Старость - не радость

Однажды Наталья решила навестить свою свояченицу Елизавету. Лиза жила с престарелой матерью в просторном, видавшем виды частном доме. Два этажа хранили в себе истории прошлых лет. На первом этаже располагались кухня, хозяйственные помещения и скромная комнатка, приют матери Елизаветы, бабки Матрёны. Недавно перешагнув девяностолетний рубеж, баба Мотя, высокая и сухощавая старуха, казалась воплощением самой эпохи. Она почти ни с кем не разговаривала, лишь одаривала нежданных гостей пронзительным, недоброжелательным взглядом, сопровождая его недовольным чмоканием губ. О ней шептались соседи, поговаривая о дурном глазе и способности навести порчу на неугодных. Вот и Наталью бабка Матрёна пронзила своими острыми глазками, что-то невнятно пробормотав себе под нос, отчего Наташе стало не по себе. В этот момент на первый этаж спустилась Елизавета.

– Не обращай внимания на мать, – проговорила она. – Она почти никого не узнаёт, совсем из ума выжила.

– Да, старость – не радость. Неизвестно, что нас ждёт, если, конечно, доживём до такого возраста, – отозвалась Наташа.

– Вряд ли доживём. Старое поколение намного крепче нас, хоть и пережило куда больше. Да и зачем так долго жить, быть обузой для детей? Кому хочется ухаживать за стариками? Взять мою мать, например. Она совсем потеряла связь с реальностью, живёт прошлым. Войну пережила, страшный голод, и теперь ей постоянно кажется, что голодные времена вернулись. Представляешь, что она недавно выкинула? Пока я ездила в город по делам, она взяла сумку и пошла по соседям, просить подаяние. Вернулась с целой торбой всякой всячины, – тяжело вздохнув, поведала Елизавета.

– Да что ты такое говоришь? – изумлению Наташи не было предела.

– Вот именно. Я от стыда чуть сквозь землю не провалилась. Соседям в глаза было не взглянуть. Мало того, что принесла кучу хлама, так ещё и по углам всё попрятала. А люди, сама знаешь, любят посудачить, решили, что я мать голодом морю, – Елизавета была близка к слезам.

– Не переживай ты так, Лиза. Ну что с них взять, с этих глупых людей? Неужели им не понятно, что бабушка не в себе?

– Как будто им понятно! Недавно из собеса приходили, беседу со мной проводили. Спрашивают, почему ваша мама милостыню просит? Я им холодильник открыла, говорю: "Посмотрите, сколько здесь еды! Разве я могу родную мать голодом морить?"

– Да, дела… Не позавидуешь тебе, – посочувствовала Наташа свояченице.

Проговорив до позднего вечера, женщины разошлись по комнатам. Ночью, Наталье захотелось пить, и она спустилась на кухню. Включив свет, она увидела бабку Матрёну. Та сидела на кровати, в руках у неё была чёрствая корочка хлеба. Бабуля смотрела на неё и шептала: "Что ты говоришь, что к худу? Это не к худу, это к добру, к добру…”

Наталья замерла в дверях, не зная, что делать. Бабка Мотря, казалось, не замечала ее, продолжая бормотать что-то о добре, крепко сжимая в руках сухой хлеб. Наташа, стараясь не шуметь, прошла к холодильнику. Сделав несколько глотков воды, она почувствовала, как напряжение немного отступило.

"Вы что-то хотели, дочка?" – внезапно спросила баба Мотя, заставив Наталью вздрогнуть. Ее голос был неожиданно твердым и ясным, совсем не таким, как днем. Наташа с трудом подавила испуг. "Пить захотелось," – пролепетала она.

Бабка Мотря медленно поднялась с кровати, ее глаза, обычно тусклые и недоброжелательные, сейчас казались какими-то другими – мудрыми и проницательными. "Добро помни, дочка," – сказала она, протягивая Наталье корочку хлеба. "Хлеб – всему голова. Он всегда поможет."

Наталья растерялась. Она не знала, что ответить. Взяв из рук старухи сухую корку, она почувствовала необъяснимое тепло, исходящее от нее. "Спасибо," – прошептала она. Бабка Мотя лишь кивнула и снова опустилась на кровать, продолжая что-то тихо бормотать себе под нос. Наташа, в смятении чувств, поднялась к себе, крепко сжимая в руке чёрствую корочку хлеба, словно это был самый ценный талисман. Ночь казалась долгой и тревожной.