Дневники Михаила Булгакова

       Дневниковые записи Михаил Афанасьевич Булгакова вел урывками, да и время вряд ли к систематичности располагало. Наиболее интенсивно дневниками он занимался в период с 1923 по 1924 год, а в 1925-м – совсем немного. Булгаков постепенно приходил к мысли, что переносить житейские воззрения на бумагу опасное занятие. Стиль сохранившихся в архивах записок фрагментарен и при желании приводимые цитаты невозможно вырвать из контекста. Тем, кто интересуется творчеством М.А., я предоставляю возможность ознакомиться с краткой выборкой.

       «Москва живет шумной жизнью, в особенности по сравнению с Киевом. Выпивают здесь море пива. И я его пью помногу. Да вообще последнее время размотался. Приехал из Берлина Алексей Толстой. Держит себя распущенно и нагловато.
24.05.1923».

       «Лето 1923 г. в Москве исключительное. Дня не проходит, чтобы не лил дождь и иногда по нескольку раз… Жизнь идет по-прежнему сумбурная, быстрая, кошмарная. К сожалению, я трачу много денег на выпивки. Играю на биллиарде. Дела литературные вялы. Книжка в Берлине до сих пор не вышла (имеется в виду «Белая гвардия» –   в скобках мои краткие пояснения), пробиваюсь фельетонами в «Накануне» (русскоязычная газета, выходившая в Берлине).
25.06.1923».

       «Сегодня банкноты, с Божьей помощью, 2050 руб. – 2 миллиарда 50 миллионов, и я сижу в долгу, как в шелку. Денег мало, будущее темновато… В этой нелепой обстановке временной тесноты, в гнусной комнате гнусного дома (на Садовом кольце), у меня бывают взрывы уверенности и силы. Я слышу в себе, как взмывает моя мысль, и верю, что я неизмеримо сильнее как писатель всех, кого я ни знаю… Без проклятого пойла – пива не обходится ни один день. И сегодня я был в пивной с А. Толстым и Калменсом (финансовый директор московской редакции «Накануне»).
02.09.1923».

       «Вчера я, обозлившись на вечные прижимки Калменса, отказался взять у него предложенные мне 500 рублей (500 миллионов) и из-за этого сел в калошу. Пришлось занять миллиард у Толстого – предложила его жена.
09.09.1923».

       «В своем дневнике я, отрывочно записывая происходящее, ни разу не упомянул о том, что происходит в Германии. Германская марка катастрофически падает. Сегодня, например, сообщение в советских газетах, что доллар стоит 125 миллионов марок. Действительно, в Берлине уже нечего жрать, в различных городах происходят столкновения… Сегодня у меня был А. Эрлих (поэт и писатель), читал мне свой рассказ. Пили вино, болтали. Пока у меня нет квартиры – я не человек, лишь полчеловека (у Булгакова была тогда комната в коммуналке).
18.09.1923».

       «Как жаль, что я не помню, в какое именно число сентября я приехал два года тому назад в Москву. Два года! Многое ли изменилось за это время? Конечно, многое. Но все же вторая годовщина меня застает все в той же комнате и все таким же изнутри. Болен я, кроме всего прочего… В Болгарии идет междоусобица. Идут бои с коммунистами! Врангелевцы участвуют, защищая правительство. Для меня нет сомнений в том, что эти второстепенные славянские государства, столь же дикие, как и Россия, представляют великолепную почву для коммунизма… Если отбросить мои воображаемые и действительные страхи, можно признаться, что в жизни моей теперь крупный дефект только один – отсутствие квартиры.
30.09.1923».

       «В Болгарии разбили коммунистов. Повстанцы частью перебиты, частью бежали через границу в Югославию. В Германии, вместо ожидавшейся коммунистической революции, получился явный и широкий фашизм… В Японии продолжаются толчки. На острове Формозе (Тайвань) было землетрясение. Что происходит в мире!
05.10.1923».

       «В Германии Бавария является центром фашизма, Саксония – коммунизма. Возможно, что мир, действительно, накануне генеральной схватки между коммунизмом и фашизмом… Червонец, с Божьей помощью, сегодня 5500 рублей – 5,5 миллиарда. Французская булка стоит 17 миллионов, фунт белого хлеба – 65 миллионов.
18.10.1923».

       «В минуты нездоровья и одиночества предаюсь печальным и завистливым мыслям. Горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрек себя на неверное существование (два дяди М.А. успешно работали врачами в Москве). Но, видит Бог, одна только любовь к литературе и была причиной этого… Спросил у портнихи Тони, что принесла мне мерить блузу, с кем будем воевать. Она ответила:
       – С Германией. С немцами опять будем воевать!!!
22.10.1923».

       «Прочел плохо написанную, бездарную книгу Мих. Чехова о его великом брате. И читаю мастерскую книгу Горького «Мои университеты». Несимпатичен мне Горький как человек, но какой это огромный сильный писатель… Страшат меня мои 32 года и брошенные на медицину годы, болезни и слабость. У меня за ухом дурацкая опухоль, уже два раза оперированная. Теперь я боюсь злокачественного развития. Боюсь, что шалая, обидная, слепая болезнь прервет мою работу.
06.11.1923».

       «Сегодня в газетах бюллетень о состоянии здоровья Л. Д. Троцкого. Начинается словами: “Л. Д. Троцкий 5-го ноября прошлого года болел инфлуэнцией…“, кончается     “отпуск с полным освобождением от всяких обязанностей на срок не менее 2-х месяцев“. Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни. Итак, Троцкого выставили. Что будет с Россией, знает один Бог. Пусть он ей поможет!
08.01.1924».

       «Сейчас только что – пять с половиной часов вечера – Семка (Калменс) сообщил, что Ленин скончался. Об этом, по его словам, есть официальное сообщение.
22.01.1924».

        «В Москве многочисленные аресты лиц с «хорошими» фамилиями. Вновь высылки. Был сегодня Д. Кисельгоф (приятель Булгакова; кстати, будущий муж его первой супруги Татьяны Николаевны). Он, по обыкновению, полон слухами. Говорит, что будто по Москве ходит манифест Николая Николаевича (дядя Николая II). Черт бы взял всех Романовых! Их не хватало.
15.04.1924».

        «Вернулся из Благородного Собрания, ныне дом Союзов. Было открытие съезда железнодорожников. Вся редакция «Гудка», за очень немногим исключением, была там. Я в числе прочих назначен править стенограмму… Калинин, картавящий и сутуловатый, в синей блузе, выходил, что-то говорил. При свете ослепительных киноламп вели киносъемку во всех направлениях.
16.04.1924».

        «Появились полтинники. Тщетно пытался их “копить“. Расходятся, и ничего с ними не сделаешь! Вообще прилив серебра, в особенности это заметно в магазинах Моссельпрома – там дают в сдачу много серебра. Вечером, по обыкновению, был у Любови Евгеньевны и “Деиньки“. (Л. Е. – будущая вторая жена Булгакова; Дей – прозвище ее родственника, известного юриста Евгения Тарновского).
21.06.1924».

        «Был на приеме у проф. Мартынова (хирург) по поводу моей гнусной опухоли за ухом. Он говорит, что в злокачественность ее не верит.
28.08.1924».

        «На днях в Москве появились совершенно голые люди – мужчины и женщины – с повязкой через плечо «Долой стыд». Влезли в трамвай, публика возмущалась. В Китае гремит гражданская война.
12.09.1924».

        «Только что вернулся из Большого театра с «Аиды», где был с Любовью Евгеньевной. Весь день в поисках денег для комнаты с Л. Е. Заняли под расписку у Евгения Никитича (Тарновского). В Москве несколько дней солнце, тепло.
26.09.1924».

        «Я по-прежнему мучаюсь в “Гудке“. Сегодня день потратил на то, чтобы получить 100 рублей в “Недрах” (издательство). Ангарский (главный редактор) подчеркнул мест 20, которые надо по цензурным соображениям изменить в “Роковых яйцах”. В повести испорчен конец, потому что писал я ее наспех.
18.10.1924».

        «Опять я забросил дневник. И это – к большому сожалению, потому что за последние два месяца произошло много важнейших событий. Самое главное из них – раскол в партии, вызванный книгой Троцкого “Уроки Октября” … Блистательный трюк: в то время как в газетах печатаются резолюции с преданием Троцкого анафеме, Госиздат великолепно продал весь тираж. О, бессмертные еврейские головы… Публика, конечно, ни уха ни рыла не понимает в этой книге и ей все равно – Зиновьев ли, Троцкий ли, Иванов ли, Рабинович. Это “спор славян между собой“.
21.12.1924».

        «Завтра сочельник. У Храма Христа (еще не снесенного и не восстановленного) продаются зеленые елки… Для меня всегда наслаждение видеть Кремль. Он всегда мне мил… Василевский (журналист, бывший муж Л. Е. Белозерской) мне рассказал, что Алексей Толстой говорил: “Я теперь не Алексей Толстой, а рабкор-самородок Потап Дерьмов”. Грязный, бесчестный шут. По словам того же Василевского, Демьян Бедный, выступая перед собранием красноармейцев, сказал: “Моя мать была ****ь…” … Сейчас работаю совершенно здоровым, и это чудесное состояние, которое для других нормально… С нового года займусь гимнастикой, как в 16-ом и 17-ом году, массажем и к марту буду в форме.
23.12.1924».

        «В ночь я пишу потому, что почти каждую ночь мы с женой (Белозерской) не спим до трех, четырех часов утра. Такой уж дурацкий обиход сложился. Встаем очень поздно, в 12, иногда в 1 час, а иногда и в два дня. И сегодня встали поздно и вместо того, чтобы ехать в проклятый “Гудок”, изменил маршрут, и, побрившись в парикмахерской на моей любимой Пречистенке, я поехал к моей постоянной зубной врачихе, Зинушке… Великий город – Москва! Моей нежной и единственной любви, Кремля, я сегодня не видел. После зубной врачихи был в “Недрах“, где странный Ангарский производил какой-то разгром служащих. Получил, благодаря ему, 10 рублей. По Кузнецкому мосту шел, как десятки раз за последние зимние дни, заходя в разные магазины. Купил, конечно, неизбежную бутылку белого вина и полбутылки русской горькой, но с особой нежностью почему-то покупал чай. У газетчика случайно на Кузнецком увидал 4-й номер «России». Там первая часть моей “Белой гвардии“. Не удержался, и у второго газетчика, на углу Петровки и Кузнецкого, купил номер. Роман мне кажется то слабым, то очень сильным… Вечером у Никитиной (литературовед) читал «Роковые яйца» … Эти “Никитинские субботники“ – затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев. Не для дневника: подавляет меня чувственно моя жена. Это и хорошо, и отчаянно, и сладко. Сегодня видел, как она переодевалась перед нашим уходом к Никитиной, жадно смотрел…
28.12.1924».

        «Водку называют “Рыковка“ и “Полурыковка“. “Полурыковка“, потому что она в 30 градусов, а сам Рыков (председатель Совнаркома) – горький пьяница – пьет в 60 градусов. Был в проклятом “Гудке“… Лежнев (Исайя Григорьевич, главный редактор «России») ведет переговоры с моей женой, чтобы роман «Белая гвардия» взять у Сабашникова (Михаил Васильевич, издатель) и передать ему (имеется в виду права на все последующие публикации «Белой гвардии»). Люба отказала, баба бойкая и расторопная, и я свалил со своих плеч обузу на ее плечи.
29.12.1924».

        «Сегодня у Лежнева получил 300 рублей в счет романа «Белая гвардия», публикуемого в “России”. Обещали на остальную сумму векселя… Ужасное состояние: все больше влюбляюсь в свою жену. Так обидно – 10 лет открещивался от своего… Бабы как бабы. А теперь унижаюсь даже до легкой ревности. Чем-то мила и сладка. И толстая. Газет не читал сегодня.
03.01.1925».

        «Пришла нота, подписанная Чемберленом, из которой явствует, что отношения с Англией нестерпимо поганые. Есть сообщение из Киева, что вся работа союза швейников ввиду того, что в нем 80% евреев, переводится постепенно на еврейский язык. Даже весело… Видел милых Ляминых (знакомые Белозерской), отдал им номер “России” с “Белой гвардией“.
04.01.1925».

       «Сегодня в “Гудке“ первый раз с ужасом почувствовал, что я писать фельетонов больше не могу. Физически не могу.
05.01.1925».

        «Позавчера был на чтении А. Белого. В комнату набилась тьма народу… Белый, по-моему, нестерпимо ломается. Говорил о Валерии Брюсове. На меня это произвело нестерпимое впечатление. Какой-то вздор… Я ушел, не дождавшись конца. После «Брюсова» должен был быть еще отрывок из нового романа. Mersi.
26.01.1925».

       «Я около месяца не слежу за газетами. Мельком слышал, что умерла жена Буденного. Потом прошел слух, что это самоубийство, а потом, оказывается, он ее убил. Он влюбился, она ему мешала. Остается совершенно безнаказанным. (Согласно официальной версии, Надежда Ивановна Буденная погибла от неосторожного обращения с огнестрельным оружием; вскоре Семен Михайлович женился на оперной певице). По рассказу – она угрожала ему, что выступит с разоблачениями его жестокости с солдатами в царское время, когда он был вахмистром.
13.12.1925».

        13 декабря 1925 года Михаил Булгаков сделал последнюю дневниковую запись собственной рукой. В следующем мае сотрудники ОГПУ изъяли у М.А. три тетради   личных записей, потом вернули с условием, чтобы он их уничтожил и больше дневников не вел. Позднее от его имени что-то записывали Любовь Евгеньевна Белозерская, а с 1933 года – третья жена Елена Сергеевна.

01 – 03.2020