Курсовая, трамвай, Огонек

Tот день, полный впечатлений и потому запомнившийся, начался невесело.
Я находился на кафедре испанского языка, в центре кабинета, в окружении преподавателей, пристально смотревших на меня, и секретарши Оленьки, с неимоверной скоростью стучавшей по пишущей машинке, и с которой я… впрочем, как сказал бы ведущий телесериала «Следствие вели» Леонид Каневский, это совсем другая история.

- Послушайте, Борис! Если Вы полагаете, что, будучи звездой сцены, можете не писать курсовую работу, как это положено всем смертным, то Вы глубоко ошибаетесь!

Заведующая кафедрой Степанида была женщиной строгой, но справедливой, во всяком случае так она полагала.

- Так сдал же я курсовую! – оправдывался я.
- Кому?
- Никому. Я ее положил еще неделю назад сюда на стол.
- Кто это видел?
- Никто. Никого не было.
- Вы хотите сказать, что кафедра была открыта, а внутри никого не было?

Оленька перестала бить машинку и умоляюще взглянула на меня.
- Ну... не то чтобы никого, - замялся я. Кто-то, наверное, был, но я не обратил внимания.
- Не надо морочить нам голову! Что это такое Вы могли написать в своей курсовой, что ее похитили?! Вот у нас тут полный шкаф всякой важной документации, а на нем – вымпелы, грамоты и прочие дорогие для нас вещи. Все осталось нетронутым, а Ваша бесценная курсовая исчезла! Может, признаетесь, наконец, что ее и не было?
- Была!
Степанида развела руками.
- Нет, это невозможно!

На помощь мне пришел Александр, мой куратор, преподаватель от Бога, любимый и студентами, и коллегами за порядочность, искренность, юмор и множество других замечательных качеств, которых бы хватило на многих.

- Может, ее положили в шкаф или на шкаф?
Присутствующие весело рассмеялись, а Степанида улыбнулась.
- В общем, так. Ладно. Даю Вам еще один день. Завтра принесете курсовую лично мне.
- Как завтра?! Что же мне ее по новой писать?
Она одарила меня взглядом, в котором была такая гамма чувств, что я тут же поднял руки вверх и вышел из кабинета, а вслед за мной и Александр.

- Ты действительно ее принес? – спросил он.
- Принес. В университет. А вот куда дел ее здесь совершенно не помню. А главное – никакого черновика нет. Писал сразу набело.

С Александром можно было поделиться всем, даже самым сокровенным, но рассказать, чем мы занимались с Оленькой на кафедре после рабочего дня, когда все разошлись по домам, я не посмел, так как это была не только моя тайна. Вроде бы я действительно положил курсовую на секретарский стол. Хотя... может, и нет. Я ведь побывал до этого еще во множестве мест.
- Ранний склероз, – вздохнул Александр. Что же будет дальше!
- Вот-вот. Жуткое дело.

В это время прозвенел звонок. На лестничной площадке стал собираться народ на перекур. Подошли мои друзья, которым я стал рассказывать историю про курсовую, и тут появился Мишель, любитель анекдотов, славившийся чрезмерно активной жестикуляцией, да такой активной, что окружающим приходилось держаться от него на расстоянии вытянутой руки.
Он любил рассказывать анекдоты, причем нередко собственного сочинения. Его анекдоты от не его заметно отличались. После не его все весело смеялись, а после его кто-то по традиции спрашивал: «Сам сочинил?», и Мишель загадочно улыбался.

Итак, он стал рассказывать анекдот, расталкивая руками во все стороны толпу, и после традиционного вопроса предложил пойти в «Огонек», бар-закусочную, наше излюбленное место препровождения, находившийся в трех трамвайных остановках от университета.

Вшестером мы заскочили в трамвай, где Мишель продолжил рассказывать анекдоты.
На следующей остановке произошло то, что регулярно происходит с городским транспортом: с противоположных дверей в наш вагон вошли две контролерши – упитанные тети с серьезным видом и красными повязками на рукавах.
«Товарищи, предъявляем билетики!» - периодически выкрикивали они, продвигаясь к центру, куда, пытаясь отдалить встречу, продвигались и мы. Вагон был заполнен, но ловцы «зайцев», усердно работая локтями, быстро приближались.

Стоимость проезда в трамвае в ту пору равнялась трем копейкам. Сумма вполне терпимая даже для бедных студентов. А вот штраф был – один рубль. И его было жалко.
В одном из предыдущих рассказов я поведал, дорогой читатель, что; можно было приобрести на один советский рубль. Кроме того, доблестные блюстители порядка на транспорте имели обыкновение стыдить несознательных граждан прилюдно до такой степени, что некоторым из них хотелось тут же покончить с собой, правда, адекватному большинству хотелось покончить с контролерами, выбросив стыдящих из трамвая, что иногда приводило к рукоприкладству.
Меня всегда интересовал вопрос, какой процент от штрафных доходов получали эти представители проверяющих органов, учитывая рьяность с какой они исполняли свои обязанности.
Проблема заключалась в том, что купить билет можно было в кассовых аппаратах, находившихся у дверей вагона, чего сразу мы не сделали, полагая, что за такую короткую поездку нарваться на контролера шансов мало. Обойти этих теть не представлялось возможным.

- Значит так, - произнес я, - мы глухонемые.
Я стал изъясняться жестами, и мои смышленые друзья мгновенно среагировали. Все принялись «болтать руками», особенно это удавалось длиннорукому Мишелю.
Смотреть на нас со стороны, думаю, было довольно забавно, тем более окружающим, которые только что слышали, как наша веселая компашка громко переговаривалась и смеялась. Мы производили пальцами всяческие движения в воздухе, периодически хватая себя за носы и уши.

Контролерши, сжав нас с двух сторон, принялись с любопытством нас рассматривать. Им, бывалым и матерым, пришлось на своем контролерском веку повидать всякое, и вряд ли мы поразили их чем-либо новым.
- Глянь на них, Зин! – сказала одна другой. - На вид приличные молодые люди.
- Точно, Валь. И, небось, все комсомольцы.
- Ага. Комсомольские взносы две копейки они взносят.
- Попробовали бы не взнести. Из комсомола попрут, а не комсомольцам у нас – ни почета, ни уважения.
- А вот мы с них сейчас по рубчику снимем со всем нашим уважением.

Трамвай подъехал к остановке. Двери открылись. Я наклонился к Вале и гавкнул прямо ей в ухо. Она от неожиданности отпрянула от меня, и я с криком «за мной!» рванул к выходу.
- Закрой двери! – закричала Зина водителю, но я успел встать на подножку и держал двери, пока все не выскочили.
Выбежав на волю, мы сделали отъезжавшим пассажирам ручкой и видели искаженные гневом лица контролерш.

«Огонек» представлял собой небольшое помещение с барной стойкой и пятью высокими по грудь круглыми столиками, стоявшими на одной ножке по центру. Стулья в связи с этим не полагались. Это было выгодно заведению, поскольку посетители в буквальном смысле не засиживались. Так как «Огонек» находился не в самом оживленном месте, в дневное время здесь не было аншлага, чем мы регулярно и пользовались.

Бармен Олег, приветливо кивнул нам, как завсегдатаям. Мы окружили свободный столик, а затем поочередно подходя к стойке, делали заказы. Столик заполнился чашками чая и кофе, орешками, горячим шоколадом, рюмками с лимонным и вишневым ликером, апельсиновым и томатным соком, а также бутербродами с сыром и колбасой. Цены были тут вполне приемлемы для студенческого пиршества.       
 
- Значит, три копейки на трамвай пожалели, а здесь готовы на все, – весело произнес Ник.
- Так то же для государства пожалели, а это для себя. Чувствуешь разницу? – ответил Алекс.
- Точно, – подтвердил Эндрю, жуя бутерброд.
- Дело не в сумме, а в принципе, - вступила в разговор Ирэн. – Это нам должны платить, за то, что мы садимся в эти душные переполненные колымаги и трясемся, как эпилептики.
- Тогда нам должны еще за многое платить, - сказал я. – Например, за коммуналки с одним сортиром на десять семей или за то, что мы, приходя в университет, вместо основных предметов, связанных с иностранными языками, изучаем диамат, истмат и научный коммунизм.
- Точно, - вновь подтвердил Эндрю, продолжая жевать.
- Но-но, - погрозил мне пальцем Ник, заглядывая под стол вроде бы в поисках «жучка», – они уже надели кожаные тужурки и идут к нам чеканным шагом.
- На нем не защитна гимнастерка, а кожана тужурка, - начал Алекс.
- Но у нас стоит на шухере Мурка, - завершил я.
- По этому поводу есть анекдот, - сказал Мишель.
- Подожди, - прервала его Ирэн, - вот мне очень и очень любопытно. Когда народ стоит в очереди за хлебом или за пивом, это объяснимо – просто одновременно подошли. Кто-то подошел первым, остальные выстраиваются за ним. Но почему надо стоять годами в очереди за квартирой или телефоном?
- Потому что в отличие от хлеба и пива, этого не хватает, - ответил Алекс.
- Не хватает телефонов?!
- Не хватает номеров или линий, как они утверждают. Поэтому и делают их часто спаренными, один номер на несколько соседей. Сортир один и телефонный номер один.
- Почему в Англии их хватает?
- Да сколько там той Англии! Как треть Украины, не считая Одессы. И народу в четыре раза меньше. Им вообще телефоны ни к чему, могут перекрикиваться.
- А ну, прекратить антисоветские разговорчики! – приглушенно произнес Ник.
- Почему антисоветские, - не унималась Ирэн, - самые что ни на есть советские. Разве может такой разговор возникнуть, скажем, в Германии или в Японии?
- По этому поводу есть анекдот...
- Подожди, - снова прервала Мишеля Ирэн.
- Вопрос, конечно, риторический, хорошая моя. Но я отвечу. Потому же почему надо сдать двадцать кило макулатуры, чтобы получить томик Дюма или Дрюона в самой читающей стране в мире. Представь, что во Франции собирают газеты и обменивают их на тома Толстого и Чехова.
- Это называется сохранением лесных богатств.
- Да, забавное сохранение. При этом миллионными тиражами печатаются «Правда», Известия» и прочее, не считая классиков марксизма-ленинизма.
- Все мудро продумано, - заметил я, - валят лесные богатства, чтобы печатать газеты, которые граждане потом сдают в пункты макулатуры в обмен на книги.
- Так выпьем же за то, чтобы всегда были книги, которые хочется читать! – торжественно воскликнул Алекс, подняв рюмку с ликером.
- А также за отдельные телефоны в отдельных квартирах, в которых хотелось бы жить! – добавил Ник.
Все собрались чокнуться, но в этот момент Мишель не к месту спросил:
- Потом расходимся по домам или возвращаемся?

Не знаю, хватит ли мне литературного таланта, чтобы описать то, что произошло. Послышался звон разбитой посуды, стол в одно мгновенье оказался пустым, а каждый из нас оказался в том, что заказывал. Я увидел у себя за пазухой рюмку, из которой стекал мой любимый лимонный ликер, кусок докторской колбасы, блюдце с несколькими приклеившимися к нему орешками и недоеденный Эндрю бутерброд. Особенно запомнились мне лица стоявших рядом Эндрю и Ника. Они стали похожи, как близнецы, желто-красные от соков. Белоснежная рубашка Алекса приобрела кофейный оттенок. На ней возник рисунок в стиле раннего Пикассо времен кубизма. Не пощадила стихия и единственную среди нас даму – Ирэн.
- Всю жизнь мечтала купаться в шоколаде, - произнесла она.

Осмотрев себя и друг друга, мы все вместе бросили взгляд на Мишеля. Он стоял пунцовый, но не от соков и еды, а от растерянности и вины за содеянное. А усугублял его вину тот факт, что сам виновник происшествия был чист, как стеклышко. На нем и пятнышка не было.
- Вопрос снят, - тихо произнес он, держа руки за спиной, - все идем по домам.

Мы подошли к стойке, чтобы выяснить с Олегом сумму причиненного ущерба. Он стоял, полусогнувшись, не в силах сдержать хохот и только махал рукой, мол, идите, мне ничего не нужно. Наконец, немного придя в себя, прерывисто произнес:      
- Мы... в расчете... за доставленное... удовольствие.

Всю ночь я восстанавливал по памяти свою курсовую. Помнится, что речь в ней шла о военной терминологии в испанской прессе. Интернета тогда еще не было, и приходилось рассчитывать исключительно на свои силы. Когда я вручил ее Степаниде, та посмотрела на меня, прищурившись, и сказала: «Кто бы сомневался». Она была убеждена, что это именно тот первый вариант, который я никогда не приносил.