Яблоко юности 5

Четыре
 
После припадка Игорь, как обычно, погрузился в глубокий сон, который мог длиться от двенадцати до четырнадцати часов. Мамонт подтер брату слюни и сопли замызганным мятым платком. Недовольно посмотрел на сестру: «Светка, мне еще и платки ваши сопливые стирать?» Света виновато загукала, вырвала платок из рук Мамонта и метнулась к двери в большую комнату, но Мамонт ухватил сестру за подол и усадил на кровать: «Не сейчас, чего уж там… Завтра постираешь. Поссать сходила? А то опять ночью обоссышься…» Фанерная дверь пропускала звуки: пьяные выкрики отца с матерью и четверых их гостей, звон стаканов, скрежет ножа о крышку консервной банки, стук донышек граненых стаканов о столешницу. Гости нестройным хором затянули: «А ты такой холодной, как в айсберг в океане…» – но пение оборвалась, едва начавшись, хористы забыли слова.
На потолке, свисая на шнуре, горела единственная голая лампа с пятнышками засохшей голубоватой краски. Света легла на узкую тахту, стоявшую впритык к кроватке Игоря, натянула стеганое одеяло до глаз и вопросительно уставилась на Мамонта. «Что, сказку перед сном?» – спросил Мамонт, и Света кивнула. В углу валялся скатанный рулоном и перетянутый веревкой матрас. Мамонт распустил узел на веревке, раскатал матрас на койке; вытащил из картонной коробки шариковую авторучку и толстую школьную тетрадь с изображением фрагмента московского Кремля на обложке; улегся на матрас, подсунул под голову тюфячок и сложенную вдвое куртку; полистал тетрадь, исписанную до половины крупным почерком. «И про кого сказку хочешь?» – спросил Мамонт. Света опустила одеяло пониже, издала несколько квакающих звуков. «Опять про медведиков?» – спросил Мамонт, прищурившись. Света радостно закивала головой. Мамонт полистал тетрадку, пожевал губу, шмыгнул носом и изрек: «Нет. Про медведиков мне надоело. Сколько можно? Я сочиню новую – про вампириков. Знаешь, кто такие вампирики?» Света мотнула головой из стороны в сторону. «Да уж где тебе знать… Это вот такие, – Мамонт ощерился и приставил ко рту два скрюченных пальца. – С длинными зубами. По ночам кровушку у детей пьют». Света удивленно подняла левую бровь. Мамонт кивнул: «Вот-вот… про вампириков, это то, что надо!» Пошевелив туловищем, устроился на матрасе поудобней, подпихнул куртку, пролистал тетрадь до чистой страницы и написал сверху крупными печатными буквами СТАРЫЙ ВАМПИР. Затем произнес вслух: «Название – «Старый вампир», сказка Мамонта. Бросил взгляд на Свету, она слушала внимательно, приоткрыв рот.
Однажды… – написал Мамонт убористо. Сказал вслух: «Однажды…» – но сделал долгую паузу, так как в голову не приходило ничего, кроме «Однажды в студеную зимнюю пору…» Мамонт зачеркнул слово Однажды и, подумав, написал Жили-были, произнес сердито «тьфу!..». Зачеркнул Жили-были, посмотрел на лампочку. Света терпеливо ждала, пожевывая кончик воротника.
На крыльце дачи сидел дачник на стуле. В кресле сидела его жена, – написал Мамонт, перечитал строки про себя, остался ими доволен и, не поворачивая головы, прочел строки вслух. Светка в предвкушении интересной истории округлила глаза.
Сказка стала сочиняться сама собой. Мамонт сначала записывал предложение, потом, оценив его, произносил вслух для сестры.
Недалеко от крыльца их сын бросал в стенку резиновый мяч. Он увидел незнакомого старика. Который шел мимо дачи с длинной бородой красными глазами кривым носом и острыми зубами. Которые торчали изо рта. Он от страха не поймал мяч тот закатился под крыльцо. Он подбежал к родителям на негнущихся ногах и в страхе выпучил глаза и показал на старика. Но не мог ничего сказать им от большого страха. Отец сказал ему НЕ БОЙСЯ ЭТО ПЬЯНИЦА ОН ПРОСТО ИДЕТ МИМО. Но старик открыл калитку и пошел к крыльцу. Тогда его мать тоже испугалась и встала. Дачник спросил старика что ему надо. А старик попросил воды скрипучим голосом и злобно улыбнулся острыми зубами. НАЛЕЙ ЕМУ ВОДЫ сказал дачник сыну. Он налил стакан и дал старику попить. Старик выпил весь стакан и хотел погладить его по голове резко хихикая. Но он быстро отскочил и выронил стакан. Дачник сказал ОТНЕСИ СТАКАН НА КУХНЮ И ПОМОЙ ЕГО И ИДИ ИГРАТЬ НАВЕРХ. Он тоже был встревожен видом старика. Но держался из последних сил перед женой. Которая натужено улыбалась и теребила скатерть. ЧТО ТАМ ЗА КРЕСТЫ В ЛЕСУ ВИДНЕЮТСЯ? спросил старичок отца. ЭТО СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ ответил дачник с испугом во взгляде НО  МЫ ТУДА НЕ ХОДИМ. Старичок прищурился и говорит Я СКОРО УМРУ и показал всем грудь под рубашкой. Из груди хлестала кровь стекая на живот и капая на траву. Рана раздирала грудь старика на две половины. ПОХОРОНИТЕ МЕНЯ НА ЭТОМ СТАРОМ КЛАДБИЩЕ крикнул старик и с диким воплем упал на спину. А из раны полезли красные черви.
Мамонт приподнялся на локте, посмотрел на сестру. Девушка напряженно слушала, вытаращив глаза. Рассказчик, удовлетворенный производимым эффектом, продолжил:
    Дачник наклонился над стариком. А его жена сказала ОН ЖЕ УМЕР! Потащили они его вместе на старое кладбище. Выкопали могилу поглубже и похоронили.
Прошло три недели. Их сын стал худеть а был толстый. Перестал радоваться и играть только лежал и стонал. Приехала его бабушка на дачу и посмотрела на внука. И сразу сказала СМОТРИТЕ ЭТО НЕ БОЛЕЗНЬ ЭТО ХУЖЕ. СМОТРИТЕ У НЕГО НА ШЕЕ СЛЕДЫ ДВУХ ЗУБОВ. Все посмотрели и увидели сразу две дырки на шее возле горла. Но тогда только бабушка догадалась что это такое. И все собрались и пошли на старое кладбище.
Свету тянуло в сон. Мамонт сказал: «Ну, ладно, хватит на сегодня. – Сложил тетрадь, спрятал ее вместе с карандашом в картонную коробку. Света, разлепив толстенькие обветренные губы, еле слышно с закрытыми глазами издала несколько булькающих звуков. – Нет, - сказал Мамонт, – компот ты сейчас пить не будешь, а то опять надуешь в кровать. Утром напьешься. – Мамонт прислушался к звукам за дверью. Достал из кармана куртки, висевшей на вбитом в дверной косяк гвозде, газетный кулек, развернул его, выкатил на матрас несколько мелких продолговатых помидорин, одну из которых протянул сестре. – На-ка вот, съешь памадору. –  Света, чтобы взять овощ, приоткрыла один глаз, и быстро слопала помидорину, и, открыв оба глаза, вновь протянула руку, требуя добавки. – Что, вкусно? – Мамонт довольно ухмыльнулся. – Правильно, ворованное, оно всегда вкуснее. Но… хватит с тебя. А то точно об-ссыс-ся! Спи…» Света опустила голову на подушку и тут же уснула. Мамонт вытер сестре подбородок и щеки, испачканные красноватым соком с семечками, тем же платком, которым вытирал лицо Игоря. Повесил платок на бортик кровати. Вытер испачканную соком пятерню о штанину, щелкнул выключателем, и в полной темноте стал раздеваться.


Пять

Из серого здания котельной торчала черная металлическая труба. Белый дым тек из нее равномерной плотной горизонтальной струей. Солнце клонилось к закату, в небесную синеву постепенно добавлялись красные полосы.
«Хорошо, что ты один пока…» – Рубль подошел к Туче сзади и хлопнул его по плечу. Туча от неожиданности вздрогнул и выронил дымящуюся сигарету.
«Еп-п!..»
«Тренируй внимательность, – рассмеялся Рубль. – А то пялишься в небо, ничего не чуешь, рот раззявил… О ****е, что ли, размечтался?»
Туча недовольно хмыкнул, поднял сигарету, осмотрел фильтр, смахнул подушечкой пальца темные крошки, достал коробок, зажег спичку, поводил пламенем возле фильтра и сунул сигарету в рот. Рубль лениво жевал мороженое в вафельном стаканчике. «Лимонное терпеть не могу, но другие у них закончились», – Рубль метнул недоеденное мороженое стае ворон, выискивающих пищу на куче разбитого кирпича, обрывков резины и сухих веток. Вороны разлетелись по крышам сараев, гаражей и трехэтажных домов, но, заинтересовавшись мороженым, спланировали на землю и стали неторопливо и осторожно к мороженому подскакивать.
Рубль присел на пенек спиленного в прошлом году тополя. Из боков пня торчали молодые ветки, покрытые листвою. Рубль отломил одну из веток, понюхал место слома и метнул ветку, как дротик, в трансформаторную будку у дощатого забора. Столкнувшись с металлической дверцей, ветка издала гулкий звук, а дверца, дребезжа, завибрировала. Дневная жара шла на убыль, в майке-безрукавке Рублю стало холодновато, он поежился и скрестил руки на груди. Бицепсы вздулись, Рубль оценивающе перевел взгляд с одной руки на другую, поиграл мышцами рук, затем стал поочередно напрягать левую и правую мышцу груди в слышимом только ему ритме. Остался игрой мышц доволен и обратился к Туче, который покачивался, перенося вес тела с пятки на носок и обратно, держал левую руку в кармане, а правой мял окурок и в отрешенной задумчивости скользил взглядом по стенам и крышам домов.
 «Ничего, если я тебя потревожу? – Рубль пощелкал пальцами в воздухе. – Так говорит мой батя перед тем, как потребовать мой школьный дневник».
«Да», – Туча повернулся к Рублю.
«Как тебе видеосеанс?»
«Интересно. Только под утро дико спать охота. И дышать нечем…»
«Ну, да… Человек сорок в комнату набилось».
«Тридцать. Не больше».
«Все равно, с каждого по чирику, это три стольника хозяевам в карман. За одну ночь».
«Не хило».
«Не хило? Генеральская зарплата за месяц!»
«Генералы получают по три сотни?»
«Да, хрен их знает, сколько они получают. Но факт, что мало кто столько получает».
«Это да».
«Рабочий на заводе может заработать три сотни в месяц. А вот инженер… вряд ли. И рабочему за такую зарплату надо вкалывать. В пыли, в грохоте, вся морда в мазуте… А тут – за ночь. И работы, фактически, никакой, кассеты в видике менять».
«Надо этот видик иметь».
«Не проблема! Отец мне, конечно, свой не даст. Но можно взять у кого-нибудь… на время… за деньги… А на собственный видик при таком наваре очень быстро набежит».
«Так ты собрался фильмы по ночам показывать?»
«Ты вот умный вроде, но иногда доходит до тебя не сразу. Конечно! А к чему еще я б этот разговор заводил? Будешь у меня министром финансов? Брачек тоже к делу подключим. Помощники понадобятся…»
«Э-э-э… А квартира?»
«Может, у Мамонта, когда его предки в ночную смену?»
«У него хата больно страшноватая».
«Да уж… мягко говоря. Отпадает, значит… У Брюса, когда бабушка на дежурстве?»
«Тесновато».
«Правильно. Вот хорошо, когда есть друг с мозгами… А квартиру можно снять».
«Кто несовершеннолетним квартиру сдаст?»
Рубль задумался прежде, чем ответить:
«Знаешь, в чем между нами разница?»
«Ну?»
«Я – ставлю цель. А ты – начинаешь выискивать причины, по которым ее нельзя достигнуть».
Туча насупился и отвел взгляд.
«Не обижайся, – Рубль поднялся с пенька и отряхнул джинсы ладонью. – Я ценю тебя за другие качества».
«Ну, спасибо…»
«Ну, пожалуйста… – в тон ему ответил Рубль. – Насчет квартиры… все будет на мази. Если можешь платить, сдадут и паспорта не попросят. Кому угодно сдадут, хоть беглому зэку. Лишь бы платил. С процентом за риск, конечно. И я даже знаю, к кому обратиться…»
«А деньги у тебя есть?»
«Есть. Накопил. На первый шаг хватит. Я только не знал, с чего бы дело начать. Теперь – знаю».

Солнце опустилось за крыши, окрасив жесть в бурый цвет. Из-за котельной вырулил синий Жигуль и притормозил у обочины. Из отрытого заднего окна высунулся усатый мужчина.
«Орлы! Где у вас тут на районе точка?»
«Что?» – спросил Туча.
«Точка… Ну, где водку можно купить?»
«Магазин вон там, – Туча махнул рукой, – сразу за котельной. Только ведь не продают уже…»
«Хэ, – усач добродушно усмехнулся. – Сынок, а то я не знаю, до скольки у нас теперь водку продают! Из-под полы, спрашиваю, можно у вас тут пузырь купить?»
Туча пожал плечами. Из машины раздался высокий женский голос:
«Гера, ну, что ты мальчишек спрашиваешь? Откуда эти комсомольцы могут знать, где точка? Они же еще…»  – но водитель нажал на газ и окончания фразы парни не расслышали.
«А что, на Фриче нет точки для бухариков?» – озабоченно спросил Рубль у Тучи.
«Откуда мне знать! У Мамонта спроси…»
«Я спрошу, – Рубль почесал нос, который с наступлением тепла покрылся веснушками. – А ведь это идея! – Рубль стукнул себя ладонью по лбу. – Спиртным теперь торгуют только несколько часов в день, да и не везде оно есть, да и очереди на километры, и не на всех хватает... А народ хочет выпить всегда и побольше. И готов приплачивать... Ясно, что найдутся деловые, которые не упустят… Мы – не упустим!»
 «Что?..»
«Через плечо».
«Ты-ы… собрался водкой торговать?» – Туча улыбался удивленно.
«Почему нет? Это живые, быстрые деньги. На земле валяются, только подбирай. Узнаем, кто на Фриче точку держит. Если никто, будем мы держать».
«А если кто-то уже?..»
«Тогда… – Рубль задумался. – А тогда… все равно мы будем держать. Кто нам поперек встанет? Кто нам тут, на Фриче, способен поперек встать, а?.. Джудас и Снежок – зоны топчут и еще не скоро откинутся. А Крыс, Дед и Золтан – в армии, им еще год. А за год мы так поднимемся, что они для нас будут не сила. Еще ко мне в дело попросятся… Сомневаешься?»
«Э-э, да, ну, так… В тебе-то я никогда не сомневался… Но как-то так… все это… неожиданно, что ли…»
«Капуша ты! – Рубль хлопнул друга по плечу. – Нравишься ты мне, но слишком уж осторожный… Нет, извини, я хотел сказать, расчетливый. Расчетливый ты, и я это в тебе ценю. Но иногда надо не думать, а ловить момент. А вдруг завтра отменят указ, и водки будет, хоть купайся, а?»
«М-да. А как же видео?»
«Видео… запасной вариант. Если с водкой не выгорит. Но на водке, я чую, можно больше шуршунов нашуршать».
«М-м-м-м…»
«Ну, что ты мычишь? Что ты мычишь, брачка ты мой заторможенный! – Рубль крепко обхватил Тучу обеими руками за плечи и уткнулся ему лбом в грудину. – Ты не мычи, ты скажи мне прямо, ты со мной или нет?»
«Я?.. Я… Я-то всегда с тобой, – Туча явно был растроган неожиданным порывом Рубля. – Но как еще наши решат».
«Наши решат… А вот, кстати, и наши… Бредут бродяги! – Рубль указал рукой в дальний конец улицы, откуда вразвалочку, засунув руки в карманы, неторопливо шли Чиган, Брюс и Мамонт. Огоньки двух сигарет краснели в сумеречной полутьме. Рубль отлепился от Тучи, посмотрел ему в глаза снизу вверх. – Они решат так, как им лучше. То есть так, как я скажу».


Шесть

Длинная ширма из темно-красной плотной ткани разгораживала комнату надвое. За ширмой – кровать с запахнутым балдахином. Одеяло шевельнулось, из-под одеяла показались пальцы, полуседые длинные волосы, блеснули глаза – настороженный взгляд уставился в потолок, рассматривая полосы света на потолке. Лохматая полноватая женщина с обвислыми щеками и темными кругами под глазами откинула одеяло, нашарила пальцами ног мягкие тапочки на полу, накинула синий пушистый халат на голое тело, чуть раздвинула занавесь балдахина и, с опаской посмотрела в щелку. За столом у распахнутого окна сутулился тощий парень с темными волосами, отращенными до половины шеи. Парень, одетый в черные брюки, завернутые до колен, и белую майку, осторожно водил натфилем по серебряному браслету, зажатому в тисочках. Рядом на развернутой тряпке поблескивали пассатижи, плоскогубцы, линза, молоточек. Лучи солнца играли на склянках с зеленой, красной, синей и прозрачной жидкостями, расставленных рядком на подоконнике.
«Арно!.. – сказала женщина негромко, и парень обернулся. – Арно, ты опять открыл окно, закрой его, пожалуйста! И задерни шторы».
«Мама, как можно сидеть в темноте, когда такое солнце?»
«Зажги люстру, зажги торшер, зажги бра. Но шторы задерни. Пожалуйста! Ты же знаешь, это не пустой каприз».
«Знаю, знаю, мама, это, конечно, не твой каприз», – парень вздохнул, поднялся, прошелся босыми ногами по паркету, повернул медный выключатель, украшенный растительным орнаментом, и зажглись пять ламп бронзовой люстры, состоящей из изогнутых трубок, зубчатых листьев и пяти цветков с широко развернутыми лепестками. Парень имел рост за метр восемьдесят, но высота потолков, украшенных лепниной, была такова, что ему пришлось воспользоваться палкой с раздвоенным, как змеиное жало, концов, чтобы закрыть шторы. Он уселся на стул и включил небольшой светильник, укрепленных на краю стола, вставил в правую глазницу цилиндр с увеличительным стеклом и согнулся над тисочками, рассматривая браслет.
«Арно! – женщина распахнула балдахин чуть пошире. – Никогда больше не раздвигай шторы. Пожалуйста!»  – глаза женщины увлажнились, взгляд был жалким и несчастным. Парень произнес себе под нос «тьфу ты!», отложил натфиль в сторону, вынул из глазницы увеличительный прибор, повернулся к женщине и сказал очень спокойно:
«Мама, я уже задернул шторы».
«Это хорошо. Но я прошу их больше никогда не открывать», – по щеке женщины скатилась одинокая слезинка.
«Да, мама. Конечно. Не открою».
«Но я уже много раз просила. А ты все-таки открыл…»
«Это было в последний раз. Обещаю».
«Ты уже обещал. Что в последний раз. И не раз! Обещал. Много раз. Обещал... А потом все равно! Открывал. Шторы…» – губы женщины сильно дрожали, последние слова она произнесла с трудом.
«Все-все, больше не буду обещать!.. То есть, тьфу, обещаю в последний раз, что шторы больше не открою, никогда».
Парень вскочил, обнял женщину за плечи, уложил в кровать, накрыл одеялом. Одеяло мелко тряслось от женских рыданий: «Я ведь не капризничаю! Они ведь ничего не прощают! Это такие люди… Они нас будут… искать нас будут… до конца жизни. И дело даже не в деньгах. То есть… не только в них… Это дело принципа. В этой среде не принято прощать и забывать. Ничего! Никогда! Никому! Твой отец вернул им половину того, что взял. И вернул бы остальное. А они все равно… Потому что для них деньги – это пыль. Они за слово убивают… За одно только слово!»
«Да, да, мама, хорошо, успокойся! – парень гладил ее плечи через одеяло. – Никто нас здесь не найдет. А найдет – им же будет хуже!.. Но шторы я, конечно, не стану больше открывать. Раз ты так просишь…»
«Так надо!!! Не открывать шторы, потому что так надо, а не потому, что я так прошу!..» – женщина рванула тело вверх и села на кровати.
«Да, да, конечно… – парень бережно, но сильно надавил матери на плечи, заставив ее вернуться в горизонтальное положение. – Тебе, мамуль, бабуля таблеточки сегодня давала?»
«Да, утром».
«Вот и хорошо. А сейчас я тебе снова дам».
Парень быстро отошел в комнату, дотянулся, встав на цыпочки, до крышки дубового шкафа с витиеватой резьбой, взял с него деревянную шкатулку, нашел в одном из ее отделений пузырек с белыми пилюлями и коробку с синими таблетками. Налил из хрустального графина воды в фарфоровую чашку и вернулся к кровати. Женщина приподнялась на локте, взяла с ладони сына пилюлю и таблетку, поочередно закинула их в рот, запила и с шумным выдохом откинулась на подушки.
«Только ты бабуле вечером скажи, что я тебе днем уже давал лекарства! Да? Не забудешь».
«Не забуду».
«Я уже работать не буду сегодня… наверное. Схожу-ка погуляю».
«Погуляй. Посмотри на город. В нем нельзя заблудиться».
«Я нигде не заблужусь».
«Ну, где-нибудь да заблудишься… – женщина слабо улыбнулась, выпростала руку из-под одеяла, потрепала сына по щеке. – Но в Риге заблудиться нельзя. Как ни старайся! Такой вот он… город моей юности. Ты, кстати, ведь тоже немножко рижанин, знаешь?»
«С чего бы это?» – парень удивленно нахмурился.
«С того, что я уже на пятом месяце была, когда твой папа меня увез… Так что пять месяцев ты, считай, прожил в Риге. В моем животе».
«Но я ведь тогда еще не родился!»
«Ну и что? Все равно ведь – живой был». 
 Арно подождал, пока мать крепко уснет. Вырвал из блокнота лист, написал: Бабуля, лекарство дал маме в 15. 30. Подумал, куда бы положить листок, и закрепил его булавкой на ткани балдахина. Достал из шкафа белую рубашку, положил в нагрудный карман полупустую пачку папирос Казбек, подпоясался ремнем с пряжкой в форме волчьей головы, сунул в один карман рыжую авоську, а в другой бумажник, накинул на плечи просторный черный пиджак. Посмотрел на хрустальную чашу, полную апельсинов из Марокко, выбрал плод помельче, сунул его в карман пиджака. В прихожей зачесал волосы назад, раскатал штанины и сунул босые ноги в матерчатые, на резиновой подошве, черные тапки без задников.
Арно толкнул массивную дверь подъезда, – поток света ударил в глаза, – Арно прищурился и переступил через порог. С правой стороны подъезда размещалась скульптура – каменная фигура существа с львиным телом и человеческой головой, лицо можно было бы назвать красивым, если б не отколотый нос; существо лежало на животе, вытянув передние лапы перед собой и подняв голову вверх. На кошачьем туловище автор скульптуры разместил шаровидные женские груди. На хребте существа сидел цыганистой внешности парень и подпрыгивал, изображая скачку на лошади; сигарета дымилась в уголке его рта. У металлических витиеватых перильцев, ограждавших газон, стоял рослый толстяк и мял в пальцах сигаретную пачку.
Арно изучающе глянул на парней, они тоже ответили ему заинтересованными взглядами: черный костюм, белая рубашка и домашние тапочки показались им странным сочетанием. Арно достал из кармана рубашки пачку Казбека, щелчком указательного пальца выбил папиросину и на лету поймал ее губами. Смял мундштук одним движением длинных худых пальцев. Спросил:
«Огоньку не найдется?»
Цыганистый промолчал, перестал скакать на изваянии, легонько пошлепал каменное существо по одной из округлых грудей, а толстяк молча достал из кармана коробок спичек и легким движением кисти метнул его Арно.
Арно поймал коробок левой рукой, перекинул по дуге в правую, раскрыл указательным пальцем и, без помощи левой руки, извлек спичку и чиркнул ею о шероховатый бочок. Прикурив, метнул коробок обратно; толстяк еле успел поймать.
«Спасибо», – сказал Арно и, развернувшись, пошагал вдоль металлической ограды, шлепая тапками по пыльному асфальту. Он услышал за спиной:
«Что за кент, Туча, не знаешь?»
«Первый раз вижу».

Когда незнакомец дошел до конца улицы и скрылся за дверьми аптеки, Чиган достал пачку сигарет, выбил сигарету, щелкнув указательным пальцем по дну коробки и поймал сигарету губами на лету. Сказал удовлетворенно: «Так и я умею!»
«Дай-ка коробок», – обратился Чиган к Туче. Туча усмехнулся и протянул ему коробок. Чиган попробовал достать и зажечь спичку одной рукой. Не получилось, он попробовал еще раз. Спички падали на тротуар или ломались, или обжигали Чигану пальцы.
«Бля, как это он?..» – воскликнул Чиган.
«Тренируйся, тренируйся… – усмехался Туча, – если полезней занятия не можешь найти».

Арно вошел в аптеку, мелко завитая блондинка в белом халате окинула парня с головы до ног, задержала взгляд на домашних тапках, удивленно вскинула брови. Арно протянул аптекарше рецепт. Монеты звякнули о керамическое блюдце. Аптекарша пробежала пальцами по кнопкам на кассе плавно и ловко, как пианистка по клавишами.
Купив лекарства, Арно двинул через парк, посредине которого бил многоструйный фонтан. Арно прогулялся до набережной, поглазел на катера и яхты, на далекий силуэт белого трехпалубного судна. В витрине магазина игрушек внимание Арно привлекла пластмассовая божья коровка размером с половинку волейбольного мяча, и Арно зашел в магазин. Долго рассматривал со всех сторон красное пятнистое насекомое, трогал указательным пальцем резиновые усы-антенны, проверял, свободно ли крутятся четыре колесика, пытался даже заглянуть в нутро изделия через щелки в нижней его части. И сказал толстушке-продавщице, что хочет купить шесть штук таких игрушек. Продавщица выложила на прилавке шесть коробок; Арно раскрыл бумажник; продавщица выбила чек; Арно выудил авоську, сказал, что коробки в авоську не поместятся; распечатал коробки одну за другой, уложил божьих коровок в авоську попарно животами друг к другу. Продавщица напомнила, чтобы он взял чек, но Арно лишь махнул рукой. Направился, закинув авоську за плечо, в сторону дома, но по-иному маршруту. Пялился в витрины магазинов, задержался у антикварной лавки. Купил коробок спичек в табачном киоске. Прохожие удивленно смотрели на парня, оборачивались ему вслед.

У подъезда, охраняемого каменным полульвом-полуженщиной, толпилось несколько парней. На скульптуре восседал кривоногий крепыш с большой круглой башкой, на башке – пластмассовый хомуток с наушниками, плеер на ремне. Цыганистый играл с красным теннисным мячом: бросал его в стену и ловил то одной, то другой рукой. Рядом с толстяком, держа руки в карманах, стояли голубоглазый, широкоплечий шатен и хрупкий коротышка с иссиня-черными волосами и раскосыми глазами.
Арно расслышал: «Завтра с самого ранья возьмем первую партию… четыре ящика, на пробу… завтра вечером и начнем…» Арно приблизился и шатен замолчал. С любопытством уставился на Арно: в черном костюме и домашних тапочках, с авоськой, полной пластмассовых божьих коровок, он не мог не привлечь внимание. Арно кивнул толстяку и цыганистому, как старым знакомым, и протянул уже руку к двери, но застыл, развернулся, достал пачку Казбека и обратился к толстяку: «Извини, друг, я спички забыл купить!..»
Туча молча протянул коробок. Арно прикурил и вернул спички. Пыхнул папиросой. И протянул руку толстяку: «Арно». Толстяк застенчиво улыбнулся и ответил на рукопожатие: «Вова». Арно повернулся к шатену, посмотрел ему в глаза, протянул руку. «Руслан», – сказал шатен. Узкоглазый парнишка подал руку первым: «Виктор». Цыганистый тоже протянул руку: «Чиган». Чигану не нравилось его имя, Бруно, к тому же оно рифмовалось с Арно, и Мамонт не упустил бы случая позубоскалить.
Арно приблизился к крепышу, протянул руку. Но крепыш насмешливо и чуть презрительно, наклонив голову набок, посмотрел на Арно и руки в ответ не подал. Арно пожал плечами, хмыкнул и отвернулся, спрятав отвергнутую ладонь в карман. Сказал: «Ну, вот и познакомились. Раз уж живем мы тут…»
«Мы-то да, тут живем! – перебил его Мамонт. – А вот ты откуда такой нестриженный к нам свалился?»  –Мамонт спрыгнул со скульптуры. Снял наушники головы и зацепил их за корпус плеера на поясе.
Парни рассмеялись. Они все относились к длинноволосым сверстникам насмешливо, но без особой неприязни. А вот Мамонт длинноволосых терпеть не мог и не упускал случая к ним прицепиться. Все поняли, что Мамонт сейчас начнет задираться и, возможно, дело дойдет до драки. Чиган следил за Мамонтом с интересом, ожидая развлечения. Туча сделал недовольное выражение лица и попытался Мамонта остановить: «Ну, что ты, в самом деле, опять?..» Рубля рассердило то, что обсуждение предстоящего важного дела было прервано и приготовился вмешаться в конфликт, не потому, что сочувствовал незнакомцу, а потому что хотел продолжить свой монолог. А по лицу Брюса, как всегда, ничего нельзя было понять, он переводил равнодушный взгляд с Мамонта на Арно, с Арно на Мамонта.
Арно улыбнулся крепышу, который медленно приближался, ворочая тяжелыми плечами. Мамонт смотрел в глаза Арно исподлобья, не мигая. Арно отвечал ему таким же пристальным, но лишенным агрессии взглядом.
«Закурить дай!» – сказал Мамонт, хотя дымящаяся сигарета торчала у него изо рта.
«Ты бы хоть репертуар сменил…» – сказал Туча, но Мамонт не обратил на эту реплику внимания, продолжая сверлить глазами Арно.
«На!» – в тон Мамонту ответил Арно и протянул пачку.
Мамонт, не отрывая взгляда от Арно, сорвал с пачки верхнюю часть, смял оторванную бумажку, кинул ее в сторону, заграбастал жменю папирос, штук семь или восемь, сунул их в карман рубашки и вернул полупустую пачку Арно. Арно спросил, не дружелюбно, но и без злости: «Тебе не поплохеет?»
Мамонт растерялся. Он не находил, что ляпнуть в ответ, но и бить в морду вроде было еще рановато. Рубль сделал шаг вперед и положил руку на плечо Мамонта: «Так! Ну, ладно…» Мамонт сердито отдернул плечо и скривил полфизиономии, показав желтоватый клык. Туча сделал губами звук «п-р-р-р-р», зевнул и со скучающим выражением на лице огляделся. Заметил шестерых парней, которые шли от перекрестка в их сторону и громко сказал: «О, брачки, а к нам, кажется, депутаты!..»
Копания топала по правой стороне улице; парни покачивались, у некоторых заплетались ноги. Мужчина с портфелем быстро перешел на левую сторону, боязливо оглянулся. Один из парней с подскоком ударил ногой по круглому жестяному мусорнику, закрепленному на стене, мусорник повис на одном гвозде, обертки от мороженного и окурки посыпались на тротуар.
«Шайба шурует», – сказал Чиган.
«Шкеты с Шайбы совсем оборзели, – сказал Рубль. – Как будто у себя на районе…»
«У себя они так не борзеют», – сказал Туча.
«Ну, да, – согласился Рубль. – Их там Кочан и Студень держат в страхе.  А у нас, значит, можно борзеть».
«Сейчас доборзятся! – Мамонт потерял интерес к Арно и, нагнув башку еще ниже, уставился на приближающуюся компанию.
«Наши старшие все или в армии или на зоне, – сказал Рубль, зачем-то решив прояснить ситуацию для Арно. – А шайбовские как раз или демобилизовались или откинулись. Вот зеленые гандоны и чуят силу за собой…»
Арно пожал плечами. На него никто уже не обращал внимания, и он мог бы незаметно для всех скрыться за дверями подъезда. Но он лишь сделал несколько шагов назад, присел на металлическую ограду, повесил на штырек сетку с божьими коровками и стал наблюдать.
Парни с Шайбы подошли вплотную. Рубль расставил ноги пошире, зацепил большие пальцы за ремень и сказал, обращаясь только к двум из пришлых парней, игнорируя прочих:
«Тефтеля, Дикий… вы совсем припухли, да?!»
«А-чо?! – мутные взгляды шарили окрест. – Мы гуляем, никого не трогаем, а вы тут хули торчите? Доебаться до нас решили, да? Так одни такие доебались недавно, всю жизнь будут на таблетки работать».
Теперь Рублю следовало что-нибудь ответить. Его друзья ждали от него ответной реплики неприятелям. Только Мамонт уже бил пяткой по асфальту, готовясь рвануться в бой. Рубль набрал воздуха в легкие. Ответ созрел у него в голове, следовало лишь произнести его качественно – уверенно и весомо.
Арно поднялся с ограды, вынул из кармана пиджака небольшой апельсин, встал рядом с Рублем, обвел взглядом пришлых.
На лице у Тефтели отобразились противоречивые чувства, возмущение пополам с радостью.
«Гля! Патлатый!»
Шайбовские парни с такими же возмущенно-радостными взглядами уставились на Арно, предвкушая потеху. Они с изумлением осматривали Арно сверху вниз: от длинной стрижки до элегантного костюма, и от костюма до тапочек на босых ногах.
Арно подбросил апельсин, поймал той же рукой, раздался звук шлепка плода о ладонь. Арно отвел правую полу пиджака. Отцепил от ремня узкий черный продолговатый предмет. Дернул кистью, раздался металлический щелчок. Не очень длинное, но широкое, чуть скошенное на кончике, лезвие сверкнуло в солнечных лучах. Арно взрезал кожуру апельсина, остро запахло цитрусовым. Кожуру Арно снимал, как чистят картошку, от одного полюса плода к другому. Снимал нарочито медленно, аккуратно, с серьезным выражением лица. Срезав тонкую ленточку, Арно кинул ее перед собой, ленточка упала рядом с кроссовкой Тефтели. Тефтеля коротко глянул вниз и опять завороженно уставился на блестящее лезвие. Арно сделал шаг вперед, вторая ленточка упала на носок кроссовки Дикого, Дикий шагнул назад. Третью ленточку Арно бросил, целясь в живот Тефтели. Тефтеля молча отступил назад. Арно чистил апельсин, легкими движениями кисти отбрасывал кожуру в сторону компании шайбовских, и все шестеро молча пятились.
Апельсин лежал на ладони Арно, белея губчатым подшкурком. Арно понюхал фрукт, сказал: «Классно пахнет!» На лезвие ножа желтел сок кожуры. Арно улыбнулся Тефтеле и спросил вполне дружелюбно: «Ну? И чего тебе надо?»
«Да, так, ничего…» – ответил Тефтеля, пожал плечами и оглянулся на своих, ища моральной поддержки. Шайбовские отводили взгляды, рассматривали асфальт под ногами и свою обувь.
«А если ничего тебе не надо, то чего ж ты ждешь?»
«Ладно, пошли!..»  – сказал один из шайбовских парней и развернулся. За ним развернулись остальные. Дикий почесал нос, Тефтеля пожевал нижнюю губу и тоже развернулся. Дикий оглянулся на товарищей, произнес нечто невнятное и отступил на два шага назад.
«Чего застыл? Догоняй своих!» – велел ему Арно уже без прежнего дружелюбия.

Когда шайбовские скрылись за поворотом, Арно протянул апельсин стоящему ближе прочих Чигану; достал из нагрудного кармана клетчатый носовой платок, тщательно протер лезвие и рукоятку. Сложил нож, отвел полу пиджака и прицепил нож к ремню за тонкую металлическую клипсу: «Вот так… и драться не пришлось».
«Жаль, что не пришлось», – буркнул Мамонт, но все же одарил Арно взглядом, в котором появилась толика уважения.
«А можно взглянуть?..» – спросил Рубль, указывая пальцем на нож.
«Да, конечно», – ответил Арно.
Рубль рассматривал нож, соображая, как его разложить.
«А где тут кнопка?» – спросил он озадаченно.
«На кнопках, это ты в фильмах видел? – спросил Арно насмешливо. – А у меня другой механизм… Резко - рукой! Нож сам разложится».
Рубль быстро дернул кистью. Лезвие выскочило из рукоятки, щелкнул фиксатор. Рубль попробовал сложить нож.
«На боку рычажок, – пояснил Арно. – Надави на него».
Нож сложился, Рубль погладил большим пальцем витиеватый рельефный узор из светлого метала на черном дереве рукоятки, вернул нож Арно, сказав с одобрением: «Вещная вещь! Где достал?»
«Сам сделал, – ответил Арно. – И механизм – мое изобретение».
«Сам? – Рубль присвистнул. – Ну, ты мастер! А мне сделаешь?»
«Недешево обойдется».
«Я не нищий. Договоримся».
«Но и не дорого. Оружие не должно быть слишком дорогим. Чтоб не жалко было скинуть. Если что… – Арно хитро подмигнул Рублю. – Хочешь перо, как у меня, придется ждать, – Арно вновь раскрыл нож. – Клинок кованый. Видишь – линии на лезвии».
Рубль пригляделся к волнистым черным, серым и сизым полоскам на клинке, и кивнул головой, как будто понимал, в чем суть.
«Кованый клинок – лучше. Острее и крепче. И дороже. Но кузнечных инструментов у меня сейчас нет. Кузница моя осталась в Ростове-на-Дону. Я оттуда. Переехали срочно, все пришлось бросить. Пока обзаведусь здесь кузницей, время пройдет. Но если хочешь клинок попроще, могу выточить из нержавейки. За пару дней сделаю. И лезвие, и рукоять, и механизм. Все такое же, как у меня, но клинок будет похуже. Хотя тоже ничего! Апельсины чистить вполне сгодится».
«Нет, я хочу такой же, кованный. Подожду».
«Так ты, значит, из Ростова-на-Дону?..» – спросил Чиган. Он отсоединил дольку от апельсина и протянул апельсин Мамонту.
«Да. «Одесса – мама, Ростов – папа». Знаешь такую поговорку?»
«Нет, не знаю. А должен?»
Арно промолчал, усмехнулся. Мамонт передал половинку апельсина Брюсу, облизал пальцы, сказал, не обращаясь ни к кому конкретно:
«У меня соседи во дворе по пьяне как-то сцепились… Один, вот, тоже – финку достал. Пугнуть, наверное, решил. А второй у него финку отобрал. И ему же в задницу всадил. Тот дурень выжил, конечно, но кро-ви-щи было… Весь двор залил. Визжал, как хряк!»
«Потому что только пугал ножом, а это блеф, – сказал Арно. – В таких случаях нельзя блефовать. Если б эти чуваки на меня двинули, я бы их вскрыл. Без раздумий. Они это почуяли, потому даже не дернулись. А если б я просто пугал их, могли бы и рискнуть».
«Ну, ударил бы ты ножом, пошел бы в тюрьму», – сказал Туча.
«Знаю. Но все равно – пырнул бы. Говорю ж, блефовать, это не всегда хорошо. Люди чуят, пугаешь ты их… или готов идти до конца. И если понимают, что готов, то прогибаются».
«Ну, ты дюже резкий, значит?» – Мамонт произнес это с иронией.
«У нас, в Ростове, все такие. Все, кто правильно живет. Все, кто на земле твердо стоит. Иначе у нас – не выжить… А вот эти кексы борзые, они откуда такие нарисовались вдруг?»
«С Шайбы, – ответил Чиган. – Рядом с мореходкой, где трамвай кольцует, такой пятачок зеленый, на нем – круглая пивнуха. Это – Шайба. И весь район вокруг – Шайба».
«Понял. Сегодня мимо гулял. Вы в рогах с ними, что ли?»
«А *** проссышь?.. – Чиган пожал плечами. – Наши старшие ребята с Шайбой всегда дрались. Но потом и наши и шайбовские… кто в тюрьму, кто в армию…»
«Какие-то мелкие у вас тут, в Риге, войны. Вот у нас, в Ростове – по две сотни человек с каждого района. Прут друг на друга – как красные на махновцев. И не с голыми руками. С цепями, с бритвами, с кастетами и заточками. Даже с самопалами… Но я-то самопалы не люблю: заряд один, а точность фиговая, да и выстреливает не всегда, а выстрелишь – и потом все равно этим самопалом машешь, как дубинкой… Хотя умельцы с завода делают и настоящие стволы… и волыны, и дуры, и плетки. Но их только матерые используют. Те, кто масть держат. Те, у кого серьезные дела, а не дворовые войнушки».
Чиган слушал, открыв рот. Мамонт шлепнул его снизу ладонью по подбородку: «Захлопни пасть, а то челюсть на асфальт упадет! Тебе лапшу вешают, а ты и развесил лопухи».
Мамонт надел наушники на голову, нажал на кнопку плеера, чертыхнулся, нажал еще раз, снял плеер с ремня, потряс аппаратом возле уха, прислушиваясь к щелканью невидимого механизма.
«Лапшу?.. – потупился Арно. – Ну, ладно… Не верится – не верь. У вас тут жизнь очень уж спокойная, вот и кажется, что я сказки сочиняю. А у нас, в Ростове, даже малолетки без ножа или кастета на улицу не выходят. И огнестрел у многих припрятан… мало ли что…»
«У нас тута-ваще сгущенкой намазано! – воскликнул Мамонт. – Ты не потому ли сюда перебрался? А патлы такие у вас тоже все отращивают?»
«Что ты доебываешься до человека? – сказал Рубль и повернулся к Арно. – Извини, друг! Мамонт вообще-то классный, но его, бывает, заносит».
«Ну, друзьями мы пока не стали… У меня все друзья – в Ростове. Но перо я тебе смастырю. Как обещал».
Арно вытянул руку в сторону Мамонта:
«Что, не работает японская машинка? Дай-ка, посмотрю!»
«Сломалась, наверное, – Мамонт раздраженно и нервно потыкал в кнопку несколько раз. – А вроде новый… Япония!»
«Да, дай!.. Хуже не сделаю», – сказал Арно настойчивее.
Мамонт снял плеер с ремня. Арно повертел плеер в руках, щелкнул крышкой.
«Новый, да. Хорошая вещь. А вот тут, видишь, царапины? Ты его шандарахнул, наверное?»
«Да, по пьяне с забора слетел, гы!» – заржал Чиган, и Мамонт на него покосился.
Арно вынул кассету, повернул плейер так, чтобы солнечный свет падал на ролики.
«Я возьму домой? Починю – верну».
«Ну, возьми…» – согласился Мамонт, хотя и с явной неохотой
 
Арно снял с ограды авоську с божьми коровками, зашел в подъезд, дверь захлопнулась с громким стуком, задребезжало стекло.
«Какой-то он… не такой», – сказал Мамонт.
«Да, нормальный он», – возразил Туча.
«Не-а… Понтярщик! Нос кверху, в Ростове то, в Ростове сё... Пуп земли у них там, в Ростове. А я даже не знаю, где это…»
«Ростов-на-Дону, он на Дону. И еще  есть один Ростов… где-то…»
«И чо-он в тапках? – спросил Мамонт. – Зимой он тоже в тапках по улице ходит?»
«Зимой – в валенках», – хохотнул Чиган.
«И костюм напялил, – не унимался Мамонт. – Жара, а он в костюме мудацком. Выебывается! И волосы, это, конечно, трындец… Но тапки – это ва-ще!»
«Тапки, это двойной трындец, – улыбнулся Чиган. – Смерть всем, кто в тапках!»
«Да нет, ладно, пусть живет, – сказал Мамонт с серьезной и несколько обиженной миной. – Тем более, мы с ним на разных улицах…»
Все, кроме Брюса, рассмеялись, а Брюс спросил:
«Ну, а кличку ты ему уже придумал?»
«Длинный… Подойдет?»
«Не-а, не годится, – ответил Туча. – Скучная кличка. В каждом дворе – свой Длинный».
«А-а-а, ну его… обойдется без кликухи», – Мамонт сказал это таким тоном, как будто получить от него кличку – большая честь.
«Но шайбовских он все-таки лихо закошмарил», – сказал Рубль.
«Потому что все шайбовские ссыкулявые, – Мамонт сплюнул на асфальт. – Все до одного».
«Да, ладно, так уж и все?» – спросил Туча.
«Не да-ла-н-на, а ссыкулявые. Всегда они такими были… Ссыкло трухлявое и салабоны!..»
«Так, бандиты, – Рубль вспомнил, зачем собрал друзей. – Это все ерунда. А важно, что завтра в половину пятого утра мне… нам привозят первую партию. Четыре ящика, для начала. Заныкаем пузыри… я уже наметил места… и тем же вечером… »


Семь

Ольгерд Фрицланг, одетый в спортивные шаровары со штрипками и синюю майку с короткими рукавами, стоял посреди залитой солнцем просторной комнаты. В правой руке старик держал рапиру с тупым клинком.
«Александр, перейдем к основам фехтовального поединка. Ноги согните... В фехтовальной стойке не стоят, а сидят. Как на табурете. А острие клинка направьте на меня. Острие всегда направлено в грудь оппоненту!.. И попробуйте меня уколоть».
«Ольгерд Унгернович?..»
«Что?»
«А защитные костюмы?..»
«Зачем?»
«Спортсмены надевают…»
«Так то ж спортсмены. А мы не спортсмены. Мы – воины. – Фрицланг согнул клинок в дугу. – Извините, конечно, за пафос… Но научиться сражаться можно только через боль и страх. – Фрицланг пару раз со свистом рассек клинком воздух перед собой. – Боль и страх учат нас действовать осторожно. Вы боитесь боли?»
«Нет».
«Зря… Атакуйте».
Леший сделал неловкий выпад. Фрицланг легким движением кисти отбил клинок и коротко хлестнул Лешего по предплечью. Леший едва не выронил шпагу, ощутив жгучую боль. Он издал шипящий звук и потер предплечье.
«Это больно. Но старайтесь не показывать, что вам больно. Никогда не показывайте также, что напуганы или утомлены. Пусть противники пребывают в иллюзии, что вы свежи, бодры и полны отваги».
Леший прищурился, выбросил руку с оружием вперед и шагнул широко, целясь Фрицлангу в верхнюю часть живота. Старик отбил удар и хлестнул Лешего по плечу.
«Не показывайте также, что собираетесь нанести удар. За миг до выпада я разгадал ваше намерение по мелким движениям вашего тела и по взгляду. И даже понял, куда именно вы нацелились. Расслабьтесь совершенно».
Леший бросил тело далеко вперед; Фрицланг, не отбивая оружие, шагнул чуть в сторону; Леший пролетел через половину комнаты, а Фрицланг оказался у него за спиной и ткнул ему кончиком клинка под левую лопатку».
«Энтузиазма вы полны, молодой человек. Но забыли про осторожность. Я поразил вас точно в сердце».
Фрицланг прислонил рапиру к стенке, порылся в тумбочке, нашел там кусок мела. И начертил мелом на паркете две параллельные линии на расстоянии пары метров одна от другой.
«Встаньте, Александр, за одну линию, а я встану за другую… Хорошо! Вот, смотрите. Нас здесь трое…»
«Как трое?! – удивился Леший. Но Фрицланг продолжил как ни в чем ни бывало:
«За этой линией – вы, а за этой – я. А между нами кто?»
Леший пожал плечами: «Никто».
«Не-ет… Между нами – смерть. Вас не пугает это слово?»
«Не пугает».
«Зря!.. Итак, перед нами обоими – смерть. Стоит и ждет. Кого-то из нас. Весь секрет в том, что между этих линий могут находиться только двое… А третий всегда лишний. И смерть выбирает того, кто медленней… отскакивает назад. Вы влетаете за свою линию, чтобы меня поразить, я перешагиваю через свою, чтобы контратаковать… Мы втроем в этот момент слишком близки друг к другу. И смерти нужно решить, кто здесь лишний. Себя, понятно, она выбрать не может… Так кого же она выберет?»
Фрицланг поднял маску.
«Того, кто тормозит? – Леший тоже поднял маску. – Наверное…»
«Правильно. Какой точный жаргонизм – «тормозит»»… Так не тормозите же! Сделав выпад, вы должны убраться назад, за свою линию, еще быстрее, чем рванули в вперед. Понятно?»
Леший кивнул.
«Однако, покажу, как это выглядит на практике. – сказал Фрицланг. – Готовьтесь, я атакую вас, скажем… в правую голень, рубящим ударом сбоку. Вы – убираете атакуемую ногу назад, как отрабатывали на прошлом занятии. И пытаетесь контратаковать меня ударом в шею… Да, не бойтесь вы, бейте вполне решительно! Все равно ведь не попадете…»
Лешего последняя фраза задела, он приготовился хлестнуть Фрицланга, как следует. Фрицланг выбросил клинок по дуге вниз, шагнул широко и вытянул торс параллельно полу. Леший быстро убрал ногу назад, клинок со свистом рассек воздух в том месте, где миг назад находилась голень Лешего. Леший увидел плечи Фрицланга, его шею перед-под собой, они представляли собой отличную мишень для рубящего удара сверху, и Леший нанес этот удар. Но клинок рассек лишь воздух. Фрицланг стремительным рывком ушел назад и встал за своей меловой чертой.
«Вот так и надо отскакивать назад после выпада, неважно, удачный он или неудачный. Быстрей, чем бросаетесь вперед. Потому что смерть всегда выберет из двух оппонентов самого медлительного».
 
Фрицланг и Леший сидели за массивным круглым столом и пили темно-красный чай из стаканов в подстаканниках с витиеватыми узорами.
«Как напиток? – спросил Фрицланг. – Листья этого чая вялили на солнце, а затем над углями. Моряк один привозит специально для меня. У нас ведь мало кто разбирается в редких сортах…»
«Ничего, – ответил Леший, принюхиваясь к пару. – Странновато немножко… копченой рыбой слегка пахнет…»
«А вы способный ученик, – сказал Фрицланг. – Пару лет и станете заправским дуэлянтом».
«Спасибо».
«Когда я учился в университете… в те времена студенты объединялись в корпорации… как-нибудь расскажу… Так мы дуэлировали довольно часто».
«По-настоящему?» – удивился Леший.
«Конечно, по-настоящему, – улыбнулся Фрицланг. – Разве можно дуэлировать понарошку?»


Восемь

Пустырь, заросший осокой и снытью, и заваленный гнилыми деревяшками и ржавыми железяками, занимал площадь в полтора футбольных поля. С двух сторон пустырь перегораживал забор из серых бетонных плит, скрепленных железными скобами. За забором на пару километров простирался точно такой же пустырь. С третьей стороны тянулись в бесконечность огородные участки, наделы вскопанной земли с садовыми домиками из фанеры, покрытыми листами жести или шифера. С краю четвертой стороны серели брандмауэры пятиэтажных домов, пересеченные черными линиями, в которых угадывались силуэты давно снесенных домов трехэтажных.
Посреди пустыря возвышалась огромная труба, метра три в диаметре; труба чуть сужалась кверху, а ее верхушка терялась в утреннем тумане. Краешек неба начинал краснеть.
«Ну, ты и место выбрал!» – сказал Туча, и поправил лямку пустой спортивной сумки, висевшей на плече.
«Не я выбрал, а чувак, который водку привезет. – ответил Рубль. – А место нормальное».
«Просматривается со всех сторон…» – протянул Чиган, озираясь.
«Кто будет сейчас здесь что-то высматривать? Вороны?»
И тут же две вороны спланировали с брандмауэра, облетели пустырь по кругу и приземлились на вросшую в грунт тракторную покрышку. Мамонт подобрал камешек и бросил. Камешек отскочил от покрышки, вороны улетели во тьму.
Заурчал мотор, и пятеро парней повернулись на звук. Из-за забора вырулил Зил с фургоном с белой надписью Молоко. Фары и габаритные огни погасли, грузовик в предрассветной полутьме обогнул трубу, развернулся, водитель дал задний ход и подъехал вплотную к одному из брандмауэров. На другой стороне фургона белела надпись Piens. Рубль посмотрел на часы: «Вот точность! На две минуты раньше». Дверь распахнулась, на землю спрыгнул шофер, мужчина в надвинутой на лоб кожаной кепке и джинсовой куртке, судя по фигуре и пластике еще не пожилой, выплюнул под ноги окурок, кивнул Рублю, скользнул по остальным парням равнодушным взглядом, отпер засов на дверях, распахнул двери фургона и запрыгнул внутрь. Шофер двигался без суеты, но шустро. Повозившись внутри фургона, шофер подволок к краю два металлических ящика: звякнули бутылки, блеснули зеленые жестяные крышечки. За воротником джинсовой рубашки шофера виднелась бело-голубая тельняшка.
«Договаривались на четыре ящика», – сказал Рубль.
«Как договаривались, так и будет. Вынимайте пузыри из ящиков, не тормозите».
«Ну, да…» – Рубль похватил ящик, поставил его на землю, раскрыл большую сумку и стал спешно перекладывать в ее нутро бутылки.
«Чего спите?..» – спросил шофер.
Туча схватил второй ящик, и шофер тут же подволок краю фургона еще два полных ящика, в каждом по двадцать бутылок. Чиган и Брюс поставили их на землю. Мамонт покачивался на пятках, сунув руки в карманы, и позевывал. Шофер, прищурившись, остро глянул на Мамонта, но ничего не сказал.
Пока парни перекладывали бутылки из ящиков в сумки, шофер сидел на корточках на краю фургона и обводил взглядом пустырь. Шофер снял кепку с головы и натянул ее на согнутое колено. Шофер оказался молодым парнем, едва за двадцать. Но черные волосы у него на голове перемежались седыми прядями. А лоб был обезображен шрамом от ожога. Чиган подал шоферу два пустых ящика, Брюс еще два. Шофер нахлобучил кепку на макушку, поднялся, поставил ящики один на другой и, подталкивая носком ботинка, затолкал в глубину фургона. Спрыгнул на землю, захлопнул двери, опустил засов, щелкнул замком. Сместил кепку на затылок, почесал изуродованный лоб, повернулся к Рублю: «Зайдем за кабину».
Рубль вынимал из бумажника купюры по одной и укладывал их на капот грузовика, а шофер брал их тоже по одной и сооружал из них в ладони нечто вроде веера. Пересчитав деньги, сунул их в нагрудный карман, вынул из другого пачку Космоса, протянул Рублю. «Спасибо, не курю», – сказал Рубль. Шофер молча достал сигарету. «Но ребята курят…» – сказал Рубль. «Обойдутся», – спокойно ответил шофер, зажег сигарету от самодельной – из пулеметного патрона – зажигалки, надвинул кепку почти до переносицы, открыл дверцу кабины, вскочил на подножку, бросил пачку сигарет и зажигалку на пассажирское  сиденье, молча кивнул на прощанье Рублю, а прочих не удостоив и взглядом, завел мотор и тронул грузовик с места. Перед выездом грузовика с пустыря на дорогу фары и габаритные огни зажглись.
«Ну, что, хватаем сумки и чешем дворами», – сказал Рубль.
«Может, в бомбоубежище спрячем?» – предложил Мамонт.
«Ага, очень умно! – ответил Рубль и поднял сумку с земли. – А вечером, как начнем торговать, будем сюда бегать за каждой бутылкой... На Фриче спрячем. Рассуем по тайникам… Погнали, солнце встает!»
«Перекурить бы, а… – сказал Чиган. – Всю ночь не курил».
«За железной дорогой отдохнем и перекурите. А потом, брачки, по домам. Вздрыхнем хорошенько перед первым рабочим днем. То есть, хотел сказать, перед ночью…»

**
По столешнице, обшарпанной, покрытой царапинами, с жужжанием катилась пластмассовая божья коровка, достигла угла, повисла на брюхе, качнулась. Арно подхватил падающую игрушку и, повернув рычажок, выключил моторчик. Удовлетворенно осмотрел изделие, поставил его в ряд с пятью такими же игрушками. Взял с края стола красный плеер, положил перед собой, вооружился тонкой отверткой.
Через десять минут включил отремонтированный плейер, нацепил наушники, послушал немного, поморщился, выключил плейер и снял наушники. Встал, подошел на цыпочках к кровати, огороженной балдахином, прислушался, поглядел в щелку – из-под одеяла выглядывала макушка головы, две полуседые космы лежали на подушке. На цыпочках вернулся к столу, навалился животом на столешницу, чуть отодвинул штору, дотянулся рукой до створки окна, приоткрыл ее, подставил лицо под луч солнца и струю теплого свежего воздуха. В щель с улицы влетело насекомое – божья коровка, и уселось на одну из игрушек. Арно улыбнулся, прикрыл окно и задернул шторы.

**
Восемьдесят бутылок с водкой разделили на шестнадцать частей. Разложили по пять бутылок в истертые пакеты с рекламой сигарет Мальборо и джинсов Монтана. Схоронили в тайниках в нескольких проходных дворах: в дуплах старых лип, в выпотрошенных электрощитах, в дворницких ящиках с песком, между заборами и дровяными сараями. В таких же тайниках Рубль надумал припрятать и черенки лопат, куски арматуры, обрывки цепей в палец толщиной, кастеты, выточенные из водопроводных вентилей, туго, в несколько слоев обмотанные шершавой изолентой,  холщевые мешочки, полные гаек и болтов. Мамонт с довольной усмешкой раскрутил в руке один из таких мешочков и залепил им с размаху в стену; посыпалась штукатурка и кусочки кирпича.
«Это на тот случай, если кто-нибудь не отнесется к нам серьезно», – сказал Рубль.
«А малого возьмем в дело?»
«Какого малого?.. А, Лешего… Нет. Потому что малой. И не проверен еще…» – ответил Рубль.
«… в махачах!» – добавил Мамонт.
Разошлись по домам отсыпаться, а после семи вечера отправились бродить по Фриче: Туча по ул. Маукас, Мамонт по ул. Дзераю, Чиган по ул. Клары Цеткин, Рубль по улице Красных Пулеметчиков, а Брюс по Пимпью и Дупас. Встречаясь на перекрестках, смотрели друг на друга вопросительно, говорили «Ну, как? – Да, никак!» и расходились в противоположные стороны. Никто из прохожих не интересовался водкой, а сами парни не решались предлагать. Пристально всматривались в лица мужчин, пытаясь определить по их выражениям, не жаждет ли человек спиртного, но лица мужчин выражали только недоуменную настороженность, испуг или напряженную готовность к обороне.
К десяти вечера бессмысленное хождение парням надоело, и они скучковались всей компанией у запертого газетного киоска на перекрестке.
«Уже вечер», – сказал Мамонт недовольно.
«Еще только вечер», – сказал Рубль.
«Так и до утра можно без толку шлындрать», – сказал Чиган и вытряс из пачки сигарету.
Чиган и Мамонт не брились несколько дней, у Чигана щетина выросла ровным газончиком, от скул до кадыка, а у Мамонта кустистые серые волосы перемежались широкими полянами безволосой кожи.
«Я никого силой не держу, – сказал Рубль и нахмурился. – Кто совсем без выдержки, может уйти. Больше навара оставшимся!»
«Посмотреть бы, какую кучу капусты вы нарубите к утру», – Мамонт глянул на Чигана, ища поддержки. Чиган колебался.
«А тебе никто и не покажет, какую, – Рубль начал сердиться. – Кто сейчас выйдет из дела, тот никогда уже в него не войдет».
«Очень надо!..» – сказал Мамонт, но было видно, что и он колеблется.
«Да. Несовершеннолетним теперь разрешили работать летом по шесть часов в день. Можно устроиться на какую-нибудь сраную фабрику. И въебывать там за три копейки…»
«Зачем мне на фабрику? – сказал Мамонт. – Грошей всегда можно у кого-нибудь отжать. Лохов-то хватает…»
«Вот именно, что грошей. У таких же нищебродов…» – процедил Рубль сквозь зубы и отвернулся. Он всматривался в сумерки, ища на улицах фигуры прохожих, но улицы к этому времени опустели, лишь вдалеке, у запертых дверей в аптеку, две молодые женщины в голубом и  в оранжевом платьях тащили тяжелую сумку.
«Ладно, – сказал Чиган и сплюнул себе под ноги. – Походим еще…»
«Ты мне одолжение делаешь?» – спросил Рубль, но Чиган не ответил, а быстро направился через улицу, наперерез двум мужчинам, вышедшим из-за ряда гаражей.
Мужчины смотрели на приближающегося парня с любопытством, но не замедлили и не ускорили шаг. Мужчины также обратили внимание на группу из четырех парней на перекрестке. Один из мужчин расстегнул застежку-молнию на сумке из кожзаменителя, висевшую у него на плече, и сунул в нутро сумки правую руку. Второй мужчина завел руку за спину и вложил пальцы в задний карман брюк. Но ни у того, ни у другого на лице не появилось даже намека на испуг.
Чиган, показывая мужчинам доброту своих намерений, развел руки в стороны и широко улыбнулся. Оба прохожих остановились.
«Чего надо?» – спросил мужчина с сумкой, не любезно, но и без агрессии. Он как будто нашарил рукой в сумке некий предмет и теперь вертел его в пальцах, бок сумки слегка шевелился.
«Нам – ничего. Все есть!.. А вам не надо ли?..»
«Чего?!» – с некоторым раздражением перебил его мужчина, который продолжал держать руку за спиной.
Чиган на миг замялся, оглянулся на товарищей, вздохнул поглубже и выпалил прямо: «Вам водка нужна?!»
Мужчины посмотрели друг на друга и усмехнулись.
«А ты знаешь, у кого есть?»
«Знаю! – сказал Чиган и улыбнулся еще шире. – У меня! У нас… Мы… можем достать… прямо сейчас».
Мужчины переглянулись вновь, на этот раз озадаченно.
«Ну-у… вообще-то… не собирался я сегодня…»
«Да, я вроде тоже…»
«А может?..»
«Завтра рано вставать».
«Да и ладно!.. На работе отоспишься. Впервой, что ли?..»
«Может и правда?..»
«Да чего уж там? Накатим! По двести пятьдесят на рыло».
«По двести пятьдесят, это ни то, ни се, – сказал мужчина с сумкой. – Ни трезв, ни пьян, а только рот испачкал», – и вынул руку из сумки.
«Да, – согласился его спутник. – Если уж брать, то два пузыря, как минимум. А то раззадоришься, а потом еще надо…» – и убрал руку из-за спины.
«Тогда, может, три?»
«Нет. И правда ведь – рано вставать».
«Ладно, шкет. Две…»
«Тридцать рублей… –  сказал Чиган и вдруг смутился. – Ну, по пятнадцать за каждую».
«А чего по пятнадцать? Я в Плевках по двенадцать брал».
«Плевки, это Плевки. А здесь – почти центр, – ответил Чиган. – В центре дороже».
«Ну-ну…»
«Ладно, по четырнадцать», – сказал Чиган, и дождался согласных кивков от обоих мужчин.
«А что за водка? Не паленая?»
«Русская и Кристалл. С госкомбината».
«Давай и ту и другую».
«Нет, Русская лучше».
«А по-моему, один хер».
«Ну, так тем более, если тебе похер, берем две Русские».
Чиган с улыбкой обернулся в сторону друзей, которые с напряженными лицами смотрели на него, пытаясь угадать, о чем он ведет разговор с прохожими. Рубль шагнул на проезжую часть, но Чиган выставил ладони перед собой, и Рубль вернулся на тротуар.
Чиган бросил «С-час!», метнулся к подворотне, добежал до дерева, нашарил в дупле батарею бутылок, достал одну, положил между корней, вытянул вторую; обтер обе о штанины. Вернулся трусцой, прижимая бутылки к бокам, положил их на газон у асфальта. Мужчина расстегнул боковой карман сумки, сказав спутнику «Потом сочтемся»; протянул Чигану две купюры по десять рублей, одну по пять и три металлических рубля. Чиган скомкал бумажки и сунул их вместе с монетами в задний карман джинсов. Поднял с травы обе бутылки и уложил их в сумку, которую ее обладатель распахнул пошире. Бутылки стукнулись обо что-то твердое, Чиган успел разглядеть, что в сумке находится деревянный молоток, какой используют в работе жестянщики. Чиган понял, что мужчина готов был испробовать этот инструмент на его, Чигана, голове, если бы почуял неладное, и весело рассмеялся.
«Чего ржешь?» – спросил мужчина, застегивая молнию.
«Да, так… Просто настроение хорошее! Бутылки не побьются?»
«Не твоя забота», – ответил владелец молотка.
«И что, вы так вот… сами торгуете, и никто за вами не стоит?» – спросил второй мужчина.
«Никто за нами не стоит».
«И хорошо идет?..»
«Улетает со свистом».
«Во, молодцы, а! Вишь, Ген, молодежь какая крученая пошла? А ты – вкалывай за каждый рублик».
«А я и не жалуюсь, – хмуро ответил Гена. – Крученые они, да... Кудряво жить хотят, ни *** толком не умея».
И мужчины двинулись прочь, посматривая в сторону парней, впрочем, без опаски, на всякий случай.
Чиган достал из кармана купюры, сделал из них веер и с победным выражением на лице направился к друзьям, тряся деньгами и улюлюкая.
«Во, как надо дела обделывать! Видали? Учитесь!»
«Ты просто незаменимый кадр, Чиган! – сказал Рубль – Еще пять рублей…»
Чиган достал три монеты.
«Я им по четырнадцать отдал… Все-таки первые покупатели».
«Цену я не с потолка взял, – сказал Рубль строго, – цена рассчитана до копейки. Иначе игра не будет стоить свеч».
«Надо тогда просить по семнадцать, а потом скидывать до пятнадцати».
«А вот это дельно!»
«И еще… бумага нужна. Обертывать, чтоб не светило. А то я бежал с пузырями и стремался, чтоб никто не засек».
«И это хорошая мысль. Я тебя, Чиган недооценивал…»
«Первые покупатели – мужчины. Это хорошая примета», – сказал Чиган.
«А ты, думаешь, найдется женщина, которая по подворотням станет водку покупать?» – спросил Туча скептически.
«Ну-у… А почему нет?»
Послышался стук каблуков. Парни повернули головы на звук. Молодая женщина в юбке до колен процокала на шпильках мимо; она боязливо прижала сумочку покрепче к бедру, а другой рукой машинально поправила завитой локон.
«Надо расходиться, – сказал Туча. – По отдельности мы еще ничего, а вместе – внушаем людям тревогу».
Парни разбрелись по переулкам. И дело пошло. К полуночи все восемьдесят бутылок водки были распроданы.

Они собрались в одном из темных дворов, лишь в паре окон на верхнем этаже горел свет, и расселись за длинным деревянным столом, почерневшем от времени. Расстелили на столешнице пустые пакеты, выложили на них бумажные рубли, трешки и пятерки, высыпали монеты.
«Ну, доставай блокнот, – обратился Рубль к Туче. – Будем считать и делить. Что в дело пойдет, а что нам за работу…»
«До фига здесь, наверное?» – Мамонт смотрел на деньги с интересом, но без жадности.
«А ведь еще и двенадцати нет, – сказал Рубль. – А когда развернемся… Когда народ узнает про точку… Тогда и десять и двадцать ящиков сможем за ночь продавать».
«Здесь штука с хвостом, – сказал Туча», – и положил перед собой блокнот и авторучку.
«Ты уже подсчитал? На глазок! – восхитился Чиган. – Ну, ты и математик!..»
«Да, я математик… Но считать тут нечего. Если в каждом ящике по двадцать бутылок, а мы взяли четыре ящика, и продавали по пятнадцать, то и болвану ясно, что в куче – тысяча двести рублей… Должно быть… Тут и первоклассник бы подсчитал».
Туча раскрыл блокнот, снял колпачок с авторучки, окинул взглядом кучу денег и повернулся к Рублю, который увлеченно, прикусив кончик языка и сощурившись, принялся раскладывать купюры в стопки.
«И что… это вот так вот просто делается?!» – спросил Туча.
Рубль посмотрел Туче в глаза, выдержал паузу и ответил очень серьезным тоном:
«Да, именно так это и делается – просто».