Вернуть утраченное

Небо над головой привычно набухало серыми тучами, и прохожих на улицах заметно поубавилось. Румпе плотнее запахнул выцветшее старое пальто, некогда чёрное, а ныне ветхое и ставшее почти серым, и заторопился домой.

Мыслями Румпе был уже в своей бедной комнатушке под крышей, которую снимал у вдовы Мейерс — наедине с холстами, красками и набросками. Сегодня удалось продать одну картину, и на вырученные деньги Румпе планировал хорошенько поесть — впервые за долгое время. Заворачивая за угол, Румпе так замечтался о добром куске хлеба с колбасой и горячем кофе, что чуть было не налетел на женщину в чёрном. Она холодно улыбнулась попятившемуся Румпе и пошла своей дорогой, а он обнаружил, что упёрся лопатками в каменную стену дома — и выдохнул. У Румпе были свои причины опасаться этой женщины.

— Румпе! Эй, Румпе, купи у меня цветок! Если я его сегодня не продам, то выброшу как пить дать! — заорал толстый цветочник Клод, едва Румпе поравнялся с его лавкой. Румпе поморщился, потеребил застиранный шейный платок, не собираясь даже оглядываться. Клод каждый день окликал Румпе или кого-либо ещё и угрожал выбросить очередной свой товар, если его не купят. Или это был тот же самый — Румпе не выяснял. По правде говоря, ему было всё равно.

Румпе так бы и прошёл мимо лавки, как и вчера и много дней подряд до этого, если бы не светловолосая нищенка; ей было около пятнадцати, и Румпе знал её не понаслышке. Девчонка вынырнула из переулка и огляделась. Лохматая, оборванная, с безумным блеском в глазах, девушка схватила Румпе за руку и стала говорить, что еле спаслась, еле убежала, её постоянно преследует то сама женщина в чёрном, то её ручной пёс — и Румпе был вынужден спасаться от сумасшедшей в лавке цветочника. Туда заскочить она не осмелилась, боясь тяжёлой руки хозяина. Нет, Румпе понимал, каково приходится девчонке, — он понимал, каково всем жителям этого Города, — но она его пугала.

В лавке Румпе как следует рассмотрел цветок, который ему предлагали купить. Это оказалась огромная красная роза на подставке, под хрустальным колпаком, и Клод провёл мясистыми пальцами по его прозрачной поверхности.

— Она мне как дочь. Никто её не покупает, она тут целую вечность стоит, — хохотнул цветочник. — Я уже думал состариться в её обществе, но ты вовремя подвернулся.

Румпе пошарил в кармане, вытаскивая деньги. Сейчас он был даже рад, что городская сумасшедшая, про которую поговаривали, что она под шумок ворует у прохожих, загнала его сюда. Роза была чудесна — она стоила не одного, а нескольких обедов и ужинов. Румпе уже любил её.

— Смотри только, колпак с неё не снимай, — Клод сунул покупку ему в руки. — Сколько она у меня стоит, и всё живая, будто волшебная, её даже поливать не надо. А если колпак снимешь, сразу обыкновенной розой станет — и завянет в несколько минут. За счёт того, что долго жила раньше. Понимаешь?

Румпе кивнул. Как бы нелепо ни звучали эти слова, он поверил. Сразу понял, что это правда.

Когда он вышел из лавки, бережно прижимая колпак с розой к груди, прохожих стало ещё меньше, а на землю падали первые капли дождя. Сумасшедшая нищенка куда-то подевалась, Румпе мельком подумал о ней и забыл. Его волновало сейчас одно — как бы побыстрее добраться домой, сохранив розу в целости. А потом он расскажет ей про этот город. Удивительный Город.


***


Чёрствая горбушка, завалявшаяся в углу под свёрнутым холстом, оказалась удивительно вкусной. Румпе жевал каждый кусочек так, будто это было невиданное лакомство, которое нужно распробовать без спешки. Внизу слышался недовольный голос вдовы Мейерс, распекавшей за что-то свою внучку, а потом грохнула входная дверь — разозлённая девица убежала гулять с новым любовником. Вернётся, скорее всего, опять в полночь: Румпе не помнил, чтобы бывало по-другому.

Румпе смотрел на свою розу, которую поставил на тумбочку, прежде вытерев деревянную поверхность, и доканчивал горбушку. Жаль, что воды нет, чтобы запить — пришлось спуститься и попросить жидкого чаю у вдовы Мейерс. Румпе не любил у неё одалживаться, он и так платил нерегулярно, и, разворчавшись, вдова порой угрожала выгнать нищего художника на улицу. Он не слишком ей нравился: угрюмый, молчаливый, некрасивый, даже не годился на то, чтобы отвлечь распутную внучку от её любовников. А ведь одно время вдова Мейерс подумывала, что свои достоинства у Румпе есть: не валяется пьяный по лужам, трубку не курит, вдруг даже из рисованья его толк получится? Но время шло, а картины Румпе продавались всё так же плохо, внучке он не нравился, да и самой вдове тоже, так что идею пришлось бросить на полдороге. Чему Румпе был искренне рад. Он не интересовался женщинами — по крайней мере, сейчас.

И даже если б интересовался — не такими, как внучка вдовы Мейерс.

Доев горбушку, Румпе подсел ближе к своей розе и заговорил с ней. Не с картинами же всё время разговаривать! А с людьми как-то плохо получалось — за редкими исключениями.

— Когда я шёл к тебе, — это было не совсем правдой, но, как человек искусства, Румпе мог позволить себе приукрасить рассказ, — я наткнулся на Чёрную Ведьму. Когда-то она прокляла наш Город. Здесь все несчастны…

Он остановился, подбирая слово, чтобы как-то по-особенному обратиться к розе. Придумал — пусть что-то банальное, но в первые дни сойдёт, а там он отыщет подходящее имя для своего цветка.

— Здесь все несчастны, Красавица. Раньше у каждого было своё особенное волшебство, и в Городе всё пронизывала магия. Сейчас мы живём в сером мире, каждый день дождь, у всех озабоченные лица. Не помню, когда я в последний раз видел кого-то по-настоящему счастливым. Бывают сиюминутные радости, но всё проходит, а потом… потом серая жизнь начинается сызнова.

Румпе перевёл дух и неуклюже погладил колпак, вспомнив, как это делал цветочник.

— Ты спросишь, откуда мне такое известно? Я сам не знаю. Твой бывший хозяин утверждает, что я и выдумал эту историю, и с тех пор она расползлась по Городу. Но я её просто вспомнил — только не знаю, когда.

Румпе потёр лоб — и его осенило:

— Да! Я вспомнил, когда очередной раз наткнулся на ту светловолосую нищенку, сумасшедшую. Её все называют не по имени, а смешным длинным словом. Чёрная Ведьма тоже знает, что я вспомнил о Проклятье, поэтому она меня ненавидит. И она зла на ту нищенку… Спасительницу. Я потом расскажу тебе, почему.

Румпе слегка улыбнулся, припомнив и странное прозвище светловолосой. Может быть, ей его дали потому, что видели её иногда с котятами, которых она утаскивала от ручного пса Чёрной Ведьмы?

— Чёрная Ведьма несчастна сама, поэтому лишила Город счастья, — Румпе перевёл задумчивый взгляд на окно. Каким было его счастье? Его собственное волшебство? На что оно могло быть похоже?

Конечно, на эти вопросы не было ответа. Но Румпе собирался всё выяснить, а пока что пошёл бродить по улицам. Он порылся в карманах — нет, и грошей не осталось, до продажи следующей картины поесть не придётся. Разве что взять у вдовы Мейерс миску постного бульона, но, пожалуй, лучше потерпеть.

В этот день Румпе удалось нарисовать небольшой пейзаж, и на него даже нашелся покупатель. Румпе нравилось творить в компании Красавицы: казалось, это благотворно действует, и кисть порхает по холсту, словно бабочка над цветами. Он рисовал и рассказывал всё новые и новые истории о Проклятье, и Красавица внимательно слушала.

На следующий день Румпе даже приобрёл вожделенный бутерброд с колбасой и охотно поделил бы его надвое со своей Красавицей, да вот беда — она не умела есть.

Тем не менее, он уже начинал чувствовать себя по-настоящему счастливым.



***



— Я бы тебя уничтожила в один миг, если б захотела, — Чёрная Ведьма улыбнулась кроваво-красными губами так, что Румпе испуганно заморгал. — Но ты не сумеешь ничем мне помешать. Ты слишком для этого слаб и труслив, Румпе-Думпе. Да и в Городе твою историю считают сказкой, я сама слышала, как над ней смеялись.

Сказав это, она отошла от него. Бросила через плечо, оглянувшись:

— Смотри, как бы с твоей Красавицей чего худого не вышло. А то сдохнешь с голоду — и ей тоже не поздоровится.

Она знает про Красавицу! У Румпе перехватило дыхание, он не мог вымолвить ни слова, а потом Ведьма ушла так далеко, что поздно было и отвечать. Едва обретя какие-то силы, Румпе бросился вниз по улице, торопясь добраться домой и убедиться, что с розой всё в порядке.

Роза стояла по-прежнему под колпаком, и Румпе перевёл дух. Больше он не собирался подолгу гулять по улицам и оставлять Красавицу одну. Лучше нарисовать прекрасную картину в её честь.

Но стоило Румпе взяться за кисти и краски, как он понял, что не знает, как будет рисовать. Более того, попытка хотя бы набросать колпак с розой обернулась неудачей. Руки у Румпе дрожали, вместо привычной работы выходила нелепая мазня. Под конец, растерявшись, Румпе бросил всё это, подтащил табурет к тумбочке и заговорил со своей Красавицей:

— Ты слышишь, как внизу скандалят вдова Мейерс и её внучка? У них тоже было своё волшебство. Они оборотни, волки. По ночам они охотились в лесу вокруг Города, но людей не трогали. Когда-то они могли становиться дикими и свободными — и в этом было их счастье. А сейчас они его потеряли. И они злые, потому что не понимают, чего им не хватает. Мы ничем не можем им помочь, Красавица. А помнишь, как к нам вчера зашла моя знакомая, одна из тех немногих, кто тоже верит в Проклятье? Она была феей и умела летать. Жаль, что у меня нет крыльев, — тогда я смог бы скрыться от Чёрной Ведьмы и спрятать тебя там, где она бы не увидела.

Ему показалось, что цветок под колпаком шевельнулся. И вдруг Румпе взяло сомнение: а вправду ли нельзя открывать колпак и ставить розу в воду? Что, если цветочник Клод ошибся?

Румпе повнимательней вгляделся в алые лепестки: ему кажется, или роза начала чуточку увядать? А вдруг это чары Чёрной Ведьмы? Ведь она сохранила своё собственное волшебство: узнавать всё, что хотела, и воздействовать на события.

Его бросило в дрожь, и, чтобы как-то отвлечься, Румпе снова попытался рисовать, но выходило ещё хуже, чем до этого. Он бродил без толку по комнате, спустился вниз, когда внучка вдовы Мейерс опять убежала на улицу, попросил жидкого чаю и выпил его в тягостном молчании. Вернулся и сел к мольберту.

Бесполезно. Он не мог рисовать.

— Румпе, ты собираешься платить за свою комнату, или мне, наконец-то, надо вышвырнуть тебя на улицу, как щенка? — вдова Мейерс заглянула в комнату через несколько часов, когда уже смеркалось. Румпе в оцепенении сидел на табурете, бессильно уронив руки и глядя в окошко на привычно серые тучи над горизонтом.

Услышав её голос, он словно очнулся — и ответил беспомощно:

— Я… заплачу. Я скоро заплачу.

— Смотри у меня, дармоедов не держу, — скривилась вдова, будто он её в самом деле объедал, хотя Румпе предпочитал есть в Городе, а не столоваться у Мейерсов, и закрыла дверь.



***



Так прошёл ещё один день.

Румпе понял, что ошибся, — Чёрная Ведьма отравила своим колдовством не Красавицу, а его самого. Он окончательно обнищает и умрёт с голоду, а вместе с ним погибнет и чудесная роза, потому что некому будет за ней ухаживать. Они окажутся на улице, где Чёрная Ведьма сумеет добраться до них.

Их могло спасти только чудо. Весь этот Город могло спасти только чудо. Но почему-то всё меньше и меньше оставалось тех, кто верил в историю с Проклятьем, — так Румпе казалось. Может быть, четырнадцатилетний оборвыш на улице, кудрявый кареглазый мальчик, чем-то похожий на самого Румпе, и уверял, что продолжает верить, но взрослые люди…

— Они тоже поверят, Румпе! Я думаю — не всегда же я, Спасительница и другие шарились по помойкам? Другая жизнь была, а? — мальчик открыто улыбался и думал, наверное, что в другой жизни у него, круглого сироты, были родители, которые его любили.

Румпе с сожалением вспомнил, что Чёрная Ведьма так напугала его, что в последний раз он даже не смог поговорить с этим оборвышем, чьего имени никто не знал. Всякий раз, когда Румпе видел мальчишку, отчего-то сердце сжималось в груди, и казалось — вот-вот что-то вспомнится.

Но пока только казалось.

Ничего — он, Румпе, выживет. Он не сдохнет, как хотелось бы Чёрной Ведьме. И весь Город станет другим, Румпе мысленно клялся себе в этом.

…Румпе подошёл к розе, едва рассвело, и трясущимися руками снял с неё колпак. Склонился, едва соображая, что делает, вдохнул аромат цветка — и тут же закружилась голова, задрожали колени; Румпе упал бы, не схватись он за тумбочку, да и та, державшаяся на честном слове, чуть не развалилась.

А потом Румпе бросился к мольберту и стал рисовать как одержимый. Он рисовал Город, залитый солнечным светом; рисовал, как золотые пылинки пляшут, влекомые лёгким ветерком; рисовал чужое счастье, у каждого своё. Нарисованный Город пронизывала магия, светлая и чистая, она слышалась в каждом голосе, сияла в каждой улыбке, и Румпе рисовал без устали.

Несколько мгновений ему всё же потребовалось отдохнуть, он замер — и слова полились с его губ:

— Я ведь не рассказал тебе самого главного, Красавица. Чёрная Ведьма не знает, что для того, чтобы разрушить Проклятье, нужно, чтобы случилось что-то особенное. Чтобы, несмотря на все препятствия, победила…

Румпе не успел закончить фразу — ему показалось, что его картина начинает блёкнуть и исчезать. Ни в коем случае нельзя было сейчас прекращать работу! Напуганный, Румпе оборвал сам себя и снова стал рисовать — ещё энергичнее, чем прежде.

Он вкладывал в эту картину всё, что видел своим воображением, как представлял себе Город, нетронутый Проклятьем. Он верил в это сильнее, чем когда-либо, из-под его кисти всё выходило настоящее, объёмное, будто бы существующее на самом деле.

А снаружи всё так же висели в небе серые тучи и моросил дождь.

Оставалось совсем немного, чтобы закончить картину, и тут Румпе понял, что ему не хватает красок. Думая только о необходимости завершить свой труд, торопливо набросив пальто, Румпе выбежал из комнаты.

Между тем, роза начала медленно увядать.


***


У Гэри, продававшего Румпе краски, и его шести друзей тоже когда-то было своё волшебство: Румпе рассказывал им, что они на самом деле гномы, в недавние времена добывавшие в шахтах Города волшебную пыль. Как ни странно, Гэри, самый ворчливый из семёрки, не посмеялся, в отличие от своих друзей, и не отмахнулся от «глупой легенды», как именовали многие историю с Проклятьем Чёрной Ведьмы.

— Я сегодня собираюсь пойти в шахты, — Гэри одолжил Румпе красок: понятное дело, денег у того не было. — Может, там где-то валяется моя кирка.

— Может, ты тоже всё вспомнишь, — улыбнулся Румпе, взяв пакет с баночками. Но тут же его улыбку как ветром сдуло: он вспомнил кое-что другое.

Роза осталась в его комнатке одна. Без колпака. Без защиты.

Обратно Румпе очень торопился. Если бы он мог, если бы не ослабел от постоянного недоедания и недосыпания, Румпе нёсся бы со всех ног — но он мог лишь идти. Ему казалось, что он ползёт как улитка.

И тут из-за угла вынырнула знакомая фигура в чёрном платье, с опущенным чёрным зонтом в руке. Капли воды стекали с высокой причёски. Надо же, а Румпе даже не замечал дождя и того, как прилипли мокрые волосы к его собственному лбу.

Но теперь его прошиб холод не только из-за непогоды, и он отступил назад. Из-за спины Чёрной Ведьмы вышел огромный пёс, которого она называла Охотником. Румпе знал, что этот пёс некогда был человеком, но Чёрная Ведьма забрала у него сердце — в буквальном ли, переносном ли смысле, неважно, — и сделала своим рабом.

Румпе попятился. Оглянулся назад — узкая улочка была пустынна.

— А ты покрепче, чем я думала, Румпе-Думпе, — Чёрная Ведьма улыбнулась этой своей мерзкой улыбкой. Румпе откуда-то понимал, что под маской ненависти прячется маленькая несчастная девочка, даже сейчас. Но он не мог её жалеть: у неё был выбор, и она поступила слишком дурно.

Но ему ли говорить о дурном, когда он бросил свою Красавицу умирать без колпака? Перед внутренним взором возникла картина: один за другим, лепестки увядали, чернели, скручивались, будто рядом полыхало пламя.

Красавица умирала, а он, Румпе, бросил её и поступил как самое настоящее чудовище.

— Отпусти меня, — Румпе снова сделал шаг назад. — Я должен исправить свою ошибку. Я ничего тебе не сделал.

— Сделал и ещё сделаешь, если я не приму мер, — Чёрная Ведьма поманила Охотника, и Румпе с ужасом понял, что сейчас она натравит на него пса. — Вряд ли твоя смерть кого-то сильно огорчит в этом Городе… кроме твоей прекрасной подружки, но и ей недолго осталось, верно? Вы умрёте в один день, это так романтично!

— Нет, — Румпе споткнулся и едва не упал. Замер, прижимаясь к холодной каменной стене дома — как в день покупки розы.

Если бы он и мог бежать, то не попытался бы. Его парализовал страх.

— Стой! — пронзительный девичий голос заставил Чёрную Ведьму оглянуться.


***


Спасительница, всегда убегавшая от ведьмы, теперь шла прямо на неё. И на её ручного пса. А следом Оборвыш, и его карие глаза сочувственно смотрели на Румпе. Они оба были готовы помочь. И они, в отличие от Румпе, нисколько не боялись злого колдовства. Только откуда Спасительница и Оборвыш знали, что надо спешить на помощь? Следили за Чёрной Ведьмой?

Вот когда Румпе понял, что смешное прозвище — вовсе не прозвище, а суть светловолосой девчонки. И никакая она не сумасшедшая: взгляд её был ясным и твёрдым.

Чёрная Ведьма обернулась к подросткам и недоверчиво рассмеялась.

— А вам-то что нужно, сопливые паршивцы? Хотите, чтобы я и на вас своего Охотника натравила? Какие вдруг смелые стали!

— Смотри, как бы я кого на тебя не натравила, — Спасительница ответила широкой торжествующей улыбкой. — Знаешь, когда становятся смелыми? Когда видят жертву, которую надо защитить. Тогда уже не за себя становится страшно.

И тут отовсюду появились они. Бродячие коты. Когда-то спасённые ею от Охотника котята выросли и превратились в настоящее войско — в голове Румпе мелькнула именно такая мысль.

Румпе, застыв, наблюдал, как быстро всё происходило. Чёрная Ведьма едва взмахнула рукой, как коты с визгом и мяуканьем кинулись на неё, свалили на землю. Другие вступили в жестокий бой с Охотником. Ведьма дико орала, отбиваясь, Спасительница же крикнула Румпе:

— Беги! Беги скорее!

— Беги! — вторил ей Оборвыш, и Румпе, когда он опрометью рванулся прочь, показалось, что ребята держались за руки. Конечно — они ведь дружили. А может, это было чем-то большим, чем дружба. Разве у Румпе имелось время об этом думать?

Теперь он мог только бежать. Он задыхался, втягивал в себя сырой воздух и летел по улицам, не видя, как прекратился дождь и чуть посветлело небо. Поворот… другой… Красавица… последний лепесток… ещё… жив…

Румпе чуть не налетел на дверь дома Мейерсов, едва не сшиб с ног ошеломлённую хозяйку. У него хватило сил добраться до своей комнатки — и там увидеть то, что осталось от розы.

— Нет!!

Румпе выронил пакет с баночками краски, упал на пол и на коленях пополз к тумбочке, пока были силы, пусть перед глазами всё и кружилось. Вот он, колпак… но поднять его Румпе не смог. Да и не надо было, поздно — и последними усилиями он стянул розу с тумбочки обеими руками, поднёс к губам и поцеловал.

По всему Городу прошла мощнейшая волна магии, и все, кого она задевала, в изумлении застывали на своих местах. Где-то на узкой улочке стонавшая от боли, вся искусанная и исцарапанная, Чёрная Ведьма сжалась в комок и зло зарыдала, а рядом заскулил её ручной пёс. Бродячие коты исчезли — больше в них нужды не было. А Спасительница и Оборвыш со всех ног побежали к дому Мейерсов.

Гэри в восторге закричал на всю лавку хозяйственных товаров, что он вспомнил, куда подевал свою кирку, а цветочник Клод, продавший Румпе розу под хрустальным колпаком, вдруг застыл и опёрся о прилавок.

— Дочка, — тихо проговорил он. — Доченька моя… Ты где?


***


Румпе открыл глаза, услышав, как его зовёт чей-то голос. Это была девушка, но не Спасительница — кто-то другой.

С трудом приподнявшись на полу, Румпе посмотрел в полные тревоги голубые глаза, увидел каштановые локоны и простенькое синее платье. И тут же вспыхнуло воспоминание: когда ещё не было Проклятья, когда он, Румпе, был преуспевающим владельцем мастерской… он видел, знал эту девушку и хотел на ней жениться, но не успел. Она была похожа на его бывшую жену, которая когда-то сбежала с пришлым циркачом, но красивее, лучше… добросердечнее.

— Грейс! — её имя слетело с губ само собой.

Она улыбнулась и погрозила ему пальчиком:

— Твоя Красавица могла завянуть!

— Прости! — Румпе припал к её ногам, в глазах его заблестели слёзы, но Грейс тут же опустилась рядом на пол, чтобы обнять его, и тоже заплакала.

— Ты всё вспомнил? — жадно спросила она, вглядываясь в его лицо.

Румпе покачал головой:

— Нет. Но это потому, что я не закончил картину.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, — Румпе улыбнулся и снова поцеловал свою Красавицу — теперь живую и полную сил. И он сам набирался от неё сил и жизни.

Несколько минут — и вот уже Румпе сидел у холста и дорисовывал Город, каким тот должен быть. Ведь мало воспоминаний, нужно было вернуть всё. Грейс стояла рядом и терпеливо ждала, готовая помочь, если вдруг что понадобится — или прогнать Чёрную Ведьму, если та неожиданно появится.

Но Чёрная Ведьма не собиралась приходить. Она вовремя поняла, что проиграла, и бежала из Города, пока у неё были на то силы. Но когда и женщина, и её ручной пёс были у границы, по Городу вновь прошла волна магии — словно солнечные лучи омыли всё и вся.

Охотник встряхнулся — и в мгновение ока преобразился, стал человеком. Он изумлённо посмотрел на свои руки и ноги, перевёл взгляд на Чёрную Ведьму, а она, в гневе закусив губу, вытащила из своего саквояжа шкатулку.

Там билось красное как кровь сердце.

— Отдай мне его, — потребовал Охотник, протягивая руку, а затем просто добавил: — Это ведь и твой шанс… стать человеком.

Чёрная Ведьма криво улыбнулась и, подавив свой гнев, протянула Охотнику шкатулку. Можно было не отдавать или раздавить чужое сердце напоследок, но Ведьма умела проигрывать.

— А как же я его обратно вставлю? — спросил Охотник, хмуро глядя на неё. Следы нападения бродячих котов Чёрная Ведьма уже успела кое-где подлечить, кое-где замаскировать, так что выглядела она вполне прилично.

— Попросишь Спасительницу, — насмешливо бросила ведьма и удалилась, волоча за собой саквояж.

Возвращаться в Город, спасённый от её Проклятья, она не намеревалась. Ведьму ждал большой мир, где её чары не подействуют ни на кого. И ведьма знала: как бы ни сложилась её судьба, спастись от одиночества она уже никогда не сможет.

Должно же зло платить по счетам.


***


Город менялся на глазах: творение Румпе сошло с полотна, оставив лишь чистый холст, и воплотилось наяву. Крошечная комнатка на чердаке дома Мейерсов исчезла, сменившись мастерской, в которой теперь стояли Румпе и Грейс; вдова и её внучка даже не заметили, что исчез их хмурый постоялец — более того, они тут же забыли, что таковой у них был. Даже в небесах пропали свинцовые тучи, сменившись уже начинавшим заходить солнцем.

Жители Города очнулись от сна, последние остатки которого стирались из памяти. По-прежнему помнили о миновавшем Проклятье лишь те, кто снял его или помог снять: Румпе, Грейс и двое стоявших на улице подростков, да Охотник, возвращавшийся в Город с собственным сердцем в руках.

— Почему именно ты помогла уничтожить Проклятье? — Оборвыш теперь уже не был Оборвышем, он выглядел как зажиточный юный горожанин.

Спасительница, чьи лохмотья сменились платьем получше, пожала плечами. Теперь никто бы не назвал её сумасшедшей.

— Об этом тебе лучше расскажет твой отец. А мне домой пора, пока мать не хватилась. Она-то ведь думает, что я просто слишком долго гуляю.

Мальчик с улыбкой проводил её взглядом:

— Но ты же ещё будешь приходить в гости? И коты, как с твоими котами будет?

Девочка оглянулась, тряхнув светлыми волосами, прежде чем убежать:

— Мы их раздавать будем! Это же не просто коты! Это великие помощники в великом деле!

Мальчик помахал ей рукой и побежал ко входу в мастерскую.

Румпе вышел ему навстречу и сразу обнял. Неуклюже погладил по голове. Грейс стояла сзади, счастливая и улыбающаяся. Про Спасительницу Румпе рассказал ей, ещё когда она была его розой под хрустальным колпаком: «Чёрная Ведьма преследует Спасительницу, потому что она — её падчерица. Когда-то, говорят, Чёрная Ведьма была просто влюблённой девушкой, но её выдали замуж не за того, кого она любила, а за вдовца, у которого была дочь Белинда. Чёрная Ведьма ненавидела и девочку, и её отца. Отец Белинды теперь живёт один и даже не помнит, что у него есть дочь, а она сама побирается по всему Городу, а порой, говорят, и ворует… такая печальная история, моя Красавица. Но я знаю, что родители нашей Спасительницы любили друг друга по-настоящему. А истинная любовь всегда порождает что-то значительное, и, может быть, Спасительница себя ещё проявит».

— Папа, — мальчик отстранился, заглянул отцу в глаза: — А почему именно тебе было суждено разрушить Проклятье? Обычно же герои в сияющих доспехах, с мечами в руках, разрушают проклятья и побеждают злодеев. Нет, ты у меня хороший, но…

Румпе хмыкнул, оглянулся на Грейс, и та прикусила губу с таким видом, будто и так уже догадалась.

— В этом Городе, сынок, у каждого всегда было своё волшебство, отличавшее его от других. А у меня — нет. Ты же помнишь.

Карие глаза мальчика понимающе распахнулись:

— Значит, это…

— …Оно и есть, — договорил за него Румпе. — Ну а теперь, когда всё разрешилось — может быть, мы пойдём обедать?

В это время из соседнего дома донёсся громкий и недовольный голос вдовы Мейерс, обращавшейся к внучке:

— Нет, сегодня ночью я тебя в лес не пущу! Знаю я, какой оборотень из нашей стаи тебе больше всего приглянулся!

— Что-то должно оставаться неизменным, — с этими словами Румпе увёл невесту и сына домой.