Сидор, образ

из повести «НЕ ПАРАДНЫМ КОРИДОРОМ» ISBN 978-5-4491-1164-7 Д21 УДК 821.161.1 ББК 84(4Рос=Рус)6-44 М.: Де’Либри, 2021. — 302с.

Из главы «КАБУЛЬСКИЙ ГОСПИТАЛЬ»

.... Лежавший на соседней с Рустом госпитальной койке Сидор глядел в потолок и пролистывал в памяти свои детство и юность, проведённые в районе с характерным названием «Нахаловка» в Ростове-на-Дону.
Сидору вспомнилось время, когда он был совсем ещё мал, в их дом пришло несгодье. Его Отца осудили на десять лет за причинение вреда здоровью, повлекшее неминучую оскорбившего его человека.
Когда отец пошёл по этапу, внедолге умерла мать. Сидора забрали в Ростовский интернат. Он вспоминал, как он погрузился в жёсткую беспризорную среду и как школой жизни ему стала улица с её суровыми законами и, вадившая молодняк, воровская среда.
Спустя долгие годы, отбыв тюремный срок, из заключения вернулся его отец — Михаил Сергеевич. Он первым делом забрал Сидора из интерната, а через месяц, привёл в дом молодую жену. Напряжённость без того сложных отношений с сыном возросла.
Сидор часто не ночевал дома, отсутствовал в школе, состоял на учёте в детской комнате райотдела милиции. При этом он увлекался чтением, интересовался историей, знал и пел огромное количество разно-жанровых песен.
В середине июня 1981 года Сидор окончил восьмилетку и сдал экзамены.
Вечером одного дня в их квартиру позвонил местный участковый капитан милиции Юрий Угрюмов. Некоторое время назад его семья попала в неприятную историю.
В ночи на их дочь, возвращавшуюся с гостей, напали трое подпивших хулиганов. По горячим следам Угрюмов наскоро установил личности напавших и вступившегося за девушку 15-ти летнего Сидора — сына варнака Михаила Сидоренко.
Конфликт четы Сидоренко с фемидой воздержал тогда Угрюмова от выражения слов благодарности. Однако повод для разговора вскоре всё же возник. Участковый представился и вошёл. В коридор из разных комнат вышли Сидор и отец.
Мачеха — Ольга Никитична хлопотала на кухне.
— Здравствуй, Михаил Сергеевич! — поприветствовал Угрюмов, предупредив с порога. — Я не по твою душу! Мне известно, что ты надлежаще отмечаешься в райотделе и на работе к тебе нет никаких нареканий. Так что, всё в порядке! Мне надобно погутарить с меньшаком. Давай, мы с ним сядем на кухне?!
Отец заколготился, но взбуду скрыл и вопросов участковому не задал.
Он согласительно кивнул и указал рукой на кухню.
Сидор прошёл вослед Угрюмову и сел напротив.    
— Чай заварить? — спросила Ольга Никитична.
— Нет, спасибо! Мы недолго! — ответил Угрюмов в ожидании, когда женщина покинет кухню. Поняв это, она выключила плиту и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
— Итак! — начал Угрюмов.
— У меня мало времени, давай враз к делу. Я знаю: ночесь, ты с корешами-мазуриками сработал на огонёк в хате гагары Ривки Сойфер — завмага «Центрального Дома Тканей». Теперь слушай меня сюда: послежде, как сдашь всё до последней алтушки, — участковый отвёл указательным пальцем рукав форменной рубашки и посмотрел на время своих «командирских» часов, — в три утра у разваленной церкви, порато валишь из города с концами. Аже не, даю тебе зуб батушного мента — сандальнёшь сидельцем на Колыме.
Сидор всё понял и сделал, как было велено. Уже вечером следующего дня с аттестатом в чемодане он сидел в плацкартном вагоне поезда «Ростов-Москва» и ворататься в Ростов боле не загадывал.
В Москве он поступил в профтехучилище, которое окончил с отличием. Затем в октябре 1984 года Сидор призвался в Армию, и, как и пятеро его друзей: Костян, Монгол, Стрела, Руст и Костёр попал в группу «20А», направленную в учебку ТуркВО в Сурхандарье, где готовили в Афганистан.

Из главы  «ЗАСАДА в АЛИАБАДЕ»

КУНДУЗ. РАСПОЛОЖЕНИЕ ВОИНСКОЙ ЧАСТИ. Воскресенье марта 1985 года — первые месяцы службы в Афганистане
 
Костян и Сидор, отобедав, вышли из солдатской столовой и разговорились о жизни.
— Костян! Давно хотел тебя спросить, как твои пращуры в Казахстане оказались?
— поинтересовался Сидор.
— А то, я мерекаю: где та Германия, а где Казахстан?!
— Это давняя история, — проговорил улыбнувшийся Костян, — во времена своего правления Российская Императрица Екатерина II подписала в 1762 и 1763 годах манифесты «О дозволении всем иностранцам, въезжающим в Россию, селиться в разных губерниях по их выбору, их правах и льготах» и предложила Прусскому королю Фридриху II отпустить пожелавших переехать своих поданных.
Для свидетельства сведущности в вопросе, Костян с патетикой продекламировал внушительную выдержку из Манифеста Царицы Екатерина II от 22 июля 1763 года:
«Мы, ведая пространство земель Нашей Империи, между протчаго усматриваем наивыгоднейших к поселению и обитанию рода человеческого полезнейших мест, до сего еще праздно остающихся не малое число, из которых многия в недрах своих скрывают неисчерпаемое богатство разных металлов; а как лесов, рек, озер. и к коммерции подлежащих морей довольно, то и к размножению многих мануфактур, фабрик и протчих заводов способность великая... Всем иностранным дозволяем в Империю Нашу въезжать и селиться, где кто пожелает, во всех Наших Губерниях... Чтоб все желающие в Империи Нашей поселиться иностранные видели, сколь есть велико для пользы и выгодностей их Наше благоволение...»
— Глубокие познания! — изумился Сидор. — И всё наизусть. Ну, и?
— В России тогда было не более 30 миллионов населения, а земли нужно было осваивать. – продолжал Костян. — Вот мои пра-пра-прадеды в числе первых немецких семей-переселенцев и прибыли. А расселились так, как было, доподлинно прописано в манифесте Царицы....

.... За рассказом Костяна они с Сидором обошли по кругу три строения полковой столовой и оказались в их тыльной стороне. За распахнутыми дверями одного из служебных входов их внимание привлёк повар офицерской столовой, доставший на их глазах из холодильника овал колбасы и начавший его ловко нарезать. В Афганистан мясные продукты доставляли в консервированном виде. Колбаса же была исключительной редкостью. Костян, полностью погруженный в толкование терний своей семьи, не придал увиденному деликатесу особого значения, в отличие от Сидора, который абие унёсся мыслями прочь. Заметив это, Костян прекратил своё повествование и, хлопнув его по плечу, удалился.
Утром объявили полковое построение. На нём командир полка подполковник Остроумов А.И. оповестил о предстоявшей армейской операции и дал командирам подразделений конкретные указания. После завершения официальной части Остроумов А.И. перешёл с серьёзного тона на благодушный, и поведал случай, приключившийся с ним накануне:
— Месяц назад, я попросил отъезжавшего в отпуск в Союз зампотыла полка навестить мою семью. Просьбу мою он выполнил, заодно передал мне вместе с письмами гостинец — приготовленную женой домашнюю колбасу. Желая угостить заместителей, да и самому попробовать, я передал её повару офицерской столовой. Попросил его нарезать и подать нам на командирский стол к ужину. За вечерним обсуждением с моими заместителями ближайших задач, я принял пищу и совсем забыл о переданной домашней колбасе. Прошлой ночью, я решил планово пройтись по палаткам подразделений и проверить, как отдыхает личный состав. Я обходил палатки одну за другой и добрался до расположения разведывательной роты. Разведчики уже отдыхали, а у обогревавшей палатку раскалённой буржуйки, вороша кочергой угли, истопником сидел молодой солдатик, — после этих слов командир полка устремил взгляд на строй разведывательной роты:
— Ну, где ты там, разведчик, — покажись нам! — обратился громким голосом Остроумов.  —  Выйди из строя!
Из заднего ряда, сделав три шага вперёд, вышел и повернулся лицом к строю Сидор. Он зарделся, опустил голову и с трудом сдерживал смех. Командир полка продолжал:
— В одной руке у него, значит, кочерга, а во второй — огромный такой бутерброд… с уложенными сверху нарезанными кусочками домашней колбасы. А он ещё меня не видит. Я незаметно приблизился из-за спины и, положив руку на его плечо, тихо спросил:
— Сынок! А ты колбасу-то, где взял? А он, повернулся вполоборота и, глядя на меня честными глазами, отвечает: «Нашёл».
После непродолжительной паузы, обращая вопрос к личному составу полка, командир спросил:
— Так подскажите мне, товарищи, где в Афганистане колбасу найти можно?!
Полк дружно захохотал. Сидор вернулся в строй и, с этого дня, он стал известной в полку личностью.   

Из главы «ОПЕРАЦИЯ в УЕЗДАХ КИШИМ и ДЖАРМ АФГАНСКОГО БАДАХШАНА»

КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ — первая половина февраля 1985 года
 
День выдался ясный и безветренный, грело солнце. Три дня назад Костяну из дома пришло письмо с радостной вестью — у него родился сын. Он был уверен в этом и ещё до призыва в Армию заблаговременно подобрал ему имя — Бруно, в честь своего деда. Друзья решили это как-то отметить и, в отсутствие молодого папаши, собрались сзади палатки.
— Требуется-то от нас немного, — начал Сидор, — торжественно поздравить и вкусить разом доброго брашна.
Отметить событие договорились в парке техники, там планировалось разжечь очаг, приготовить на нём еду. И вообще, по ночам молодые чувствовали себя там комфортно. Понеже им никто не мешал приказами да указаниями. На праздничный стол планировалось подать: плов, жареные котлеты с пюре, оладьи и большой торт из волглых галет, слоёный варёной сгущёнкой. Для реализации замысла насущно было добыть достаточное количество банок говяжьей тушёнки, консервированных в стеклянной таре моркови и картофеля, говяжий жир, пару килограммов риса, репчатый лук, муки, а также галеты и сгущёнку. Места, где это можно достать были известны: полковой и дивизионный продуктовые склады. Друзья распределили меж собой искомый перечень продуктов и разошлись. Сидор предпочёл для поисков провианта расположение дивизии.
Вечером того же дня начальника разведки полка капитана Прохорова срочно вызвал к себе начальник разведки дивизии подполковник Захаров. В кротчайшее время в кабинет начальника разведотдела постучались.
— Здравия желаю, товарищ подполковник! Капитан Прохоров по вашему приказу прибыл! — уставно доложил начальник разведки полка.
Из-за стола, затушив сигарету, навстречу к нему вышел рослый широкоплечий с круглым лицом, усеянным веснушками, рудый подполковник Захаров и сразу перешёл к делу:
— Василий, — обратился он по-свойски, — тут один твой разведчик по фамилии Сидоренко блукал мимо бани командного состава дивизии в момент, когда в ней безмятежно парились комдив и приехавший с проверкой из штаба ТуркВО генерал-майор. Так вот, этот Сидоренко проник в раздевалку и покинул её в пришедшемся впору новом спортивном костюме «adidas» с тремястами чеками в кармане, принадлежавшими проверяющему. Оттуда прямиком направился в гарнизонный магазин и успел отовариться на полсуммы продуктами и одёжей. Хорошо, что вовремя спохватились. Дежурный по дивизии проявил сноровку, задержав злоумышленника со всем этим добром у выхода из расположения дивизии. На наше счастье, проверяющий оказался по натуре доброхотом. Узнав, что боец этот Сидоренко — разведчик, просил его крепко не наказывать. Комдив также пребывал в хорошем расположении. Поэтому отделался боец Сидоренко тремя сутками гауптвахты. Ты передай Налётову, если кто из его разведчиков вновь во что-нибудь вляпается, оставлю в Афганистане ещё на год. Хотя, о чём это я?! Он такому насланию только обрадуется. Отставить! О наказании не говори!
С тем и разошлись.
Прошло трое суток. Разведрота только что провела строевой смотр перед выходом на частную войсковую операцию в районах уездов Кишим и Джарм провинции Бадахшан. Перед строем, напротив палатки стояли командир роты старший лейтенант Борис Налётов, прибывший намедни, его заменщик старший лейтенант Леонид Петров, начальник разведки полка капитан Василий Прохоров, замполит роты старший лейтенант Хромов и командир взвода — старший лейтенант Демичев. Тем временем,  со стороны расположения дивизии к ним приближались, отбывший на гауптвахте трое суток Сидор и, вызволивший его оттуда командир взвода лейтенант Викулов. Увидев их, рота пересмехнулась. Всем уже была известна история о похищенном у проверяющего из ТуркВО генерала спортивном костюме с тремястами чеками в кармане. Викулов легко коснулся ладонью плеча Сидора, и он спешно направился на доклад к командиру роты, отчеканив три крайних шага строевым:
— Товарищ старший лейтенант! Рядовой Сидоренко с гауптвахты прибыл!

... Через трое суток горного похода, физические силы разведчиков были истощены, запасы воды иссякли. Основная группа роты, следуя за разведывательным дозором, в соответствии с поставленной командованием задачей, восходила на очередную вершину. В замыкании роты шёл пулемётчик Костёр. Последние тридцать метров ему давались нелегко. Идти сзади всегда было сложнее. Изневесть он услышал доносившийся сверху знакомый голос: «Машины не ходят туда, бредут, спотыкаясь, олени».
Это наверху, свесив ноги с большого валуна, сидел и напевал песню колымских сидельцев отрадный Сидор.
— Сейчас я заберусь, и прокачу тебя на олене! — пригрозил Костёр Сидору. 
— Не надо на меня базлать! — призвал тешившийся Сидор. — Ты ноги свои пошустрее передвигай!
Когда Костёр взошёл на вершину, злость к Сидору куда-то улетучилась. На фоне всеобщего изнеможения, Сидор был свеж и пребывал в приподнятом настроении. 
Увидев у Костра растрескавшиеся в кровь губы, он сменил весёлость на серьёзный тон: 
— Дружаня! У тебя вода-то есть?! 
— Нет у меня воды! — резко ответил Костёр. 
— Да ты не ярись! На вот, возьми, — достал из рюкзака полную фляжку воды Сидор и, словно с барского плеча, передал Костру. 
— Ого! — изумился Костёр. — Ты хорошо подумал?! Воды может ёще долго не быть. Гляди не пожалей!
— Не отговаривай, а то передумаю! — шутейно погрозил Сидор.
Костру стало неловко. Но он взял воду. Минувшей ночью, когда он нёс караульную службу, кто-то залез в его рюкзак и похитил последние две фляжки с водой. Обнаружив пропажу, Костёр волну поднимать не стал. Он стал назирком следить за бойцами, стараясь уловить егозу злоумышленника. Когда наблюдение перешло к сидевшим особняком на взгорке и снедавшим дедам, Костёр застал момент подноса Лепёхой в общий котёл двух фляжек с водой. Не удержав упорного взгляда Костра, Лепёха отвёл глаза и подтвердил его подозрения. Изобличение в таком неприглядном поступке грозили Лепёхе полной дискредитацией и изгнанием из разведроты. Но к несчастью Костра, фляжки не имели характерных отличий. Доказать вину Лепёхи было невозможно. Посему о пропаже фляжек с водой и своём подозрении Костёр никому не поведал. В итоге, аспиду Лепёхе, скабрёзная фитина сошла с рук. Теперь же, увидев добросердечность Сидора и его благородный жест с передачей Костру фляжки воды, не упускавший доселе случая напакостить молодым, Лепёха взлютовал: 
— Ты чего, душара, тут куражишься! Воду разбазариваешь?!   
— Твоё какое дело?! — дерзнул Сидор, не повернувшись к Лепёхе. — Моя вода! Что хочу, то и делаю! Захочу, вылью всю!
— А если ранен будет кто?! — продолжал Лепёха. — Вода понадобится. Откуда её брать, как не слиться?!
После этих слов оголтелый Лепёха торопко подступил сзади к сидевшему Сидору и ударил прикладом снайперской винтовки СВД в спину. К удивлению Костра, Монгола, Руста, Костяна, Стрелы, Сидор в ответ даже не шелохнулся. Он лишь зло усмехнулся и, не выдав эмоций, остался на месте в расслабленном состоянии. Но, дождавшись сумерек и отхода Лепёхи по нужде, Сидор скрытно прокрался к его месту в биваке, живо переложил в сторонку спальник. Откинул постеленную под ним плащ-палатку. Достал из кармана гранату Ф-1 и, выдернув кольцо, силой вдавил запалом в скальный грунт, зафиксировав её на боевом взводе. Затем он расправил плащ-палатку, потянув за углы, сгладил складки, и, вернув на прежнее место лежавший сверху спальник, удалился. Сидор был убеждён: взорвавшуюся гранату беспременно примут за духовскую растяжку, оставленную незамеченной.
Всю ночь он не сводил очей с застывшего в одном положении спящего Лепёхи, ожидая, когда тот наконец сдвинется с места и прогремит взрыв. С восходом солнца прозвучала команда «подъём» и ничего не чаявший Лепёха начал свёртывать свою плащ-палатку в рулон. Оголив место, где лежала граната, он снял нагрузку со сжатой чеки, вдавленной в горную твердь, и послышался характерный щелчок. За мгновенье, Лепёха перевёл взгляд с гранаты на Сидора и вспять, а затем прыгнул и, схватив, бросил её в подол. Граната взорвалась в воздухе. Поняв, чьих это рук дело, Лепёха, вошёл в амок и, передёрнув затвор попавшегося под руку АКС-74, дал очередь над головой Сидора. На лике Сидора не дрогнул ни один нерв. Он остался невозмутимым и испепелял пребывавшего в исступлении Лепёху взглядом. На взрыв и стрельбу сбежались офицеры роты, но узнав суть произошедшего, оставили оргвыводы до прибытия в расположение.

.... Когда огонь прекратился и наступила тишина, к БРМ-1, с которого накалив докрасна ствол ДШК, уничтожался вражеский караван, первым подошёл Сидор. Он был в шлемофоне, обмотан пулемётной лентой, с ПКМ наперевес и, тихо напевал песню Михаила Смурова «Я — воин-интернационалист»:

Мне надоело нервничать, ведь нервы не сучок,
Я нажимаю ласково на спусковой крючок, 
И хладнокровно трассеры по воздуху летят, 
И я хочу того же, чего они хотят!

Из главы «ПАНДЖШЕРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ»

Близился вечер, но ещё не смеркалось. Уставшая после трудного горного перехода разведрота отдыхала. Бойцы рассредоточились на вершине столовой горы.
Сидор и Костян, лежали откинувшись спинами на рюкзаки, Стрела и Костёр грели себе еду из горного пайка на сухом горючем, Руст и Монгол беседовали, глядя в дальнюю даль и, наслаждаясь баским горным пейзажем. Панджшер поражал величием. На горизонте под куполами плывших облаков, горделиво возвышались заснеженные вершины Гиндукуша, а плавно паривший в вышине в потоках тёплого воздуха огромный беркут, длиною в метр и размахом крыльев в два с половиной метра, вызывал у разведчиков взбуду. Не отводя взора от царь-птицы - Сидор, вдруг тихо запел душевную украинскую песню Петренко М.М.:

Дивлюсь я на небо та й думку гадаю:
Чому я не сокіл, чому не літаю,
Чому мені, боже, ти криллів не дав?
Я б землю покинув і в небо злітав!

Из главы «МАРМОЛЬСКАЯ ОПЕРАЦИЯ»

КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ. Жаркий день августа. +43оС. Разведрота возвратилась с засадных действий. Сидор, Костёр, Руст, Стрела, Костян и Монгол, прослужившие к тому времени «за речкой» уже более полугода, становились матёрыми воинами. Установив в парке на места бронетехнику и вставив оружие в пирамиду, осыпанные жёлтой пылью они вошли в палатку.
— Капуста! — возликовал Сидор, увидев встречавшего у входа, исхудавшего до неузнаваемости старшину с болезненно-бледным видом.
— Мы знали, что ты выжил! — присоединился радостный Стрела.
— Нам сообщили, что тебя направили в Кабульский госпиталь, и в роту ты уже не вернёшься. Оттуда прямиком в Союз! — поделился Костян.
— Ну как я мог с вами не попрощаться?! — пошутил Капуста. — Хотелось бы домой в парадке вернуться. Не в больничной робе и уж точно не в цинке!
— Резонно! — заметил улыбнувшийся Руст.
— «Кому повезёт — тот на двадцать один месяц и, до двух лет» — помнишь свои слова? — процитировал Капусте Костёр его же фразу произнесённую по прибытию друзей в Афганистан.
— Главное, что ты выжил! — выгодно заметил Руст.
— Исполать Монголу! — благодарно счёл Капуста. — Он набурханил! Доктора оценили. Говорят, мол, невидальщина. Пуля прошла в сантиметре от сердца. Апропо, где  он сам?!
— Сейчас зайдёт, — объяснил Сидор, — подотстал трохи!
— Ну как вы тут без старшины?! — поинтересовался Капуста.
— Роту пополнили после потерь в Кунаре. Много новых парней прибыло, — сообщил Костёр.
— А вот и сам шаман! — конферансировал Стрела, вошедшему в палатку Монголу.
Увидев Капусту, Монгол сдержанно обрадовался и уставно прогорланил:
— Здравия желаю, товарищ старшина! С возвращением в роту!
После приветствия, не откладывая, Монгол абие перешёл к просьбе:
— По случаю удатного выживания и с целью полного исцеления, — воспользовался доброхотством старшины Монгол, — дозволь совершить сэржэм. Иными словами, провести в палатке шаманский обряд прошения помоги у онгонов — духов наших священных предков.
— Монгол, ты опять за старое?! — посмеялся Сидор с друзьями.
— Что нужно будет делать? — с готовностью поинтересовался Капуста, проверивший на себе чудотворность ведьмака-Монгола.
— В молебне я буду просить онгонов отвести пагубу от моих товарищей и твоего полного излечения. Это будет сопровождаться слитием воедино трёх напитков: молока, чая и водки и окроплением этой смесью стен нашей палатки.
Друзья Сидор, Руст, Стрела, Костёр и Костян с усмешкой переглянулись.
— А от нас-то что требуется?! — поинтересовался Капуста.
— Я обязан поднести онгонам жертвенный дар — сладости, например сгущёнку, сахар. Мне также необходимо — найти и налить непременно в разную посуду молока, водки и чая. Проведём сэржэм после вечерней поверки, когда офицеры убудут на отдых.
— Ну что, парни, найдём молоко и водку?! — обратился за подсобой Капуста.
Авторитет старшины Капустина в разведроте был непреложным. А тут ещё всеобщая радость от его неожиданного возвращения в роту. Конечно же, все были за то, чтобы добыть насущное.
— С чаем проблем нет! Со сгущёнкой тоже! — по-хозяйски излагал Сидор. — Молоко можно добыть в дивизии. Там есть корова, кормящая комсостав дивизии молочными продуктами. А вместо водки — самогон сгодится?! Я бачил у сапёров. Они давеча гнали.
— Главное, чтобы спиртное было бесцветным, мутность допустима, — ориентировал Монгол.
— Первач, как стёклышко! — заверил Сидор. — Они знатные умельцы!
После этих слов Сидор созвал Костяна, Стрелу, Костра, Руста и Монгола и, предложив встретиться за палаткой, там объявил:
— В ночное время нужно перенести большой объём продуктов из расположения дивизии в полк. Там каждого наименования: сгущёнки, толстолобика, сливочного масла — по тридцать ящиков. Есть ещё десять мешков сахара. Нам потребуется несколько ночей и большое количество ходок. Время выхода определим после вечерней поверки.
Наступила ночь. По расположению дивизии друзья передвигались скрытно и по двое. Местом встречи Сидор установил палатку Ленинской комнаты Агитотряда дивизии. Когда все подтянулись, Сидор повлёк за собой вовнутрь и во мраке зажёг фонарь. Взору друзей предстали висевшие на стенах портреты генсеков ЦК НДПА Бабрака Кармаля и ЦК КПСС Черненко К.У., наглядная агитация советско-афганской дружбы, большой бюст Ленина и парты со скамейками для политзанятий. Сидор подошёл к ближнему из двенадцати квадратных окон и, скатав внутреннее прозрачное целлофановое полотно, зафиксировал рулон на подвязках. Затем придвинул вдоль стены скамейку и предложил кому-нибудь из друзей подняться на неё, чтобы заглянуть в проём между прорезиненным палаточным полотном и деревянным каркасом. Первым заинтересовался Стрела. Он встал на скамейку и, направив луч фонарика вовнутрь проёма, воздивился:
— Мать честная! Ну, Сидор наямился. Здесь же брашна до дембеля! Да ещё нашим молодым останется. 
— Тихо ты! Чего горланишь?! — одёрнул его Руст.
Пространство в сорок с лишним сантиметров шириной и полтора метра высотой от пола до нижнего уровня окон в несколько рядов по всему периметру палатки было наполнено ящиками и мешками с провиантом. Технологически, оно служило воздушной подушкой для теплоизоляции. Летом сохраняло прохладу, а зимой тепло. Визави к палатке Ленинской комнаты Агитотряда — дверь в дверь, стоял огромный дивизионный склад, представлявший собой ангар, собранный из профилированных листов стали.
— Продукты со склада? — поинтересовался Руст у Сидора.
— А вовнутрь-то, ты как проник? — спросил Костян.
— Разобрал в кровельной части один лист, — неохотно признался Сидор.
— Не берусь даже представить, сколько после этого ампоше спишут ревизоры, — пошутил Костян.
— Как он эти неподъёмные мешки и ящики со склада поднял на крышу? — озадачился Монгол, насилу доставая из проёма мешок сахара.
— А с крыши, как спустил?! — удивлялся Стрела. — Да при этом ещё и не засветился.
— Надо ж было выбрать время и всё это ещё по периметру разложить?! — представлял Костёр.
— Без завсклада провернуть этот гешефт было бы сложно! — предположил Руст. Розыск данного провианта вели повсеместно в расположении дивизии и полка. Но предположить, что он находится в стоявшей, дверь в дверь, палатке Ленинской комнаты агитотряда дивизии, не смог никто. Три ночи в несколько ходок — Стрела, Костёр, Монгол, Руст, Костян и Сидор переносили провиант из расположения дивизии, складывая его у себя в палатке сходно тому, как это было в Ленинской комнате агитотряда. Однако внедолге весь он был съеден разведчиками во время выходов на боевые действия.

.... После подавления сопротивления разведчики продолжили движение по оврингу шириною в метр, проходя над горной кручей, и ворвались в пещеру. В её длинных лабиринтах, соединявших несколько пещер, был найден обширный арсенал, склады продовольствия, тюрьма со средневековыми дыбами и камерами, где лежали трупы истерзанных пытками афганских военных.
— С этим хозяйством можно жить, товарищ старший лейтенант! — обратился Сидор к старшему лейтенанту Середе, показывая банку тушёнки с надписью арабской вязью.
— С собой брать не более двух банок! — приказал Середа. — Весь провиант с боеприпасами и оружием взорвать!
Между тем солнце уже клонилось к закату. Продвигаться в темени было опасно.
— На ночлег расположимся в пещере! — скомандовал Середа.
— Товарищ старший лейтенант! — обратился Сидор. — Внутри ж дышать нечем. Смрад стоит от птомаина.
— Трупы сбросить в пропасть! — приказал Середа.
— Не отрадная доля! — отметил Сидор.
— А вы бросьте жребий! Только решайте поскорей! — поторопил Середа. — Иначе назначу персонально.
Почуяв, что верно назначат его, Сидор взял к исполнению:
— Есть, бросить жребий!
Но Фарт в этот день был не на его и Костра стороне.
— Дёрнул же чёрт обратиться! Сам себе подсуропил. — распекался исполнивший приказ командира роты Сидор, унюхав прибившийся к маскхалату сладковатый трупный запах. — Забористый, хоть одёжу сбрасывай.
Изнавись послышался громкий приказ Середы:
— Рота! Распределить время ночного дежурства по два часовых и ложиться на отдых!

Из главы ОПЕРАЦИЯ «ЗАПАДНЯ»

КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ, 17 августа 1986 года – НАКАНУНЕ ВЫЛЕТА НА ВОЙСКОВУЮ ОПЕРАЦИЮ «ЗАПАДНЯ»

Поздний вечер. +35оС. Днём в разведроте провели строевой смотр: проверили оружие, обмундирование, наличие необходимого количества боеприпасов и провианта. После вечерней поверки разведчики отдыхали. Это было лучшее время, когда никто не дёргал и солдаты могли спокойно меж собой поговорить, написать домой письма, вспомнить гражданку, своих погибших товарищей и тех, кто уже ушёл на дембель. В палатке был полумрак, поместно пространство освещали керосиновые лампы. В середине левого ряда на трёх койках поверх одеял диагонально были растянуты белые канты. На изголовье средней из них, к железной спинке была прикреплена рамка с фотографией за стеклом. На фоне вертолёта стояли в обнимку улыбавшиеся друзья: Стрела, Костян и Монгол. Снимок этот сделал Костёр перед вылетом в район Хост-Ва-Ференг на последнюю для них операцию. Руст по суеверию фотографирование избегал, а Сидор, поспорив с Костром по какой-то мелочи, встать в кадр отказался. Вот и остались в нём только трое, словно предчувствовали свою пагубу. Шли дни их сороковин. Сидор, Руст и Костёр сидели в ряде, напротив, через проход и негромко беседовали. Рота уже спала, Сидор тихо играл на гитаре какую-то мелодию перебором, Руст, повернувшись вполоборота к тумбочке, писал письмо домой, а Костёр, пристально глядя на фотографию с погибшими друзьями, обратился к памяти.
— Я давеча вспомнил фразу Капусты, — привёл он изнавись эпизод, — когда мы вошли в палатку, прибыв из учебки в Афган: «Это ваш дом на 21 месяц, и, до двух лет, если повезёт!»
— Главное в этой фразе — «если повезёт!» — отметил Сидор, — далее было ещё досказано: «а если не повезёт, то — на меньше!» — привёл он всецело.
— Было досказано! — подтвердил Руст, вкладывая согнутые пополам листы в конверт.
— Вот планида! — с назолой заметил Сидор, — два месяца оставалось парням до дембеля. — И, тяжело выдохнув, начал петь под гитару песню барда-афганца Игоря Морозова «Прости меня»:

Прости, что я не добежал,
До вражеского ДЗОТа,
За сто шагов в прицел попал
Чужого пулемёта.

Прости за то, что в том бою,
Не думал о тебе.
В чужой стране, в чужом краю,
На выжженной земле.

Я жизнь любил, как никогда,
В походах ли, в атаках.
Моя звезда, твоя беда—
Поправка к зодиаку.

Прости за лучшие года,
Возможные с другим.
Прости за то, что никогда
Никто неповторим.

А тот студент, соперник мой—
Очкарик, книгочей.
Прости его, что он живой,
А я уже ничей.

Не доискаться до причин,
И смысла бытия,
Прости, что первенец — твой сын
Похож не на меня.

Когда придут мои друзья
Покаяться за брата,
Прости их, нежная моя,
Они не виноваты.

Что не спасли, не сберегли,
Поверь, не их вина.
Они свершили, что могли,
Но верх взяла война.

В одной шеренге с ними я,
Под пулями душман
Ходил в атаки за тебя
В стране Афганистан,

И свято верил в тот народ,
Который защищал.
Прости мне вражий пулемёт,
И что не добежал....

— Да уж, товарищ капитан! Когда мы были молодыми, нас вы так не пестовали, — посетовал Сидор, всугонь спросив, — а в довесок к арсеналу на базе ничего не предвидится?! Имею в виду, какие-нибудь приятные сюрпризы. Сиречь изумруды, лазуриты, какие довелось взвидеть в Панджшере и Джарме? На край, французские врачи, желательно, чтобы все дамского полу. Сродни встренувшимся нам в Мармоле?! В общем, что-то зело экзотичное?!
— Не покоится тебе, Сидоренко. Втирчиво чудятся Офир, да Хатхор! Благоухающих француженок я не обещаю, а вот злобных потных басмачей гарантирую! — посулил, став суровее, капитан и, приказав поскорее укладываться на ночлег, спешно удалился. До утра оставалось уже недолго, приняв пищу на сон грядущий, воины примостились на земной тверди под открытым небом. Сидор откинулся спиной на свой рюкзак и негромко запел неформальный гимн ветеранов-афганцев — знаменитую «Кукушку»:

Часто снится мне мой дом родной.
Лес, о чём-то о своем мечтает.
Серая кукушка за рекой,
Сколько жить осталось мне, считает.
 (В.Кочетков и Ю.Кирсанов)

Из главы ОПЕРАЦИЯ «ЗАПАДНЯ»

.... И возобновился неумолкаемый бой, продлившийся до сумерек. Во мгле офицеры вызвали сержантов - замкомвзводов и приказали уточнить запасы боеприпасов и воды. После событий дня, одни воины, почистив оружие и отстояв смену в ночном карауле, свалились без задних ног, другие, впечатлённые ожесточённостью противостояния, обсуждали произошедшее, и не могли долго заснуть. С затишьем появилась возможность оглядеться по сторонам. Сидор смотрел вдаль, на иранскую сторону, где светили огоньки города Тайбад и, негромко затянув старую песню, о чём-то задумался:

Степь да степь кругом,
Путь далек лежит,
В той степи глухой
Умирал ямщик.

И, набравшись сил,
Чуя смертный час,
Он товарищу
Отдавал наказ:

Ты, товарищ мой,
Не попомни зла,
Здесь, в степи глухой,
Схорони меня!
(Суриков И.З. 1865(9) год, Садовский С.П.)

В Афганистане, тем временем, был мрак.
— Сидор, ты чего затянул заунывную, грусть-тоску на нас навевая? — спросил с улыбкой чистивший свой АКС-74 во тьме, соглядатай Руст, — Мог ли ты на гражданке представить, что сможешь вот так легко со стороны взирать на Иран?
— Не чаял, — ответил Сидор. — По правде, и не дюже алкал! А обозреть мир, имея за плечом рюкзак, набитый не боеприпасами с сухим пайком, как сейчас, а заморской валютой, верно, было бы в масть.
— И куда бы ты махнул, будь он ею наполнен? — поинтересовался Костёр.
— В ЮАР или Колумбию, — без паузы ответил Сидор.
Костёр с Рустом переглянулись.
— Так, так, — продолжил расспрос Костёр, — отчего такой экзотичный выбор.
— Секрета нет! — не отвратился сановно Сидор. — В ЮАР добывают алмазы, в Колумбии — изумруды!
Услышав ответ, Руст с Костром, не сдержались, и в унисон громко расхохотались.
— Орлы, что там у вас стряслось?! — грозно спросил, находившийся отступя капитан Середа.
— Всё в порядке, товарищ капитан, — прояснил, еле укрощавший смех Костёр.
Через час забрезжил рассвет и воинственным набатом о начале Фаджр — утренней молитвы — истово возвестил мятежный муэдзин. По завершении молебна, словно со   взмахом баттуты, массированным огнём с двух высот оркестр заиграл симфонию «Мела свинцовая метель»....

.... В кульминации боя, басмачи вскакивали из укрытий по всей ширине фронта и, представ во весь рост, выпускали снаряд гранатомёта или длинную пулемётную очередь. Так, бравируя своим бесстрашием, они стремились подавить моральный дух наших воинов.
— Ярко воюют! — отметил самодовольный Сидор, сняв снайперской винтовкой, выскочившего из укрытия, неприятельского пулемётчика. — Но мы-то, лучше!....

.... Тем временем в зоне противостояния завершалось подавление авиацией последних очагов сопротивления и в кратчайшее время с различных направлений началось наступление на базу Кокари-Шаршари. Первой выступила разведрота. В её разведывательном дозоре шли Сидор, за ним Костёр и другие. От них, на расстоянии 30 метров шла основная группа. Изневесь по дозору была выпущена очередь из крупнокалиберного пулемёта ДШК. Двое разведчиков погибли на месте. Остальные залегли. Огонь мятежников не давал воинам поднять головы, продвижение вперёд было невозможно. Надо было открыть роте путь. Сидор, резко сошёл с тропы вниз, в волнении напевая под нос:
 
Ой, не видалай она,
Как я в церкви стоял,
Прислонившись к стене,
Безутешно рыдал.
Ой, прислонившись к стене,
Безутешно рыдал.
Звуки вальса неслись,
Веселился весь зал....
 
Он обошёл огневую точку с тыла, приблизившись к ней на расстояние, с которого можно было добросить гранату. Лёг набок, выдернул чеку гранаты РГД-5 и, слегка приподнявшись, с силой бросил. В это мгновение его пронзила пуля вражеского автоматчика. Она вошла под левую ключицу и, вылетев через лопатку, парализовала шуйцу. Огонь по разведчикам не прекращался. Сидор стиснул от боли зубы и, вытащив вторую гранату, насилу пропел:
 
Ой, не понравился ей.
Моей жизни — конец….
И с постылым назло
Мне пошла под венец.
 
Он выдернул зубами чеку и, собрав последние силы, повторил бросок. Пулемёт умолк. Сидора перевязали и вкололи промедол. Жизненно важных органов пуля не задела. Двух погибших разведчиков накрыли плащ-палаткой с головой и положили в укрытие. Там же остались Сидор и несколько воинов, обязанных погрузить раненого и погибших в ожидаемый вертолёт.

Из главы «КАБУЛЬСКИЙ ГОСПИТАЛЬ»

КАБУЛ. 650-й ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ВОЕННЫЙ КЛИНИЧЕСКИЙ ГОСПИТАЛЬ 40-й Армии — 1 сентября 1986 года

В приёмный покой Кабульского госпиталя на холодный бетонный пол, с редко сохранившейся плиткой, сложили десяток брезентовых носилок с лежачими ранеными, прибывшими санитарным авиабортом из Шинданда, среди которых были Сидор и Руст.
— Как мешки с картошкой разгрузили, — негодовал Сидор, привстав с носилок и поправив на груди перевязку.
— Работы кубыть и без нас хватает, — домекнул Руст.
Спустя какое-то время появились санитары.
— Э, адепты эскулапа, прислужники змеи на чаше! — агрился Сидор. — А гуманнее отнестись к хомо сапиенсу, заказано?!
Наскоре к раненым подошёл дежурный врач, и Сидор, поменявшись в тоне, попросил поместить их с Рустом на соседних койках, подвигая готовностью помогать медсёстрам в уходе за товарищем. После завершения оформления документов и внешнего осмотра, поступивших раненых безотложно распределили по палатам отделений. Ввиду переполненности госпиталя и чрезмерной загрузки медсестёр, упрос Сидора впрасол был удовлетворён. В итоге, каждый новоприбывший комбатант обрёл своё койко-место, госпитальную робу и новых побратимов....

.... Сидор и Руст заняли соседние койки в глубине солдатской палаты II-го травматологического отделения, там, где она стыковалась с меньшей по размеру, офицерской. В первую ночь из неё доносились громкие стенания, спорадично переходившие на истошный галас.
— Сидор! — дрёмно окликнул Руст, — надо бы объяснить камраду: всем больно. Но надо потерпеть. Пусть возьмёт себя в руки!
Сидор спорко справился у молоденькой дежурной медсестры Нины Полюшкевич о терзавшемся болью раненом и тотчас поделился с Рустом:
— Сестра говорит, это молодой лейтенант из Кандагара. Он подорвался с танком на фугасе и приземлился на пятую точку. У него тазовая кость разошлась в стороны.
— Адская боль, подлинно! — эмпативно счёл Руст, смирившись с гвалтом. — Что ж сестра не уколет его, чем покрепче?!
— Всё сделали. Говорит, ничего не берёт, — объяснил Сидор.
К рассвету лейтенант-танкист утихомирился, умер. Его накрытое с головой тело, из офицерской палаты на каталке выкатили санитары....

.... Когда с перевязкой закончили, Руст попросил Сидора не увозить его каталку обратно в палату, а оставить у перевязочной в коридоре, чтобы он мог побеседовать с ранеными, ожидавшими очереди сменить марлевые шарики на спицах аппаратов Илизарова. Током времени к перевязочной подошли сопровождавший поводырём наголо стриженный грацильный санитар и сбойливый боец с ампутированными выше локтей руками и бинокулярной повязкой на оба глаза. Его лицо, с многооскольчатым посечением, было измазано зелёнкой.
— Слышь, братан! — обратился он к санитару, заходя в перевязочную. — Повязку с глаз когда уже снимут?!
Но ответ на вопрос остался уже за дверью.
Оставив раненого, санитар вышел на поджид.
— Что за напасть?! — сумно спросил Сидор санитара.
— Это сапёр из Чарикара. Ночью прибыл. Был придан разведчикам, прочёсывавшим кишлак в районе Суруби, и проводил разминирование тропы. Так вот — мина рванула у него в руках.
— Несгода! — досадовал Сидор. — А с зенками что?!
— Нет у него глаз — зашито всё! — довёл санитар. — Не знает он ещё, а сказать ему никто не решается.
В палату Сидор и Руст вернулись с кручиной. Миновал день, наступила ночь. Неотступавшая физическая боль, доносившиеся стоны раненых и сказ об ослепшем сапёре, бередили друзей, не давая заснуть. Во тьме полуночной госпитальной палаты светили огоньки сигарет. В угрюмом молчанье, устремив взор в бездонный потолок, искалеченные войной молодые парни отрешённо искали ответ на мучивший их вопрос: как же теперь жить?! Чувствовалась гнетущая аура, нависшая куполом над каждым, кто остался наедине со своей бедой, утраченной верой и смыслом начать жить иначе....

Из повести «МЫ ВСЕ ВЕРНЁМСЯ» романа «В КРУГЕ КУНДУЗСКОМ»

СПУСТЯ 8 МЕСЯЦЕВ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ СИДОРА, РУСТА и КОСТРА из АФГАНИСТАНА

МОСКВА-ЛЕНИНГРАД — СЕРЕДИНА ЛЕТА 1987 года

Друзья, Сидор — Сергей Сидоренко, Руст — Рустам Тукаев и Костёр — Иван Костров в ноябре 1986 года вернулись с Афганской войны и, попав в мирную жизнь, начали налаживать быт. Сидор — кавалер ордена «Красной Звезды» и двух медалей «За Отвагу», пользуясь преференцией ветерана войны, поступил на рабфак исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. Руст, пройдя вместе с ним череду госпиталей в Афганистане и Ташкенте, встал на протезы и восстановился на первый курс экономического факультета Московского института нефти и газа им И.М. Губкина, откуда призывался в армию. А Костёр, отмеченный двумя орденами «Красной Звезды», возвращаться в институт, откуда призывался в Армию, не стал, а решил поступить в Высшую школу КГБ СССР им. Ф.Э. Дзержинского. По предложению Руста, в дни студенческих каникул, друзья решили навестить в Ленинграде маму погибшего Стрелы — Людмилу Васильевну. Она приезжала к сыну в Сурхандарью на присягу и угощала всех шестерых — Костяна, Монгола, Стрелу, Руста, Костра и Сидора, купленными в местной базарной чайхане самсой и пловом. Поездка осложнялась тем, что записная книжка, содержавшая домашние телефон и адрес Стрелы, была утрачена раненым Рустом вместе с разрезанным медиками маскхалатом перед хирургической операцией в гарнизонном госпитале Шинданда. В его памяти, после перенесённой вместе с ранением, тяжёлой контузии, сохранилось лишь то, что жил Стрела на Полюстровском проспекте. Номер его дома, по отрывочным воспоминаниям, был то ли 20, а квартира 25, то ли наоборот, а может, и ни то, и ни другое.
Как бы то ни было, Руст, Сидор и Костёр, сев в поезд Москва-Ленинград тронулись в путь. Они заняли отдельное купе и, проговорив в пути всю ночь, утром прибыли на Московский вокзал северной столицы. Город встретил пасмурной погодой. На площади перед вокзалом, выстроясь в ряд, стояло десятка два такси со светящими зелёными огоньками. Одетые в модные по времени джинсы и куртки MONTANA и USTOP, купленные в афганских дуканах, в кроссовках ROMIKA и Аdidas, с яркими спортивными сумками наперевес, друзья привлекли внимание тщедушного, курносого, в потёртой кожаной куртке и несуразной оранжевой кепке таксиста.
— Куда ехать?! — спросил он с прищуром, цвиркнув в сторону.
— Полюстровский проспект, — с нежеланием ответил Руст, оценив моветон таксиста.
Название проспекта было единственное, что он помнил твёрдо.
— Какой дом? — спросил таксист.
— Давай пока на Полюстровский, — дал целеуказание Костёр, — а там будет видно. Начнём с дома 20!
Таксист поглядел на друзей с опаской и указал на свою белую Волгу ГАЗ-24 с шашечками. Руст сел вперёд, Сидор и Костёр на заднее сиденье. После сорока минут езды по широким проспектам и улицам Ленинграда такси въехало в безлюдную заброшенную промышленную зону со старинными, с царских времён, буро-кирпичными домами, с ожидавшими переселения жильцами. Друзья одновременно насторожились.
— Ты куда нас везёшь?! — с напором спросил Сидор.
— Так срежем. Путь будет короче, — ответил таксист, заметно егозя.
Проехав ещё немного, он остановил машину у железной телефонной будки и, посетовав, что забыл что-то выключить дома, отпросился срочно позвонить. Снял трубку и, начав с кем-то говорить, он отвернулся. Через некоторое время повернулся, пристально поглядел на ожидавших в машине друзей и, будто проведя рекогносцировку, кому-то о них доложил.
Друзья не ждали подвоха, пока четверо крепких молодцев,  скоро вышедших из подъезда и обежавших вокруг такси, резко не открыли передние и задние двери, и не приставили к горлу каждого из друзей финские ножи:
— Деньги и ценности, выкладываем быстро! — прогорланил один из налётчиков. — Иначе порежем на ремни!
Паузы не было. Сидор, Костёр и Руст мгновенно мобилизовались, крепко схватив налётчиков за руки  и, затянув в салон такси, начали жестоко бить и душить. Четвёртый член гоп-компании — акарёнок, сунувшийся в салон через водительскую дверь, тщетно старался нанести удары по молотившим его корешей кулаками и головами, Костру и Сидору, а затем разжать руки Руста, заключившего в клещи и заставившего хрипеть от удушья третьего подельника. Таксист с ужасом наблюдал за происходившим из телефонной будки. Драка внутри автомобиля вскоре перенеслась на тротуар, где, спустя пять минут, Сидор добивал крайнего налётчика, лицо которого напоминало мякоть переспевшего арбуза. Трое его корешей, к тому времени обработанные Костром и Рустом, смирились с разгромом и, бросив подельника, хромая, держась за бока и вытирая с лица кровь, поспешно удалились. Как только гопники покинули место нападения, из окон, завешанного сохнувшим бельём дома, послышался женский крик: «Бандиты! Ты посмотри, что средь бела дня делают, а?! Сейчас в милицию позвоним!»
— Вакханалия! — отметил Костёр, сплюнув на тротуар кровавую слюну.
— Видел бы покойный Стрела, как его родной Ленинград принимает ратных наперсников, непременно огорчился бы! — пригорюнился Сидор.
За этим разговором к машине вернулся таксист. Он был в смятении от неожиданного исхода и, не сумев скрыть взбуду, подтвердил подозрение друзей в своей причастности к налёту.
— За этим разговором к машине вернулся таксист. Он был в смятении от неожиданного исхода и, не сумев скрыть взбуду, подтвердил подозрение друзей в своей причастности к налёту.
— Что штопарь-закоульщик, привёз нас на гоп-стоп?! – припёр его Сидор. - Будешь теперь нас возить по городу нашармака, пока не отыщем искомого адреса или наш крепко контуженый споборитель впрасол вдруг не встямится! Или нам огулом заслаться на съезжий двор?! Выбирай, клеврет презренный!
Таксист, скабрёзно клявший приневоливших его басивал, выбрал первое. Друзья заехали сначала на Полюстровский проспект дом 20 квартира 25, потом в дом 25 квартира 20, а затем ещё и по другим со схожими цифрами 0,2,5, адресам, но не находили квартиры Стрельцовых. При проверке очередного места, друзья, направлявшиеся к подъезду дома, услышали за спиной визг шин, рванувшего с места такси.
— Сбросил кандалы, ракалия! — пошутил Сидор.
— Вот незадача! — затужил Костёр.
— Надо искать Районный военкомат РВК, к которому прикреплён Полюстровский проспект, — домекнул Руст.
— Верная мысль! — поддержал Сидор.
Узнав от одного из прохожих адрес ближайшего РВК, друзья тотчас направились в путь. Уже через пятнадцать минут они стояли у дверей военкомата.
Наступил вечер пятницы. Рабочий день к тому времени уже закончился, дверь в РВК была заперта и на стук никто не отвечал. Друзья обошли здание с тыльной стороны и, обнаружив служебный вход, постучались. Из-за двери без политеса коротко спросили:
— Чего надо?!
— Здравствуйте! Мы ветераны-афганцы. Приехали из Москвы навестить маму погибшего в Афганистане нашего товарища, — громко проговорил Руст. — Его звали Стрельцов Герман Владимирович. Могли бы вы дать нам домашний адрес Стрельцовых?
— Ничего не скажем! — ответил за дверью грубый мужской голос, — РВК таких сведений не даёт! Приходите в понедельник в 8.00 к дежурному.
— Вы наверно не поняли?! — вмешался Костёр. — Мы приехали из Москвы, и не можем ждать до понедельника. У нас в этом городе никого нет!
За дверью замолчали. Отчаявшись получить адрес Стрельцовых, друзья сели на ступеньки служебного входа и призадумались: что делать дальше? Внезапно, морок внутреннего двора РВК осветился яркими фарами, съезжих с двух сторон жёлто-синих милицейских УАЗ-469, с включёнными мигалками и сиренами. Слетевшие с них два наряда патрульно-постовой службы ППС из местного РОВД, ничего не выясняя, пустили в ход резиновые дубинки, не давая друзьям вставить даже слово. Остановить шквал ударов словами не удавалось. Чтобы умерить пыл запредельно усердствовавших блюстителей порядка, друзья прибегли к силовому сдерживанию. Однако силы были неравны. Прикрывая от ударов дубинками голени, лежавший на асфальте Руст прокричал: — Нам кто-то объяснит, в чём наша вина?! — Сейчас мы повезём вас в РОВД и там продолжим объяснять, в чём ваша вина! — изрёк дебелый старшина с чёрными усами в виде подковы, защёлкивая за спинами лежавших ничком друзей, наручники. — А ещё наши сотрудники снимут в травмпункте побои, и на вас откроют уголовное дело по статье 191 часть 1 — за неповиновение и оказание сопротивления сотрудникам милиции с применением насилия и угроз при исполнении ими обязанностей службы.
Друзей затолкнули в УАЗ-469, в отсек для задержанных. Дверь за ними, оглушительно клацнув, захлопнулась. Неутомимый злокоманный старшина прильнул потным круглым лицом с мефистофельской улыбкой к оконной решётке и желчно проговорил:
— А с учётом устойчивой группы, каждый из вас получит по пятёрке!
В ответ, Сидор приник вплотную лицом к сизому носу старшины и негромко пропел:
— «Рояль раскрыт, ты подошла, и ты промолвила:
«Твоя любовь запала в сердце глубоко»». Чудак кавайный! — балагурил он неунывно с измазанным лицом и рассечённой губой, отряхивая пыль с джинсовой куртки, пуговицы которой были вырваны с корнем. 
— Ничего не скажешь, радушный приём! — поддержал юмор Костёр. — Сначала гопники, потом дежурный РВК, а под занавес и милиция родная поучаствовала. Что будет дальше, не берусь даже предположить.
— А мы не к ним приехали! — веско привёл Руст, сжимая от боли высунутые из протезов посиневшие культи голеней.
— Это верно! — согласился Костёр.
— Ну как ты?! – с эмпатией поинтересовался Сидор, взирая, как Руст вдевает культи обратно в протезы.
— Штатно! — по-военному ответил Руст. — В Герате было хуже!
Внедолге милицейский УАЗ-469 подъехал к Районному ОВД и друзей препроводили в камеру предварительного заключения, называвшуюся в простонародье обезьянником. Сюда со всего района свозили участников чрезвычайных происшествий, внутрисемейных разладов и, прибывшую на матч 18-го тура 50-го юбилейного Чемпионата СССР с Ленинградским «Зенитом», пылкую торсиду Тбилисского «Динамо», успевшую рукоприкладно поспорить с автохтонными любителями футбола. Некоторых из них выводили на допрос, а о друзьях-афганцах совершенно позабыли, словно их и не существовало вовсе.

.... Внезапно общение прервали доносившиеся с верхнего этажа крики.
— Ты слышал?! — спросил Сидор у Руста.
— Слышал! — подтвердил Руст.
Через мгновенье голоса заглушил усилившийся звук телевизора, транслировавшего футбольный матч.
— Сидор! А ну-ка кликни Костра, сходим, разведаем, что там происходит, — предложил Руст.
Ничего не сказав, они спешно покинули прихожую.
— Ребята, вы куда? — бросила им вслед Людмила Васильевна.
— Мы ненадолго, — заверил Руст, прикрывая за собой дверь.
Друзья торопко поднялись на этаж выше и, повернув ручку незапертой двери, вошли внутрь. В квартире стоял полумрак, пахло сигарным дымом. Свет исходил от тускло светивших в коридоре старинных бра и высокого торшера с жёлтой ажурной тканью в ближнем углу зала. Что происходило внутри него, было не видно. Вместе с тем, в прихожей под туалетной дверью виделась полоска света. Руст обратил на это внимание Костра и, показав ему жестом остаться прикрыть, сам двинулся вперёд. Сидор шёл следом. Медленно ступая по фигурному ореховому паркету, вдоль стен, оклеенных финскими обоями Sandudd мимо комнат с антикварной мебелью в стиле Boulle эпохи короля Людовика XIV, они подошли к зале, где громко работал телевизор. Там, коротко стриженный высокий и плечистый битюг в джинсах Lee Cooper и ветровке Marimekko нависал над сидевшим в антикварном кресле эндоморфным мужчиной лет 35-ти с обильным волосяным покровом тела и трёхдневной щетиной. В руках громила держал подключенный к сети утюг. На терпельнике красовались цветастые семейные трусы и белая майка. Руки и ноги его были связаны, во рту был кляп. Чуть поодаль, в глубине залы на парном кресле сидела сходно упакованная, дивной красоты и изящных форм молодая дама. Локоны её волнистых каштановых волос были раскинуты на верхнем кружеве короткой, цвета маренго, шёлковой сорочки, стройные бёдра оголены. Сбочь на диване, закинув руки за голову и ногу на ногу, не отвлекаясь на неземную красоту, сидел ригидный акарёнок и, отрешенно следивший за ходом футбольного матча.
— Аха, их трое! — сообразил Руст — Чем же нам их ошеломить?!
В этот момент открылась дверь туалета и показался третий сообщник. Костёр, не дав ему опомниться, точным прямым ударом в подбородок втолкнул его обратно. Шла шестнадцатая минута матча, и на стадионе зарядил проливной дождь. В ходе игры из-за нарушения правил футболистом «Зенита» судья Эдуард Дидур назначил штрафной по воротам хозяев поля. Пробить его тренер тбилисцев Кахи Асатиани доверил Отару Коргалидзе. Сильным ударом тот поднял мяч над стенкой и направил в дальний от вратаря верхний угол. Раздосадованный пропущенным голом, акарёнок вскочил с дивана и проматерился, сподвигнув друзей к решительным действиям. Сидор рванулся в комнату и резко выдернул из электросети кабель телевизора, а Руст вытащил из грудного кармана джинсовой куртки красное удостоверение «инвалида войны» и плотно, чтобы не разглядеть надписи, приставил в развёрнутом виде к лицу остолбеневшего садюжника:
— ОБХСС! Отдел борьбы с хищением социалистической собственности! До подхода опергруппы и сотрудников прокуратуры, всем оставаться на своих местах! — истово прогорланил он, войдя роль.
Притеснители были обескуражены:
«Вот мы попали! — подумали они, — по ходу директор «Берёзок» Иткин был в разработке в ОБХСС?! А нам паровозом за его грехи чалиться?»«Однако не слишком ли молоды и ладно одеты эти опера?! Скорее мошенники залётные», — домекнул их старший, битюг.
Выяснение личностей ОБХССников, вломившихся в квартиру, требовало времени. Не дав терзателям завершить умозаключения, Сидор схватил за горлышко матово-зелёную бутылку с объёмным теснением буквы «N» и золотистой надписью «CAMUS NAPOLEON», стоявшую на мраморной столешнице рядом с вазой, заполненной фруктами, и коробкой сигар Partagas, и замахнувшись ударил о голову битюга, расколов на мелкие осколки. Пытатель рухнул на пол к ногам хозяина квартиры. Янтарного цвета элитное питьё разлилось по полу, раздав дуновеньем букет ароматов переспевшего инжира, спелого персика и цветочной ванили с тонами грецкого ореха, древесными нотками тика и палисандра. Сидор посмотрел на него сверху и тихо пропел:
— «Рояль закрыт, и не звучит моё любимое,
Тобой забытое весеннее танго».
Потрясённый увиденным, акарёнок робко попытался встать с дивана, но увидев жест ладонью вытянутой руки и золый зрак Сидора, повелевшие не сходить с места, безропотно покорился. Руст переступил через распластанного посреди колотого стекла и разлитого коньяка тихо вывшего, державшегося за голову, битюга и, наклонившись вытащил из рта терпельника кляп.
— Телефон где? — спросил он коротко.
— Там! — кивнул головой в сторону связанной спутницы, жадно вдыхавший воздух мужчина.
Руст подозвал Сидора и на ухо тихо проговорил:
— Запри дверь и держи с Костром оборону! Так, чтобы никто не выскользнул! Отворишь, когда приедет милиция!

ПРОШЛО 6 ЛЕТ ПОСЛЕ ПОЕЗДКИ ДРУЗЕЙ в ЛЕНИНГРАД

МОСКВА, КУТУЗОВСКИЙ ПРОСПЕКТ, дом 1. 21 сентября 1993 года

Было малооблачно, моросил мелкий дождь +12оС, к половине седьмого уже стемнело. На кухне просторной трёхкомнатной квартиры Руста собрались его боевые товарищи: Костёр и Сидор. Повод встречи был радостный — у Руста 20 сентября родился второй сын — Самир. К этому времени Костёр окончил Высшую школу КГБ СССР им. Ф.Э. Дзержинского и был отобран в подразделение специального назначения — знаменитую «Альфу». Сидор успешно завершил обучение на историческом факультете МГУ, но по специальности работать не стал, поскольку ещё во время учёбы с конца 1980-х начала 1990-х годов с головой окунулся в бурно развивавшееся кооперативное движение. Занимался решением разноплановых задач: от стратегии перспективного развития до улаживания споров хозяйствующих субъектов. В личной жизни у Сидора также произошли подвижки. Он отыскал на Украине молоденькую медсестру из Кабульского госпиталя Нину Полюшкевич, которая после двух лет в Афганистане поступила в Киевский медицинский институт. На праздники и выходные он регулярно ездил к ней в гости.
Руст, вопреки полученному в Афганистане ранению, приведшему к ампутации обеих голеней, с отличием окончил экономический факультет Московского института нефти и газа им. И.М. Губкина. В конце 1980-х годов он принял активное участие в учреждении всесоюзных и общероссийских организаций ветеранов Афганской войны (1979–1989), разработке нормативной базы и программ по социально-бытовой и медицинской реабилитации инвалидов-афганцев, и материальной поддержки семей погибших.
В 1991 году создал и возглавил крупную региональную организацию — Московский городской союз ветеранов Афганистана, став, одновременно, первым заместителем председателя Российского союза ветеранов Афганистана (РСВА). Учреждённые городским союзом предприятия, используя налоговые преференции, зарабатывали денежные средства и направляли их на уставные задачи организации. В частности, всем инвалидам-ампутантам Москвы и Московской области, включая и себя, Руст заказал протезы германской фирмы OTTO-BOCK. Полученное высшее экономическое образование, наличие у РСВА квот на экспорт цветных металлов, нефтепродуктов и льготы на экспортную пошлину, позволили Русту заключить крупные внешнеэкономические контракты. Как только у него появились финансовые возможности, он решил реализовать свою давнюю, со времён Кабульского госпиталя, мечту. Он купил новую цвета морской волны ВАЗ-21065 и, подогнав к КПП-1 Центрального военного клинического госпиталя имени Бурденко Н.Н., вручил от неё ключи, многократно оперировавшему его в Кабуле хирургу подполковнику Александру Теплову.
Получив из роддома весть о рождении сына, Руст немедля поделился ею с друзьями Костром и Сидором, пригласив их к себе на плов. В условленный час гости с подарками и гостинцами поднялись к квартире на верхнем этаже. Это был их первый визит к Русту после его переезда в центр. Уведомив звонком и гласом о своем прибытии, друзья вошли. В ответ из дальней комнаты раздалось:
— Парни, проходите! Три минуты, и я к вам присоединюсь!
В квартире явствовал аппетитный запах мясного брашна. Сидор и Костёр оставили пакеты с продуктами на кухне и прошли вглубь квартиры, откуда доносилось глубокое мерное дыхание человека, занимавшегося физическими упражнениями. Заглянув назирком в комнату, они увидели, как на распорном между полом и потолком турнике, Руст в тёмных трусах-боксерах, с отсутствовавшими по ровную линию голенями, бесперечь, чередуя, выполнял выходы силой и подъёмы переворотом. Каждый мускул на его сбитом теле был чётко выражен, точёная фигура и короткая стрижка отвечали армейскому габитусу.
— Я гляжу, наш друг, абулией и астенией не страдает, — пошутил Сидор.
Завершив упражнения, Руст проворно спустился с турника и, сделав несколько шажков на коленях, вёртко запрыгнул на низкий стул. Он не смутился от взоров друзей и, податно надел на культи голеней, стоявшие подле протезы:
— Парни! Вы пройдите в зал и садитесь за стол, а я пойду быстро ополоснусь.
Он включил телевизор и отлучился в душ. Костёр и Сидор перешли в зал и сели за сервированный по праздничному случаю стол. Его украшали хрустальная ваза с фруктами, горка пышных тандырных лепёшек, посыпанных кунжутом, от которых исходил редкий аромат, менажница с изюмом и орехами, и, чайники с пиалами пахта. Руст появился спустя семь минут, одетый в новую белую рубашку и строгие чёрные брюки. Завязав за спиной фартук, он начал хлопотать на кухне: спорко наполнил чумечем три расписные косушки клокотавшей в кастрюле шурпой, положил в каждую по паре мясистых бараньих рёбрышек и, посыпав душистым укропом, подал к столу. Руст знал толк в восточной кухне, и когда посещало вдохновение охотно кашеварил. Вскоре дошёл и плов. Потомив внедолге, он снял нацело накрывавшую видалый чугунный казан большую тарелку и выпустил пар. Засим, сноровными движениями капкюрем наполнил риштанский ляган рассыпчатым янтарным рисом-девзира и жёлтой морковью-мшак, напитавшихся ароматом душистой зиры. В центр, отделив от косточек и мелко нарезав, сложил горку кусочков сочной мякоти молодого карачаевского ягнёнка, а край увенчал нарезанной спелой хурмой и багровыми зёрнами наливчатого граната.
— Да, ханская снедь! — отметил Костёр. — Я часто вспоминаю наше афганское бесхлебье и того огромного барана в Панджшерском ущелье, что свежевали переводчик Абдулло Кодиров и наш покойный Костян, — как нам, до жути голодным из-за духовского налёта не удалось его съесть.
Друзья улыбнулись и предались воспоминаниям.
— Ну вот, с нашего друга Костяна мы и начнём! — бравурно возгласил Руст и, накинув на плечи висевший на спинке стула строгий чёрный пиджак с орденской планкой из муаровых лент двух орденов «Красной Звезды» и медали «За Отвагу», продолжил: — Пусть это будет уже третий тост!
Руст уменьшил звук телевизора и все трое торжественно встали. Сидор наполнил всклень бокал, из принесённой им бутылки водки Smirnoff и, накрыв ломтиком лепёшки, поставил на край стола. Руст и Костёр, по разным причинам спиртное не потреблявшие, налили безалкогольное питьё по усмотрению. Руст выдержал короткую паузу и, проникновенно произнёс:
— Вечная память павшим в боях! В их числе нашим друзьям: Стреле, Костяну, Монголу.
За столом повисла тягостная тишина. Её нарушил Сидор:
— Наша вечная память, кто завидует ей?! Наша вечная слава не весёлый резон! Да, много наших братов скосил молох войны! — кручинно заметил он, начав проникновенно декламировать Александра Твардовского:

Летом горького года, я убит! — Для меня,
Ни известий, ни сводок после этого дня...
И во всём этом мире, до конца его дней—
Ни петлички, ни лычки с гимнастёрки моей...
Наши очи померкли, пламень сердца погас.      
На земле, на поверке выкликают не нас.
Нам свои боевые, не носить ордена,
Вам всё это живые, нам отрада одна...
Мы за Родину пали, но она спасена!

После этих строк, Руст принёс из дальней комнаты гитару и, передав её Сидору, попросил:
— Спой песню Юрия Кирсанова «Над горами кружат вертолёты».
Сидор провёл большим пальцем по струнам и, настроив инструмент, начал петь:

Над горами, цепляя вершины, кружат вертолёты,
Где-то эхом вдали прогремели последние взрывы,
Только изредка ночью взорвут тишину пулемёты,
Проверяя, а все ли мы живы.
Афганистан, Афганистан, Афганистан, Афганистан.

По афганским дорогам пришлось нам проехать немало,
Мы тряслись в БТРах, нам небо служило палаткой,
И надолго под звездами твердым законом нам стало:
Не искать на земле жизни сладкой.
Афганистан, Афганистан, Афганистан, Афганистан.
 
Здесь про страх и опасность мы будто с тобою забыли,
И в минуту отчаянья мы научились смеяться,
И с друзьями, которых на целую жизнь полюбили,
Мы привыкли надолго прощаться.
Афганистан, Афганистан, Афганистан, Афганистан.
 
Время медленно шло, только быстро усы отрастали,
Снились ночью нам дети, любимые жены нам снились,
Но когда, расставаясь, с друзьями прощаться мы стали,
Почему-то опять загрустили.
Афганистан, Афганистан, Афганистан, Афганистан.

В момент, когда Сидор закончил петь песню, часы пробили 20.00 и на экране телевизора вещавшего со второго общероссийского канала ВГТРК, появилась ярко-синяя заставка с объявлением: «Обращение Президента РФ Б.Н. Ельцина к гражданам России». Через несколько секунд появился глава государства и поздоровался с гражданами.
— Это надо непременно послушать — приневолено растолковал Руст и, не встретив возражений, сделал звук громче, устремив взор на экран.
— Уважаемые Россияне! — начал Ельцин — Мной подписал Указ «О поэтапной конституционной реформе». В Российской Федерации сложилась политическая ситуация, угрожающая государственной и общественной безопасности страны...
Друзья озадаченно переглянулись.
— Съезд народных депутатов и Верховный Совет предпринимают систематические и всё более активные усилия узурпировать не только исполнительную, но и судебную функцию... Уже более года предпринимаются попытки найти компромисс с депутатским корпусом, с Верховным Советом. Россияне хорошо знают, сколько шагов навстречу делалось с моей стороны на последних съездах и между ними... Последние дни окончательно разрушили надежды на восстановление какого-либо конструктивного сотрудничества... Власть в Российском Верховном совете захвачена группой лиц, которые превратили его в штаб непримиримой оппозиции...
Сидор слушал выступление президента в негодовании. Он отводил и возвращал взгляд к экрану, от увлечённо слушавшего Руста и не выдававшего эмоций, Костра. Ельцин тем временем продолжал читать текст выступления:
— Верховный Совет, как государственный институт находится сейчас в состоянии политического разложения, он перестал считаться с Указами Президента, с его поправками к законопроектам, даже с конституционным правом вето... Единственным способом преодоления паралича государственной власти в Российской Федерации является её коренное обновление на основе принципов народовластия и конституционности. Действующая Конституция не позволяет этого сделать, поскольку, в ней не предусмотрен выход из сложившейся ситуации. Стремясь к ликвидации политического препятствия, не дающего народу самому решать свою судьбу; учитывая неудовлетворяющее парламентским стандартам качество работы Верховного Совета и Съезда народных депутатов РФ; принимая во внимание, что безопасность России, и её народов — более высокая ценность, нежели формальное следование противоречивым нормам, созданным законодательной ветвью власти...
В целях:
— сохранения единства и целостности Российской Федерации;
— вывода страны из экономического и политического кризиса...
После этих слов, Сидор пересел в кресло, поближе к телевизору и стал внимательно вслушиваться в речь.
Глава государства сделал короткую паузу и продолжил:
— Постановляю:
Прервать осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функций Съездом народных депутатов Российской Федерации и Верховным Советом Российской Федерации... Настоящий Указ вступает в силу с момента подписания — Президент РФ Ельцин Б.Н.
— Во, как вывел! — воскликнул Сидор и резво вскочил с кресла — «... Принимая во внимание, что безопасность России, и её народов — более высокая ценность, нежели формальное следование противоречивым нормам, созданным законодательной ветвью власти... Стремясь к ликвидации политического препятствия, не дающего народу самому решать свою судьбу». А как же Конституция?! Могу компетентно заявить, этим Указом её гарант нарушил два пункта № 6 и 11 — 121-й статьи Конституцию РФ, а пунктом № 8 той же статьи, поставил себя вне Закона. Знал бы народ, тогда — в конце августа 1991 года, какую ошибку совершает, выходя на баррикады в поддержку Ельцина, против ГКЧП!
— Сидор! Ты ж вроде не коммунист, — с ехидцей напомнил Костёр, — я понимаю, если б возмущался Руст, получивший свой партбилет в 19 лет в Афганистане. Там, как известно, кого попало в КПСС не принимали. Он в отличие от политиков-ренегатов с раздорных сторон, в 1991 году свой партбилет не сжёг, и не выбросил! Ну, а ты-то, Сидор! Когда успел идеологией марксизма-ленинизма преисполниться. Мы тебя знаем другим!
Сидор опустил реплику Костра, продолжив каять:
— Лукавый краснобай шестилетним правлением вырыл могилу могучему государству, а крамольный прозелит забил в его домовину последний гвоздь. Беловежское соглашение декабря 1991 года — это беспрецедентный гешефт республиканских секретарей компартии, устремлённых урвать свой ломоть от разорванной империи с благословления победно возликовавших американцев. Прискорбно, что никакое аутодафе не вернёт нам утраченной великой страны. Мне вот интересно, — пылко порицал Сидор, — отчего это вдруг в ближайшем прошлом первый секретарь Свердловского обкома партии, секретарь ЦК КПСС и первый секретарь Московского горкома КПСС, внезапно и остервенело возненавидел всё коммунистическое?! Чем же это родная партия, наделившая властью, обеспечившая всеми благами и, зауряд с ней, верные соратники, с кем он обок до 60-ти лет боролся за высшие идеалы и строил светлое будущее, его обделили?!
Руст не пожелал дебатировать и искать оправдания, а Костёр, как человек системы, блюдший корректность, вотума своего не задекларировал. Однако все трое понимали, страна скатилась к глобальному потрясению. Руст выключил телевизор, и друзья под впечатлением вернулись к столу. Сидор неожиданно вспомнил о своём обещании позвонить студенческому товарищу по МГУ им. Ломоносова Игорю Малярову — основателю в 1989 году и первому секретарю Российского Союза Коммунистической молодёжи (РКСМ), ставшим к тому времени уже младшим научным сотрудником кафедры политэкономии МГУ. Он извинился перед друзьями и, взяв переносную трубку, устранился на кухню. Сидор и вправду был далёк от коммунистической идеологии, но не ломавший армейской службу Игорь Маляров относился к нему — ветерану-афганцу, кавалеру ордена «Красной Звезды» и двух медалей «За Отвагу» с особым пиететом. Еще в университете Игорь всячески стремился привлечь Сидора к деятельности в РКСМ и оповещал обо всех политических событиях.
— Игорь, привет! Как ваш I-й съезд РКСМ, намеченный на 27,28 сентября, в связи с телеобращением Ельцина уже перенесён на неопределённое время?! — полюбопытствовал Сидор. Но, не дождавшись ответа, продолжил расспрос: — Ты речь его слушал?! И каков будет ваш ответ Чемберлену?!
Разговор с Маляровым не занял много времени. Полученной от него информацией, Сидор тотчас поделился с Рустом и Костром:
— Наши университетские с филфака, истфака, других факультетов из актива РКСМ, стягиваются к Дому Советов на митинг в поддержку Верховного Совета и Совета Народных депутатов. Указ № 1400 признан антиконституционным! Верховный Совет уже принял постановление о немедленном прекращения полномочий Президента и созыве на завтра VII-й экстренной сессии Верховного Совета с повесткой дня «о государственном перевороте». Этим же постановлением Верховный Совет созвал в ближайшие часы X-й Чрезвычайный внеочередной съезд народных депутатов с повесткой дня «о политическом положении в связи с совершённым государственным переворотом», который вестимо состоится в самые ближайшие дни!
С этими словами Сидор возбужденно вскочил с места и, упёршись ладонями в спинку стула, начал хронологично выводить:
— Уверен, что Верховный Совет, получив копию Указа № 1400 ещё до телеобращения Ельцина, тотчас запросил экспертное заключение Конституционного суда о его законности. А Конституционный суд, в свою очередь, незамедлительно созовёт экстренное заседание и подготовит экспертное заключение, которым признает данный Указ не отвечающим ряду статей действующей Конституции России и служащим основанием для отрешения Президента от власти. Апропо, другой Указ Бориса Николаевича — от 1 сентября сего года «О временном отстранении от исполнения обязанностей Вице-президента Руцкого А.В.», приостановленный Верховным Советом и, направленный в Конституционный суд для экспертного заключения, также, в ближайшие дни, будет признан антиконституционным. А созванный чрезвычайный X-й Съезд народных депутатов, незамедлительно, в числе первых своих решений выдвинет на должность Президента генерала Руцкого А.В. и разом утвердит!
— Тоже мне авгур! — оценил прогностический пафос Сидора, Костёр.
— А на данный момент, — продолжил Сидор, — уже объявлено о принятии Верховным Советом постановления с обращением «К народам России, Содружеству Независимых государств, мировому сообществу, военнослужащим Российской Армии, сотрудникам силовых министерств, ко всем гражданам России с призывом пресечь государственный переворот, организованный Ельциным Б.Н. и его окружением», а также — создании штаба обороны Дома Советов. На стихийный митинг у стен Дома Советов собралось уже более тысячи человек и началось возведение заграждений. Милиция стягивает вокруг манифестантов плотное кольцо. Мы можем сами в этом убедиться, — Сидор кивнул на балкон.
Друзья встали из-за стола и вслед за Рустом вышли на балкон. Дождь к тому времени уже прекратился, но к ночи резко холодало. Сказанное Сидором подтвердилось. Было видно, как к Дому Советов, где проходил стихийный митинг, с разных сторон стекались ручейки народа с плакатами и флагами и подтягивались подразделения МВД. В этот момент из квартиры послышался телефонный звонок. Руст зашёл вовнутрь и снял трубку. Звонил председатель Российского Союза ветеранов Афганистана (РСВА) Александр Котенёв....

.... Руст снова вышел на балкон, но о разговоре с председателем РСВА, друзьям не рассказал. Постояв, вобизор глядя на сутолоку у стен Белого дома и, иззябнув, он предложил друзьям вернуться за стол.
— Да, зреет нешуточный переполох, — предрёк озадаченный Костёр, — нас уже перевели на усиленный режим.
— Руст, — с досадой домекнул Сидор, — РСВА, конечно же, встанет на сторону Ельцина? Ведь ваш председатель Котенёв близок к верховной власти. Хотя ею, уместно заметить, по Конституции России является Съезд Народных депутатов!
— И хорошо, что близок! – взъярился Руст. — Ветеранской организации нужна поддержка власти! Без её участия невозможно оказание насущной помощи тысячам искалеченным войной и потерявшим на ней своих близких.
— Но ведь это называется скрытым подкупом. — расценил Сидор.
— Как бы ты это не называл, — эмоционально парировал Руст, — инвалидам, нуждающимся в протезах и примитивном автотранспорте для передвижения, вдовам, оставшимся без мужского плеча, тем, кому нужно поднять малолетних детей и выучить, не интересны наши политические убеждения! Они пожертвовали самым дорогим — здоровьем и жизнями своих близких! Им нужна реальная помощь! — убеждал Руст. — Хотя, на мой взгляд, ветеранским организациям следовало бы держаться от политики подальше и существовать по принципу Ахимса.
— Могли ли мы, воины-интернационалисты, — повысил эмоциональный накал Сидор, — воюя плечом к плечу в Панджшере, Кунаре, Герате, Файзабаде предположить, что спустя уже пять лет будем иметь несходные политические убеждения, которые разведут нас по разные стороны баррикад?! На что рассчитывал президент, назначив вторым лицом государства героя-афганца — генерала авиа-штурмовика?! Хотел держать подле себя грума или бибабо?! Бередит его, и, камарильи сознание другой наш ретивый афганец — народный депутат, оспаривающий в Конституционном суде правомерность ратификации Верховным Советом Беловежского соглашения 1991 года, разрушившего СССР. И следует заметить, его притязания имеют высокие шансы.
— Послушай, Сидор! — закипел Руст. — Я боевых заслуг наших звёздных афганцев не умаляю! Там была одна жизнь, здесь другая! Однако мне не терпится узнать: какое сатори вдруг посетило наших мегаломанов и доморощенных апологетов заморской демократии из числа вчерашней партийной коммунистической номенклатуры засевших в Верховном Совете и Совете Народных депутатов, среди которых, замечу, есть и афганцы?! Не они ли, два года тому назад в августе 1991 года, сбившись в яростный кагал с остервенелым остракизмом, вынесли верховного главнокомандующего, президента Советского Союза Горбачёва.?! Неужели не понимали тогда, что гробят великую державу?! Какую цель они преследовали?! На что рассчитывали?! А я тебе отвечу: о сладких местах они мнили! Лично я так мыслю: если избранный народом национальный лидер взял тебя в свою команду и назначил вторым лицом государства — так будь ты приличным человеком, умерь свое альтер-эго и выполняй его указания! А не согласен с его политикой — так уходи! А изрекать на всю Вселенную: я честный, а мой начальник негодяй и оттого я собрал на него чемодан компромата, знаешь, по мне так, это — не комильфо! Какой бы героический человек этот не был!
— Надо прекратить этот безглуздый разлад! — зычно вмешался Костёр — Ваши эмоции уже зашкаливают! У каждого свои убеждения, и мы ими не торгуем! Предлагаю вспомнить для чего мы здесь собрались. Мы пришли, чтобы поздравить нашего друга с рождением второго наследника! И лучшим нашим пожеланием будет: вырастить отцу стержневую личность, достойного сына и защитника нашего Отечества! — с патетикой резюмировал Костёр.
Друзья посидели ещё немного и с холодком в отношениях разошлись....

.... Утро 22 сентября было облачным. Сидора разбудил телефонный звонок Игоря Малярова, тот сообщил время и место сбора РКСМцев у Дома Советов. Сидор ещё вечером твёрдо решил, что не останется в стороне от судьбоносных событий и подтвердил свое присутствие. Он сожалел о размолвке с Рустом и, желая примириться, пытался до него дозвониться. Но, не сумев с ним связаться, Сидор набрал номер Костра. Его телефон, также не отвечал, но Сидор оставил голосовое сообщение на автоответчике. В нём он просил передать Русту свои сожаления касательно эмоционального накала дискуссии и поведал о решении встать на защиту Дома Советов. Приехав к месту сбора, Сидор увидел, что число митинговавших по сравнению с вчерашним вечером резко возросло. Манифестанты выкрикивали политические лозунги, размахивали красными и чёрно-жёлто-белыми флагами. У Дома Советов активисты РКСМ разбили палатку, в которой был образован штаб обороны. По приказу его руководства началась запись в добровольческий полк. В числе первых в его состав был зачислен и Сидор....

.... 1 октября вновь похолодало, но ни дождя, ни снега уже не было. Видимо отчасти это стало причиной, что вечером, к оцеплению у Дома Советов стянулось более десяти единиц бронетехники МВД. Новыми местами противостояния сторонников Верховного Совета и подразделениями МВД стали Смоленская и Октябрьская площади. Многолюдный митинг у памятника Ленину в центре Калужской площади превратился в массовое шествие, которое, словно лавина, двигалось по Садовому кольцу через Крымский мост и Зубовскую площадь к Новому Арбату. Оно сметало на своём пути заграждения, технику и подразделения МВД. Вскоре митингующие подошли к оцеплению у Дома Советов. Идущие позади стали напирать на тех, кто был в первых рядах. Оцепление подразделений МВД оказалось не в состоянии остановить напиравшую человеческую массу, оттеснившую его в глубь Конюшковской улицы между Домом Советов и зданием мэрии до гостиницы «Мир». Вскоре послышались треск автоматных очередей и разрывы гранат со слезоточивым газом. Возникла паника. В штабе обороны предположили, что стрельба велась из расположенной напротив Дома Советов мэрии. Из окон, расположенных на верхних этажах здания, вся прилегающая территория легко простреливалась. Посему руководство штаба обороны приняло решение захватить этот стратегический объект. Выполнение задачи возложили на группу под командованием Сидора. Во избежание гибели вверенных ему людей и военнослужащих МВД, Сидор провёл рекогносцировку и отобрал группу наиболее опытных, прошедших горячие точки молодых людей. Он поделил её на три подгруппы и поставил всем персональную задачу.
Согласно его плану 1-я и 2-я мобильные группы — каждая по десять человек, с исходных позиций должны совершить внезапный налёт на стоявшие перед зданием мэрии три бронетранспортёра БТР-80 и два ЗИЛа-131. Безостановочной стрельбой над головами сидевших поверх брони и внутри кузовов военнослужащих МВД, мобильные группы Сидора втиснули их в центральный вход мэрии, дав им возможность рассеяться внутри здания. А сам он, с 3-й группой вошёл следом и, поднявшись практически на самый верх здания, блокировал подходы к окнам высотных этажей, дабы они не использовались для огневых точек при поражении защитников Дома Советов. После установления контроля над мэрией, Сидор оставил там необходимое количество своих людей, а сам с группой вернулся в Дом Советов. Так он выполнил приказ, избежав кровопролития. Тем временем напиравший на милицейское оцепление поток манифестантов, покинула группа излиха ретивых граждан, которая поднялась на площадку перед мэрией и, забравшись на оставленные там БТР-80 и ЗИЛ-131, решила ввести их в действие.
Между тем группе Сидора штабом обороны была поставлена новая задача: выдвинуться к гостинице «Мир» и захватить её. Она, также была выполнена без жертв. Утром того же 3 октября, погрузившись на автобусы спецподразделение «Альфа», в котором служил старший лейтенант Иван Костров, прибыло к Дому Советов. Из-за сложной обстановки Костёр в последние дни бывал дома лишь наездами. Однако, прослушав сообщение на автоответчике, он понял, что Сидор находится в стане защитников Дома Советов.
В это время по Садовому кольцу к Дому Советов следовало 40 грузовиков и автобусов с военнослужащими МВД, в небе барражировали вертолёты. Напряженность возрастала. Полагая, что защитникам Дома Советов придётся туго, Костёр волновался за Сидора. Он искал любую возможность для проникновения в Дом Советов, чтобы найти и вывести его оттуда. На удачу, к переговорам сторон привлекли офицеров «Альфы», получившим возможность проходить внутрь здания с выделенных подъездов....

.... В 06.50 к зданию и прилегавшей территории вышли верные президенту Ельцину части Таманской, Кантемировской, внутренних войск им. Дзержинского дивизий, 119-го парашютно-десантного полка Тульской дивизии ВДВ и сотрудники Смоленского ОМОН.
Обойдя Дом Советов с тыла и, проникнув через разбитые окна внутрь, Костёр с двумя товарищами поднялся на третий этаж, где столкнулся с группой вооружённых людей, в числе которых был и Сидор:
— Бача! — прогорланил он.
Сидор обернулся и, что-то сказав товарищам, подошёл.
— Здорово! — ровно поприветствовал Сидор. — И вас привлекли?
— Как видишь! — ответил Костёр. — Сидор, ваше положение патовое! Кадухис! Танки заняли исходное положение. Будут бить прямой наводкой со всех стволов. Предлагаю тебе пока не поздно выйти со мной за оцепление. Я представлю тебя своим агентом.
— Благодарствуй Костёр! Но я не двинусь! Я здесь с 22 сентября, мы с парнягами из Приднестровья спознались и стали уже побратимами. Ну, как я им объясню свой уход?! Стреножен я! Ты давай иди, а там, как Бог положит, — отклонил призыв Сидор.
— Не будь безрассудным, безысход! — увещевал Костёр. — Когда запахнет жаренным, ваши дуче побегут сдаваться наперегонки! Помяни мои слова: у них не хватит мужества застрелиться! А вас рядовых поборников перебьют, как куропаток. С мёртвых спроса не будет, а пленных и раненных вряд ли пощадят!
Но Сидор был не преклонен.
Поняв бессмысленность уговоров, Костёр с тяжёлым сердцем оставил здание. Вскоре по верхним этажам начали прицельно бить танки Т-80. На верхних этажах вспыхнул пожар. К орудийным залпам присоединились пушки бронемашин БМП-2 и БМД-2 и стучавшие очередями зенитных установок КПВТ бронетранспортёры БТР-80. Одновременно с этим с разных сторон короткими перебежками к Дому Советов двинулись армейские мобильные группы, вошедшие в плотное огневое соприкосновение с его защитниками.
Жертвы с обеих сторон исчислялись уже сотнями и продолжали расти. В определённый момент по достигнутой между противоборствующими сторонами договорённости, для выхода из Дома Советов политиков, женщин и детей огонь был временно прекращён. Но вскоре он вспыхнул с новой силой. Сторонники Верховного Совета, удерживавшие здание Мэрии, прикладывали все усилия, чтобы прорваться на помощь Дому Советов, но всё безуспешно.
В 14.00 огонь стих. С тыльной стороны здания, защитники начали выносить раненных и убитых. Пользуясь моментом, Костёр повторно проник в здание. Он взмыл по лестнице вверх, поднимаясь с этажа на этаж и, пробегая по длинным коридорам мимо кабинетов, вглядывался в застывшие в разных позах, обгоревшие и бездыханные тела, но Сидора среди них не находил. И вот, взойдя на очередной этаж, почти отчаявшийся Костёр, увидел сквозь марево задымлённого коридора силуэт человека. Он сидел, прислонившись спиной к стене, опустив голову. На его раскинутых, изрешечённых осколками, окровавленных бёдрах лежал АКС-74. Это был Сидор. Услышав шаги, он старался сфокусировать взгляд и нацелить на приближавшегося оружье, но сил на это не было.
— Отставить! Свои! — проронил подсевший сбочь Костёр и, защёлкнув предохранитель, убрал АКС-74 Сидора в сторону. — Ну что паладин, сбылись мои пророчества?!
Но Сидор это не слышал. Костёр посидел внедолге обок, унесённый потоком мыслей в светлое прошлое — в Афганистан, когда в дружеской шестёрке были ещё живы Стрела, Костян, Монгол, но тут же опомнился:
— Надо уходить! А то не ровен час пристрелят — либо свои, либо чужие!
Костёр взвалил на плечо истекавшего кровью Сидора и стал спешно спускаться по лестнице. Когда он вышел из здания, к нему бойко подкатила карета скорой помощи, и споро подхватившие Сидора медики положили его на носилки. Костёр подошел к их старшему и, показав удостоверение офицера «Альфы», попросил поскорее доставить раненого в стационар. А сам вернулся к автобусам своего подразделения. Спустя короткое время, Костёр и его товарищи, сидя на броне БМД-2 возвращались с задания, следуя по Дружинниковской улице в направлении Дома Советов. На ставшем в дни противостояния опасным участке дороги они услышали стрельбу и увидели спрятавшуюся за телефонной будкой женщину с маленьким ребёнком. Под прикрытием брони спецназ вывел их с обстреливаемой зоны и эвакуировал в безопасное место. Затем их БМД-2 возобновила ход. Проехав небольшое расстояние, они увидели лежавшего вскрай проезжей части раненого солдата. Костёр на ходу спрыгнул с брони и, схватив за руку, стал тащить его к броне. В этот момент, с крыши одной из ближайших высоток по нему выстрелил снайпер. Ранение оказалось смертельным. У Костра осталась жена и маленькая дочь Маша.
В 17.00 4 октября 1993 года, благодаря участию в переговорном процессе офицеров спецназа «Альфа» и «Вымпел», защитники Дома Советов сдали оружие и, закинув за голову руки, покинули здание. Как и предрекал Костёр, их лидеры, воззвавшие иностранных послов предоставить им гарантии личной безопасности, думали только о себе.

Из повести «ЦУГЦВАНГ ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТА БРУНО ТЕВСА»

ПОЕЗД МОСКВА-АРХАНГЕЛЬСК 2011 год

.... Столица осталась уже позади, а скорый поезд, набрав ход, двигался строго на север. Проводница подала чай, и под мерный стук колёс Бруно спросил Руста:
— А что стряслось с Сидором, что он так надолго сел?
— Издержки российского бизнеса 1990-х годов! — толковал Руст, начав длинное повествование. — История Сидора началась с того, что по возвращению в Союз, мы втроём — он, я и Костёр поехали в Ленинград, чтобы навестить маму погибшего друга Стрелы — Людмилу Васильевну. Это обещание в случае, если вернёмся домой живыми, мы пятеро дали себе ещё в Афганистане. Вослед Стреле, ночью тех суток, погибли твой отец и Монгол. Так нас осталось трое. Домашний адрес Стрелы сохранился в моей памяти лишь отрывочно. Оттого в поездке мы столкнулись с перипетиями. Преодолев их, мы отыскали квартиру Людмилы Васильевны, съездили днём, как и планировали, на могилу Стрелы, а вечером, истово помянув, вели душевную беседу. Неожиданно, из квартиры этажом выше послышались крики. Мы поднялись наверх и, проникнув вовнутрь, увидели, как три лиходея пытали горячим утюгом мужчину средних лет и молодую казистую даму. Избавление от притеснения послужило нашему с ними знакомству. Мужчина оказался директором двух внешпосылторговских магазинов «Берёзка» Яковом Ильичом Иткиным, а дама его спутницей Кирой. В последствие, Сидор завязал с Яковом Ильичом деловые отношения и неделями стал пропадать в Ленинграде. По предложенной Иткиным схеме и посредством его обширных связей, они привлекали в оборот крупные заёмные средства.
Обменивая их у теневых держателей внешпосылторговских чеков, они скупали партии импортной бытовой, видео-, аудио— техники и фирменной одежды и сбывали перекупщикам из больших городов, а также в Сибирь и на Кавказ. Существенным фактором в схеме Иткина-Сидора была образцовая отчётность. У покупателей товаров в магазинах «Берёзок» обязательно должны были быть документы, подтверждавшие законность обладания внешпосылторговскими чеками. Удостоверения «Ветерана боевых действий» и «Инвалида войны» были для этого идеальным вариантом. В 1980-е годы такие удостоверения имелись лишь у военных, проходивших службу за пределами СССР — в Афганистане, Анголе, Мозамбике, Эфиопии, а значит ежемесячно получавших чеки. Ветераны-афганцы имели среди них подавляющее большинство. Причём, удостоверение инвалида имело преимущество над ветеранским внеочередным обслуживанием. Обеспечением необходимым количеством персональных данных из реально существовавших льготных удостоверений занимался непосредственно Сидор. Являясь сам инвалидом войны II-й группы, он наладил контакт с теми, кто стабильно обеспечивал его такими данными из архивов районных военкоматов Москвы и Ленинграда. Получив их, он предлагал каждому ветерану или инвалиду за пользование его льготным удостоверением половину от их с Иткиным заработка. Это было непреложным условием Сидора Иткину. На мой взгляд, честно и достойно. Вознаграждения ветеранам составляли приличные для того времени суммы.
В начале 1988 года Правительство СССР ликвидировало систему торговли «Берёзка» и бизнес партнёров себя исчерпал. Яков Ильич продал имевшуюся у него в Ленинграде жилую недвижимость и перебрался в Москву. В 1991 году великий и могучий СССР распался. Сидор к тому времени был уже выпускником МГУ и целиком интегрировался в деловую среду. Во время политического кризиса в октябре 1993 года, каждый из нас согласно своим политическим убеждениям и моральным обязательствам выбрал свою сторону конфликта. Сидор — Верховный Совет, я — президента Ельцина. Оба мы были подранены. Наш товарищ Костёр в те дни выполнял со своим спецподразделением задачи у Дома Советов и вытащил из пылавшего здания раненого Сидора, чем спас ему жизнь. Спустя два часа, при выносе раненого солдата из-под обстрела, Костёр погиб. У него осталась годовалая дочка Маша. Весной 1994 года после многомесячного излечения Сидор возобновил с Яковом Иткиным совместную деятельность, начав строить алмазно-бриллиантовый бизнес.

.... Руст продолжал рассказывать Бруно историю Сидора:
— Благодаря чутью и коммерческой жилке Иткина и Сидора, они открыли первые в стране российско—американское, —бельгийское и —голландское совместные предприятия, начали импортировать драгоценные камни — бриллианты, рубины, изумруды, сапфиры. Сидор уже в Армии был к ним не равнодушен. А тут глобальный масштаб, гигантские суммы. Надо отдать должное, он в сжатые сроки получил профессиональные знания в геммологии, стал квалифицированным специалистом в огранке и кабошоне. Сидор подолгу отсутствовал в России, находясь в командировках в Анголе, Намибии, ЮАР, Мадагаскаре, Нью-Йорке, Лондоне, Антверпене, Амстердаме и других местах. Большие деньги Сидора не испортили, однако со временем его стали окружать особы с весьма специфичным миропониманием. Крайним для него разом, стал случай, когда он переправил солидную партию алмазов с рудника близ Куллинан в ЮАР своим партнёрам в Антверпен. Они занимались их огранкой. Взамен от них по отработанной модели компания Сидора-Иткина должна была получить условленное количество ограненных бриллиантов на сумму 100 миллионов долларов.
Известно точно, что в Антверпене сырьё получили. Однако хозяин ограночной компании Шмуэль Брандвайн, переправлявший бриллианты компании Иткина-Сидора в Россию, накануне был застрелен при возвращении с работы на глазах у изумлённой публики на площади четырех бриллиантовых бирж в самом центре Антверпена. В короткий отрезок времени, произошли ещё три злоключения: в международном аэропорту Шереметьево-2 четыре человека в штатском, выдав себя за сотрудников силовых структур, вывели из зала вылета и увезли в неизвестном направлении другого бизнес-партнёра Иткина-Сидора — Наума Нуделя, бывшего советского эмигранта, подданного США. Он привлёк в торговый оборот совместного с Иткиным и Сидором российско-американского предприятия многомиллионные долларовые средства крупных иностранных инвесторов. Спустя три месяца поисков труп Нуделя извлекли из реки Яузы. В дни исчезновения Нуделя, в Москве в квартире в Последнем переулке было совершено двойное убийство — Якова Ильича и его супруги Киры Вайсман. Сидор, к своей неудольности, за несколько часов до убийства заходил к ним  домой. Они обсуждали гибель Брандвайна в Антверпене, похищение Нуделя из Шереметьево-2, судьбу пропавших камней и, пытаясь связать эти события в логическую цепочку, искали всему объяснение. Но для Сидора это были ещё не все злыдни.
Поздно вечером того дня, не ведавший ещё о гибели Иткиных, Сидор возвращался домой из театра с супругой Ниной Полюшкевич, находившейся в положении. Она служила в кабульском госпитале медсестрой во время нашего с Сидором излечения. Когда супруги поднялись на свою лестничную площадку, Сидор начал открывать в квартиру дверь. В это время свыше послышалась дробь шагов спускавшегося по лестнице и сближавшегося с супружеской парой, человека. Нина, заслонявшая Сидора, повернулась на шум и увидела в вытянутой руке мужчины пистолет с глушителем. Их взгляды сошлись и Нина хорошо разглядела его лицо. Преступник в мгновении решил для удобного выстрела в «объект» прежде устранить свидетеля и первый выстрел произвёл в Нину.  Сидор резко повернулся и, подхватив падавшую навзничь Нину, медленно опустил её на пол. Теперь, условия для ликвидации Сидора были исчерпывающие. Преступник хладнокровно навёл на его лоб ствол пистолета и нажал на спусковой крючок. Но вместо выстрела прозвучал щелчок, пистолет дал осечку. Сидор, не мешкая, рванулся к преступнику, вцепился ему в шею и разжал пальцы, когда тот уже замер. Потом он сразу вернулся к Нине, но она уже не дышала. В одночасье погибли она и их неродившийся ребёнок. Сидора задержали на месяц. За это время оперативники активно искали улики, чтобы доказать его причастность  к убийствам в Москве Якова Иткина и Киры Вайсман, в Антверпене Шмуэля Брандвайна и похищении из аэропорта Шереметьево-2 Наума Нуделя, но не нашли. После изъятия в ходе обыска в офисе компании ценных минералов на несколько миллионов долларов, незадекларированных при прохождении российской таможни, Сидора осудили по статье за незаконный оборот драгоценных камней в особо крупном размере, назначив ему наказание предельно длительный срок.

.... В окнах СВ показался перрон и встречающий прибывший поезд народ. Руст и Бруно вышли из поезда и, сев в пригнанный водителем Муниром из Москвы чёрный крупногабаритный джип, направились в Котлас. Там находилась колония строго режима, в которой отбывал срок заключения Сидор. Достигнув места в назначенный час, они подъехали на площадку перед огороженной колючей проволокой территорией. На КПП стояли вооружённые автоматами солдаты с собаками. Изневесь из-за ворот вышел в спортивном костюме и кожаной куртке налысо стриженый мужчина с баулом. Это был Сидор. Руст и Бруно спрыгнули из машины и направились ему на встречу.
— От звонка до звонка! — бравурно возгласил подошедший к нему улыбавшийся Руст.
— На войне побывал! Видно, и тюрьму пройти было написано! — философски заметил Сидор, слегка смутившись присутствию незнакомого молодого человека.
— Фаталист! — усмехнулся Руст и, желая снять конфуз, спросил:
— Никого не напоминает?!
Сидор вгляделся.
— Я сын Константина Тевса! — облегчил ему домёк Бруно.
— А ведь похож на Костяна, а Руст?! — возрадовался Сидор.
— Сын ведь, — улыбнулся Руст, — как не быть похожим на Отца?! Но это ещё не все хорошие новости! — с отрадой заинтриговал Руст. — В ближайшее время он женится на Маше Костровой!
— Надо же! — изумился Сидор. — Это подлинно благая весть! Жаль только, отцы ваши не дожили до этого удатного дня — с назолой произнёс Сидор.
Повисло короткое молчание.
— Ну, что садимся?! — предложил Руст и, сев в машину, друзья поехали обратно в Архангельск. В пути Сидор рассказывал о том, как он сидел, и чем будет заниматься на воле. Изнавись их джип на высокой скорости стал обгонять раскатисто сигналивший свадебный кортеж. Из открытых окон четырёх белых представительских иномарок махала руками повесничавшая навеселе молодёжь. Разделяя их благостный душевный подъём, друзья дружно помахали в ответ. Преодолев недолгий путь, их джип подъехал к железнодорожному переезду на окраине небольшого населённого пункта. Шлагбаум на нём к тому времени был опущен. Первым, вплотную к нему, выстроился свадебный кортеж. На крыше стоявшего последним лимузина были закреплены два разные по размеру декоративные золотистые кольца. Внутри на заднем кожаном сиденье расположились счастливые молодожёны: сбойливый молодой парень в чёрном смокинге с бабочкой и миловидная девушка в пышном свадебном платье с фатой. За ними встал КамАЗ, всклень наполненный мешками пескобетона. Вослед ему джип Руста: с водителем, им самим, Сидором и Бруно. Пользуясь вынужденной остановкой, из автомобилей кортежа гулко высыпали празднично одетые молодые люди. Парни открывали бутылки шампанского, оглушительно выстреливая пробками вверх и обрызгивая пеной повизгивающих девушек с бокалами. За этим занятием они огулом подтанцовывали под звучавшую из машины хорошо запомнившуюся Русту и Сидору с Гератской операции в Афганистане песню «Мы желаем счастья вам»:

… Мы желаем счастья вам,
Счастья в этом мире большом,
Как солнце по утрам,
Пусть оно заходит в дом.

Мы желаем счастья вам,
И оно должно быть таким,
Когда ты счастлив сам,
Счастьем поделись с другим.

Друзья переглянулись и молча улыбнулись. У Бруно это вызвало ассоциации с предстоящей его свадьбой с Машей. Но изнавись ему вспомнилась погибшая при авиаударе американских сил Западной коалиции ISAF по госпиталю MSF «Врачи без границ» в Кундузе его невеста афганка Сита Ахмадзай. Бруно в душе вдруг почувствовал тугу, виня себя перед её памятью.
— Ничего! — оживился, глядя на веселье Руст. — Скоро и нашей улице состоится такое знаменательное событие. Правда, Бруно?!
Бруно скрыл кручень и в ответ улыбнулся. Прошло какое-то время — поезда всё не было. Водители свадебного кортежа, вестимо уставшие ждать, экстренно призвали всех пассажиров садиться и, один за другим начали ход, объезжая шлагбаум и переезжая через железнодорожный путь. Увидев это, из будки выскочила бойкая дежурная в оранжевой униформе. Она кричала и махала жезлом. Как раз в это время вдали показался мчавшийся на большой скорости пассажирский поезд. В это время вторая машина кортежа в хвосте у первой едва преодолела переезд. Все четверо в джипе Руста, набатно следившие за происходившим, одновременно выскочили из машины. Предвидя неминуемую драму, водитель произнёс:
— Сумасшедшие! Убьются же!
Стремительно приближавшийся к переезду поезд начал издавать пронзительные гудки. В это время вслед за второй машиной кортежа двигалась третья. За ней, объезжая шлагбаум ехал лимузин с молодожёнами. Но едва он заехал на деревянный настил для рельсового пути, как заглох и стал недвижим. Послышался скрежет металла, тормозившего отступя поезда. Увидев это, Сидор рванулся к впереди стоявшему КамАЗу, резко открыл дверь кабины, сбросил наземь сидевшего в ней водителя и, заняв его место, дал по газам, тараня с железнодорожного пути машину с молодожёнами. Скользивший по тормозному пути поезд, ударил КамАЗу в бок кузова и перевернул его. Когда состав остановился, по другую сторону железнодорожного полотна Руст, Бруно и Мунир увидели на обочине лимузин с кольцами со сплющенным багажником и сбросивший свой груз КамАЗ со смятой кабиной. Бруно и Мунир извлекли оттуда посечённого битым стеклом Сидора и повезли в травмпункт районной больницы. Туда же вскоре прибыли и сотрудники полиции для выяснения обстоятельств ЧП. Врач к тому времени уже осмотрел раны Сидора и, не найдя серьезных травм, после перевязки отпустил. Соблюдя все формальности и подписав протокол допроса, к ожидавшим в приёмном покое друзьям вышел прихрамывавший Сидор:
— Придётся тебе одолжить мне денег из своих авуаров, — не шутейно обратился он к Русту, — чтобы я возместил ущерб камазисту.
— Решим как-то! — посулил с улыбкой Руст.
Друзья сели в чёрный внедорожник и продолжили путь в Архангельск, а оттуда в поезде в Москву.