Я ненавижу хиппи

Это было очень давно.
Вообще, мы живем очень долго: следовало бы делить жизнь на периоды, отмечать как-то, что ли…

В то время я ходила беременной.
У меня был огромный прекрасный живот, который невозможно было ни втянуть, ни утянуть, ни стреножить, ни еще как-нибудь убрать с глаз.
Почему я говорю прекрасный? – ведь для меня это ужасно стеснительно в другое время, кроме беременности: это женское пузо, обтекаемое, выступающее из-под одежды, как доказательство плотности, плоти, уплотнения… Уф, сложно и сейчас говорить об этом.
И тогда у меня впервые живот этот, живот-жизнь,  взял – и вывалился насовсем! Я не могла его никуда убрать – да и не хотела. Скрывала под одеждой, надевая странного вида размашистые кофты и пончо, а также красила ресницы и губы, и при всем этом была прехорошенькой беременной девушкой, или молодой женщиной – как скажете, но выглядела я молодо даже во взрослом возрасте, хоть и называлась «старородящей» в свои двадцать семь лет.
И ходила я тогда много, долго, сильно: мне и надо было ходить, и хотелось, гоняло и носило по городам и весям, по станциям и остановкам города.
И однажды я зарулила – как, уже не помню, - в центр города на семинары по беременности.
Не вспомнить, как их тогда находили без интернета. Видимо, наткнулась на какую-нибудь рекламу в женской консультации.
Название красивое было – назовем центр «Наяда».
Ну, или «Нимфа».
На худой конец, «Элементаль».
В общем, что-то очень воздушное, не в пример участницам.
Это был один из первых немного эзотерических центров, которыми в начале века изобиловал рынок услуг. Хотя почему «немного»  - в нем было много йоги, эзотерики, разных практик, которые можно трактовать как психологические, так и парапсихологические.
И помню, как шла тогда в развевающихся своих одеждах, с небольшой сумкой, иногда – гитарой, часто - с зонтом, – срок родов приходился на середину осени, - и ресницах с губами прямиком в подвал между центральными маленькими переулочками.
И там, в подвале…

Однажды мы дышали.
Это было мне смешно: мы дышали, подпрыгивая, под звук каких-то там там-тамов, и к каждой из  нас время от времени подскакивала помощница ведущего и дышала прямо в лицо, подсказывая, как надо, надыхивая все, что положено беременным – а я думала: ей-то зачем, она же не беременная.
Я сдержалась тогда, не засмеялась.
Дышала, пыхтела, как положено.

В другой раз я сама предложила поиграть, и сыграла всем несколько классических произведений на гитаре. Потом они «шерились»: как кому было, кто как это воспринял. Каждая испытала свой катарсис.
Я была удовлетворена.

В какой-то момент нас пригласили в бассейн.
И там, скажу я вам, я испытала много неприятных чувств.
После этого бассейна я возненавидела хиппи лютой ненавистью, в чем призналась себе потом: в то время мне казалось, что это я какая-то не такая, как положено, а все вокруг меня – чудесные расслабленные хи…  люди, для которых обнажить свои замечательно белые округлые тела – раз плюнуть.
А тем более, мужчины.
Там были и мужчины!
Я переодевала купальник в раздевалке. Потом пришла в то место, где был собственно бассейн: небольшая купель перед банным комплексом.
А там…
Сложила какие-то вещи на скамейку, обернулась – а там…
Ой.
Как сложно.
Ладно, попробую просто: словами.
Я обернулась и увидела нашего ведущего, назовем его Павел, или, скажем, Даниил. Как-то он похож был на одного из этих людей, бородатый такой, высокий сухощавый Даниил - пусть будет им.
Наш ведущий Даниил в тот момент, когда я обернулась, снял трусы.
Вот просто взял – и снял.
Это было даже не «трусы снял – плавки надел, а в середине весь криминал», нет: он их просто снял и отбросил на скамейку! Я стушевалась и отвернулась, сделав вид, что продолжаю раскладывать какие-то свои вещи.
И обернулась только, когда его голос отдалился в сторону сауны. Туда же он позвал и других женщин.
И я поперлась тоже. Деньги-то заплачены, надо отрабатывать! - и потом, я всегда была отличницей, или хорошисткой, не привыкла пасовать перед трудностями.
Войдя в сауну, я села в пару на нижнюю ступеньку, ребята – ведущий и еще несколько девушек - сидели наверху. Одна из наших беременных завела какой-то рассказ.
- Вот я думаю, и представляю… а тут… и на меня прямо вот накатывает… И я не знаю, как бывает у других, но я в тот момент… знаете, как бывает… - поток ее речи лился сквозь пар, руки жестикулировали где-то в районе моего глаза, и, когда я обернулась, я наткнулась на раскрытую в позе лотоса вагину.
 Или вульву – я не представляю, каким еще словом описать увиденное.
Несколько губ, одни светлее, другие темнее, над ними небольшие груди, и руки, руки, всеохватные, лепечущие вслед за словами…
Через несколько недель я спросила помощницу ведущего, где же та Ира – наверное, Ира! – и она потупилась: у Иры была неразвивающаяся беременность. Что и понятно, добавила она, качая понимающе головой, переглянувшись с кем-то, тоже ведающим, почему  у таких, как Ира, бывает вот так. Я кивнула, подумав, повспоминав о той упаренной вульве, что да, я и не верила в ее беременность. «Получила? Получила, хиппи сраная!?» - визжал внутри меня тоненький противный соседский голосок.
А тогда я спокойно досидела в сауне до положенных капель на плечах и вышла к купели. А там…
А там!
Там уже плавали тушки, кто голый, кто в купальнике – скорее всего, большинство в купальниках, - а на край бассейна выступила пара.
Он и она.
Она  - голая, неся неспешно и гордо свой огромный живот впереди себя.
Он – голый, ничем не хвастаясь – не заметила я ничего, чем можно было бы ему…
Объясняли всем направо и налево, что они – свободные люди, что пришли сюда поплавать голышом, так как это - естественно и не безобразно.
Ну, я не поняла, безобразно это или слишком, что ли, уязвимо.
Слишком.
Уязвимо.
Это пузо.
Этот пи… х… в общем, голый мужчина.
Не поняла.
А непонятное я тогда отвергала напрочь.
Мы плавали, проплывали и проныривали. Мы играли в роды, пытаясь задержать друг друга между ног, и я все думала, как это происходит у наших голышей.

Больше я в этот бассейн не ходила.
Испугалась, наверное!
А на следующем занятии мы должны были практиковать утробное звучание. Это когда звук появляется из нутра и выливается таким, каким появляется: низким, горячим и горестным, как мне показалось.
Но мне не просто показалось.
Когда нам объяснили, как надо звучать, и двадцать штук женщин стали выть, звук стал нарастать, как сирена, и выплеснул меня из подвала.
Я ходила по улице, слушая подвальные звуки, и была покрыта ими, как глиной, как пеплом, как… генетической памятью.
Мне было понятно, что это за звуки: это мы, еврейские женщины, ревем и воем в газовой камере.
Или рядом с ней.
Или в душной горящей избе.
Воем.
Ревем.
Мы.

Такое же чувство на меня наступало, когда я шла тогда по переходу на «Павелецкой»: куда-то брела вместе со всеми, с сумками, чемоданами, детьми…
Мы в моей генетической памяти все, скорее всего, брели на казнь.

Я вернулась и продолжила играть, экспериментировать, рисовать и выполнять прочие предлагавшиеся практики.
Рожала я с их, - «элементальной», -доулой, то есть родовспомогательницей, дома. И она то спала на обочине комнаты в спальнике, то наполняла ванну, то колола мне "витаминчики", то консультировалась по городскому телефону с кем-то, понимающим в ситуации, успокаивавшим ее тем, что, мол, у меня замечательные родовые ходы.
Ложилась спать.
Колола.
Исследовав, говорила, что надо, наверное, кислород.
И врача.
И укол.
И колола опять – говорила, витамины, хотя врачи потом качали головой и спрашивали, чем же накачали меня.

После чудесного спасения меня и моего ребенка мы встретились с помощницей Даниила, которая отдала мне деньги за «ведение родов».
Почему они решили это сделать? – неизвестно. Испугались, что я нажалуюсь? Главврач в роддоме пыталась выпытать у меня правду, нажимая на живот и спрашивая вкрадчиво, кто довел меня до такого неприличного состояния. Телевизионная тетя звонила на домашний телефон и приглашала на программу о здоровье, чтобы я поведала о своих злоключениях.
Мне было не до того: реабилитировала себя и младенчика после всяких обвитий, наглатываний, выдавливаний.
После родов, продолжавшихся слишком долго.
Потуг, длившихся более сорока минут – «так не бывает», но мальчик спасся, и я спаслась, и это было чудом, и деньги мне вернули – на этом история закончилась.

Моя история.
Была еще одна, о девочке-хиппи, рожавшей детей в бане и не сумевшей родить третьего. Сейчас в разводе с запившим мужем.
И еще.
Я ненавижу хиппи!
Хотя люблю песенку Юрайи Хипп.
И была на нудистском пляже.
Я же не навсегда…
Мы – не навсегда.

Хотя… так долго! Очень, очень долго…