Пострадавшая

Больше всех из-за этой вирусной самоизоляции пострадала я. За много-много лет у нас сложилась строгая очерёдность появления на проходной нашего лабораторного корпуса. Первым появляется комендант-вахтёр, мой друг, бывший зам. директора по хозяйству, муж Учёного секретаря - моей приятельницы. Он открывает наш корпус, что-то там ещё подготавливает к началу работы. Затем приходят девочки с первого этажа.  Я – третья, за десять-пятнадцать минут до начала работы. Комендант встречает меня в вестибюле или на огромном крыльце, а в очень холодные дни я сразу захожу в его «кабинет», в котором всегда тепло. Здороваемся, я занимаю своё персональное место у правого торца его стола, сразу направо от двери, и проводим с ним ежедневные «пятиминутки». Дверь чуть приоткрыта, чтобы народ чувствовал присутствие хозяина корпуса. Затем подходят четвёртые, пятые и так далее.
Иногда заходит разговор о политике. А я не могу об этом говорить спокойно. Во мне просто кипит всё от возмущения, когда комендант рассказывает мне о том, что слышал по всяким «Эхам» и прочим пакостным радиоканалам. Друг мой знает об этом и нарочно «подогревает» меня. Вот зачем говорить об этом? Ведь столько тем для разговора из серии «А помните…?». Жили-то мы в прекрасное время, в прекрасных городах, работали в замечательных институтах!
 Когда коменданта подолгу не бывает на работе, я начинаю «возмущаться», прямо на  крыльце, при небольшом ещё стечении народа: «Что это за безобразие! Прихожу на работу и даже поздороваться не с кем. Некоторые, особо наблюдательные или просто завистливые, предлагают мне по пути на работу, заходить сначала к нему домой поздороваться и только потом – на работу. Ну что с них взять, с несчастных, которым даже поболтать не с кем.
Иногда «пятиминутки» превращаются в «десяти- и даже пятнадцатиминутки». Если, конечно, во дворе ещё нет директорской машины. Потом прихожу в свою комнату, включаю комп. И пока он включается и настраивается, обхожу всех на нашем этаже и всем говорю: «Здравствуйте, барышни». Все улыбаются. Поздоровавшись со всеми, включаю «Дорожное радио», сажусь за свой стол, и уже ничто не может меня отвлечь от работы. Только то, что касается самой работы.
 Когда враньё «эхов» зашкаливает, я жалуюсь его жене и обещаю в следующий раз просто застрелить его, если он будет слушать все эти бредни и потом перессказывать их мне. Она, конечно отвечает:
 –  Только попробуйте застрелить! Я тогда Вас растерзаю на мелкие кусочки.  И сама возмущается, что не может отучить его от прослушивания этих лженовостей.
Иногда в конце работы корпус закрывает она (вместо него), часто - мы с ней, и уходим в эти дни с работы последними. Расставаясь, я передаю «пламенный привет» своему лучшему другу. Некоторые ехидно хихикают. Да пусть хихикают. Мне нравится бесить их.
И вот такого привычного ритма жизни меня лишили почти на четыре карантинных месяца. Слава Богу, всё прошло! И всё возобновилось. Сразу же прислали автореферат на отзыв, приглашение на очередную конференцию, значит и статью надо подготовить, да и много чего ещё вернулось в нашу жизнь.
А по поводу вражеских радиоканалов скажу, что и я в своё время слушала всякие Би-би-си» и прочие подлые голоса, но мне нужна была там только музыка. И чаще всего слушала «Радио Бейрута». Да, было такое радио! Говорили на том канале по-французски. И там всегда было море французской музыки. Там пели кумиры нашей молодости – ДАЛИДА. И Ален Делон.

И слава Богу, что саму болтовню я всё равно не понимала.

А ещё я любила арабские фильмы. Не столько за их художественную ценность, сколько потому, что в фильмах этих тоже звучала французская музыка, а самое главное, там всегда был танец живота. Прекраснее этого зрелища я уже не увижу никогда. Сейчас всякие европейки пытаются показать свой «танец живота». Но нет, это неповторимо. Это впитывается с молоком матери, накапливается из поколения в поколение! Надо родиться и жить среди этой музыки, этой культуры. И показать всю красоту женского тела может только арабка.