24. Такое - только в раз в жизни...

Когда сватать меня стали?.. Да лет в пятнадцать. И приехали на Мясоед.  Как раз тогда на деревне женются, надо к весне работницу в дом взять. А я девчонка была работящая, достатком бедная… самая подходящая. Вот и начали сватать.
Как-то в воскресенье пришли к нам подруги, сидим мы и в окно так-то глядь... А к хате и подъезжають сани. Девчата так и ахнули: сваты! А в хату уже входють… старый и молодой:
- Здравствуйте. Где тут хозяйка? Мы сватать приехали.
Бросилася мамка самовар раздувать, а я так-то глянула на жениха, а он дородный, красивый, глаза голубые! Стал отец его объяснять нам, что они с Акуловки, что нужна им в дом хозяйка молодая, а то старая-то вот-вот помрёть, и что хозяйство у них большое: две коровы, лошади, овцы, гуси, свиньи. И вот он объясняить, а Динка шепчить мне на ухо:
- Смотри, дура, не соглашайся. Нашли себе работницу!
Но тут и мамка стала им сыпать, что у меня, мол, нет никакого приданого, а на свадьбу рушники надо, настольники, подарки всем родственникам:
- А где ж я возьму-то все это? Время голодное, не до нарядов тутова.
Отец жениха выслушал мамку, встал, да и говорить сыну:
- Ну, значит, она нам не подходить. Подарки и отцу надо делать, и матери.
- А матери-то зачем? - жених вскочил: - Она ж помрёть скоро.
- Не смей мать обижать! - прикрикнул он на него.
Да встал, шапку в руки и к порогу:
- Поехали.
Тот просить его: да обожди, мол, да давай поговорим, можить, ещё и сладим, а батя - своё:
- Нет, и всё! Вижу я, что другая тебе жена нужна, а не эта.
Раскланялися и уехали. А мамка обернулася к святому углу, перекрестилася да говорить:
- Ну и, слава Богу, что уехали! Да с таким хозяйством ты за два года старухой бы стала!
Вот и началося. То один посватается, то другой. Мне, конечно, все это интересно было, - разговоров потом!.. Но как жить буду, если просватають, и не думала. Любить-то еще никого не любила, а когда полюбила...
А вот так дело было. Жил в другой деревне гармонист модный и звали его Рыжий. Иногда приходил он с гармошкой и к нам на сходбишша, и все девки влюблялися в этого Рыжего. Бывало, как придёшь на фабрику, так они только и турчать о нём.
А раз ребяты наши говорять: приходите, мол, нонча обязательно на сходбишше, Рыжий играть будить. Ну, хорошо, хоть погляжу на этого Рыжего. Собралися с девками, пошли... И правда, сидить, играить этот Кузя. Посмотрела на него так-то и думаю: да какой же он рыжий? Волосы хоть и светлые, но не рыжие, и такой красивый! Глаз не отвести. А играить как!.. Ну, стали мы танцевать, он все играл, играл, а потом приходить наш гармонист, который кое-как пиликал, а Кузя сов ему гармошку: на-ка, мол, поиграй, отдохну я. Сел тот, а Кузя и подходить ко мне, и просить танцевать. И вот ты знаешь... как же сердце заколотилося от радости! Аж дышать нечем стало.
Но станцевали мы с ним раз, станцевали другой, сел он снова играть, а потом вечер еще не кончился, а он:
- Всё. Хватит вам! Натанцевалися. Не буду я больше играть.
Девки просить, упрашивать, а он: не буду и всё! А сам всё-ё так-то на меня поглядываить. Потом берёть гармошку да ко мне:
- Можно с вами пойти? Проводить вас можно?
- Пожалуйста, - говорю: - веселей идти будить.
Я-то хоть и не одна шла, а с девчонками, но пошёл и он. Довел до дому, распрощалися. А у него недалеко от нас тётка жила, так что ж? Смотрю, и зачастил Кузя к этой тётке. Как что - и приходить, а потом – к нам.  И было это как раз на Святки, все Святки он и проходил ко мне, а после праздников иду с работы, гляжу, а Кузя в конце улицы встречаить. Довел до дому, постояли мы... Встретил и на другой вечер, а потом и каждый раз встречать стал. И старалася я с работы уже одна уйти, или впереди девчат выскочу, или отстану. Да они уже и сами всё понимали, скажуть так-то: бяги, мол, бяги, тебя ж Кузя ждёть.
И продолжалося у нас с ним так недели три, а в последний раз... Как будто вчера всё было! Проводил он меня до хаты, постояли мы, а он и говорить:
- Разреши, Мария, я тебя поцелую.
И ты знаешь... не разрешила я. Испугалася!.. А вот чего испугалася. Бывало-то, как какой парень поймаить на сходбишше, станить целовать, а от него либо шшами несёть, либо картошкой толченой или куревом. Вот я и испугалася: ну, помилуй Бог, и от него - так! Разлюблю же сразу! Как же можно было такую любовь убить? Вот и не разрешила. А он сказал:
- Ну, раз не хочешь, так и не надо. Обойдёмся.
Постояли мы, поговорили... Потом мамка вышла:
- Ну, что ж вы мерзнете-то на улице? Заходите в хату.
Зашли мы, посидел он... И до-олго так посидел, а когда уходить собрался, то и сказал прямо при мамке:
- Завтра опять тебя встречу.
Ох, и какая ж радость у меня на душе была! Такая радость, что забилася потом на печку и от счастья разревелася… А, можить, сердце и чувствовало чтой-то? Но только со слезами этими и заснула.
Ну, на другой день иду с работы, подхожу к назначенному месту, а Кузи и нетути. Прошла немного, оглянулася… Так до самого дома и оглядывалася. Домой пришла грустная, а мамка:
- Ты что такая? Видать, Кузьма не встретил?
- Нет, - говорю: - не встретил.
А вечером приходить к нам его двоюродный брат и говорить:
- Кузьма заболел. И велел передать тебе, Маня, что придти не можить.
Ну, тут у меня и от сердца отлегло: раз заболел, так что ж? Выздоровеить и придёть. Ан по-другому всё обернулося.
Прошло два дня. И опять приходить этот двоюродный:
- Знаешь, - говорить:- Кузьма так заболел, что бредить и все: Мария да Мария. Мать за ним ухаживаить и спрашиваить: «И что за Мария такая?» У них же в деревне таких девчат нет.
И когда он мне всё это рассказал, то сразу подумала: «Ну, всё. Это конец».
Но как же хотелось сходить к нему, как хотелось увидеть! Если б крылья были, полетела б! Но ведь не пойдешь, не полетишь. Что ж тогда люди скажуть? Засмеють: во, мол, к Кузе бегала!
И прошло еще сколько-то дней, а потом... Прибегають девчата из его деревни и говорять:
- Кузя помер.
Так вот и закончилася короткая любовь моя. И казалося, что вовсе и не любовь это была, а рок какой-то. И потому рок, что уж такая сильная была, что и места ей на земле не нашлося. Ну как она могла перейти в семейную жизнь? Нет, не знаю. Кто-то из нас должен был помереть. Ну... значить, он.
К вечеру пришли подруги, затараторили про Кузю, заохали, а я сидела и только одного ждала: когда ж уйдуть-то? И когда ушли, залезла на печку, опустила занавеску и там-то, тайком от мамки, наплакалася. И ты знаешь... Сколько потом ни влюблялася, а такого чувства ни к кому не было. Никогда. Наверное, такое только раз в жизни и бываить.

Фото: Мама. 1919 г.