19. Да едем, куда глаза глядять

Прошло месяца два, как схоронили мы братца. Снег растаял, земля просохла. Надо огород пахать, сеять, сажать. А чем? Картошку-то мы всю после болезни съели. А еще мамка по братцу всё убивалася, поэтому и решила уехать на Украину, там посытней было... А вот к кому. Жил у нас солдатик один, когда их по избам ставили, Ваней звали. Потом на фронт его угнали, но он всё письма нам слал, вот теперя и написали ему про свое житье-бытье. А он и ответил: приезжайте, мол, хаты у меня две, хлеб есть, картошки тоже много. Мы и поехали.
До-олго ехали, дней пять, должно. Сгонють на какой станции и сидим, потом опять к поезду прицепимся. Ну, наконец, говорять: на следующей остановке, мол, сходите. Только стали собираться, а поезд и остановился. Мы скорей-скорей да спрыгивать... думали, что наша станция. Скотилися, а поезд гукнул, пыхнул и по-ошел себе дальше... вроде как специально нас и ссадил. А уже темнеть стало. Что делать? По-ошли мы…
И добралися до какого-то хутора, расспросили о деревне, где Ваня тот живёть, оставила нас мамка у людей, а сама пошла его искать. И нашла. Запряг он лошадей и приехал за нами, привез к себе.  Накормил, напоил, легли мы спать, а утром проснулися и видим: да, хаты у него две, как и писал, но какие? Одна, как мой курятник, а другая, правда, побольше, сам в ней с матерью живёть, ну а в курятнике - жена брата. И была она с виду не женшына, а призрак какой-то! Ну настолько худа, настолько, что лицо... с куриное яйцо.
И прожили мы у этого Ивана дней пять, а потом он и говорить:
- Оставайтеся-ка у меня. Земли много, дело всем найдется. Я женюсь на Мане, годика через два и Дину замуж отдадим, да и вы, мамаша, пригодитеся.
А мне ну совсем ни к души был этот Иван! Но они уже и к свадьбе стали готовиться, выташшыла его мать все свои попоны, половики развесила на заборе, - это, мол, молодым. Что делать? Сердце мое разрывается! Да завела мамку в садик и - в слезы:
- Ты что? Привезла меня сюда замуж выдавать? Да не нужен он мне со всей своей землей и хатами в придачу!
Тут и Динка стала меня подзадоривать: давай-ка, мол, сбежим отсюда ночью!
А на другой день Ванькина мать и говорить:
- Как же играть свадьбу-то? Соли нет.
Тогда ведь с солью было очень плохо, дороже всего она была и за три пуда можно было корову выменять. Ну, мамка и сообразила:
- Вот что, - говорить Ивану, – съездим-ка мы за солью. И вправду, как же свадьбу играть без соли? А мы пуд привезем и то хорошо.
Обрадовался Иван:
- И ладно, поезжайте. Только Маню оставьте.
- Не-е, - мамка-то, - чаво ж она сидеть будить? Тоже поедить, поможить.
Поспорили они, поспорили, но согласился он, наконец, и отвез нас на вокзал, дал хлеба, ведро картошки, мы и поехали...Куда-куда. Да куда глаза глядять.
Но доехали только до станции Лозовой, и выгнали нас из вагона, забрали в комендатуру. Но у нас документ был, что едем, мол, на Украину работать, от голода спасаемся. И дал нам его мамкин двоюродный брат за печатью от бедного комбеда*, а теперя, когда проверили этот документ, один дядя и говорить:
- Да что ж вы, глупые, таскаетесь по товарнякам? С вашим документом можно и в пассажирском ехать.
А кто ж его знаить, кого сажають в пассажирские, разберешь тут разве? Да хотя бы к чему прицепиться, лишь бы только вёз! И вот взял этот дяденька у нас деньжата, что были, вышел куда-то. Потом приходить и даёть билеты до Юзовки, только до неё наших денег хватало.
И поехали мы в пассажирском вагоне. Едем, а рядом дядечка сидить:
- Куда ж вы путь держите? - спрашиваить.
- Да едем, куда глаза глядять, - мамка-то ему.
- Ну, глаза могут и далеко глядеть, за ними не угнаться. - И расспросил нас: откуда мы, как жили, а потом и говорить: - Оставайтесь-ка у нас, в Константиновке. Заводы, правда, сейчас все разбиты, но, когда восстановятся, найдется и вам работа. А пока идите на хутора, там рабочими руками нуждаются. Заработаете хлеба на зиму, а жить потом у меня будете, хата большая, будет и вам уголок.
Вот и слава Богу! Нашелся добрый человек.
Доехали мы до Константиновке, привел он нас к себе домой и говорить жене:
- Луша, привети ты этих несчастных.
- Что ж...  - она-то, - Пусть живуть. Вон кладовка как раз пустуить.
А кладовка эта, как и кладовка. Ни окошечка, ни столика, ни скамеечки. Но мы и этому обрадовалися, не на улице ж! Дали они нам поесть, отдохнули мы, а на утро пустилися в промысел.
И пошли сначала побираться. Правла, Динка ни-икак просить не могла! Как откажуть, а она -  в слезы. Да ведь отказывали-то не просто, а обязательно и скажуть: рабить, мол, надо, рабить. Работать по-ихнему. Ну а я… Приятного, конечно, мало, но переморгать можно было. Чаво ж не переморгать, не попросить, коль есть у кого? Кто откажить, кто обругаить, а кто и скибку хлеба дасть. Да хлеб-то какой! Белый, вкусный.  Мы такого уже и не помнили. Так-то хорошо было, но только плохо, что на меня парубки стали заглядываться, а один, помню, даже и сказал:
- Я б и жениться не прочь на такой побирушке.
Вот другой раз и стыдновато было.
Но побираться всю жизнь не будешь, и через неделю пошли мы верст за пять от Константиновки наниматься на работу. Пришли в один хутор, а нам и посоветовали идти еще дальше, километров за двадцать, там, мол, лучше платють. Прошли километров пятнадцать, сели отдохнуть, прилегла я так-то на траву, да и заснула. И вижу сон: напали на нас пчелы злые, лохматые! Ну заели прямо. Проснулася, рассказала мамке, а она и говорить:
- Нехорош сон. Не случилось бы чаво. Надо итить скореича.
Да подхватилися и пошли.
Прошли сколько-то и вдруг слышим - топот! Оглянулися, а за нами всадники скачуть. Догнали и спрашивають:
- Вы знаете, кто мы?
Мамка отвечаить:
- Да бог вас знаить, кто вы
Потопталися они возле, погоцали*, погоцали*… я так-то глянула, а они обтрепанные, босые! Один даже в женский фартук вырядился, штаны-то, видать, прохудилися, вот он и прикрылся им. Ну, погомонили возле нас, гомонили и-и поскакали дальше, а за ними автомобиль поехал, лошади его повязли.
Ну, приташшылися мы на хутор, глядь, а там уже трое мужиков на дереве висять!.. И оказалося, ехал обоз с солью, а эта банда, что нас нагоняла, и наскочила на него. И был это, как нам потом сказали, батько Махно* со своей шайкой.
Начало смеркаться. Люди засуетилися, полезли по подвалам прятаться, - боялися, что обязательно бой будить. Но ночь прошла спокойно, только пьяные махновцы всё по хутору таскалися, песни орали, да отбирали у людей яйца, творог, кур. Говорили, что Махно жениться будить. А он же, как потом рассказывали, на каждом хуторе женился. Как прискочить куда, так сразу и жениться. Пристал и ко мне один махновец: пойдем со мной да пойдём, наш батька… так они его звали, разрешаить нам жен с собой брать. Бросилася мамка к нему:
- Да какая ж она тебе невеста! Девчонка ишшо, да к тому ж дурочка.
А он – своё. Ну, я возьми, да и ляпни:
- Вот придуть наши, так будешь лететь отседова, что и про жену забудешь!
А он как вскочить, как выхватить саблю! Мамка - в ноги:
- Голубчик, пошшади! Я ж тебе говорила, что она дурочка!
А я сижу, глаза вылупила, как баран. Ну. поматюкался он, поматюкался, но все ж саблю спрятал и говорить:
- Если б сказала такое нашему атаману, он бы всех вас порубал. А мне жалко. Но смотри, в следующий раз поумнее будь.
Хлестнул плеткой по сапогу, вспрыгнул на лошадь и поскакал.

*Комбед - Комитет бедноты - орган Советской власти в сельской местности в годы «военного коммунизма», созданный декретами ВЦИКа от 11 июня и Совнаркома от 6 августа 1918 года.
*ПогОцали – прыгать, скакать.
*ПогомонИли – покричали, пошумели.
*Нестор Махно - один из предводителей казацких банд, сражавшихся против белых и красных.

Купить: https://ridero.ru/books/vedma_iz_karacheva/