2 вер. Квентин Дорвард, Собор Парижской Богоматери

           Время написания романа В.Скотта "Квентин Дорвард" - 1823 г.
        Время написания романа В.Гюго "Собор Парижской Богоматери" - 1831 г.
          Время действия первого романа - 1468 г., второго - 1482 г.

Другие версии:
В.Скотт. Карл Смелый.

  Итак, на этом занятии речь пойдёт о двух известнейших произведениях, посвящённых Франции времён правления Людовика XI . Оба романа написаны в начале эпохи становления историзма в литературе в XIX  веке. Британский классик повествует о пребывании во Франции своего земляка - шотландского дворянина Квентина Дорварда. Французский автор пишет об истории своей страны, глядя на неё из того самого Парижа, который как бы является дополнительным героем романа. А в романе Вальтера Скотта действие происходит в провинции, и таким образом Скотт и Гюго прекрасно дополняют друг друга. Пользовались они фактически одними и теми же источниками, в том числе историческим трудом Филиппа де Коммина. При этом роман Гюго написан уже тогда, когда читатели Европы успели полюбить произведения Скотта, переведённые на французский язык, и как бы создаёт французский аналог его историческим романам.

Из предисловия к роману В.Скотта:
"Действие романа относится к пятнадцатому столетию, когда феодальная система, которая была двигательной силой и нервом национальной обороны, и дух рыцарства, оживлявший и вдохновлявший эту систему, начали изменяться под влиянием более грубых людей, сосредоточивших свое внимание на достижении личных целей и видевших именно в этом свое счастье. Разумеется, подобный эгоизм проявлялся и в более ранние эпохи, но только теперь впервые он провозглашался открыто, как признанный метод поведения. Дух рыцарства обладал тем достоинством, что какими бы натянутыми и фантастическими ни казались нам многие из его доктрин, все они основывались на великодушии и самоотречении, то есть на качествах, без которых было бы трудно понять наличие добродетели среди людей.
Среди тех, кто первым стал высмеивать и отвергать эти принципы самоотречения, на которых воспитывались и тщательно готовились юные рыцари, главным был Людовик XI, король Франции. Монарх этот, наделенный характером в высшей степени эгоистичным, не способный предпринять что-либо, не связанное с его честолюбием, алчностью или тягой к наслаждениям, кажется чуть ли не воплощением самого дьявола, которому дозволено все, что способно загрязнить самый источник наших представлений о чести..."
  Вот так вводит в эту эпоху конца средневековья Вальтер Скотт, А Виктор Гюго идёт иначе - от источника, который разбудил его фантазию и решил обыграть в своём романе:
"Несколько лет тому назад, осматривая Собор Парижской Богоматери или, выражаясь точнее, обследуя его, автор этой книги обнаружил в темном закоулке одной из башен следующее начертанное на стене слово:

'АМАГКН (Рок (греч.)

Эти греческие буквы, потемневшие от времени и довольно глубоко врезанные в камень, некие свойственные готическому письму признаки, запечатленные в форме и расположении букв, как бы указывающие на то, что начертаны они были рукой человека средневековья, и в особенности мрачный и роковой смысл, в них заключавшийся, глубоко поразили автора.
Он спрашивал себя, он старался постигнуть, чья страждущая душа не пожелала покинуть сей мир без того, чтобы не оставить на челе древней церкви этого стигмата преступлений или несчастья..."

  Наш разговор о романе В.Скотта продолжает вновь "Вслед за героями книг":
 "Как и Айвенго, герой романа Вальтера Скотта, Квентин Дорвард, придуман писателем.
  Вместе с храбрым шотландцем мы попадаем в водоворот сложной борьбы французского короля Людовика XI с бургундским герцогом Карлом Смелым. Людовик XI – тонкий дипломат и дальновидный политик, стремился объединить под своей властью всю страну. Карл Смелый, вспыльчивый и безрассудный, отстаивал интересы феодальной знати, не желавшей подчиниться королю. В борьбе с непокорными феодалами король опирается на выросшие и окрепшие к этому времени города. Чем богаче становились города, тем больше страдали они от произвола феодалов. Поэтому города охотно поддерживали политику короля. Объединение страны открывало широкие возможности для развития торговли и ремесла.
  В романе хорошо показано, как горожане Льежа, восставшие против своего епископа, ищут союза с королём Людовиком XI, видя в нём защитника своих интересов.
  В жестокой, кровопролитной борьбе ломаются феодальные устои и складывается французское национальное государство".
  И Квентин Дорвард(правильнее - Дурвард), и  Изабелла де Круа - вымышленные персонажи. Однако предок Квентина, которым определяется его знатность,  действительно существовал.

  Прямо скажем, и Скотт, и Гюго ещё сохранили в своих книгах романтическое преклонение перед средневековьем - рыцарской моралью у Скотта и тогдашней эстетикой культуры у Гюго. Вот что пишет Гюго про собор, который играет в романе судьбоносную роль для его героев:"Собор Парижской Богоматери еще и теперь являет собой благородное и величественное здание. Но каким бы прекрасным собор, дряхлея, ни оставался, нельзя не скорбеть и не возмущаться при виде бесчисленных разрушений и повреждений, которые и годы и люди нанесли почтенному памятнику старины, без малейшего уважения к имени Карла Великого, заложившего первый его камень, и к имени Филиппа-Августа, положившего последний". Готика, по мнению автора, - вершина архитектуры, пришедшее затем Возрождение - яркий, но закат, а далее - вырождение... Отчасти это потому, что осязаемый образ в сознании людей стал заменяться словесным именно с XV века - начала книгопечатания.
     "С  сотворения  мира и  вплоть до XV столетия христианской эры зодчество
было великой книгой человечества, основной формулой,  выражавшей человека на
всех  стадиях его  развития  --  как существа  физического,  так  и существа
духовного... Итак,   вплоть  до  Гутенберга  зодчество  было   преобладающей  формой письменности,  общей  для  всех  народов...
пронеслись над Колизеем, волны потопа, быть может, бушевали над пирамидами.
     В XV столетии все изменяется.
     Человеческая мысль находит способ увековечить себя, не только обещающий
более длительное  и устойчивое существование, нежели зодчество,  но также  и
более  простой  и  легкий.   Зодчество  развенчано.  Каменные   буквы  Орфея
заменяются свинцовыми буквами Гуттенберга.
     Книга убьет здание..."
  В романе таинственный собор сливается с образом служащего в нём архидьякона и он же - родной дом для звонаря Квазимодо. А у Вальтера Скотта герой уже - книжный человек, молодого искателя приключений занимают многочисленные в то время рыцарские романы.

В книге Скотта описывается французская провинция - замки, деревни, торговые города, а у Гюго - Париж, который становится настоящим вполне одушевлённым героем романа.
"Мы попытались восстановить перед читателями дивный Собор Парижской Богоматери. Мы в общих чертах указали на те красоты, которыми он отличался в XV веке и которых ныне ему недостает, но мы опустили главное, а именно - картину Парижа, открывавшуюся с высоты его башен.
Когда после долгого восхождения ощупью по темной спирали лестницы, вертикально пронзающей массивные стены колоколен, вы внезапно вырывались на одну из высоких, полных воздуха и света террас, перед вами развертывалась великолепная панорама. То было зрелище sill generis, о котором могут составить себе понятие лишь те из читателей, кому посчастливилось видеть какой-нибудь из еще сохранившихся кое-где готических городов во всей его целостности, завершенности и сохранности, как, например, Нюрнберг в Баварии, Витториа в Испании, или хотя бы самые малые образцы таких городов, лишь бы они хорошо сохранились вроде Витре в Бретани или Нордгаузена в Пруссии.
Париж триста пятьдесят лет тому назад, Париж XV столетия был уже городом-гигантом. Мы, парижане, заблуждаемся относительно позднейшего увеличения площади, занимаемой Парижем. Со времен Людовика XI Париж вырос немногим более чем на одну треть и, несомненно, гораздо больше проиграл в красоте, чем выиграл в размере."(Глава "Париж с птичьего полёта").
Следует красочный очерк развития средневекового города:"Начиная с 1367 года город до того разлился по предместьям, что для него потребовалась новая ограда, особенно на правом берегу. Ее возвел Карл V. Но такой город, как Париж, растет непрерывно. Только такие города и превращаются в столицы. Это воронки, куда ведут все географические, политические, моральные и умственные стоки страны, куда направлены все естественные склонности целого народа; это, так сказать, кладези цивилизации и в то же время каналы, куда, капля за каплей, век за веком, без конца просачиваются и где скапливаются торговля, промышленность, образование, население, - все, что плодоносно, все, что живительно, все, что составляет душу нации. Ограда Карла V разделила судьбу ограды Филиппа-Августа. С конца XV столетия дома перемахнули и через это препятствие, предместья устремились дальше. В XVI столетии эта ограда как бы все больше и больше подается назад в старый город, - до того разросся за нею новый. Таким образом, уже в XV веке, на котором мы и остановимся, Париж успел стереть три концентрических круга стен, зародышем которых во времена Юлиана Отступника были Гран-Шатле и Пти-Шатле."

Квентин Дорвард - шотландец (земляк писателя), попавший в поисках лучшей доли во Францию - тем самым мы видим страну как бы со стороны.
Описан мятежный город Льеж, куда попадает с поручением Квентин (ныне - Бельгия). Квентин «удивлялся многочисленным протокам и каналам, выведенным из Мааса или сообщавшимся с этой рекой, которые, пересекая город в разных направлениях, предлагали каждой его части удобство водного сообщения». Вот - городские ремесленники:… «Перед ними шёл Никель Блок, наскоро отозванный от исполнения своих обязанностей на бойне… Позади шагал долговязый, костлявый, полный патриотического пыла и очень пьяный Клаус Гамерлен – старшина цеха железных дел мастеров, а за ним толпились сотни его неумытых товарищей. Из каждой узенькой и тёмной улицы, мимо которых они проходили, гурьбой высыпали ткачи, кузнецы, гвоздари, верёвочники и всякие ремесленники»…
  Париж и Льеж - непохожие города, но похожа жизнь городских ремесленников.
  Но фламандцы всё-таки богаче:«Комнаты всего дома были с такими удобствами, каких Квентин не видывал за всю свою жизнь, – настолько богатые фламандцы той эпохи превосходили не только бедных и невежественных шотландцев, но даже самих французов во всём, что касалось домашнего уюта».
  Всё же в сюжет романа Скотта в большей степени вмешиваются исторические лица: Карл Смелый, сын Филиппа Доброго - герцог Бургундский, граф Гийом де ла Марк по прозвищу  Арденнский Вепрь, герцог Орлеанский - будущий король Людовик XII, с которым герой сталкивается на дороге в Льеж как с напавшим на него рыцарем под забралом. И все они нацелились на женитьбу на несчастной родовитой Изабелле...

Интересно воссоздать портрет молодой, странствующей с тёткой графини по книге Бродского:
"В гостинице «Лилия» Квентин впервые увидел молодую графиню Изабеллу де Круа.
Красота девушки поразила шотландца. Поскольку автор не описал средневековую красавицу, мы попытаемся сделать это сами.
Очевидно, Изабелла была полной, высокой и румяной. Именно эти качества считались в XV веке признаком красоты. Лоб Изабеллы был необыкновенно высоким, ибо средневековые дамы выбривали переднюю часть головы. Бровей у Изабеллы, по-видимому, не было – по моде того времени их начисто сбривали.
Изабелла отличалась не только врождённой красотой, но и изяществом одежды. Её щегольство начиналось с головного убора. Женщины не снимали его даже дома.
Шляпы были самых причудливых фасонов. Одни походили на полумесяц, концы других торчали, как два рога.
Были шляпы в форме конусов, к верхушке которого прикрепляли вуаль. Спереди она закрывала лицо, а сзади свисала до пояса. Когда вуаль крахмалили, она топорщилась, как огромная лопасть.
Был моден также капюшон с длинным до пояса хвостом. В него, как в футляр, вкладывали косу. Такой капюшон называли «обезьяним чепцом».
Платье из шёлка, бархата или цветного сукна подпоясывали чуть ниже груди. Сзади юбка кончалась шлейфом, который волочился по земле. Чем знатнее была дама, тем длиннее был её шлейф". Конечно, в таком же наряде можно представить себе и красавицу Флёр-де-Лис в другом романе.

Начинается роман Гюго с представления в день Крещения в зале Дворца правосудия на острове Сите, перед Нотр-Дамом  мистерии "Праведный суд Пречистой Девы Марии"в честь женитьбы дофина Карла. Её написал и поставил Гренгуар. В городе праздничные огни, наряженные деревья (ещё не ёлки), толпа школяров из Латинского квартала, с нетерпением ждущих зрелища. Автор как бы реконструировал подобную пьесу со всем её условным языком. "Мистерия началась... Четыре действующих лица начали декламировать пролог... Всё четверо были одеты в наполовину жёлтые, наполовину белые костюмы;одежда первого была сшить из золотой и серебряной парчи,  второго - из шёлка, третьего - из шерсти,  четвёртого - из полотна.  Первый в правой  руке держал шагу,  второй - два золотых ключа, третий - весы, четвёртый - заступ. А чтобы помочь тем туго думаю,  которые,  несмотря на всю ясность этих атрибутов, не поняли бы их смысла, на подле парчового одеяние большими черными буквами было вышито:"Я -дворянство", на пододеяльник шёлкового - "Я - духовенство", на пододеяльник шерстяного - "Я -купечество", на подоле льняного -"Я - крестьянство"... Крестьянство состояло в браке с Купечеством, а Духовенство - с Дворянством, и...обе счастливые четыре сообща владели великолепным золотым дельфином(игра слов - дельфин- дофин), которого решили присудить кресивейшей женщине мира. Итак, они отправились странствовать по свету, разыскивая эту красавицу. Отвергнувшую королеву Голконды,  принцессу Трапезундскую, дочь Великого хана татарского и проч.... Пришли отдохнуть на мраморном столе Дворца правосудия вкладывая почтенной аудитории такое количество сентенций, афоризмов, софизмы,  определений и поэтически фигур, сколько их полагалось на экзаменах факультета словесных наук..." Далее, расхваливая дельфина, то есть наследника, фигуры находят невесту - Маргариту Фландрскую. Всё это действо должно продолжаться четыре часа!
Но только актёры отыграли пролог,  толпа отвлеклась на зрелище посольства из Фландрии, дивясь роскоши фламандцев (привет Скотту).
Мы видим и выборы Папы шутов. Это «почетное» звание получил Квазимодо -  молодой звонарь собора Парижской Богоматери, одноглазый, горбатый да еще и глухой, но богатырского сложения и очень сильный. (Очень может быть, что Гюго "перенёс" в средневековье своего знакомого, горбатого скульптора, работавшего в Нотр-Даме). "И тут всех отвлекает появившаяся на площади танцовщица Эсмеральда...«такой красоты, что сам Бог предпочел бы её Деве Марии». Забытый автор, нищий Гренгуар, увлекаемый Эсмеральдой, попадает к нищим во Двор чудес, где в свою очередь становится "шутовским мужем" плясуньи. "Папу" же с возмущением уводит в собор его воспитатель, архидьякон Клод Фролло.
В центре сюжета "Собора Парижской Богоматери" - любовный "квадрат": в Эсмеральду, юную красавицу-танцовщицу, влюблены трое, а она влюбляется в рыцаря Феба де Шатопера, который меньше всех питает к ней чувство. И все они враждуют из-за названной цыганки: архидьякон собора Фролло неусыпно следит за своим звонарём, Феб набрасывается на Квазимодо, отбирая у него Эсмеральду, когда тот хочет выкрасть её по приказу Фролло, и того же незадачливого рыцаря пронзает ножом архидьякон... Лишь поэт Гренгуар держится несколько отстранённо. Но самый уродливый - Квазимодо оказывается самым человечным. Он попадает к позорному столбу и испытал участие Эсмеральды, напоившей его, "впервые в жизни заплакал" и бескорыстно влюбился.
"Не гдяди на лицо, девушка, а заглядывай в сердце.  Сердце прекрасного юноши часто бывает уродливо, есть сердца, где любовь не живёт."
Герои представляют все темпераменты: Фролло флегматичен, Квазимодо - порывистый холерик, Гренгуар - задумчивый меланхолик, Феб - сангвиник, радующийся жизни, но эта радость - какая-то тупая... Имя бога Аполлона - Феб явно дано ему с иронией.
Фролло - не примитивно-демонический персонаж, это образованный и даже мечтательный человек. Его окружают парижские школяры, да и Гренгуар - его ученик. Он «уже в шестнадцать лет … мог помериться в теологии мистической — с любым отцом церкви, в теологии канонической — с любым из членов Собора, а в теологии схоластической — с доктором Сорбонны».  «Его душевные качества, его знания, его положение вассала парижского епископа широко раскрывали перед ним двери церкви. Двадцати лет он, с особого разрешения папской курии, был назначен священнослужителем Собора Парижской Богоматери; самый молодой из всех соборных священников, он служил в том приделе храма, который называли altare pigrorum („придел лентяев“), потому что обедня служилась там поздно». Клод вырастил подброшенного в собор мальчика, ставшего звонарём и получившего имя Квазимодо в честь праздника Октавы Пасхи(при этом "квазимодо" означает "подобие", то есть человек с какими-то отклонениями от нормы). Но священнослужитель консервативен и недоверчив ко всему - людям, науке, даже Богу. Он - гонитель появившегося книгопечатания. Он и влюбляется в Эсмеральду и ненавидит её как колдунью. Осуждает её, когда она схвачена да ещё обвинена в не состоявшемся убийстве Феба, и тайно предлагает ей освобождение, если она ответила ему взаимностью... Но девушка отвергает воздыхателя в рясе.
  Школяры и поэты в этом Париже странным образом востребованы среди нищих и бандитов. Но как тут не вспомнить Франсуа Вийона, жившего совсем незадолго до действия произведения, - блестящего поэта и в то же время бродягу и пройдоху?
Показателен суд не только над Эсмеральдой, но и над её "сообщницей"... козочкой. Мышление позднего средневековья делало отвечавшими за всё и животных, и даже предметы - чего стоит суд над колоколом в Угличе в конце XVI века! При этом колокола, мечи и пушки носили собственные имена. А как доставалось чёрным кошкам - "пособникам дьявола"! Козочка «резвая, веселая, с глянцевитой шерстью, позолоченными рожками и копытцами, в золоченом ошейнике» тоже заподозрена в сношениях с нечистой силой,  как и её хозяйка. Даже умный Фролло, глядя на бьющую по бубну ножками Джали, говорит:«Это колдовство». Совсем иначе оценивает Джали Гренгуар: «Какое прелестное животное! Правда, оно отличается больше чистоплотностью, чем величиной, но оно смышленое, ловкое и ученое, словно грамматик!» Масла в огонь подлило то, что козочка передразнивает прокурора, зачитывавшего приговор. Она уселась, начала трясти бородкой, а передними лапками повторяла жесты Шармолю. Прокурор вскрикнул: «Сатане было мало вмешаться в эту историю – он присутствует здесь и глумится над величием суда». Её могли повесить, но козочка побежала за спасённой Эсмеральдой, а когда хозяйку схватили вновь, её спас уведший её Гренгуар.

Интересно, что и в одном, и в другом романе герои - Дорвард и Гренгуар - не сразу узнают короля Людовика XI, с которым их столкнул случай. Ведь этот король носил одежду купца и вёл себя не по-королевски, а как торгаш или учётчик. «Вы, сударь, должно быть, меняла или хлебный торговец», – сказал Квентин Дорвард, случайно встретив на берегу ручья короля, инкогнито следящего за страной...
Ещё раньше совсем не так идиллически Квентин столкнулся с правой рукой Людовика Тристаном Вешателем, начальником охранных служб, похожего на подобных персонажей в российской истории..."Стычка Квентина с Тристаном Вешателем, быстрым на расправу начальником королевской полиции, происходит в начале романа.
Квентину не избежать бы петли, но на помощь молодому человеку подоспели его земляки – шотландские стрелки. Вместе с ними он отправился искать защиты у лорда Кроуфорда.
Лорд Кроуфорд, командир шотландских стрелков, жил в королевском замке Плеси ле Тур".
И дальше из книги Бродского: "Однако Квентин всё же мог догадаться, кем был его собеседник, назвавшийся купцом дядей Пьером.
Помните, король повёл Квентина в гостиницу «Лилия» и угостил обедом. После обеда король удалился. Тогда Квентин поинтересовался у хозяина, кто такой дядя Пьер.
– Если сказал купец, значит, купец и есть, – отвечал хозяин.
– Какую же он ведёт торговлю?
– Как вам сказать… Всякую, сударь. Есть у него здесь шёлковые мануфактуры, изделия которых поспорят даже с теми тканями, что венецианцы привозят из Индии… Может быть, по дороге сюда вы заметили тутовую рощу? Её посадили по приказу дяди Пьера для его шелковичных червей…
  Шёлк во Франции в XV веке ткали только на одной мануфактуре. Принадлежала эта мануфактура королю. Работали на ней итальянцы. Этого, правда, Квентин мог и не знать, – шёлкоткацкая мануфактура была устроена во Франции лишь за год до его приезда.
Однако шотландцу могло быть известно, что во всей Европе изготовлять шёлковые ткани умели только в итальянских городах Болонье и Лукке. Каждому жителю этих городов за разглашение секрета изготовления шёлка грозила смертная казнь. Поэтому открыть шёлкоткацкую мануфактуру во Франции мог лишь могущественный человек, способный переманить в чужую страну итальянских мастеров и обеспечить им безопасность. Разумеется, простой горожанин сделать этого не мог".
Гренгуар оказался лицом к лицу с королём, оказавшись на короткое время в Бастилии - главной королевской тюрьме. Вот её описание:"Читатель, быть может, помнит, что за минуту перед тем, как Квазимодо заметил в ночном мраке шайку бродяг, он, обозревая с высоты своей башни Париж, увидел только один огонек, светившийся в окне самого верхнего этажа высокого и мрачного здания рядом с Сент;Антуанскими воротами. Это здание была Бастилия. Этой мерцавшей звездочкой была свеча Людовика XI".  Король проводит ночь в Бастилии, имея там каморку в башенке и "заботясь" о тюрьме. Узников с ним обходит другой известный приближённый - Оливье. "Мэтр Оливье вышел и минуту спустя возвратился с двумя пленниками, которых окружали стрелки королевской стражи. У одного из них была одутловатая глупая рожа, пьяная и изумленная. Одет он был в лохмотья, шел, прихрамывая и волоча одну ногу. У другого было мертвенно;бледное улыбающееся лицо, уже знакомое читателю".
– Нет, государь, произошло недоразумение. Это моя злая доля. Я сочиняю трагедии. Государь! Я умоляю ваше величество выслушать меня. Я поэт. Присущая людям моей профессии мечтательность гонит нас по ночам на улицу. Мечтательность овладела мной нынче вечером. Это чистая случайность. Меня задержали понапрасну. Я не виноват в этом взрыве народных страстей. Ваше величество изволили слышать, что бродяга даже не признал меня. Заклинаю ваше величество…
– Замолчи! – проговорил король между двумя глотками настойки. – От твоей болтовни голова трещит.
  Уже наготове тот же Тристан, но Гренгуара спасло красноречие."Наконец король взглянул на него.
– Ну и болтун! – сказал он и, обернувшись к Тристану;Отшельнику, проговорил: – Эй, отпусти;ка его!"
  (Можно заметить, что в 1482 г. Тристана уже вообще-то не было на свете, но Гюго явно под влиянием романа Скотта сохранил всю "троицу").
  У Гюго король появляется лишь в одном эпизоде. У Скотта Людовик дан гораздо более подробно. В основном мы видим его в замке Плесси близ города Тур. Вот он плетёт интриги против Карла Бургундского, напоминая паука в паутине, вот на свой страх и риск едет к своему вассалу и противнику договариваться, переживает у него почти арест,  но решает с ним действовать вместе против ненужных обоим волнений в Льеже. Восставший Льеж неожиданно разоряет, как и произошло реально, Арденнский Вепрь, вдруг женившись на тётушке Изабеллы вместо ее самой. А знатной графине приходится вновь скрываться от назойливых женихов...

  В Шотландии - борьба кланов, в Англии - война Роз, и во Франции, несмотря на относительно вольготное житьё при короле шотландских стрелков, не спокойнее и безопаснее. Квентин и его частая, но пока не полагающаяся ему в супруги спутница - графиня рассуждают вместе об этом.
"А где же мне искать защиты? У этого сластолюбца Эдуарда Английского? Или в Германии,  у пьяницы Венцеслава?.. Вы говорите - в Шотландии..."
"Вернись я в Шотландию, я не встречу там никого,  кроме многочисленных и могущественных врагов, а я одинок и бессилен против них..."
"Увы, - сказала графиня, - значит, нет на свете уголка, где люди жили бы, не зная притеснений..."
(Только, конечно, прекрасная графиня не слишком представляет себе,  что происходит за Рейном. Венцеслав (это же знакомый по занятию о Яне Гусе Вацлав), одно время бывший германским королём, умер за полвека до этого разговора!)

В Париже тоже неспокойно. Войска подавляют волнения, поводом для которых стал суд над Эсмеральдой. На одной стороне противостояния - командир королевской стражи Феб, на другой - Квазимодо, - с ним сыграла злую шутку глухота,  и он вообразил,  что толпа хочет погубить,  а не освободить девушку, и отбивается в соборе. Как всегда,  в стороне  Гренгуар,  случайно схваченный. И мрачная фигура архидьякона, становящаяся воплощением охраны устоев. Он нарушает средневековое право неприкосновенности во храме и отдает вновь в руки палачей отвергнувшую его цыганку.
В романе Гюго - чёткая зеркальность - дважды Эсмеральда осуждён на казнь, но первый раз её спас Квазимодо, а второй раз спасти не может. И - свойственные романтизму повороты действия: героиня почти спасена, старуха, смотряща я за ней, вдруг оказалась её матерью, узнающей дочь по заветной ладанке. Оказалось, что она была похищена цыганами, взамен подбросившими горбатого мальчика - да-да, Квазимодо. Неужели она не цыганка, а вот Квазимодо - цыган? Но породнит их двоих только смерть... Она всё равно настигает девушку, оставшуюся без козочки,  играющей роль оберега - среди ищущей Эсмеральду  стражи показался Феб, и  она выдала себя, позвав его. А тот вообще прошёл мимо... И - отчаяние Квазимодо - он "своими могучими руками столкнул архидьякона в бездну". Чуткие подростки говорят при этом, что жалко обоих...
"Вот всё, что я любил!"
  Едва ли не впервые в исторической литературе и Скотт, и Гюго говорят о цыганских общинах в Западной Европе, где они расселились в течение XV века. Но если в романе "Квентин Дорвард" экзотический цыган являет собой лишь контраст носителю европейской цивилизации Дорварду, то у Гюго цыгане даны детальнее и с большим вниманием, а образ Эсмеральды - неважно, какой формально крови - первый образ,  символизирующий эту яркую и удивительную культуру.

Филипп де Коммин, чьи "Мемуары" используют оба автора, не только, как добросовестный хронист-летописец, фиксировал события. Он одним из первых на исходе средневековья анализировал,  почему они происходили. И Людовик XI у него проходит как создатель централизованного государства, поступающих рассчётливо и дальновидно, несмотря на свои отталкивающие методы правления - слежку,  преследования противников, корыстные сделки, а "последний рыцарь" Карл Смелый - безрассуден и легкомыслен, хотя и честен. Примерно так старается показать их борьбу и Скотт. Кстати,  в его романе есть и Коммин, как раз переходящий со службы Карлу Бургундскому к королю. У Гюго показан монет,  когда Карл Бургундский уже пять лет как побеждён и погиб в стычке со швейцарскими наёмниками, здесь король также - носитель практической смётки в государственных делах. Но у читателя всё равно остаётся ощущение неоправданного произвола. Просто авторы XIX века в целом с недоверием относились к королям.
В дальнейшем Скотт написал роман "Карл Смелый", который в какой-то степени можно считать продолжением "Квентина Дорварда", где доводит до конца историю поражения сторонника "буферного государства" между Францией и Германией.

Уж совсем интересно будет для учеников такое: "Дурацкий 'Айвенго' и этот великолепный роман словно бы написаны разными людьми"(Марк Твен). Нравился роман и Пушкину, и Дюма. В ХХ веке, впрочем, именно эти два рассматриваемых нами на занятиях романа стали у Скотта наиболее читаемыми и он стал восприниматься как певец средневековья, хотя при жизни больший успех имели романы из недавнего прошлого, такие, как "Уэверли"  и "Роб Рой".
Судьбу Дорварда решает  Карл Смелый, временно замирившийся с королём. Но их противоборство вскоре продолжится... Дядя "помог" герою добиться руки Изабеллы, добыв,  как потребовал Карл, голову Арденнского вепря (вообще-то буйный и жестокий граф окончил свою жизнь шестью годами позже, но это - "для сюжета"). К тому же подтвердилось родство Квентина с французской знатью.
  В финале романа Скотта - свадьба Квентина и Изабеллы де Круа.
"...незаметно удалюсь со свадьбы Изабеллы, как Ариосто - со свадьбы Анжелики, предоставив всем, кто пожелает, дополнить мой рассказ дальнейшими подробностями по своему вкусу и усмотрению.
   Другой поэт, быть может, воспоет
   Ширь бракемонтских замковых ворот,
   Когда вступает в них шотландский странник,
   Как бракемонтской госпожи избранник".

Финал романа Гюго - тоже свадьбы? Он трагически контрастен: свадьба Феба с Флёр-де-Лис и "свадьба" Квазимодо, обнимающего тело Эсмеральды и умирающего в этих объятьях... Всего через год после этого в могилу уйдёт и "король-торгаш". "Людовик XI опочил год спустя, в августе месяце 1483 года".   
Гренгуар в том же 1483 году упоминается в документе:
"Жеану  Маршану,  плотнику,  и  Пьеру  Гренгуару,  сочинителю,  которые
поставили  и  сочинили  мистерию, сыгранную в парижском Шатле в день приезда
папского  посла,  на  вознаграждение  лицедеев,  одетых  и  обряженных,  как
требовалось  для  мистерии,  а равно и на устройство подмостков -- всего сто
ливров". Однако больше известен другой Гренгуар(Гренгор), которому в 1482 году было лишь пять лет.
"Спустя полтора или два  года после  событий,  завершивших  эту историю,
когда в склеп Монфокона пришли за трупом повешенного два дня назад Оливье ле
Дена, которому Карл VIII даровал  милость  быть  погребенным в Сен-Лоране, в
более достойном обществе, то среди отвратительных человеческих остовов нашли
два скелета, из которых один, казалось, сжимал другой в своих объятиях. Один
скелет был женский, сохранивший на себе еще кое-какие обрывки  некогда белой
одежды и ожерелье вокруг шеи из зерен лавра, с небольшой  шелковой ладанкой,
украшенной  зелеными бусинками, открытой  и пустой Эти предметы представляли
по-видимому такую незначительную ценность, что даже палач  не польстился  на
них. Другой  скелет, крепко обнимавший первый, был скелет мужчины. Заметили,
что спинной хребет  его был искривлен, голова глубоко сидела  между лопаток,
одна нога  была  короче другой. Но его шейные позвонки оказались целыми,  из
чего  явствовало, что он не  был повешен. Следовательно, человек этот пришел
сюда сам  и здесь умер. Когда его захотели отделить  от  скелета, который он
обнимал, он рассыпался прахом".

Нотр-Дам де Пари давно уже воспринимается как образ романа Гюго. Писатель сделал великое дело: помог обществу осознать важность создания исторических памятников. И уже в 1832 г.в Париже открылся музей средневековой культуры, а главный собор решили не перестраивать и тем более сносить, как предлагали ещё недавно, при Наполеоне.
Вскоре появились две оперы и балет Пуни на сюжет романа. Ведь в нём яркие персонажи, колоритные массовые сцены, быстрая смена обстановки, много музыки - всё, что нужно для театра. Причём либретто для первой оперы писал сам Гюго. Изменения сюжета коснулись главным образом того, что в положительного героя превращался Феб - рыцарь во всех смыслах слова, а роль Квазимодо свелась к помощи Эсмеральде. Конечно, в XIX веке это было вызвано тем,  что в балете нужен "принц в белых тапочках", а в опере - сладкоголосый премьер,  и Квазимодо для этого не подходил.
В наши дни популярность "Собора..." оказалась намного больше, чем романов Скотта. Конечно, французский мюзикл 1998 года. Да ещё мультфильмы...
Эсмеральда в мюзикле не украденная француженка, а цыганская девушка-сирота из Испании. Многие помнят трио "Belle" - его поют там не четверо, а три главных персонажа - без Гренгуара. Просто на сцене четвёртый в том же амплуа - уже лишний. Но в целом мюзикл весьма точно следует роману. Нередко вспоминают и франко-итальянскую экранизацию 1956 г.с Джиной Лоллобриджидой - непревзойдённой Эсмеральдой.
Что же касается диснеевского мультфильма "Горбун из Нотр-Дама", то он уже похож на сказку: оживают химеры-горгульи с галерей собора, общающиеся с Квазимодо, и вообще всё кончается хорошо и никто не погибает, кроме совсем уж демонического судьи...
Из экранизаций "Квентина Дорварда" можно отметить отечественный фильм 1988 г. "Баллада о Квентине Дорварде,  королевском стрелке"с совсем молодой Ольгой Кабо в роли Изабеллы де Круа. Все экранизации затронуты нами исторических романов в нашей стране состоялись,  что интересно,  в 80-в годы,  когда их смотрео юное поколение,  читавшее "макулатурные" издания и весьма придирчиво оценивавшее кино.

Вопросы учащимся: Что в истории Франции XVвека выделяют оба романа? Дополнительно: Согласны ли вы с тем, что у Скотта - роман долга, а у Гюго - роман чувств? И поддерживаете ли утверждение Ф.М.Достоевского, что Квазимодо - это угнетённый народ Франции?
Кстати...
Попробуем проделать путь с золотым дельфином в мистерии Гренгуара.  Откуда во Франции в XV веке знали о богатой алмазами индийской Голконде? Могли ли аллегорические фигуры в 1482 году  "посвататься" к византийской принцессе в Константинополе? И что пережил два года назад "великий татарский хан (т.е. хан Большой Орды)"?