Яблоко юности 13

**

Мамонт втиснулся в прихожую с двумя спортивными сумками в руках. Света выбежала навстречу, кинулась брату на шею, стала быстро чмокать его в щеки.
«Светка, ну-тя-на-фиг, обслюнявила всего, – Мамонт с сердитым видом уклонялся от поцелуев. – Дай пройти». Мамонт сбросил туфли-мокасины и потащил сумки в комнату, Света неуклюже поспешила за ним следом. В комнате стоял тяжелый смрад, пахло грязным бельем, прокисшей мочой, табачным и алкогольным перегаром, протухшей ливерной колбасой. На столе валялись объедки: головы селедок, колбасные шкурки, в пятилитровой банке еще оставалось на пару пальцев мутноватой жидкости, на обрывке газеты – черная сковорода с картофельными пригарками. По столом: грязные носки, окурки, обертки от плавленых сырков. Клочья обоев свисали со стен, обнажая наклеенные под ними газеты.
«Светка, ты-чо, окно открыть не можешь, глупая овца? – рявкнул Мамонт. – Жара на улице, а ты тут дохнешь в этом киселе гнойном».
Света метнулась распахивать створки. Одна половина окна была забита фанерой, другую покрывала серая патина пыли. Дунуло свежим воздухом, березовые ветви колыхались от ветра, стегали по раме окна; двор зарос двухметровой снытью. Заскрипели кроватные пружины, стеганное, прожженное сигаретами одеяло зашевелилось, край его откинулся, и показалась круглое отекшее синеватое лицо с глазами-щелочками. «Не ори, твою едит, в черепе и без тебя бакланка!» Мамонт шлепнул сумки на пол: «Ебнись, батяня, с разбегу башкой об стенку – полегчает тогда малехо!» Из-за мужского плеча высунулась женская голова со спутанными, засаленными, серыми волосами: «Доченька, водички!..» Света поспешила на кухню, прибежала с алюминиевым ковшиком в руках, протянула посудину матери, через туловище отца. Мужчина схватил ковшик, расплескав часть воды на себя. Жадно выхлебал половину, сунул ковшик жене. Заметил, что в банке еще остался самогон, довольно уркнул, прокашлялся: «Давай-ка сюда банку!» Света потянулась за банкой через стол, Мамонт поймал сестру за шкирку, рванул назад так, что захрустела ткань: «Пусть сами костями шевелят, не инвалиды еще». Мать укоризненно покачала головой, отец нахмурился: «Ну, вот, говнюк, платье сестрино порвал… Покупал ты его, а?» Мамонт подтолкнул Свету к самодельной брезентовой ширме: «Иди, переодеваться будешь. В нормальную одежду. – Повернулся к отцу. – Этому платью давно уж на помойку пора». Мамонт нагнулся, расстегнул молнию на сумке, достал оттуда джинсовый комбинезончик с цветочной аппликацией на штанине и белую майку с изображением Микки-Мауса, перебросил одежду через ширму: «Примеряй». Света стал шуршать и шебуршиться. Мамонт достал из сумки пару босоножек и пару кроссовок, джинсы-бананы и красную шелковую кофту, красное платье в белый горошек, а также шапочку с полупрозрачным зеленым козырьком: «Будешь модная теперь, Светка». Девочка вышла из-за ширмы, одетая в комбинезон, довольно улыбаясь. Отец, мать и Мамонт уставились на Свету. «Ох, красиво!» – выдохнула мать. «Красиво, но что-то не то…» – удивленно произнес отец. «Комбинезон наоборот надела!» – Мамонт засмеялся и напялил сестре на макушку кепку, дернул за козырек, натягивая его на нос. Светка весело загукала.  «Красавица!» – воскликнула мать, скрестив руки на груди, поддерживаемой заштопанным пятнистым лифчиком. «Если пропьете эти шмотки, я дом сожгу!» –  строго и серьезно сказал Мамонт. Зацепился носком за шляпку гвоздя, торчащую из пола, дернул ногой, порвал носок. Схватил со стола алюминиевый ковшик, зло стукнул пару раз по шляпке гвоздя; рукоятка отвалилась, Мамонт швырнул ее в угол. «Ломать не делать…»  – пробурчал отец недовольно. «Захлопни, батяня, хлебальник!» – рыкнул Мамонт. «Вырастили, ****ь, сучонка…» – проворчал отец, лег и накрыл голову одеялом. 
Мамонт раскрыл застежку-молнию на второй сумке, стал вытаскивать из нее и укладывать на стол продукты: пластиковую сеточку с желтыми яблоками, бумажные кульки с мармеладом и зефиром, бутылки с Тархуном и Байкалом.
«Добытчик! Вырос сынуля… – сказала мать умиленно и пихнула мужа ладонью, – а ты, старый хер, ничего-сь в дом путного принести не можешь». Мужчина высунул из-под одеяла ногу и лягнул жену в бедро: «С-час допихаес-ся у меня. Так пихну, что…» Света прыгала вокруг стола, опираясь руками на столешницу, жадно разглядывала сладости, принюхивалась к фруктовым ароматам. Потянулась к зефиру, но Мамонт шлепнул ее по пальцам: «Руки помой». Света убежала на кухню.
Отец отшвырнул одеяло, кряхтя, поднялся, и, почесывая живот через дырявую майку, подковылял к столу, брезгливо посмотрел на сладости, рыгнул: «Это все баловство. Че-нить посерьезней не мог купить?»
«Сходи в магаз и купи», – огрызнулся Мамонт, приложил горлышко бутылки с лимонадом к краю стола, стукнул сверху, жестяная пробка отлетела, вращаясь, Мамонт протянул бутылку сестре, вернувшейся из кухни.
«А на гроши ты богат?» – спросил отец.
Мамонт достал из кармана пачку мятых разноцветных купюр, сжал их в кулаке, показал отцу и запихнул деньги обратно. Отец выпучил глаза: «Сберкассу, что ль, ломанул?»
«А тебе не пофиг?» – Мамонт запихнул в рот сразу две мармеладины. Света несколько раз вопросительно гукнула. «Чиво? – обернулся к ней Мамонт. – Повозникай тут еще!.. Мне можно руки не мыть. Я уже большой».
«Заработал – долю в общий котел», – строго сказал отец, отпил самогон из банки, поморщился, передернулся. – В семье живешь… На хозяйство надо…» Мамонт показал ему пальцы, сложенные в фигу: «На! Видел это?.. Моя доля, я знаю, на что уйдет…»
«Кормили его, поили, одевали... – мужчина обернулся к жене, побултыхал жидкость в банке, женщина помотала головой, свесила ноги с кровати, стал искать тапки. – Смотри, мать, какую ряху на моих харчах отъел, а теперь жмется…»
«Да, уж, лопаюсь я с твоих харчей, у-гу, – Мамонт положил мармеладину поверх зефира, вдавил ее в белую массу, и сунул в широко разинутый рот. – Не особо-то они жирные, твои харчи…»
«А чего ты, как жидок, торгуешься со мной, а? – и обратился к жене. – Слышь, мать, в кого он такой жидок вырос, а? Родному отцу счета предъявляет… – Отпил еще, показал банку. – Будешь?» Женщина махнула рукой: «Не-а… Что я, алкашка, с утра зенки заливать?»
Мамонт выудил из кармана трешку и, помедлив, пятерку. Швырнул обе купюры на стол: «Н-на».
«О, какой, сынуля, а! Вырастил я на своем горбу жмотину-жидотину…» – сказал отец ворчливо, но сгреб купюры и дохлебал самогон из банки. 

**
Луну цвета рыбьей чешуи то закрывали, то снова открывали бегущие по небу жидковатые облака. Рубль стоял во дворе-колодце, подпирая стену спиной, и пересчитывал мятые купюры, разглаживал их, складывал в тонкие пачки, пачки складывал вдвое, рассовывал по карманам. Лампа в овальном плафоне, заключенном в металлическую клетку, скудно освещала двор. В подворотню вбежал Брюс, бросил: «Мамонт психует!» И они ринулись со двора, пробежали вдоль покосившегося деревянного забора, нырнули в узкий проход между сараями. К кирпичной стенке жались две мужские фигуры. Разъяренный Мамонт рвался к ним, занеся над головой руку с отрезком арматуры, Чиган сдерживал Мамонта, перехватив его поперек туловища. Туча схватил Мамонта за запястье, вырвал у него из руки железку, она со звоном упала на растрескавшийся асфальт. Рубль всмотрелся в темноту: «Ну, чего застыли, валите!» Один из мужчин прошелся вдоль стены, прижимаясь к ней боком, не спуская с Мамонта глаз, и улепетнул со двора. Второй с тяжким стоном, опустился на корточки, обхватил голову руками. Его лицо заливала темная жидкость.
«Мамонт, ты совсем охерел, да?! – сказал Рубль. – Зачем арматуриной? Ты убить их хотел?»
«Ты же сам говорил… –  ответил Мамонт, тяжело дыша, – железные дрыны на тот случай, если нас не примут всерьез. Вот, они не приняли меня всерьез…» – он вырвался из объятий Чигана и пнул носком ботинка сидящего на корточках мужчину, тот завалился на бок, прижал колени к груди, обхватил голову руками. Туча отпихнул Мамонта, загородил собой лежащего. Чиган наклонился к мужчине, тронул его за плечо: «Эй, как дела?.. Живой?.. Ну, так ползи отсюда...»
Мамонт извлек из выемки к кирпичной стене початую бутылку водки, вытащил из горлышка скатанный в цилиндр обрывок газеты, приложился, пролил жидкость на майку, вытер губы тыльной стороной ладони, рыгнул.
«Ты пьяный, что ли?» – спросил Рубль, вглядываясь в лицо Мамонту.
«Нет, бля, похмеляюсь!..» – ухмыльнулся Мамонт, сдвинул кепку на затылок, и хотел еще раз приложиться к бутылке, но бутылка выскользнула у него из пальцев и разбилась. Мамонт посмотрел на осколки озадаченно, почесал затылок.
«Если неудачник, то во всем», – сказал Рубль.
Мамонт бросил на него злобный взгляд. Запустил руку в дупло и выудил нераспечатанную бутыль.
«Это не твое, – сказал Рубль. – Это наш товар, его надо прода…»
Мамонт резко швырнул бутылку в голову Рублю. Рубль увернулся, бутылка разбилась о стену, разлетелась на мокрые осколки. Рубль двинулся на Мамонта, Мамонт подобрал арматурину, выставил ее перед собой. Туча, Чиган и Брюс встали между Мамонтом и Рублем
Избитый мужчина с трудом поднялся и, держась за голову руками, шатаясь и постанывая, зигзагами двинулся со двора на полусогнутых ногах. У арки он оглянулся, а потом его силуэт исчез в темноте.
«Мильтонов позовет», – сказал Туча
«Хуюшки!.. А вот корешей своих поднапрячь может… – ответил Чиган. – Надо бы нам свернуться на сегодня».
Мамонт присел на корточки у стены, воткнул арматурину в широкую трещину на асфальте. Закурил, поглядывая на Рубля.
«Ты с нами больше не работаешь, – сказал ему Рубль спокойно. – Ты нам все дело портишь».
«Не очень-то и надо... – ощерился Мамонт. – Тоже мне, дело великое».
«Ну, так, будешь, как раньше, с пионеров копейки сшибать. И ходить в обносках», –  сказал Рубль и махнул рукой, увлекая за собой прочь со двора Брюса, Чигана и Тучу.
«Не твоя забота, деловар невротъебенный!» – крикнул Мамонт вдогонку.
Никто на крик не обернулся.

**
Мамонт слонялся по переулкам часа полтора. Улегся на скамейку, окруженную с трех сторон кустами акации. Проследил за мигающим красным огоньком в темном небе. Зевнул, достал из кармана коробок, тряхнул им возле уха. Зажал в зубах спичку, смял пустой коробок, метнул его назад; подложил скрещенные руки под голову, согнул левую ногу в колене, закинул правую ногу на колено левой. Пожевал спичку; выплюнул ее вверх, спичка упала на живот, стряхнул ее. Двумя пальцами снял с языка крохотные древесные кусочки; вытер пальцы о штанину. Нажал на кнопку плеера, но музыка не зазвучала. Вынул батарейки, зашвырнул их в кусты.
Кухонное окно на четвертом этаже зажглось, выглянул дедок в майке-безрукавке, закурил. Во двор вошли мужчина и женщина, оба в шляпах. Женщина держала мужчину под руку. О чем-то тихо, со смешками переговариваясь, пара направилась вдоль дома по скудно освещенной дорожке. Дедок высунулся из окна еще дальше, и когда пара проходила под ним, тихонько сплюнул. Плевок летел прямо на мужскую шляпу, но порыв ветра отнес его в сторону, и дедок досадливо крехтанул. Докурил, бросил окурок по дуге, окурок улетел за сарай.
Мамонт закрыл глаза, прислушался к звукам. Буркнуло в животе; за рядом кирпичных гаражей прогромыхал ремонтный трамвай; хлопнула окно наверху; взвизгнуло женское сопрано; ворона проскакала по жестяной крыше гаража, нашла куриную косточку, взяла ее в клюв, уронила, снова подняла, вспорхнула, захлопала крыльями; ветер рванул ветви кустов, сухая ветка упала на трансформаторную будку; хлопнула форточка, со стороны трамвайной линии послышался стук каблучков и голоса. Мамонт приоткрыл левый глаз. В проеме ворот четко обозначились два темных силуэта, окруженные тонкой сияющей каймой. Рослый юноша и хрупкая девушки шли, посмеиваясь, в обнимку. Мамонт открыл и правый глаз.
«Филипп, почитай еще стихи!» – девушка остановилась, заставив остановиться и юношу, обхватила его за шею, откинула голову назад, так, что длинные русые волосы коснулись ягодиц. Юноша обнял девушку за талию, сцепив пальцы в замок. Мамонт повернулся на правый бок и подложил ладонь под щеку. Подол синей юбки в красный  горошек встрепенулся от порыва ветра, обнажив худые бледные ноги. «Только свои, да?!» – попросила девушка. Юноша перевел взгляд с лица девушки на фонарь, призадумался. Кашлянул легко, прикрыв рот кулаком. Прищурился и негромко стал говорить, глядя в глаза девушке. Мамонт скривил лицо и вытянул шею, пытаясь разобрать слова: «…твои волосы, рассыпающиеся по обнаженным плечам… темная ночь, как кисель… наконец, ты улыбнулась мне сквозь серебро своих слез…»
«О, какие у тебя стихи!..» – выдохнула девушка и крепко прижалась к юноше.
«Какие? – юноша улыбнулся и погладил девушку по затылку.
«Прекрасные… – ответила девушка и тихо засмеялась. – А еще у тебя брови… соболиные!»
Постояв в обнимку, пара медленно двинулась дальше. Мамонт поперхнулся слюной, кашлянул, сел, оперся ладонями о колени и исподлобья посмотрел на юношу. Девушка услышала скрип скамейки, стал испуганно вглядываться в полутьму. Юноша положил руку на плечо девушки и нервно потеребил пальцами рукав ее блузки; глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
Девушка попыталась ускорить шаг, но юноша придержал ее. Они прошли мимо Мамонта, делая вид, что не замечают его, и девушка прошептала.
«У нас тут очень опасно бывает вечерами!..»
«Да, ладно», – бросил юноша небрежно и нарочито замедлил шаг.
Они отошли от скамейки на двадцать шагов, юноша сказал негромко, со смешком: «Ну и физиономия!» – и чмокнул девушку в мочку уха. Мамонт хорошо расслышал и реплику юноши и звук поцелуя. Девушка быстро повернула голову назад, встретилась взглядом с Мамонтом, и тут же отвернулась.
«Осторожней, Филипп, когда пойдешь обратно?»
«Лена, я не такой уж беспомощный. Поэты не обязательно слабые».
«Да, ты сильный, я знаю. Но все равно... Тебе лучше пойти другим путем».

Мамонт уселся на спинку скамейки, вытер подошвы кроссовок о край сиденья.
Разглядывал трещины на асфальте, смотрел на окна, на трепыхающиеся на ветру кружевные панталоны, закрепленные на веревках прищепками. Принюхался: кто-то среди ночи жарил рыбные котлеты. Мамонт сглотнул слюну. Ветер сменил направление и со стороны пустыря, из-за шоссе потянуло ядовитой вонью, резко запахло горящей резиной, тлеющим матрасом, паленой гнилью. Мамонт достал ножик из заднего кармана джинсов, нагнулся, прорезал на скамеечной доске продолговатую выемку, затем еще две, соединил их, обвел неровной линией. Минут пятнадцать бездумно царапал дерево острием, испещряя доску хаотичными изломанными линиями.
Услышал шаги, увидел красный огонек сигареты, различил высокую фигуру.
Когда Филипп приблизился, Мамонт с силой вогнал острие ножа в скамейку, нож завибрировал. Мамонт лениво поднялся, натянул козырек кепки на нос, сунул большие пальцы за ремень. Встал посреди дорожки, преградив Филиппу путь. Смотрел, не мигая, из-под козырька. Филипп остановился, сказал: «Что, закурить? Пожалуйста!..» – и протянул Мамонту открытую синюю пачку. Мамонт хмыкнул: «Ну-у… это само собой», – вытащил из пачки сразу пять сигарет, две засунул за правое и левое ухо, две в задний карман, а одну зажал в зубах, фильтром вперед, и нахально посмотрел на Филиппа. Филипп улыбнулся:
«Это все? Теперь могу пройти?»
«Нет, – ответил Мамонт, –  не все».
«А что еще? Прикурить дать?»
«Ну-да».
Филипп щелкнул зажигалкой, сказал: «Другой стороной».
«Чиво?»
«Сигарету. Другой стороной. В рот фильтром…»
«А-а…» – Мамонт удивленно посмотрел на сигарету и перевернул ее.
Мамонт прикурил и, затянувшись, выпустил длинную струю дыма в лицо Филиппу. Филипп нахмурился, попытался обойти Мамонта, но Мамонт сделал шаг в сторону:
«Поговорить надо».
«А о чем мне с вами разговаривать?»
«Э-э-э…» – протянул Мамонт задумчиво и почесал переносицу.
«Понял! Я понял, что вам нечего мне сказать. Дайте, пожалуйста, пройти».
«Пройдешь. Когда поговорим».
«Я весь внимания!»
Мамонт переступил с ноги на ногу, шмыгнул носом, сплюнул в сторону.
«Вы, извините, меня задерживаете, – сказал Филипп. – Увеличьте свой словарный запас. Хотя бы слов до трехсот. Тогда нам, возможно и будет, о чем разговаривать».
«А ты борзый, я смотрю».
«Какой? Вы хотите сказать, что я – охотничья собака? Что ж, спасибо. Мне очень нравятся эти прекрасные животные».
Мамонт задумчиво прикусил губу, переступил с ноги на ногу:
«Так тебе, значит, мое лицо не нравится?»
«Мне? Ваше лицо? Не нравится?.. – Филипп удивленно вскинул брови. – Да, мне твое… мне ваше лицо не может не нравится, потому что мне ваше лицо, если честно, совершенно безразлично!» – в голосе Филиппа появились нотки раздражения.
«А-чо-ж тогда вякал? Про физиономию…»
«Ну-у… – Филипп закатил глаза к небу, – если вы считаете себя оскорбленным, примите мои глубочайшие извинения!» – Филипп поклонился, мотнув гривой кучерявых волос, и шаркнул ногой.
«Издеваешься?»
«Ничуть. Но вы меня, признаюсь, успели изрядно утомить, – Филипп натянуто улыбнулся, прижал ладонь к плечу Мамонта и попытался сдвинуть его с места. Мамонт покачнулся, но устоял; снизу вверх двинул локтем по руке Филлипа, спихнув ее со своего плеча. Округлил глаза :
«Ну-ни-хера-се! Ты меня толкнул».
«А ты мешаешь мне пройти, – глаза Филиппа сузились, лицо приобрело сердитое выражение.
«А-чо вдруг на ты перешел?»
«Вы хотите ссориться? Мне недосуг».
«Слышь… – Мамонт бросил недокуренную сигарету через плечо. – Я тебя не стал прихватывать, когда ты с девчонкой гулял. Но сейчас ты без девчонки…»
«Какая разница?»
«Закон такой есть».
«Что за бред! Какой еще закон? Чей?»
«Наш».
Филипп глубоко, всей грудью, вздохнул, надул щеки и шумно выдохнул, глядя в сторону:
«О-майн-гот, ну и дебил!»
«Ты меня дебилом назвал? – Мамонт, склонив голову набок, прищурился. – Я хотел только перетереть с тобой. По-мужски. Но теперь тебе придется ответить…»
«За что ответить?»
«За гнилой свой базар».
«Ладно, признаю… вы – не дебил!»
«Издеваешься?»
«Нет. Напротив. Извинения приношу».
«А хули мне твои извинения? – Мамонт осклабился. – Словечко-то вылетело!»
«Понял. – Филипп отступил на пару шагов, откинул со лба волнистую прядь волос. – Вы всерьез хотите драться? Что ж… я готов!
Филипп отступил еще на шаг, покрутил головой туда-сюда, поднял-опустил плечи, тряхнул руками. Мамонт с любопытством наблюдал за этими телодвижениями. Филипп сошел с асфальтовой дорожки на газон, сжал кулаки, поднял их к скулам, ссутулился, опустил подбородок и, сурово глядя на Мамонта в просвет между кулаками,  стал пружинисто подпрыгивать на носочках.
 «Это бокс, что ли?.. Бокс это хорошо!» – Мамонт иронично хмыкнул. Левой рукой метнул в голову Филиппа кепку. И тут же в один подскок преодолел расстояние до противника и ударил его пяткой под колено. Филипп охнул, сморщился от боли, но устоял. Стукнул кулаком Мамонту в нос и отступил, сильно хромая, подволакивая ушибленную, не гнущуюся ногу. Мамонт с опущенными руками пошел вперед, из носа у него текла кровь. Филипп ударил Мамонта два раза по скулам, голова Мамонт мотнулась влево-вправо, сигареты, заложенные за уши, попадали на землю. Мамонт подтер под носом большим пальцем, стряхнул кровь с руки, пошел вперед. Филипп оперся левой рукой о ствол дерева, размашисто ударил правой Мамонту сбоку в ухо, Мамонт грохнулся на спину. Филипп обнял ствол дерева, прижался щекой к коре, опустил руку, сказал срывающимся голосом:
«Ну… что? Доволен? Хватит с тебя?»
Мамонт молча поднялся и, набычившись, пошел на Филиппа, не обращая внимания на кровавые сопли, свисающие ниже подбородка. Филипп оттолкнулся левой рукой от дерева и нанес длинный удар правой рукой, Мамонт пригнул голову, кулак Филиппа впечатался Мамонту в макушку, Филипп схватился за ушибленный кулак, стал пятиться, хромая, быстро и коротко выбрасывая перед собой левую руку, пока не уперся спиной в стену дома. Отбросил влажную прядь волос, закрывающую глаза.
«Что, патлы мешают? – спросил Мамонт издевательским тоном. – Стричься надо!»
«Не твое дело…»
Мамонт бросился вперед, схватил Филиппа за воротник рубашки, – хрустнула фланелевая ткань, – подпрыгнул, обхватил торс Филиппа ногами и ударил Филиппа лбом в лицо. Вцепившись в друг друга, они оба стали заваливаться набок. Филипп ударился о стену затылком, зажмурил глаза, застонал, опустился на корточки. Отпихнул Мамонта, поднялся и захромал к выходу со двора, держа одну ладонь на затылке, а другой прикрывая нос и рот. Мамонт, выпучив глаза и расставив руки, поковылял за ним; кровь из носа смешивалась с пеной изо рта. Филипп запахнул металлические створки ворот. Мамонт вцепился в прутья и стал трясти ворота. Он попытался укусить Филиппа за пальцы, но, закатив глаза, рухнул без сознания, растянулся в грязной луже. Филипп изучающе поглядел на спящего Мамонта, облегченно вздохнул и поковылял прочь.

Дворник Андрей проснулся на рассвете без будильника, напялил растянутые на коленках синие трико, глянул на щекастое, курносое лицо спящей жены Ланы, поправил одеяло, прикрыв им полные женские плечи. Встал перед листом ватмана, прикрепленным кнопками к фанерной стенке, на котором был нарисован черный круг с золотистой четырехконечной звездой внутри. Андрей сложил руки перед грудью, издал долгий утробный звук. Стал подергиваться всем телом, притоптывать, не отрывая взгляда от рисунка, совершать руками замысловатые пассы. Занимался этим минут десять. Шумно выдохнул, закрыл глаза и замер в полной неподвижности. Стоял так минуты три.
Зазвонил круглый металлический будильник на прикроватной тумбочке с облупившейся краской. Лана зевнула, протерла глаза, потянулась в разные стороны. Спросила: «Почему не разбудил меня для практики?» Андрей нежно улыбнулся, показав источенные кариесом, желто-коричневые зубы: «Ты так сладко посапывала…» – нагнулся, чмокнул жену в плечо и щеку. – Для женщины, если она спутница мага, практика необязательна. Она получает энергию Вселенной через него…» Лана обхватила Андрей за шею, прижала к себе так крепко, что он завалился на скрипучую пружинистую кровать: «И все ж ты буди меня в другие разы. Я хочу пройти этот путь наравне с тобой, любимый».
Андрей приготовил кофе в полулитровой алюминиевой турке. Лана нарезала черный хлеб и огурцы. Позавтракали, выкурили по две папиросы. Заварили грузинский чай в термосе, изукрашенном цветами и китайскими иероглифами; Андрей сунул термос в армейский вещмешок. Оделись в залатанные лыжные костюмы. Андрей показал на холсты в рамах, расставленные изображениями к стене: «Осенью устрою ритуальное сожжение картин. Позовем лишь посвященных…» Лана сделал брови домиком: «Не жалко?!» Андрей помотал головой: «Энергия сожженных картин вернется ко мне утроенной». Лана прижалась к Андрею: «Я тоже хочу… свои картины сжечь!» Андрей ласково погладил Лану по плечу: «Я всегда знал, что ты у меня настоящая боевая подруга».
В дворницкой, примыкавшей к их полуподвальному жилищу, они вооружились черными метлами. Андрей закинул вещмешок за плечи. Начали работу с подметания своего двора, утро выдалось прохладное и сырое, они то и дело останавливались, чтобы попить чаю. Лана махала метлой по периметру, Андрей шуршал по диагональной дорожке между газонами. У одной из скамеек он остановился, оперся на древко метлы, уставился в задумчивости на скамью. Поманил Лану, она подошла, и Андрей указал ей на доски скамьи, испещренные царапинами и надрезами: «Я еще с зимы, когда стали находить убитых котов, заподозрил, что здесь… – Андрей, прищурившись, обвел настороженным взглядом окна домов, – кроме на с тобой… еще кто-то… практикует оккультное… Причем адепт этот… или, не дай Митра, адепты… они самой что ни на есть черной масти!.. и очень высокого уровня… – Андрей озабоченно нахмурился, нагнулся к скамье, ткнул пальцем: «Вот, видишь… символ некромантов… а здесь – руны, пробуждающие хтонических существ… А это, ничего себе! Печать Ваала!.. – Андрей резко обернулся, Лана вздрогнула и испуганно прижалась к Андрею. Не увидев окрест ничего опасного, они снова обратили внимание к скамье. С краю ее торчал воткнутый в брусок складной нож, его зеленая рукоятка имела форму рыбки. Лана потянулась к ножику. Андрей перехватил ее руку: «Женщина! Попроси разума у Астарты! Нельзя касаться инструментов эзотерической практики! Особенно острых предметов… они аккумулируют энергию чудовищной мощи!..» Лана поежилась, сложила руки на груди: «Может… это та старая ведьма… которая за пустырем?..» Андрей пожал плечами: «Вряд ли. Не ее стиль».
Со стороны арки с запахнутыми воротами послышался шум. Лана и Андрей посмотрели туда с тревогой. Различили на асфальте нечто вроде темного мешка, и этот мешок шевелился. У мешка появились руки, ноги, голова. Мешок поднялся, и направился к скамье. Лана и Андрей с облегчением узнали одного из парней, живущих где-то поблизости. Парень, скулы которого почернели и опухли, а ноздри закупорились высохшей кровью, едва ковылял, как будто тело его сильно занемело. Подойдя к скамье, парень буркнул: «Это мое!»  – выдернул нож, со щелчком сложил его и опустил в задний карман джинсов. Подобрал с земли кепку. И направился к воротам. Лана и Андрей смотрели вслед парню озадаченно.

**
Из комнаты родителей доносилось нестройное хоровое пение: «Ночь… голубая ночь… сколько на небе звезд…» Света сидела на табуретке и, грызя зеленое яблоко, пялилась в открытое окно, на плавно колышущуюся полутораметровую крапиву. Игорек топтался возле двери на кухню. Вода в синем, черными пятнами, чайнике забурлила, Мамонт выключил газ, налил горячую воду в пластмассовое корытце с холодной водой, побултыхал воду ладонью. Закрыл плотно створки окна. Сказа брату: «Раздевайся, чего ждешь». Обернулся к Свете: «Мочалку неси». Света положила недоеденное яблоко на подоконник, утопала прочь. Игорек, стягивая штаны, чуть не грохнулся на пол, Мамонт подхватил его подмышки, поднял и поставил в тазик. Игорек охнул, стал поднимать то одну ногу, то другую. «Чего дергаешься? – прикрикнул на него Мамонт. – Вода, что надо, я пробовал». Вернулась Света, протянула Мамонту рыжеватую мочалку. «А мыло?» – спросил Мамонт. Света всплеснула руками и возмущенно загукала. Мамонт упер руки в бока: «Чего булькаешь? Раз мочалка нужна, то и мыло тоже нужно, надо же понимать. Не маленькая уже… Ну, чего встала? Двигай резво жопой, тащи сюда мыло!» Света убежала, громко шлепая тапками по деревянному полу, и вернулась с большим куском серого хозяйственного мыла. «Светка, ну ты и дура! – сказал Мамонт, махнул рукой. – Ладно, стой здесь, держи братана. Если грохнется, я тебя прибью». Мамонт вышел из кухни, зашел в комнату. Пьяная компания из шести человек сидела за круглым столом. Трехлитровая банка с мутноватой жидкостью была полна на две трети. Мамонт присел на корточки у фанерного ящика с откидной крышкой, стал, закусив губу, рыться в нем. Повернулся к столу: «Где детское мыло?» Отец замер, держа пальцами за хвостик маслянисто блестящую кильку: «Зачем тебе?» Мамонт поднялся: «Батя, ты совсем, что ли, тупой? Зачем мне мыло?.. Жру я его!!!»
«Как ты с отцом разговариваешь!» – кулак грохнул об столешницу, выскользнувшая из пальцев килька упала в пустой стакан.
«Мать, где мыло?» – повернулся Мамонт к женщине.
«Закончилось, наверное…» – женщина пьяно улыбнулась, показав черноватые резцы.
«А купить ты не могла, да? Если я не куплю, то всем похеру?»
«Ты как с родной матерью разговариваешь!..» – мужчина еще сильнее стукнул кулаком по столу, стакан подпрыгнул и повалился на бок, рыбка выскользнула на клеенку.
«Да иди ты, знаешь куда… Разбарабанился тут… – Мамонт развернулся и пошел прочь. – Барабанщик хренов!»
Один из гостей, потянувшись за банкой, сказал: «Избаловал ты мальца совсем. Давно тебе говорю. Он тебе скоро в рожу плевать начнет, а ты утрешься и не гу-гу».
«Да, он у меня вот тут! – отец поднял сжатый кулак, повертел его у себя перед носом, сунул под нос гостю, повертел и там. – Все вы у меня вот тут!» – и грохнул кулаком об стол в третий раз. Зазвенела жестяная банка с килькой.
«Ну, разбушевался…  – мать ласково потрепала отца по засаленным жидким волосам. – Больше не наливать».
Гости засмеялись. Отец взял стакан: «Я-те-дам, не наливать!» – подставил стакан под струю из банки. Выпил, попытался взять кильку, но рыбка скользила по клеенке, и когда отцу все же удалось зажать ее в пальцах, рыбка развалилась. Все, кто сидел за столом, с интересом наблюдали за этой игрой. Отец левой ладонью подгреб остатки кильки к краю стола, подставил правую ладонь. В ковшике ладони оказалась серебристо-коричневая бесформенная масса, отец сделал губы трубочкой и с хлюпающим звуком всосал массу в рот.

Света  держала Игоря одной рукой за плечо, а другой за шею. У обоих тела были напряжены, лица красные, а глаза выпученные.
«Ты его придушить, что ли, хочешь? – сказал Мамонт, вернувшись на кухню. – Табуретку пододвинь поближе, сядь и держи за ноги его. – Мамонт опустил в воду мочалку, макнул туда хозяйственное мыло и стал тереть им об мочалку. – Не так низко держи, повыше возьми, вот же балда». Света пошевелила ноздрями, сморщила носик. «Что, вонючее мыло? – спросил ее Мамонт, ухмыльнувшись; стал тереть брату грудь и живот. – Матке своей спасибо скажи, она только на хату к самогонщику дорожку помнит... Это ничего, что воняет… Мыльцо, не говнецо! Едкое, вонючее, зато моет добела».
Пена попала Игорю в глаза, мальчик захныкал, стал тереть веки. Мамонт, не обращая на жалобы внимания, намылил брата полностью. Стал возить по корявому тощему тельцу мочалкой, размазывая пену. Макнул мочалку в воду, стал пену смывать. Большой клочок пены отлетел Свете в лицо, попал в глаза, и она, отпустив Игоря, заорала. «Ну, почти все!» –  Мамонт расстелил перед тазом тряпку, поставил на нее брата. Дотянулся до стула, снял со спинки широкое, протертое до дыр полотенце, накинул его на Игоря, вытер его насухо, поднял, легко закинул на плечо, отнес в детскую комнату, пройдя через комнату с распевающей компанией, уложил Игоря в кроватку, надел ему на голову лыжную шапочку, накинул одеяло. Достал таблетки, сунул две в рот Игорю. Дал запить из стеклянной бутылки с этикеткой Буратино.
Вернулся на кухню, Светка стояла у окна, опираясь одной рукой на подоконник, а в другой держала яблочный огрызок и внимательно его рассматривала. Мамонт отобрал у девочки огрызок, открыл створку окна, бросил огрызок в ствол дерева, огрызок разлетелся вдребезги. Мамонт закрыл окно, посмотрел на Светку: «Раздевайся, давай. Ты бы еще тулуп напялила». Взял корытце с грязной водой, прошелся по коридору до умывальной, вылил воду в раковину, отжал губку. Корытце не влезало в раковину, Мамонт подсоединил к крану резиновый шланг, включил воду. Сполоснул и отжал мочалку, бросил ее в воду, мочалка набухла и опустилась на дно. Вернулся на кухню. Светка сидела на табуретке в одних сатиновых трусах, мужских, полосатых, которые ей были до колен.  Одежда валялась на полу. Мамонт сграбастал одежду сестры, отправился в умывальник. Таз уже наполнился на две трети водой, Мамонт закрутил кран. Бросил одежду в большую корзину. Поднял таз и понес его в напряженных руках на кухню.
У кухонным дверей стоял один из собутыльников отца, мужчина с пятнистой потной лысиной. Мужчина придерживал рукой дверь и пялился на Свету, на ее веснусчатое тело: на толстые кривые ноги и на груди разного размера, одну едва наметившуюся, детскую, а другую увесистую, как у взрослой девушки. Света, широко распахнув глаза, удивленно смотрела на мужчину, улыбалась и ковыряла в носу.
Мамонт замедлил шаг, пошел неслышно. Толкнул мужчину краем таза в поясницу: «Что потерял?»
Мужчина неторопливо обернулся, в его мутном взгляде не появилось ни капли смущения или испуга. Ухмыльнулся: «Воды хочу».
«Вода дальше по коридору. На кухне кран сломан. Как будто не знаешь… Кто-то из ваших его и того… когда над раковиной рыгал».
«Ясна-а-а-а…» – протянул мужчина, жестко глядя в глаза Мамонту
«А если тебе ясна-а-а-а, так чего ждешь? Чапай, куда чапал!»
«Не борзей, малой, – сказал мужчина, но в сторону отступил. – А то фингалов у тебя вроде маловато. Могу  еще добавить». Мамонт зашел на кухню, ногой захлопнул дверь перед самым лицом мужчины, поставил корытце на пол, выдвинул ящик стола, нашарил там массивную скалку с пятнами присохшего теста. Сжав скалку в кулаке, подошел к двери, распахнул ее, но спина мужчины уже удалялась по коридору.
«А ты чего лыбишься?! – сказал Мамонт, обернувшись к Свете, и со стуком положил скалку на подоконник. – В следующий раз, будет пялиться, кинь ему в морду табуретку». Света широко улыбнулась. «Вот же дура...» – сказал Мамонт и покачал головой. Потрогал бок чайника ладонью, включил газ, дождался, когда из носика потянется струя пара. Долил в таз горячей воды, повертел в воде ладонью, сказал Свете: «Шагай в корыто… Стой! Куда, блин?
Света застыла, одной ногой в корыте, испуганно посмотрела на брата.
«Трусы-то сними… – Мамонт кинул сестре мыло и мочалку. – Ну, ты и балда».

Игорь крепко спал, Мамонт лежал на раскатанном матрасе, подложив под голову пуфик и подушку, держал в руках тонкую книжку с затертой до неразличимости картинкой на обложке. Света, замотанная в простыню, как в саван, только блестели светлые глаза, сидела на тахте. Пение в комнате родителей прекратилось, доносился лишь невнятное бурчание и отдельные возгласы. Света несколько раз гукнула. «Не хочешь больше про медведиков? – спросил Мамонт и отбросил книжку. – Ну, спи тогда!» Света гукнула недовольно: «А про вампириков я еще ничего нового не придумал… Не придумывается чего-то!..»
Света белым коконом растянулась на тахте и вскоре засопела. Мамонт прислушался к звукам, поднялся, на цыпочках подошел к двери, чуть приоткрыл. Двое гостей валялись под столом, остальные спали, уронив головы на столешницу. Мамонт на цыпочках подошел к столу, осмотрел его. Схватил банку, в несколько приемов допил остатки самогона и сгреб со стола полупустую пачку Примы.


**
Худенькая русоволосая девушка в светло-сером легком платье и синих босоножках трусила в сумерках под дождем, перескакивая через мелкие лужи и огибая большие. Поскользнулась на куске мокрого целлофана, шлепнулась, ойкнула, ушибла бедро, ободрала ладонь об асфальт, испачкала платье, скривила губы, застонала. Поднялась, побежала дальше, остановилась у подворотни, освещенной тусклой лампой, вгляделась во мрак, поежилась от холода, обхватив плечи, закинула мокрые волосы, свисавшие на глаза, назад. Боязливо вошла в подворотню, двинулась вдоль бетонной стены, касаясь ее шершавой и влажной поверхности пальцами. Споткнулась о кирпич, ушибла о него ноготь большого пальца. Зажмурилась от боли, со свистом втянула ртом воздух через сжатые губы; заплакала. Нагнулась к правой ступне, помассировала палец. Вытерла слезы, смешивая их с дождевой водой, кулачком. Миновала подворотню, очутилась во дворе-колодце, поглядела вверх, на неправильный прямоугольник покрытого тучами неба. Прошла мимо металлической, с вмятиной на боку, бочки темно-ржавого цвета. Добрела, прихрамывая, до бетонного крыльца, остановилась возле крашеной в темно-зеленый цвет, двери, на которой белела табличка с расписанием работы пункта приема стеклотары. Девушка укрылась от дождя под жестяным козырьком, подпираемым конструкцией из деревянных шершавых брусков. Брезгливо оттянула мокрую ткань платья, поежилась. Прочла зачем-то расписание. Посмотрела опять на квадрат темного неба, и на желтые, зеленые, синие окна домов. Стояла, притоптывая, чтобы согреться, растирала плечи и локти ладонями, шумно выдыхала воздух, сделав губы буквой О.
Увидела в темноте подворотни приближающуюся коренастую мужскую фигуру, всмотрелась, напрягая зрение.
Мамонт шел нарочито прямо, сжав кулаки; смотрел сосредоточенно, не мигая, под ноги. Глаза его были мутны, на лице то появлялась, то исчезала тупая ухмылка, обе скулы были черными и опухшими. Мамонт остановился возле жестяной водосточной трубы, посмотрел на трубу исподлобья, пнул по трубе ногой. Нижняя часть труба с грохотом развалилась на несколько частей. Мамонт с удовлетворенным выражением лица поднял большой палец вверх. Проходя мимо железной бочки, Мамонт, не глядя, ударил правой ногой и по бочке. Бочка уже заполнилась на треть дождевой водой, и Мамонт охнул от боли, согнул колено, схватился за щиколотку, запрыгал на левой ноге к стенке, издавая ртом свистящий звук. Ударился плечом о стенку, неловко качнулся, сполз по стенке вниз, обдирая ладони о кирпич. Уселся задницей в лунку, полную воды, злобно выругался. Поднялся, опираясь о стену локтями, посмотрел на ладони – на ссадинах проступили капельки крови – нагнулся. Упершись макушкой в стенку, помыл руки в лунке с водой, вытер ладони о рубашку, и, прихрамывая, двинулся дальше. Он уже не старался идти прямо, его заметно покачивало, иногда ноги заплетались, и тогда Мамонт командовал сам себе: «Стоять! Не-е-е падать…»
Когда он поравнялся с дверьми, то не заметил девушку, и прошел было мимо, но девушка вышла из-под козырька:
«Послушайте! Как вас там?..»
Мамонт остановился, обернулся, узнал Лену. Посмотрел на нее мутным сердитым взглядом и произнес с нарочито грубой интонацией:
«Ну?!»
 «Я хочу вам сказать, – Лена вытянулась в струнку, то ли от холода, то ли от волнения, и сжала кулачки. – Вы – распоследний негодяй! И ваши дружки – такие же».
Мамонт с громким звуком втянул в себя сопли, повернул голову и мощно харкнул на стену; икнул и пошатнулся. Переступил с ноги на ногу, удерживая равновесие.
«Вы еще и пьете к тому же!» – сказала Лена презрительным тоном.
«Н-ну, да...» –  Мамонт согласно кивнул, сунул большие пальцы за ремень на джинсах и кривовато ощерился.
«У Филиппа сломан нос! – пискнула Лена со слезой в голосе. – И… и он никому ничего не рассказал. Но я-то знаю, что это всё ваша мерзкая злобная компания!!! Вы все – трусы и подлецы. Только и можете, что толпой на одного!.. – Лена всхлипнула, дернула плечами. – Я желаю, чтоб все вы поскорее сдохли бы под забором! Чтоб всех вас… чтоб всем вам…» – девушка прикрыла задрожавшие губы ладонью, развернулась и побежала к выходу на улицу, шлепая босоножками по жидкой грязи.
Мамонт проводил Лену долгим тоскливым взглядом