Яблоко юности 19

В черный океан

Раз

Вера цокала на каблуках по мокрому тротуару, держа в руке натянутый поводок. На сгибе локтя болталась кожаная сумка и висел сложенный розовый зонтик; тяжелые бирюзовые серьги качались; концы шелкового шарфика, обмотанного вокруг шеи, развевались на ветру. Пушистая белоснежная собачка с черными круглыми глазками и черным кончиком вытянутого носа нервно семенила, ее закрученный хвостик дрожал. Рубль, подпирая столб плечом, наблюдал за Верой и ее собачкой. Вера поправила короткую прядь платиновых волос над ухом, подняла воротник малинового глянцевого полуплаща. Собачка подбежала к столбу, обнюхала черный ботинок Рубля, задрала заднюю ногу. Вера дернула за поводок, Рубль присел на корточки, потрепал собачку за острыми ушами. Поднял взгляд на Веру. Вера достала из сумочки синюю пачку с золотистой окантовкой; щелкнула серебряной зажигалкой, затянулась длинной тонкой сигаретой. Блеснул красный камешек на пальце:
«Это не вы в тот раз Кешу с Виталей отмудохали?»
«Что-что мы сделали?» – Рубль перестал гладить собачку, поднялся, шагнул навстречу Вере. Собачка тут же пометила столб желтой струйкой.
«Не прикидывайся дурачком…  – Вера выпустила изо рта в небо душистый дым. – Не верю!»
«А что такое случилось с Кешей-Виталей? – Рубль ухмыльнулся, сложив руки на груди. – Болеют?»
«Значит, все-таки твоя компания?.. Здорово вы их, конечно! Браво!.. Только…»
«Я не понимаю, Верчик, о чем ты сейчас говоришь! После того, как Кеша-Виталя, нас, как шпендиков, прогнали со двора, мы сразу разошлись… Не знаю, как другие, а я до дома несся вприпрыжку, забился под одеяло и сутки из-под не вылезал, дрожал от страха».
«Ну, ладно. Пусть так… Но, предупреждаю, Кеша и Виталя не такие чуваки, чтоб спускать обиду. Они злобные жестокие зверюги! Для них любой человек, как таракан. Растопчут и не оглянутся».
«Полегче, Вера! Могу ведь и описаться».
«Я серьезно. Они уже вынюхивают про вас… ну, про вашу компанию… которая… ну, это… Кто вы, да, что вы… Да, где кто живет, да, чем каждый дышит… с кем общается, чем занимается… какими дорогами ходит и к кому…»
«Ну и?»
«Просто предупредила. Чтоб жили осторожней».
«Спасибо… А у тебя они тоже про нас выспрашивали?»
«Конечно. У меня-то в первую очередь…» – Вера щелчком отбросила сигарету, докуренную до половины, посмотрела на длинный красный ноготь, отколупнула отстающую от ногтя чешуйку лака.
«И что ты?»
У края тротуара притормозила желтая Нива, опустилось левое стекло.
«Ответила, что с такими зелеными шкетами не вожусь. И это абсолютная правда…» – Вера потянула за поводок, развернулась, собираясь уходить.
Дверь Нивы распахнулась, вылез Виктор Григорюк, одетый в черную куртку, которая подчеркивала его атлетическую фигуру, и, не глядя на Веру, сказал:
«Так, сынуля, хватай кавуны из багажника, тащи в дом! – И посмотрел вслед Вере, которая уходила покачивая бедрами, смерил взглядом ее фигуру.  – А вам, девушка, чего надо было?!»
Вера остановилась, полуобернулась, ответила с усмешкой: «Мне-то ничего. А вам, дяденька, чего?!» – и продолжила свой путь, сунув руку в карман плаща. Собачка резво трусила впереди.
«Ну-ну…» – Виктор Григорюк проводил Веру недобрым и тяжелым взглядом, который невольно опустился с затылка женщины до ее ног в черных ажурных чулках.
«Баранки гну!»  – огрызнулась Вера, не оборачиваясь, и с силой дернула за поводок. Собачка недовольно тявкнула.
Старший Григорюк, не мигая, уставился сыну в глаза:
«И чего ей от тебя надо было?!»
«Ничего. Поболтали так... По-соседски».
«Поболтали?.. Я чтоб тебя рядом с этой шмарой больше не видел никогда!..» – Виктор Григорюк поднял багажную дверь Нивы и передал сыну арбуз. – И не косись на меня так! С ней даже рядом стоять опасно. Чихнет… и подцепишь чего-нибудь. Потом всю жизнь на аптеки придется работать».
«Да-ла-н-на...» – Рубль пристроил арбуз подмышкой и двинулся к подворотне. Толкнул ногой железную дверцу в правой створке ворот.
«Не да-ла-н-на, а как я сказал, так и будет! – Виктор Григорюк, держа двумя руками огромный арбуз у живота, вошел во двор вслед за сыном и слегка поддал ему коленкой под зад. – Шевелись живей, чего вялый такой! С понедельника вместе бегать начнем. Я тоже чего-то… расслабился. Работаю много! Надо и о здоровье думать. Тебе жарко, что ли ?»
«Нет».
«А пот-то льет ручьями!»
«Мне не жарко!» – раздраженно ответил Рубль. Толкнул дверь и стал, тяжело дыша, подниматься по лестнице.
«Еще так рявкнешь на меня, кавун об башку твою разобью. Не пожалею фрукт».
«Ягоду…»
«Что?»
«Арбуз, это ягода», – Рубль остановился передохнуть между пролетами, положил арбуз на замызганный подоконник окна, выходящего во двор.
«Ну, прям?..» – Виктор Григорюк протопал мимо сына вверх по лестнице.
«Правда, правда... Ты же сам говоришь, учись! Вот я и учусь. Арбуз – ягода. Элементарно, Ватсон. Ботаника за шестой класс…»
«Ла-н-на, ботаник, поумничай мне тут!.. Догоняй, давай… Как нога? – остановился у двери квартиры, зажал арбуз между своим боком и стенкой, и стал рыться в кармане.
«Не болит…» – Рубль подхватил арбуз и стал подниматься.
«Не болит, хорошо. А чего хромаешь?» – выудил из кармана звенящую связку ключей.
«Да, вот, чего-то хромается».
«А что чувствуешь?» –  вставил ключ в скважину, повернул с хрустом.
«Ничего. – Рубль добрался до лестничной клетки. – Немножко как будто онемелое… над пальцами».
«К доктору поедем… дверь придержи, – Григорюк вошел в прихожую, положил арбуз на пол. – К самому лучшему... Если здесь специалиста не найдем, в Москву тебя повезу, – оглядел сына, который тоже положил арбуз на пол, снял куртку с капюшоном и повесил ее на крючок: – Что-то ты похудел, сынок…»
«Никогда я не был толстым…» – Рубль нагнулся, стал развязывать шнурки.
«Нет, исхудал ты сильно! И видок у тебя бледный, нездоровый какой-то… Ничего не болит?»
«Переходный возраст у меня», – Рубль сунул ступни в пушистые домашние тапочки.
«Какой еще переходный?.. У тебя уже все, что должно было перейти, куда надо перешло! Ты какой-то стал... Я так не запыхался, как ты... Тренировки пропускаешь?»
«Учусь много. Десятый класс…» – Рубль побрел по коридору к уборной.
«Стой! Я тебя не отпускал…  – строго сказал Виктор Григорюк. Рубль остановился, присел на корточки у стены, прикрыл глаза. Виктор Григорюк глянул в прямоугольное настенное зеркало, пригладил редкие волосы на лысеющей голове. – Учиться, это правильно. Молодец! Учись, наследник, шагай вперед. Времена наступают интересные. На коне сейчас будет тот, у кого котелок хорошо варит… Так что, главное, ты учись, учись. Как Ленин!.. А тыл я тебе обеспечу. Это очень важно, чтоб в начале жизни у парня имелся надежный тыл. Ты запутаешься – я совет дам. Ты ошибешься – я поправлю. А если упадешь – помогу подняться… – Виктор Григорюк вздохнул, подошел к сыну.   – Вот у меня тыла никогда не было… Он присел на корточки напротив сына. – Ты знаешь, что это такое – не иметь тыла?» Рубль, не открывая глаз, пожал плечами. Отец положил руку ему на плечо: – Посмотри мне в глаза! – и когда Рубль поднял веки, продолжил: – Не иметь тыла, это значит, не иметь права на ошибку. Это значит, что если тяжело – никто не поможет. Это значит, что если сделаешь неверный шаг, никто не остановит. А если полетишь в пропасть – никто не подхватит, не вытащит. Вот как я рос… Все сам! Все на свой страх и риск. Совсем без поддержки… – Виктор Григорюк убрал руку с плеча сына и поднялся. – А у тебя тыл есть! И будет… покуда я жив… Ты хоть ценишь это, сынок?..»
«У-гу… ценю…» – Рубль снова закрыл глаза.
«Вижу, вижу я, как ты ценишь!..» – с упреком сказал Виктор Григорюк, махнул досадливо рукой и отвернулся.

**
Распахнулись двери, двое плотных и рослых мужчин в белых халатах вывели, придерживая за локти, полуседую растрепанную женщину с блуждающим взглядом, с опухшими веками. Женщина шевелила губами, испуганно озиралась: «Они нашли нас! Они пришли за нами! Они забрали его…» Мужчина с оранжевым чемоданчиком в руке вышел следом из дома, распахнул задние двери белого с красной полосой микроавтобуса. Водитель курил, сидя за рулем, пускал дым в окошко. Полуседую женщину санитары подсадили в машину, залезли сами, двери захлопнулись. Мужчина с оранжевым чемоданчиком забралась с правой стороны в кабину, водитель бросил окурок, взялся за руль и рычаг коробки передач, микроавтобус выехал со двора.
Туча проводил автомобиль напряженным взглядом. Туча опирался о стену плечом. Оглядел двор, вздохнул. Поднял голову, посмотрел на небо, солнце еле пробивалось через темно-серую клочковатую пелену. Лицо приятно холодили крохотные капельки влаги.
Ольгерд Фрицланг стоял у приоткрытого окна и смотрел вниз. Повернулся, встретился взглядом с Гражиной Хлибко, которая сидела за обеденным столом, сказал: «Увезли». Она покачала головой: «Как это печально!» Гонимые ветром, в окно влетели, кувыркаясь, желто-красные кленовые листья, один спланировал на пустую тарелку перед Гражиной Хлибко, и она взяла лист двумя пальцами за черенок и стала с восхищенным видом вертеть лист перед глазами. Несколько листьев опустились на пол. Ольгерд Фрицланг прикрыл створку окна, повернул рукоять. Собрал с пола листья, направился к корзине для бумаг, но Гражина Хлибко подняла руку, исполнив указательным и средним пальцем нечто вроде балетного па-де-де: «Ольгерд Адальбертович, не выбрасывайте! Несите сюда, выйдет славный букет». 
Фрицланг приблизился к столу, протянул Гражине Хлибко листья, сел на свое место, взял в руки ложечку, помешал в чашке с чаем:
«Потерять разум, вот чего я страшусь более всего».
«А может, оно и лучше? – Гражина Хлибко надавила на коричневое пирожное ребром вилочки с двумя зубцами. – Может, сумасшедшие счастливы?»
«Чтобы чувствовать себя счастливым, надо состояние счастья осознавать. Безумцы не могут осознавать своего счастья, значит, они не способны быть счастливыми. Но и несчастья своего они, наверное, тоже не сознают. Фрицланг пожал плечами. – Да. Но этой женщине, кажется, было очень страшно. Может, она всю оставшуюся жизнь проведет, испытывая ужас».
«Ее тащили в смирительной рубашке?»
«Нет, что вы! Просто вели под руки. Зачем же ее связывать? Она и не пыталась вырваться. Довольно смирно себя вела. Только вот этот страх… выраженный в интонациях голоса, в движениях тела…»
«Она так жутко билась и голосила с самого утра, крик по всему двору! Я думала, с ней не справятся...»
«Наверное, ей сделали необходимый укол».
«Нет, это все-таки кошмар!»
«Да, эпизод неприятный, – Ольгерд Фрицланг кашлянул в кулак. – Мягко говоря».
«Единственного сына – в тюрьму! А такой интеллигентный юноша…»
«Да. И руки золотые».
«Говорят, человека зарезал. Как такое возможно? Я не верю…»
«Не будем гадать о том до суда. Всякое бывает в жизни. Может, какая-то досадная ошибка».
«Ох, пусть окажется так… Но мать-то переживет ли такое? Как на нее это повлияет?»
«Мне всегда казалось, что она психически не уравновешенная особа. Очень своеобычная личность...»
«Задним числом я теперь понимаю, что да. Вспоминаю странности в ее поведении, которым я не придавала значения. Еще чаю?»
За окном потемнело, ударил порыв ветра, оконные рамы дрогнули, на стекла налипло несколько красных и желтых листьев.

Два
Держа пустые спортивные сумки над головами, стояли у светофора перед зеброй, белые полосы были стерты по центру до асфальта. В воде, скопившейся у бордюра, попеременно отразились желтый и красный цвета. Шуршали по мокрой дороге автомобильные шины, поднимая на несколько сантиметров водяную взвесь. Огни светофора отражались на мокрых кузовах и на стеклах легковых авто. Ветер рванул, закачались дорожные знаки, косой дождь сменился мощным ливнем. Струи шумно били в длинную «Доску почета» с фотопортретами мужчин и женщин, обрамленную красной рамой. Едва в потоке автомобилей образовался промежуток, парни, не дожидаясь зеленого, рванули через дорогу. Забежали под козырек газетного киоска.
«Вот уж ливануло, так ливануло, – воскликнул Чиган весело, – ядрена Матрена!» – и потрепал кудри, вытряхивая из них влагу. Брюс из-под капюшона, надвинутого ниже бровей, посмотрел на мрачное небо. Туча недовольно фыркнул, снял очки, протер стекла носовым платком. «Это не надолго, – сказал Чиган. – Вон пузырей на лужах нет, сейчас закончится».
«Еще одна примета?»  –криво усмехнулся Туча.
«Не примета, а дедушкова мудрость».
«Дедушкина», – поправил его Туча.
«Один хрен, ядрен патрон!..»
Стояли, руки в брюки, под козырьком газетного киоска, пустые спортивные сумки повесив на плечи. По асфальту хлестали тяжелые струи. Киоскер сдвинула очки на кончик носа, глянула поверх очков на парней, развернула газету, закрылась ею. Чиган разглядывал календарики с портретами киноартистов, обложки журналов. Ветер трепал кроны деревьев, срывая последние листья. Волги с черными шашечками на дверях желтели вдоль проезжей части, клубы дыма выпускали таксисты в треугольные боковые окошки. Подкатили белые Жигули-копейка, остановилась напротив киоска. Щетки на лобовом стекле гоняли воду. Прижимая носы к ветровому стеклу в сторону киоска смотрели двое.
«Это не те ли, которых мы того… тогда?..» – спросил Туча, слегка пихнув Чигана локтем.
«Да, они самые… – согласился Чиган. – Они, может, тоже из центровой фарцы? Может, у них что-нибудь купим, а?»
«Хорошо пошутил!..» – Туча скрестил руки на груди, исподлобья уставившись на лица за ветровым стеклом жигулей. Щетки-дворники замерли, вода, залившая стекло, скрыла лица сидящих в машине.

«Сейчас только, Кешик, не дергайся, да…» – сказал Виталя, глядя с прищуром на три фигуры у газетного киоска. – Всякому овощу свое время».
«Даже не собирался. За дурака-то меня не держи! – Кеша потрогал указательным пальцем переносицу. – И не называй ты меня Кешиком, сколько раз просил…»
«Больно, Кешик?» – то ли участливо, то ли издевательски спросил Виталя.
«Уже не больно…» – ответил Кеша, мрачнея лицом. Наклонив голову низко, он смотрел, как струи ливня разбиваются о капот. Сердито сузил губы, положил пятерни на рулевое колесо в оплетке из разноцветных проводков и си силой сжал пальцы.
«Но обидно, да? – Виталя хохотнул, поправил воротник белой рубашки. Под рубашку была надета черная битловка. – До кандидата в мастера ты дошел, и ни разу тебе ничего не ломали… В каких только передрягах ты не бывал, и как заговоренный!.. А тут какие-то шкеты, ля! Мокрым поленом… По носу, гы!»
«Доской, а не поленом…» – поправил Кеша, медленно повернул голову вправо и, не мигая, вперился в глаза Витале.
«Все, все, все! – Виталя поднял руки вверх. – Шутка!»
«Не смешная…» – сквозь зубы процедил Кеша, отпустил руль, отвел взгляд от Витали, снова стал внимательно разглядывать три фигуры у киоска, машинально поглаживая правый кулак ладонью.
«Давай-ка, о делах... Атэншн, плыз!  – сказал Виталя и пощелкал пальцами перед носом Кеши. – А как у нас дела?»
«Как сажа бела».
«Вот-вот, и я о том же… Вобщем… Нам по двадцать пять уж скоро, а мы все какой-то фигней маемся. По мелочи щиплем. Настоящее дело надо затевать. Чтоб сразу – раз и в дамки!.. – Виталя ткнул пальцем в чертика, сплетенного из красной и зеленой капельницы; и когда чертик перестал раскачиваться, продолжил. – Верчик-Перчик дает хорошую наводку… Живет неподалеку от нее, в соседнем дворе, дед, коллекционер. Собирает всякий древний хлам. Цацки, побрякушки… Сечешь?! – Виталя поднял указательный палец вверх. – И в мусарню заявление он вряд ли понесет, потому что у самого рыльце в пуху. Он не только собирает, но и толкает... по-черному, само собой».
«Не нравится мне эта наводка... – Кеша залез кончиками указательного и большого пальца в ноздрю, вырвал снопик рыжих волосков, рассмотрел его, вытер пальцы о колено. – Антиквариат еще попробуй-ка продай! У них там своя мафия, все друг друга знают. Дорогие цацки как начнут всплывать, так нас в шесть секунд вычислят. А у них там, я слышал, нравы тоже не пионерские. К мусорам жаловаться, да, не побегут… Но запросто пришлют свою торпеду… Там люди серьезные, не смотри, что интеллигенты».
«Боишься, что ли? – насмешливо спросил Виталя. – Всю жизнь хочешь нищебродом прокукарекать?»
«Причем тут боишься? Но надо ж по-уму… И насчет кукареканья… ты это, Виталь… слова-то просеивай! Ты хоть и друг мне, а не были б мы вдвоем… мне пришлось бы тебе башню проломить за такое слово… Чтоб уважение не потерять».
«Ладно-ладно, разворчался… – Виталя примирительно хлопнул Кешу по плечу. – Если по уму, то, значит, сначала надо найти заказчика, которому хабар скинуть. И лучше, чтоб все сразу взял. И чтоб был не из наших краев…»
Кеша кивнул, поскреб подбородок, покрытый рыжеватой щетиной. Виталя кончиком языка ткнул в дырку на месте верхнего правого клыка, поморщился: «Кусочки зуба в челюсти остались. И вылезают по одному. И, главное, вылезет очередной, десна зарастет, думаешь, все, это последний был… А через неделю трогаешь языком… что-то остренькое там… еще кусочек лезет… Гравитация их вниз тянет, что ли! Хорошо, что сами вылезают, а то б гнить начали. Но вот сколько их там еще может быть? – Виталя сунул палец в рот, ногтем зацепил и сплюнул на ладонь, показал Кеше желтую косточку и стряхнул ее в пепельницу. – А вот еще идея… Ребята мои знакомые ходят по лесам и копают. И накапывают там много чего хорошего. Например, стволы времен второй мировой. И волыны, и дуры, и плетки, на любой вкус. И в приличном состоянии… Восстанавливают, умельцы… А сейчас к любым стволам большой интерес у черносливов. Вся Средняя Азия и весь Кавказ вооружается.  Черносливы всегда к оружию слабость имели. Но сейчас просто бешеный спрос на стволы. С кем они там воевать собрались, не пойму?.. Но это нам пофигу… Мы берем огнестрел у копальщиков, и толкаем его черносливам. Вот это дело серьезное, крупное. Весь мир будет у нас в кармане!» 
«Надо подумать… – Кеша зевнул, похлопал себя по пузу, упирающемуся в рулевое колеса. – Мамонище вот у меня в последнее время шибко раздулся. – Пресс качаю каждый день, мышцы как железные, а сверху на них все равно жиры нарастают».
«Макаронов с котлетами на ночь меньше трескай».
Стало тихо, струи перестали хлестать по корпусу автомобиля, ливень сменился реденьким дождем. По краю проезжей части стремительный ручеек нес опавшие листья, образовывал воронку над решеткой водостока. Кеша и Виталя одновременно посмотрели в сторону киоска. Парней под козырьком не было. Мужчина в шляпе сложил зонт, наклонился к окошку киоска. Киоскерша взяла с блюдца монеты, подала мужчине пачку сигарет и газету. Киоскерша сняла круглые очки, натянула на голову зеленый берет с хвостиком, как у арбуза, накинула плащик, вышла из киоска, прислонилась спиной к дверце, размяла сигарету, чиркнула спичкой, сощурилась, когда дым попал в глаза. Быстро и жадно выкурила сигарету до фильтра, вернулась в киоск.
«Пойду-ка, куплю кислородных палочек»,  – сказал Кеша и с трудом выбрался из автомобиля. Вернувшись, точным коротким движением запульнул распечатанную пачку Аэрофлота в открытый бардачок. Втиснулся на сиденье, брезгливо принюхался, посмотрел на Виталю с подозрением: «На полминуты только выскочил, а ты уже полную машину шептунов напускал».
Виталя с довольным видом заржал, стал хлопать себя по ляжкам, колечки светлых кудрей тряслись над ушами и надо лбом.

Шли мимо мокрых парковых скамеек, мимо навесов, под которыми прятались торговцы цветами. Поднялись по ступеньках двухэтажного желтого здания, оказались в зале, заставленном игровыми автоматами, которые жужжали, скрипели, звенькали, тренькали, шипели, стрекотали, погромыхивали, мигали лампами. Посетители увлеченно гоняли резиновые мячики под прозрачными полусферами, вертели рукоятки с насаженными на них пластиковыми фигурками футболистов; стреляли из электронных ружей по светящимся мишеням; крутили баранки, управляя разноцветными плоскими машинками на экранах. Чиган поздоровался за руку с одним, кивнул головой второму, хлопнул по плечу третьего. Приблизился к полукруглому оконцу: за кассовым аппаратом сидела пожилая женщина с завитыми волосами, выкрашенными в фиолетовый цвет. Губы женщины были ярко-красными, а на пальцах блестели крупные золотые кольца с камешками. Чиган нагнулся к оконцу, положив локоть на полочку перед ним: «Драсьте, Клара Цезаревна!» Клара Цезаревна сверкнула золотым зубом: «Здорово, бандит! До сих пор на свободе?» Чиган осклабился, вытянул из кармашка сумки плитку шоколада с красными розами на обертке и просунул ее в оконце: «С прошедшим Днем Конституции вас, Клара Цезаревна! А у нас тут… важная встреча… с Юликом… Вы, может, в курсе?» Клара Цезаревна кивнула, дотянулась до швабры в углу каморки, и концом ее древка сильно стукнула в фанерную перегородку позади себя: четыре раза с короткими интервалами и два раза с интервалами длинными. В соседней с каморкой двери захрустел старый замок, приоткрылась дверь, сдерживаемая цепочкой, показалось пол-лица. «Мы с Фричи, к Юлику, – сказал Чиган уверенно, – у нас был с ним уговор». Цепочка звенькнула, рослый парень выглянул в зал, оглядел его внимательно, с прищуром, поманил за собой: «Ну, давайте». Прошли по короткому коридору, освещенному тусклой лампочкой. Туча споткнулся о пустое жестяное ведро, Чиган ударился коленкой об остов разобранного игрального автомата, чертыхнулся. Провожатый постучал ключом в одну из дверей и, не дожидаясь ответа, толкнул ею. Оказались в помещении без окон. Потрескивали, помигивали лампы яркого дневного света. «Юлик, к тебе клиенты… с Фричи, говорят…»  – сказал рослый парень и присел в уголке на пластиковый стул. Посредине помещения в массивном кожаном кресле сидел жирный молодой брюнет с маслянистыми волосами, эффектно уложенными в подобие морской волны. Джинсовая рубаха была расстегнута до пупа, на груди сверкала золотая цепочка с кулоном в форме лучистого солнца. Вдоль стен до потолка возвышались металлические стеллажи, на полках – плотно уложенные яркие целлофановые пакеты. Скрестив ноги, на подлокотнике кресла сидела девушка в короткой плисовой юбке и джинсовой рубашке. Девушка сжимала между указательным и большим пальцем тонкую длинную сигарету. На шее у девушки чернела полоска бархата со стразами. Прядь длинных русых волос закрывала девушке пол-лица. Зеленый глаз прищурился, девушка медленно затянулась, оглядела Тучу, Чигана и Брюса с насмешливым любопытством. Туча смутился, Брюс остался невозмутим, Чиган озорно подмигнул девушке. Девушка фыркнула, но взгляда не отвела; потеребила мочку уха. Высокие скулы девушки покрывали румяна с крохотными блестками. «Здорово!»  – Чиган в знак приветствия поднял ладонь. «Коли не шутишь! – ответил Юлик и обвел рукой помещение: «Выбирайте. Лапти-валенки, картузы-кафтаны-портянки и всякая прочая сбруя».
Чиган обратился к девушке: «Чо, не узнала меня?» Девушка посмотрела на Чигана с легким презрением. Чиган вынул из кармана солнечные очки, нацепил их на нос: «И сейчас не узнала?» Девушка посмотрела на Чиган недоуменно. Чиган сказал: «Вспомни, Лен!» Девушка посмотрела на Чигана настороженно. Чиган достал из кармана куртки красный теннисный мячик и, ухмыляясь, стал перекидывать его из руки в руку. Глаза девушки округлились, она выпустила воздух через надутые губки, издав звук: «п-ф-ф-ф-ф…» – и цокнула, покачав головой.
Когда Юлик пересчитал купюры и уложил их в коробку из-под ботинок, а сумки Тучи, Чигана и Брюса наполнились так, что с трудом застегнулись, Чиган сказал: «Мне бы еще солнечные очки, зеркальные. А то на этих,  –Чиган снял очки и швырнул их в мусорную корзину, – царапинка!»
Юлик хмыкнул, пожал плечами: «Не сезон вообще-то… Но… Лена, покажи клиенту, что у нас осталось из модных аксессуаров». Лена открыла дверь в соседнее помещение, зажгла там свет и поманила Чигана ладошкой. Длинные ноготки имели цвет перезрелой вишни. Через несколько минут они вышли, у Чигана на носу переливались очки с радужными стеклами. Чиган довольно улыбнулся: «Сколько?» Юлик махнул рукой: «Подарок от нашей фирм`ы». Выбрался из кресла и по очереди протянул руку Тучу, Чигану и Брюсу: «Забредайте почаще, поможем, чем сможем».
Вышли на крыльцо, спустились по ступенькам. «Какие у фарцовщиков девки классные!» – сказал Чиган. «Ну, так…» – вздохнул Туча. Чиган закинул тяжелую сумку подальше за спину: «Я вот думаю, полазить бы по этому курятнику, а…»
«Не-е-а, – протянул Туча, – фарца в свой в круг просто так никого не пустит. Вот ты представь, кто-то из них явился бы к нам, на Фричу и…»
«Ну-у… если парень не из говна сделан, то почему нет?» – отозвался Чиган.
Двинулись к троллейбусной остановке.
«У них там связи особые… – сказал Туча, – с иностранцами… Нет, они так просто к себе не подпустят. Покупать, покупай, но нос не суй».
«А ты видел, как у этой биксы глаза загорелись, когда она пачки наших шуршунов увидала?! Я не я буду, если с ней не состыкуюсь».
«Ну-ну»
«Так, ты смотри сюда!» – Чиган показал Туче обрывок бумаги. На клочке синело шесть цифр.
«И что?»
«Это телефон ее… Девки той блестючей! Ле-ны…»
«Когда ты успел у нее телефон выпросить?» – удивился Туча.
«А вот учитесь. Пока я жив».
Подошел троллейбус. Туча взялся за поручень,  поставил ногу на ступеньку. Чиган обернулся в сторону Автоматов: на крыльце, прислонившись ягодицами к перилам, стояла Лена в накинутом на плечи плаще, курила, смотрела внимательно на Чигана. Чиган вцепился в локоть Туче, потянул его назад:
«Нет, давай уж на частнике. По-барски. На троллейбусах пусть нищета катается».
«А мне ничего, – сказал Туча, но все же вернулся на тротуар. – Особенно на трамваях хорошо. Думается хорошо».
Лобовое стекло желтой Волги с шашечками на дверях белой тряпицей протирал горбоносый небритый брюнет черной куртке.
«Шеф, нам до Фричи», – обратился к нему Чиган.
«Гиде эта?»
«Улица Фрициса Зыликиса, знаете где?»
«Канэчна. Эта толка сэм мынут изды!.. – таксист поскучнел. – Рады чэго мнэ матор завадыт?»
«Десятка», – предложил Чиган.
«Пакажы…» – брюнет посмотрел с недоверием.
«Во!» – Чиган помахал красноватой купюрой.
«Дэнги впэред».
«Не доверяете?» – улыбнулся Чиган.
«Нэт, – ответил брюнет и забрал купюру у Чигана. – Садысь, паэхалы».
Таксист открыл багажник, парни загрузили в него сумки, распахнули двери в салон.
«Ну, ты даешь, деньгами так швыряться», – сказал Туча
«А хули!» – Чиган обернулся, Лена все еще стояла на крыльце. Волосы треплемые ветром, закрывали ее лицо.
«За червонец на такси можно вокруг города объехать», – проворчал Туча
«Не жмись, математик, – Чиган хлопнул Тучу по спине и пропел. – Один лишь раз сады цветут!»
Таксист вел машину лихо, за окном мелькали дома, столбы и деревья. На обеих запястьях у таксиста блестели по три пары часов, электронных и механических.
«Вы Рубля, когда последний раз видели?» – спросил Туча.
«Недели две назад», – ответил Брюс.
«Плохо», – сказал Туча
«Соскучился?»  – спросил Чиган.
«Пузыри заканчиваются. Четыре ящика осталось. А без Рубля мы новую партию не возьмем».
«Ты, что, не знаешь, у кого он берет? Ты ж у нас заместитель директора».
«Не заместитель директора, а главный бухгалтер, это раз. А два, я знаю, у кого Рубль водяру берет, но мне без него могут не продать».
«А ты попробуй! Поистратились мы сегодня… А там и зима близко, не успеем моргнуть. А я дубленку хочу! Канадскую…»
«И новые солнечные очки?» – спросил Туча с иронией.
«Рубль не подходит к телефону, – сказал Брюс. – Его мать и сестра бросают трубку. А на отца попал, так он обещал мне ноги-руки поменять местами, как будто так и було».
«Так и сказал? Ну, он может».
Чиган заметил, что таксист прислушивается к разговору. Сказал тихо: «Не трепитесь».
Остановились, стали доставать сумки из багажника. Таксист спросил, заговорщицки подмигнув:
«Спортсмэны?»
«Да, хоккеисты», – ответил Чиган.
Таксист поднял обе руки вверх, позвенел часами с металлическими браслетами:
«Купытэ часы. Харошый часы».

**
Рабочие в синих комбинезонах выгружали газовые балоны из кузова грузовика. Ставили вертикально в ряд у одноэтажного кирпичного здания с пыльными окнами и косой жестяной крышей. Из крыши торчали две трубы, которые выпускали струи плотного, темно-серого дыма. Резкий порыв ветра разогнал дым; загремели отстающие от кровли листы жести.
«А почему он в центральной?..» – спросил Чиган, поднимая плечо и поворачиваясь к ветру боком.
«Потому что он совершеннолетний. Ему только-только восемнадцать исполнилось», – ответил Туча.
«Да, ладно? А я-то думал мы с ним одногодки!»
«Нет, он взрослый уже… У меня есть знакомый блатарь. Ну, настоящий, в законе. Может, с ним переговорить?»
Чиган распахнул полы куртки и, вцепившись в них, развел руки в стороны. Наклонился, напрягая все тело, в сторону ветра, зажмурился, и сильный ветер, надув куртку как парус, несколько секунд удерживал тело Чигана под углом к тротуару. Ветер стих, Чиган сделал выпад вперед, чтобы не упасть, запахнул куртку, повернулся к Туче:
«Ты, Туча, такой весь гуманный, а мне до этого Арно дела нет. Пусть он теперь попробует в тюряге такие понты кидать, какие он на воле кидал. Его там быстро отучат… А откуда ты настоящего вора в законе знаешь?»
«Я с ним в шахматы играю».

**
Вероника поднялась на холм, ведя дочку за руку. Из-под вязаной шапки у девочки выбивались светлые кудряшки. В руке девочка держала букет из красных кленовых листьев. С холма открывался вид на шоссе, а за шоссе серело четырехэтажное здание с зарешеченными окнами, окруженное высоким белым забором с кружевом колючей проволоки.  Шоссе пересекал виадук, на бетонных опорах которого чернели огромные, выведенные коряво, буквы: С М Е Р Т Ь М У С О Р А М