Яблоко юности 15

Два

Рубль медленно повернул ключ в замке, и осторожно потянул на себя дверь, замер, прислушался. Не включая свет в прихожей, на ощупь снял кроссовки и на цыпочках, едва прикасаясь пальцами к стене, пошел по темному коридору в сторону своей комнаты. Резко открылась дверь родительской спальни, и Рубль замер. «Не шухерись, не сплю, – раздался тихий голос отца. – Иди на кухню, покалякаем». Рубль, понурив голову, зашел на кухню, включил свет. Следом прошлепал тапками отец, уселся на табуретку, придвинув ее к столу, запахнул полосатый халат, налил в граненый стакан минеральной воды из бутылки Боржоми, выпил воду в несколько глотков, стукнул дном стакана о столешницу, скрестил руки:
«Н-ну?!»
«Чи-во?..» – Рубль подпер стенку плечом.
«Как ты докатился до жизни такой?»
«В смысле?..»
Отец вздохнул: «Думаешь, я такой дурак и до сих пор ничего не знаю?.. Да, уже весь район знает, что младший Григорюк по ночам паленую водку ханурикам толкает».
Руль долго смотрел в глаза отцу. Понял, что отпираться бессмысленно: «Ну, во-первых, не паленую, а фабричную, хорошего качества. Во-вторых, не ханурикам, а вполне… приличным людям. Ханурикам ночные цены не по карману».
«Деловар крученый!..» – отец ехидно усмехнулся.
«Весь в тебя».
Отец положил кулаки на стол, сжал их, разжал, побарабанил пальцами по столешнице:
«Сынуля ты мой… – отец шумно выдохнул. – Наш участковый ведь тоже в курсе… Он до сих пор не сочинил рапорт только из уважения ко мне. Но эта отсрочка до поры до времени... рано или поздно… – отец поиграл желваками на лице, посмотрел на сына исподлобья. – И тогда… Мало, что придется тебя отмазывать… и мне это влетит в копеечку… так еще и мои дела могут пострадать… А вот этого я никак допустить не могу!»
Отец резко поднялся, Рубль вздрогнул. Отец, подойдя вплотную, занес руку, Рубль зажмурился. Отец усмехнулся и мягко опустил ладонь на плечо сына: «Жди меня у подъезда. Кое-что покажу тебе…»
Отец вышел на улицу, одетый в джинсы и темную ветровку. Придержал дверь, чтобы она не хлопнула. Поманил сына пальцем и двинулся к ряду сараев. Отпер навесной замок на одном из них, дернул за шнурок, на потолке загорелась лампочка без плафона, висящая на проводе. «Сынуля! Ты хочешь самостоятельно зарабатывать деньги? – отец снял с гвоздя лобзик, с полки достал ручную дрель, и положил их на верстак.  –Вот инструмент. –  Указал пальцем на стопку фанеры. – Вот материал. А это твои лекала, – кинул на стол кухонные доски в форме рыбок, поросят, фруктов, грибов. – Посмотрел на сына выразительно. – Начинать можешь хоть сейчас. А мой швагер будет толкать изделия на Шишкиной горке. Маленькие досочки по три рубля, большие по пять. Ему половина, тебе половина. За вычетом стоимости материала. А за идею я с тебя ничего не возьму!» – и отец улыбнулся, довольный.
«Шутишь, па?» – Рубль сложил руки на груди, посмотрел угрюмо.
«Ничуть. Хочешь рубить капусту, вот тебе для зачина».
«Ты же сам говорил, что руками деньги зарабатывают только лохи».
«И сейчас так скажу… Но!.. Эти досочки, они ведь только для начала… – отец уселся на березовый чурбан. – Комуняки разрешили частные бизнесы открывать… Да, да, чего удивляешься!.. Ты же газет не читаешь, программу Время не смотришь, а иногда стоит… Пока можно только семейные кооперативы заводить. Я регистрирую такой на днях. Но рано или поздно, а, скорей всего, рано, разрешат открывать и большие фирмы. Как в Америке! Все к тому идет, нельзя бесконечно энергичных людей в подземелье на крючке держать… – отец похлопал себя ладонью по шее. – Вот тогда-то мы и развернемся! Будешь сначала работать на меня. А потом и свою фирму откроешь. Я помогу… Сейчас хорошее время наступает для таких, как я… Ну и для таких, как ты… Можно будет широко развернуться, высоко подняться. Деньги делать на всем, из воздуха, лопатищами их грести. Причем совершенно легально. А это важно... Ты, думаешь, мне легко столько лет в напряжении жить? Ждать днем и ночью: а вдруг, что откроется, а вдруг, кто стуканет… Я ведь здорово рискую, чтоб у нас все было… у тебя, у матери, у Алиски. Чтоб еда хорошая была, вкусная, а не совковая дрянь. Чтоб одевались не как чмошники колхозные, а как белые люди на Западе… Но пора уже выходить из подполья, там крыс слишком много. Надо цивильно дела вести, как в капстранах… А пока до этого далеко, не стыдно и руки напрячь. Это не калечит. Иногда даже полезно. Я, как демобилизовался, на судоремонтный завод устроился… учеником сварщика, за гроши… Года полтора вкалывал!.. И не жалею о том».
Рубль взял в правую руку лобзик, с грустным видом посмотрел на него, потрогал подушечкой указательного пальца туго натянутую пилку.
«И никаких ночных шляний, – твердо сказал отец. – К девяти вечера, чтоб дома, как штык».
«Ну-у, па-а-а-п!..»
«Не папкай!.. Ладно, так и быть… в десять».
«Я уже большой».
«А вот это ты видал?! – отец сунул под нос Рублю бугристый кулак. – Видал?.. Он тоже большой!» – отец весело подмигнул сыну, разжал кулак, крепко хлопнул Рубля по плечу и шагнул к двери. У порога обернулся: «А корешки твои, они шпанята мелкоплавающие. Пусть занимаются своими жидкими делишками. У них родители неудачники, и сами они вырастут такими же неудачниками. Тебе с ними не по дороге. Ты ж мой сын! Ты – Григорюк».

Три
По переулку шли мальчик и девочка, оба лет восьми. Девочка несла в руке авоську с батоном белого хлеба и кирпичем черного. Мальчик на ходу ловко отщипнул от батона горбушку. Девочка нахмурилась, взяла авоську в другую руку, сказала мальчику сердито: «Э-эй!.. Опять до дома не донесем, слопаешь половину». Мальчик ощерился, передние резцы у него отсутствовали. Мальчик и девочка свернули в подворотню.
Небо стало серым, накатила хмарь и смурь. Туча застегнул пиджак на все четыре пуговицы, конец шарфа перекинул через плечо. Марлевая повязка охватывала голову Тучи, проходя под подбородком и венчаясь на макушке бантиком; с левой стороны под повязкой виднелась подушечка из ваты. «Зашивать пришлось?» – спросил Брюс, он сидел верхом на стволе поваленного дерева, капюшон болоньевой куртки закрывал пол-лица. Свежесрубленные ветви усеивали землю вокруг. «Я к врачу не ходил. Само зарастет», – ответил Туча. «Хочешь, моя бабушка посмотрит?» – предложил Брюс. «Все нормально…» –  Туча махнул рукой. «А мне отец комендантский час установил, сказал Рубль, вжикнув застежкой-молнией на красно-белой куртке. – Это у него временный заскок. Но пока я с вами только до десяти вечера…» Через деревянный покосивший забор перелез Чиган, зацепился штаниной за шляпку гвоздя, раздался хруст разрываемой ткани. Чиган осмотрел прореху: «Фигня! Все равно пора новое шмотье закупать… – Чиган поднял воротник глянцево-красной мотоциклетной куртки, приталенной, с широкими плечами. Достал из кармана куртки красный теннисный мячик, подбросил его, поймал, метнул в забор, поймал, изогнувшись. – Идем вместе в Автоматы к фарце, у них там такие девки четкие! Фигуристые, модные, блестючие… – Чиган спрятал мячик, снял солнечные очки посмотрел на трещину в стеклышке. – И очки надо новые!» Рубль ухмыльнулся: «Пляжный сезон закончился. Зима близко…» Рубль поставил ногу на свежий пенек, раскрыл нож, метнул его сверху в пенек, понаблюдал, как вибрирует рукоятка, выдернул нож, сложил с резким щелчком.
Двери двухэтажного кирпичного дома распахнулись, вышел сухощавый старик со стулом в руке. Старик мелко и быстро пожевывал свои губы, дрожал его подбородок, тряслась борода; красные глаза слезились. У стула одна из четырех ножек была отломана, но дед прислонил стул спинкой к стене, уравновесил стул, осторожно присел на него, выудил из-за пазухи черную пластмассовую коробочку, вытянул из коробочки серебристую антенку, крутанул большим пальцем колесико сбоку коробочки, раздался шипящий звук, перебиваемый отрывистой речью, дед поднес коробочку поближе к уху и стал с наслаждением слушать хрипы и свист.
С десяток автомобильных покрышек были вкопаны в землю, формируя забор, Чиган прошелся по пружинящим под его стопами покрышкам, уселся на ствол, лицом к Брюсу: «Брюс, твоя Плакса все-таки нашла себе постоянного хахаля. Потерял ты ее сердце навсегда…» Брюс не изменился в лице: «Она такая же моя, как и твоя. Нашла, так и на здоровье». Чиган завел руки за голову, сцепил пальцы в замок, шумно зевнул, пропел высоким голосом: «Сердце красавицы склонно к измене… и к перемене, как ветер в мае... – И пояснил, как бы извиняясь. – Я эту песенку по радио услышал!..» Рубль усмехнулся: «Песенка… Это из Риголетто, балда. Великая опера! Нас с отцом мать затащила на гастрольный спектакль, дико модный, ленинградский… Тягомотина та еще!» Чиган улегся спиной на ствол, развел руки, ища баланс: «А знаете, с кем Плакса теперь?» Брюс пожал плечами: «С таким же плаксой, как и она, наверное...» Рубль присел на край пня: «Только не говори, что он тоже коротышка, как и Брюс. Ой, Брюс, извини, я не хотел!»
«А может, ей только мелкие нравятся? – сказал Рубль. – Ой, Брюс, извини, опять сорвалось! Ну, стукни меня!..»
«Да, иди ты…» – Брюс запахнул куртку поплотнее, поежился.
«Нет, – Чиган помотал головой. – У нее теперь такой конь здоровенный... Бичепсы, как дыни!»
«Бицепсы, балда!..» – поправил Рубль.
«Помните, в Юрмале мы базлали с речниками. Ну, из речного училища, радисты-мотористы...»
«Это которых мы чуть было в лесочке не отмудохали?» – спросил Рубль.
«Ну-у… или они нас... Так вот, иду я мимо остановки, смотрю, наша Плакса… с этой своей подругой тупой… Тамара – на жопе сало!.. Ну, да… Стоят и обжимаются с двумя этими морячками…»
«Речниками?» – переспросил Рубль.
«Да, один хрен… плавают!.. Не перебивай… Жмутся они. Плакса, как меня заметила, еще сильней к парню сиськой прижалась. Он хоть и здоровый, но она его все равно на голову выше… Сиськой прямо в нос ему ткнулась, тот чуть не брякнулся от счастья… Прижалась и на меня типа не смотрит, а сама глазом косит. И вид такой довольный, глаза масляные. Чует, что скоро ей ноги раздвинут, вот и довольная».
«Вот, мамаша их засечет, – сказал Рубль, – она ей раздвинет. Заодно и парню чего-нибудь раздвинет».
«Не засечет. Они на автобусе уже укатили, наверное. Автобус уже появился из-за поворота…»
«А какой это был автобус, Чиган?» – спросил Рубль настороженно.
«Двойка. Какой же еще? У нас тут разве другие автобусы останавливаются?»
«Это который до Грависа идет?»
«Ну, да. Ты сам как будто не знаешь!»
«А в какую сторону автобус ехал?» – Рубль приподнялся с пенька.
«Вот в сторону Грависа и ехал. В какую еще сторону он мог ехать, если из-за поворота вывернул...»
«Чиган, ты вроде ж не дурак?»
«А что?»
«Хрен через плечо! Пномпень с перьями ты, ёханный бабай! В Грависе – общежитие у речников».
«О, ядрена-***на! А я и не подумал...»
Воцарилась напряженная тишина, парни переглядывались, Рубль первым нарушил молчание:
«Такси надо брать!.. А-то Плаксе сейчас пол общаги ноги раздвинет».
Зашли в соседний двор, Рубль поднял крышку деревянного ящика для песка, разворошил песок, вытянул по одной пять коротких арматурин, обмотанных с одного конца изолентой, раздал всем по одной, себе взял две. «Почему пять?» – спросил Туча. Рубль молча повернулся и пошагал со двора, держа обе железки в левой руке.
Хмурые и сосредоточенные, они протопали вдоль забора из почерневших от времени досок. Рубль толкнул калитку, поднялся по ступенькам покосившегося крыльца. Кнопка звонка была оторвана, из дырки торчали синий и белый проводки. Дверь оказалась не запертой, она распахнулась сама, когда Рубль стукнул в нее кулаком. Мамонт попался им навстречу в коридоре, освещенном тусклой лампочкой, в котором пахло подгнившим деревом и кислой капустой. Мамонт был в полосатых трусах и дырявой майке, его башка была неровно выбрита, где-то остались длинные волоски, где-то краснели свежие порезы. Мамонт имел сонный вид, а лицо его пересекали розоватые следы от скомкавшейся наволочки. Мамонт держал в руке алюминиевую кружку. Он смотрел угрюмо, но без удивления. Заметив арматурины, кисло скривился. Жадно отхлебнул из кружки, по его щекам, подбородку и шее потекли струйки простокваши. Он почесал живот через майку, произнес хрипло: «Ну и чего на-да?» Туча и Чиган смотрели на Мамонта из-за плеч Рубля. Брюс, прислонившись к стенке, изучал узор из трещин и пятен на потолке. «Ты нам нужен», – ответил Рубль. «С каких пор понадобился?» – зевнул Мамонт. «Минут пятнадцать как», –  ответил Рубль и протянул Мамонту арматурину. Мамонт взял железку, повертел ее пропеллером: «Ничего, если я штаны одену?» Рубль улыбнулся: «Надевай. Только шустро».
Пока шли к шоссе, не сговариваясь, позасовывали арматурины в левые рукава. Придерживали концы железок полусогнутыми пальцами. Махали при ходьбе только правыми руками, а левые были плотно прижаты к бокам.
Став у края шоссе, Рубль поднял правую руку с вытянутым вверх большим пальцем. Волга с зеленым огоньком притормозила, но шофер, вглядевшись, тут же нажал на газ. «Стремные мы... Сделайте лица попроще, – сказал Рубль и, подумав, добавил, –  Чиган и Туча, зайдите-ка за вон ту будку. Мы поедем на первой тачке, а вы ловите вторую. Только выходите не у самого общежития! А за квартал хотя бы…» Чиган махнул рукой: «Ну-не, совсем уж за дебилов нас не держи, да!..» Чиган и Туча спрятались за деревянную квадратную будку с выбитыми стеклами. Рубль заметил в ряду грузовиков оранжевый Москвич и поднял руку. Машина притормозила, Рубль, нагнувшись, заглянул в открывшееся оконце: «До Грависа». Молодой лысоватый мужчина стрельнул глазами по Рублю, Мамонту и Брюсу: «Синенькую, – прищурился, – и деньги вперед». Рубль протянул сложенную вдвое купюру, водитель цапнул ее, сунул за солнцезащитный козырек, украшенный вырезкой из журнала: чернокожая девушка в белом купальнике на фоне пальмовой рощицы. Поднял со щелчками два черных пальчика-блокиратора на передней и задней дверях. Рубль уселся на переднее сиденье, верхний конец арматурины резко уперся в подмышку, Рубль зашипел от боли. Туча и Мамонт неловко втиснулись на задние сиденья. Водитель с озадаченным видом посмотрел на левый рукав куртки Рубля, оглянулся назад, но, ничего не сказав, тронулся с места. Всю дорогу он опасливо косился на Рубля, тревожно поглядывал в зеркало заднего вида. Когда машина неслась по лужам, из-под колеса веером разлетались брызги. Дрожала бахрома на продолговатом куске черной ткани, прикрепленном вверху лобового стекла для защиты от солнечных лучей.
 Когда машина пронеслась мимо судоремонтного завода, где на гигантских стапелях чернели могучие выпуклые борта кораблей, взлетела на мост и свернула по шоссе за огромные штабеля из желтых стволов сосен с ободранной корой, возвышающиеся у реки чередой холмов, Рубль указал рукой  влево: «Вон за той автостоянкой». Протянул водителю еще одну пятерку: «За умелую и быструю езду». Водитель, проводив взглядом удаляющиеся фигуры парней, вздохнул с облегчением, скомкал пятерку, кинул ее в бардачок, сердито хлопнул крышкой и процедил сквозь зубы: «Щенки сопливые!.. Туда ж еще!..»
Присели на корточки у черной цистерны, размещенной на широких стойках из серых цементных блоков, стали следить за потоком машин. Газель с открытым фургончиком притормозила, свернула к обочине. Распахнулась левая дверь, на траву выпрыгнули Чиган и Туча.

Тамара откинулась на спинку железной кровати, манерно отвела руку с дымящейся сигаретой назад, запрокинула голову, прижав к губам эмалированную кружку с портвейном; розовая капля сбежала по подбородку; Тамара подтерла каплю, направила томный взгляд на курносого конопатого парня с оттопыренной нижней гбой. Плакса сидела на краешке кровати, теребила в руках конфетный фантик, испуганно посматривала кругом, хлопая ресницами. В середине комнаты стояли вплотную к друг другу шесть табуреток, на них была накинута простыня в голубую полоску, на простыне – горка пряников вперемешку с мармеладом и зефиром, несколько початых зеленых и голубых бутылок, граненые стаканы и эмалированные кружки. Двенадцать парней впритирку сидели на пружинных кроватях, с довольными ухмылками разглядывали девушек.

Ветер дунул в лицо, бросил в лицо пыль, пыль поднялась, окутала лица, захрустела на зубах. Прошли, сдвинув кепки на затылки, вдоль забора из рифленой жести, свернули за приземистое краснокирпичное строение с железными воротами и покатой шиферной крышей. «Вона!..» – Чиган указал на четырехэтажное здание из серого кирпича. Постояли за кустами, за ветками. Тени листьев дрожали на лицах. Чиган зажег спичку, дал прикурить Туче и Мамонту, задул спичку, зажег новую. Пояснил: «Больше двух от одной спички не прикуривают. Примета плохая». Перекурили по-быстрому, нервно затягиваясь. Бросили окурки под ноги, дернули за козырьки кепок, сдвинув кепки на глаза, отвели ветки в стороны.

«Мы что вам, шлюхи, что ли?!» – возмущенно бросила Тамара в лицо парню с острыми ушами и скошенным подбородком. «Ну, да… –  ласково улыбнулся парень, склонив голову на бок, как дружелюбный пес. – А кто ж вы еще такие?» –  и положил ладонь Тамаре на бедро. Тамара отпихнула парня: «Разогнался!..»
Плакса икнула, скатала конфетный фантик в шарик и осторожно положила его на край табуретки. Фантик покатился и упал Плаксе под ноги. «Извините!..» – промямлила Плакса, нагнулась за шариком, а когда подняла голову, то увидела перед носом протянутую руку с кружкой, полной пузырящегося шампанского. Глянула поверх кружки. Плаксе улыбался парень с рыжими кустистыми бровями: «Хлебни, подруга! Расслабься… Смотри, какую полянку для вас раскатали!»

Распахнули синие двери, направились по выложенному кафельной плиткой полу, мимо вахтерской будки из дерева и прозрачного пластика к металлическому турникету. Пожилой мужчина в пиджаке посмотрел строго поверх раскрытой газеты, приподнялся с сиденья, поправил роговые очки, хрипнул сердито: «Куда?! А, ну, куда?..» Рубль прошел через турникет последним, не оборачиваясь, бросил: «К друзьям. На день рождения»,  – прикрыл за собой двери со стеклом-морозко. «Назад!.. Милицию вызову!» – крикнул им вслед вахтер.

«Поедешь, поедешь ты домой! Попозже… У нас ведь правило такое… – разъяснял курносый шатен Плаксе, приобнимая ее за плечи. – Если с девчонкой настоящее чувство, любовь, шуры-муры… то в общагу ее не ведут… встречаются там где-нибудь… в других местах… А если привел девчонку в общагу, то все… мы ее пускаем на хор!.. Ну, правило такое, что я могу поделать. И те, кто вас привели сюда, они ведь знали об этом... Гады, они, конечно! Подставили вас… – Парень утер большим пальцем слезы, которые катились у Плаксы по щекам. – Мне тебя даже жалко. Но помочь тебе я не могу. Ну, правило у нас такое – на хор». Плакса всхлипнула, проскулила: «Н-ну, п-жал-ста!..» Плаксе жгуче хотелось повернуть голову вправо, туда, откуда доносились хрипы и сопение, но было Плаксе страшно. Курносый протянул ей кружку: «На, выпей, дурочка! Легче все пройдет… Вон посмотри на свой подружку. Ей уже хорошо! Бери пример…» Плакса перевела взгляд вправо, с ужасом уставилась на кровать у окна. Кровать шаталась и скрипела. На кровати лежала Тамара с задранной до пупка юбкой, ее крепкие ноги, обутые в туфли на высоких каблуках, вздымались вверх. Белые трусики и лифчик валялись на полу. За щиколотки Тамару держал один из парней, сладострастно щерился, приоткрыв рот; другой, со спущенными до колен штанами, дергался у Тамары между ног. Лицо Тамары закрывали спутанные пряди каштановых волос. Тамара охала, вцепившись руками в железные прутья кроватной спинки; жирные, блестящие от пота, груди ритмично сотрясались; между грудей золотилась цепочка с кулоном в форме бабочки. Несколько парней сгрудились вокруг, плотоядно пялясь на женское тело. Крохотные часики с металлическим браслетом на запястье Тамары позвякивали, стукаясь о спинку кровати. Ветви, густо усеянные темными листьями шкрябали оконное стекло, полностью перекрывая вид из окна.
Курносый крутанул колесико кассетного магнитофона Весна, увеличивая громкость, обхватил Плаксу за талию левой рукой, прижал к себе, а правой потянулся к вырезу на блузке. Плакса дернулась, но подскочили два парня, один схватил ее за голени, другой за запястья. Втроем повалил на кровать, пружины резко скрипнули, Плакса взвизгнула, курносый открытой ладонью пару раз жестко ударил Плаксу по щекам, прошипел нечто неразборчивое в покрасневшее ухо.

Прошлись, напрягая слух, по первому этажу, вдоль нумерованных дверей. «Ну и где их искать?» – спросил Туча. Чиган пожал плечами, озадаченно огляделся, почесал лоб. Рубль сказал: «Включаем чуйку!» – махнул рукой. Взбежали вслед за ним по широкой лестнице на второй этаж. Из дальнего конца коридора неслись слабые звуки музыки. Чиган лирично подпел тенором: «Фром су-увени-ир ту… су-увени-ир…» – и большим пальцем тыкнул в сторону, откуда звучала песня. Приблизились к дверям из крашенной в синее фанеры, чуть согнули ноги в коленях. Сквозь музыку пробивался звук нескольких голосов, один – девичий. «Здесь, – сказал Рубль и надавил на дверную ручку, но дверь не поддалась. – Только не тормозить. Все по-быстрому. Валяем всех жестко и уходим». Туча отошел к противоположной стенке, выудил из рукава арматурину, оттолкнулся от стены, с шумным выдохом ринулся на дверь, впечатался в нее плечом. Дверной косяк хрустнул, дверь резко распахнулась, Туча с грохотом растянулся на полу между двумя рядами металлических кроватей, сшиб табуретки с выпивкой и закуской, запутался в залитой портвейном простыне.
Когда железо ударяло по мягким тканям тела, кожа лопалась, раскрывались на телах расщелины, розовые, блестящие, как клоунские улыбки, и вмиг эти расщелины наполнялись до краев алой кровью; кровь переполняла раны, перекатывала через края, стекала струйками по коже. Рев и хрипение заглушали звуки музыки, Чиган крутанул колесико на магнитофоне до упора: Фром сувенир, ту сувенир!..
Вытерли железки о простыню: кровавые резкие штрихи легли поверх синеватых округлых пятен от крепленого вина. Закатали железки в газетные листы, найденные на прикроватной тумбочке, засунули свертки подмышки. Чиган пнул напоследок кого-то стонущего, изгибающегося на полу, в крестец. Тамара оправила розовую юбку, застегнула лифчик, натянула желтую майку с цветочным узором, выложенным зелеными, фиолетовыми и красными блестками, накинула короткую курточку, прошлась по волосам десятью растопыренными пальцами, формируя прическу. Зареванная Плакса, поднявшись с кровати, застегнула блузку, сняла со спинки стула серый плащик. Осмотрела комнату, подошла к курносому, который сидел у стены и удивленно рассматривал свои окровавленные бедра, предплечья и бока. Скула его была рассечена горизонтально, а взгляд был мутен. Плакса присела напротив курносого на корточки, левой рукой ухватилась за ножку кровати, замахнулась правой, рука молниеносно описала длинную дугу, ладонь шлепнула курносого по уху, голова его мотнулась, затылок вскользь ударился о стену, стену забрызгали кровяные капли. Курносый завалился набок, прикрыл голову руками. «Подача у тебя, что надо, отработана!» –  одобрительно сказал Рубль и протянул Плаксе руку. Плакса повернула к Рублю раскрасневшееся лицо, сжала протянутую ладонь, поднялась рывком, посмотрела на Рубля пристально. Рубль шмыгнул носом и отвел взгляд. 
Сбежали по лестнице на первый этаж, двинули по коридору к выходу. Навстречу вилял пьяный курсант. Уставился на них: «Э-э, чего?!» Мамонт рванулся было к нему, рыкнул, недобро ощерясь, курсант отшатнулся, ударился лопатками о стену, но Чиган и Туча удержали Мамонта, схватив его за плечи. Плакса приобняла Тамару, желая утешить: «Том, а!.. Ты…» – но Тамара грубо ее отпихнула: «Да, пошла ты… О себе поволнуйся!»
Закрутился, металлически повизгивая, турникет; вахтер выскочил из своей будки: «Сейчас милицию вызову!» Чиган показал ему средний палец: «Да, уж вызови ты ее, наконец».
Хлопнули дверью, сбежали с бетонных ступенек крыльца, свернули за высокие кусты. Проходя мимо широкой ямы в асфальте, огороженной деревянным заборцем с красными ленточками, побросали арматурины в грязевую жижу на дне ямы. «Часики потеряла! – спохватилась Тамара. – Ой, и цепочку!» – оглянулась на здание общежития. «Забудь, – бросил ей Чиган, – веселей шевели булками». Рубль шагал впереди, держа Плаксу за руку. Плакса на высоких каблуках семенила следом. «Если этот попугай и вправду мильтонов вызовет, то они приедут минут через сорок…» –  сказал Туча, пыхтя позади всех, его щеки раздувались, он истекал потом. «Ноги в руки!..» – крикнул Рубль, кинув быстрый взгляд назад. Оглянулись: из окон общежития, с первого и вторых этажей, выпрыгивали курсанты, натягивая на ходу майки и застегивая пряжки ремней. «Ой, бля!..» – выдохнул Чиган и припустил, обогнав всех метров на пять.
У Плаксы на бегу сломался каблук, она скинула обе туфельки, прижала их к груди и снова вцепилась в руку Рубля. Туча, задыхаясь, бежал последним. Они подоспели к остановке, когда двери автобуса уже начали закрываться. Чиган уперся ладонями в створки задней двери, придержал их. Заскочили в салон, дверной механизм зашипел, бежавший первым курсант вцепился в поручень, створки дверей сжали его плечи. Чиган пнул курсанта каблуком в лицо, парень разжал кулаки, грохнулся спиной на асфальт; двери закрылись, мотор заурчал сильнее, автобус набрал скорость.
«Не расслабляемся! –  сказал Рубль; оглядел испуганных пассажиров, пассажиры стали отводить в глаза, уткнулись в газеты, уставились в окна на проплывающие мимо серые коробки домов. – Через пару остановок выходим…» Плакса посмотрела на Рубля влюбленно, сильнее сжала его ладонь, прижалась к нему плечом. Рубль подмигнул девушке, и она смутилась, стала нервно поправлять пряди волос.
Выскочили из автобуса за мостом через железнодорожные пути, пересекли пустырь, заросший лопухами и снытью, углубились в лабиринт тропинок между садовыми домиками, вышли к притоку реки с лентами камыша по обеим берегам, увидели вдалеке узкий деревянный мостик. За мостиком серели руины заброшенных складских помещений. «А мы вообще… где?» – спросил Туча, переводя дух и утирая лоб кепкой. «А я свою кепку посеял…» – ухмыльнулся Чиган. «А я – тоже!» – в тон ему ответил Рубль. Мамонт надвинул кепку на нос, сказал довольно: «А я недавно башку побрил под ноль, так теперь у меня кепка с башки никогда не слетает». Брюс молча поправил капюшон на спортивной ветровке. Плакса неотрывно смотрела на лицо Рубля, а он старался не встречаться с нею взглядом. Тамара покусывала губы и озабоченно осматривалась кругом. Каблуки ее туфель были целы, но туфли измазались в грязи и один ремешок оторвался. Плакса стояла в грязевой жиже в одних чулках, сжимая в руках туфельки. Плакса не замечала ни холода в ногах, ни сырости, ни грязи; она ловила взгляд Рубля и, один раз поймав его, широко распахнула ресницы и потянулась к Рублю всем телом. Рубль озабоченно огляделся по сторонам, как бы ненароком отступил от Плаксы на полшага, выпустив ее ладонь, поднял палец вверх: «Слышь-те! – Вдалеке прозвенело. – Трамвай… Куда-нибудь, да приедем». Чиган первым двинулся в сторону звонка: «Только как бы нам обратно к общаге не приехать…»

Проводили девушек до входа во двор Плаксы. Тамара попросилась заночевать у подруги. «И как я только маме это объясню?» – Плакса осмотрела свои грязные ступни, чулки были порваны и заканчивались на щиколотках. «Придумаем что-нибудь, – ответила Тамара. – У меня опыт большой… В смысле, отмазки придумывать».
Чиган, Мамонт и Туча решили перекурить возле афишной тумбы на углу. Сигарета нашлась только у Мамонта – одна штука примы в надорванной, поистерханной пачке. Курили, пуская сигарету по кругу. Рубль и Брюс, сунув руки в карманы, встали чуть поодаль, с наветренной стороны. «Отвык я от таких…» – заметил Чиган, принимая дымящуюся сигарету у Тучи. «Ну, так и не переводил бы курево зря, буржуин…–  сказал Мамонт. – Мне бы больше досталось. – И повернулся к Рублю. – Бля буду, Плакса в тебя втрескалась!» Чиган ухмыльнулся: «Она у нас такая… любвеобильная. То в одного, то в другого». Рубль с легкой досадой отмахнулся: «Да-ну-вас-на…» Брюс задрал голову, завороженно глядел на рыжеющие кроны деревьев, колышимые прохладным ветром. Сказал тихо: «Осень». Туча вздохнул: «Опять лето пролетело, я и не заметил…» Чиган кивнул: «Вы сколько раз успели искупаться? Я – полтора». Туча ответил: «Полтора раза нельзя искупаться. Или один или два». Чиган протянул длинный окурок Туче: «Включай ты юмор иногда, математик хренов! – и похлопал Тучу по плечу. – Если я, допустим, только яйца в море помочил? Это за сколько считается?.. Чисто за половину, вот так-то…»

**
На рабочем столе часовщика Шафро, под ярко горящей лампой, поблескивали разнокалиберные пинцеты, щипцы, отвертки, молоточки. Шафро переместил с глаза на лоб цилиндрик с увеличительным стеклом, укрепленный на голове резиновым ремешком. Протянул Фрицлангу круглые серебряные часы на цепочке: «Готово! Через пару лет можно снова почистить. Отличная вещь! Во, как раньше умели делать. А сейчас даже в Швейцарии толком работать разучились…»
«Да, уж… – согласился Фрицланг, засовывая часы в жилетный кармашек. – Мастеров сейчас мало… Из часовщиков только вас и знаю. Благодарю!»
Шафро польщенно улыбнулся, поднялся, раскрыл стенной шкафчик, достал литровый штоф с коричневой жидкостью и два граненых стакана: «Примете со мной? Или вы только коньячок? Это самогон…»
«Да, отчего ж не принять и самогону!» – Фрицланг присел на предложенный стул.
Шафро налил в каждый стакан на два палца: «Рабочий день закончен, можно и расслабиться, да?.. Самогонка, что надо, проверенная. Я у хуторянина покупаю, а он варит, как для себя. Настаивает на зверобое, мяте, шишках там всяких… Тут и минералы и витамины, и все, вобщем, что надо немолодым организмам». Шафро и Фрицланг выпили одновременно, залпом, стукнули стаканами о столешницу. Шафро вытер губы рукавом свитера, Фрицланг достал белый платок с витиеватой монограммой AF.
Шафро налил снова – но уже на три пальца, пояснил: «Пить правильно надо так… сначала пятьдесят грам, потом сто, потом сто пятьдесят, потом опять сто… и далее все время – по сто. Фрицланг согласно кивнул, поднес, отставив локоть, стакан к губам. Шафро повернул голову, посмотрел, прищурившись, на большую репродукцию в широкой позолоченной раме, висящую на стене: средних лет усатый полуседой брюнет в белом кителе с красной книгой в левой руке и с дымящей трубкой в правой. Шафро отсалютовал изображению стаканом, выпил вслед за Фрицлангом, кряхтанул, налил в оба стакана на четыре пальца: «Закуску принесу после третьего… Вы, я знаю, не любите его, – Шафро мотнул головой в сторону репродукции, – и пить за него не станете. Я понимаю… Но я вот выпил! И еще раз выпью!..» Фрицланг вздохнул, отвел взгляд. Шафро взялся за стакан: «У великих людей и ошибки не малые, так я мыслю… Нам-то легко судить, плохой-хороший, а вот нас бы на его место да в то времечко, а!.. Мы бы смогли такой страной рулить, руки не испачкав, а? Злодей, говорят!.. А Македонский не злодеем был? А Юлий Цезарь, а Наполеон?.. А?..»
Фрицланг хмыкнул, пожал плечами и потянулся к стакану.