17. Молочные реки, кисельные берега...

К зиме* принесли нам повестки явиться на фабрику*. Пошли мы. Хозяина там уже не было и всем управлял комитет. Открыл нам этот комитет палатки с пенькой, мы и стали ее перерабатывать. Помню, подошел к нам бывший наш ходатель и говорить:
- Работаете? Ну-ну... А когда пенька закончится, что делать будете, кто вам ее снова закупит?
Но его уже никто не слушал.
Раз приходим так-то на работу, а нам и говорить председатель комитета:
- Идите во-он в ту палатку, будете там сундуки перебирать.
Приходим. В палатке на стуле сидить бывшая хозяйка фабрики, перед ней стол стоить. Стали мы сундуки раскрывать, таскать оттудова товары разные, она переписывать, а в сундуках этих сколько ниток, платков, меха разные! Цельные кипы шелка, атлас красный, голубой, малиновый. Душа наша замирала как хороши! Я еще и подумала: будем теперя в мехах да в атласах ходить, раз у буржуев поотняли. Ведь тогда ж все агитаторы кричали: грабь награбленное!.. награбим и поделим! Вот я и попросила председателя:
- Дайте нам по платочку да ниточек по катушечке.
 А он как заорёть:
- Как ты смеешь! Это все народное!
И с тех пор всё-ё я так-то поглядывала на народ: нет ли на ком меха или атласа? И ни-и на ком не видела. Как ходили в драном, так и осталися.
И с едой тогда совсем плохо становилося. Правда, у нас, в деревне, можно было терпеть, у кого картошка, у кого свекла в подвалах оставалися, да и ржицы понемногу намолотили, а вот в городе совсем голодать начали. И чем голоднее становилося, тем громче большевики кричали. Бывало, только кончим работу – вотани, из комитета идуть: не уходите, мол, агитаторы пришли. Вот и начнуть... Умели говорить некоторые. Как какой сагитируить, так давай сейчас винтовки в руки, так и пойдем гамузом громить-бить!.. Как кого? Да буржуев недобитых. А другой как раздразнить, как начнуть бабы кричать! Тогда ж ни-ичего на работе не давали! Так... или мучички несколько фунтиков, или пшенца кружечку. А на кухню пойдешь, наварють мерзлой картошки, развядуть жижкой, похлебаешь-похлебаешь этой-то бурды, сунуть в руку хлебушка во-от такой-то кусочек и-и на цельный день. А агитаторы все кричать: разгромим буржуев, уничтожим до одного, тогда рай наступить, будут вам молочные реки и кисельные берега! Вот и ждем, бывало, эти кисельные берега. И до сих пор...
Поташшыли опять и мужиков на фронт. Сначала потихоньку, помаленьку, а потом и как следуить. Опять некому стало землю пахать. А к весне сорганизовался у нас бедный комбед* и всем стал заправлять: что и когда сажать, когда картошку окучивать, когда рожь убирать. И ишшо отбирал этот комбед всё лишнее, у кого что оставалося. Вот и начали с Дахнова, в лесу его владения были. А помешшык он был крупный, мно-ого пахотной земли имел, и земли-то какой! У него ж стада в лесу отгуливалися и коровы были запушшены... не доилися. И вот, бывало, глядишь на этот скот, а он ну такой гладкий да справный, что вода на нем не держится. Как постоить гурт полдня в загоне, так и удобрить его. Назавтра перегонють его на другую делянку, а он - и там... Потом делянки эти Дахнов рожью засевал… А что после революции. После революции эти делянки за два года кустарником позаросли. Лес же кругом, вот и наступил сразу. Да так заросли, что, бывало, и не найдешь делянок этих, ходили ж мы потом по ягоды-то.
А тогда направился наш бедный комбед убирать урожай на этих делянках. Пришли, стали жать, а под эту рожь и серпа* не подсунешь. Стеной стоить! Колос - по четверти. Сотрешь в ладонях, так цельная горсть зерна, а сноп* свяжешь - не поднимешь. Такой ржи мы и не видели, наша-то ядрица… Как вымахаить во-от такая, а колосок - с палец. У нас же в деревне все пески да пески были, только самовары им и чистить. Что на них вырастишь? А теперя жали мы эту помешшычью рожь и там же молотили Дахновской молотилкой, только она и досталася нашему бедному комбеду от добра, когда его разоряли. Солдатам она была не нужна, а крестьянину на что? Это ж четырем лошадям возле нее ходить надо, вот ее никто и не взял. А мы намолотим на ней ржи, наберем в фартуки, да и спрячем в лесу... Ну как зачем воровали?  Начальники-то увязуть эту рожь в город, а потом мы ишшы у кого за работу спрашивать? Вот и приладилися: как побягим вечером домой, так каждый и несёть свою ношку. Бывало, придёть на ток старенький управляюшшый и начнёть нас ругать: что ж вы, мол, только делаете?.. хоть на семена зерна оставьте… сеять-то чем будете? Но его уже никто не слушал.
Пробовали тогда и коммуны создавать там-то, возле Новенькой, в доме помешшыка Плюгина. Он же такой большой был! Бывало, идем мимо из лесу с ягодами, а нас и остановить кто-нибудь из господ, и купить ягод, а теперя… Шли как-то с мамкой возле этого дома, смотрим, хозяйка у окна сидить. И ху-уденькая такая, бледненькая… сидить и плачить, в руках платочек держить, глаза им утираить. Я так и спродивилася:
- Чего ж это она? – мамку спрашиваю. – И богатая, и дом у неё большой, а она плачить.
- Да дочка у нее плохая, - мамка-то, мне: - Детей подбросила ей, а сама укрутилася куда-то. Да и с сыном что-то неладно.
Вот и плакала она тогда… А потом оказалося, что рано плакала. После революции-то, когда у них все поотняли, во, нябось, когда наплакалася! Должно, и слез не хватило.
А что ишшо рассказать о коммуне... Там-то, на Плюгинских землях, эта коммуна и сошлася. Захватили коммуншики земли, дома помешшычьи, да и поселилися в них. И всё-ё тогда говорили, что будуть они с одного котла есть и спать под одним одеялом уляжуцца. Бывало, думаешь себе: да как же это самое одеяло и шить, если под него всю коммуну уложить можно?.. Да нет, под одно одеяло не укладывалися, а вот черпать… так черпали с одного котла. Но когда коровки, телятки помешшычьи оставалися, так можно было котёл устраивать, а вот когда все поприкончили... Хлобыстнику кой из чего наварють, так не каждый-то и полезить к котлу этому. А тут ишшо надо было, чтоб в коммуне этой все работали одинаково, по сознанию. А разве это возможно? Тут в семье и то… Если кому захочется пофилонить, так и устраивается или на матку, или на батьку своё дело спихнуть, он, мол, старый, так пусть себе и топчить, а я молодой, мне погулять охота. А ты хочешь, чтоб в коммуне все одинаково работали? Не-ет, милая! Вот и развалилася она, года два только и продержалася.
Нет, больше ничего не расскажу тебе про них, а вот о грабежах… Ведь тогда сама власть велела грабить, вот кому не лень и ташшыли всё. И не только у помешшыков, но и у тех, кто победнее. Наскочуть так-то ночью и уведуть корову, да и поросеночка уташшуть, и курами не погнушаются. У соседа нашего раз сбили замок, самих повязали, рты позатыкали, в чулан побросали, а потом повыбрали всё и уехали.
Еще рассказать? Ну, слушай. У нас после революции по хатам солдат расставляли, а они при лошадях с повозками были, что надо на них к фронту подвозили. Ну, а когда грабежи началися, на этих повозках и грабили. Запрягуть лошадь и по-оехали!.. Что привозили… Да что попадется, то и хватали. Они ж привязуть-то… не похвалюцца, а только так-то и скажуть бабы: нонча, мол, мои на грабеж поехали. А награбють - посылки шьють, в яшшыки прячуть, да и сундук у каждого был. Везли, привозили! И даже коров приводили, а потом их - на базар… Да что солдаты! На Верховке Азар жил, и вот мой свекор поехал раз к нему за чем-то, а у него в хате рояль стоить. Свекор так и ахнул:
- Азар, как же ты эту вешш в дверь-то проташшыл?
А тот – ему:
- Да стенку выбивал.
- Ну зачем она тебе... для чего?
А рояль эта стоить так-то вся отлакированная!
- Ха... Да робятишков забавлять.
А их у него, должно, штук семь было… И мужичишка-то был ма-хонький, волки потом его за один присест съели там-то, возле базы, одни лапти от Азара нашли, жена по онучам узнала. А тогда он рояль эту… дятишки, мол, брыньчать будуть. Да подошел к ней и брынь-брынь! Брыньчить, а жена как раз печку топила, да выхватила из огня чугунок с картошкой и-и шлёп на эту рояль! А та  аж и зашипела:
- Ну что ж ты... – свёкор к нему: -На такую вешш и...   
- А на змея она! - Азар-то: - Она только здесь брыньчить, а там-то…
И еще… Недалеко от Рясников заводишко был. Назывался Хвилософов, там водку гнали и на нём маховик стоял. Так мужики и его укатили. Нужен он им был! Ну, на что?.. Катили, катили на деревню, а он в поле возьми, да и завались на бок. Потопталися они возле него, потопталися, а поднять так и не одолили, там-то он и остался лежать.

*1919 год.
*Пенькотрепальная фабрика.
*Комитет бедноты - орган Советской власти в сельской местности в годы «военного коммунизма».
*Серп - Ручное сельскохозяйственное орудие, используемое для уборки зерновых культур, жатвы хлебов и резки трав.
*Сноп - Пучок срезанных колосьев, льна или соломы, перевязанных перевяслом.