Карпов, золотце! Глава 18

За окнами темно. Фонарики возле дома реагировали на звук и иногда загорались, когда через дом от нашего лаяла собака. Я думал, что лучше: взлом с проникновением, или обман бабушки, с последующим незаконным проникновением, но без взлома. Что если бабуля будет рада увидеть мужа, пусть и иллюзорного? Есть ли в этом что-то плохое, кроме того, что объективно это ложь? А если я не буду говорить, что я ее муж, она ведь сама можем увидеть его во мне. Верно? Что там было, пили вино до глубокой ночи? Я же могу ничего не говорить. Возьму бутылочку грузинского вина, приду к ней. Ну выпью один бокал, вряд ли бабушке надо больше, быстро возьму ключик и сбегаю за часами. Верну ключ обратно и пойду спать. Звучит просто.
Катя не проснулась от моих сборов. Я вышел из дома, и встретил на крыльце Стаса. Я не слышал, как он спускался сверху, а потому испугался.
- Блин, Стас, ты? - фонари зажглись от моего голоса.
- Я. Не спится?
- Ну, да. Решил пройтись немного. А ты?
- Да вот... сижу. Думаю то-сё. Кровать удобная? - спросил он совершенно просто и не двусмысленно. - Все в порядке?
- Катя уже второй сон видит. Все хорошо, спасибо.
- Не за что.
Я стоял позади него, облокотившись на тяжелые деревянные перила. Он смотрел куда-то в сторону беседки или дальше. Ветер приносил отголоски наступающего ночного холода. Дрожь пробежала по телу под футболкой. Стас сидел неподвижно.
- Тебе не холодно? - спросил я.
- Нет. Да я уже пойду сейчас. Спать надо. Если хотите, я вас завтра отвезу в город, мне надо утром заехать в офис отца.
- Было бы здорово. Стас, все в порядке?
Он поднялся по ступеням, хлопнул меня по плечу и молча зашел в дом. Через окно я увидел, как мелькнула тень на лестнице и, когда самым громким звуком стало мое дыхание, пошел к беседке. Там за диваном я нашел бутылку грузинского. Взял одну и пошел к воротам. Я не нашел, где они открываются, однако под ними хватало места, чтобы проползти. Весь в пыли, расцарапанный мелкой галькой, я вышел на Новую улицу, повернул налево. Я понял, что пошел не туда, когда увидел магазин на остановке, вход в который освещал одинокий сутулый фонарь. В круге света безразлично курила продавщица. Я сделал еще шаг и наступил на мятую банку пива. Продавщица повернулась на звук и сдвинула брови.
- Охоты нет, проваливай! - сказала она и стряхнула пепел.
Приняла меня за завсегдатая, подумал я и пошел обратно. В некоторых домах горел свет. Где-то по Овражной играла гитара. Тихо, грустно. Я не слышал голосов: музыку слушали молча, только кто-то насвистывал в такт. Фонари вдоль протоптанной в траве дорожки почти не горели не то из-за экономии, не то из-за безразличия жильцов к темноте. Возле некоторых домов появились машины, которых не было еще вечером. Об одну я чуть не запнулся в темноте, заглядевшись на звезды - округлые и острые, пульсирующие в далекой тишине. В городе такого не увидеть. В городе много мусора. Не только того, что летает у земли, цепляясь за ветки и катится под колеса машин. В городе много шума. Много света. Я шел вдоль домов, глядя на алмазную пыль, щедро брошенную на черное бархатное полотно, и нисколько не жалел, что фонари не горят. Пусть себе спят. С такими мыслями я прошел вдоль всей Новой. Слева в темноте свистел щелями в заборе дом Нины Васильевны. Он возвышался черным масляным пятном, смотрел пустыми окнами, в которых кое-как виднелись искры света из дома напротив.
Калитка у бабушки была открыта. Я специально открыл ее до конца, чтобы та скрипнула, оповестив о моем приближении. Калитка не подвела. Думаю, даже соседи это услышали. Даже дом Нины Васильевны недовольно повел ставнями от этого скрипа, или то был ветер?
Из дома, через приоткрытую входную дверь падал на дорожку свет. Я поднялся по кряхтящим ступенькам, держа наготове бутылку грузинского. Сквозь щель была видна широкая комната. В ней, казалось, разместилось все, что было в доме. В углу стояла тумба, поверх которой идолом сидел телевизор с округлым пузом. Его закрывала белая салфетка с кружевными краями.  Дальше, под окном, находился стол с дырявой, многократно изрезанной ножом, скатертью. На столе лежали яблоки, стояли кастрюли, тарелки, чашки, миски, блюдца, словом, вся утварь. На стене висел ковер с восточным орнаментом. Вдоль этой же стены разместилась, продавленная весом и временем, кровать на железном каркасе. На ней сидела та самая бабушка. Она смотрела в пол и поглаживало колено пальцами одной руки, а другой рукой то самое колено держала, будто боялась, что оно вот-вот убежит. И как пожилые люди не боятся вот так оставаться один на один с собой, ведь общество придумало кучу развлечений, чтобы этого избежать. А они все равно сидят в тишине и смотрят куда-то вглубь времени, где, наверное, видят прежних себя.
Я постучал в дверь. Бабушка повернулась, но не перестала тереть колено. Я показал бутылку вина. Она улыбнулась наполовину беззубым ртом, но ничего не сказала.
- Я вино принес, - открывая дверь, сказал я.
- Очень хорошо, - сказала она. - Возьми там стаканы, на столе. У меня уже колени под вечер болят. Не хочу вставать.
- Конечно, - я зашел в комнату. Пахло чуть забродившими яблоками, пахло одеждой, которая долго лежала в шкафу, пахло карвалолом. Она следила за мной все с той же улыбкой. Я не понимал, кого она во мне видит. Врать настолько, чтобы сыграть ее супруга, я не мог. Я выбрал нейтральную позицию. Решил, что буду говорит мало, пусть она сама даст знать, кто я сейчас. - Столько хватит? - спросил я, наливая вино.
- Да, да. Мне теперь много нельзя.
Я дал ей граненый стакан, наполненный на треть. Налил себе столько же и сел напротив нее в кресло. Ножки скрипнули под моим весом. Я ощутил четкое углубление, когда садился. В домике бабуши была жарко. Показалось, что кресло хранило чье-то тепло, будто там кто-то сидел до меня. Она и сидела, тут же успокоил я сам себя, кому там еще сидеть? На полу, возле правой передней ножки лежала горка пепла. Я, конечно, не Шерлок Холмс и монографии по пеплу не то что не писал, но и не читал, но в комнате пахло чем угодно, но не сигаретами. Мог ли там сохранится пепел со счастливых времен, я не знал.
- Да, - подхватила она мой взгляд. - Пол помыть бы, да уже спина не позволит. Мне бы швабру, вот из той комнаты. Только она высоко, мне не достать.
- Так я достану, - сказал я.
Та комната, за ковром, была некогда кухней. Внешние стены смотрели на участок широкими окнами, закрытыми катарактами из пыли и паутины. Теперь там кругом лежали горы одежды, обувь, какая-то битая посуда, сломанная мебель: шкафы без дверей, тумбы, без крышек. Вокруг одной из таких гор, змеей обвился душевой шланг. Наверху же, как меч в камне, торчала швабра. Я подпрыгнул и зацепил ее рукой и чуть не попал под завал из вельветовых брюк, старого платья и стопки книг. Я отскочил, вещи разлетелись по полу, что нисколько не изменило вида комнаты.
- Живой? - крикнула бабушка.
- Живой.
Я вышел к ней со шваброй в руке. Только на свету я увидел, что к краю швабры прицепилась какая-то крохотная серая, некогда белая, футболка, которая принадлежала некой pretty girl, судя по надписи.
- Брось обратно, - сказала бабушка, махнув на футболку. - Она теперь никому не нужна.
Футболка улетела и бесшумно легла куда-то между навесной полкой, которая стала напольной, и старым приёмником.
Из стены напротив торчали шляпки гвоздей. На одном висел пыльник, на другом какая-то рыбацкая панамка, на третьем платок, в котором приехала бабушка. Чуть ниже торчал еще ряд шляпок, на каждой из трех висели связки ключей. Я поставил швабру к стене с гвоздями-крючками.
- А какой ключ от дома Нины Васильевны? - спросил я открыто. Эта тактика не была самой надежной, но была самой честной. Врать бабушке, все-таки, не хотелось.
- Ты уже собрался куда-то? Давай, посиди еще. Только пришел ведь.
- Это можно, - сказал я и сел в кресло. Стакан  с вином я оставил на полу, а когда подобрал, мне показалось, что вина стало чуть меньше. Но бабушка не могла бесшумно подкрасться к стакану, чтобы выпить. И кресло опять показалось горячим. Может это какая-то особенная ткань, подумал я.
- Неудобно? - спросила она и тихонько отпила.
- Нет, все в порядке.
- Да, в порядке, - подтвердила она и опять коснулась губами стакана. Ее бледные губы быстро окрасились в фиолетовый, отчего лицо показалось еще белее, словно седые волосы обрамляли белый лист, на котором тонким контуром наметили глаза, нос и чуть фиолетовые от вина губы.
Она поставила стакан и тихо заговорила. Говорила она быстро, смотрела опять в какую-то точку пространства перед собой. Как я ни вслушиваться, ничего не понимал. Только обрывки.
- А как же... ну и так бывает... в цехе столько человек... он не любил отца... ничего, и это бывает... колит, а потом стреляет... каждый говорил, что он - хороший человек... утром я поехала на вокзал...
Это продолжалось около десяти минут. Не могу сказать, что мне было комфортно слушать все это, но она выглядела совсем безобидно. Пустой стакан она положила возле себя и снова стала гладить колено, придерживая рукой с другой стороны. В какой-то миг она замолчала, пальцы еще продолжали разминать внутреннюю часть колена, собирая кожу в складки и разглаживая.
- Да, так оно и бывает, - сказала они и улыбнулась, не размыкая губ.
- Так и бывает, - повторил я.
- Ну, тебе пора, да?
- Пора, - сказал я.
- Да ты ключ Нины Васильевны просил, да? Вон, с красным брелоком. Но ты как-нибудь придешь еще?
- Не знаю, - честно сказал я.
- Да, хождение в гости теперь дело трудное. Это понятно. А вино оставишь?
- Оставлю.
Я поставил свой стакан на стол, закрыл бутылку пробкой и нашел ключ с красным брелоком.
- Спокойной ночи, - сказал я и вышел. Выходя я ощутил холодный поток ветра, но как только закрыл за собой дверь, он пропал. Спускаясь по ступеньками я услышал скрип. Так скрипнуло кресло, когда я в него сел. Я не стал подниматься обратно, но посмотрел издалека в окно. Она также сидела на кровати и потирала колено. На кресле никого не было, но почему-то бутылка вина оказалась открытой. Наверное от перепада температур вылетела пробка. И моего стакана на столе не было. А может я его туда и не ставил. Посиделки со Стастом еще не выветрились: настойка сковывала мысли.
Красный брелок напоминал большую каплю крови. В темноте я не мог различить рисунка на нем, но пальцами я ощущал рубцы старой краски. Судя по тому насколько он был легким, его сделали из дерева. Ключ же был старым, немного заржавевшим у основания. Я подумал, что двери или замок могли поменять, но уповал на обратное. Обошел дом, открыл заднюю калитку, решил начать с задней двери. В темноте я не сразу попал в скважину, даже успел выругаться, думая, что ключ не подходит, но это я попал в щель между дверью и косяком. Тогда я пальцами нашел замок и, как в бильярде, использовал свой же палец как направляющую. Ключ вошел. Провернулся. Дверь открылась.
- Второй этаж, книжный шкаф, - проговаривал я, - лавровый венок.
Повторяя эту мантру, я взбежал на второй этаж: лестница оказалась сразу же перед входом. Я не пытался зажечь свет, слишком волновался. Да и в темноте легко угадывались контуры мебели. Первая же комната оказалась спальней. Никакого шкафа, только две кровати, которые при желании могли составить двухместную, но, видимо, такого желания у хозяев не было. В комнате была еще одна дверь. Я открыл ее и попал в некое подобие кабинета. Узкая комната, оканчивающаяся окном, перед окном стол, у стены...
- Шкаф! - я поднял руки и стал ощупывать. Оказалось, что вся верхушка была усыпана этими венками. Что за дурацкий стиль, подумал я. Судорожно тянул за каждый венок по очереди, вращал, дергал, пока не поддался один. - Центральный, ну какой же еще!
На меня упал слой пыли, сдвинутый секретной полкой. Пыль попала в глаза, в нос, даже в рот. Стал кашлять. За веки словно насыпали песка. Я открыл окно, чтобы пыль не зависла в комнате, а хоть куда-то улетела. Пару минут спустя стало легче. Я сидел возле окна, высунув голову наружу, и сплевывал пыль с губ. Наконец, отпустило. Я встал и уже потянулся, чтобы закрыть окно, когда справа на дороге показалась машина. Ноги мои приросли к полу, а глаза к приближающимся огням. 
- Только не сюда, только не сюда... Твою мать! - я чуть не оторвал ручку, когда закрывал окно.
Машина проехала дом, свернула за угол. Послышался голос. Женский смех. Женщина не будет смеяться одна, если она не сумасшедшая. С ней точно есть кто-то еще, судя по гробовой тишине в ответ на ее веселье - мужчина.
Я подбежал к шкафу, снял полку. Я наклонил ее слишком сильно - что-то упало на пол.
- Твою мать... - я сунул полку обратно. Подобрал сверток. В нем лежало что-то круглое. Не было времени проверять, что. Сунул сверток в карман шорт. - Твою мать, твою мать...
Повторяя новую мантру, я вышел из кабинета, прошел через спальню и замер у самой лестницы. Женский голос был уже на пороге. Смех прекратился. Женщина замолчала. Она слушала, что ей говорят. Слышался мерный мужской бас.
- Нет, я точно закрывала. - отвечала женщина. - Да, блин, закрывала я! Точно! Может твоя приезжала сюда с кем-то?
Звонкий шлепок прервал женщину. Она заревела.
- Отпусти! Отпусти меня, урод! - кричала она.
Голос ее раздался уже вдалеке. Она убегала от мужчины. Я обратился в слух. Голоса их удалялись.
- Твою мать, твою мать... - читая это заклинание, я спустился по лестнице. Задняя дверь была открыта нараспашку. В свете фар, я видел, как женщина бежала в сторону соснового частокола. Мужчина медленно шел за ней, но он еще не попал в свет фар. На женщине было летнее платье, в руках она держала босоножки. Шла она неуверенно, покачиваясь то в одну, то в другую сторону, наконец, она остановилась у сосны. Как только мужчина зашел в свет фар, я побежал. Нас разделяло около двадцати метров. Я рассчитывал, что в темноте меня не разглядят, что свет фар, льющийся на парочку скроет меня. Но я так спешил, что столкнулся об лопату, лежащую у калитки. Лопата со звоном ударилась о забор. Я опустил голову и побежал.
- Сзади! - закричала женщина.
Что-то глухо щелкнуло. Раздался выстрел. В мервый миг я решил, что он выстрелил в девушку, но загрохотало слева от меня. С треском погасла фара. Что-то кольнуло меня в икру, но это лишь ускорило мой бег. Я побежал прочь от дома 13/а, что по улице Новой.
От места укола по ноге разлилось тепло. Видимо, пошла кровь. Но раз я бежал, значит меня задело вскользь, да и фара разбилась рядом со мной. Может это меня задело осколком фары? Я специально свернул на Овражную, чтобы не бежать прямиком к дому Стаса. Пригибаясь пробежал вдоль заборов, выскочил в поле сорняка, обогнул еще два дома и свернул на Степную. Подбежал к воротам, прополз под ними и сел, прижавшись к холодному железу спиной. Я прислушивался к тому, что происходит за воротами. Слишком там тихо. Увидел ли меня мужчина? Пошел ли он за мной? Нет, наверное он понял, что не найдет меня в темноте и пошел домой, искать, что украли. Вряд ли он знал о часах. А если он о них не знал, то и не обнаружит пропажу. А раз так, то он не будет меня искать, не будет писать заявление. Ничего ведь не пропало, так?
Я заставил внутренний голос замолчать. Опять прислушался к тому, что за воротами. Где-то через дом лаяла, как прежде, собака. Машина не едет, никто не идет. Лучь фонаря не разрезает ночь. И никаких, мать их, выстрелов. Блин, в меня же стреляли!
Я провел пальцами по задней поверхности голени. Что-то прилипло к руке и тут же схватилось тонкой корочкой. Чуть выше я нащупал рану. В ней что-то было. Кончик осколка не торчал в ране, но, поджимая края, я чувствовал, что он внутри. Надо вытащить. Надо, блин, вытащить. Я пошел к крыльцу. Свет зажегся автоматически. Я посмотрел на икру - от черной точки тянулся тонкий багровый след к кроссовку. Зашел в дом. По крайней мере никто не попался мне на глаза по пути на кухню, а главное - никому на глаза не попался я.
- Чем же достать, чем? - я открывал полки, искал что-нибудь тонкое, вроде пинцета или щипчиков. Тогда я решил, что в ванной должны быть щипчики для бровей, по крайней мере Катя держала их ванной.
Я прохромал по коридору к ванной. Нога начинала болеть. Когда я вставал на пятку, боль какой-то дикой кошкой прыгала вверх по икроножной мышце, цепляясь когтями и вгрызалась точно в рану. Зашел в ванную. Зажег свет. На фоне белых стен рана казалась ненастоящей. Я еще раз прошел пальцами вокруг почерневшей от пыли сердцевины. К сожалению, рана настоящая. В ванной стояла стиральная машина, а на ней какие-то косметички. По замысловатому рисунку на одной из них, где было что-то квадратное и желтое, рядом с растекшимся розовым, я узнал Катину косметичку. Она взяла ее с собой.
- Губка Боб! - обрадовался я. Катя так называла свою косметичку из-за рисунка. - Может ты взяла? Может чисто автоматически...
И она взяла. Я нашел щипчики. Ногу я поставил в ванную. Включил холодную воду. Смыл пыль и кровь. Рана находилась не в самом удобном месте, если слово удобно вообще применимо к слове рана. Хотя, конечно, все относительно. Рана всегда неудобна для обладателя, но бывает удобная для хирурга. А если раненный и есть хирург, есть ли тут конфликт интересов? Ладно, сказал я себе, потом пофилософствуешь. На самом деле мне не хотелось погружаться щипчиками в разорванную, пусть и поверхностно, мышцу. Раскрыл края раны двумя пальцами и наклонился поближе к икре, чтобы увидеть хоть какой-то край осколка. Наверное в такой позже женщины бреют ноги. Все, хватит! Давай уже. Я еще сильнее развел края и увидел блик. Там, на самом дне. Задержал дыхание и ввел края щипчиков в рану. С первого раза не вышло, я только затолкал глубже.
- Не спеши... - говорил я себе, - надо достать... надо... кхм...
Второй раз я отщипнул чуть-чуть от порванного края мышцы. Чуть не закричал. Соберись, твою мать, даля я себе команду. Секунду потерпеть не можешь?
- Могу, могу, могу...
Щипчики в третий раз пошли в рану. Уперся во что-то твердое. Раскрыл пошире, уперся в мышцы, провел кончики чуть глубже, схватил и вытащил. Осколок со звоном упал на дно ванной и, подхваченный водой, покатился в слив.
- Туда и дорога, - сказал я на прощание. Щипчики были в крови. Я положил их на край раковины, не зная, что с ними делать. Под ними тут же образовалась розовая лужица. Я включил холодную воду, включил на самый сильный напор, чтобы промыть рану, а заодно вызвать хоть какой-то спазм сосудов.
- А я думала, где ты? - послышался сзади голос.
Катя шла ко мне, потирая глаза. Шла в еще одной моей майке, которая тоже стала ее пижамой. Она щурилась от света, в итоге решила не бороться с ним и зашла с закрытыми глазами. Она прижалась к моей спине и обняла.
- Ты мокрый... - сказала она. - Почему ты весь потный?
- Я ходил на улицу. Не могу уснуть.
- Да, там так жарко?
- Не сильно. Я немного пробежался, ну, чтобы устать посильнее.
- Какой неугомонный... - Катя все еще не открывала глаза, чтобы те не привыкали к свету. А я смотрел на щипчики, которые лежали на краю раковины. Ее щипчики для бровей, на которых остался маленький кусочек запекшейся крови.
- Саш, мы уже достаточно близки, чтобы...
- Чтобы что?
- Ходить в туалет друг перед другом. Я по-маленькому, - словно оправдываясь, сказала она.  - Ты же все равно сейчас пойдешь в душ, да?
Я понял, что мне и правда стоило бы принять душ, чтобы хоть как-то успокоится от ночных приключений.
- Ты знаешь - да. Я пожалуй приму душ. Давай мы сделаем так, - я выключил свет в ванной. - Он мне все равно не нужен. Я залез в ванную, потянулся за щипчиками, чтобы убрать их с раковины, но они выскользнули из пальцев.
- Что-то упало, - зевая, сказала Катя.
- Да, да. Я сейчас... - я подобрал щипчики, положил их на дно ванной и прижал ногой.
Когда Катя вернулась в спальню, я вышел. Полотенца у меня с собой не было, поэтому пробежал голышом через коридор, вышел на крыльцо и швырнул щипчики через забор.
- Куплю другие, - пообещал себе и вернулся в спальню. Вытерся полотенцем. Посветил телефоном на рану, не такая большая, как мне казалась сначала. Наверное, кровь усиливала впечатление. Стоит ли говорит, что той ночью я не уснул. Я лежал в кровати и каждые пять минут ощупывал икру, не течет ли кровь, не открылась ли рана. Затем началась паранойя, что я не заметил еще одну рану, может у меня вообще все ноги в ранах. Тогда я проводил ладонями по ногам от самой паховой складки до кончиков пальцев - ничего. Тут я вспомнил, что я ведь забрал часы. Сверток я сунул... А куда я его сунул. Я встал с кровати, Катя, не просыпаясь, перевернулась на другой бок.
Нашел сверток в карманах шорт. Я развернул пыльный кусок тряпки, от которого снова запершило в горле. Чтобы не разбудить Катю, я вышел обратно на крыльцо. Свет включился сам. Я сел на ступеньку и убрал тряпку положил часы на ладонь. На золотом, хоть и почерневшем от времени, корпусе был витиеватый вензель. Чьи-то инициалы, то ли «АВ», то ли «ЛВ», но скорее всего это не русский, а латинский шрифт, учитывая историю часов. Крышка открылась легко. Циферблат скрывало стекло, лишь немного потускневшее за годы, проведенные под крышкой. Стрелки не шевелились. Последний раз они двинулись к отметке 11:46, интересно, дня или ночи? Я решил, что ночи, ведь так куда романтичнее. Часы удобно лежали в руке. И сейчас выглядели стильно. Подумал, что если бы у меня были подобные, я быть может окружил себя неким ореолом загадочности, или, что скорее всего, ореолом чудачества. Но часы не мои, не стоит на них заглядываться. Я закрыл крышку. Теперь что? Теперь надо получить за них деньги. Где вообще это делать: в ломбарде, в антикварном? Может есть какой-нибудь аукцион, где за них выложат кучу денег. Вроде на Ebay было что-то подобное. Надо поспрашивать.
Часы я завернул в одну из футболок и спрятал на дне сумки. Сдвинул к краю, чтобы ничего сверху не навалили, хотя из вещей, мы привезли только одежду, постельное да Спанч Боба, но мало ли. Не хотелось рисковать такой дорогой вещью. А дорогой ли? Нина Васильевна писала почти миллион. Если это сказал оценщик, они наверняка стоят куда дороже, а если ее знакомый, то он мог назвать точную цену. А знакомый оценщик может заниматься оценкой вещей друзей? Нет ли тут конфликта интересов? Опять я за старое. Надо хоть немного поспать...