворца Спорта. Нельзя сказать, что он был душой кампании, но и отшельником он не был. Все знали, что его привозят в школу на ауди, и привозит не отец, а личный водитель, но он просил, чтобы его высаживали за стадионом и оттуда шел пешком. Свободного времени у него не было с рождения. После школы он либо делал уроки, либо учил английский и испанский, либо занимался карате. Я как-то спросил его есть ли у него во дворе друг, но он сказал, что не знает никого, кто живет с ним во дворе. Школу он закончил с золотой медалью, уехал учиться в Испанию и там попал в психбольницу. Год спустя его кое-как вернули на родину, но ни на какую работу он уже не годился. Кто-то говорил мне, что он целыми днями сидит во дворе и что-то тихо шепчет, перебирая пальцами по коленкам, будто играет на пианино. Конечно, это крайний случай, но проблемы с общением у таких ребят наблюдались задолго до дебюта истинного заболевания. Я хорошо запомнил его фразу, когда я спросил, а нравится ли ему испанский. Сначала он удивился, а потом спросил: «А какая разница?» Первая же группа, которая кричала о богатстве родителей, психику щадила. Видимо, гедонизм в этом смысле помогал. Но они также ни на что не годились, ведь хорошо умели только тратить. Как-то я встретил одноклассника, который сказал, что играет на бирже. Год спустя на встречу одноклассником он приехал на своей машине, а на следующий год сказали, что его отправили лечиться от наркозависимости.
Глядя на Стаса, я пытался понять, к какой группе принадлежит он. Очень похоже, что ко второй. Подтянутое тело говорит, нет, кричит о самодисциплине, а если и не -само, то о способности подчиняться указаниям тренера или, например, отца. Хорошие манеры, которые он показал в первый миг, сохранялись при Кате на все сто процентов, но при мне он позволял себе сказать, что думал действительно. Тот факт, что он пил за баней тайком, говорило о ментальном грузе, который давил, о грузе, который Стас пытался снять вот таким путем. Даже тут он выбрал низкокалорийный путь, чтобы не портить фигуру: что за дисциплина! Да и пил он не дорогущий коньяк отца, а самогон, который гнал сосед. Он точно принадлежал ко второй группе. Он не растратит деньги родителей, но он вполне может растратить разум.
Мы сидели в бане друг напротив друга. Взгляд Стаса чуть прояснялся по мере того, как выходил пот. Казалось, он только теперь начинал понимать, что сказал лишнее. Он посмотрел на меня исподлобья.
- Сань...
- Я ничего не слышал, - успокоил я его, - а раз не слышал, то ничего и не могу сказать.
- Спасибо.
- Не за что. Почему ты скрываешь, что пьешь?
- Женя попала в сказку. Я тот самый принц, как она сама сказала. А принц не пьет.
- Разве?
- Не знаю, так она сказала, - Стас подбавил жару. - Ух...
- А ты никогда не учил испанский?
- Учил французский, а что?
- Ты мне напомнил одного парня со школы. Он... думаю вы с ним похожи.
- Да, чем же?
- Похоже, вы оба живете ожиданиями близких. Ваши ориентиры - это цели, которые перед вами ставят родители, жены, но очень редко эти цели вы ставите себе сами.
- Ты психиатр? - спросил он, сделав глоток воды. Он протянул мне бутылку.
- Нет, - отпив, ответил я. - Пока еще я просто врач-лечебник. Могу работать на приеме в поликлинике и все.
- А в перспективе?
- В перспективе я невролог. Но мог выбрать, что угодно. Не факт, что я бы прошел, но спектр явно больше, чем цветов в радуге.
- Что угодно... - повторил он и задумался о своем. - А что теперь с тем парнем, который учил испанский?
- С ним... если не вдаваться в подробности - он немного болен. Психически.
- Да?
- Так говорят. Я сам его давно не видел.
- Кошмар, - сказал Стас и лег на скамью. - Золотой поводок давит, - вдруг сказал он. - У меня вроде и было все, но только не то, чего я хотел. Ну, знаю я английский, немного французский, ну есть у меня черный пояс по тхекводно, ну и что? Все эти репетиторы в школе, программы обмена в вузе, нафига мне все это было? Меня готовили так, словно я должен был стать каким-то секретным агентом, а в итоге отец заставляет меня работать на него. Я не против помогать ему, но, какого черта... зачем были эти бесконечные занятия, курсы, тренировки, если в итоге я остался, где и был.
- На это я не смогу ответить.
- Конечно, не сможешь! - он провел по лицу руками, сбросив капли пота. - Прости, я ничего такого не имел в виду.
- Знаю, все нормально. Слушай, а что ты делал для себя последний раз, ну, кроме того, чтобы пить за баней?
- Да и это не для себя. Понимаешь, если бы я не выпил, я бы точно что-нибудь грубое сказал невесте. А так я немного смазал шестерни, мотор уже не рычит. Работает чуть медленнее, но куда плавнее. Для себя, говоришь? - он задумался. - Да не знаю. Понимаешь, я слишком долго делал то, что мне говорили. Так долго, что теперь уже не знаю, какие мои действия для себя, а какие для них. Такое чувство, что я - какое-то запасное тело для отца, куда он пересадит свой мозг, когда появится такая технология. Я как флешка, в которой он держит то, что не смог уместить в себя за жизнь. Он из спорта только футболом занимался, а из языков только русский знает на три четверти. Блин, - Стас сел, - я слишком много болтаю, да?
- Пусть все, что сказано в бане, в ней и останется.
- Хочется сказать «Аминь».
- Так скажи.
- Аминь.
- Аминь, - повторил я.
Минут десять мы просидели молча.
- А чем занимается твой отец? - спросил я.
- Делает детали для местных предприятий. Маленький завод у него. Ну и еще по мелочи: рекламные щиты в городе, салон какой-то, я даже не знаю, где он, пара магазинов с запчастями. А твой?
- У меня отец Шредингера.
- Как кот что ли?
- Да. Только отец. Я о том, что не знаю, жив ли он вообще.
- Извини.
- Ерунда. Он ушел очень давно. Когда я понял, что в семьях бывают отцы, мне уже было на это наплевать. Мама делала все за двоих. А порой и за троих, когда помогала мне с домашкой.
- Я сейчас, - Стас накинул полотенце и выбежал из бани. Когда он заходил обратно, я услышал, как ему что-то кричала Женя, но он отмахнулся. Он принес бутылку самогона.
- Выпьем за мам?
И хоть крепкий алкоголь становился в горле комом, за маму не выпить я не мог. Мы сели в предбаннике, в маленьком навесном шкафчике стояли стопки. Стас разлил самогон. Мы выпили.
- Мама меня жалела, - сказал Стас. - Просила отца не загонять меня. А он говорил, что воспитывает во мне любовь к труду. Любовь к труду, - повторил он задумчиво, - наверное, за этим должна быть какая-то философия, да? Не тупое повторение изо дня в день каких-то вещей, назначение которых ты даже не понимаешь. Это попахивает армией. Я, кстати, хотел в армию пойти.
- Да? - удивился я. - Почему?
- Я бы на целый год вырвался из под надзора отца. Я его, конечно, люблю, но хочется принять какое самостоятельное решение, понимаешь? Пойти ему наперекор. Показать характер, что ли. Чтобы он видел, что я не безвольный. Могу сказать слово против.
- Но ты не пошел?
- Нет. Отец привез меня на медкомиссию. Сам он тогда остался в машине, а я проходи врачей. Когда все закончилось, я пошел обратно к машине. На переднем рядом с отцом сидел человек в форме. Он так лыбился, когда прощался с отцом. В общем, я не годен не то по зрению, не то по слуху. Что-то в общем со мной не так.
- А где бы ты хотел служить?
- На флоте.
- Чтобы подальше от отца.
- Точно, - Стас кивнул и разлил самого по стопкам. - За отцов, - он поднял рюмку, - за то, чтобы не держать на них обид, и не повторять их ошибок.
Обычно, я пропускаю тост за отцов, но содержание этого тоста меня устроило. Я выпил уже вторую стопку и с ужасом понял, что никакого кома в горле так и нет.
- Странно, гладко идет очень.
- Ну так. Леонид Иваныч херни не гонит. Ты напарился? Может уже в беседку пойдем, а дамы пусть попарятся? Жар как раз спал.
Я согласился. Мы запустили дам. Женя хотела поговорить о чем-то со Стасом наедине, но тот сказал, что при гостях неприлично шушукаться и отправил ее в баню.
Несмотря на возрастающую концентрацию алкоголя в крови, Стас все еще совладал с собой настолько, чтобы соорудить новую пиццу. Он даже подбросил тесто, но то порвалось и он вернулся к щипоковой технике, которая получалась лучше. Я вызвался в ученики. Мы разместили на столе два круга теста, а точнее один круг и одну фигуру, название которой можно найти где-нибудь, разве что в недрах неэвклидовой геометрии. Я назвал фигуру «пиццоид» . Стас почему-то решил, что это какой-то медицинский термин и пытался угадать, что это за часть тела. В печи пиццоид начал мутировать, набухать в одном месте, разрываться в другом, сыр вытек через дыры на каменное дно печи, как бы говоря о иллюзорности целостности материи. Когда я высказал это предположение, Стас сказал, что моя пицца получится квантовой и, видимо, исчезнет туда же, куда и отец. Тогда я сказал, что нисколько не расстроюсь, ведь моцарела, прилипшая к печи, растянется через пространство и выведет меня на отца.
- А нафига он тебе теперь? - спросил Стас.
- Спросить, как ему пиццоид.
Девушки вернулись. Они сидели в полотенцах,чуть розовые. Катя смотрела на меня с какой-то хитрой улыбкой. Женя же спокойным, но не терпящим пререкательств тоном, попросила Стаса убрать самогон.
- Мы же пьем вино!
- А я хочу настойку, - спокойно сказал он, разрезая пиццоида, который так и не провалился в червоточину.
- Да он не очень крепкий, - вмешался я, но ощутил на себя взгляд львицы. Львицы, которой на глаза попалась тявкающая гиена, когда она рычала на альфа-самца.
- Стас... - стальным голосом сказала она.
- Кому-то мешает самогон? Катя, тебе мешает? - он протянул тарелку с пиццей Кате, а та помотала головой, поглядывая на меня, пока я строил ей заигрывающие мины. - Тебе, Сань, мешает? - он поставил передо мной тарелку.
- Абсолютно нет.
- Вот и я так думаю. Так что же, выходит, эта несчастная стеклянная бутылочка мешает только тебе, дорогая? Я все-таки позволю себе оставить ее на столе. А чтобы она не так сильно мозолила глаза, я предлагаю ее допить, тем более тут осталась на три тоста, если к нам присоединится Катя. Тебе, дорогая, - карикатурно, чуть ли не со злобой, сказал Стас, - я предлагать выпить, конечно, не буду.
- Еще бы ты предложил, - сказала Женя и села на диван рядом с Катей, тихо хихикающей от моих заигрываний бровями.
Я всячески намекал, что заинтересован в том, что у нее под полотенцем. Она совладала с собой, вытянула шею и аккуратным жестом показала мне, чтобы я умерил пыл. Я состроил брови домиком, но глазами дал понять, что от намеченного не отступлюсь. Ее улбыка сказала, что она и не будет сопротивляться, но это будет не сейчас и не здесь.
Полчаса спустя, когда Женя поняла, что Стас не превратился в свинью и все еще держит себя в руках, да и самогон закончился, она остыла и потекли беседы, напоминающие допрос или скорее интервью Дудя. Сколько ты зарабатываешь? Когда она узнала, что я временно безработный, она сочувственно посмотрела, только не на меня, а на Катю. Больше я ее не интересовал. Беседа разделилась на две. О чем говорила Женя я не слушал, Стас же рассказывал мне о своем проекте.
- У меня есть накопления. Откладывал, когда отец подкидывал мне карманных денег. Хочу показать ему, что могу теперь сам о себе позаботиться.
- И что ты с ними сделаешь?
- Хочу провернуть их. Знаешь, все эти вещи с курсом валют. Есть контора, где люди этим занимаются. Я тут на одного парня вышел, я так понял, что он программист самоучка, диплом у него экономиста. Вот он разработал программу, которая сама будет все эти вещи делать на бирже. Мне надо только деньги на счет закинуть.
- Пахнет...
- Наебаловом, - закончил за меня Стас.
- Стас! - возмутилась Женя.
- Обманом, - примирительно кивнул он, - пахнет обманом. Согласен. Но тот парень работает за процент, понимаешь? Если я проиграю, то и он ничего не получит. Это не в его интересах. Вот на днях с ним встречусь, выкуплю программу эту и посмотрим.
- Я, конечно, не самый финансово грамотный человек, но я бы не стал вкладывать туда всю сумму.
- Тоже так решил. Половину вложу. Вторая пока полежит. Если схема работает, я все вкину. А если нет. Что же. Покажу ему, что означает черный пояс по тхеквондо.
Еще час спустя начало темнеть. Девушки сказали, что замерзли и предложили перейти в дом. Мы взяли бутылку вина, но не ту, которую привезли с Катей, Женя настояла, что хочет именно итальянское, чтобы вспомнить вечера на балконе с видом на Везувий.
- Как было хорошо, да, любимый? - спросила она Стаса.
- Да, как скажешь.
Потом мы перешли в гостиную, где сыграли в какую-то настольную игру, со сложным названием, правила которой я не запомнил, но суть была в том, чтобы угадать, какая картинка вызвала у ведущего кона озвученную ассоциацию. Я начинал дремать от вина и самогона, Катя еле раскрывала тяжелые веки, Стас нескормно похрапывал периодами, а Женя все настаивала, что нам надо быть повеселее. Ближе к полуночи она сказала, что мы очень скучные и пошла спать. Стас проводил нас в гостевую комнату, которая находилась на первом этаже, и прежде чем уйти тихо сказал мне, что в это комнате очень хорошая звукоизоляция.
- Понял, - я серьезно кивнул и закрыл дверь. - Ну что? - сказал я Кате, которая разлеглась звездой на всей кровати. - Как тебе тут?
- Женька капец изменилась. Я в шоке, - сказал она шепотом.
- Стас сказал, что тут хорошая звукоизоляция, можешь говорить нормально.
- Она изменилась. Ведет себя, будто у ее семьи есть герб, а у нее самой где-нибудь припрятан напудренный парик. Капец. Не ожидала таких перемен.
- А Стас вроде простой.
- Мне тоже так показалось. Даже жалко его. Попал в такую западню. Но отчасти сам виноват, конечно.
- Да ладно, - сказал я, раздеваясь, - люди ведь могут и разойтись.
- Ну да, только есть моменты, когда разойтись не так легко, особенно если ты приличный человек. Ты не заметил, что Женя весь день просила итальянского вина, а сама ходила с одним и тем же бокалом, в который налили еще до первой пиццы? А выпил из него в итоге Стас.
Я задумался, что это за ребус такой. Я выключил свет и в тот момент понял, что это за ловушка, о которой говорил Стас.
- Блин. Она беременна?
- Да. Ты так и будешь стоять в темноте, или это одно только это слово заставляет тебя сторониться меня?
- Я просто осознаю. Теперь все выглядит иначе.
- Что?
- Его слова.
- А что он говорил.
- Э, нет. Правило бани. Все, что сказано в бане - остается в бане.
- Ну, я же тебе сказал про Женю.
- Я бы и сам догадался, если бы был более внимательный... и менее пьяный.
- Ну и ладно... - сказала она. В темноте зашумело одеяло. Катя легла на бок, на самый край кровати.
- Ка-а-ать, - тихо позвал я, все еще стоя у двери. - Ты обиделась?
- Да! - резко сказала она.
- Тогда я иду извинятся.
Свидетельство о публикации №220070200220